Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Василий Андреевич Жуковский

Василий Андреевич Жуковский (1783-1852)


Все стихотворения Василия Жуковского на одной странице


19 марта 1823

Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор унылый
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом..
Он был последний
На здешнем свете.

Ты удалилась,
Как тихий ангел;
Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.

Звезды небес,
Тихая ночь!..


19 (?) марта 1823


Homer

Веки идут, и веки уходят; а пенье Гомера
   Всё раздается, и свеж, вечен Гомеров венец.
Долго думав, природа вдруг создала и, создавши,
   Молвила так: одного будет Гомера земле!


1829


Алина и Альсим

Зачем, зачем вы разорвали
   Союз сердец?
Вам розно быть! вы им сказали,-
   Всему конец.
Что пользы в платье золотое
   Себя рядить?
Богатство на земле прямое
   Одно: любить.

Когда случится, жизни в цвете,
   Сказать душой
Ему: ты будь моя на свете;
   А ей: ты мой;
И вдруг придется для другого
   Любовь забыть -
Что жребия страшней такого?
   И льзя ли жить?

Алина матери призналась:
   «Мне мил Альсим;
Давно я втайне поменялась
   Душою с ним;
Давно люблю ему сказала;
   Дай счастье нам».
«Нет, дочь моя, за генерала
   Тебя отдам».

И в монастырь святой Ирины
   Отвозит дочь.
Тоска-печаль в душе Алины
   И день и ночь.
Три года длилося изгнанье;
   Не усладил
Ни разу друг ее страданье:
   Но все он мил.

Однажды... о! как свет коварен!..
   Сказала мать:
«Любовник твой неблагодарен»,
   И ей читать
Она дает письмо Альсима.
   Его черты:
Прости; другая мной любима;
   Свободна ты.

Готово все: жених приходит;
   Идут во храм;
Вокруг налоя их обводит
   Священник там.
Увы! Алина, что с тобою?
   Кто твой супруг?
Ты сердца не дала с рукою -
   В нем прежний друг.

Как смирный агнец на закланье,
   Вся убрана;
Вокруг веселье, ликованье -
   Она грустна.
Алмазы, платья, ожерелья
   Ей мать дарит:
Напрасно... прежнего веселья
   Не возвратит.

Но как же дни свои смиренно
   Ведет она!
Вся жизнь семье уединенной
   Посвящена.
Алины сердце покорилось
   Судьбе своей;
Супругу ж то, что сохранилось
   От сердца ей.

Но все по-прежнему печали
   Душа полна;
И что бы взоры ни встречали,-
   Все мысль одна.
Так, безутешная, томила
   Пять лет себя,
Все упрекая, что любила,
   И все любя.

Разлуки жизнь воспоминанье;
   Им полон свет;
Хотеть прогнать его - страданье,
   А пользы нет.
Всё поневоле улетаем
   К мечте своей;
Твердя: забудь! напоминаем
   Душе об ней.

Однажды, приуныв, Алина
   Сидела; вдруг
Купца к ней вводит армянина
   Ее супруг.
«Вот цепи, дорогие шали,
   Жемчуг, коралл;
Они лекарство от печали:
   Я так слыхал.

На что нам деньги? На веселье.
   Кому их жаль?
Купи, что хочешь: ожерелье,
   Цепочку, шаль
Или жемчуг у армянина;
   Вот кошелек;
Я скоро возвращусь, Алина;
   Прости, дружок».

Товары перед ней открывши,
   Купец молчит;
Алина, голову склонивши,
   Как не глядит.
Он, взор потупя, разбирает
   Жемчуг, алмаз;
Подносит молча; но вздыхает
   Он каждый раз.

Блистала красота младая
   В его чертах;
Но бледен; борода густая;
   Печаль в глазах.
Мила для взора живость цвета,
   Знак юных дней;
Но бледный цвет, тоски примета,
   Еще милей.

Она не видит, не внимает -
   Мысль далеко.
Но часто, часто он вздыхает
   И глубоко.
Что (мыслит) он такой унылый?
   Чем огорчен?
Ах! если потерял, что мило,
   Как жалок он!

«Скажи, что сделалось с тобою?
   О чем печаль?
Не от любви ль?.. Ах! Всей душою
   Тебя мне жаль».
«Что пользы! Горя нам словами
   Не утолить;
И невозвратного слезами
   Не возвратить.

Одно сокровище бесценно
   Я в мире знал;
Подобного творец вселенной
   Не создавал.
И я одно имел в предмете;
   Им обладать.
За то бы рад был все на свете -
   И жизнь отдать.

Как было сладко любоваться
   Им в день сто раз!
И в мыслях я не мог расстаться
   С ним ни на час.
Но року вздумалось лихому
   Мне повредить
И счастие мое другому
   С ним подарить.

Всех в жизни радостей лишенный,
   С моей тоской
Я побежал, как осужденный,
   На край земной:
Но ах! от сердца то, что мило,
   Кто оторвет?
Что раз оно здесь полюбило,
   С тем и умрет».

«Скажи же, что твоя утрата?
   Златой бокал?»
«О нет: оно милее злата».
   «Рубин, коралл?»
«Не тяжко потерять их».- «Что же?
   Царев алмаз?»
«Нет, нет, алмазов всех дороже
   Оно сто раз.

С тех пор, как я все то, что льстило,
   В нем погубил,
Я сам на память образ милый
   Изобразил.
И на черты его прелестны
   Смотрю в слезах:
Мои все блага поднебесны
   В его чертах».

Алина слушала уныло
   Его рассказ.
«Могу ль на этот образ милый
   Взглянуть хоть раз?»
Алине молча, как убитый,
   Он подает
Парчою досканец обвитый,
   Сам слезы льет.

Алина робкою рукою
   Парчу сняла;
Дощечка с надписью златою;
   Она прочла:
Здесь все, что я, осиротелый,
   Моим зову;
Что мне от счастья уцелело;
   Все, чем живу.

Дощечку с трепетом раскрыла -
   И что же там?
Что новое судьба явила
   Ее очам?
Дрожит, дыханье прекратилось...
   Какой предмет!
И в ком бы сердце не смутилось?..
   Ее портрет.

«Алина, пробудись, друг милый;
   С тобою я.
Ничто души не изменило;
   Она твоя.
В последний раз: люблю Алину,
   Пришел сказать;
Тебя покинув, жизнь покину,
   Чтоб не страдать».

Алина с горем и тоскою
   Ему в ответ:
«Альсим, я верной быть женою
   Дала обет.
Хоть долг и тяжкий и постылый:
   Все покорись;
А ты - не умирай, друг милый;
   Но... удались».

Алине руку на прощанье
   Он подает:
Она берет ее в молчанье
   И к сердцу жмет.
Вдруг входит муж; как в исступленье
   Он задрожал
И им во грудь в одно мгновенье
   Вонзил кинжал.

Альсима нет; Алина дышит.
   «Невинна я
(Так говорит), всевышний слышит
   Нас судия.
За что ж рука твоя пронзила
   Алине грудь?
Но бог с тобой; я все простила;
   Ты все забудь».

Убийца с той поры томится
   И ночь и день:
Повсюду вслед за ним влачится
   Алины тень;
Обагрена кровавым током
   Вся грудь ея;
И говорит ему с упреком:
   «Невинна я».


1814


* * *

Барма, нашед Фому чуть жива, на отходе,
«Скорее! — закричал, — изволь мне долг платить!
Уж завтраков теперь не будешь мне сулить!» —
«Ох! брат, хоть умереть ты дай мне на свободе!» —
«Вот, право, хорошо: хочу я посмотреть,
Как ты, не заплатив, изволишь умереть!» 


1 ноября 1806


* * *

Ведая прошлое, видя грядущее, скальд вдохновенный
Сладкие песни поет в вечнозеленом венце,
Он раздает лишь достойным награды рукой неподкупной -
Славный великий удел выпал ему на земле.
Силе волшебной возвышенных песней покорствуют гробы,
В самом прахе могил ими герои живут.


29 мая - 3 июня (ст. ст.) 1838


Верность до гроба

Младый Рогер свой острый меч берет:
За веру, честь и родину сразиться!
Готов он в бой... но к милой он идет:
В последний раз с прекрасною проститься.
     "Не плачь: над нами щит творца;
     Еще нас небо не забыло;
     Я буду верен до конца
     Свободе, мужеству и милой".

Сказал, свой шлем надвинул, поскакал;
Дружина с ним; кипят сердца их боем;
И скоро строй неустрашимых стал
Перед врагов необозримым строем.
     "Сей вид не страшен для бойца;
     И смерть ли небо мне судило -
     Останусь верен до конца
     Свободе, мужеству и милой".

И, на врага взор мести бросив, он
Влетел в ряды, как пламень-истребитель;
И вспыхнул бой, и враг уж истреблен;
Но... победив, сражен и победитель.
     Он почесть бранного венца
     Приял с безвременной могилой,
     И был он верен до конца
     Свободе, мужеству и милой.

Но где же ты, певец великих дел?
Иль песнь твоя твоей судьбою стала?..
Его уж нет; он в край тот улетел,
Куда давно мечта его летала.
     Он пал в бою - и глас певца
     Бессмертно дело освятило;
     И он был верен до конца
     Свободе, мужеству и милой.


Февраль-март 1818


Весеннее чувство

Легкий, легкий ветерок,
Что так сладко, тихо веешь?
Что играешь, что светлеешь,
Очарованный поток?
Чем опять душа полна?
Что опять в ней пробудилось?
Что с тобой к ней возвратилось,
Перелетная весна?
Я смотрю на небеса...
Облака, летя, сияют
И, сияя, улетают
За далекие леса.

Иль опять от вышины
Весть знакомая несется?
Или снова раздается
Милый голос старины?
Или там, куда летит
Птичка, странник поднебесный,
Все еще сей неизвестный
Край желанного сокрыт?..
Кто ж к неведомым брегам
Путь неведомый укажет?
Ах! найдется ль, кто мне скажет:
Очарованное Там?


1816


Вечер

      Элегия

Ручей, виющийся по светлому песку,
Как тихая твоя гармония приятна!
С каким сверканием катишься ты в реку!
   Приди, о Муза благодатна,

В венке из юных роз с цевницею златой;
Склонись задумчиво на пенистые воды
И, звуки оживив, туманный вечер пой
   На лоне дремлющей природы.

Как солнца за горой пленителен закат,-
Когда поля в тени, а рощи отдаленны
И в зеркале воды колеблющийся град
   Багряным блеском озаренны;

Когда с холмов златых стада бегут к реке
И рева гул гремит звучнее над водами;
И, сети склав, рыбак на легком челноке
   Плывет у брега меж кустами;

Когда пловцы шумят, окликаясь по стругам,
И веслами струи согласно рассекают;
И, плуги обратив, по глыбистым браздам
   С полей оратаи съезжают...

Уж вечер... облаков померкнули края,
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя
   С потухшим небом угасает.

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;
Простершись на траве под ивой наклоненной,
Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,
   Поток, кустами осененный.

Как слит с прохладою растений фимиам!
Как сладко в тишине у брега струй плесканье!
Как тихо веянье зефира по водам
   И гибкой ивы трепетанье!

Чуть слышно над ручьем колышется тростник;
Глас петела вдали уснувши будит селы;
В траве коростеля я слышу дикий крик,
   В лесу стенанье филомелы...

Но что?.. Какой вдали мелькнул волшебный луч?
Восточных облаков хребты воспламенились;
Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;
   В реке дубравы отразились.

Луны ущербный лик встает из-за холмов...
О тихое небес задумчивых светило,
Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!
   Как бледно брег ты озлатило!

Сижу задумавшись; в душе моей мечты;
К протекшим временам лечу воспоминаньем...
О дней моих весна, как быстро скрылась ты
   С твоим блаженством и страданьем!

Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?
Ужели никогда не зреть соединенья?
Ужель иссякнули всех радостей струи?
   О вы, погибши наслажденья!

О братья! о друзья! где наш священный круг?
Где песни пламенны и музам и свободе?
Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?
   Где клятвы, данные природе,

Хранить с огнем души нетленность братских уз?
И где же вы, друзья?.. Иль всяк своей тропою,
Лишенный спутников, влача сомнений груз,
   Разочарованный душою,

Тащиться осужден до бездны гробовой?..
Один - минутный цвет - почил, и непробудно,
И гроб безвременный любовь кропит слезой.
   Другой... о небо правосудно!..

А мы... ужель дерзнем друг другу чужды быть?
Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,
Иль суетная честь приятным в свете слыть
   Загладят в сердце вспоминанье

О радостях души, о счастье юных дней,
И дружбе, и любви, и музам посвященных?
Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей,
   Но в сердце любит незабвенных...

Мне рок судил: брести неведомой стезей,
Быть другом мирных сел, любить красы природы,
Дышать под сумраком дубравной тишиной
   И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.
О песни, чистый плод невинности сердечной!
Блажен, кому дано цевницей оживлять
   Часы сей жизни скоротечной!

Кто, в тихий утра час, когда туманный дым
Ложится по полям и холмы облачает
И солнце, восходя, по рощам голубым
   Спокойно блеск свой разливает,

Спешит, восторженный, оставя сельский кров,
В дубраве упредить пернатых пробужденье
И, лиру соглася с свирелью пастухов,
   Поет светила возрожденье!

Так, петь есть мой удел... но долго ль?.. Как узнать?..
Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой
Придет сюда Альпин в час вечера мечтать
   Над тихой юноши могилой!


Май-июль 1806


* * *

Взошла заря. Дыханием приятным
Сманила сон с моих она очей;
Из хижины за гостем благодатным
Я восходил на верх горы моей;
Жемчуг росы по травкам ароматным
Уже блистал младым огнем лучей,
И день взлетел, как гений светлокрылый!
И жизнью все живому сердцу было.

Я восходил; вдруг тихо закурился
Туманный дым в долине над рекой:
Густел, редел, тянулся, и клубился,
И вдруг взлетел, крылатый, надо мной,
И яркий день с ним в бледный сумрак слился,
Задернулась окрестность пеленой,
И, влажною пустыней окруженный,
Я в облаках исчез, уединенный...


27 ноября 1819


Воспоминание (О милых спутниках...)

О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
	Не говори с тоской: их нет;
	Но с благодарностию: были.


1821


Воспоминание (Прошли, прошли вы...)

Прошли, прошли вы, дни очарованья!
Подобных вам уж сердцу не нажить!
Ваш след в одной тоске воспоминанья!
Ах! лучше б вас совсем мне позабыть!

К вам часто мчит привычное желанье -
И слез любви нет сил остановить!
Несчастие - об вас воспоминанье!
Но более несчастье - вас забыть!

О, будь же грусть заменой упованья!
Отрада нам - о счастье слезы лить!
Мне умереть с тоски воспоминанья!
Но можно ль жить,- увы! и позабыть!


<1816>


Гаральд

Перед дружиной на коне
     Гаральд, боец седой,
При свете полныя луны
     Въезжает в лес густой.

Отбиты вражьи знамена
     И веют и шумят,
И гулом песней боевых
     Кругом холмы гудят.

Но что порхает по кустам?
     Что зыблется в листах?
Что налетает с вышины
     И плещется в волнах?

Что так ласкает, так манит?
     Что нежною рукой
Снимает меч, с коня влечет
     И тянет за собой?

То феи... в легкий хоровод
     Слетелись при луне.
Спасенья нет; уж все бойцы
     В волшебной стороне.

Лишь он, бесстрашный вождь Гаральд,
     Один не побежден:
В нетленный с ног до головы
     Булат закован он.

Пропали спутники его;
     Там брошен меч, там щит,
Там ржет осиротелый конь
     И дико в лес бежит.

И едет сумрачно-уныл
     Гаральд, боец седой,
При свете полныя луны
     Один сквозь лес густой.

Но вот шумит, журчит ручей —
     Гаральд с коня спрыгнул,
И снял он шлем и влаги им
     Студеной зачерпнул.

Но только жажду утолил,
     Вдруг обессилел он;
На камень сел, поник главой
     И погрузился в сон.

И веки на утесе том,
     Главу склоня, он спит:
Седые кудри, борода;
     У ног копье и щит.

Когда ж гроза и молний блеск
     И лес ревет густой —
Сквозь сон хватается за меч
     Гаральд, боец седой.


1816


Герой

          1
 
   На лоне облаков румяных
Явилась скромная заря;
Пред нею резвые зефиры,
А позади блестящий Феб,
Одетый в пышну багряницу,
Летит по синеве небес -
Природу снова оживляет
И щедро теплоту лиет.
 
          2
 
   Явилось зрелище прекрасно
Моим блуждающим очам:
Среди красот неизъяснимых
Мой взор не зрит себе границ,
Мою всё душу восхищает,
В нее восторга чувства льет,
Вдыхает ей благоговенье -
И я блажу светил Творца.

          3

   Но тамо - что пред взор явилось?
Какие солнца там горят?
То славы храм чело вздымает -
Вокруг его венец лучей.
Утес, висящий над валами
Морских бесчисленных пучин,
Веков теченьем поседевший,
Его подъемлет на хребте.

          4

   Дерзну ль рукой покров священный,
Молвы богиня, твой поднять?
Дерзну ль святилище проникнуть,
Где лавр с оливою цветет?-
К тебе все смертные стремятся
Путями крови и добра;
Но редко, редко достигают
Под сень престола твоего!
 
          5
 
   Завеса вскрылась - созерцаю:
Се, вижу, сердцу милый Тит,
Се Антонины, Адрианы;
Но Александров - нет нигде.
Главы их лавр не осеняет,
В кровавой пене он погряз,
Он бременем веков подавлен -
Но цвел ли в мире он когда?

          6
 
   О Александр, тщеславный, буйный,
Стремился иго наложить
И тяжки узы ты вселенной!
Твой меч был грозен, как перун;
Твой шаг был шагом исполина;
Твоя мысль - молний скорых бег;
Пределов гордость не имела;
Но цель - была лишь только дым!

          7

   К чему мечтою ты прельщался?
Какой ты славе вслед бежал?
Где замысл твой имел пределы?
Где пункт конца желаньям был?
Алкал ты славы - и в безумстве
Себя ты богом чтить дерзал;
Хотел ты бранями быть громок -
Но звук оставил лишь пустой.

          8
 
   Героя званием священным
Хотел себя украсить ты;
Ах, что герой, когда лишь кровью
Его написаны дела?
Когда лишь звуками сражений
Он в краткий век свой знатен был?
Когда лишь мужеством и силой
Он путь свой к славе отверзал?

          9

   Но что герой? Неужто бранью
Единой будет славен он?
Неужто, кровию омытый,
Его венец пребудет свеж?
Ах, нет! засохнет и поблекнет,
И обелиск его падет;
Он порастет мхом и травою,
И с ним вся память пропадет.

          10
 
   Герои света, вы дерзали
Себе сей титул присвоять;
Но кто, какое сердце скажет,
Что вы достойны были впрямь
Сего названия почтенна?
Никто - ползуща токмо лесть,
Виясь у ног, вас прославляет!
Но что неискрення хвала?..

          11

   Героем тот лишь назовется,
Кто добродетель красну чтит,
Кто лишь из должности биется,
Не жаждет кровь реками лить;
Кто побеждает - победивши,
Врага лобзает своего
И руку дружбы простирает
К нему, во знак союза с ним.

          12

   Кто сирым нежный покровитель;
Кто слез поток спешит отерть
Благодеяния струями;
Кто ближних любит, как себя;
Кто благ в деяньях, непорочен,
Кого и враг во злобе чтит -
Единым словом: кто душою
Так чист и светл, как божество.

          13

   Венцов оливных тот достоин,
И лавр его всегда цветет;
Тот храма славы лишь достигнет,
В потомстве вечно будет жить,-
И человечество воздвигнет
Ему сердечный мавзолей,
И слезы жаркие польются
К нему на милый сердцу прах...

          14

   Я в куще тихой, безмятежной
Героем также быть могу:
Мое тут поле брани будет
Несчастных сонм, гоним судьбой;
И меч мой острый, меч огнистый
Благодеянья будет луч;
Он потечет - и побеждает
Сердца и души всех людей.

          15

   Мой обелиск тогда нетленный
Косою время не сразит;
Мой славы храм не сокрушится:
Он будет иссечен в сердцах;
Меня мечтанья не коснутся,
Я теням вслед не побегу,
И солнце дней моих затмится,
Зарю оставя по себе.


1800 (?)


Голос с того света

Не узнавай, куда я путь склонила,
В какой предел из мира перешла...
О друг, я все земное совершила;
Я на земле любила и жила.

Нашла ли их? Сбылись ли ожиданья?
Без страха верь; обмана сердцу нет;
Сбылося все; я в стороне свиданья;
И знаю здесь, сколь ваш прекрасен свет.

Друг, на земле великое не тщетно;
Будь тверд, а здесь тебе не изменят;
О милый, здесь не будет безответно
Ничто, ничто: ни мысль, ни вздох, ни взгляд.

Не унывай: минувшее с тобою;
Незрима я, но в мире мы одном;
Будь верен мне прекрасною душою;
Сверши один начатое вдвоем.


1815


Горная дорога

Над страшною бездной дорога бежит,
     Меж жизнью и смертию мчится;
Толпа великанов ее сторожит;
     Погибель над нею гнездится.
Страшись пробужденья лавины ужасной:
В молчаньи пройди по дороге опасной.

Там мост через бездну отважной дугой
     С скалы на скалу перегнулся;
Не смертною был он поставлен рукой —
     Кто смертный к нему бы коснулся?
Поток под него разъяренный бежит;
Сразить его рвется и ввек не сразит.

Там, грозно раздавшись, стоят ворота:
     Мнишь: область теней пред тобою;
Пройди их — долина, долин красота,
     Там осень играет с весною.
Приют сокровенный! желанный предел!
Туда бы от жизни ушел, улетел.

Четыре потока оттуда шумят —
     Не зрели их выхода очи.
Стремятся они на восток, на закат,
     Стремятся к полудню, к полночи;
Рождаются вместе; родясь, расстаются;
Бегут без возврата и ввек не сольются.

Там в блеске небес два утеса стоят,
     Превыше всего, что земное;
Кругом облака золотые кипят,
     Эфира семейство младое;
Ведут хороводы в стране голубой;
Там не был, не будет свидетель земной.

Царица сидит высоко и светло
     На вечно незыблемом троне;
Чудесной красой обвивает чело
     И блещет в алмазной короне;
Напрасно там солнцу сиять и гореть:
Ее золотит, но не может согреть.


Март — начало апреля 1818


Д. В. Давыдову (Мой друг, усастый воин!..)

Мой друг, усастый воин!
Вот рукопись твоя;
Промедлил, правда, я,
Но, право, я достоин,
Чтоб ты меня простил!
Я так завален был
Бездельными делами,
Что дни вослед за днями
Бежали на рысях;
А я и знать не знаю,
Что делал в этих днях!
Все кончив, посылаю
Тебе твою тетрадь;
Сердитый лоб разгладь
И выговоров строгих
Не шли ко мне, Денис!
Терпеньем ополчись
Для чтенья рифм убогих
В журнале «Для немногих».
В нем много пустоты;
Но, друг, суди не строго,
Ведь из немногих ты,
Таков, каких не много!
Спи, ешь и объезжай
Коней четвероногих,
Как хочешь,— только знай,
Что я, друг, как немногих
Люблю тебя.— Прощай!


1818


* * *

Для Клима все как дважды два!
Гораций, Ксенофонт, Бова,
Лаланд и Гершель астрономы,
И Мирамонд[1] и Мушенброк
Ему, как нос его, знакомы.
О всем кричит, во всем знаток!
Судить о музыке начните:
Наш Клим первейший музыкант!
О торге речь с ним заведите:
Он вмиг торгаш и фабрикант!
Чeгo в нем нет? Он метафизик,
Платоник, коновал, маляр,
Статистик, журналист, бочар,
Хирургус, проповедник, физик,
Поэт, каретник, то и то,
Клим, словом, все! И Клим — ничто!

[1] Старинный русский роман. (Прим. Жуковского.)


25 октября 1806


Дружба

   Скатившись с горной высоты,
Лежал на прахе дуб, перунами разбитый;
А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый.
О Дружба, это ты!


1805


Жаворонок

На солнце темный лес зардел,
В долине пар белеет тонкий,
И песню раннюю запел
В лазури жаворонок звонкий.

Он голосисто с вышины
Поет, на солнышке сверкая:
Весна пришла к нам молодая,
Я здесь пою приход весны.

Здесь так легко мне, так радушно,
Так беспредельно, так воздушно;
Весь божий мир здесь вижу я.
И славит бога песнь моя!


1851


Жалоба

       (Романс)

Над прозрачными водами
	Сидя, рвал услад венок;
И шумящими волнами
	Уносил цветы поток.
"Так бегут лета младые
	Невозвратною струей;
Так все радости земные -
	Цвет увядший полевой.

Ах! безвременной тоскою
	Умерщвлен мой милый цвет.
Все воскреснуло с весною;
	Обновился божий свет;
Я смотрю - и холм веселый
	И поля омрачены;
Для души осиротелой
	Нет цветущия весны.

Что в природе, озаренной
	Красотою майских дней?
Есть одна во всей вселенной -
	К ней душа, и мысль об ней;
К ней стремлю, забывшись, руки -
	Милый призрак прочь летит.
Кто ж мои услышит муки,
	Жажду сердца утолит?"


<1811>


Жалоба пастуха

На ту знакомую гору
Сто раз я в день прихожу;
Стою, склоняся на посох,
И в дол с вершины гляжу.

Вздохнув, медлительным шагом
Иду вослед я овцам
И часто, часто в долину
Схожу, не чувствуя сам.

Весь луг по-прежнему полон
Младой цветов красоты;
Я рву их - сам же не знаю,
Кому отдать мне цветы.

Здесь часто в дождик и в грозу
Стою, к земле пригвожден;
Все жду, чтоб дверь отворилась...
Но то обманчивый сон.

Над милой хижинкой светит,
Видаю, радуга мне...
К чему? Она удалилась!
Она в чужой стороне!

Она все дале! все дале!
И скоро слух замолчит!
Бегите ж, овцы, бегите!
Здесь горе душу томит!


Декабрь? 1817


Жалоба Цереры

Снова гений жизни веет;
Возвратилася весна;
Холм на солнце зеленеет;
Лед разрушила волна;
Распустившийся дымится
Благовониями лес,
И безоблачен глядится
В воды зеркальны Зевес;
Все цветет - лишь мой единый
Не взойдет прекрасный цвет;
Прозерпины, Прозерпины
На земле моей уж нет.

Я везде ее искала,
В дневном свете и в ночи;
Все за ней я посылала
Аполлоновы лучи;
Но ее под сводом неба
Не нашел всезрящий бог;
А подземной тьмы Эреба
Луч его пронзить не мог:
Те брега недостижимы,
И богам их страшен вид...
Там она! неумолимый
Ею властвует Аид.

Кто ж мое во мрак Плутона
Слово к ней перенесет?
Вечно ходит челн Харона,
Но лишь тени он берет.
Жизнь подземного страшится;
Недоступен ад и тих;
И с тех пор, как он стремится,
Стикс не видывал живых;
Тьма дорог туда низводит;
Ни одной оттуда нет;
И отшедший не приходит
Никогда опять на свет.

Сколь завидна мне, печальной,
Участь смертных матерей!
Легкий пламень погребальный
Возвращает им детей;
А для нас, богов нетленных,
Что усладою утрат?
Нас, безрадостно-блаженных,
Парки строгие щадят...
Парки, парки, поспешите
С неба в ад меня послать;
Прав богини не щадите;
Вы обрадуете мать.

В тот предел - где, утешенью
И веселию чужда,
Дочь живет - свободной тенью
Полетела б я тогда;
Близ супруга, на престоле
Мне предстала бы она,
Грустной думою о воле
И о матери полна;
И ко мне бы взор склонился,
И меня узнал бы он,
И над нами б прослезился
Сам безжалостный Плутон.

Тщетный призрак! стон напрасный!
Все одним путем небес
Ходит Гелиос прекрасный;
Все навек решил Зевес;
Жизнью горнею доволен,
Ненавидя адску ночь,
Он и сам отдать неволен
Мне утраченную дочь.
Там ей быть, доколь Аида
Не осветит Аполлон
Или радугой Ирида
Не сойдет на Ахерон!

Нет ли ж мне чего от милой,
В сладкопамятный завет:
Что осталось все, как было,
Что для нас разлуки нет?
Нет ли тайных уз, чтоб ими
Снова сблизить мать и дочь,
Мертвых с милыми живыми,
С светлым днем подземну ночь?..
Так, не все следы пропали!
К ней дойдет мой нежный клик:
Нам святые боги дали
Усладительный язык.

В те часы, как хлад Борея
Губит нежных чад весны,
Листья падают, желтея,
И леса обнажены:
Из руки Вертумна щедрой
Семя жизни взять спешу
И, его в земное недро
Бросив, Стиксу приношу;
Сердцу дочери вверяю
Тайный дар моей руки
И, скорбя, в нем посылаю
Весть любви, залог тоски.

Но когда с небес слетает
Вслед за бурями весна:
В мертвом снова жизнь играет,
Солнце греет семена;
И, умершие для взора,
Вняв они весны привет,
Из подземного затвора
Рвутся радостно на свет:
Лист выходит в область неба,
Корень ищет тьмы ночной;
Лист живет лучами Феба,
Корень Стиксовой струей.

Ими таинственно слита
Область тьмы с страною дня,
И приходят от Коцита
С ними вести для меня;
И ко мне в живом дыханье
Молодых цветов весны
Подымается признанье,
Глас родной из глубины;
Он разлуку услаждает,
Он душе моей твердит:
Что любовь не умирает
И в отшедших за Коцит.

О! приветствую вас, чада
Расцветающих полей;
Вы тоски моей услада,
Образ дочери моей;
Вас налью благоуханьем,
Напою живой росой,
И с Аврориным сияньем
Поравняю красотой;
Пусть весной природы младость,
Пусть осенний мрак полей
И мою вещают радость,
И печаль души моей.


1831


Желание

        Романс

Озарися, дол туманный;
Расступися, мрак густой;
Где найду исход желанный?
Где воскресну я душой?
Испещренные цветами,
Красны холмы вижу там...
Ах! зачем я не с крылами?
Полетел бы я к холмам.

Там поют согласны лиры;
Там обитель тишины;
Мчат ко мне оттоль зефиры
Благовония весны;
Там блестят плоды златые
На сенистых деревах;
Там не слышны вихри злые
На пригорках, на лугах.

О предел очарованья!
Как прелестна там весна!
Как от юных роз дыханья
Там душа оживлена!
Полечу туда... напрасно!
Нет путей к сим берегам;
Предо мной поток ужасный
Грозно мчится по скалам.

Лодку вижу... где ж вожатый?
Едем!.. будь, что суждено...
Паруса ее крылаты,
И весло оживлено.
Верь тому, что сердце скажет;
Нет залогов от небес;
Нам лишь чудо путь укажет
В сей волшебный край чудес.


1811


Замок на берегу моря

"Ты видел ли замок на бреге морском?
Играют, сияют над ним облака;
Лазурное море прекрасно кругом".

"Я замок тот видел на бреге морском;
Сияла над ним одиноко луна;
Над морем клубился холодный туман".

"Шумели ль, плескали ль морские валы?
С их шумом, с их плеском сливался ли глас
Веселого пенья, торжественных струн?"

"Был ветер спокоен; молчала волна;
Мне слышалась в замке печальная песнь;
Я плакал от жалобных звуков ее".

"Царя и царицу ты видел ли там?
Ты видел ли с ними их милую дочь,
Младую, как утро весеннего дня?"

"Царя и царицу я видел... Вдвоем
Безгласны, печальны сидели они;
Но милой их дочери не было там".


28 марта 1831


Замок Смальгольм, или Иванов вечер

До рассвета поднявшись, коня оседлал
   Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
   Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил
   На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнил
   За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;
   Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седлом
   Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,
   Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылен,
   Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,
   Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
   Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,
   Был изрублен и панцирь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,
   Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,
   Притаяся в кустах, он стоял;
И три раза он свистнул - и паж молодой
   На условленный свист прибежал.

«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,
   И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,
   И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;
   Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?
   И кто был у твоей госпожи?»

«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,
   Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам
   Не прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,
   И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошла
   На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;
   И сидела одна - я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;
   Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь - я за ней по следам
   На вершину опять побежал,-
О творец, у огня одинокого там
   Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,
   И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночном
   Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,
   И порывистый ветер молчал;
И к маяку она на свиданье пошла;
   У маяка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): "В полуночный час,
   Перед светлым Ивановым днем,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас:
   Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь:
   Он в сраженье забыл про меня -
И тайком отопру я для милого дверь
   Накануне Иванова дня".

"Я не властен прийти, я не должен прийти,
   Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путем
   Я пойду... мне товарища нет".

"О, сомнение прочь! безмятежная ночь
   Пред великим Ивановым днем
И тиxa и темна, и свиданьям она
   Благосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,
   Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
   Безопасен ты будешь со мной".

"Пусть собака молчит, часовой не трубит,
   И трава не слышна под ногой,-
Но священник есть там; он не спит по ночам;
   Он приход мой узнает ночной".

"Он уйдет к той поре: в монастырь на горе
   Панихиду он позван служить:
Кто-то был умерщвлен; по душе его он
   Будет три дни поминки творить".

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,
   Он ужасен стоял при огне.
"Пусть о том, кто убит, он поминки творит:
   То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:
   Я приду под защитою мглы".
Он сказал... и она... я смотрю... уж одна
   У маяка пустынной скалы".

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,
   И кипел, и горел, и сверкал.
"Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?
   Он, клянусь небесами, пропал!"

"Показалося мне при блестящем огне:
   Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,
   Три звезды на щите голубом".

"Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;
   Сей полуночный мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;
   Он в могилу зарыт, он мертвец".

"Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,
   И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:
   То был рыцарь Ричард Кольдингам".

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен
   И хладел, и бледнел, и дрожал.
"Нет! в могиле покой; он лежит под землей
   Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,
   Где подъемлется мрачный Эльдон,
Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам
   Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд:
   Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творят
   Чернецы за его упокой".

Он идет в ворота, он уже на крыльце,
   Он взошел по крутым ступеням
На площадку, и видит: с печалью в лице,
   Одиноко-унылая, там

Молодая жена - и тиха и бледна,
   И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,
   На прозрачно бегущую Твид.

«Я с тобою опять, молодая жена».
   «В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?
   Поразил ли Боклю иль сражен?»

«Англичанин разбит; англичанин бежит
   С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велит
   И беречься недобрых гостей».

При ответе таком изменилась лицом
   И ни слова... ни слова и он;
И пошла в свой покой с наклоненной главой,
   И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.
   Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он;
   Мертвецы не встают из могил».

Уж заря занялась; был таинственный час
   Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днем
   Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей...
   И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне
   Вдруг явился Ричард Кольдингам.

«Воротись, удалися»,- она говорит.
   «Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,-
   Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом
   На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
   Поминают - и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!
   И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,
   Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы,
   Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы... но ты
   Заклинала Ивановым днем».

Содрогнулась она и, смятенья полна,
   Вопросила: «Но что же с тобой?
Дай один мне ответ - ты спасен ли иль нет?.
   Он печально потряс головой.

«Выкупается кровью пролитая кровь,-
   То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь,-
   Ты сама будь свидетель тому».

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;
   Ей десницею руку пожал -
И десница как острое пламя была,
   И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе возжжена:
   Отразилися пальцы на нем;
На руке ж - но таинственно руку она
   Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:
   И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:
   И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный - кто он?
   Та монахиня - кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;
   То его молодая жена.


1822


Идиллия (Когда она была пастушкою...)

Когда она была пастушкою простой,
Цвела невинностью, невинностью блистала,
Когда слыла в селе девичьей красотой
И кудри светлые цветами убирала,-
Тогда ей нравились и пенистый ручей,
И луг, и сень лесов, и мир моей долины,
Где я пленял ее свирелию моей,
Где я так счастлив был присутствием Алины.
Теперь... теперь прости, души моей покой!
Алина гордая - столицы украшенье;
Увы! окружена ласкателей толпой,
За лесть их отдала любви боготворенье,
За пышный злата блеск - душистые цветы;
Свирели тихий звук Алину не прельщает;
Алина предпочла блаженству суеты;
Собою занята, меня в лицо не знает.


Май 1806


Из альбома, подаренного Ростопчиной (Пушкин)

             А. С. ПУШКИН

Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе
Руки свои опустив. Голову тихо склоня,
Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем
Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза,
Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,
Что выражалось на нем,- в жизни такого
Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья
Пламень на нем; не сиял острый ум;
Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью
Было объято оно: мнилося мне, что ему
В этот миг предстояло как будто какое виденье,
Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось:
                                           что видишь?



Начало февраля 1837


* * *

Испытанных друзей для новых забывать
Есть — цвет плоду предпочитать! 



К Гете

Творец великих вдохновений!
Я сохраню в душе моей
Очарование мгновений,
Столь счастливых в близи твоей!

Твое вечернее сиянье
Не о закате говорит!
Ты юноша среди созданья!
Твой гений, как творил, творит.

Я в сердце уношу надежду
Еще здесь встретиться с тобой:
Земле знакомую одежду
Не скоро скинет гений твой.

В далеком полуночном свете
Твоею музою я жил.
И для меня мой гений Гете
Животворитель жизни был!

Почто судьба мне запретила
Тебя узреть в моей весне?
Тогда душа бы воспалила
Свой пламень на твоем огне.

Тогда б вокруг меня создался
Иной, чудесно-пышный свет;
Тогда б и обо мне остался
В потомстве слух: он был поэт!


6-7 сентября / 25-26 августа 1827


К Ив. Ив. Дмитриеву (Нет, не прошла...)

Нет, не прошла, певец наш вечно юный,
Твоя пора: твой гений бодр и свеж;
Ты пробудил давно молчавши струны,
   И звуки нас пленили те ж.

Нет, никогда ничтожный прах забвенья
Твоим струнам коснуться не дерзнет;
Невидимо их Гений вдохновенья,
   Всегда крылатый, стережет.

Державина струнам родные, пели
Они дела тех чудных прошлых лет,
Когда везде мы битвами гремели,
   И битвам тем дивился свет.

Ты нам воспел, как «буйные Титаны,
Смутившие Астреи нашей дни,
Ее орлом низринуты, попранны;
   В прах! в прах! рекла... и где они?»

И ныне то ж, певец двух поколений,
Под сединой ты третьему поешь
И нам, твоих питомцам вдохновений,
   В час славы руку подаешь.

Я помню дни - магически мечтою
Был для меня тогда разубран свет -
Тогда, явясь, сорвал передо мною
   Покров с поэзии поэт.

С задумчивым, безмолвным умиленьем
Твой голос я подслушивал тогда
И вопрошал судьбу мою с волненьем:
   «Наступит ли и мне чреда?»

О! в эти дни как райское виденье
Был с нами он, теперь уж неземной,
Он, для меня живое провиденье,
   Он, с юности товарищ твой.

О! как при нем всё сердце разгоралось!
Как он для нас всю землю украшал!
В младенческой душе его, казалось,
   Небесный ангел обитал...

Лежит венец на мраморе могилы;
Ей молится России верный сын;
И будит в нем для дел прекрасных силы
   Святое имя: Карамзин.

А ты цвети, певец, наш вдохновитель,
Младый душой под снегом старых дней;
И долго будь нам в старости учитель,
   Как был во младости своей.


16 октября 1831


К К.М.С[оковнин]ой

   Протекших радостей уже не возвратить;
Но в самой скорби есть для сердца наслажденье.
Ужели все мечта? Напрасно ль слезы лить?
Ужели наша жизнь есть только приведенье
И трудная стезя к ничтожеству ведет?
Ах! нет, мой милый друг, не будем безнадежны;
Есть пристань верная, есть берег безмятежный;
Там все погибшее пред нами оживет;
Незримая рука, простертая над нами,
Ведет нас к одному различными путями;
Блаженство наша цель; когда мы к ней придем -
Нам провидение сей тайны не открыло.
Но рано ль, поздно ли, мы радостно вздохнем:
Надеждой не вотще нас небо одарило.


Декабрь 1803


К М. Ф. Орлову (О Рейн...)

О Рейн, о Реин, без волненья
К тебе дерзну ли подступить?
Давно уж ты - река забвенья
И перестал друзей поить
Своими сладкими струями!
На "Арзамас" тряхнул усами -
И Киев дружбу перемог!
Начальник штаба, педагог -
Ты по ланкастерской методе
Мальчишек учишь говорить
О славе, пряниках, природе,
О кубарях и о свободе -
А нас забыл... Но так и быть!
На страх пишу к тебе два слова!
Вот для души твоей обнова:
Письмо от милой красоты!
Узнаешь сам ее черты!
Я шлю его через другова,
Санктпетербургского Орлова -
Чтобы верней дошло оно.
Прости! Но для сего посланья,
Орлов, хоть тень воспоминанья
Дай дружбе, брошенной давно!


1818


К мимо пролетевшему знакомому гению

Скажи, кто ты, пленитель безымянной?
С каких небес примчался ты ко мне?
Зачем опять влечешь к обетованной,
Давно, давно покинутой стране?

Не ты ли тот, который жизнь младую
Так сладостно мечтами усыплял
И в старину про гостью неземную -
Про милую надежду ей шептал?

Не ты ли тот, кем всё во дни прекрасны
Так жило там, в счастливых тех краях,
Где луг душист, где воды светло-ясны,
Где весел день на чистых небесах?

Не ты ль во грудь с живым весны дыханьем
Таинственной унылостью влетал,
Ее теснил томительным желаньем
И трепетным весельем волновал?

Поэзии священным вдохновеньем
Не ты ль с душой носился в высоту,
Пред ней горел божественным виденьем,
Разоблачал ей жизни красоту?

В часы утрат, в часы печали тайной,
Не ты ль всегда беседой сердца был,
Его смирял утехою случайной
И тихою надеждою целил?

И не тебе ль всегда она внимала
В чистейшие минуты бытия,
Когда судьбы святыню постигала,
Когда лишь бог свидетель был ея?

Какую ж весть принес ты, мой пленитель?
Или опять мечтой лишь поманишь
И, прежних дум напрасный пробудитель,
О счастии шепнешь и замолчишь?

О Гений мой, побудь еще со мною;
Бывалый друг, отлетом не спеши:
Останься, будь мне жизнию земною;
Будь ангелом-хранителем души.


7 августа 1819


К ней

Имя где для тебя?
Не сильно смертных искусство
Выразить прелесть твою!

Лиры нет для тебя!
Что песни? Отзыв неверный
Поздней молвы о тебе!

Если б сердце могло быть
Им слышно, каждое чувство
Было бы гимном тебе!

Прелесть жизни твоей,
Сей образ чистый, священный,-
В сердце - как тайну ношу.

Я могу лишь любить,
Сказать же, как ты любима,
Может лишь вечность одна!


<1810-1811>


К портрету Гете

Свободу смелую приняв себе в закон,
Всезрящей мыслию над миром он носился.
   И в мире все постигнул он -
   И ничему не покорился.


Между 7 и 10 августа 1819


К самому себе

Ты унываешь о днях, невозвратно протекших,
Горестной мыслью, тоской безнадежной их призывая -
Будь настоящее твой утешительный гений!
Веря ему, свой день проводи безмятежно!
Легким полетом несутся дни быстрые жизни!
Только успеем достигнуть до полныя зрелости мыслей,
Только увидим достойную цель пред очами -
Все уж для нас прошло, как мечта сновиденья,
Призрак фантазии, то представляющей взору
Луг, испещренный цветами, веселые холмы, долины;
То пролетающей в мрачной одежде печали
Дикую степь, леса и ужасные бездны.
Следуй же мудрым! всегда неизменный душою,
Что посылает судьба, принимай и не сетуй! Безумно
Скорбью бесплодной о благе навеки погибшем
То отвергать, что нам предлагает минута!


1813 (?)


К Тибуллу

 На прошедший век

   Он совершил свое теченье
И в бездне вечности исчез...
Могилы пепел, разрушенье,
Пучина бедствий, крови, слез -
Вот путь его и обелиски!

   Тибулл! все под луною тленно!
Давно ль на холме сем стоял
Столетний дуб, густой, надменной,
И дол ветвями осенял?
Ударил гром - и дуб повержен!

   Давно ли сей любимец Славы
Народов жребием играл,
Вселенной подавал уставы
И небо к распре вызывал?
Дохнула смерть - что он?- горсть пыли.

   Тибулл! нам в мире жить не вечно:
Вся наша жизнь - лишь только миг.
Как молнья, время скоротечно!-
На быстрых крылиях своих
Оно летит, и все с ним гибнет.

   Едва на дневный свет мы взглянем,
Едва себя мы ощутим
И жизнью радоваться станем -
Уже в сырой земле лежим,
Уж мы добыча разрушенья!

   Тибулл! нельзя, чтобы Природа
Лишь для червей нас создала;
Чтоб мы, проживши два-три года,
Прешед сквозь мрачны дебри зла,
С лица земли, как тени, скрылись!

   На что винить богов напрасно?
Себя мы можем пережить:
Любя добро и мудрость страстно,
Стремясь друзьями миру быть -
Мы живы в самом гробе будем!..


Январь (?) 1800


К Филалету

            Послание

Где ты, далекий друг? Когда прервем разлуку?
Когда прострешь ко мне ласкающую руку?
Когда мне встретить твой душе понятный взгляд
И сердцем отвечать на дружбы глас священный?..
Где вы, дни радостей? Придешь ли ты назад,
О время прежнее, о время незабвенно?
Или веселие навеки отцвело
И счастие мое с протекшим протекло?..
Как часто о часах минувших я мечтаю!
Но чаще с сладостью конец воображаю,
Конец всему - души покой,
Конец желаниям, конец воспоминаньям,
Конец борению и с жизнью и с собой...
Ах! время, Филалет, свершиться ожиданьям.
Не знаю... но, мой друг, кончины сладкий
Моей любимою мечтою становится;
Унылость тихая в душе моей хранится;
Во всем внимаю я знакомый смерти глас.
Зовет меня... зовет... куда зовет?.. не знаю;
Но я зовущему с волнением внимаю;
Я сердцем сопряжен с сей тайною страной,
Куда нас всех влачит судьба неодолима;
Томящейся душе невидимая зрима -
Повсюду вестники могилы предо мной.
Смотрю ли, как заря с закатом угасает,-
Так, мнится, юноша цветущий исчезает;
Внимаю ли рогам пастушьим за горой,
Иль ветра горного в дубраве трепетанью,
Иль тихому ручья в кустарнике журчанью
Смотрю ль в туманну даль вечернею порой,
К клавиру ль преклонясь, гармонии внимаю -
Во всем печальных дней конец воображаю
Иль предвещание в унынии моем?
Или судил мне рок в весенни жизни годы,
   Сокрывшись в мраке гробовом
Покинуть и поля, и отческие воды,
И мир, где жизнь моя бесплодно расцвела?
Скажу ль?.. Мне ужасов могила не являет;
И сердце с горестным желаньем ожидает,
Чтоб промысла рука обратно то взяла,
Чем я безрадостно в сем мире бременился,
Ту жизнь, в которой я столь мало насладился,
Которую давно надежда не златит.
К младенчеству ль душа прискорбная летит,
Считаю ль радости минувшего - как мало!
Нет! счастье к бытию меня не приучало;
Мой юношеский цвет без запаха отцвел.
Едва в душе своей для дружбы я созрел -
И что же!.. предо мной увядшего могила;
Душа, не воспылав, свой пламень угасила.
Любовь... но я в любви нашел одну мечту,
Безумца тяжкий сон, тоску без разделенья
И невозвратное надежд уничтоженье.
Иссякшия души наполню ль пустоту?
Какое счастие мне в будущем известно?
Грядущее для нас протекшим лишь прелестно.
Мой друг, о нежный друг, когда нам не дано
В сем мире жить для тех, кем жизнь для нас священна,
Кем добродетель нам и слава драгоценна,
Почто ж, увы! почто судьбой запрещено
За счастье их отдать нам жизнь сию бесплодну?
Почто (дерзну ль спросить?) отъял у нас творец
Им жертвовать собой свободу превосходну?
С каким бы торжеством я встретил мой конец,
Когда б всех благ земных, всей жизни приношеньем
Я мог - о сладкий сон!- той счастье искупить,
С кем жребий не судил мне жизнь мою делить!..
Когда б стократными и скорбью и мученьем
За каждый миг ее блаженства я платил:
Тогда б, мой друг, я рай в сем мире находил
И дня, как дара, ждал, к страданью пробуждаясь;
Тогда, надеждою отрадною питаясь,
Что каждый жизни миг погибшия моей
Есть жертва тайная для блага милых дней,
Я б смерти звать не смел, страшился бы могилы.
О незабвенная, друг милый, вечно милый!
Почто, повергнувшись в слезах к твоим ногам,
Почто, лобзая их горящими устами,
От сердца не могу воскликнуть к небесам:
"Все в жертву за нее! вся жизнь моя пред вами!"
Почто и небеса не могут внять мольбам?
О, безрассудного напрасное моленье!
Где тот, кому дано святое наслажденье
За милых слезы лить, страдать и погибать?
Ах, если б мы могли в сей области изгнанья
Столь восхитительно презренну жизнь кончать
Кто б небо оскорбил безумием роптанья!


1808


К Филону

Блажен, о Филон, кто харитам-богиням жертвы приносит.
Как светлые дни легкокрылого мая в блеске весеннем,
Как волны ручья, озаренны улыбкой юного утра,
Дни его легким полетом летят.

И полный фиал, освященный устами дев полногрудых,
И лира, в кругу окрыляемых пляской фавнов звеняща,
Да будут от нас, до нисхода в пределы тайного мира,
Грациям, девам стыдливости, дар.

И горе тому, кто харитам противен; низкие мысли
Его от земли не восходят к Олимпу; бог песнопенья
И нежный Эрот с ним враждуют; напрасно лиру он строит:
Жизни в упорных не будет струнах.


Январь-март 1813


Котик и козлик

Посвященное Павлу Васильевичу и
Александре Васильеве Жуковским

Там котик усатый
По садику бродит,
А козлик рогатый
За котиком ходит;
И лапочкой котик
Помадит свой ротик;
А козлик седою
Трясет бородою.


1851


* * *

Кто слез на хлеб свой не ронял,
Кто близ одра, как близ могилы,
В ночи, бессонный, не рыдал,-
Тот вас не знает, вышни силы!

На жизнь мы брошены от вас!
И вы ж, дав знаться нам с виною,
Страданью выдаете нас,
Вину преследуете мздою.


Начало 1816


Лалла Рук

Милый сон, души пленитель,
   Гость прекрасный с вышины,
Благодатный посетитель
   Поднебесной стороны,
Я тобою насладился
   На минуту, но вполне:
Добрым вестником явился
   Здесь небесного ты мне.

Мнил я быть в обетованной
   Той земле, где вечный мир;
Мнил я зреть благоуханный
   Безмятежный Кашемир;
Видел я: торжествовали
   Праздник розы и весны
И пришелицу встречали
   Из далекой стороны.

И блистая и пленяя -
   Словно ангел неземной,-
Непорочность молодая
   Появилась предо мной;
Светлый завес покрывала
   Отенял ее черты,
И застенчиво склоняла
   Взор умильный с высоты.

Все - и робкая стыдливость
   Под сиянием венца,
И младенческая живость,
   И величие лица,
И в чертах глубокость чувства
   С безмятежной тишиной -
Все в ней было без искусства
   Неописанной красой!

Я смотрел - а призрак мимо
   (Увлекая душу вслед)
Пролетал невозвратимо;
   Я за ним - его уж нет!
Посетил, как упованье;
   Жизнь минуту озарил;
И оставил лишь преданье,
   Что когда-то в жизни был!

Ах! не с нами обитает
   Гений чистой красоты;
Лишь порой он навещает
   Нас с небесной высоты;
Он поспешен, как мечтанье,
   Как воздушный утра сон;
Но в святом воспоминанье
   Неразлучен с сердцем он!

Он лишь в чистые мгновенья
   Бытия бывает к нам
И приносит откровенья,
   Благотворные сердцам;
Чтоб о небе сердце знало
   В темной области земной,
Нам туда сквозь покрывало
   Он дает взглянуть порой;

И во всем, что здесь прекрасно,
   Что наш мир животворит,
Убедительно и ясно
   Он с душою говорит;
А когда нас покидает,
   В дар любви у нас в виду
В нашем небе зажигает
   Он прощальную звезду.


15/27 января-7/19 февраля 1821


Лесной царь

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв, его держит и греет старик.

"Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?"
"Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне, с густой бородой".
"О нет, то белеет туман над водой".

"Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне;
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои".

"Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит".
"О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы".

"Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять".

"Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей".
"О нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне".

"Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой".
"Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать".

Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок подгоняет, ездок доскакал...
В руках его мертвый младенец лежал.


1818


Листок

От дружной ветки отлученный,
Скажи, листок уединенный,
Куда летишь?.. "Не знаю сам;
Гроза разбила дуб родимый;
С тех пор по долам, по горам
По воле случая носимый,
Стремлюсь, куда велит мне рок,
Куда на свете все стремится,
Куда и лист лавровый мчится,
И легкий розовый листок."


1818


Людмила

"Где ты, милый? Что с тобою?
С чужеземною красою,
Знать, в далекой стороне
Изменил, неверный, мне,
Иль безвременно могила
Светлый взор твой угасила".
Так Людмила, приуныв,
К персям очи приклонив,
На распутии вздыхала.
"Возвратится ль он,- мечтала,-
Из далеких, чуждых стран
С грозной ратию славян?"

Пыль туманит отдаленье;
Светит ратных ополченье;
Топот, ржание коней;
Трубный треск и стук мечей;
Прахом панцыри покрыты;
Шлемы лаврами обвиты;
Близко, близко ратных строй;
Мчатся шумною толпой
Жены, чада, обрученны...
"Возвратились незабвенны!.."
А Людмила?.. Ждет-пождет...
"Там дружину он ведет;

Сладкий час - соединенье!.."
Вот проходит ополченье;
Миновался ратных строй...
Где ж, Людмила, твой герой?
Где твоя, Людмила, радость?
Ах! прости, надежда-сладость!
Всё погибло: друга нет.
Тихо в терем свой идет,
Томну голову склонила:
"Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить".

"Что с тобой, моя Людмила?-
Мать со страхом возопила.-
О, спокой тебя творец!" -
"Милый друг, всему конец;
Что прошло - невозвратимо;
Небо к нам неумолимо;
Царь небесный нас забыл...
Мне ль он счастья не сулил?
Где ж обетов исполненье?
Где святое провиденье?
Нет, немилостив творец;
Всё прости, всему конец".

"О Людмила, грех роптанье;
Скорбь - создателя посланье;
Зла создатель не творит;
Мертвых стон не воскресит".-
"Ах! родная, миновалось!
Сердце верить отказалось!
Я ль, с надеждой и мольбой,
Пред иконою святой
Не точила слез ручьями?
Нет, бесплодными мольбами
Не призвать минувших дней;
Не цвести душе моей.

Рано жизнью насладилась,
Рано жизнь моя затмилась,
Рано прежних лет краса.
Что взирать на небеса?
Что молить неумолимых?
Возвращу ль невозвратимых?"-
"Царь небес, то скорби глас!
Дочь, воспомни смертный час;
Кратко жизни сей страданье;
Рай - смиренным воздаянье,
Ад - бунтующим сердцам;
Будь послушна небесам".

"Что, родная, муки ада?
Что небесная награда?
С милым вместе - всюду рай;
С милым розно - райский край
Безотрадная обитель.
Нет, забыл меня спаситель!"
Так Людмила жизнь кляла,
Так творца на суд звала...
Вот уж солнце за горами;
Вот усыпала звездами
Ночь спокойный свод небес;
Мрачен дол, и мрачен лес.

Вот и месяц величавой
Встал над тихою дубравой;
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени;
И лесов дремучих сени,
И зерцало зыбких вод,
И небес далекий свод
В светлый сумрак облеченны...
Спят пригорки отдаленны,
Бор заснул, долина спит...
Чу!.. полночный час звучит.

Потряслись дубов вершины;
Вот повеял от долины
Перелетный ветерок...
Скачет по полю ездок,
Борзый конь и ржет и пышет.
Вдруг... идут... (Людмила слышит)
На чугунное крыльцо...
Тихо брякнуло кольцо...
Тихим шепотом сказали...
(Все в ней жилки задрожали)
То знакомый голос был,
То ей милый говорил:

"Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет".-
"Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою.
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной?"

"Близ Наревы дом мой тесный.
Только месяц поднебесный
Над долиною взойдет,
Лишь полночный час пробьет -
Мы коней своих седлаем,
Темны кельи покидаем.
Поздно я пустился в путь.
Ты моя; моею будь...
Чу! совы пустынной крики.
Слышишь? Пенье, брачны лики.
Слышишь? Борзый конь заржал.
Едем, едем, час настал".

"Переждем хоть время ночи;
Ветер встал от полуночи;
Хладно в поле, бор шумит;
Месяц тучами закрыт".-
"Ветер буйный перестанет;
Стихнет бор, луна проглянет;
Едем, нам сто верст езды.
Слышишь? Конь грызет бразды,
Бьет копытом с нетерпенья.
Миг нам страшен замедленья;
Краткий, краткий дан мне срок;
Едем, едем, путь далек".

"Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит".-
"Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится".-
"Где ж, скажи, твой тесный дом?" -
"Там, в Литве, краю чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван, крест и шесть досток.
Едем, едем, путь далек".

Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.

"Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?"-
"Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом - земли утроба".-
"Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул в поле огонек".-
"Близко ль, милый?" - "Путь далек".

Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились;
Вот за ними понеслись;
Вот поют воздушны лики:
Будто в листьях повилики
Вьется легкий ветерок;
Будто плещет ручеек.

"Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?"-
"Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом - земли утроба".-
"Конь, мой конь, бежит песок;
Чую ранний ветерок;
Конь, мой конь, быстрее мчися;
Звезды утренни зажглися,
Месяц в облаке потух.
Конь, мой конь, кричит петух".

"Близко ль, милый?"- "Вот примчались".
Слышут: сосны зашатались;
Слышут: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас...

Вот денница занялась.
Что же чудится Людмиле?
К свежей конь примчась могиле,
Бух в нее и с седоком.
Вдруг - глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб...
Что же, что в очах Людмилы?..
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой - гроб; жених -мертвец.

Видит труп оцепенелый:
Прям, недвижим, посинелый,
Длинным саваном обвит.
Страшен милый прежде вид;
Впалы мертвые ланиты;
Мутен взор полуоткрытый;
Руки сложены крестом.
Вдруг привстал... манит перстом.
"Кончен путь: ко мне, Людмила;
Нам постель - темна могила;
Завес - саван гробовой;
Сладко спать в земле сырой".

Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и вопли в облаках;
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий, страшный хор завыл:
"Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец".


14 апреля 1808


Майское утро

   Белорумяна
Всходит заря
И разгоняет
Блеском своим
Мрачную тьму
Черныя нощи.

   Феб златозарный,
Лик свой явивши,
Всё оживил.
Вся уж природа
Светом оделась
И процвела.

   Сон встрепенулся
И отлетает
В царство свое.
Грезы, мечтанья,
Рой как пчелиный,
Мчатся за ним.

   Смертны, вспряните!
С благоговеньем,
С чистой душой,
Пад пред Всевышним,
Пламень сердечный
Мы излием.

   Радужны крылья
Распростирая,
Бабочка пестра
Вьется, кружится
И лобызает
Нежно цветки.

   Трудолюбива
Пчелка златая
Мчится, жужжит.
Всё, что бесплодно,
То оставляет -
К розе спешит.

   Горлица нежна
Лес наполняет
Стоном своим.
Ах! знать, любезна,
Сердцу драгого,
С ней уже нет!-

   Верна подружка!
Для чего тщетно
В грусти, тоске
Время проводишь?
Рвешь и терзаешь
Сердце свое?

   Можно ль о благе
Плакать другого?..
Он ведь заснул
И не страшится
Лука и злобы
Хитра стрелка.

   Жизнь, друг мой, бездна
Слез и страданий...
Счастлив стократ
Тот, кто, достигнув
Мирного брега,
Вечным спит сном.


1797


Мальчик с пальчик

       Сказка

Жил маленький мальчик:
Был ростом он с пальчик,
Лицом был красавчик,
Как искры глазенки,
Как пух волосенки;
Он жил меж цветочков;
В тени их листочков
В жары отдыхал он,
И ночью там спал он;
С зарей просыпался,
Живой умывался
Росой, наряжался
В листочек атласный
Лилеи прекрасной;
Проворную пчелку
В свою одноколку
Из легкой скорлупки
Потом запрягал он,
И с пчелкой летал он,
И жадные губки
С ней вместе впивал он
В цветы луговые.
К нему золотые
Цикады слетались
И с ним забавлялись,
Кружась с мотыльками,
Жужжа, и порхая,
И ярко сверкая
На солнце крылами;
Ночною ж порою,
Когда темнотою
Земля покрывалась
И в небе с луною
Одна за другою
Звезда зажигалась,
На луг благовонный
С лампадой зажженной,
Лазурно-блестящий,
К малютке являлся
Светляк; и сбирался
К нему в круговую
На пляску ночную
Рой альфов летучий;
Они - как бегучий
Источник волнами -
Шумели крылами,
Свивались, сплетались,
Проворно качались
На тонких былинках,
В перловых купались
На травке росинках,
Как искры сверкали
И шумно плясали
Пред ним до полночи.
Когда же на очи
Ему усыпленье,
Под пляску, под пенье,
Сходило - смолкали
И вмиг исчезали
Плясуньи ночные;
Тогда, под живые
Цветы угнездившись
И в сон погрузившись,
Он спал под защитой
Их кровли, омытой
Росой, до восхода
Зари лучезарной
С границы янтарной
Небесного свода.
Так милый красавчик
Жил мальчик наш с пальчик...


1851


Мечты

     Песня

Зачем так рано изменила?
С мечтами, радостью, тоской
Куда полет свой устремила?
Неумолимая, постой!
О дней моих весна златая,
Постой... тебе возврата нет...
Летит, молитве не внимая;
И всё за ней помчалось вслед.

О! где ты, луч, путеводитель
Веселых юношеских дней?
Где ты, надежда, обольститель
Неопытной души моей?
Уж нет ее, сей веры милой
К твореньям пламенной мечты...
Добыча истине унылой
Призраков прежних красоты.

Как древле рук своих созданье
Боготворил Пигмалион
И мрамор внял любви стенанье,
И мертвый был одушевлен,—
Так пламенно объята мною
Природа хладная была;
И, полная моей душою,
Она подвиглась, ожила.

И, юноши деля желанье,
Немая обрела язык:
Мне отвечала на лобзанье,
И сердца глас в нее проник.
Тогда и древо жизнь прияло,
И чувство ощутил ручей,
И мертвое отзывом стало
Пылающей души моей.

И неестественным стремленьем
Весь мир в мою теснился грудь;
Картиной, звуком, выраженьем
Во всё я жизнь хотел вдохнуть.
И в нежном семени сокрытой,
Сколь пышным мне казался свет..
Но, ах! сколь мало в нем развито!
И малое — сколь бедный цвет.

Как бодро, следом за мечтою
Волшебным очарован сном,
Забот не связанный уздою,
Я жизни полетел путем.
Желанье было — исполненье;
Успех отвагу пламенил:
Ни высота, ни отдаленье
Не ужасали смелых крыл.

И быстро жизни колесница
Стезею младости текла;
Ее воздушная станица
Веселых призраков влекла:
Любовь с прелестными дарами,
С алмазным Счастие ключом,
И Слава с звездными венцами,
И с ярким Истина лучом.

Но, ах!.. еще с полудороги,
Наскучив резвою игрой,
Вожди отстали быстроноги...
За роем вслед умчался рой.
Украдкой Счастие сокрылось;
Изменой Знание ушло;
Сомненья тучей обложилось
Священной Истины чело.

Я зрел, как дерзкою рукою
Презренный славу похищал;
И быстро с быстрою весною
Прелестный цвет Любви увял.
И всё пустынно, тихо стало
Окрест меня и предо мной!
Едва Надежды лишь сияло
Светило над моей тропой.

Но кто ж из сей толпы крылатой
Один с любовью мне вослед,
Мой до могилы провожатой,
Участник радостей и бед?..
Ты, уз житейских облегчитель,
В душевном мраке милый свет,
Ты, Дружба, сердца исцелитель,
Мой добрый гений с юных лет.

И ты, товарищ мой любимый,
Души хранитель, как она,
Друг верный, Труд неутомимый,
Кому святая власть дана
Всегда творить не разрушая,
Мирить печального с судьбой
И, силу в сердце водворяя,
Беречь в нем ясность и покой.


1812


Мина

      Романс
 
Я знаю край! там негой дышит лес,
Златой лимон горит во мгле древес,
И ветерок жар неба холодит,
И тихо мирт и гордо лавр стоит...
     Там счастье, друг! туда! туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда!

Там светлый дом! на мраморных столбах
Поставлен свод; чертог горит в лучах;
И ликов ряд недвижимых стоит;
И, мнится, их молчанье говорит...
     Там счастье, друг! туда! туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда!

Гора там есть с заоблачной тропой!
В туманах мул там путь находит свой;
Драконы там мутят ночную мглу;
Летит скала и воды на скалу!..
     О друг, пойдем! туда! туда
Мечта зовет!.. Но быть ли там когда?


Декабрь (?) 1817


Младенец

В альбом графини О. П.

   В бурю, в легком челноке,
Окруженный тучи мглою,
Плыл младенец по реке,
И несло челнок волною.

   Буря вкруг него кипит,
Челн ужасно колыхает -
Беззаботно он сидит
И веслом своим играет.

   Волны плещут на челнок -
Он веселыми глазами
Смотрит, бросив в них цветок,
Как цветок кружит волнами.

   Челн, ударясь у брегов
Об утесы, развалился,
И на бреге меж цветов
Мореходец очутился.

   Челн забыт... а гибель, страх?
Их невинность и не знает.
Улыбаясь, на цветах
Мой младенец засыпает.

   Вот пример! Беспечно в свет!
Пусть гроза, пускай волненье;
Нам погибели здесь нет;
Правит челн наш провиденье.

   Здесь стезя твоя верна;
Меньше, чем другим, опасна;
Жизнь красой души красна,
А твоя душа прекрасна.


Январь-март 1815


Море

         Элегия

Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Когда же сбираются темные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя -
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу...
И мгла исчезает, и тучи уходят,
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны волны,
И сладостный блеск возвращенных небес
Не вовсе тебе тишину возвращает;
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.


1822


Мотылек и цветы

Поляны мирной украшение,
Благоуханные цветы,
Минутное изображение
Земной, минутной красоты;
Вы равнодушно расцветаете,
Глядяся в воды ручейка,
И равнодушно упрекаете
В непостоянстве мотылька.

Во дни весны с востока ясного,
Младой денницей пробужден,
В пределы бытия прекрасного
От высоты спустился он.
Исполненный воспоминанием
Небесной, чистой красоты,
Он вашим радостным сиянием
Пленился, милые цветы.

Он мнил, что вы с ним однородные
Переселенцы с вышины,
Что вам, как и ему, свободные
И крылья и душа даны;
Но вы к земле, цветы, прикованы;
Вам на земле и умереть;
Глаза лишь вами очарованы,
А сердца вам не разогреть.

Не рождены вы для внимания;
Вам непонятен чувства глас;
Стремишься к вам без упования;
Без горя забываешь вас.
Пускай же к вам, резвясь, ласкается,
Как вы, минутный ветерок;
Иною прелестью пленяется
Бессмертья вестник - мотылек...

Но есть меж вами два избранные,
Два ненадменные цветка:
Их имена, им сердцем данные,
К ним привлекают мотылька.
Они без пышного сияния;
Едва приметны красотой:
Один есть цвет воспоминания,
Сердечной думы цвет другой.

О милое воспоминание
О том, чего уж в мире нет!
О дума сердца - упование
На лучший, неизменный свет!
Блажен, кто вас среди губящего
Волненья жизни сохранил
И с вами низость настоящего
И пренебрег и позабыл.


1824


Моя богиня

Какую бессмертную
Венчать предпочтительно
Пред всеми богинями
Олимпа надзвездного?
Не спорю с питомцами
Разборчивой мудрости,
Учеными, строгими;
Но свежей гирляндою
Венчаю веселую,
Крылатую, милую,
Всегда разновидную,
Всегда животворную,
Любимицу Зевсову,
Богиню Фантазию.
Ей дал он те вымыслы,
Те сны благотворные,
Которыми в области
Олимпа надзвездного
С амврозией, с нектаром
Подчас утешается
Он в скуке бессмертия;
Лелея с усмешкою
На персях родительских,
Ее величает он
Богинею-радостью.
То в утреннем веянье
С лилейною веткою,
Одетая ризою,
Сотканной из нежного
Денницы сияния,
По долу душистому,
По холмам муравчатым,
По облакам утренним
Малиновкой носится;
На ландыш, на лилию,
На цвет-незабудочку,
На травку дубравную
Спускается пчелкою;
Устами пчелиными
Впиваяся в листики,
Пьет росу медвяную;
То, кудри с небрежностью
По ветру развеявши,
Во взоре уныние,
Тоской отуманена,
Глава наклоненная,
Сидит на крутой скале,
И смотрит в мечтании
На море пустынное,
И любит прислушивать,
Как волны плескаются,
О камни дробимые;
То внемлет, задумавшись,
Как ветер полуночный
Порой подымается,
Шумит над дубравою,
Качает вершинами
Дерев сеннолиственных;
То в сумраке вечера
(Когда златорогая
Луна из-за облака
Над рощею выглянет
И, сливши дрожащий луч
С вечерними тенями,
Оденет и лес и дол
Туманным сиянием)
Играет с наядами
По гладкой поверхности
Потока дубравного
И, струек с журчанием
Мешая гармонию
Волшебного шепота,
Наводит задумчивость,
Дремоту и легкий сон;
Иль, быстро с зефирами
По дремлющим лилиям,
Гвоздикам узорчатым,
Фиалкам и ландышам
Порхая, питается
Душистым дыханием
Цветов, ожемчуженных
Росинками светлыми;
Иль с сонмами гениев,
Воздушною цепию
Виясь, развиваяся,
В мерцании месяца,
Невидима-видима,
По облакам носится
И, к роще спустившися,
Играет листочками
Осины трепещущей.
Прославим создателя
Могущего, древнего,
Зевеса, пославшего
Нам радость - Фантазию;
В сей жизни, где радости
Прямые - луч молнии,
Он дал нам в ней счастие,
Всегда неизменное,
Супругу веселую,
Красой вечно юную,
И с нею нас цепию
Сопряг нераздельною.
"Да будешь,- сказал он ей,-
И в счастье и в горести
Им верная спутница,
Утеха, прибежище".

Другие творения,
С очами незрящими,
В слепых наслаждениях,
С печалями смутными,
Гнетомые бременем
Нужды непреклонныя,
Начавшись, кончаются
В кругу, ограниченном
Чертой настоящего,
Минутною жизнию;
Но мы, отличенные
Зевесовой благостью!..
Он дал нам сопутницу
Игривую, нежную,
Летунью, искусницу
На милые вымыслы,
Причудницу резвую,
Любимую дщерь свою,
Богиню Фантазию!
Ласкайте прелестную;
Кажите внимание
Ко всем ее прихотям
Невинным, младенческим!
Пускай почитается
Над вами владычицей
И дома хозяйкою;
Чтоб вотчиму старому,
Брюзгливцу суровому,
Рассудку, не вздумалось
Ее переучивать,
Пугать укоризнами
И мучить уроками.
Я знаю сестру ее,
Степенную, тихую...
Мой друг утешительный,
Тогда лишь простись со мной,
Когда из очей моих
Луч жизни сокроется;
Тогда лишь покинь меня,
Причина всех добрых дел,
Источник великого,
Нам твердость, и мужество,
И силу дающая,
Надежда отрадная!..


1809


Мщение

Изменой слуга паладина убил:
Убийце завиден сан рыцаря был.

Свершилось убийство ночною порой -
И труп поглощен был глубокой рекой.

И шпоры и латы убийца надел
И в них на коня паладинова сел.

И мост на коне проскакать он спешит,
Но конь поднялся на дыбы и храпит.

Он шпоры вонзает в крутые бока -
Конь бешеный сбросил в реку седока.

Он выплыть из всех напрягается сил,
Но панцирь тяжелый его утопил.


1816


На кончину ее величества Королевы Виртембергской

       Элегия
 
Ты улетел, небесный посетитель;
Ты погостил недолго на земли;
Мечталось нам, что здесь твоя обитель;
Навек своим тебя мы нарекли...
Пришла Судьба, свирепый истребитель,
И вдруг следов твоих уж не нашли:
Прекрасное погибло в пышном цвете...
Таков удел прекрасного на свете!

Губителем, неслышным и незримым,
На всех путях Беда нас сторожит;
Приюта нет главам, равно грозимым;
Где не была, там будет и сразит.
Вотще дерзать в борьбу с необходимым:
Житейского никто не победит;
Гнетомы все единой грозной Силой;
Нам всем сказать о здешнем счастье: было!

Но в свой черед с деревьев обветшалых
Осенний лист, отвянувши, падет;
Слагая жизнь старик с рамен усталых
Ее, как долг, могиле отдает;
К страдальцу Смерть на прах надежд увялых,
Как званый друг, желанная, идет...
Природа здесь верна стезе привычной:
Без ужаса берем удел обычный.

Но если вдруг, нежданная, вбегает
Беда в семью играющих Надежд;
Но если жизнь изменою слетает
С веселых, ей лишь миг знакомых вежд
И Счастие младое умирает,
Еще не сняв и праздничных одежд...
Тогда наш дух объемлет трепетанье
И силой в грудь врывается роптанье.

О наша жизнь, где верны лишь утраты,
Где милому мгновенье лишь дано,
Где скорбь без крыл, а радости крылаты
И где навек минувшее одно...
Почто ж мы здесь мечтами так богаты,
Когда мечтам не сбыться суждено?
Внимая глас Надежды, нам поющей,
Не слышим мы шагов Беды грядущей.

Кого спешишь ты, Прелесть молодая,
В твоих дверях так радостно встречать?
Куда бежишь, ужасного не чая,
Привыкшая с сей жизнью лишь играть?
Не радость - Весть стучится гробовая...
О! подожди сей праг переступать;
Пока ты здесь - ничто не умирало;
Переступи - и милое пропало.

Ты, знавшая житейское страданье,
Постигшая все таинства утрат,
И ты спешишь с надеждой на свиданье...
Ах! удались от входа сих палат:
Отложено навек торжествованье;
Счастливцы там тебя не угостят:
Ты посетишь обитель уж пустую...
Смерть унесла хозяйку молодую.

Из дома в дом по улицам столицы
Страшилищем скитается Молва;
Уж прорвалась к убежищу царицы,
Уж шепчет там ужасные слова;
Трепещет все, печалью бледны лицы...
Но мертвая для матери жива;
В ее душе спокойствие незнанья;
Пред ней мечта недавнего свиданья.

О Счастие, почто же на отлете
Ты нам в лицо умильно так глядишь?
Почто в своем предательском привете,
Спеша от нас: я вечно! говоришь;
И к милому, уж бывшему на свете,
Нас прелестью нежнейшею манишь?..
Увы! в тот час, как матерь ты пленяло,
Ты только дочь на жертву украшало.

И, нас губя с холодностью ужасной,
Еще Судьба смеяться любит нам;
Ее уж нет, сей жизни столь прекрасной...
А мать, склонясь к обманчивым листам,
В них видит дочь надеждою напрасной,
Дарует жизнь безжизненным чертам,
В них голосу умолкшему внимает,
В них воскресить умершую мечтает.

Скажи, скажи, супруг осиротелый,
Чего над ней ты так упорно ждешь?
С ее лица приветное слетело;
В ее глазах узнанья не найдешь;
И в руку ей рукой оцепенелой
Ответного движенья не вожмешь.
На голос чад зовущих недвижима...
О! верь, отец, она невозвратима.

Запри навек ту мирную обитель,
Где спутник твой тебе минуту жил;
Твоей души свидетель и хранитель,
С кем жизни долг не столько бременил,
Советник дум, прекрасного делитель,
Слабеющих очарователь сил -
С полупути ушел он от земного,
От бытия прелестно-молодого.

И вот - сия минутная царица,
Какою смерть ее нам отдала;
Отторгнута от скипетра десница:
Развенчано величие чела:
На страшный гроб упала багряница,
И жадная судьбина пожрала
В минуту все, что было так прекрасно,
Что всех влекло, и так влекло напрасно.

Супруг, зовут! иди на расставанье!
Сорвав с чела супружеский венец,
В последнее земное провожанье
Веди сирот за матерью, вдовец;
Последнее отдайте ей лобзанье;
И там, где всем свиданиям конец,
Невнемлющей прости свое скажите
И в землю с ней все блага положите.

Прости ж, наш цвет, столь пышно восходивший,
Едва зарю успел ты перецвесть.
Ты, Жизнь, прости, красавец не доживший;
Как радости обманчивая весть,
Пропала ты, лишь сердце приманивши,
Не дав и дня надежде перечесть.
Простите вы, благие начинанья,
Вы, славных дел напрасны упованья...

Но мы... смотря, как наше счастье тленно,
Мы жизнь свою дерзнем ли презирать?
О нет, главу подставивши смиренно,
Чтоб ношу бед от промысла принять,
Себя отдав руке неоткровенной,
Не мни Творца, страдалец, вопрошать;
Слепцом иди к концу стези ужасной...
В последний час слепцу все будет ясно.

Земная жизнь небесного наследник;
Несчастье нам учитель, а не враг;
Спасительно-суровый собеседник,
Безжалостный разитель бренных благ,
Великого понятный проповедник,
Нам об руку на тайный жизни праг
Оно идет, все руша перед нами
И скорбию дружа нас с небесами.

Здесь радости - не наше обладанье;
Пролетные пленители земли
Лишь по пути заносят к нам преданье
О благах, нам обещанных вдали;
Земли жилец безвыходный - Страданье:
Ему на часть Судьбы нас обрекли;
Блаженство нам по слуху лишь знакомец;
Земная жизнь - страдания питомец.

И сколь душа велика сим страданьем!
Сколь радости при нем помрачены!
Когда, простясь свободно с упованьем,
В величии покорной тишины,
Она молчит пред грозным испытаньем,
Тогда... тогда с сей светлой вышины
Вся промысла ей видима дорога;
Она полна понятного ей Бога.

О! матери печаль непостижима,
Смиряются все мысли пред тобой!
Как милое сокровище, таима,
Как бытие, слиянная с душой,
Она с одним лишь небом разделима...
Что ей сказать дерзнет язык земной?
Что мир с своим презренным утешеньем
Перед ее великим вдохновеньем?

Когда грустишь, о матерь, одинока,
Скажи, тебе не слышится ли глас,
Призывное несущий издалека,
Из той страны, куда все манит нас,
Где милое скрывается до срока,
Где возвратим отнятое на час?
Не сходит ли к душе благовеститель,
Земных утрат и неба изъяснитель?

И в горнее унынием влекома,
Не верою ль душа твоя полна?
Не мнится ль ей, что отческого дома
Лишь только вход земная сторона?
Что милая небесная знакома
И ждущею семьей населена?
Все тайное не зрится ль откровенным,
А бытие великим и священным?

Внемли ж: когда молчит во храме пенье
И вышних сил мы чувствуем нисход;
Когда в алтарь на жертвосовершенье
Сосуд Любви сияющий грядет;
И на тебя с детьми благословенье
Торжественно мольба с небес зовет:
В час таинства, когда союзом тесным
Соединен житейский мир с небесным,-

Уже в сей час не будет, как бывало,
Отшедшая твоя наречена;
Об ней навек земное замолчало;
Небесному она передана;
Задернулось за нею покрывало...
В божественном святилище она,
Незрима нам, но видя нас оттоле,
Безмолвствует при жертвенном престоле.

Святый символ надежд и утешенья!
Мы все стоим у таинственных врат:
Опущена завеса провиденья;
Но проникать ее дерзает взгляд;
За нею скрыт предел соединенья;
Из-за нее, мы слышим, говорят:
"Мужайтеся: душою не скорбите!
С надеждою и с верой приступите!"


Январь 1819


На первое отречение от престола Бонапарте

Стихи, петые на празднике, данном в С.-Петербурге
 английским послом, лордом Каткартом

Сей день есть день суда и мщенья!
Сей грозный день земле явил
Непобедимость провиденья
И гордых силу пристыдил.

Где тот, пред кем гроза не смела
Валов покорных воздымать,
Когда ладья его летела
С фортуной к берегу пристать?

К стопам рабов бросал он троны,
Срывал с царей красу порфир,
Сдвигал народы в легионы
И мыслил весь заграбить мир.

И где он?.. Мир его не знает!
Забыт разбитый истукан!
Лишь пред изгнанником зияет
Неумолимый океан.

И все, что рушил он, природа
Уже красою облекла,
И по следам его свобода
С дарами жизни протекла!

И честь тому - кто, верный чести,
Свободе меч свой посвятил,
Кто в грозную минуту мести
Лишь благодатию отмстил.

Так! честь ему: и мир вселенной,
И царские в венцах главы,
И блеск Лютеции спасенной,
И прах низринутой Москвы!

О нем молитва Альбиона
Одна сынов его с мольбой:
"Чтоб долго был красой он трона
И человечества красой!"


Вторая половина (до 28) марта 1816


На прославителя русских героев, в сочинениях которого нет ни начала, ни конца, ни связи

Мирон схватил перо, надулся, пишет, пишет
     И под собой земли не слышит!
"Пожарский! Филарет! отечества отец!"
    Поставил точку - и конец!

Эпиграмма направлена против поэмы кн. С. А. Ширинского-Шихматова (1783—1837) «Пожарский, Минин, Гермоген, или Спасенная Россия», в трех песнях. СПб., 1807.



1807-1810?


На смерть А[ндрея Тургенева]

   О, друг мой! неужли твой гроб передо мною!
Того ль, несчастный, я от рока ожидал!
Забывшись, я тебя бессмертным почитал...
Святая благодать да будет над тобою!

   Покойся, милый прах; твой сон завиден мне!
В сем мире без тебя, оставленный, забвенный,
Я буду странствовать, как в чуждой стороне,
И в горе слезы лить на пепел твой священный!

   Прости! не вечно жить! Увидимся опять;
Во гробе нам судьбой назначено свиданье!
Надежда сладкая! приятно ожиданье!-
   С каким веселием я буду умирать!


1803


На смерть фельдмаршала графа Каменского

Еще великий прах... Неизбежимый рок!
Твоя, твоя рука себя нам здесь явила;
О, сколь разительный смирения урок
     Сия Каменского могила!

Не ты ль, грядущее пред ним окинув мглой,
Открыл его очам стезю побед и чести?
Не ты ль его хранил невидимой рукой,
     Разящего перуном мести?

Пред ним, за ним, окрест зияла смерть и брань;
Сомкнутые мечи на грудь его стремились -
Вотще! твоя над ним горе носилась длань...
     Мечи хранимого страшились.

И мнили мы, что он последний встретит час,
Простертый на щите, в виду победных строев,
И, угасающий, с улыбкой вонмет глас
     О нем рыдающих героев.

Слепцы!.. сей славы блеск лишь бездну украшал;
Сей битвы страшный вид и ратей низложенья
Лишь гибели мечту очам его являл
     И славной смерти привиденье...

Куда ж твой тайный путь Каменского привел?
Куда, могущих вождь, тобой руководимый,
Он быстро посреди победных кликов шел?
     Увы!.. предел неотразимый!

В сей таинственный лес, где страж твой обитал,
Где рыскал в тишине убийца сокровенный,
Где, избранный тобой, добычи грозно ждал
     Топор разбойника презренный...


Август 1809


На Чичерина

Сибири управленьем
Мой предок славен был,
А я, судьбы веленьем,
Дормез себе купил. 



* * *

Не знаю почему, по дружбе или так,
Папуре вздумалось меня визитом мучить;
‎     Папура истинный чудак,
‎     Скучает сам, чтоб мне наскучить! 


25 октября 1806


Невыразимое

          Отрывок

Что наш язык земной пред дивною природой?
С какой небрежною и легкою свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством согласила!
Но где, какая кисть ее изобразила?
Едва-едва одну ее черту
С усилием поймать удастся вдохновенью...
Но льзя ли в мертвое живое передать?
Кто мог создание в словах пересоздать?
Невыразимое подвластно ль выраженью?..
Святые таинства, лишь сердце знает вас.
Не часто ли в величественный час
Вечернего земли преображенья -
Когда душа смятенная полна
Пророчеством великого виденья
И в беспредельное унесена,-
Спирается в груди болезненное чувство,
Хотим прекрасное в полете удержать,
Ненареченному хотим названье дать -
И обессиленно безмолвствует искусство?
Что видимо очам - сей пламень облаков,
По небу тихому летящих,
Сие дрожанье вод блестящих,
Сии картины берегов
В пожаре пышного заката -
Сии столь яркие черты -
Легко их ловит мысль крылата,
И есть слова для их блестящей красоты.
Но то, что слито с сей блестящей красотою,-
Сие столь смутное, волнующее нас,
Сей внемлемый одной душою
Обворожающего глас,
Сие к далекому стремленье,
Сей миновавшего привет
(Как прилетевшее незапно дуновенье
От луга родины, где был когда-то цвет,
Святая молодость, где жило упованье),
Сие шепнувшее душе воспоминанье
О милом радостном и скорбном старины,
Сия сходящая святыня с вышины,
Сие присутствие создателя в созданье -
Какой для них язык?.. Горе душа летит,
Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит.


1819


Новопожалованный

«Приятель, отчего присел?» —
«Злодей корону на меня надел!» —
‎     «Что ж, я не вижу в этом зла!» —
‎          «Ох, тяжела!» 

В рукописи носит название «Баварский король». Эпиграмма направлена против баварского курфюрста Максимилиана IV, получившего 1 января 1806 г. от Наполеона титул короля Баварии. Новопожалованный король возглавил объединение немецких князей («Рейнский союз»), которое приняло на себя обязательство в случае войны предоставить Наполеону 30 000 солдат.



25 октября 1806


Новый стихотворец и древность

Едва лишь что сказать удастся мне счастливо,
Как Древность заворчит с досадой: «Что за диво!
Я то же до тебя сказала, и давно!»
‎     Смешна беззубая! Вольно
‎     Ей после не прийти к невежде!
‎     Тогда б сказал я то же прежде. 


1 ноября 1806


Ночной смотр

В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает барабанщик;
И ходит он взад и вперед,
И бьет он проворно тревогу.
И в темных гробах барабан
Могучую будит пехоту;
Встают молодцы егеря,
Встают старики гренадеры,
Встают из-под русских снегов,
С роскошных полей италийских,
Встают с африканских степей,
С горючих песков Палестины.

В двенадцать часов по ночам
Выходит трубач из могилы;
И скачет он взад и вперед,
И громко трубит он тревогу.
И в темных могилах труба
Могучую конницу будит:
Седые гусары встают,
Встают усачи кирасиры;
И с севера, с юга летят,
С востока и с запада мчатся
На легких воздушных конях
Одни за другим эскадроны.

В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает полководец;
На нем сверх мундира сюртук;
Он с маленькой шляпой и шпагой;
На старом коне боевом
Он медленно едет по фрунту;
И маршалы едут за ним,
И едут за ним адъютанты;
И армия честь отдает.
Становится он перед нею;
И с музыкой мимо его
Проходят полки за полками.

И всех генералов своих
Потом он в кружок собирает,
И ближнему на ухо сам
Он шепчет пароль свой и лозунг;
И армии всей отдают
Они тот пароль и тот лозунг:
И Франция - тот их пароль,
Тот лозунг -Святая Елена.
Так к старым солдатам своим
На смотр генеральный из гроба
В двенадцать часов по ночам
Встает император усопший.


Январь-март? 1836


Ночь

Уже утомившийся день
Склонился в багряные воды,
Темнеют лазурные своды,
Прохладная стелется тень;
И ночь молчаливая мирно
Пошла по дороге эфирной,
И Геспер летит перед ней
С прекрасной звездою своей.

Сойди, о небесная, к нам
С волшебным твоим покрывалом,
С целебным забвенья фиалом,
Дай мира усталым сердцам.
Своим миротворным явленьем,
Своим усыпительным пеньем
Томимую душу тоской,
Как матерь дитя, успокой.


1823


* * *

О непостижное злоречие уму!
‎               Поверю ли тому,
Чтобы, Морковкина, ты волосы чернила?
Я знаю сам, что ты их черные купила. 



Певец

В тени дерев, над чистыми водами
Дерновый холм вы видите ль, друзья?
Чуть слышно там плескает в брег струя;
Чуть ветерок там дышит меж листами;
   На ветвях лира и венец...
   Увы! друзья, сей холм - могила;
   Здесь прах певца земля сокрыла;
      Бедный певец!

Он сердцем прост, он нежен был душою
Но в мире он минутный странник был;
Едва расцвел - и жизнь уж разлюбил
И ждал конца с волненьем и тоскою;
   И рано встретил он конец,
   Заснул желанным сном могилы...
   Твой век был миг, но миг унылый,
      Бедный певец!

Он дружбу пел, дав другу нежну руку,-
Но верный друг во цвете лет угас;
Он пел любовь - но был печален глас;
Увы! он знал любви одну лишь муку;
   Теперь всему, всему конец;
   Твоя душа покой вкусила;
   Ты спишь; тиха твоя могила,
      Бедный певец!

Здесь, у ручья, вечернею порою
Прощальну песнь он заунывно пел:
"О красный мир, где я вотще расцвел;
Прости навек; с обманутой душою
   Я счастья ждал - мечтам конец;
   Погибло все, умолкни, лира;
   Скорей, скорей в обитель мира,
      Бедный певец!

Что жизнь, когда в ней нет очарованья?
Блаженство знать, к нему лететь душой,
Но пропасть зреть меж ним и меж собой;
Желать всяк час и трепетать желанья...
   О пристань горестных сердец,
   Могила, верный путь к покою,
   Когда же будет взят тобою
      Бедный певец?"

И нет певца... его не слышно лиры...
Его следы исчезли в сих местах;
И скорбно все в долине, на холмах;
И все молчит... лишь тихие зефиры,
   Колебля вянущий венец,
   Порою веют над могилой,
   И лира вторит им уныло:
      Бедный певец!


1811


Певец во стане русских воинов

       П е в е ц

На поле бранном тишина;
   Огни между шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,
   Здесь кров небес над нами.
Наполним кубок круговой!
   Дружнее! руку в руку!
Запьем вином кровавый бой
   И с падшими разлуку.
Кто любит видеть в чашах дно,
   Тот бодро ищет боя...
О, всемогущее вино,
   Веселие героя!

       В о и н ы

Кто любит видеть в чашах дно,
   Тот бодро ищет боя...
О, всемогущее вино,
   Веселие героя!

       П е в е ц

Сей кубок чадам древних лет!
   Вам слава, наши деды!
Друзья, уже могущих нет;
   Уж нет вождей победы;
Их домы вихорь разметал;
   Их гробы срыли плуги;
И пламень ржавчины сожрал
   Их шлемы и кольчуги;
Но дух отцов воскрес в сынах;
   Их поприще пред нами...
Мы там найдем их славный прах
   С их славными делами.

Смотрите, в грозной красоте,
   Воздушными полками,
Их тени мчатся в высоте
   Над нашими шатрами...
О Святослав, бич древних лет,
   Се твой полет орлиной.
"Погибнем! мертвым срама нет!"-
   Гремит перед дружиной.
И ты, неверных страх. Донской,
   С четой двух соименных,
Летишь погибельной грозой
   На рать иноплеменных.

И ты, наш Петр, в толпе вождей.
   Внимайте клич: Полтава!
Орды пришельца снедь мечей,
   И мир взывает: слава!
Давно ль, о хищник, пожирал
   Ты взором наши грады?
Беги! твой кань и всадник пал!
   Твой след - костей громады;
Беги! и стыд и страх сокрой
   В лесу с твоим сарматом;
Отчизны враг сопутник твой:
   Злодей владыке братом.

Но кто сей рьяный великан,
   Сей витязь полуночи?
Друзья, на спящий вражий стан
   Вперил он страшны очи;
Его завидя в облаках,
   Шумящим, смутным роем
На снежных Альпов высотах
   Взлетели тени с воем;
Бледнеет галл, дрожит сармат
   В шатрах от гневных взоров...
О горе! горе, супостат!
   То грозный наш Суворов.

Хвала вам, чада прежних лет,
   Хвала вам, чада славы!
Дружиной смелой вам вослед
   Бежим на пир кровавый;
Да мчится ваш победный строй
   Пред нашими орлами;
Да сеет, нам предтеча в бой,
   Погибель над врагами;
Наполним кубок! меч во длань!
   Внимай нам, вечный мститель!
За гибель- гибель, брань - за брань,
   И казнь тебе, губитель!

       В о и н ы

Наполним кубок! меч во длань!
   Внимай нам, вечный мститель!
За гибель - гибель, брань - за брань,
   И казнь тебе, губитель!

       П е в е ц

Отчизне кубок сей, друзья!
   Страна, где мы впервые
Вкусили сладость бытия,
   Поля, холмы родные,
Родного неба милый свет,
   Знакомые потоки,
Златые игры первых лет
   И первых лет уроки,
Что вашу прелесть заменит?
   О родина святая,
Какое сердце не дрожит,
   Тебя благословляя?

Там все - там родших милый дом;
   Там наши жены, чада;
О нас их слезы пред творцом;
   Мы жизни их ограда;
Там девы - прелесть наших дней,
   И сонм друзей бесценный,
И царский трон, и прах царей,
   И предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!
   На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
   Зажгут отцов могилы.

       В о и н ы

За них, за них всю нашу кровь!
   На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
   Зажгут отцов могилы.

       П е в е ц

Тебе сей кубок, русский царь!
   Цвети твоя держава;
Священный трон твой нам алтарь;
   Пред ним обет наш: слава.
Не изменим; мы от отцов
   Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,
   К тебе горим любовью;
Наш каждый ратник славянин;
   Все долгу здесь послушны;
Бежит предатель сих дружин,
   И чужд им малодушный.

       В о и н ы

Не изменим; мы от отцов
   Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,
   К тебе горим любовью.

       П е в е ц

Сей кубок ратным и вождям!
   В шатрах, на поле чести,
И жизнь и смерть - все пополам;
   Там дружество без лести,
Решимость, правда, простота,
   И нравов непритворство,
И смелость - бранных красота,
   И твердость, и покорство.
Друзья, мы чужды низких уз;
   К венцам стезею правой!
Опасность - твердый наш союз;
   Одной пылаем славой.

Тот наш, кто первый в бой летит
   На гибель супостата,
Кто слабость падшего щадит
   И грозно мстит за брата;
Он взором жизнь дает полкам;
   Он махом мощной длани
Их мчит во сретенье врагам,
   В средину шумной брани;
Ему веселье битвы глас,
   Спокоен под громами:
Он свой последний видит час
   Бесстрашными очами.

Хвала тебе, наш бодрый вождь,
   Герой под сединами!
Как юный ратник, вихрь, и дождь,
   И труд он делит с нами.
О, сколь с израненным челом
   Пред строем он прекрасен!
И сколь он хладен пред врагом
   И сколь врагу ужасен!
О, диво! се орел пронзил
   Над ним небес равнины...
Могущий вождь главу склонил;
   Ура! кричат дружины.

Лети ко прадедам, орел,
   Пророком славной мести!
Мы тверды: вождь наш перешел
   Путь гибели и чести;
С ним опыт, сын труда и лет;
   Он бодр и с сединою;
Ему знаком победы след...
   Доверенность к герою!
Нет, други, нет! не предана
   Москва на расхищенье;
Там стены!.. в россах вся она;
   Мы здесь - и бог наш мщенье.

Хвала сподвижникам-вождям!
   Ермолов, витязь юный,
Ты ратным брат, ты жизнь полкам,
   И страх твои перуны.
Раевский, слава наших дней,
   Хвала! перед рядами
Он первый грудь против мечей
   С отважными сынами.
Наш Милорадович, хвала!
   Где он промчался с бранью,
Там, мнится, смерть сама прошла
   С губительною дланью.

Наш Витгенштеин, вождь-герой,
   Петрополя спаситель,
Хвала!.. Он щит стране родной,
   Он хищных истребитель.
О, сколь величественный вид,
   Когда перед рядами,
Один, склонясь на твердый щит,
   Он грозными очами
Блюдет противников полки,
   Им гибель устрояет
И вдруг... движением руки
   Их сонмы рассыпает.

Хвала тебе, славян любовь,
   Наш Коновницын смелый!..
Ничто ему толпы врагов,
   Ничто мечи и стрелы;
Пред ним, за ним перун гремит,
   И пышет пламень боя...
Он весел, он на гибель зрит
   С спокойствием героя;
Себя забыл... одним врагам
   Готовит истребленье;
Пример и ратным и вождям
   И смелым удивленье.

Хвала, наш Вихорь-атаман,
   Вождь невредимых, Платов!
Твой очарованный аркан
   Гроза для супостатов.
Орлом шумишь по облакам,
   По полю волком рыщешь,
Летаешь страхом в тыл врагам,
   Бедой им в уши свищешь;
Они лишь к лесу - ожил лес,
   Деревья сыплют стрелы;
Они лишь к мосту - мост исчез;
   Лишь к селам - пышут селы.

Хвала, наш Нестор-Бенигсон!
   И вождь и муж совета,
Блюдет врагов не дремля он,
   Как змей орел с полета.
Хвала, наш Остерман-герой,
   В час битвы ратник смелый!
И Тормасов, летящий в бой,
   Как юноша веселый!
И Багговут, среди громов,
   Средь копий безмятежный!
И Дохтуров, гроза врагов,
   К победе вождь надежный!

Наш твердый Воронцов, хвала!
   О други, сколь смутилась
Вся рать славян, когда стрела
   В бесстрашного вонзилась,
Когда полмертв, окровавлен,
   С потухшими очами,
Он на щите был изнесен
   За ратный строй друзьями.
Смотрите... язвой роковой
   К постеле пригвожденный,
Он страждет, братскою толпой
   Увечных окруженный.

Ему возглавье бранный щит;
   Незыблемый в мученье,
Он с ясным взором говорит:
   "Друзья, бедам презренье!"-
И в их сердцах героя речь
   Веселье пробуждает,
И, оживясь, до полы меч
   Рука их обнажает.
Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;
   Уж ангел истребленья
Горе подъял ужасну длань,
   И близок час отмщенья.

Хвала, Щербатов, вождь младой!
   Среди грозы военной,
Друзья, он сетует душой
   О трате незабвенной.
О витязь, ободрись... она
   Твой спутник невидимый,
И ею свыше знамена
   Дружин твоих хранимы.
Любви и скорби оживить
   Твои для мщенья силы:
Рази дерзнувших возмутить
   Покой ее могилы.

Хвала, наш Пален, чести сын!
   Как бурею носимый,
Везде впреди своих дружин
   Разит, неотразимый.
Наш смелый Строгонов, хвала!
   Он жаждет чистой славы;
Она из мира увлекла
   Его на путь кровавый...
О храбрых сонм, хвала и честь!
   Свершайте истребленье,
Отчизна к вам взывает: месть!
   Вселенная: спасенье!

Хвала бестрепетным вождям!
   На конях окрыленных
По долам скажут, по горам
   Вослед врагов смятенных;
Днем мчатся строй на строй; в ночи
   Страшат, как привиденья;
Блистают смертью их мечи;
   От стрел их нет спасенья;
По всем рассыпаны путям,
   Невидимы и зримы;
Сломили здесь, сражают там
   И всюду невредимы.

Наш Фигнер старцем в стан врагов
   Идет во мраке ночи;
Как тень прокрался вкруг шатров,
   Всё зрели быстры очи...
И стан еще в глубоком сне,
   День светлый не проглянул -
А он уж, витязь, на коне,
   Уже с дружиной грянул.
Сеславин - где ни пролетит
   С крылатыми полками,
Там брошен в прах и меч и щит,
   И устлан путь врагами.

Давыдов, пламенный боец,
   Он вихрем в бой кровавый;
Он в мире счастливый певец
   Вина, любви и славы.
Кудашев скоком через ров
   И лётом на стремнину;
Бросает взглядом Чернышев
   На меч и гром дружину,
Орлов отважностью орел;
   И мчит грозу ударов
Сквозь дым и огнь, по грудам тел,
   В среду врагов Кайсаров.

       В о и н ы

Вожди славян, хвала и честь!
   Свершайте истребленье,
Отчизна к вам взывает: месть!
   Вселенная: спасенье!

       П е в е ц

Друзья, кипящий кубок сей
   Вождям, сраженным в бое.
Уже не придут в сонм друзей,
   Не станут в ратном строе,
Уж для врага их грозный лик
   Не будет вестник мщенья,
И не помчит их мощный клик
   Дружину в пыл сраженья;
Их празден меч, безмолвен щит,
   Их ратники унылы;
И сир могучих конь стоит
   Близ тихой их могилы.

Где Кульнев наш, рушитель сил,
   Свирепый пламень брани?
Он пал - главу на щит склонил
   И стиснул меч во длани.
Где жизнь судьба ему дала,
   Там брань его сразила;
Где колыбель его была,
   Там днесь его могила.
И тих его последний час:
   С молитвою священной
О милой матери угас
   Герой наш незабвенной.

А ты, Кутайсов, вождь младой...
   Где прелести? где младость?
Увы! он видом и душой
   Прекрасен был, как радость;
В броне ли, грозный, выступал -
   Бросали смерть перуны;
Во струны ль арфы ударял -
   Одушевлялись струны...
О горе! верный конь бежит
   Окровавлен из боя;
На нем его разбитый щит...
   И нет на нем героя.

И где же твой, о витязь, прах?
   Какою взят могилой?..
Пойдет прекрасная в слезах
   Искать, где пепел милой...
Там чище ранняя роса,
   Там зелень ароматней,
И сладостней цветов краса,
   И светлый день приятней,
И тихий дух твой прилетит
   Из таинственной сени;
И трепет сердца возвестит
   Ей близость дружней тени.

И ты... и ты, Багратион?
   Вотще друзей молитвы,
Вотще их плач... во гробе он,
   Добыча лютой битвы.
Еще дружин надежда в нем;
   Всё мнит: с одра восстанет;
И робко шепчет враг с врагом:
   "Увы нам! скоро грянет".
А он... навеки взор смежил,
   Решитель бранных споров,
Он в область храбрых воспарил,
   К тебе, Отец-Суворов.

И честь вам, падшие друзья!
   Ликуйте в горней сени;
Там ваша верная семья -
   Вождей минувших тени.
Хвала вам будет оживлять
   И поздних лет беседы.
"От них учитесь умирать!" -
   Так скажут внукам деды;
При вашем имени вскипит
   В вожде ретивом пламя;
Он на твердыню с ним взлетит
   И водрузит там знамя.

       В о и н ы

При вашем имени вскипит
   В вожде ретивом пламя;
Он на твердыню с ним взлетит
   И водрузит там знамя.

       П е в е ц

Сей кубок мщенью! други, в строй!
   И к небу грозны длани!
Сразить иль пасть! наш роковой
   Обет пред богом брани.
Вотще, о враг, из тьмы племен
   Ты зиждешь ополченья:
Они бегут твоих знамен
   И жаждут низложенья.
Сокровищ нет у нас в домах;
   Там стрелы и кольчуги;
Мы села - в пепел; грады - в прах;
   В мечи - серпы и плуги.

Злодей! он лестью приманил
   К Москве свои дружины;
Он низким миром нам грозил
   С Кремлевския вершины.
"Пойду по стогнам с торжеством!
   Пойду... и всё восплещет!
И в прах падут с своим царем!.."
   Пришел... и сам трепещет;
Подвигло мщение Москву:
   Вспылала пред врагами
И грянулась на их главу
   Губящими стенами.

Веди ж своих царей-рабов
   С их стаей в область хлада;
Пробей тропу среди снегов
   Во сретение глада...
Зима, союзник наш, гряди!
   Им заперт путь возвратный;
Пустыни в пепле позади;
   Пред ними сонмы ратны.
Отведай, хищник, что сильней:
   Дух алчности иль мщенье?
Пришлец, мы в родине своей;
   За правых провиденье!

       В о и н ы

Отведай, хищник, что сильней:
   Дух алчности иль мщенье?
Пришлец, мы в родине своей;
   За правых провиденье!

       П е в е ц

Святому братству сей фиал
   От верных братий круга!
Блажен, кому создатель дал
   Усладу жизни, друга;
С ним счастье вдвое; в скорбный час
   Он сердцу утешенье;
Он наша совесть; он для нас
   Второе провиденье.
О! будь же, други, святость уз
   Закон наш под шатрами;
Написан кровью наш союз:
   И жить и пасть друзьями.

       В о и н ы

О! будь же, други, святость уз
   Закон наш под шатрами;
Написан кровью наш союз:
   И жить и пасть друзьями.

       П е в е ц

Любви сей полный кубок в дар!
   Среди борьбы кровавой,
Друзья, святой питайте жар:
   Любовь - одно со славой.
Кому здесь жребий уделен
   Знать тайну страсти милой,
Кто сердцем сердцу обручен,
   Тот смело, с бодрой силой
На всё великое летит;
   Нет страха; нет преграды;
Чего-чего не совершит
   Для сладостной награды?

Ах! мысль о той, кто всё для нас,
   Нам спутник неизменный;
Везде знакомый слышим глас,
   Зрим образ незабвенный;
Она на бранных знаменах,
   Она в пылу сраженья;
И в шуме стана и в мечтах
   Веселых сновиденья.
Отведай, враг, исторгнуть щит,
   Рукою данный милой;
Святой обет на нем горит:
   Твоя и за могилой!

О сладость тайныя мечты!
   Там, там за синей далью
Твой ангел, дева красоты,
   Одна с своей печалью,
Грустит, о друге слезы льет;
   Душа ее в молитве,
Боится вести, вести ждет:
   "Увы! не пал ли в битве?"
И мыслит: "Скоро ль, дружний глас,
   Твои мне слышать звуки?
Лети, лети, свиданья час,
   Сменить тоску разлуки".

Друзья! блаженнейшая часть
   Любезных быть спасеньем.
Когда ж предел наш в битве пасть -
   Погибнем с наслажденьем;
Святое имя призовем
   В минуту смертной муки;
Кем мы дышали в мире сем,
   С той нет и там разлуки:
Туда душа перенесет
   Любовь и образ милой...
О други, смерть не всё возьмет;
   Есть жизнь и за могилой.

       В о и н ы

В тот мир душа перенесет
   Любовь и образ милой...
О други, смерть не всё возьмет;
   Есть жизнь и за могилой.

       П е в е ц

Сей кубок чистым музам в дар!
   Друзья, они в героя
Вливают бодрость, славы жар,
   И месть, и жажду боя.
Гремят их лиры - стар и млад
   Оделись в бранны латы:
Ничто им стрел свистящих град,
   Ничто твердынь раскаты.
Певцы - сотрудники вождям;
   Их песни - жизнь победам,
И внуки, внемля их струнам,
   В слезах дивятся дедам.

О радость древних лет, Боян!
   Ты, арфой ополченный,
Летал пред строями славян,
   И гимн гремел священный.
Петру возник среди снегов
   Певец - податель славы;
Честь Задунайскому Петров;
   О камские дубравы,
Гордитесь, ваш Державин сын!
   Готовь свои перуны,
Суворов, чудо-исполин, -
   Державин грянет в струны.

О старец! да услышим твой
   Днесь голос лебединый;
Не тщетной славы пред тобой,
   Но мщения дружины;
Простерли не к добычам длань,
   Бегут не за венками -
Их подвиг свят: то правых брань
   С злодейскими ордами.
Пришло разрушить их мечам
   Племен порабощенье;
Самим губителя рабам
   Победы их спасенье.

Так, братья, чадам муз хвала!..
   Но я, певец ваш юный...
Увы! почто судьба дала
   Незвучные мне струны?
Доселе тихим лишь полям
   Моя играла лира...
Вдруг жребий выпал: к знаменам!
   Прости, и сладость мира,
И отчий край, и круг друзей,
   И труд уединенный,
И всё... я там, где стук мечей,
   Где ужасы военны.

Но буду ль ваши петь дела
   И хищных истребленье?
Быть может, ждет меня стрела
   И мне удел - паденье.
Но что ж... навеки ль смертный час
   Мой след изгладит в мире?
Останется привычный глас
   В осиротевшей лире.
Пускай губителя во прах
   Низринет месть кровава -
Родится жизнь в ее струнах,
   И звучно грянут: слава!

       В о и н ы

Хвала возвышенным певцам!
   Их песни - жизнь победам,
И внуки, внемля их струнам,
   В слезах дивятся дедам.

       П е в е ц

Подымем чашу!.. Богу сил!
   О братья, на колена!
Он искони благословил
   Славянские знамена.
Бессильным щит его закон
   И гибнущим спаситель;
Всегда союзник правых он
   И гордых истребитель.
О братья, взоры к небесам!
   Там жизни сей награда!
Оттоль отец незримый нам
   Гласит: мужайтесь, чада!

Бессмертье, тихий, светлый брег;
   Наш путь - к нему стремленье.
Покойся, кто свой кончил бег!
   Вы, странники, терпенье!
Блажен, кого постигнул бой!
   Пусть долго, с жизнью хилой,
Старик трепещущей ногой
   Влачится над могилой;
Сын брани мигом ношу в прах
   С могучих плеч свергает
И, бодр, на молнийных крылах
   В мир лучший улетает.

А мы?.. Доверенность к творцу!
   Что б ни было - незримой
Ведет нас к лучшему концу
   Стезей непостижимой.
Ему, друзья, отважно вслед!
   Прочь, низкое! прочь, злоба!
Дух бодрый на дороге бед,
   До самой двери гроба;
В высокой доле - простота;
   Нежадность - в наслажденье;
В союзе с ровным - правота;
   В могуществе - смиренье.

Обетам - вечность; чести - честь;
   Покорность - правой власти;
Для дружбы - всё, что в мире есть;
   Любви - весь пламень страсти;
Утеха - скорби; просьбе - дань,
   Погибели - спасенье;
Могущему пороку - брань;
   Бессильному - презренье;
Неправде - грозный правды глас;
   Заслуге - воздаянье;
Спокойствие - в последний час;
   При гробе - упованье.

О! будь же, русский бог, нам щит!
	   Прострешь твою десницу -
И мститель-гром твой раздробит
   Коня и колесницу.
Как воск перед лицом огня,
   Растает враг пред нами...
О, страх карающего дня!
   Бродя окрест очами,
Речет пришлец: "Врагов я зрел;
   И мнил: земли им мало;
И взор их гибелью горел;
   Протек - врагов не стало!"

       В о и н ы

Речет пришлец: "Врагов я зрел;
   И мнил: земли им мало;
И взор их гибелью горел;
   Протек - врагов не стало!"

       П е в е ц

Но светлых облаков гряда
   Уж утро возвещает;
Уже восточная звезда
   Над холмами играет;
Редеет сумрак; сквозь туман
   Проглянули равнины,
И дальний лес, и тихий стан,
   И спящие дружины.
О други, скоро!.. день грядет...
   Недвижны рати бурны...
Но... Рок уж жребии берет
   Из таинственной урны.

О новый день, когда твой свет
   Исчезнет за холмами,
Сколь многих взор наш не найдет
   Меж нашими рядами!..
И он блеснул!.. Чу!.. вестовой
   Перун по холмам грянул;
Внимайте: в поле шум глухой!
   Смотрите: стан воспрянул!
И кони ржут, грызя бразды;
   И строй сомкнулся с строем;
И вождь летит перед ряды;
   И пышет ратник боем.

Друзья, прощанью кубок сей!
   И смело в бой кровавой
Под вихорь стрел, на ряд мечей,
   За смертью иль за славой...
О вы, которых и вдали
   Боготворим сердцами,
Вам, вам все блага на земли!
   Щит промысла над вами!..
Всевышний царь, благослови!
   А вы, друзья, лобзанье
В завет: здесь верныя любви,
   Там сладкого свиданья!

       В о и н ы

Всевышний царь, благослови!
   А вы, друзья, лобзанье
В завет: здесь верныя любви,
   Там сладкого свиданья!


Сентябрь - начало (до 6) октября 1812


Песнь араба над могилою коня

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

   О путник, со мною страданья дели:
   Царь быстрого бега   простерт на земли;
   И воздухом брани уже он не дышит;
   И грозного ржанья пустыня не слышит;
   В стремленьи погибель его нагнала;
   Вонзенная в шею дрожала стрела;
   И кровь благородна струею бежала;
   И влагу потока струя обагряла.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

   Убийцу сразила моя булава:
   На прах отделенна скатилась глава;
   Железо вкусило напиток кровавый,
   И труп истлевает в пустыне без славы...
   Но опит он, со мною летавший на брань;
   Трикраты воззвал я: сопутник мой, встань!
   Воззвал... безответен... угаснула сила...
   И бранные кости одела могила.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

   С того ненавистного, страшного дня
   И солнце не светит с небес для меня;
   Забыл о победе, и в мышцах нет силы;
   Брожу одинокий, задумчив, унылый;
   Иеменя доселе драгие края
   Уже не отчизна — могила моя;
   И мною дорога верблюда забвенна,
   И дерево амвры, и куща священна.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

   В час зноя и жажды скакал он со мной
   Ко древу прохлады, к струе ключевой;
   И мавра топтали могучи копыта;
   И грудь от противных была мне защита;
   Мой верный соратник в бою и трудах,
   Он, бодрый, при первых денницы лучах,
   Стрелою, покорен велению длани,
   Летал на свиданья любови и брани.

О друг! кого и ветр в полях не обгонял,
Ты спишь — на зыбкий одр песков пустынных пал.

   Ты видел и Зару — блаженны часы!—
   Сокровище сердца и чудо красы;
   Уста вероломны тебя величали,
   И нежные длани хребет твой ласкали;
   Ах! Зара как серна стыдлива была;
   Как юная пальма долины цвела;
   Но Зара пришельца пленилась красою
   И скрылась... ты, спутник, остался со мною.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

   О спутник! тоскует твой друг над тобой;
   Но скоро, покрыты могилой одной,
   Мы вкупе воздремлем в жилище отрады;
   Над нами повеет дыханье прохлады;
   И скоро, при гласе великого дня,
   Из пыльного гроба исторгнув меня,
   Величествен, гордый, с бессмертной красою,
   Ты пламенной солнца помчишься стезею.


Конец 1809 - начало 1810


Песня (К востоку, все к востоку...)

К востоку, все к востоку
Стремление земли -
К востоку, все к востоку
Летит моя душа;
Далеко на востоке,
За синевой лесов,
За синими горами
Прекрасная живет.

И мне в разлуке с нею
Все мнится, что она -
Прекрасное преданье
Чудесной старины,
Что мне она явилась
Когда-то в древни дни,
Чтоб мне об ней остался
Один блаженный сон.


1815


Песня (Когда я был любим...)

Когда я был любим, в восторгах, в наслажденье,
Как сон пленительный, вся жизнь моя текла.
Но я тобой забыт,- где счастья привиденье?
Ах! счастием моим любовь твоя была!

Когда я был любим, тобою вдохновенный,
Я пел, моя душа хвалой твоей жила.
Но я тобой забыт, погиб мой дар мгновенный:
Ах! гением моим любовь твоя была!

Когда я был любим, дары благодеянья
В обитель нищеты рука моя несла.
Но я тобой забыт, нет в сердце состраданья!
Ах! благостью моей любовь твоя была!


Май 1806


Песня (Кольцо души девицы...)

Кольцо души девицы
Я в море уронил:
С моим кольцом я счастье
Земное погубил.

Мне, дав его, сказала:
"Носи, не забывай;
Пока твое колечко,
Меня своей считай!"

Не в добрый час я невод
Стал в море полоскать;
Колько юркнуло в воду;
Искал... но где сыскать?!

С тех пор мы как чужие,
Приду к ней - не глядит,
С тех пор мое веселье
На дне морском лежит.

О, ветер полуночный,
Проснися! будь мне друг!
Схвати со дна колечко
И выкати на луг.

Вчера ей жалко стало,
Нашла меня в слезах,
И что-то, как бывало,
Зажглось у ней в глазах.

Ко мне подсела с лаской,
Мне руку подала,
И что-то ей хотелось
Сказать, но не могла.

На что твоя мне ласка,
На что мне твой привет?
Любви, любви хочу я...
Любви-то мне и нет.

Ищи, кто хочет, в море
Богатых янтарей...
А мне - мое колечко
С надеждою моей.


Начало (?) 1816


Песня (Минувших дней очарованье...)

Минувших дней очарованье,
Зачем опять воскресло ты?
Кто разбудил воспоминанье
И замолчавшие мечты?
Шепнул душе привет бывалый;
Душе блеснул знакомый взор;
И зримо ей в минуту стало
Незримое с давнишних пор.

О милый гость, святое Прежде,
Зачем в мою теснишься грудь?
Могу ль сказать: живи надежде?
Скажу ль тому, что было: будь?
Могу ль узреть во блеске новом
Мечты увядшей красоту?
Могу ль опять одеть покровом
Знакомой жизни наготу?

Зачем душа в тот край стремится,
Где были дни, каких уж нет?
Пустынный край не населится,
Не узрит он минувших лет;
Там есть один жилец безгласный,
Свидетель милой старины;
Там вместе с ним все дни прекрасны
В единый гроб положены.


Июль-ноябрь 1818


Песня (Мой друг, хранитель-ангел мой...)

Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах
Твой образ милый я встречаю;
Прелестных вижу - в их чертах
Одну тебя воображаю.

Беру перо - им начертать
Могу лишь имя незабвенной;
Одну тебя лишь прославлять
Могу на лире восхищенной:
С тобой, один, вблизи, вдали,
Тебя любить - одна мне радость;
Ты мне все блага на земли;
Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.

В пустыне, в шуме в городском
Одной тебе внимать мечтаю;
Твой образ - забываясь сном,
С последней мыслию сливаю;
Приятный звук твоих речей
Со мной во сне не расстается;
Проснусь - и ты в душе моей
Скорей, чем день очам коснется.

Ах! мне ль разлуку знать с тобой?
Ты всюду спутник мой незримый;
Молчишь - мне взор понятен твой,
Для всех других неизъяснимый;
Я в сердце твой приемлю глас;
Я пью любовь в твоем дыханье...
Восторги,  кто постигнет вас,
Тебя, души очарованье?

Тобой и для одной тебя
Живу и жизнью наслаждаюсь;
Тобою чувствую себя;
В тебе природе удивляюсь.
И с чем мне жребий мой сравнить?
Чего желать в толь сладкой доле?
Любовь мне жизнь - ах! я любить
Еще стократ желал бы боле.


1808


Песня (О милый друг!..)

     О милый друг! теперь с тобою радость!
     А я один - и мой печален путь;
     Живи, вкушай невинной жизни сладость;
В душе не изменись; достойна счастья будь...
Но не отринь, в толпе пленяемых тобою,
Ты друга прежнего, увядшего душою;
Веселья их дели - ему отрадой будь;
        Его, мой друг, не позабудь.

     О милый друг, нам рок велел разлуку:
     Дни, месяцы и годы пролетят,
     Вотще к тебе простру от сердца руку -
Ни голос твой, ни взор меня не усладят.
Но и вдали моя душа с твоей согласна;
Любовь ни времени, ни месту не подвластна;
Всегда, везде ты мой хранитель-ангел будь,
        Меня, мой друг, не позабудь.

     О милый друг, пусть будет прах холодный
     То сердце, где любовь к тебе жила:
     Есть лучший мир; там мы любить свободны;
Туда моя душа уж все перенесла;
Туда всечасное влечет меня желанье;
Там свидимся опять; там наше воздаянье;
Сей верой сладкою полна в разлуке будь -
        Меня, мой друг, не позабудь.


1811


Песня (Отымает наши радости...)

Отымает наши радости
Без замены хладный свет;
Вдохновенье пылкой младости
Гаснет с чувством жертвой лет;
Не одно ланит пылание
Тратим с юностью живой -
Видим сердца увядание
Прежде юности самой.

Наше счастие разбитое
Видим мы игрушкой волн,
И в далекий мрак сердитое
Море мчит наш бедный челн;
Стрелки нет путеводительной,
Иль вотще ее магнит
В бурю к пристани спасительной
Челн беспарусный манит.

Хлад, как будто ускоренная
Смерть, заходит в душу к нам;
К наслажденью охлажденная,
Охладев к самим бедам,
Без стремленья, без желания
И навек очарования
Слез отрадных лишена.

На минут ли улыбкою
Мертвый лик наш оживет,
Или прежнее ошибкою
В сердце сонное зайдет -
То обман; то плющ, играющий
По развалинам седым;
Сверху лист благоухающий -
Прах и тление под ним.

Оживите сердце вялое;
Дайте быть по старине;
Иль оплакивать бывалое
Слез бывалых дайте мне.
Сладко, сладко появление
Ручейка в пустой глуши;
Так и слезы - освежение
Запустевшия души.


1820?


Песня бедняка

Куда мне голову склонить?
Покинут я и сир;
Хотел бы весело хоть раз
Взглянуть на божий мир.

И я в семье моих родных
Когда-то счастлив был;
Но горе спутник мой с тех пор,
Как я их схоронил.

Я вижу замки богачей
И их сады кругом...
Моя ж дорога мимо их
С заботой и трудом.

Но я счастливых не дичусь;
Моя печаль в тиши;
Я всем веселым рад сказать:
Бог помочь! от души.

О щедрый бог, не вовсе ж я
Тобою позабыт;
Источник милости твоей
Для всех равно открыт.

В селенье каждом есть твой храм
С сияющим крестом,
С молитвой сладкой и с твоим
Доступным алтарем.

Мне светит солнце и луна;
Любуюсь на зарю;
И, слыша благовест, с тобой,
Создатель, говорю.

И знаю: будет добрым пир
В небесной стороне;
Там буду праздновать и я;
Там место есть и мне.


1816


Песня матери над колыбелью сына

Засни, дитя, спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!

Когда отец твой обольстил
Меня любви своей мечтою,
Как ты, пленял он красотою,
Как ты, он прост, невинен был!
Вверялось сердце без защиты,
Но он неверен; мы забыты.

Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!

Когда покинет легкий сон,
Утешь меня улыбкой милой;
Увы, такой же сладкой силой
Повелевал душе и он.
Но сколь он знал, к моей напасти,
Что всё его покорно власти!

Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!

Мое он сердце распалил,
Чтобы сразить его изменой;
Почто с своею переменой
Он и его не изменил?
Моя тоска неутолима;
Люблю, хотя и нелюбима.

Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!

Его краса в твоих чертах;
Открытый вид, живые взоры;
Его услышу разговоры
Я скоро на твоих устах!
Но, ах, красой очарователь,
Мой сын, не будь, как он, предатель!

Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!

В слезах у люльки я твоей —
А ты с улыбкой почиваешь!
О дай, творец, да не узнаешь
Печаль подобную моей!
От милых горе нестерпимо!
Да пройдет страшный жребий мимо!

Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!

Навек для нас пустыня свет,
К надежде нам пути закрыты,
Когда единственным забыты,
Нам сердца здесь родного нет,
Не нам веселие земное;
Во всей природе мы лишь двое!

Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!

Пойдем, мой сын, путем одним,
Две жертвы рока злополучны.
О, будем в мире неразлучны,
Сносней страдание двоим!
Я нежных лет твоих хранитель,
Ты мне на старость утешитель!

Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье!


Июль 1812


Пловец

Вихрем бедствия гонимый,
Без кормила и весла,
В океан неисходимый
Буря челн мой занесла.
В тучах звездочка светилась;
"Не скрывайся!"- я взывал;
Непреклонная сокрылась;
Якорь был - и тот пропал.

Все оделось черной мглою:
Всколыхалися валы;
Бездны в мраке предо мною;
Вкруг ужасные скалы.
"Нет надежды на спасенье!"-
Я роптал, уныв душой...
О безумец! Провиденье
Было тайный кормщик твой.

Невидимою рукою,
Сквозь ревущие валы,
Сквозь одеты бездны мглою
И грозящие скалы,
Мощный вел меня хранитель.
Вдруг - все тихо! мрак исчез;
Вижу райскую обитель...
В ней трех ангелов небес.
 
О спаситель-провиденье!
Скорбный ропот мой утих;
На коленах, в восхищенье,
Я смотрю на образ их.
О! кто прелесть их опишет?
Кто их силу над душой?
Всё окрест их небом дышит
И невинностью святой.

Неиспытанная радость -
Ими жить, для них дышать;
Их речей, их взоров сладость
В душу, в сердце принимать.
О судьба! одно желанье:
Дай все блага им вкусить;
Пусть им радость - мне страданье;
Но... не дай их пережить.


<Июль> 1812


Победитель

Сто красавиц светлооких
Председали на турнире.
Все - цветочки полевые;
А моя одна как роза.
На нее глядел я смело,
Как орел глядит на солнце.
Как от щек моих горячих
Разгоралося забрало!
Как рвалось пробиться сердце
Сквозь тяжелый, твердый панцирь!
Светлых взоров тихий пламень
Стал душе моей пожаром;
Сладкошепчущие речи
Стали сердцу бурным вихрем;
И она - младое утро -
Стала мне грозой могучей;
Я помчался, я ударил -
И ничто не устояло.

Вольный перевод стихотворения Уланда.


1822


Послание Элоизы к Абеляру

   В сих мрачных келиях обители святой,
Где вечно царствует задумчивый покой,
Где, умиленная, над хладными гробами,
Душа беседует, забывшись, с небесами,
Где вера в тишине святые слезы льет
И меланхолия печальная живет,-
Что сердце мирныя весталки возмутило?
Что в нем потухший огнь опять воспламенило?
Какой волшебный глас, какой прелестный вид
Увядшую в тоске опять животворит?
Увы! еще люблю!.. Исчезни, заблужденье!
Сей трепет внутренний, сие души волненье
При виде милых строк знакомыя руки,
Сие смешение восторга и тоски -
Не суть ли признаки любви непобежденной?
Супруг мой, Абеляр! О имя незабвенно!
Дерзну ль священный храм тобою огласить?
Дерзну ли с Творческим тебя совокупить,
Простертая в пыли, молясь пред алтарями?
О страшные черты! да смою их слезами!
Преступница! к кому, что смеешь ты писать?
Кого в обителях святыни призывать?
Небесный твой супруг во гневе пред тобою!
Творец, творец! смягчись! вотще борюсь с собою!
Где власть против любви? Чем сердце укротить?
Каким могуществом сей пламень потушить?

   О стены мрачные! о скорбных заточенье!
Пустыней страшный вид! лесов уединенье!
О дикие скалы, изрытые мольбой!
О храм, где близ мощей, с лампадой гробовой,
И юность и краса угаснуть осужденны!
О лики хладные, слезами орошенны!
Могу ль, подобно вам, в душе окаменеть?
Могу ль, огнем любви сгорая, охладеть?
Ах, нет! не божество душой моей владеет!
Она тобой, тобой, супруг мой, пламенеет!
К тебе, мой Абеляр, с молитвами летит!
Тебя в жару, в тоске зовет, боготворит!..
Ах, тщетно рвать себя, вотще томить слезами!
   Когда руки твоей столь милыми чертами
Мой взор был поражен - вся сладость прежних дней,
Все незабвенные часы любви твоей
Воскресли предо мной! О чувств очарованье!
О невозвратного блаженства вспоминанье!
О дни волшебные, которых больше нет!
Вотще, мой Абеляр, твой глас меня зовет -
Простись - навек, навек!- с погибшей Элоизой!

Во мгле монастыря, под иноческой ризой,
В кипенье пылких лет, с толь пламенной душой,
Томиться, увядать, угаснуть - жребий мой!
Здесь вера грозная все чувства умерщвляет!
Здесь славы и любви светильник не пылает!
   Но нет!.. пиши ко мне! пиши! Соединим
Мучение мое с мучением твоим!
О мысль отрадная! о сладкое мечтанье!
С тобою духом жить! с тобой делить страданье!
Делить? Почто ж делить? Пусть буду я одна,
Мой друг, мой Абеляр, страдать осуждена!
Пиши ко мне! Писать - небес изобретенье!
Любовница в тоске, любовник в заточенье,-
Быть может, некогда нашли блаженство в нем!
Как сладко, разлучась, беседовать с пером!
Черты волшебные, черты одушевленны!
Черты, святым огнем любви воспламененны!
Им страстная душа вверяет жребий свой!
В них дева робкая с сердечной простотой
Все тайны пылких чувств, весь жар свой изливает!
В них все протекшее для сердца оживает!
   Почто ж протекших дней ничто не возвратит?
Когда любовь твоя, принявши дружбы вид,
В небесной красоте очам моим явилась -
С какой невинностью душа моя пленилась!
Ты мне представился несмертным существом!
Каким твой взор сиял пленительным лучом!
Сколь был красноречив, любовью озаренный!
Земля казалась мне со мною обновленной!
Я в сладкой неге чувств, с открытою душой,
Без страха, все забыв, стояла пред тобой;
Ты с силой божества, с небесным убежденьем,
Любовь изображал всех благ соединеньем!
Твой глас доверенность во грудь мою вливал!
Ах! как легко меня сей глас очаровал!
В объятиях твоих, в сладчайшем исступленье,
В непостигаемом блаженства упоенье,
Могла ль я небесам не предпочесть тебя!
Могла ли не забыть людей, творца, себя!


1806


Привидение

В тени дерев, при звуке струн, в сиянье
   Вечерних гаснущих лучей,
Как первыя любви очарованье,
   Как прелесть первых юных дней -
Явилася она передо мною
   В одежде белой, как туман;
Воздушною лазурной пеленою
   Был окружен воздушный стан;
Таинственно она ее свивала
   И развивала над собой;
То, сняв ее, открытая стояла
   С темнокудрявой головой;
То, вдруг всю ткань чудесно распустивши,
   Как призрак исчезала в ней;
То, перст к устам и голову склонивши,
   Огнем задумчивых очей
Задумчивость на сердце наводила.
   Вдруг... покрывало подняла...
Трикраты им куда-то поманила...
   И скрылася... как не была!
Вотще продлить хотелось упоенье...
   Не возвратилася она;
Лишь грустию по милом привиденье
   Душа осталася полна.


1823


Приход весны

   Зелень нивы, рощи лепет,
В небе жаворонка трепет,
Теплый дождь, сверканье вод,-
Вас назвавши, что прибавить?
Чем иным тебя прославить,
Жизнь души, весны приход?


Вторая половина марта 1831


Птичка

Посвященное Павлу Васильевичу и
Александре Васильеве Жуковским

Птичка летает,
Птичка играет,
Птичка поет;
Птичка летала,
Птичка играла,
Птички уж нет!
Где же ты, птичка?
Где ты, певичка?
В дальнем краю
Гнездышко вьешь ты;
Там и поешь ты
Песню свою.


1851


* * *

Пускай бы за грехи доход наш убавлялся!
Такой переворот для Хама не печаль!
Он в петлю собирался,
Попал бы в госпиталь! 



Путешественник

      Песня

Дней моих еще весною
Отчий дом покинул я;
Все забыто было мною -
И семейство и друзья.

В ризе странника убогой,
С детской в сердце простотой,
Я пошел путем-дорогой -
Вера был вожатый мой.

И в надежде, в уверенье
Путь казался недалек,
"Странник,- слышалось,- терпенье!
Прямо, прямо на восток.

Ты увидишь храм чудесный;
Ты в святилище войдешь;
Там в нетленности небесной
Все земное обретешь".

Утро вечером сменялось;
Вечер утру уступал;
Неизвестное скрывалось;
Я искал - не обретал.

Там встречались мне пучины;
Здесь высоких гор хребты;
Я взбирался на стремнины;
Чрез потоки стлал мосты.

Вдруг река передо мною -
Вод склоненье на восток;
Вижу зыблемый струею
Подле берега челнок.

Я в надежде, я в смятенье;
Предаю себя волнам;
Счастье вижу в отдаленье;
Все, что мило,- мнится - там!

Ах! в безвестном океане
Очутился мой челнок;
Даль по-прежнему в тумане;
Брег невидим и далек.

И вовеки надо мною
Не сольется, как поднесь,
Небо светлое с землею...
Там не будет вечно здесь.


1809


* * *

Румян французских штукатура,
Шатер — не шляпа на плечах;
Под шалью тощая фигура,
Вихры на лбу и на щеках,
Одежды легкой подозренье;
На перстне в десять крат алмаз —
Все это, смертным в удивленье,
По свету возят напоказ
В карете модно золоченой
И называют — Альцидоной! 


25 октября 1806


Рыбак

Бежит волна, шумит волна!
   Задумчив, над рекой
Сидит рыбак; душа полна
   Прохладной тишиной.
Сидит он час, сидит другой;
   Вдруг шум в волнах притих.
И влажною всплыла главой
   Красавица из них.

Глядит она, поет она:
   «Зачем ты мой народ
Манишь, влечешь с родного дна
   В кипучий жар из вод?
Ах! если б знал, как рыбкой жить
   Привольно в глубине,
Не стал бы ты себя томить
   На знойной вышине.

Не часто ль солнце образ свой
   Купает в лоне вод?
Не свежей ли горит красой
   Его из них исход?

Не с ними ли свод неба слит
   Прохладно-голубой?
Не в лоно ль их тебя манит
   И лик твой молодой?»

Бежит волна, шумит волна...
   На берег вал плеснул!
В нем вся душа тоски полна,
   Как будто друг шепнул!

Она поет, она манит —
   Знать, час его настал!
К нему она, он к ней бежит...
   И след навек пропал.


Январь 1818


Рыцарь Роллон

       (Баллада)

Был удалец и отважный наездник Роллон;
С шайкой своей по дорогам разбойничал он.
Раз, запоздав, он в лесу на усталом коне
Ехал, и видит, часовня стоит в стороне.

Лес был дремучий, и был уж полуночный час;
Было темно, так темно, что хоть выколи глаз;
Только в часовне лампада горела одна,
Бледно сквозь узкие окна светила она.

"Рано еще на добычу,- подумал Роллон,-
Здесь отдохну",- и в часовню пустынную он
Входит; в часовне, он видит, гробница стоит;
Трепетно, тускло над нею лампада горит.

Сел он на камень, вздремнул с полчаса и потом
Снова поехал лесным одиноким путем.
Вдруг своему щитоносцу сказал он: "Скорей
Съезди в часовню; перчатку оставил я в ней".

Посланный, бледен как мертвый, назад прискакал.
"Этой перчаткой другой завладел,- он сказал.-
Кто-то нездешний в часовне на камне сидит;
Руку он всунул в перчатку и страшно глядит;

Треплет и гладит перчатку другой он рукой;
Чуть я со страха не умер от встречи такой".
"Трус!"- на него запальчиво Роллон закричал,
Шпорами стиснул коня и назад поскакал.

Смело на страшного гостя ударил Роллон:
Отнял перчатку свою у нечистого он.
"Если не хочешь одной мне совсем уступить,
Обе ссуди мне перчатки хоть год поносить",-

Молвил нечистый; а рыцарь сказал ему: "На!
Рад испытать я, заплатит ли долг сатана;
Вот тебе обе перчатки; отдай через год".
"Слышу; прости, до свиданья",- ответствовал тот.

Выехал в поле Роллон; вдруг далекий петух
Крикнул, и топот коней поражает им слух.
Робость Роллона взяла; он глядит в темноту:
Что-то ночную наполнило вдруг пустоту;

Что-то в ней движется; ближе и ближе; и вот
Черные рыцари едут попарно; ведет
Сзади слуга в поводах вороного коня;
Черной попоной покрыт он; глаза из огня.

С дрожью невольной спросил у слуги паладин:
"Кто вороного коня твоего господин?"
"Верный слуга моего господина, Роллон.
Ныне лишь парой перчаток расчелся с ним он;

Скоро отдаст он иной, и последний, отчет;
Сам он поедет на этом коне через год".
Так отвечав, за другими последовал он.
"Горе мне!- в страхе сказал щитоносцу Роллон.-

Слушай, тебе я коня моего отдаю;
С ним и всю сбрую возьми боевую мою:
Ими отныне, мой верный товарищ, владей;
Только молись о душе осужденной моей".

В ближний пришед монастырь, он приору сказал:
"Страшный я грешник, но бог мне покаяться дал.
Ангельский чин я еще недостоин носить;
Служкой простым я желаю в обители быть".

"Вижу, ты в шпорах, конечно, бывал ездоком;
Будь же у нас на конюшне, ходи за конем".
Служит Роллон на конюшне, а время идет;
Вот наконец совершился ровнехонько год.

Вот наступил уж и вечер последнего дня;
Вдруг привели в монастырь молодого коня:
Статен, красив, но еще не объезжен был он.
Взять дикаря за узду подступает Роллон.

Взвизгнул, вскочив на дыбы, разъярившийся конь;
Грива горой, из ноздрей, как из печи, огонь;
В сердце Роллона ударил копытами он;
Умер, и разу вздохнуть не успевши, Роллон.

Вырвавшись, конь убежал, и его не нашли.
К ночи, как должно, Роллона отцы погребли.
В полночь к могиле ужасный ездок прискакал;
Черного, злого коня за узду он держал;

Пара перчаток висела на черном седле.
Жалобно охнув, Роллон повернулся в земле;
Вышел из гроба, со вздохом перчатки надел,
Сел на коня, и как вихорь с ним конь улетел.


1832


Рыцарь Тогенбург

«Сладко мне твоей сестрою,
   Милый рыцарь, быть;
Но любовию иною
   Не могу любить:
При разлуке, при свиданье
   Сердце в тишине —
И любви твоей страданье
   Непонятно мне».

Он глядит с немой печалью —
   Участь решена:
Руку сжал ей; крепкой сталью
   Грудь обложена;
Звонкий рог созвал дружину;
   Все уж на конях;
И помчались в Палестину,
   Крест на раменах.

Уж в толпе врагов сверкают
   Грозно шлемы их;
Уж отвагой изумляют
   Чуждых и своих.
Тогенбург лишь выйдет к бою —
   Сарацин бежит...
Но душа в нем всё тоскою
   Прежнею болит.

Год прошел без утоленья...
   Нет уж сил страдать;
Не найти ему забвенья —
   И покинул рать.
Зрит корабль — шумят ветрилы,
   Бьет в корму волна —
Сел и поплыл в край тот милый,
   Где цветет она.

Но стучится к ней напрасно
   В двери пилигрим;
Ах, они с молвой ужасной
   Отперлись пред ним:
«Узы вечного обета
   Приняла она;
И, погибшая для света,
   Богу отдана».

Пышны праотцев палаты
   Бросить он спешит;
Навсегда покинул латы;
   Конь навек забыт;
Власяной покрыт одеждой
   Инок в цвете лет,
Не украшенный надеждой
   Он оставил свет.

И в убогой келье скрылся
   Близ долины той,
Где меж темных лип светился
   Монастырь святой:
Там — сияло ль утро ясно,
   Вечер ли темнел —
В ожиданьи, с мукой страстной,
   Он один сидел.

И душе его унылой
   Счастье там одно:
Дожидаться, чтоб у милой
   Стукнуло окно,
Чтоб прекрасная явилась,
   Чтоб от вышины
В тихий дол лицом склонилась,
   Ангел тишины.

И, дождавшися, на ложе
   Простирался он;
И надежда: завтра то же!
   Услаждала сон.
Время годы уводило...
   Для него ж одно:
Ждать, как ждал он, чтоб у милой
   Стукнуло окно;

Чтоб прекрасная явилась;
   Чтоб от вышины
В тихий дол лицом склонилась,
   Ангел тишины.
Раз — туманно утро было —
   Мертв он там сидел,
Бледен ликом, и уныло
   На окно глядел.


Январь 1818


* * *

С повязкой на глазах за шалости Фемида!
Уж наказание! уж подлинно обида!
Когда вам хочется проказницу унять,
‎                    Так руки ей связать. 


25 октября 1806


Светлана

          А. А. Воейковой

Раз в крещенский вечерок
   Девушки гадали:
За ворота башмачок,
   Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном
   Слушали; кормили
Счетным курицу зерном;
   Ярый воск топили;
В чашу с чистою водой
Клали перстень золотой,
   Серьги изумрудны;
Расстилали белый плат
И над чашей пели в лад
   Песенки подблюдны.

Тускло светится луна
   В сумраке тумана -
Молчалива и грустна
   Милая Светлана.
«Что, подруженька, с тобой?
   Вымолви словечко;
Слушай песни круговой;
   Вынь себе колечко.
Пой, красавица: «Кузнец,
Скуй мне злат и нов венец,
   Скуй кольцо златое;
Мне венчаться тем венцом,
Обручаться тем кольцом
   При святом налое».

«Как могу, подружки, петь?
   Милый друг далёко;
Мне судьбина умереть
   В грусти одинокой.
Год промчался - вести нет;
   Он ко мне не пишет;
Ах! а им лишь красен свет,
   Им лишь сердце дышит...
Иль не вспомнишь обо мне?
Где, в какой ты стороне?
   Где твоя обитель?
Я молюсь и слезы лью!
Утоли печаль мою,
   Ангел-утешитель».

Вот в светлице стол накрыт
   Белой пеленою;
И на том столе стоит
   Зеркало с свечою;
Два прибора на столе.
   «Загадай, Светлана;
В чистом зеркала стекле
   В полночь, без обмана
Ты узнаешь жребий свой:
Стукнет в двери милый твой
   Легкою рукою;
Упадет с дверей запор;
Сядет он за свой прибор
   Ужинать с тобою».

Вот красавица одна;
   К зеркалу садится;
С тайной робостью она
   В зеркало глядится;
Темно в зеркале; кругом
   Мертвое молчанье;
Свечка трепетным огнем
   Чуть лиет сиянье...
Робость в ней волнует грудь,
Страшно ей назад взглянуть,
   Страх туманит очи...
С треском пыхнул огонек,
Крикнул жалобно сверчок,
   Вестник полуночи.

Подпершися локотком,
   Чуть Светлана дышит...
Вот... легохонько замком
   Кто-то стукнул, слышит;
Робко в зеркало глядит:
   За ее плечами
Кто-то, чудилось, блестит
   Яркими глазами...
Занялся от страха дух...
Вдруг в ее влетает слух
   Тихий, легкий шепот:
«Я с тобой, моя краса;
Укротились небеса;
   Твой услышан ропот!»

Оглянулась... милый к ней
   Простирает руки.
«Радость, свет моих очей,
   Нет для нас разлуки.
Едем! Поп уж в церкви ждет
   С дьяконом, дьячками;
Хор венчальну песнь поет;
   Храм блестит свечами».
Был в ответ умильный взор;
Идут на широкий двор,
   В ворота тесовы;
У ворот их санки ждут;
С нетерпенья кони рвут
   Повода шелковы.

Сели... кони с места враз;
   Пышут дым ноздрями;
От копыт их поднялась
   Вьюга над санями.
Скачут... пусто все вокруг;
   Степь в очах Светланы;
На луне туманный круг;
   Чуть блестят поляны.
Сердце вещее дрожит;
Робко дева говорит:
   «Что ты смолкнул, милый?»
Ни полслова ей в ответ:
Он глядит на лунный свет,
   Бледен и унылый.

Кони мчатся по буграм;
   Топчут снег глубокий...
Вот в сторонке божий храм
   Виден одинокий;
Двери вихорь отворил;
   Тьма людей во храме;
Яркий свет паникадил
   Тускнет в фимиаме;
На средине черный гроб;
И гласит протяжно поп:
   «Буди взят могилой!»
Пуще девица дрожит;
Кони мимо; друг молчит,
   Бледен и унылой.

Вдруг метелица кругом;
   Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,
   Вьется над санями;
Ворон каркает: печаль!
   Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль,
   Подымая гривы;
Брезжит в поле огонек;
Виден мирный уголок,
   Хижинка под снегом.
Кони борзые быстрей,
Снег взрывая, прямо к ней
   Мчатся дружным бегом.

Вот примчалися... и вмиг
   Из очей пропали:
Кони, сани и жених
   Будто не бывали.
Одинокая, впотьмах,
   Брошена от друга,
В страшных девица местах;
   Вкруг метель и вьюга.
Возвратиться - следу нет...
Виден ей в избушке свет:
   Вот перекрестилась;
В дверь с молитвою стучит...
Дверь шатнулася... скрыпит...
   Тихо растворилась.

Что ж?.. В избушке гроб; накрыт
   Белою запоной;
Спасов лик в ногах стоит;
   Свечка пред иконой...
Ах! Светлана, что с тобой?
   В чью зашла обитель?
Страшен хижины пустой
   Безответный житель.
Входит с трепетом, в слезах;
Пред иконой пала в прах,
   Спасу помолилась;
И, с крестом своим в руке,
Под святыми в уголке
   Робко притаилась.

Все утихло... вьюги нет...
   Слабо свечка тлится,
То прольет дрожащий свет,
   То опять затмится...
Все в глубоком, мертвом сне,
   Страшное молчанье...
Чу, Светлана!.. в тишине
   Легкое журчанье...
Вот глядит: к ней в уголок
Белоснежный голубок
   С светлыми глазами,
Тихо вея, прилетел,
К ней на перси тихо сел,
   Обнял их крылами.

Смолкло все опять кругом...
   Вот Светлане мнится,
Что под белым полотном
   Мертвый шевелится...
Сорвался покров; мертвец
   (Лик мрачнее ночи)
Виден весь - на лбу венец,
   Затворены очи.
Вдруг... в устах сомкнутых стон;
Силится раздвинуть он
   Руки охладелы...
Что же девица?.. Дрожит...
Гибель близко... но не спит
   Голубочек белый.

Встрепенулся, развернул
   Легкие он крилы;
К мертвецу на грудь вспорхнул...
   Всей лишенный силы,
Простонав, заскрежетал
   Страшно он зубами
И на деву засверкал
   Грозными очами...
Снова бледность на устах;
В закатившихся глазах
   Смерть изобразилась...
Глядь, Светлана... о творец!
Милый друг ее - мертвец!
   Ах!.. и пробудилась.

Где ж?.. У зеркала, одна
   Посреди светлицы;
В тонкий занавес окна
   Светит луч денницы;
Шумным бьет крылом петух,
   День встречая пеньем;
Все блестит... Светланин дух
   Смутен сновиденьем.
«Ах! ужасный, грозный сон!
Не добро вещает он -
   Горькую судьбину;
Тайный мрак грядущих дней,
Что сулишь душе моей,
   Радость иль кручину?»

Села (тяжко ноет грудь)
   Под окном Светлана;
Из окна широкий путь
   Виден сквозь тумана;
Снег на солнышке блестит,
   Пар алеет тонкий...
Чу!.. в дали пустой гремит
   Колокольчик звонкий;
На дороге снежный прах;
Мчат, как будто на крылах,
   Санки, кони рьяны;
Ближе; вот уж у ворот;
Статный гость к крыльцу вдет.
   Кто?.. Жених Светланы.

Что же твой, Светлана, сон,
   Прорицатель муки?
Друг с тобой; все тот же он
   В опыте разлуки;
Та ж любовь в его очах,
   Те ж приятны взоры;
Те ж на сладостных устах
   Милы разговоры.
Отворяйся ж, божий храм;
Вы летите к небесам,
   Верные обеты;
Соберитесь, стар и млад;
Сдвинув звонки чаши, в лад
   Пойте: многи леты!
       ______
  
Улыбнись, моя краса,
   На мою балладу;
В ней большие чудеса,
   Очень мало складу.
Взором счастливый твоим,
   Не хочу и славы;
Слава - нас учили - дым;
   Свет - судья лукавый.
Вот баллады толк моей:
«Лучшей друг нам в жизни сей
   Вера в провиденье.
Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье - лживый сон;
   Счастье - пробужденье».

О! не знай сих страшных снов
   Ты, моя Светлана...
Будь, создатель, ей покров!
   Ни печали рана,
Ни минутной грусти тень
   К ней да не коснется;
В ней душа - как ясный день;
   Ах! да пронесется
Мимо - Бедствия рука;
Как приятный ручейка
   Блеск на лоне луга,
Будь вся жизнь ее светла,
Будь веселость, как была,
   Дней ее подруга.


1808-1812


Светлане

Хочешь видеть жребий свой
   В зеркале, Светлана?
Ты спросись с своей душой!
   Скажет без обмана,
Что тебе здесь суждено!
   Нам душа - зерцало!
Все в ней, все заключено,
   Что нам обещало
Провиденье в жизни сей!
Милый друг, в душе твоей,
   Непорочной, ясной,
С восхищеньем вижу я,
Что сходна судьба твоя
   С сей душой прекрасной!
Непорочность - спутник твой
   И веселость - гений
Всюду будут пред тобой
   С чашей наслаждений.
Лишь тому, в ком чувства нет,
   Путь земной ужасен!
Счастье в нас, и божий свет
   Нами лишь прекрасен.
Милый друг, спокойна будь,
Безопасен твой здесь путь:
   Сердце твой хранитель!
Все судьбою в нем дано:
Будет здесь тебе оно
   К счастью предводитель!


1813


Сельское кладбище

              Элегия
      (Второй перевод из Грея)

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

В туманном сумраке окрестность исчезает...
Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,
Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Лишь дикая сова, таясь, под древним сводом
Той башни, сетует, внимаема луной,
На возмутившего полуночным приходом
Ее безмолвного владычества покой.

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах уединенных
Навеки затворясь, сном непробудным спят.

Денницы тихий глас, дня юного дыханье,
Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,
Ни ранней ласточки на кровле щебетанье -
Ничто не вызовет почивших из гробов.

На дымном очаге трескучий огнь, сверкая,
Их в зимни вечера не будет веселить,
И дети резвые, встречать их выбегая,
Не будут с жадностью лобзаний их ловить.

Как часто их серпы златую ниву жали
И плуг их побеждал упорные поля!
Как часто их секир дубравы трепетали
И потом их лица кропилася земля!

Пускай рабы сует их жребий унижают,
Смеяся в слепоте полезным их трудам,
Пускай с холодностью презрения внимают
Таящимся во тьме убогого делам;

На всех ярится смерть - царя, любимца славы,
Всех ищет грозная... и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы:
И путь величия ко гробу нас ведет!

А вы, наперсники фортуны ослепленны,
Напрасно спящих здесь спешите презирать
За то, что гробы их непышны и забвенны,
Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать.

Вотще над мертвыми, истлевшими костями
Трофеи зиждутся, надгробия блестят,
Вотще глас почестей гремит перед гробами -
Угасший пепел наш они не воспалят.

Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою
И невозвратную добычу возвратит?
Не слаще мертвых сон под мраморной доскою;
Надменный мавзолей лишь персть их бременит.

Ах! может быть, под сей могилою таится
Прах сердца нежного, умевшего любить,
И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,
Рожденной быть в венце иль мыслями парить!

Но просвещенья храм, воздвигнутый веками,
Угрюмою судьбой для них был затворен,
Их рок обременил убожества цепями,
Их гений строгою нуждою умерщвлен.

Как часто редкий перл, волнами сокровенный,
В бездонной пропасти сияет красотой;
Как часто лилия цветет уединенно,
В пустынном воздухе теряя запах свой.

Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный,
Защитник сограждан, тиранства смелый враг;
Иль кровию граждан Кромвель необагренный,
Или Мильтон немой, без славы скрытый в прах.

Отечество хранить державною рукою,
Сражаться с бурей бед, фортуну презирать,
Дары обилия на смертных лить рекою,
В слезах признательных дела свои читать -

Того им не дал рок; но вместе преступленьям
Он с доблестями их круг тесный положил;
Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям
И быть жестокими к страдальцам запретил;

Таить в душе своей глас совести и чести,
Румянец робкия стыдливости терять
И, раболепствуя, на жертвенниках лести
Дары небесных муз гордыне посвящать.

Скрываясь от мирских погибельных смятений,
Без страха и надежд, в долине жизни сей,
Не зная горести, не зная наслаждений,
Они беспечно шли тропинкою своей.

И здесь спокойно спят под сенью гробовою -
И скромный памятник, в приюте сосн густых,
С непышной надписью и резьбою простою,
Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила,
Их лета, имена потщившись начертать;
Окрест библейскую мораль изобразила,
По коей мы должны учиться умирать.

И кто с сей жизнию без горя расставался?
Кто прах свой по себе забвенью предавал?
Кто в час последний свой сим миром не пленялся
И взора томного назад не обращал?

Ах! нежная душа, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень свой;
И взоры тусклые, навеки угасая,
Еще стремятся к ним с последнею слезой;

Их сердце милый глас в могиле нашей слышит;
Наш камень гробовой для них одушевлен;
Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит,
Еще огнем любви для них воспламенен.

А ты, почивших друг, певец уединенный,
И твой ударит час, последний, роковой;
И к гробу твоему, мечтой сопровожденный,
Чувствительный придет услышать жребий твой.

Быть может, селянин с почтенной сединою
Так будет о тебе пришельцу говорить:
"Он часто по утрам встречался здесь со мною,
Когда спешил на холм зарю предупредить.

Там в полдень он сидел под дремлющею ивой,
Поднявшей из земли косматый корень свой;
Там часто, в горести беспечной, молчаливой,
Лежал, задумавшись, над светлою рекой;

Нередко ввечеру, скитаясь меж кустами,-
Когда мы с поля шли и в роще соловей
Свистал вечерню песнь,- он томными очами
Уныло следовал за тихою зарей.

Прискорбный, сумрачный, с главою наклоненной,
Он часто уходил в дубраву слезы лить,
Как странник, родины, друзей, всего лишенный,
Которому ничем души не усладить.

Взошла заря - но он с зарею не являлся,
Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил;
Опять заря взошла - нигде он не встречался;
Мой взор его искал - искал - не находил.

Наутро пение мы слышим гробовое...
Несчастного несут в могилу положить.
Приблизься, прочитай надгробие простое,
Что память доброго слезой благословить".

Здесь пепел юноши безвременно сокрыли,
Что слава, счастие, не знал он в мире сем.
Но музы от него лица не отвратили,
И меланхолии печать была на нем.

Он кроток сердцем был, чувствителен душою -
Чувствительным творец награду положил.
Дарил несчастных он - чем только мог - слезою;
В награду от творца он друга получил.

Прохожий, помолись над этою могилой;
Он в ней нашел приют от всех земных тревог;
Здесь все оставил он, что в нем греховно было,
С надеждою, что жив его спаситель-бог.


Май-июль 1839


* * *

     «Скажи, чтоб там потише были! —
‎     Кричал повытчику судья. —
‎     Уже с десяток дел решили,
А ни единого из них не слышал я!» 


1806


Славянка

Славянка тихая, сколь ток приятен твой,
Когда, в осенний день, в твои глядятся воды
Холмы, одетые последнею красой
     Полуотцветшия природы.

Спешу к твоим брегам... свод неба тих и чист;
При свете солнечном прохлада повевает;
Последний запах свой осыпавшийся лист
     С осенней свежестью сливает.

Иду под рощею излучистой тропой;
Что шаг, то новая в глазах моих картина;
То вдруг сквозь чащу древ мелькает предо мной,
     Как в дыме, светлая долина;

То вдруг исчезло все... окрест сгустился лес;
Все дико вкруг меня, и сумрак и молчанье;
Лишь изредка, струей сквозь темный свод древес
     Прокравшись, дневное сиянье

Верхи поблеклые и корни золотит;
Лишь, сорван ветерка минутным дуновеньем,
На сумраке листок трепещущий блестит,
     Смущая тишину паденьем...

И вдруг пустынный храм в дичи передо мной;
Заглохшая тропа; кругом кусты седые;
Между багряных лип чернеет дуб густой
     И дремлют ели гробовые.

Воспоминанье здесь унылое живет;
Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою,
Оно беседует о том, чего уж нет,
     С неизменяющей Мечтою.

Все к размышленью здесь влечет невольно нас;
Все в душу томное уныние вселяет;
Как будто здесь она из гроба важный глас
     Давно минувшего внимает.

Сей храм, сей темный свод, сей тихий мавзолей,
Сей факел гаснущий и долу обращенный,
Все здесь свидетель нам, сколь блага наших дней,
     Сколь все величия мгновенны.

И нечувствительно с превратности мечтой
Дружится здесь мечта бессмертия и славы:
Сей витязь, на руку склонившийся главой;
     Сей громоносец двоеглавый,

Под шуйцей твердою седящий на щите;
Сия печальная семья кругом царицы;
Сии небесные друзья на высоте,
     Младые спутники денницы...

О! сколь они, в виду сей урны гробовой,
Для унывающей души красноречивы:
Тоскуя ль полетит она за край земной -
     Там все утраченные живы;

К земле ль наклонит взор - великий ряд чудес;
Борьба за честь; народ, покрытый блеском славным;
И мир, воскреснувший по манию небес,
     Спокойный под щитом державным.

Но вкруг меня опять светлеет частый лес;
Опять река вдали мелькает средь долины,
То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес,
     То обращенных древ вершины.

И вдруг открытая равнина предо мной;
Там мыза, блеском дня под рощей озаренна;
Спокойное село над ясною рекой,
     Гумно и нива обнаженна.

Все здесь оживлено: с овинов дым седой,
Клубяся, по браздам ложится и редеет,
И нива под его прозрачной пеленой
     То померкает, то светлеет.

Там слышен на току согласный стук цепов;
Там песня пастуха и шум от стад бегущих;
Там медленно, скрыпя, тащится ряд возов,
     Тяжелый груз снопов везущих.

Но солнце катится беззнойное с небес;
Окрест него закат спокойно пламенеет;
Завесой огненной подернут дальний лес;
     Восток безоблачный синеет.

Спускаюсь в дол к реке: брег темен надо мной,
И на воды легли дерев кудрявых тени;
Противный брег горит, осыпанный зарей;
     В волнах блестят прибрежны сени;

То отраженный в них сияет мавзолей;
То холм муравчатый, увенчанный древами;
То ива дряхлая, до свившихся корней
     Склонившись гибкими ветвями,

Сенистую главу купает в их струях;
Здесь храм между берез и яворов мелькает;
Там лебедь, притаясь у берега в кустах,
     Недвижим в сумраке сияет.

Вдруг гладким озером является река;
Сколь здесь ее брегов пленительна картина;
В лазоревый кристалл слиясь вкруг челнока,
     Яснеет вод ее равнина.

Но гаснет день... в тени склонился лес к водам;
Древа облечены вечерней темнотою;
Лишь простирается по тихим их верхам
     Заря багряной полосою;

Лишь ярко заревом восточный брег облит,
И пышный дом царей на скате озлащенном,
Как исполин, глядясь в зерцало вод, блестит
     В величии уединенном.

Но вечер на него покров накинул свой,
И рощи и брега, смешавшись, побледнели;
Последни облака, блиставшие зарей,
     С небес, потухнув, улетели.

И воцарилася повсюду тишина;
Все спит... лишь изредка в далекой тьме промчится
Невнятный глас... или колыхнется волна...
     Иль сонный лист зашевелится.

Я на брегу один... окрестность вся молчит...
Как привидение, в тумане предо мною
Семья младых берез недвижимо стоит
     Над усыпленною водою.

Вхожу с волнением под их священный кров;
Мой слух в сей тишине приветный голос слышит;
Как бы эфирное там веет меж листов,
     Как бы невидимое дышит;

Как бы сокрытая под юных древ корой,
С сей очарованной мешаясь тишиною,
Душа незримая подъемлет голос свой
     С моей беседовать душою.

И некто урне сей безмолвный приседит;
И, мнится, на меня вперил он темны очи;
Без образа лицо, и зрак туманный слит
     С туманным мраком полуночи.

Смотрю... и, мнится, все, что было жертвой лет,
Опять в видении прекрасном воскресает;
И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,
     С надеждой к сердцу прилетает.

Но где он?.. Скрылось все... лишь только в тишине
Как бы знакомое мне слышится призванье,
Как будто Гений путь указывает мне
     На неизвестное свиданье.

О! кто ты, тайный вождь? душа тебе вослед!
Скажи: бессмертный ли пределов сих хранитель
Иль гость минутный их? Скажи: земной ли свет
     Иль небеса твоя обитель?..

И ангел от земли в сиянье предо мной
Взлетает; на лице величие смиренья;
Взор к небу устремлен; над юною главой
     Горит звезда преображенья.

Помедли улетать, прекрасный сын небес;
Младая Жизнь в слезах простерта пред тобою...
Но где я?.. Все вокруг молчит... призрак исчез,
     И небеса покрыты мглою.

Одна лишь смутная мечта в душе моей:
Как будто мир земной в ничто преобратился;
Как будто та страна знакомей стала ей,
     Куда сей чистый ангел скрылся.

* Славянка - река в Павловске.


Сентябрь - первая половина октября 1815


Смерть

То сказано глупцом и признано глупцами,
Что будто смерть для нас творит ужасным свет!
Пока на свете мы, она еще не с нами;
Когда ж пришла она, то нас на свете нет!


Октябрь 1814


Сон (Заснув на холме луговом...)

Заснув на холме луговом,
   Вблизи большой дороги,
Я унесен был легким сном
   Туда, где жили боги.

Но я проснулся наконец
   И смутно озирался:
Дорогой шел младой певец
   И с пеньем удалялся.

Вдали пропал за рощей он -
   Но струны все звенели.
Ах! не они ли дивный сон
   Мне на душу напели?


1816


Старый рыцарь

    (Баллада)

Он был весной своей
В земле обетованной
И много славных дней
Провел в тревоге бранной.

Там ветку от святой
Оливы оторвал он;
На шлем железный свой
Ту ветку навязал он.

С неверным он врагом,
Нося ту ветку, бился
И с нею в отчий дом
Прославлен возвратился.

Ту ветку посадил
Сам в землю он родную
И часто приносил
Ей воду ключевую.

Он стал старик седой,
И сила мышц пропала;
Из ветки молодой
Олива древом стала.

Под нею часто он
Сидит, уединенный,
В невыразимый сон
Душою погруженный.

Над ним, как друг, стоит,
Обняв его седины,
И ветвями шумит
Олива Палестины;

И, внемля ей во сне,
Вздыхает он глубоко
О славной старине
И о земле далекой.


1832


Стихи на новый, 1800 год

   Из недра вечности рожденный,
Парит к нам юный сын веков;
Сотканна из зарей порфира
Струится на плечах его;
Лучи главу его венчают,
Простерт о чреслах Зодиак,
В его деснице зрится чаша,
Где скрыты жребии судьбы,
Из коей вечными струями
Блаженство и беды текут.

   Летит - пред ним часы, минуты
Лиются быстрою струей;
Сопутницы, его подруги,
Несут вселенной благодать:
Зима в своей короне льдяной,
В сотканной ризе из снегов,
Весна с цветочными коврами,
С плодами Осень для древес,
С снопами Лето золотыми
И благотворной теплотой.

   Летит - во сретенье вселенна
Ему благословенья шлет;
Желанья, робкие надежды
Несутся сонмами к нему;
К нему стремится глас хвалебный,
К нему летит слеза и вздох;
Монарх с блестящего престола
И нищий с бедного одра
К нему возводят взор молящий,
Благодеяний ждут его...

   Лети, сын вечности желанный,
Лети и по следам своим
Цветы блаженства вожделенны
И кротку радость насаждай...
Пускай полет твой благодатный,
Как зефир, землю освежит;
Любовь, согласие священно
Во всей вселенной утвердит.


Декабрь? 1799


Стихи, сочиненные в день моего рождения

К моей лире и к друзьям моим

О лира, друг мой неизменный,
Поверенный души моей!
В часы тоски уединенной
Утешь меня игрой своей!
С тобой всегда я неразлучен,
О лира милая моя!
Для одиноких мир сей скучен,
А в нем один скитаюсь я!

Мое младенчество сокрылось;
Уж вянет юности цветок;
Без горя сердце истощилось,
Вперед присудит что-то рок!
Но я пред ним не побледнею:
Пусть будет то, что должно быть!
Судьба ужасна лишь злодею,
Судьба меня не устрашит.

Не нужны мне венцы вселенной,
Мне дорог ваш, друзья, венок!
На что чертог мне позлащенный?
Простой, укромный уголок,
В тени лесов уединенной,
Где бы свободно я дышал,
Всем милым сердцу окруженный,
И лирой дух свой услаждал,-

Вот все - я больше не желаю,
В душе моей цветет мой рай.
Я бурный мир сей презираю.
О лира, друг мой! утешай
Меня в моем уединеньи;
А вы, друзья мои, скорей,
Оставя свет сей треволненный,
Сберитесь к хижине моей.

Там, в мире сердца благодатном,
Наш век как ясный день пройдет;
С друзьями и тоска приятна,
Но и тоска нас не найдет.
Когда ж придет нам расставаться,
Не будем слез мы проливать:
Недолго на земле скитаться;
Друзья! увидимся опять.


29 января 1803


Суд божий над епископом

Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод, народ умирал.

Но у епископа, милостью неба,
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.

Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.

Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.

«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет»,-
Так говорил изумленный народ.

К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворен,
В нем угостит их епископ Гаттон.

Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края...
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.

Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».

В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал...
Правда! но боле с тех пор он не спал.

Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.

Он обомлел; он от страха чуть дышит...
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».

Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».

Ход был до Рейна от замка подземной;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Рейнской башне спасусь»,- говорит.

Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.

В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.

Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.

Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится...
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.

Смотрит он... кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.

Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник... а мыши плывут...
Ближе и ближе... доплыли... ползут.

Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.

Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты...
Что тут, епископ, почувствовал ты?

Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он...
Так был наказан епископ Гаттон.


1831


Счастие во сне

Дорогой шла девица;
     С ней друг ее младой;
Болезненны их лица;
     Наполнен взор тоской.

Друг друга лобызают
     И в очи и в уста -
И снова расцветают
     В них жизнь и красота.

Минутное веселье!
     Двух колоколов звон:
Она проснулась в келье;
     В тюрьме проснулся он.


1816


Таинственный посетитель

Кто ты, призрак, гость прекрасный?
   К нам откуда прилетал?
Безответно и безгласно
   Для чего от нас пропал?
Где ты? Где твое селенье?
   Что с тобой? Куда исчез?
И зачем твое явленье
   В поднебесную с небес?

Не Надежда ль ты младая,
   Приходящая порой
Из неведомого края
   Под волшебной пеленой?
Как она, неумолимо
   Радость милую на час
Показал ты, с нею мимо
   Пролетел и бросил нас.

Не Любовь ли нам собою
   Тайно ты изобразил?..
Дни любви, когда одною
   Мир для нас прекрасен был,
Ах! тогда сквозь покрывало
   Неземным казался он...
Снят покров; любви не стало;
   Жизнь пуста, и счастье - сон.

Не волшебница ли Дума
   Здесь в тебе явилась нам?
Удаленная от шума
   И мечтательно к устам
Приложивши перст, приходит
   К нам, как ты, она порой
И в минувшее уводит
   Нас безмолвно за собой.

Иль в тебе сама святая
   Здесь Поэзия была?..
К нам, как ты, она из рая
   Два покрова принесла:
Для небес лазурно-ясный,
   Чистый, белый для земли;
С ней все близкое прекрасно,
   Все знакомо, что вдали.

Иль Предчувствие сходило
   К нам во образе твоем
И понятно говорило
   О небесном, о святом?
Часто в жизни так бывало:
   Кто-то светлый к нам летит,
Подымает покрывало
   И в далекое манит.


1824


* * *

   Там небеса и воды ясны!
   Там песни птичек сладкогласны!
О родина! все дни твои прекрасны!
   Где б ни был я, но все с тобой
      Душой.

   Ты помнишь ли, как под горою,
   Осеребряемый росою,
Белелся луч вечернею порою
   И тишина слетала в лес
      С небес?

   Ты помнишь ли наш пруд спокойный,
   И тень от ив в час полдня знойный,
И над водой от стада гул нестройный,
   И в лоне вод, как сквозь стекло,
      Село?

   Там на заре пичужка пела;
   Даль озарялась и светлела;
Туда, туда душа моя летела:
   Казалось сердцу и очам -
      Все там!..


Сентябрь-ноябрь (?) 1816


Теон и Эсхин

Эсхин возвращался к пенатам своим,
   К брегам благовонным Алфея.
Он долго по свету за счастьем бродил -
   Но счастье, как тень, убегало.

И роскошь, и слава, и Вакх, и Эрот -
   Лишь сердце они изнурили;
Цвет жизни был сорван; увяла душа;
   В ней скука сменила надежду.

Уж взорам его тихоструйный Алфей
   В цветущих брегах открывался;
Пред ним оживились минувшие дни,
   Давно улетевшая младость...

Всё те ж берега, и поля, и холмы,
   И то же прекрасное небо;
Но где ж озарявшая некогда их
   Волшебным сияньем Надежда?

Жилища Теонова ищет Эсхин.
   Теон, при домашних Пенатах,
В желаниях скромный, без пышных надежд,
   Остался на бреге Алфея.

Близ места, где в море втекает Алфей,
   Под сенью олив и платанов,
Смиренную хижину видит Эсхин -
   То было жилище Теона.

С безоблачных солнце сходило небес,
   И тихое море горело;
На хижину сыпался розовый блеск,
   И мирты окрестны алели.

Из белого мрамора гроб невдали,
   Обсаженный миртами, зрелся;
Душистые розы и гибкий ясмин
   Ветвями над ним соплетались.

На праге сидел в размышленье Теон,
   Смотря на багряное море,-
Вдруг видит Эсхина и вмиг узнает
   Сопутника юныя жизни.

"Да благостно взглянет хранитель Зевес
   На мирный возврат твой к Пенатам!"-
С блистающим радостью взором Теон
   Сказал, обнимая Эсхина.

И взгляд на него любопытный вперил -
   Лицо его скорбно и мрачно.
На друга внимательно смотрит Эсхин -
   Взор друга прискорбен, но ясен.

"Когда я с тобой разлучался, Теон,
   Надежда сулила мне счастье;
Но опыт иное мне в жизни явил:
   Надежда - лукавый предатель.

Скажи, о Теон, твой задумчивый взгляд
   Не ту же ль судьбу возвещает?
Ужель и тебя посетила печаль
   При мирных домашних Пенатах?"

Теон указал, воздыхая, на гроб...
   "Эсхин, вот безмолвный свидетель,
Что боги для счастья послали нам жизнь -
   Но с нею печаль неразлучна.

О нет, не ропщу на Зевесов закон:
   И жизнь и вселенна прекрасны.
Не в радостях быстрых, не в ложных мечтах
   Я видел земное блаженство.

Что может разрушить в минуту судьба,
   Эсхин, то на свете не наше;
Но сердца нетленные блага: любовь
   И сладость возвышенных мыслей -

Вот счастье; о друг мой, оно не мечта.
   Эсхин, я любил и был счастлив;
Любовью моя освятилась душа,
   И жизнь в красоте мне предстала.

При блеске возвышенных мыслей я зрел
   Яснее великость творенья;
Я верил, что путь мой лежит по земле
   К прекрасной, возвышенной цели.

Увы! я любил... и ее уже нет!
   Но счастье, вдвоем столь живое,
Навеки ль исчезло? И прежние дни
   Вотще ли столь были прелестны?

О нет, никогда не погибнет их след;
   Для сердца прошедшее вечно.
Страданье в разлуке есть та же любовь;
   Над сердцем утрата бессильна.

И скорбь о погибшем не есть ли, Эсхин,
   Обет неизменной надежды:
Что где-то в знакомой, но тайной стране
   Погибшее нам возвратится?

Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг,
   Уже одиноким не будет...
Ах! свет, где она предо мною цвела,-
   Он тот же: всё ею  он полон.

По той же дороге стремлюся один
   И к той же возвышенной цели,
К которой так бодро стремился вдвоем -
   Сих уз не разрушит могила.

Сей мыслью высокой украшена жизнь;
   Я взором смотрю благодарным
На землю, где столько рассыпано благ,
   На полное славы творенье.

Спокойно смотрю я с земли рубежа
   На сторону лучшия жизни;
Сей сладкой надеждою мир озарен,
   Как небо сияньем Авроры.

С сей сладкой надеждой я выше судьбы,
   И жизнь мне земная священна;
При мысли великой, что я человек,
   Всегда возвышаюсь душою.

А этот безмолвный, таинственный гроб...
   О друг мой, он верный свидетель,
Что лучшее в жизни еще впереди,
   Что верно желанное будет;

Сей гроб - затворенная к счастию дверь;
   Отворится... жду и надеюсь!
За ним ожидает сопутник меня,
   На миг мне явившийся в жизни.

О друг мой, искав изменяющих благ,
   Искав наслаждений минутных,
Ты верные блага утратил свои -
   Ты жизнь презирать научился.

С сим гибельным чувством ужасен и свет;
   Дай руку: близ верного друга
С природой и жизнью опять примирись;
   О! верь мне, прекрасна вселенна.

Всё небо нам дало, мой друг, с бытием:
   Все в жизни к великому средство;
И горесть и радость - все к цели одной:
   Хвала жизнедавцу Зевесу!"


1-11 декабря 1814


* * *

Теснятся все к тебе во храм,
И все с коленопреклоненьем
Тебе приносят фимиам,
Тебя гремящим славят пеньем;
Я одинок в углу стою,
Как жизнью, полон я тобою,
И жертву тайную мою
Я приношу тебе душою.


4-16 февраля 1821


Тоска по милом

 Песня

     Дубрава шумит;
     Сбираются тучи;
     На берег зыбучий
     Склонившись, сидит
В слезах, пригорюнясь, девица-краса;
И полночь и буря мрачат небеса;
И черные волны, вздымаясь, бушуют;
И тяжкие вздохи грудь белу волнуют.

     "Душа отцвела;
     Природа уныла;
     Любовь изменила,
     Любовь унесла
Надежду, надежду - мой сладкий удел.
Куда ты, мой ангел, куда улетел?
Ах, полно! я счастьем мирским насладилась:
Жила, и любила... и друга лишилась.

     Теките струей
     Вы, слезы горючи;
     Дубравы дремучи,
     Тоскуйте со мной.
Уж боле не встретить мне радостных дней;
Простилась, простилась я с жизнью моей:
Мой друг не воскреснет; что было, не будет...
И бывшего сердце вовек не забудет.

     Ах! скоро ль пройдут
     Унылые годы?
     С весною - природы
     Красы расцветут...
Но сладкое счастье не дважды цветет.
Пускай же драгое в слезах оживет;
Любовь, ты погибла; ты, радость, умчалась;
Одна о минувшем тоска мне осталась".

Вольный перевод из Шиллера.


18 февраля 1807


Три песни

«Споет ли мне песню веселую скальд?»
Спросил, озираясь, могучий Освальд.
И скальд выступает на царскую речь,
Подмышкою арфа, на поясе меч.

«Три песни я знаю: в одной старина!
Тобою, могучий, забыта она;
Ты сам ее в лесе дремучем сложил;
Та песня: отца моего ты убил.

Есть песня другая: ужасна она;
И мною под бурей ночной сложена;
Пою ее ранней и поздней порой;
И песня та: бейся, убийца, со мной!»

Он в сторону арфу и меч наголо;
И бешенство грозные лица зажгло;
Запрыгали искры по звонким мечам —
И рухнул Освальд — голова пополам.

«Раздайся ж, последняя песня моя;
Ту песню и утром и вечером я
Греметь не устану пред девой любви;
Та песня: убийца повержен в крови».


1816


Три путника

В свой край возвратяся из дальней земли,
Три путника в гости к старушке зашли.

«Прими, приюти нас на темную ночь;
Но где же красавица? Где твоя дочь?»

«Принять, приютить вас готова, друзья;
Скончалась красавица дочка моя».

В светлице свеча пред иконой горит,
В светлице красавица в гробе лежит.

И первый, поднявший покров гробовой,
На мертвую смотрит с унылой душой:

«Ах! если б на свете еще ты жила,
Ты мною б отныне любима была!»

Другой покрывало опять наложил,
И горько заплакал, и взор опустил:

«Ах, милая, милая, ты ль умерла?
Ты мною так долго любима была!»

Но третий опять покрывало поднял
И мертвую в бледны уста целовал:

«Тебя я любил; мне тебя не забыть;
Тебя я и в вечности буду любить!»


Начало 1820


* * *

Трим счастия искал ползком и тихомолком;
Нашел — и грудь вперед, нос вздернул, весь иной!
‎          Кто втерся в чин лисой,
‎          Тот в чине будет волком.


25 октября 1806


* * *

Ты сердишься за то, приятель мой Гарпас,
Что сын твой по ночам сундук твой посещает!
И философия издревле учит нас,
‎         Что скупость воровство рождает. 



* * *

У нас в провинции нарядней нет Любови!
‎            По моде с ног до головы:
Наколки, цвет лица, помаду, зубы, брови —
            ‎Все получает из Москвы! 


1806


Узник к мотыльку, влетевшему в его темницу

Откуда ты, эфира житель?
Скажи, нежданный гость небес,
Какой зефир тебя занес
В мою печальную обитель?
Увы! денницы милый свет
До сводов сих не достигает;
В сей бездне ужас обитает;
Веселья здесь и следу нет.

Сколь сладостно твое явленье!
Знать, милый гость мой, с высоты
Страдальца вздох услышал ты -
Тебя примчало сожаленье;
Увы! убитая тоской
Душа весь мир в тебе узрела,
Надежда ясная влетела
В темницу к узнику с тобой.

Скажи ж, любимый друг природы,
Все те же ль неба красоты?
По-прежнему ль в лугах цветы?
Душисты ль рощи? ясны ль воды?
По-прежнему ль в тиши ночной
Поет дубравная певица?
Увы! скажи мне, где денница?
Скажи, что сделалось с весной?

Дай весть услышать о свободе;
Слыхал ли песнь ее в горах?
Ее видал ли на лугах
В одушевленном хороводе?
Ах! зрел ли милую страну,
Где я был счастлив в прежни годы?
Все та же ль там краса природы?
Все так ли там, как в старину?

Весна сих сводов не видала:
Ты не найдешь на них цветка;
На них затворников рука
Страданий повесть начертала;
Не долетает к сим стенам
Зефира легкое дыханье:
Ты внемлешь здесь одно стенанье,
Ты здесь порхаешь по цепям.

Лети ж, лети к свободе в поле;
Оставь сей бездны глубину;
Спеши прожить твою весну -
Другой весны не будет боле;
Спеши, творения краса!
Тебя зовут луга шелковы:
Там прихоти - твои оковы;
Твоя темница - небеса.

Будь весел, гость мой легкокрылый,
Резвяся в поле по цветам...
Быть может, двух младенцев там
Ты встретишь с матерью унылой.
Ах! если б мог ты усладить
Их муку радости словами;
Сказать: он жив! он дышит вами!
Но... ты не можешь говорить.

Увы! хоть крыльями златыми
Моих младенцев ты прельсти;
По травке тихо полети,
Как бы хотел быть пойман ими;
Тебе помчатся вслед они,
Добычи милыя желая;
Ты их, с цветка на цвет порхая,
К моей темнице примани.

Забав их зритель равнодушный,
Пойдет за ними вслед их мать -
Ты будешь путь их услаждать
Своею резвостью воздушной.
Любовь их - мой последний щит:
Они страдальцу провиденье;
Сирот священное моленье
Тюремных стражей победит.

Падут железные затворы -
Детей, супругу, небеса,
Родимый край, холмы, леса
Опять мои увидят взоры...
Но что?.. я цепью загремел;
Сокрылся призрак-обольститель...
Вспорхнул эфирный посетитель...
Постой!.. но он уж улетел.


Начало 1813


Уллин и его дочь

       (Баллада)

Был сильный вихорь, сильный дождь;
Кипя, ярилася пучина;
Ко брегу Рино, горный вождь,
Примчался с дочерью Уллина.

"Рыбак, прими нас в твой челнок;
Рыбак, спаси нас от погони;
Уллин с дружиной недалек:
Нам слышны крики; мчатся кони".

"Ты видишь ли, как зла вода?
Ты слышишь ли, как волны громки?
Пускаться плыть теперь беда:
Мой челн не крепок, весла ломки".

"Рыбак, рыбак, подай свой челн;
Спаси нас: сколь ни зла пучина,
Пощада может быть от волн -
Ее не будет от Уллина! "

Гроза сильней, пучина злей,
И ближе, ближе шум погони;
Им слышен тяжкий храп коней,
Им слышен стук мечей о брони.

"Садитесь, в добрый час; плывем".
И Рино сел, с ним дева села;
Рыбак отчалил; челноком
Седая бездна овладела.

И смерть отвсюду им: открыт
Пред ними зев пучины жадный;
За ними с берега грозит
Уллин, как буря беспощадный.

Уллин ко брегу прискакал;
Он видит: дочь уносят волны;
И гнев в груди отца пропал,
И он воскликнул, страха полный:

"Мое дитя, назад, назад!
Прощенье! возвратись, Мальвина!"
Но волны лишь в ответ шумят
На зов отчаянный Уллина.

Ревет гроза, черна как ночь;
Летает челн между волнами;
Сквозь пену их он видит дочь
С простертыми к нему руками.

"О, возвратися, возвратись!"
Но грозно раздалась пучина,
И волны, челн пожрав, слились
При крике жалобном Уллина.


10 января 1833


Утешение (Светит месяц...)

Светит месяц; на кладбище
Дева в черной власянице
Одинокая стоит,
И слеза любви дрожит
На густой ее реснице.

«Нет его; на том он свете;
Сердцу смерть его утешна:
Он достался небесам,
Будет чистый ангел там -
И любовь моя безгрешна».

Скорбь ее к святому лику
Богоматери подводит:
Он стоит в огне лучей,
И на деву из очей
Милость тихая нисходит.

Пала дева пред иконой
И безмолвно упованья
От пречистыя ждала...
И душою перешла
Неприметно в мир свиданья.


1818


Утешение в слезах

"Скажи, что так задумчив ты?
     Все весело вокруг;
В твоих глазах печали след;
     Ты, верно, плакал, друг?"

"О чем грущу, то в сердце мне
     Запало глубоко;
А слезы... слезы в радость нам;
     От них душе легко".

"К тебе ласкаются друзья,
     Их ласки не дичись;
И что бы ни утратил ты,
     Утратой поделись".

"Как вам, счастливцам, то понять,
     Что понял я тоской?
О чем... но нет! оно мое,
     Хотя и не со мной".

"Не унывай же, ободрись;
     Еще ты в цвете лет;
Ищи - найдешь; отважным, друг,
     Несбыточного нет".

"Увы! напрасные слова!
     Найдешь - сказать легко;
Мне до него, как до звезды
     Небесной, далеко".

"На что ж искать далеких звезд?
     Для неба их краса;
Любуйся ими в ясну ночь,
     Не мысли в небеса".

"Ах! я любуюсь в ясный день;
     Нет сил и глаз отвесть;
А ночью... ночью плакать мне,
     Покуда слезы есть".


<1817>


Царскосельский лебедь

Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый,
Как же нелюдимо ты, отшельник хилый,
Здесь сидишь на лоне вод уединенных!
Спутников давнишних, прежней современных
Жизни, переживши, сетуя глубоко,
Их ты поминаешь думой одинокой!
Сумрачный пустынник, из уединенья
Ты на молодое смотришь поколенье
Грустными очами; прежнего единый
Брошенный обломок, в новый лебединый
Свет на пир веселый гость не приглашенный,
Ты вступить дичишься в круг неблагосклонный
Резвой молодежи. На водах широких,
На виду царевых теремов высоких,
Пред Чесменской гордо блещущей колонной,
Лебеди младые голубое лоно
Озера тревожат плаваньем, плесканьем,
Боем крыл могучих, белых шей купаньем;
День они встречают, звонко окликаясь;
В зеркале прозрачной влаги отражаясь,
Длинной вереницей, белым флотом стройно
Плавают в сияньи солнца по спокойной
Озера лазури; ночью ж меж звездами
В небе, повторенном тихими водами,
Облаком перловым, вод не зыбля, реют
Иль двойною тенью, дремля, в них белеют;
А когда гуляет месяц меж звездами,
Влагу расшибая сильными крылами,
В блеске волн, зажженных месячным сияньем,
Окруженны брызгов огненных сверканьем,
Кажутся волшебных призраков явленьем —
Племя молодое, полное кипеньем
Жизни своевольной. Ты ж старик печальный,
Молодость их образ твой монументальный
Резвую пугает; он на них наводит
Скуку, и в приют твой ни один не входит
Гость из молодежи, ветрено летящей
Вслед за быстрым мигом жизни настоящей.
Но не сетуй, старец, пращур лебединый:
Ты родился в славный век Екатерины,
Был ее ласкаем царскою рукою,—
Памятников гордых битве под Чесмою,
Битве при Калуге воздвиженье зрел ты;
С веком Александра тихо устарел ты;
И, почти столетний, в веке Николая
Видишь, угасая, как вся Русь святая
Вкруг царевой силы — вековой зеленый
Плющ вкруг силы дуба — вьется под короной
Царской, от окрестных бурь ища защиты.

Дни текли за днями. Лебедь позабытый
Таял одиноко; а младое племя
В шуме резвой жизни забывало время...
Раз среди их шума раздался чудесно
Голос, всю пронзивший бездну поднебесной;
Лебеди, услышав голос, присмирели
И, стремимы тайной силой, полетели
На голос: пред ними, вновь помолоделый,
Радостно вздымая перья груди белой,
Голову на шее гордо распрямленной
К небесам подъемля,— весь воспламененный,
Лебедь благородный дней Екатерины
Пел, прощаясь с жизнью, гимн свой лебединый!
А когда допел он — на небо взглянувши
И крылами сильно дряхлыми взмахнувши,—
К небу, как во время оное бывало,
Он с земли рванулся... и его не стало
В высоте... и навзничь с высоты упал он;
И прекрасен мертвый на хребте лежал он,
Широко раскинув крылья, как летящий,
В небеса вперяя взор уж не горящий.


Ноябрь - начало декабря 1851


Цветок

    Романс

Минутная краса полей,
Цветок увядший, одинокой,
Лишён ты прелести своей
Рукою осени жестокой.

Увы! нам тот же дан удел,
И тот же рок нас угнетает:
С тебя листочек облетел -
От нас веселье отлетает.

Отъемлет каждый день у нас
Или мечту, иль наслажденье.
И каждый разрушает час
Драгое сердцу заблужденье.

Смотри... очарованья нет;
Звезда надежды угасает...
Увы! кто скажет: жизнь иль цвет
Быстрее в мире исчезает?


1811


Что такое закон?

Закон - на улице натянутый канат,
Чтоб останавливать прохожих средь дороги,
   Иль их сворачивать назад,
      Или им путать ноги.
Но что ж? Напрасный труд! Никто назад нейдет!
   Никто и подождать не хочет!
Кто ростом мал - тот вниз проскочит,
   А кто велик - перешагнет!


Начало октября 1814


Элевзинский праздник

        (Из Шиллера)

Свивайте венцы из колосьев златых;
Цианы лазурные в них заплетайте;
Сбирайтесь плясать на коврах луговых
И пеньем благую Цереру встречайте.
Церера сдружила враждебных людей;
  Жестокие нравы смягчила;
И в дом постоянный меж нив и полей
  Шатер подвижной обратила.

  Робок, наг и дик, скрывался
  Троглодит в пещерах скал;
  По полям Номад скитался
  И поля опустошал;
  Зверолов с копьем, стрелами,
  Грозен, бегал по лесам...
  Горе брошенным волнами
  К неприютным их брегам!

  С Олимпийския вершины
  Сходит мать Церера вслед
  Похищенной Прозерпины:
  Дик лежит пред нею свет.
  Ни угла, ни угощенья
  Нет нигде богине там;
  И нигде богопочтенья
  Не свидетельствует храм.

  Плод полей и грозды сладки
  Не блистают на пирах;
  Лишь дымятся тел остатки
  На кровавых алтарях;
  И куда печальным оком
  Там Церера ни глядит;
  В унижении глубоком
  Человека всюду зрит.

  «Ты ль, Зевесовой рукою
  Сотворенный человек?
  Для того ль тебя красою
  Олимпийскою облек
  Бог богов и во владенье
  Мир земной тебе отдал,
  Чтоб ты в нем, как в заточенье
  Узник брошенный, страдал?

  Иль ни в ком между богами
  Сожаленья к людям нет
  И могучими руками
  Ни один из бездны бед
  Их не вырвет? Знать, к блаженным
  Скорбь земная не дошла?
  Знать, одна я огорченным
  Сердцем горе поняла?

  Чтоб из низости душою
  Мог подняться человек,
  С древней матерью-землею
  Он вступи в союз навек;
  Чти закон времен спокойный;
  Знай теченье лун и лет,
  Знай, как движется под стройной
  Их гармониею свет».

  И мгновенно расступилась
  Тьма, лежавшая на ней,
  И небесная явилась
  Божеством пред дикарей:
  Кончив бой, они, как тигры,
  Из черепьев вражьих пьют,
  И ее на зверски игры
  И на страшный пир зовут.

  Но богиня, с содроганьем
  Отвратясь, рекла: «Богам
  Кровь противна; с сим даяньем
  Вы, как звери, чужды нам;
  Чистым чистое угодно;
  Дар, достойнейший небес:
  Нивы колос первородной,
  Сок оливы, плод древес».

  Тут богиня исторгает
  Тяжкий дротик у стрелка;
  Острием его пронзает
  Грудь земли ее рука;
  И берет она живое
  Из венца главы зерно,
  И в пронзенное земное
  Лоно брошено оно.

  И выводит молодые
  Класы тучная земля;
  И повсюду, как златые
  Волны, зыблются поля.
  Их она благословляет,
  И, колосья в сноп сложив,
  На смиренный возлагает
  Камень жертву первых нив.

  И гласит: «Прими даянье,
  Царь Зевес, и с высоты
  Нам подай знаменованье,
  Что доволен жертвой ты.
  Вечный бог, сними завесу
  С них, не знающих тебя:
  Да поклонятся Зевесу,
  Сердцем правду возлюбя».

  Чистой жертвы не отринул
  На Олимпе царь Зевес;
  Он во знамение кинул
  Гром излучистый с небес;
  Вмиг алтарь воспламенился;
  К небу жертвы дым взлетел,
  И над ней горе явился
  Зевсов пламенный орел.

И чудо проникло в сердца дикарей;
Упали во прах перед дивной Церерой;
Исторгнулись слезы из грубых очей,
И сладкой сердца растворилися верой.
Оружие кинув, теснятся толпой
  И ей воздают поклоненье;
И с видом смиренным, покорной душой
  Приемлют ее поученье.

  С высоты небес нисходит
  Олимпийцев светлый сонм;
  И Фемида их предводит,
  И своим она жезлом
  Ставит грани юных, жатвой
  Озлатившихся полей
  И скрепляет первой клятвой
  Узы первые людей.

  И приходит благ податель,
  Друг пиров, веселый Ком;
  Бог, ремесл изобретатель,
  Он людей дружит с огнем;
  Учит их владеть клещами;
  Движет мехом, млатом бьет
  И искусными руками
  Первый плуг им создает.

  И вослед ему Паллада
  Копьеносная идет
  И богов к строенью града
  Крепкостенного зовет:
  Чтоб приютно-безопасный
  Кров толпам бродящим дать
  И в один союз согласный
  Мир рассеянный собрать.

  И богиня утверждает
  Града нового чертеж;
  Ей покорный, означает
  Термин камнями рубеж;
  Цепью смерена равнина;
  Холм глубоким рвом обвит;
  И могучая плотина
  Гранью бурных вод стоит.

  Мчатся Нимфы, Ореады
  (За Дианой по лесам,
  Чрез потоки, водопады,
  По долинам, по холмам
  С звонким скачущие луком);
  Блещет в их руках топор,
  И обрушился со стуком
  Побежденный ими бор.

  И, Палладою призванный,
  Из зеленых вод встает
  Бог, осокою венчанный,
  И тяжелый строит плот;
  И, сияя, низлетают
  Оры легкие с небес
  И в колонну округляют
  Суковатый ствол древес.

  И во грудь горы вонзает
  Свой трезубец Посидон;
  Слой гранитный отторгает
  От ребра земного он;
  И в руке своей громаду,
  Как песчинку, он несет;
  И огромную ограду
  Во мгновенье создает.

  И вливает в струны пенье
  Светлоглавый Аполлон:
  Пробуждает вдохновенье
  Их согласно-мерный звон;
  И веселые Камены
  Сладким хором с ним поют,
  И красивых зданий стены
  Под напев их восстают.

  И творит рука Цибелы
  Створы врат городовых:
  Держат петли их дебелы,
  Утвержден замок на них;
  И чудесное творенье
  Довершает, в честь богам,
  Совокупное строенье
  Всех богов, великий храм.

  И Юнона, с оком ясным
  Низлетев от высоты,
  Сводит с юношей прекрасным
  В храме деву красоты;
  И Киприда обвивает
  Их гирляндою цветов,
  И с небес благословляет
  Первый брак отец богов.

  И с торжественной игрою
  Сладких лир, поющих в лад,
  Вводят боги за собою
  Новых граждан в новый град;
  В храме Зевсовом царица,
  Мать Церера там стоит,
  Жжет курения, как жрица,
  И пришельцам говорит:

  «В лесе ищет зверь свободы,
  Правит всем свободно бог,
  Их закон - закон природы.
  Человек, прияв в залог
  Зоркий ум - звено меж ними,-
  Для гражданства сотворен:
  Здесь лишь нравами одними
  Может быть свободен он».

Свивайте венцы из колосьев златых;
Цианы лазурные в них заплетайте;
Сбирайтесь плясать на коврах луговых;
И с пеньем благую Цереру встречайте:
Всю землю богинин приход изменил;
  Признавши ее руководство,
В союз человек с человеком вступил
  И жизни постиг благородство.


1833


Эолова арфа

     Владыка Морвены,
Жил в дедовском замке могучий Ордал;
     Над озером стены
Зубчатые замок с холма возвышал;
     Прибрежны дубравы
     Склонялись к водам,
     И стлался кудрявый
Кустарник по злачным окрестным холмам.

     Спокойствие сеней
Дубравных там часто лай псов нарушал;
     Рогатых еленей,
И вепрей, и ланей могучий Ордал
     С отважными псами
     Гонял по холмам;
     И долы с холмами,
Шумя, отвечали зовущим рогам.

     В жилище Ордала
Веселость из ближних и дальних краев
     Гостей собирала;
И убраны были чертоги пиров
     Еленей рогами;
     И в память отцам
     Висели рядами
Их шлемы, кольчуги, щиты по стенам.

     И в дружных беседах
Любил за бокалом рассказы Ордал
     О древних победах
И взоры на брони отцов устремлял:
     Чеканны их латы
     В глубоких рубцах;
     Мечи их зубчаты;
Щиты их и шлемы избиты в боях.

     Младая Минвана
Красой озаряла родительский дом;
     Как зыби тумана,
Зарею златимы над свежим холмом,
     Так кудри густые
     С главы молодой
     На перси младые,
Вияся, бежали струей золотой.

     Приятней денницы
Задумчивый пламень во взорах сиял:
     Сквозь темны ресницы
Он сладкое в душу смятенье вливал;
     Потока журчанье —
     Приятность речей;
     Как роза дыханье;
Душа же прекрасней и прелестей в ней.

     Гремела красою
Минвана и в ближних и в дальних краях;
     В Морвену толпою
Стекалися витязи, славны в боях;
     И дщерью гордился
     Пред ними отец...
     Но втайне делился
Душою с Минваной Арминий-певец.

     Младой и прекрасный,
Как свежая роза — утеха долин,
     Певец сладкогласный...
Но родом не знатный, не княжеский сын;
     Минвана забыла
     О сане своем
     И сердцем любила,
Невинная, сердце невинное в нем.—

     На темные своды
Багряным щитом покатилась луна;
     И озера воды
Струистым сияньем покрыла она;
     От замка, от сеней
     Дубрав по брегам
     Огромные теней
Легли великаны по гладким водам.

     На холме, где чистым
Потоком источник бежал из кустов,
     Под дубом ветвистым —
Свидетелем тайных свиданья часов —
     Минвана младая
     Сидела одна,
     Певца ожидая,
И в страхе таила дыханье она.

     И с арфою стройной
Ко древу к Минване приходит певец.
     Всё было спокойно,
Как тихая радость их юных сердец:
     Прохлада и нега,
     Мерцанье луны,
     И ропот у брега
Дробимыя с легким плесканьем волны.

     И долго, безмолвны,
Певец и Минвана с унылой душой
     Смотрели на волны,
Златимые тихоблестящей луной.
     «Как быстрые воды
     Поток свой лиют —
     Так быстрые годы
Веселье младое с любовью несут».—

     «Что ж сердце уныло?
Пусть воды лиются, пусть годы бегут;
     О верный! о милой!
С любовию годы и жизнь унесут!»—
     «Минвана, Минвана,
     Я бедный певец;
     Ты ж царского сана,
И предками славен твой гордый отец».—
     «Что в славе и сане?
Любовь — мой высокий, мой царский венец.

     О милый, Минване
Всех витязей краше смиренный певец.
     Зачем же уныло
     На радость глядеть?
     Всё близко, что мило;
Оставим годам за годами лететь».—

     «Минутная сладость
Веселого вместе, помедли, постой;
     Кто скажет, что радость
Навек не умчится с грядущей зарей!
     Проглянет денница —
     Блаженству конец;
     Опять ты царица,
Опять я ничтожный и бедный певец».—

     «Пускай возвратится
Веселое утро, сияние дня;
     Зарей озарится
Тот свет, где мой милый живет для меня.

     Лишь царским убором
     Я буду с толпой;
     А мыслию, взором,
И сердцем, и жизнью, о милый, с тобой».

     «Прости, уж бледнеет
Рассветом далекий, Минвана, восток;
     Уж утренний веет
С вершины кудрявых холмов ветерок».—
     «О нет! то зарница
     Блестит в облаках,
     Не скоро денница;
И тих ветерок на кудрявых холмах».—

     «Уж в замке проснулись;
Мне слышался шорох и звук голосов».—
     «О нет! встрепенулись
Дремавшие пташки на ветвях кустов».—
     «Заря уж багряна».—
     «О милый, постой».—
     «Минвана, Минвана,
Почто ж замирает так сердце тоской?»

     И арфу унылой
Певец привязал под наклоном ветвей:
     «Будь, арфа, для милой
Залогом прекрасных минувшего дней;
     И сладкие звуки
     Любви не забудь;
     Услада разлуки
И вестник души неизменныя будь.

     Когда же мой юный,
Убитый печалию, цвет опадет,
     О верные струны,
В вас с прежней любовью душа перейдет.
     Как прежде, взыграет
     Веселие в вас,
     И друг мой узнает
Привычный, зовущий к свиданию глас.

     И думай, их пенью
Внимая вечерней, Минвана, порой,
     Что легкою тенью,
Всё верный, летает твой друг над тобой;
     Что прежние муки:
     Превратности страх,
     Томленье разлуки —
Всё с трепетной жизнью он бросил во прах.

     Что, жизнь переживши,
Любовь лишь одна не рассталась с душой;
     Что робко любивший
Без робости любит и более твой.
     А ты, дуб ветвистый,
     Ее осеняй;
     И, ветер душистый,
На грудь молодую дышать прилетай».

     Умолк — и с прелестной
Задумчивых долго очей не сводил...
     Как бы неизвестный
В нем голос: навеки прости! говорил.
     Горячей рукою
     Ей руку пожал
     И, тихой стопою
От ней удаляся, как призрак пропал...

     Луна воссияла...
Минвана у древа... но где же певец?
     Увы! предузнала
Душа, унывая, что счастью конец;
     Молва о свиданье
     Достигла отца...
     И мчит уж в изгнанье
Ладья через море младого певца.

     И поздно и рано
Под древом свиданья Минвана грустит.
     Уныло с Минваной
Один лишь нагорный поток говорит;
     Всё пусто; день ясный
     Взойдет и зайдет —
     Певец сладкогласный
Минваны под древом свиданья не ждет.

     Прохладою дышит
Там ветер вечерний, и в листьях шумит,
     И ветви колышет,
И арфу лобзает... но арфа молчит.
     Творения радость,
     Настала весна —
     И в свежую младость,
Красу и веселье земля убрана.

     И ярким сияньем
Холмы осыпал вечереющий день;
     На землю с молчаньем
Сходила ночная, росистая тень;
     Уж синие своды
     Блистали в звездах;
     Сравнялися воды;
И ветер улегся на спящих листах.

     Сидела уныло
Минвана у древа... душой вдалеке...
     И тихо всё было...
Вдруг... к пламенной что-то коснулось щеке;
     И что-то шатнуло
     Без ветра листы;
     И что-то прильнуло
К струнам, невидимо слетев с высоты...

     И вдруг... из молчанья
Поднялся протяжно задумчивый звон;
     И тише дыханья
Играющей в листьях прохлады был он.
     В ней сердце смутилось:
     То друга привет!
     Свершилось, свершилось!..
Земля опустела, и милого нет.

     От тяжкия муки
Минвана упала без чувства на прах,
     И жалобней звуки
Над ней застенали в смятенных струнах.
     Когда ж возвратила
     Дыханье она,
     Уже восходила
Заря, и над нею была тишина.

     С тех пор, унывая,
Минвана, лишь вечер, ходила на холм
     И, звукам внимая,
Мечтала о милом, о свете другом,
     Где жизнь без разлуки,
     Где всё не на час —
     И мнились ей звуки,
Как будто летящий от родины глас.

     «О милые струны,
Играйте, играйте... мой час недалек;
     Уж клонится юный
Главой недоцветшей ко праху цветок.
     И странник унылый
     Заутра придет
     И спросит: где милый
Цветок мой?.. и боле цветка не найдет».

     И нет уж Минваны...
Когда от потоков, холмов и полей
     Восходят туманы
И светит, как в дыме, луна без лучей —
     Две видятся тени:
     Слиявшись, летят
     К знакомой им сени...
И дуб шевелится, и струны звучат.


Ноябрь 1814


Эпитафия лирическому поэту

Здесь кончил век Памфил, без толку од певец!
Сей грешный человек — прости ему творец! —
‎          По смерти жить сбирался,
          ‎Но заживо скончался!


19 октября 1806


* * *

Я музу юную, бывало,
Встречал в подлунной стороне,
И Вдохновение летало
С небес, незваное, ко мне;
На все земное наводило
Животворящий луч оно -
И для меня в то время было
Жизнь и Поэзия одно.

Но дарователь песнопений
Меня давно не посещал;
Бывалых нет в душе видений,
И голос арфы замолчал.
Его желанного возврата
Дождаться ль мне когда опять?
Или навек моя утрата
И вечно арфе не звучать?

Но все, что от времен прекрасных,
Когда он мне доступен был,
Все, что от милых темных, ясных
Минувших дней я сохранил -
Цветы мечты уединенной
И жизни лучшие цветы,-
Кладу на твой алтарь священный,
О Гений чистой красоты!

Не знаю, светлых вдохновений
Когда воротится чреда,-
Но ты знаком мне, чистый Гений!
И светит мне твоя звезда!
Пока еще ее сиянье
Душа умеет различать:
Не умерло очарованье!
Былое сбудется опять.


1824


Явление поэзии в виде Лалла Рук

К востоку я стремлюсь душою!
Прелестная впервые там
Явилась в блеске над землею
Обрадованным небесам.

Как утро нового творенья,
Она пленительна пришла
И первый пламень вдохновенья
Струнами первыми зажгла.

Везде любовь ее встречает;
Цветет ей каждая страна;
Но всюду милый сохраняет
Обычай родины она.

Так пролетела здесь, блистая
Востока пламенным венцом,
Богиня песней молодая
На паланкине золотом.

Как свежей утренней порою
В жемчуге утреннем цветы,
Она пленяла красотою,
Своей не зная красоты.

И нам с своей улыбкой ясной,
В своей веселости младой,
Она казалася прекрасной
Всеобновляющей весной.

Сама гармония святая -
Ее, как мнилось, бытие,
И мнилось, душу разрешая,
Манила в рай она ее.

При ней все мысли наши - пенье!
И каждый звук ее речей,
Улыбка уст, лица движенье,
Дыханье, взгляд - все песня в ней.


1821




Всего стихотворений: 126



Количество обращений к поэту: 12726





Последние стихотворения


Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

Русская поэзия