Евгений Львович Шкляр (1893-1941)

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

Я тебя не встречаю, но раньше 
Кто не знал быстроглазой Айше, 
С колыбели самою султаншей 
Предназначенной в жены паше. 
        
Пусть он пухлыми гладит руками 
Твой капризный овал, и подчас 
За лиловыми ловит горами 
Отраженье тоскующих глаз, -- 
        
Транспарантами в бронзовой раме 
Я украшу твой смуглый портрет, 
Чтобы, жертвуя сонными днями, 
Целовать запылённый твой след, 
        
И потом, задыхаясь от скуки, 
Горе высушить в медном ковше, -- 
Под щемящие, нежные звуки 
Сазандара -- подарка Айше. 

Вот твой портрет: у севера и юга 
Он получил на почести carte blansche. 
Он полон свежести некошеннаго луга, 
Живая копия с портретов древних ханш. 
        
Твои глаза -- их нет яснее взора: 
Они -- клинки скрестившихся мечей, 
Тысячелетния жемчужныя озера 
Под черным бархатом тропических ночей. 
        
Ты -- не раба медлительных движений, 
И не царица светских протеже: 
Тебе бы быть вождем возстаний и волнений, 
Гореть в неслыханном, народном мятеже! 
        
Пройдут века. И время покрывалом 
От глаз грядущаго укроет твой портрет, 
И мхами заростут тропинки к горным скалам, -- 
И даже среди мхов тебе нет места, нет. 
        
Пусть красота твоя от Лермонтовской Беллы, 
Но та останется на хартии веков. 
А ты... Грешишь, цветешь, лелеешь мрамор тела 
И ищешь новаго в разгадке старых снов. 

Мир чудесен лишь для спящих, 
Для живущих только сон. 
Есть в нем много слов, звучащих 
Светлой сказке в униссон... 

Будет день, как праздник ясный, 
Будет ночь, как день, светла, 
И напевом полногласным 
Запоют колокола... 

Будет радость, будет нежность, 
И улыбки, и цветы... 
Безмятежности -- безбрежность 
В мире вечной красоты. 

Будут там уста-кораллы, 
А глаза, как бирюза... 
Как сияние опала -- 
Их жемчужная слеза. 

Хрусталей, всегда звенящих, 
Будет слышен тонкий звон... 
Ах, чудесен мир для спящих, -- 
Для живущих -- только сон!.. 

    I

Незабываемые годы... 
Все тот же лес, снега и пни, 
И в мутной дымке непогоды -- 
Нерукотворные огни. 
        
Все та же степь. Реки кольчуга. 
И тихий плач, и тайный зов, 
И, нерасчесанныя вьюгой, 
Седыя бороды снегов... 
        
Меня в них нет, и мне не жаль их, 
Когда кругом -- сырой туман, 
И черным псом кочует в далях 
Ночей безглазый караван. 
        
       Эхо. 1921. No 197 (256), 21 августа. С заглавием "Годы". 
       Кипарисы. С. 13. 
       

    II
        
Ползут года, как скрип телеги, 
Как надоевшая молва, 
И каждый год несет побеги 
Тысячелетняя трава. 
        
И каждый год, векам ероша 
Седых волос бегущий след, -- 
Мир -- малолетний книгоноша 
С лотком, где книгам -- сотни лет!.. 
        
       Эхо. 1921. No 191 (250), 14 августа. 
       Кипарисы. С. 14. 
       Караван. С. 8. 
       Огни на вершинах. С. 17. 
       

    III

В глухие года испытанья, 
Когда нескончаемый гром, 
Кого за нужду и страданье 
Пилатом Вторым наречем? 
        
И выстроив огненный терем 
Над зеркалом темных озер, -- 
Какому Иуде поверим, 
Кому наречем приговор?.. 
        
Когда сквозь морозныя ночи 
Суровой и снежной зимы 
Премудрое слово пророчье 
Прозревшие кличет умы, 
        
И ясному ведру молиться 
Зовет золотое жнивье: 
Да святится 
Имя Твое!.. 
        
       Заря. 1921. No 2, 7 августа. С. [1] -- другая редакция, 
       под заглавием "Огненный терем". 
       Кипарисы. С. 15. 
       

    IV

Нет смуглых дней... Зима на смену, 
Смыкая все в согласный круг, 
Склоняет снежныя колена 
И ткет полотна новых вьюг. 
        
Кружатся галки пустырями, 
И, серебрясь в речной слюде, 
Луна расходится кругами 
По засыпающей воде. 
        
       Кипарисы. С. 16. 
       

    V

Да, осень на дворе!.. И капли дождевыя 
Стучатся в наглухо-закрытое окно... 
Мигают дни, безвучные, слепые, 
И нечего сказать. Все сказано давно. 
        
Но хочется туда, где солнце, ослепляя, 
Расплавленным щитом над безднами плывет. 
Не так-ли с тем, кто падает, не зная, -- 
Куда его паденье приведет?.. 
        
       Кипарисы. С. 17. 
       

    VI

Сквозные ветры за холмами... 
А в темной заводи пруда, 
Меж золотыми тростниками, 
Позеленевшая вода. 
        
По вечерам, всегда прохладным, 
В полях -- темно, в лесах -- ни зги. 
Где осень ловит ухом жадным 
Ночей неслышные шаги. 
        
На желтых зарослях бурьяна 
Седеет иней по утрам, 
Да жидкий день кладет румяна 
На свежий ряд оконных рам. 
        
На стенах мухи коченеют, 
И вьются к югу стаи птиц, 
А взоры меркнут и тускнеют 
В напрасном чаяньи зарниц!.. 
        
       Эхо. 1921. No 239 (298), 8 октября. С заглавием "Осень". 
       Кипарисы. С. 18. 
       

    VII

Листья падают тихо, безшумно, 
На шуршащий и влажный ковер, 
А в полях -- опустевшия гумна 
Холодят потухающий взор. 
По путям, словно оспой изрытым, 
Незаметная в трауре дня, 
Сочно цокает грязь под копытом 
Моего вороного коня. 
Колоски с недокошенной рожью 
Ветер ворохом бросил в туман, 
И, раскиданных по бездорожью, 
Их пригрел сиротливый бурьян... 
Черной мантией ночи осенней 
Липкий ветер любовно прикрыл 
Очертанья окрестных селений 
И кресты одиноких могил. 
По мосткам прогремела телега 
И неслышно ушла в тишину. 
Скоро, скоро-ли мне до ночлега, -- 
К теплой хате и сладкому сну?.. 
        
       Эхо. 1921. No 262 (321), 5 ноября. С заглавием "Осеннее...". 
       Кипарисы. С. 19. 
       

    VIII

Когда томит тоска тупая, 
Маня прилечь, уйти, уснуть, -- 
Отрадно верить, засыпая, 
Что завтра снова -- в дальний путь!.. 
        
Что завтра встанешь с петухами, 
И, освежив водой лицо, 
Вспугнешь хрустящими шагами 
Заиндевевшее крыльцо... 
        
       Кипарисы. С. 20. 


    IX

Я люблю тебя, как друга, 
Как принцесса -- жемчуга, 
Как рыдающая вьюга 
Безмятежные снега. 
        
Я люблю в тебе волненья 
Отдаленную грозу... 
После гнева -- примиренье, 
И улыбку, и слезу... 
        
Меркнут дни... Но год за годом, 
У невидимой черты, 
Ты скользишь по тихим водам 
В корабле моей мечты... 
        
И, былым завороженный, 
При мерцающей луне, -- 
Я пою тебе канцоны 
В незнакомой стороне... 
        
       Кипарисы. С. 21. 
       

    X

Улыбнувшись, сказала: -- К чему торопиться, 
       Лучше поздно, чем никогда!.. 
И ушла. Растворилась в тумане столицы. 
       И с тех пор протекли года... 
        
Но вчера я приметил ее. Не узнала: 
       Слишком много прошло других, 
Или время так нити свои разметало, 
       Что сплести невозможно их!.. 
        
       Эхо. 1921. No 257 (316), 30 октября. 
       Кипарисы. С. 22. 
       

    XI

Мигают дни, с ресниц стирая 
Столетних снов седую пыль. 
И плачет вьюга, устилая 
Снегами высохший ковыль... 
        
И в долгий час, такой тоскливый, 
Чего желать, куда итти, -- 
Когда истоптаны все нивы 
И перехожены пути?.. 
        
Как повернуть сырыя плиты 
У входа в храм истлевших лет, 
Когда апостолы забыты, 
А впереди -- пророков нет?... 
        
Когда прологом к лютой драме, 
У берегов чужой земли, -- 
Глухими, черными ночами 
Родные тонут корабли! 
        
       Эхо. 1921. No 227 (286), 25 сентября. С заглавием "Голоса забвенья". 
       Кипарисы. С. 23. 
       

    XII

Напрасно ждать и жаждать чуда 
От тех, кто носит звонкий меч, 
Когда от мертваго Иуды 
Нельзя живых предостеречь!.. 
        
Но если цепи тираннии 
Еще терзают и гнетут, 
Но если лозунги святые 
Лишь к издевательствам ведут, 
        
И даже тернии поэта 
Глушат невспаханную новь, -- 
Настанут дни иного лета 
И заиграет солнце вновь! 
        
Во имя этого, -- иного 
Наш долг -- бороться и страдать, 
И правды огненное слово 
Счастливым детям завещать!.. 
        
       Кипарисы. С. 24. 
       

    XIII

Зловещие, черные годы... 
Не мне-ли понять вашу речь, 
И хрупкие майские всходы 
От ржавой косы устеречь!.. 
Пусть вас проклинают другие, 
Пусть ненависть вашу клюют, -- 
Мне любы пути снеговые 
И мудрый, морозный уют, 
И бронзовым солнцем горящий, 
Бездонных небес кругозор... 
И пни, и косматые чащи 
На склонах дымящихся гор!.. 
Я чую, как в утреннем свете, 
Незримыя кличут уста, 
Рожденную в яслях столетий, 
Ослицу Второго Христа... 
И вижу: в улыбке восхода, 
Из ясной, лазурной страны 
В родимыя, тихия воды 
Плывут золотые челны!.. 
        
       Кипарисы. С. 25. 
       

    XIV

Глухой мольбе и укоризне 
Нет места там, где все цветет, 
Где каждый год, на святках жизни, 
Весна ликует и поет. 
        
Ковры полей, цветы и соки -- 
В улыбках сморщенной земли... 
Но лед в устах: часы и сроки 
Безповоротно истекли. 
        
Но близок снег. Его алмазы 
Так ослепляют и влекут, 
Что молкнут пламенныя фразы 
И меркнет горний изумруд. 
        
Несутся бурь лихие кони, 
Срывая с неба седину, 
А солнце влажныя ладони 
Полощет в снежном полону... 
        
И сладко бьется ум тревожный, 
Уже вкусивший сладость сот, 
В надежде ясной и возможной 
На то, что радость оживет. 
        
Здесь каждый миг увековечен, 
Здесь каждый возглас повторен, 
А смерть -- лишь место новой встречи 
С пугливым голубем времен... 
        
       Эхо. 1921. No 245 (304), 16 октября. С заглавием "Часы и сроки". 
       Кипарисы. С. 26. 
       

    XV

Я сегодня унынья не знаю: 
Приоткрыта одна из страниц 
Книги Славы -- серебряной стаи 
Никогда не седеющих птиц. 
        
В этой книге, чудесной и редкой, 
Перемешаны вечность и прах. 
Дай же, Боже, быть только пометкой 
На ея пожелтевших полях. 
        
       Кипарисы. С. 28. 
       Караван. С. 15.  (с незначительными отличиями).

На вечернем закате едва отзвучали 
Заглушенные вздохи сирен, -- 
Посинела от шали, от сиреневой шали, 
Вся, -- в сиреневой шали, Ирен. 
        
Почему-то теперь, после жадных объятий, 
Еле-слышной, скользящей стопой 
Вы пришли догорать на вечернем закате, 
Догорать на закате со мной. 
        
Чтобы утром, когда проскользнут через ставни 
Два зайченка на тюли портьер, 
Не осталось следа от тоски стародавней, 
От угасших неверий и вер. 
        
Но, когда потускнеют глухия сомненья, 
И улягутся змеи измен, -- 
Мы возстанем из мертвых в часы воскресенья, 
Мы тогда лишь проснемся, Ирен!.. 

Где желтой цепью мертвых мысов 
Седое море сушит взор, 
На островке, меж кипарисов 
Воздвиг Всевышний свой шатер. 
Здесь тот проник мудрейший опыт, 
Кто сердцем -- мягок, мыслью -- тверд, 
Чтоб переплавить ветхий шепот 
В неумолкающий аккорд... 
Он вздыбит демонов на дыбе, 
Вкусив просфору божьих ран 
И расколышет грозной зыбью 
Невозмутимый океан. 
И дней тупое равнодушье, -- 
Зеркальный омут тишины, 
Оставит тем презренным душам, 
Пути которых сочтены! 
А сам, в плаще своем победном, 
К тому Страдальцу поспешит, 
Чей звон волнующий и медный 
В дрожащем воздухе разлит... 
Кто чертит тростью грановитой 
Узоры в лунном серебре, 
И, кипарисами укрытый, 
Восславил истину в шатре, -- 
Где кубок, звездами граненный, 
Испили мудрые сыны 
Ничем земным неоскверненной 
И нерастленной стороны... 

Из страшных уст люблю испить 
Неутолимое лобзанье. 
В нем -- отвращенье и желанье, 
В нем -- ненавидеть и любить. 

Но даже грешную мечту 
Не променяю я на прозу, 
Благословить в уродстве -- грезу 
И в безобразьи -- красоту!.. 

Вокруг -- стоустая молва, 
Но в мире зыблются два слова: 
"Любовь и смерть!" -- вот острова 
Средь океана мирового. 

    1.

Давным-давно, хмельным июнем, 
В краю, где пенится Рион, 
В вечерний час пред новолуньем, 
Под сенью пальмовых корон, 
Я подарил своим шалуньям 
Листочек мирта и лимон.   

    2.

Одну из них, грузинку Римму, 
Давно сосватал горский князь, 
А Мирра, дочь Ерусалима, 
Из нервов сотканная вязь, 
Для грубых ласк недостижима, 
В любви айсору поклялась. 

    3.

Для них обеих был я братом, 
Отцом, супругом, женихом. 
Тому, что было, нет возврата, 
Как сожаленья нет в былом. 
И пали обе в час заката 
Под окровавленным ножом. 

    4.

Я целовал, больной и сирый, 
Их помертвелыя уста... 
И скорбь на лицах Риммы с Миррой 
Была божественно-чиста. 
Я хоронил своих кумиров, 
С тоской целуя их уста. 

    5.

Убит был князь, и нет айсора, 
Но так же пенится Рион, 
И там, где в тучах тонут горы, 
Я вспоминаю давний сон, -- 
О том, как пах и высох скоро 
Мой листик мирта и лимон! 

Каждый вечер, едва за горами 
Потускнеет мерцающий свет, 
По тропинкам, усеянной мхами, 
Дикой серной скользит Салтанет. 

От нескладно-положенной ноши 
Сжат зубов белоснежный оскал... 
А в зубах -- бриллиантовой брошью 
Поднебесный аул засверкал. 

На разостланной лежа шинели 
Сладко видеть под смех ручейка, 
Как, колеблемы ветром ущелий, 
Заклубился дымок шашлыка... 

И, лицо в небеса запрокинув, 
Отрешиться от скучной земли, 
Чтоб, дыша миндалем и жасмином, 
Уловлять в облаках корабли... 

Там, где скалы нависли отвесней, 
Где мохнатый кончается лес, 
Залился демонической песней 
Загорелый и страстный черкес. 

Песня замерла, словно заснула, -- 
Но не сплю: донесут, или нет 
Отголоски ночного аула 
Мелодичный напев Салтанет? 

Есть имя сладкое и памятное -- Сарра, 
     Прошедшее веков седую суету, 
Ревниво сохранив лелеемую чару -- 
     Неувядаемую красоту. 
        
Она -- в легендах пряннаго востока, 
     И траур в них. Но он неуловим, 
Хоть кличет дочь свою, ушедшую далеко, 
    Оплакиваемый Ерусалим! 
        
Пусть ночь еще кругом, и внуки Сарры сиро 
     У чужеземных бродят алтарей, -- 
Но всем мечтам, цветам и чарам мира -- 
     Основоположник -- Иудей!.. 

    I.

У малютки-девочки, солнечной овечки, 
Никогда не знавшей, что такое боль, -- 
Не глаза, -- агаты, а в ушах -- колечки, 
Волосы в кудряшках, черныя, как смоль!.. 
Девочка-шалунья страшно любит киску, 
Говорит ей сказки, кормит молочком 
И следит, как мурка очищает миску 
Розовым и теплым, влажным язычком. 
Бедная девчурка выросла без папы. 
Мама -- на работе. Крошка целый день 
Все с безногой куклой возится у шкапа 
И журит бедняжку за каприз и лень... 
Мама приучила Боженьке молится, 
И, лишь утром, зайка прыгнет на полу, 
Протирает детка сонныя ресницы, 
И, скрестив рученки, молится в углу!.. 
Ах, у каждой мамы есть такая крошка, 
И у каждой крошки -- куклы и мечты... 
Мягкая рученка, пухленькая ножка -- 
Сколько в них наивной, милой красоты!.. 
       

    II.

Солнечным днем, по кривым переулкам, 
Звонко смеясь, щебеча, как стрижи, 
Дети из школы бегут на прогулку 
В степь, на простор зеленеющей ржи. 
Есть между ними прелестная детка. 
Ей приблизительно годиков с пять, 
И, как воробушек с ветки на ветку, 
Любит она по полянкам порхать... 
Вьются по ветру смешныя косички, 
В ясных глазенках -- смеющийся взгляд... 
Мамочка завтра по старой привычке 
Купит дочурке своей шоколад. 
В ямочках -- щечки... А пухленький ротик 
Полураскрыт, как весенний цветок! 
Милая девочка, ласковый котик, -- 
Хочешь, сплету тебе дивный венок? 
Звонко щебечут веселыя птички, 
И улыбается солнечный май... 
Вон замелькали смешныя косички: -- 
Ну-ка, теперь их, попробуй, поймай!... 

Звонкой поступью ребенка вы пришли, моя Сусанна... 
Зашептались, зашуршали шаловливые шелка. 
Ваши взоры были терпче и темное мазаргана, 
Оттого, что слишком рано вы пришли издалека. 
        
Ах, Сусанна, я любил вас, бросив книжки и отметки. 
Мы играли вместе в теннис, и тонам сердечных струн, 
Звонко вторили аккордом струны старенькой ракетки, 
И я был безумно-счастлив, и по юношески -- юн. 
        
Помню: как-то уезжая, вдаль, к неведомым аулам, 
В Сыр-Дарьинския пустыни, в экспансивный Самарканд, 
Получил от вас на память, опьяненный вешним гулом, 
Голубую незабудку и кроваво-алый бант. 
        
Бант пропал. Мечты увяли... Но осталась незабудка, 
Как усталая улыбка, как изменчивый сафьян... 
И теперь, когда так больно, так томительно и жутко, -- 
Я храню мой милый образ, мой заветный талисман. 
        
Ах, Сусанна, ах, Сусанна! Ты не знаешь этих болей, 
Этих будничных кошмаров и сжигающих минут. 
Нет ни роз, ни олеандров, ни тюльпанов, ни магнолий, -- 
На твоей могилке даже -- незабудки не цветут. 
        
И теперь, когда проходят дни сплошного урагана, 
И когда не сердце, -- рана -- жжет измученную грудь, 
Ты всегда передо мною, -- ты, увядшая Сусанна, 
Все стоишь перед глазами, -- не даешь заснуть! 
        
       Эхо. 1921. No 173 (232), 24 июля.

Бытие наше -- пьяная сказка. 
Отрезвление только в вине: 
В нем начало всего и развязка, -- 
Целый мир, отраженный извне. 
Силы черпает тот из бокала, 
Кто с безверьем бороться устал, 
Чья душа нестерпимо страдала, 
Кто надежду свою потерял. 
Пью до дна -- за любивших когда-то 
И анафему певших любви. 
Пью последним за перваго брата, 
Чья рука неповинна в крови! 
Пью за синие призраки ночи, 
Пью за тех, кто любим и влюблен, 
За любовь, -- эту нить многоточий 
В неразрезанной книге времен!..

Человек, который видел голубое Эльдорадо, 
И его крутое солнце, перевитое с дождем, 
Краше жизни славит Солнце и вечерния лампады, 
Те, которых даже в грезе, в сказке не найдем!.. 

Там, где тучи, упираясь в золотыя спицы неба, -- 
И капризней, и волнистей светло-пепельных волос, 
Вот рыдать, и забавляться и любить, и верить где-бы, 
Находить ответ на каждый заданный вопрос!.. 

Человек, который видел голубое Эльдорадо, 
Не придет погрязнуть в тине лихорадочных болот. 
Он -- красив, и он -- безумен, но его безумью радо, 
Все что дышит и смеется, пляшет и поет!.. 

Прозябанью -- нет начала, умиранью -- нет причины: 
Сердцу больно, -- мы не знаем, отчего оно болит. 
Если вместо древних храмов попадаются руины, -- 
Мы-б хотели встретить храмы вместо пирамид. 

Только тот, один, -- великий, тот, которому не надо 
Ни приветствий при рожденьи, ни напутствий, пред концом, 
Человек, который видел голубое Эльдорадо, -- 
Обнимал тысячелетья с радостным лицом. 

Он -- поэт, и он ребенок с ястребиной резью взгляда, 
Как пророк, благословивший преклоненные ряды. 
Он живет мечтой лазурной о далеком Эльдорадо, -- 
О стране, где бьют каскады солнца и воды! 

О, белая Элла, усталая Элла, -- 
Соперница бледных ундин, -- 
Твое благородное, чистое тело -- 
Безжизненный мрамор Афин. 
В незрячих глазах -- голубые туманы 
Над лавой застывших морей... 
В сверкающих локонах вьются лианы, -- 
Как золото в нитях кудрей... 
Твой гордый овал -- изваянье скульптора 
Античной эпохи... Но ты 
Таишь в глубине неподвижнаго взора 
Величье живой красоты. 
Под бронзовым солнцем цветущей Эллады, 
Где в день претворяется мгла, -- 
Под именем мудрой Афины-Паллады 
Ты, Элла, когда-то жила!.. 
И часто, пред статуей Мраморной Девы 
Склонялись народы земли, 
Молились и падали ниц королевы 
И били челом короли!.. 
        
       Эхо. 1921. No 81 (139), 10 апреля.

Отлогим берегом, по кручам, 
Навстречу ветру, солнцем пьян, 
От скал немых к волнам певучим 
Спешит красавец Эль-Ханан... 

Ловя крутой, косматой грудью 
Соленый запах едких смол, 
Он не отдаст простор безлюдья 
За императорский престол. 

Высокий, статный, загорелый, 
Гребет он к дальним берегам, 
Рулем бросая вызов смелый 
Бурунам, рифам и волнам!.. 

Как-бы забывшись в сладком бреде, 
И слившись с оловом морским, -- 
Он словно выкован из меди, 
С лицом от солнца золотым. 

Его не трогают пираты. 
Ему не страшен океан. 
Он -- неизвестный император, -- 
Каспийский лоцман, Эль-Ханан!.. 

Всего стихотворений: 16