Владимир Семёнович Высоцкий (1938-1980)

• Биография Владимира Высоцкого

Все стихотворения Владимира Высоцкого на одной странице

- Оглавление -

	Людмиле Орловой

Для меня эта ночь вне закона. 
Я пишу - по ночам больше тем. 
Я хватаюсь за диск телефона 
И набираю вечное 07.

	Девушка, здравствуйте! 
	Как вас звать?  Тома. 
	Семьдесят вторая! Жду, дыханье затая! 
	Быть не может, повторите, я уверен - дома! 
	А, вот уже ответили... Ну, здравствуй, - это я!

Эта ночь для меня вне закона. 
Я не сплю, я кричу - поскорей! 
Почему мне в кредит, по талону 
Предлагают любимых людей?

	Девушка! Слушайте!  
	Семьдесят вторая! 
	Не могу дождаться, и часы мои стоят. 
	К дьяволу все линии, я завтра улетаю! 
	А, вот уже ответили... Ну, здравствуй, - это я!

Телефон для меня, как икона, 
Телефонная книга - триптих, 
Стала телефонистка мадонной, 
Расстоянья на миг сократив.

	Девушка, милая!  
	Я прошу, продлите! 
	Вы теперь, как ангел, - не сходите ж с алтаря! 
	Самое главное - впереди, поймите, 
	Вот уже ответили... Ну, здравствуй, - это я!

Что, опять поврежденье на трассе? 
Что, реле там с ячейкой шалят? 
Все равно, буду ждать, я согласен 
Начинать каждый вечер с нуля!

	07, здравствуйте!
	Снова я. Что вам?
	Нет! Уже не нужно. Нужен город Магадан.
	Я даю вам слово, что звонить не буду снова.
	Просто друг один узнать, как он бедняга, там.

Эта ночь для меня вне закона.
Ночи все у меня не для сна.
А усну - мне приснится мадонна,
На кого-то похожа она.

	Девушка, милая!
	Снова я, Тома!
	Не могу дождаться, и часы мои стоят.
	Да, меня. Конечно, я. Да, я, конечно, дома! 
	- Вызываю. Отвечайте. - Здравствуй, это я!

А меня тут узнают —
Ходят мимо и поют,
За моё здоровье пьют
андоксин.
Я же славы не люблю —
Целый день лежу и сплю,
Спросят: "Что с тобой?" — леплю:
так, мол, сплин.

А ко мне тут пристают:
Почему, мол, ты-то тут,
Ты ведь был для нас статут
и пример!
Что же им ответить мне? —
Мол, ударился во сне,
Мол, влияние извне,
лик химер...

Штормит весь вечер, и, пока
Заплаты пенные латают
Разорванные швы песка,
Я наблюдаю свысока,
Как волны головы ломают.

И я сочувствую слегка
Погибшим им — издалека.

Я слышу хрип, и смертный стон,
И ярость, что не уцелели, —
Ещё бы: взять такой разгон,
Набраться сил, пробить заслон —
И голову сломать у цели!..

И я сочувствую слегка
Погибшим им — издалека.

Ах, гривы белые судьбы!
Пред смертью словно хорошея,
По зову боевой трубы
Взлетают волны на дыбы,
Ломают выгнутые шеи.

И мы сочувствуем слегка
Погибшим им — издалека.

А ветер снова в гребни бьёт
И гривы пенные ерошит.
Волна барьера не возьмёт —
Ей кто-то ноги подсечёт,
И рухнет взмыленная лошадь.

Мы посочувствуем слегка
Погибшей ей — издалека.

Придёт и мой черёд вослед —
Мне колют в спину, гонят к краю.
В душе — предчувствие как бред,
Что надломлю себе хребет
И тоже голову сломаю.

Мне посочувствуют слегка,
Погибшему, — издалека.

Так многие сидят в веках
На берегах — и наблюдают
Внимательно и зорко, как
Другие рядом на камнях
Хребты и головы ломают.

Они сочувствуют слегка
Погибшим, но — издалека.

Но в сумерках морского дна,
В глубинах тайных кашалотьих
Родится и взойдёт одна
Неимоверная волна,
На берег ринется она
И наблюдающих поглотит.

Я посочувствую слегка
Погибшим им — издалека.

Зачем мне считаться шпаной и бандитом -
Не лучше ль податься мне в антисемиты:
На их стороне хоть и нету законов,-
Поддержка и энтузиазм миллионов.

Решил я - и, значит, кому-то быть битым,
Но надо ж узнать, кто такие семиты,-
А вдруг это очень приличные люди,
А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет!

Но друг и учитель - алкаш в бакалее -
Сказал, что семиты - простые евреи.
Да это ж такое везение, братцы,-
Теперь я спокоен - чего мне бояться!

Я долго крепился, ведь благоговейно
Всегда относился к Альберту Эйнштейну.
Народ мне простит, но спрошу я невольно:
Куда отнести мне Абрама Линкольна?

Средь них - пострадавший от Сталина Каплер,
Средь них - уважаемый мной Чарли Чаплин,
Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,
И даже основоположник марксизма.

Но тот же алкаш мне сказал после дельца,
Что пьют они кровь христианских младенцев;
И как-то в пивной мне ребята сказали,
Что очень давно они бога распяли!

Им кровушки надо - они по запарке
Замучили, гады, слона в зоопарке!
Украли, я знаю, они у народа
Весь хлеб урожая минувшего года!

По Курской, Казанской железной дороге
Построили дачи - живут там как боги...
На все я готов - на разбой и насилье,-
И бью я жидов - и спасаю Россию!

Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но развяжет язык молчаливый гранит -
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.

	Время подвиги эти не стерло:
	Оторвать от него верхний пласт
	Или взять его крепче за горло -
	И оно свои тайны отдаст.

	Упадут сто замков и спадут сто оков,
	И сойдут сто потов целой груды веков,-
	И польются легенды из сотен стихов
	Про турниры, осады, про вольных стрелков.

	Ты к знакомым мелодиям ухо готовь
	И гляди понимающим оком,-
	Потому что любовь - это вечно любовь,
	Даже в будущем вашем далеком.

Звонко лопалась сталь под напором меча,
Тетива от натуги дымилась,
Смерть на копьях сидела, утробно урча,
В грязь валились враги, о пощаде крича,
Победившим сдаваясь на милость.

	Но не все, оставаясь живыми,
	В доброте сохраняли сердца,
	Защитив свое доброе имя
	От заведомой лжи подлеца.

	Хорошо, если конь закусил удила
	И рука на копье поудобней легла,
	Хорошо, если знаешь - откуда стрела,
	Хуже - если по-подлому, из-за угла.

	Как у вас там с мерзавцеми? Бьют? Поделом!
	Ведьмы вас не пугают шабашем?
	Но не правда ли, зло называется злом
	Даже там - в добром будущем вашем?

И вовеки веков, и во все времена
Трус, предатель - всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна -
И всегда на нее уповаем.

	Время эти понятья не стерло,
	Нужно только поднять верхний пласт -
	И дымящейся кровью из горла
	Чувства вечные хлынут на нас.

	Ныне, присно, во веки веков, старина,-
	И цена есть цена, и вина есть вина,
	И всегда хорошо, если честь спасена,
	Если другом надежно прикрыта спина.

	Чистоту, простоту мы у древних берем,
	Саги, сказки - из прошлого тащим,-
	Потому, что добро остается добром -
	В прошлом, будущем и настоящем!

	Нет острых ощущений - все старье, гнилье и хлам,-
	Того гляди, с тоски сыграю в ящик.
	Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус - пополам,-
	Вот это дело, это подходяще!

	Повезло! Наконец повезло! -
	Видит бог, что дошел я до точки! -
	Самосвал в тридцать тысяч кило
	Мне скелет раздробил на кусочки!

		Вот лежу я на спине
		Загипсованный,-
		Каждый член у мене -
		Расфасованный
		По отдельности
		До исправности,-
		Все будет в целости
		И в сохранности!

	Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов,-
	Скорблю о вас - как мало вы успели! -
	Ах, это просто прелесть - сотрясение мозгов,
	Ах, это наслажденье - гипс на теле!

	Как броня - на груди у меня,
	На руках моих - крепкие латы,-
	Так и хочется крикнуть: "Коня мне, коня!"-
	И верхом ускакать из палаты!

		И лежу я на спине
		Загипсованный,-
		Каждый член у мене -
		Расфасованный
		По отдельности
		До исправности,-
		Все будет в целости
		И в сохранности!

	Задавлены все чувства - лишь для боли нет преград,-
	Ну что ж, мы сами часто чувства губим,-
	Зато я, как ребенок, - весь спеленутый до пят
	И окруженный человеколюбием!

	Под влияньем сестрички ночной
	Я любовию к людям проникся -
	И, клянусь, до доски гробовой
	Я б остался невольником гипса!

		И лежу я на спине
		Загипсованный,-
		Каждый член у мене -
		Расфасованный
		По отдельности
		До исправности,-
		Все будет в целости
		И в сохранности!

	Вот хорошо б еще, чтоб мне не видеть прежних снов:
	Они - как острый нож для инвалида,-
	Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков,
	Мне снятся свечи, рифмы и коррида...

	Ах, надежна ты, гипса броня,
	От того, кто намерен кусаться!
	Но одно угнетает меня:
	Что никак не могу почесаться,-

		Что лежу я на спине
		Загипсованный,-
		Каждый член у мене -
		Расфасованный
		По отдельности
		До исправности,-
		Все будет в целости
		И в сохранности!

	Так, я давно здоров, но не намерен гипс снимать:
	Пусть руки стали чем-то вроде бивней,
	Пусть ноги истончали - мне на это наплевать,-
	Зато кажусь значительней, массивней!

	Я под гипсом хожу ходуном,
	Наступаю на пятки прохожим,-
	Мне удобней казаться слоном
	И себя ощущать толстокожим!

		И по жизни я иду,
		Загипсованный,-
		Каждый член у мене -
		Расфасованный
		По отдельности
		До исправности,-
		Все будет в целости
		И в сохранности!

Час зачатья я помню неточно —
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе —
Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали

В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.

Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почём она — копеечка.

...Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ "зажигалки" тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
На чердаке рассеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: "Как сыновья?" —
"Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие".

...Я ушёл от пелёнок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня "недоносок",
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим...

У тёти Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия...
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: "Зачем?" — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл.

Ну, он всегда был спорщиком,
Припрут к стене — откажется...
Прошёл он коридорчиком —
И кончил "стенкой", кажется.

Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —
"Толковищу" вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В "ремеслухе" — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть... Но рискнули
Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие
От никотина чёрные
По рукоятки — лёгкие
Трёхцветные наборные...

Вели дела обменные
Сопливые острожники —
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в "фантики",
В "пристенок" с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

...Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тётя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила...
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла.

И было всё обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство метростроевца —

Он дом сломал, а нам сказал:
"У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!" —
И разные эпитеты.

Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.

...Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Вниз сподручней им было, чем ввысь.

Полководец с шеею короткой
Должен быть в любые времена:
Чтобы грудь — почти от подбородка,
От затылка — сразу чтоб спина.

На короткой незаметной шее
Голове удобнее сидеть,
И душить значительно труднее,
И арканом не за что задеть.

Но они вытягивают шеи
И встают на кончики носков:
Чтобы видеть дальше и вернее —
Нужно посмотреть поверх голов.

Всё, теперь он тёмная лошадка,
Даже если видел свет вдали,
Поза неустойчива и шатка,
И открыта шея для петли,

И любая подлая ехидна
Сосчитает позвонки на ней.
Дальше видно, но — недальновидно
Жить с открытой шеей меж людей.

Но они вытягивают шеи
И встают на кончики носков:
Чтобы видеть дальше и вернее —
Нужно посмотреть поверх голов.

Голову задрав, плюёшь в колодец,
Сам себя готовишь на убой.
Кстати, настоящий полководец
Землю топчет полною стопой.

В Азии приучены к засаде —
Допустить не должен полубог,
Чтоб его прокравшиеся сзади
С первого удара сбили с ног.

А они вытягивают шеи
И встают на кончики носков:
Чтобы видеть дальше и вернее —
Нужно посмотреть поверх голов.

Чуть отпустят нервы, как уздечка,
Больше не держа и не храня, —
Под ноги пойдёт ему подсечка
И на шею ляжет пятерня.

Можно, правда, голову тоскливо
Спрятать в плечи и не рисковать,
Только — это очень некрасиво
Втянутою голову держать.

И они вытягивают шеи
И встают на кончики носков:
Чтобы видеть дальше и вернее —
Нужно посмотреть поверх голов.

Вот какую притчу о Востоке
Рассказал мне старый аксакал.
"Даже сказки здесь и те жестоки", —
Думал я и шею измерял.

Семь дней усталый старый Бог
В запале, в зашоре, в запаре
Творил убогий наш лубок
И каждой твари — по паре.

Ему творить — потеха,
И вот себе взамен
Бог создал человека
Как пробный манекен.

Идея эта не нова
И не обхаяна никем —
Я докажу как дважды два:
Адам был первый манекен.

А мы — ошмётки хромосом,
Огрызки божественных генов —
Идём проторенным путём
И создаём манекенов.

Лишённые надежды
Без мук родить живых,
Рядим в свои одежды
Бездушных кукол восковых.

Ругать меня повремени,
А оглянись по сторонам:
Хоть нам подобные они,
Но не живут подобно нам.

Твой нос расплюснут на стекле,
Глазеешь — и ломит в затылке...
А там сидят они в тепле
И скалят зубы в ухмылке.

Вон тот кретин в халате
Смеётся над тобой:
Мол, жив ещё, приятель,
Доволен ли судьбой?

Гляди — красотка! Чем плоха?
Загар и патлы до колен.
Её, закутанный в меха,
Ласкает томный манекен.

Их жизнь и вправду хороша —
Их холят, лелеют и греют,
Они не тратят ни гроша
И плюс к тому не стареют.

Пусть лупят по башке нам,
Толкают нас и бьют,
Но куклам-манекенам
Мы создали уют.

Они так вежливы — взгляни!
Их не волнует ни черта,
И жизнерадостны они,
И нам, безумным, не чета.

Он никогда не одинок —
В салоне, в постели, в бильярдной.
Невозмутимый, словно йог,
Галантный и элегантный.

Хочу такого плена —
Свобода мне не впрок.
Я вместо манекена
Хочу пожить денёк.

На манекенские паи
Согласен, чёрт меня дери!
В приятный круг его семьи
Желаю, чёрт меня дери!

Я предлагаю смелый план
Возможных сезонных обменов:
Мы, люди, — в их бездушный клан,
А вместо нас — манекенов.

Но я готов поклясться,
Что где-нибудь заест —
Они не согласятся, нет,
На эту перемену мест.

Из них, конечно, ни один
Нам не уступит свой уют —
Из этих солнечных витрин
Они без боя не уйдут.

Сдаётся мне — они хитрят,
И, тайно расправивши члены,
Когда живые люди спят,
Выходят в ночь манекены.

Машины выгоняют
И мчат так, что держись!
Бузят и прожигают
Свою ночную жизнь.

Такие подвиги творят,
Что мы за год не натворим,
Но возвращаются назад...
Ах, как завидую я им!

Мы скачем, скачем вверх и вниз,
Кропаем и клеим на стенах
Наш главный лозунг и девиз:
"Забота о манекенах!"

Недавно был — читали? —
Налёт на магазин,
В них сколько ни стреляли —
Не умер ни один.

Его налогом не согнуть,
Не сдвинуть повышеньем цен.
Счастливый путь, счастливый путь,
Будь счастлив, мистер Манекен!

Но, как индусы, мы живём
Надеждою смертных и тленных,
Что если завтра мы умрём —
Воскреснем вновь в манекенах!

Так что не хнычь, ребята, —
Наш день ещё придёт!
Храните, люди, свято
Весь манекенский род!

Болезни в нас обострены,
Уже не станем мы никем...
Грядёт надежда всей страны —
Здоровый, крепкий манекен.

Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Иисуса,
Кто ни во что не верит - даже в черта, назло всем,-
Хорошую религию придумали индусы:
Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.

	Стремилась ввысь душа твоя -
	Родишься вновь с мечтою,
	Но если жил ты как свинья -
	Останешься свиньею.

Пусть косо смотрят на тебя - привыкни к укоризне,-
Досадно - что ж, родишься вновь на колкости горазд.
И если видел смерть врага еще при этой жизни,
В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз.

	Живи себе нормальненько -
	Есть повод веселиться:
	Ведь, может быть, в начальника
	Душа твоя вселится.

Пускай живешь ты дворником - родишься вновь прорабом,
А после из прораба до министра дорастешь,-
Но, если туп, как дерево - родишься баобабом
И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

	Досадно попугаем жить,
	Гадюкой с длинным веком,-
	Не лучше ли при жизни быть
	Приличным человеком?

Так кто есть кто, так кто был кем?- мы никогда не знаем.
С ума сошли генетики от ген и хромосом.
Быть может, тот облезлый кот - был раньше негодяем,
А этот милый человек - был раньше добрым псом.

	Я от восторга прыгаю,
	Я обхожу искусы,-
	Удобную религию
	Придумали индусы!

По миру люди маленькие носятся, живут себе в рассрочку,-
Плохие и хорошие, гуртом и в одиночку.

Хороших знаю хуже я -
У них, должно быть, крылья!
С плохими - даже дружен я,-
Они хотят оружия,
Оружия, оружия
Насилья!

Большие люди - туз и крез -
Имеют страсть к ракетам,
А маленьким - что делать без
Оружья в мире этом?

Гляди, вон тот ханыга -
В кармане денег нет,
Но есть в кармане фига -
Взведенный пистолет.

Мечтает он об ужине
Уже с утра и днем,
А пиджачок обуженный -
Топорщится на нем.

И с ним пройдусь охотно я
Под вечер налегке,
Смыкая пальцы потные
На спусковом крючке.

Я целеустремленный, деловитый,
Подкуренный, подколотый, подпитый!

Эй, что вы на меня уставились - я вроде не калека!
Мне горло промочить - и я сойду за человека.

Сходитесь, неуклюжие,
Со мной травить баланду,-
И сразу после ужина
Спою вам про оружие,
Оружие, оружие
балладу!

Большой игрок, хоть ростом гном,-
Сражается в картишки,
Блефуют крупно в основном
Ва-банк большие шишки.

И балуются бомбою,-
У нас такого нет,
К тому ж мы - люди скромные:
Нам нужен пистолет.

И вот в кармане - купленный
Обычный пистолет
И острый, как облупленный
Знакомый всем стилет.

Снуют людишки в ужасе
По правой стороне,
А мы во всеоружасе
Шагаем по стране.

Под дуло попадающие лица,
Лицом к стен! Стоять! Не шевелиться!

Напрасно, парень, за забвеньем ты шаришь по аптекам,-
Купи себе хотя б топор - и станешь человеком!

Весь вывернусь наружу я -
И голенькую правду
Спою других не хуже я
Про милое оружие,
Оружие, оружие
 балладу!

Купить белье нательное?
Да черта ли нам в нем!
Купите огнестрельное -
Направо, за углом.

Ну, начинайте! Ну же!
Стрелять учитесь все!
В газетах про оружие -
На каждой полосе.

Вот сладенько под ложечкой,
Вот горько на душе:
Ухлопали художничка
За фунт папье-маше.

Ату! Стреляйте досыту -
В людей, щенков, котят,-
Продажу, слава господу,
Не скоро запретят!

Пока оружие здесь не под запретом,
Не бойтесь - всё в порядке в мире этом!

Не страшно без оружия - зубастой барракуде,
Большой и без оружия - большой, нам в утешенье,-
А маленькие люди - без оружия не люди:
Все маленькие люди без оружия - мишени.

Большие - лупят по слонам,
Гоняются за тиграми,
А мне, а вам - куда уж нам
Шутить такими играми!

Пускай большими сферами -
Большие люди занимаются,-
Один уже играл с "пантерами",
Другие - доиграются...

У нас в кармане "пушечка" -
Малюсенькая, новая,-
И нам земля - подушечка,
Подстилочка пуховая.

Кровь жидкая, болотная
Пульсирует в виске,
Синеют пальцы потные
На спусковом крючке.

Мы, маленькие люди,- на обществе прореха,
Но если вы посмотрите на нас со стороны -
За узкими плечами небольшого человека
Стоят понуро, хмуро дуры - две больших войны.

"Коль тих и скромен - не убьют"-
Всё домыслы досужие,-
У нас недаром продают
Любезное оружие!

А тут еще норд-ост подул -
Цена установилась сходная,-
У нас, благодаренье господу,
Страна пока свободная!

Ах, эта жизнь грошовая,
Как пыль,- подуй и нет!-
Поштучная, дешевая -
Дешевле сигарет.

И рвется жизнь-чудачка,
Как тонкий волосок,-
Одно нажатье пальчика
На спусковой крючок!

Пока легка покупка, мы все в порядке с вами,
Нам жизнь отнять - как плюнуть,- нас учили воевать!
Кругом и без войны - война, а с голыми руками -
Ни пригрозить, ни пригвоздить, ни самолет угнать!

Для пуль все досягаемы,-
Ни черта нет, ни бога им,
И мы себе стреляем и
Мы никого не трогаем.

Стрельбе, азарту все цвета,
Все возрасты покорны:
И стар и млад, и тот, и та,
И - желтый, белый, черный.

Опять сосет под ложечкой.
Привычнее уже
Убийца на обложечке,
Девулька в неглиже.

Мир полон неудачниками
С топориками в руке
И мальчиками с пальчиками
На спусковом крючке!

Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Протопи, протопи, протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный — и всё позади,
И наколка времён культа личности
Засинеет на левой груди.

Протопи, протопи, протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди — профиль Сталина,
А на правой — Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.

Протопи, протопи, протопи ты мне баньку по-белому,
Чтоб я к белому свету привык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: "Пособи!" —
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом, на карьере ли, в топи ли
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.

Не топи, не топи, не топи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Ох, знобит! От рассказа не тошно вам?
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком:
Получилось, я зря им клеймён.
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён.

Протопи, не топи, протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я — и мне, угорелому,
Пар горячий, ковш холодный развяжет язык.
Протопи!...
Не топи!..
Протопи!..

	Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов!
	Сердца стучали на три счета вместо двух.
	К тому же дамы приглашали кавалеров
	На белый вальс, традиционный - и захватывало дух.

	Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
	Давно решился пригласить ее одну,-
	Но вечно надо отлучаться по делам -
	Спешить на помощь, собираться на войну.

	И вот, все ближе, все реальней становясь,
	Она, к которой подойти намеревался,
	Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс,-
	И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.

		Ты внешне спокоен средь шумного бала,
		Но тень за тобою тебя выдавала -
		Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
		И бережно держа, и бешено кружа,
		Ты мог бы провести ее по лезвию ножа,-
		Не стой же ты руки сложа, сам не свой и ничей!

	Был белый вальс - конец сомненьям маловеров
	И завершенье юных снов, забав, утех,-
	Сегодня дамы приглашали кавалеров -
	Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.

	Возведены на время бала в званье дам,
	И кружит головы нам вальс, как в старину.
	Но вечно надо отлучаться по делам -
	Спешить на помощь, собираться на войну.

	Белее снега белый вальс, кружись, кружись,
	Чтоб снегопад подольше не прервался!
	Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,-
	И ты был бел - белее стен, белее вальса.

		Ты внешне спокоен средь шумного бала,
		Но тень за тобою тебя выдавала -
		Металась, дрожала, ломалась она в зыбком свете свечей.
		И бережно держа, и бешено кружа,
		Ты мог бы провести ее по лезвию ножа,-
		Не стой же ты руки сложа, сам не свой и ничей!

	Где б ни был бал - в лицее, в Доме офицеров,
	В дворцовой зале, в школе - как тебе везло,-
	В России дамы приглашали кавалеров
	Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.

	Потупя взоры, не смотря по сторонам,
	Через отчаянье, молчанье, тишину
	Спешили женщины прийти на помощь нам,-
	Их бальный зал - величиной во всю страну.

	Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез,-
	Припомни вальс - как был ты бел!- и улыбнешься.
	Век будут ждать тебя - и с моря и с небес -
	И пригласят на белый вальс, когда вернешься.

		Ты внешне спокоен средь шумного бала,
		Но тень за тобою тебя выдавала -
		Металась, дрожала, ломалась она в зыбком свете свечей.
		И бережно держа, и бешено кружа,
		Ты мог бы провести ее по лезвию ножа,-
		Не стой же ты руки сложа, сам не свой и ничей!

Ты уехала на короткий срок,
Снова свидеться нам — не дай бог,
А меня — в товарный, и на восток,
И на прииски в Бодайбо.

Не заплачешь ты и не станешь ждать,
Навещать не станешь родных,
Ну а мне — плевать:
я здесь добывать
Буду золото для страны.

Всё закончилось: смолкнул стук колёс,
Шпалы кончились, рельсов нет...
Эх бы взвыть сейчас! — жалко, нету слёз:
Слёзы кончились на семь лет.

Ты не жди меня — ладно, бог с тобой,
А что туго мне — ты не грусти.
Только помни: не дай бог тебе со мной
Снова встретиться на пути!

Срок закончится — я уж вытерплю.
И на волю выйду, как пить!
Но, пока я в зоне на нарах сплю,
Я постараюсь всё позабыть.

Здесь леса кругом гнутся по ветру,
Синева кругом — как не выть!
Позади — семь тысяч километров,
Впереди — семь лет синевы...

Левону Кочаряну

- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.

Помнишь  ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем!
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Еще бы ведь...

- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.

Переименован он теперь,
Стало все по новой там, верь-не верь!
И все же, где б ты ни был, где ты не бредешь -
Нет-нет, да по Каретному пройдешь.
Еще бы ведь...

- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.

На братских могилах не ставят крестов, 
И вдовы на них не рыдают, 
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают. 

Здесь раньше вставала земля на дыбы, 
А нынче - гранитные плиты. 
Здесь нет ни одной персональной судьбы -
Все судьбы в единую слиты. 

А в Вечном огне виден вспыхнувший танк, 
Горящие русские хаты, 
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, 
Горящее сердце солдата. 

У братских могил нет заплаканных вдов -
Сюда ходят люди покрепче. 
На братских могилах не ставят крестов, 
Но разве от этого легче?..

В голове моей тучи безумных идей -
Нет на свете преград для талантов!
Я под брюхом привыкших теснить лошадей
Миновал верховых лейтенантов.

...Разъярялась толпа, напрягалась толпа,
Нарывалась толпа на заслоны -
И тогда становилась толпа "на попа",
Извергая проклятья и стоны.

Дома я раздражителен, резок и груб,-
Домочадцы б мои поразились,
Увидав, как я плакал, взобравшись на круп,-
Контролеры - и те прослезились.

Столько было в тот миг в моем взгляде на мир
Безотчетной, отчаянной прыти,
Что, гарцуя на сером коне, командир
Удивленно сказал: "Пропустите!"

Он, растрогавшись, поднял коня на дыбы -
Аж нога ускользнула из стремя.
Я пожал ему ногу, как руку судьбы,-
Ах, живем мы в прекрасное время!

Серый конь мне прощально хвостом помахал,
Я пошел - предо мной расступились;
Ну, а мой командир на концерт поскакал
Музыканта с фамилией Гилельс.

Я свободное место легко отыскал
После вялой незлой перебранки,-
Всё не сгонят - не то что, когда посещал
Пресловутый Театр на Таганке.

Тесно здесь, но тепло - вряд ли я простужусть,
Здесь единство рядов - в полной мере!
Вот уже я за термосом чьим-то тянусь -
В нем напиток "кровавая Мэри".

Вот сплоченность-то где, вот уж где коллектив,
Вот отдача где и напряженье!
Все болеют за нас - никого супротив,-
Монолит - без симптомов броженья!

Меня можно спокойно от дел отстранить,
Робок я перед сильными, каюсь,-
Но нельзя меня силою остановить,
Когда я на футбол прорываюсь!

В куски разлетелася корона, 
Нет державы, нет и трона. 
Жизнь России и законы - 
	Все к чертям! 
И мы, словно загнанные в норы, 
Словно пойманные воры, 
Только кровь одна с позором 
	Пополам. 

И нам ни черта не разобраться - 
С кем порвать и с кем остаться, 
Кто за нас, кого бояться, 
Где пути, куда податься - 
	Не понять! 
Где дух? 
	Где честь? 
		Где стыд?  
Где свои, а где чужие? 
Как до этого дожили, 
Неужели на Россию нам плевать? 

Позор - всем, кому покой дороже, 
Всем, кого сомненье гложет, 
Может он или не может 
	Убивать. 
Сигнал!... И по-волчьи, и по-бычьи 
И как коршун на добычу.
Только воронов покличем 
	Пировать.

Эй, вы! Где былая ваша твердость, 
Где былая ваша гордость? 
Отдыхать сегодня - подлость! 
Пистолет сжимает твердая рука. 
Конец, 
	Всему 
		конец. 
Все разбилось, поломалось, 
Нам осталось только малость - 
Только выстрелить в висок иль во врага.

	В далеком созвездии Тау Кита
	Все стало для нас непонятно,-
	Сигнал посылаем: "Вы что это там?"-
	А нас посылают обратно.

		На Тау Ките
		Живут в красоте -
		Живут, между прочим, по-разному -
		Товарищи наши по разуму.

	Вот, двигаясь по световому лучу
	Без помощи, но при посредстве,
	Я к Тау Кита этой самой лечу,
	Чтоб с ней разобраться на месте.

		На Тау Кита
		Чегой-то не так -
		Там таукитайская братия
		Свихнулась, - по нашим понятиям.

	Покамест я в анабиозе лежу,
	Те таукитяне буянят,-
	Все реже я с ними на связь выхожу:
	Уж очень они хулиганят.

		У таукитов
		В алфавите слов -
		Немного, и строй - буржуазный,
		И юмор у них - безобразный.

	Корабль посадил я как собственный зад,
	Слегка покривив отражатель.
	Я крикнул по-таукитянски: "Виват!"-
	Что значит по-нашему - "Здрасьте!".

		У таукитян
		Вся внешность - обман,-
		Тут с ними нельзя состязаться:
		То явятся, то растворятся...

	Мне таукитянин - как вам папуас,-
	Мне вкратце об них намекнули.
	Я крикнул: "Галактике стыдно за вас!"-
	В ответ они чем-то мигнули.

		На Тау Ките
		Условья не те:
		Тут нет атмосферы, тут душно,-
		Но таукитяне радушны.

	В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..
	Но кибернетический гид мой
	Настолько буквально меня перевел,
	Что мне за себя стало стыдно.

		Но таукиты -
		Такие скоты -
		Наверно, успели набраться:
		То явятся, то растворятся...

	"Вы, братья по полу, - кричу, - мужики!
	Ну что..." - тут мой голос сорвался,-
	Я таукитянку схватил за грудки:
	"А ну, - говорю,- признавайся!.."

		Она мне: "Уйди!"-
		Мол, мы впереди -
		Не хочем с мужчинами знаться,-
		А будем теперь почковаться!

	Не помню, как поднял я свой звездолет,-
	Лечу в настроенье питейном:
	Земля ведь ушла лет на триста вперед,
	По гнусной теории Эйнштейна!

		Что, если и там,
		Как на Тау Кита,
		Ужасно повысилось знанье,-
		Что, если и там - почкованье?!

В тайгу!
На санях, на развалюхах,
В соболях или в треухах
И богатый, и солидный, и убогий.

Бегут
В неизведанные чащи, 
Кто-то реже, кто-то чаще, 
В волчьи логова, в медвежие берлоги.

Стоят!
Как усталые боксёры,
Вековые гренадёры —
В два обхвата, в три обхвата и поболе.

И я
Воздух ем, жую, глотаю,
Да я только здесь бываю
За решёткой из деревьев, но — на воле.

Вова испугался и сначала крикнул: "Ой!"
Но потом напал на таракашку.
Отвернул он красный кран с горячею водой
И струю направил на букашку.

Папа с мамой встали, Вова плакал на полу,
Разобрались, приняли решенье:
Вову в наказание поставили в углу,
Ну а Нине дали два печенья.

	Запоминайте:
	  Приметы - это суета,-
	  Стреляйте в черного кота,
	  Но плюнуть трижды никогда
	Не забывайте!

	И не дрожите!
	  Молясь, вы можете всегда
	  Уйти от Страшного суда,-
	  А вот от пули, господа,
	Не убежите!

	  Кто там крадется вдоль стены,
	  Всегда в тени и со спины?
	  Его шаги едва слышны -
	  	  Остерегитесь!
	  Он врал, что истина в вине.
	  Кто доверял ему вполне -
	  Уже упал с ножом в спине,-
	  	  Поберегитесь!

	 За маской не узнать лица,
	 В глазах - по девять грамм свинца,
 	  Расчет его точен и ясен.
	 Он не полезет на рожон,
	 Он до зубов вооружен
 	  И очень, очень опасен!

	Не доверяйте
	  Ему ни тайн своих, ни снов,
	  Не говорите лишних слов -
	  Под пули зря своих голов
	Не подставляйте!

	Гниль и болото
	  Произвели его на свет;
	  Неважно - прав ты или нет -
	  Он в ход пускает пистолет
	С пол-оборота.

	  Он жаден, зол, хитер, труслив,
	  Когда он пьет, тогда слезлив,
	  Циничен он и не брезглив:
 	"Когда и сколько?"
	  Сегодня - я, а завтра - ты,-
	  Нас уберут без суеты.
	  Зрачки его черны, пусты -
	 Как дула кольта.

	За маской не узнать лица,
	В глазах - по девять грамм свинца,
 	  Расчет его точен и ясен.
	Он не полезет на рожон,
	Он до зубов вооружен
 	  И очень, очень опасен!

    Льву Яшину

Да, сегодня я в ударе, не иначе —
Надрываются в восторге москвичи:
Я спокойно прерываю передачи
И вытаскиваю мёртвые мячи.

Вот судья противнику пенальти назначает —
Репортёры тучею кишат у тех ворот.
Лишь один упрямо за моей спиной скучает —
Он сегодня славно отдохнёт!

Но спокойно!
Вот мне бьют головой...
Я коснулся —
подают угловой.
Бьёт "десятый" — дело в том,
Что своим "сухим листом"
Размочить он может счёт нулевой.

Мяч в моих руках — с ума трибуны сходят, —
Хоть "десятый" его ловко завернул —
У меня давно такие не проходят.
Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул.

Обернулся, голос слышу из-за фотокамер:
"Извини, но ты мне, Лёва, снимок запорол.
Что тебе — ну, лишний раз потрогать мяч руками,
Ну а я бы снял красивый гол".

Я хотел его послать —
не пришлось:
Еле-еле мяч достать
удалось.
Но едва успел привстать,
Слышу снова: "Вот опять!
Ну зачем хватаешь мяч?
Дал бы снять".

"Я, товарищ дорогой, вас понимаю,
Но культурно вас прошу: пойдите прочь!
Да, вам лучше, если хуже я играю,
Но поверьте — я не в силах вам помочь".

Вот летит девятый номер с пушечным ударом,
Репортёр бормочет, просит: "Дай ему забить.
Буду всю семью твою всю жизнь снимать задаром..."
Чуть не плачет парень. Как мне быть?

"Это всё-таки футбол, —
говорю, —
Нож по сердцу каждый гол
вратарю". —
"Да я тебе как вратарю
Лучший снимок подарю.
Пропусти, а я отблагодарю".

Гнусь, как ветка, от напора репортёра,
Неуверенно иду на перехват...
Попрошу-ка потихонечку партнёров,
Чтоб они ему разбили аппарат.

Ну а он всё ноет: "Это, друг, бесчеловечно.
Ты, конечно, можешь взять, но только, извини, —
Это лишь момент, а фотография навечно.
Ну, так что ценнее? Расцени!"

Пятый номер в двадцать два
знаменит.
Не бежит он, а едва
семенит,
В правый угол мяч, звеня,
Значит, в левый от меня,
Залетает и нахально лежит.

В этом тайме мы играли против ветра.
Так что я не мог поделать ничего.
Снимок дома у меня — два на три метра —
Как свидетельство позора моего.

Проклинаю миг, когда фотографу потрафил,
Ведь теперь я думаю, когда беру мячи:
"Сколько ж мной испорчено прекрасных фотографий..."
Стыд меня терзает, хочь кричи.

Искуситель-змей, палач,
как мне жить?
Так и тянет каждый мяч
пропустить.
Мне не справиться с собой —
Видно, жребий мой такой,
Потому и ухожу на покой.

Чтоб не было следов - повсюду подмели.
Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте !
Мой финиш - горизонт, а лента - край земли,
Я должен первым быть на горизонте.

Условия пари одобрили не все,
И руки разбивали неохотно.
Условье таково, - чтоб ехать по шоссе,
И только по шоссе, бесповоротно.

	Наматываю мили на кардан
	И еду параллельно проводам,
	Но то и дело тень перед мотором -
	То чёрный кот, то кто-то в чём-то чёрном.

Я знаю, мне не раз в колеса палки ткнут.
Догадываюсь, в чём и как меня обманут.
Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут
И где через дорогу трос натянут.

Но стрелки я топлю. На этих скоростях
Песчинка обретает силу пули.
И я сжимаю руль до  судорог в кистях -
Успеть, пока болты не затянули!

	Наматываю мили на кардан
	И еду вертикально к проводам.
	Завинчивают гайки. Побыстрее! 
	Не то поднимут трос, как раз где шея.

И плавится асфальт, протекторы кипят.
Под ложечкой сосёт от близости развязки.
Я голой грудью рву натянутый канат.
Я жив! Снимите черные повязки!

Кто вынудил меня на жёсткое пари -
Нечистоплотны в споре и расчетах.
Азарт меня пьянит, но, как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах!

	Наматываю мили на кардан -
	Назло канатам, тросам, проводам.
	Вы только проигравших урезоньте,
	Когда я появлюсь на горизонте!

Мой финиш - горизонт - по-прежнему далёк.
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом.
Канат не пересёк мой шейный позвонок,
Но из кустов стреляют по колёсам.

Меня ведь не рубли на гонку завели,
Меня просили: - Миг не проворонь ты!
Узнай, а есть предел там, на краю Земли?
И можно ли раздвинуть горизонты?

	Наматываю мили на кардан.
	И пулю в скат влепить себе не дам.
	Но тормоза отказывают. Кода!
	Я горизонт промахиваю с хода!

Грезится мне наяву или в бреде,
Как корабли уплывают!
Только своих я не вижу на рейде —
Или они забывают?

Или уходят они в эти страны
Лишь для того, чтобы смыться,
И возвращаются в Наши Романы,
Чтоб на секунду забыться,

Чтобы сойти в той закованной спальне —
Слушать ветра в перелесье,
Чтобы похерить весь рейс этот дальний —
Вновь оказаться в Одессе.

Слушайте, вы! Ну кого же мы судим
И для чего так поёмся?
Знаете вы? Эти грустные люди
Сдохнут — и мы испечёмся!

	Зря ты, Ванечка, бредешь
	  Вдоль оврага.
	На пути - каменья сплошь,-
	Резвы ножки обобьешь,
	  Бедолага!

	Тело в эдакой ходьбе
	  Ты измучил,
	А и, кажется, себе
	  Сам наскучил.

	Стал на беглого похож
	  	Аль на странничка,-
	Может, сядешь, отдохнешь,
	  	Ваня-Ванечка?!
	  	Ваня!

	Что, Ванюша, путь трудней?
	  Хворь напала?
	Вьется тропка меж корней,
	До конца пройти по ней -
	  Жизни мало.

	Славно, коль судьбу узнал
	  Распрекрасну,
	Ну а вдруг коней загнал
	  Понапрасну?!

	Али вольное житье
	  	Слаще пряничка?
	Ах ты, горюшко мое,
	  	Ваня-Ванечка!
	  	Ваня!

	Ходят слухи, будто сник
	  Да бедуешь,
	Кудри сбросил - как без них? -
	Сыт ли ты или привык -
	  Голодуешь?

	Хорошо ли бобылем
	  Да без крова?
	Это, Ваня, непутем,
	  Непутево!

	Горемычный мой, дошел
	  	Ты до краюшка!
	Тополь твой уже отцвел,
	  	Ваня-Ванюшка!
	  	Ваня!

	Давно, в эпоху мрачного язычества,
	Огонь горел исправно, без помех,-
	А ныне, в век сплошного электричества,
	Шабашник - самый главный человек.

		Нам внушают про проводку,
		А нам слышится - про водку;
		Нам толкуют про тройник,
		А мы слышим: "на троих".

			Клиент, тряхни своим загашником
			И что нас трое - не забудь,-
			Даешь отъявленным шабашникам
			Чинить электро-что-нибудь!

	У нас теперь и опыт есть, и знание,
	За нами невозможно усмотреть,-
	Нарочно можем сделать замыкание,
	Чтоб без работы долго не сидеть.

	И мы - необходимая инстанция,
	Нужны, как выключателя щелчок,-
	Вам кажется: шалит электростанция -
	А это мы поставили "жучок"!

	"Шабашэлектро" наш нарубит дров еще,
	С ним вместе - дружный смежный "Шабашгаз".
	Шабашник - унизительное прозвище,
	Но что-то не обходятся без нас!

	- Ой, Вань, гляди, какие клоуны!
	Рот - хоть завязочки пришей...
	Ой, до чего, Вань, размалеваны,
	И голос - как у алкашей!

		А тот похож - нет, правда, Вань,-
		На шурина - такая ж пьянь.
		Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь,-
            	   Я - вправду, Вань!

	- Послушай, Зин, не трогай шурина:
	Какой ни есть, а он - родня,-
	Сама намазана, прокурена -
	Гляди, дождешься у меня!

		А чем болтать - взяла бы, Зин,
		В антракт сгоняла в магазин...
		Что, не пойдешь? Ну, я - один,-
		Подвинься, Зин!..

	- Ой, Вань, гляди, какие карлики!
	В джерси одеты, не в шевьет,-
	На нашей пятой швейной фабрике
	Такое вряд ли кто пошьет.

		А у тебя, ей-богу, Вань,
		Ну все друзья - такая рвань
		И пьют всегда в такую рань
		Такую дрянь!

	- Мои друзья - хоть не в болонии,
	Зато не тащат из семьи,-
	А гадость пьют - из экономии:
	Хоть поутру - да на свои!

		А у тебя самой-то, Зин,
		Приятель был с завода шин,
		Так тот - вообще хлебал бензин,-
		Ты вспомни, Зин!..

	- Ой, Вань, гляди-кось - попугайчики!
	Нет, я, ей-богу, закричу!..
	А это кто в короткой маечке?
	Я, Вань, такую же хочу.

		В конце квартала - правда, Вань,-
		Ты мне такую же сваргань...
		Ну что "отстань", опять "отстань",
		Обидно, Вань!

	- Уж ты б, Зин, лучше помолчала бы -
	Накрылась премия в квартал!
	Кто мне писал на службу жалобы?
	Не ты?! Да я же их читал!

		К тому же эту майку, Зин,
		Тебе напяль - позор один.
		Тебе шитья пойдет аршин -
		Где деньги, Зин?..

	- Ой, Вань, умру от акробатиков!
	Гляди, как вертится, нахал!
	Завцеха наш - товарищ Сатиков -
	Недавно в клубе так скакал.

		А ты придешь домой, Иван,
		Поешь и сразу - на диван,
		Иль, вон, кричишь, когда не пьян..
		Ты что, Иван?

	- Ты, Зин, на грубость нарываешься,
	Все, Зин, обидеть норовишь!
	Тут за день так накувыркаешься...
	Придешь домой - там ты сидишь!

		Ну, и меня, конечно, Зин,
		Все время тянет в магазин,-
		А там - друзья... Ведь я же, Зин,
		Не пью один!

Я вышел ростом и лицом —
Спасибо матери с отцом;
С людьми в ладу — не понукал, не помыкал;
Спины не гнул —
прямым ходил,
И в ус не дул,
и жил как жил,
И голове своей руками помогал...

Бродяжил и пришёл домой
Уже с годами за спиной,
Висят года на мне — ни бросить, ни продать.
Но на начальника попал,
Который бойко вербовал,
И за Урал машины стал перегонять.

Дорога, а в дороге — МАЗ,
Который по уши увяз,
В кабине — тьма, напарник третий час молчит,
Хоть бы кричал, аж зло берёт:
Назад пятьсот,
пятьсот вперёд,
А он зубами "Танец с саблями" стучит!

Мы оба знали про маршрут,
Что этот МАЗ на стройках ждут.
А наше дело — сел, поехал. Ночь, полночь...
Ну надо ж так! Под Новый год!
Назад пятьсот,
пятьсот вперёд!
Сигналим зря — пурга, и некому помочь!

"Глуши мотор, — он говорит, —
Пусть этот МАЗ огнём горит!"
Мол видишь сам — тут больше нечего ловить.
Мол, видишь сам — кругом пятьсот,
И к ночи точно занесёт,
Так заровняет, что не надо хоронить!

Я отвечаю: "Не канючь!"
А он — за гаечный за ключ
И волком смотрит (он вообще бывает крут).
А что ему — кругом пятьсот,
И кто кого переживёт,
Тот и докажет, кто был прав, когда припрут!

Он был мне больше чем родня —
Он ел с ладони у меня,
А тут глядит в глаза — и холодно спине.
А что ему — кругом пятьсот,
И кто там после разберёт,
Что он забыл, кто я ему и кто он мне!

И он ушёл куда-то вбок.
Я отпустил, а сам прилёг,
Мне снился сон про наш "весёлый" наворот.
Что будто вновь — кругом пятьсот,
Ищу я выход из ворот,
Но нет его, есть только вход,
и то не тот.

...Конец простой: пришел тягач,
И там был трос, и там был врач,
И МАЗ попал, куда положено ему.
И он пришёл — трясётся весь...
А там — опять далёкий рейс,
Я зла не помню — я опять его возьму!

	Жил-был добрый дурачина-простофиля. 
	Куда его только черти не носили! 
	Но однажды, как назло,
				 повезло 
	И совсем в чужое царство занесло. 

	Слезы градом - так и надо 
	Простофиле! 
	Не усаживайся задом  
	На кобыле, 
	Ду-ра-чи-на! 

	Посреди большого поля, глядь: три стула! 
	Дурачину в область печени кольнуло. 
	Сверху надпись: "Для гостей", 
				"Для князей", 
	А над третьим - "Стул для царских кровей". 

	Вот на первый стул уселся  
	Простофиля, 
	Потому что от усердья 
	Обессилел,
	Ду-ра-чи-на... 

	Только к стулу примостился дурачина, 
	Сразу слуги принесли хмельные вина. 
	Дурачина ощутил 
			много сил, 
	Элегантно ел, кутил и шутил. 

	Погляди-ка, поглазей: 
	В буйной силе 
	Влез на стул для князей 
	Простофиля -
	Ду-ра-чи-на! 

	И сейчас же бывший добрый дурачина 
	Ощутил, что он - ответственный мужчина. 
	Стал советы подавать, 
				крикнул рать 
	И почти уже решил воевать. 

	Больше, больше руки грей, 
	Ежли в силе! 
	Влез на стул для царей  
	Простофиля - 
	Ду-ра-чи-на! 

	Сразу руки потянулися к печати, 
	Сразу топать стал ногами и кричати: 
 	- Будь ты князь, будь ты хоть 
					сам господь! - 
	Вот возьму и прикажу запороть!  

	Если б люди в сей момент  
	Рядом были, 
	Не сказали б комплимент 
	Простофиле - 
	Ду-ра-чи-не... 

	Но был добрый этот самый простофиля: 
	Захотел издать указ про изобилье. 
	Только стул подобных дел 
				не терпел: 
	Как тряхнет - и, ясно, тот не усидел. 

	И очнулся добрый малый  
	Простофиля, 
	У себя на сеновале - 
	В чем родили... 
	Ду-ра-чи-на!

Если б я был физически слабым -
Я б морально устойчивым был,-
Ни за что не ходил бы по бабам,
Алкоголю б ни грамма не пил!

Если б я был физически сильным -
Я б тогда - даже думать боюсь! -
Пил бы влагу потоком обильным,
Но... по бабам - ни шагу, клянусь!

Ну а если я средних масштабов -
Что же делать мне, как же мне быть? -
Не могу игнорировать бабов,
Не могу и спиртного не пить!

	Если я богат, как царь морской, 
	Крикни только мне:  "Лови блесну!"- 
	Мир подводный и надводный свой, 
	Не задумываясь, выплесну!

		Дом хрустальный на горе для нее. 
		Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
		Родники мои серебрянные, 
		Золотые мои россыпи!

	Если беден я, как пес, один, 
	И в дому моем шаром кати - 
	Ведь поможешь ты мне, господи! 
	Не позволишь жизнь скомкати...

		Дом хрустальный на горе для нее. 
		Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
		Родники мои серебрянные, 
		Золотые мои россыпи!

	Не сравнил бы я любую с тобой, 
	Хоть казни меня, расстреливай. 
	Посмотри, как я любуюсь тобой,-
	Как Мадонной Рафаэлевой!

		Дом хрустальный на горе для нее. 
		Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
		Родники мои серебрянные, 
		Золотые мои россыпи!

	Живет живучий парень Барри,
	Не вылезая из седла,
	По горло он богат долгами,
	Но если спросишь, как дела, -

		Поглаживая пистолет,
		Сквозь зубы процедит небрежно:
		"Пока еще законов нет,
		То только на него надежда!"

	Он кручен-верчен, бит о камни,
	Но все в порядке с головой.
	Ведь он - живучий парень Барри:
	Глоток воды - и вновь живой!

		Он, если нападут на след,
		Коня по гриве треплет нежно:
		"Погоня, брат. Законов нет -
		И только на тебя надежда!"

	Ваш дом горит - черно от гари,
	И тщетны вопли к небесам:
	При чем тут Бог - зовите Барри,
	Который счеты сводит сам!

		Сухим выходит он из бед,
		Хоть не всегда суха одежда.
		Пока в законах проку нет -
		У всех лишь на него надежда!

	Да, на руку он скор с врагами,
	А другу - словно талисман.
	Таков живучий парень Барри -
	Полна душа и пуст карман!

		Он вовремя найдет ответ,
		Коль свару заведет невежда,-
		Пока в стране законов нет,
		То только на себя надежда.

За меня невеста отрыдает честно, 
За меня ребята отдадут долги, 
За меня другие отпоют все песни, 
И, быть может, выпьют за меня враги. 

Не дают мне больше интересных книжек, 
И моя гитара - без струны, 
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже, 
И нельзя мне солнца, и нельзя луны. 

Мне нельзя на волю - не имею права, 
Можно лишь от двери - до стены, 
Мне нельзя налево, мне нельзя направо, 
Можно только неба кусок, можно только сны. 

Сны про то, как выйду, как замок мой снимут, 
Как мою гитару отдадут. 
Кто меня там встретит, как меня обнимут 
И какие песни мне споют?

Запретили все цари всем царевичам
Строго-настрого ходить по Гуревичам,
К Рабиновичам не сметь, тоже - к Шифманам,-
Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам.

В основном же речь идет за Гуревичей:
Царский род ну так и прет к ихней девичьей -
Там три дочки - три сестры, три красавицы -
За царевичей цари опасаются.

И Гуревичи всю жизнь озабочены:
Хоть живьем в гробы ложись из-за доченек!
Не устали бы про них песню петь бы мы,
Но назвали всех троих дочек ведьмами.

И сожгли всех трех цари их, умеючи,
И рыдали до зари все царевичи.
Не успел растаять дым костров еще,
А царевичи пошли к Рабиновичам.

Там три дочки - три сестры, три красавицы -
И опять, опять цари опасаются.
Ну, а Шифманы смекнули - и Жмеринку
Вмиг покинули,- махнули в Америку.

Здесь сидел ты, Валет,
Тебе счастия нет,
Тебе карта всегда не в цвет.
Наши общие дни
Ты в душе сохрани
И за карты меня, и за карты меня извини!

На воле теперь вы меня забываете,
Вы порасползлись все по семьям в дома.
Мои товарищи, по старой памяти
Я с вами веду разговор по душам.

	Я скачу, но я скачу иначе,
	По полям, по лужам, по росе...
	Говорят: он иноходью скачет.
	Это значит иначе, чем все.

		Но наездник мой всегда на мне,-
		Стременами лупит мне под дых.
		Я согласен бегать в табуне,
		Но не под седлом и без узды!

	Если не свободен нож от ножен,
	Он опасен меньше, чем игла.
	Вот и я оседлан и стреножен.
	Рот мой разрывают удила.

		Мне набили раны на спине,
		Я дрожу боками у воды.
		Я согласен бегать в табуне,
		Но не под седлом и без узды!

	Мне сегодня предстоит бороться.
	Скачки! Я сегодня - фаворит.
	Знаю - ставят все на иноходца,
	Но не я - жокей на мне хрипит!

		Он вонзает шпоры в ребра мне,
		Зубоскалят первые ряды.
		Я согласен бегать в табуне,
		Но не под седлом и без узды.

	Пляшут, пляшут скакуны на старте,
	Друг на друга злобу затая,
	В исступленьи, в бешенстве, в азарте,
	И роняют пену, как и я.

		Мой наездник у трибун в цене,-
		Крупный мастер верховой езды.
		Ох, как я бы бегал в табуне,
		Но не под седлом и без узды.

	Нет! Не будут золотыми горы!
	Я последним цель пересеку.
	Я ему припомню эти шпоры,
	Засбою, отстану на скаку.

		Колокол! Жокей мой на коне,
		Он смеется в предвкушеньи мзды.
		Ох, как я бы бегал в табуне,
		Но не под седлом и без узды!

	Что со мной, что делаю, как смею -
	Потакаю своему врагу!
	Я собою просто не владею,
	Я придти не первым не могу!

		Что же делать? Остается мне
		Вышвырнуть жокея моего
		И скакать, как будто в табуне,
		Под седлом, в узде, но без него!

	Я пришел, а он в хвосте плетется,
	По камням, по лужам, по росе.
	Я впервые не был иноходцем,
	Я стремился выиграть, как все!

Каждому хочется малость погреться —
Будь ты хоть гомо, хоть тля.
В космосе шастали как-то пришельцы,
Вдруг — впереди Земля,

Наша родная Земля!

Быть может, окончился ихний бензин,
А может, заглохнул мотор,
Но навстречу им вышел какой-то кретин
И затеял отчаянный спор...

Нет бы — раскошелиться
И накормить пришельца...
Нет бы — раскошелиться,
А он не мычит не телится!

И неважно, что пришельцы
Не ели чёрный хлеб,
Но в их тщедушном тельце —
Огромный интеллект.

И мозгу у пришельцев —
Килограмм примерно шесть,
Ну а у наших предков —
Только челюсти и шерсть.

И нет бы — раскошелиться
И накормить пришельца...
Нет бы — раскошелиться,
А он не мычит не телится!

Обидно за предков!

Как по Волге-Матушке, по реке-кормилице,
Все суда с товарами, струги да ладьи.
И не надорвалася, и не притомилася -
Ноша не тяжелая, корабли свои.

Вниз по Волге плавая, прохожу пороги я
И гляжу на правые берега пологие.
Там камыш шевелится, поперек ломается,
Справа берег стелется, слева - поднимается.

Волга песни слышала хлеще, чем "Дубинушка",
В ней вода исхлестана пулями врагов.
И плыла по матушке наша кровь-кровинушка,
Стыла бурой пеною возле берегов.

Долго в воды пресные лились слезы строгие.
Берега отвесные, берега пологие,
Плакали, измызганы острыми подковами,
Но теперь зализаны злые раны волнами.

Что-то с вами сделалось, города старинные -
Там, где стены древние, на холмах кремли,
Словно пробудилися молодцы былинные
И, числом несметные, встали из земли.

Лапами грабастая, корабли стараются,
Тянут баржи с Каспия, тянут-надрываются,
Тянут, не оглянутся, и на версты многие
За крутыми тянутся берега пологие.

Конец спектакля. Можно напиваться!
И повод есть, и веская причина.
Конечно, тридцать, так сказать, — не двадцать,
Но и не сорок. Поздравляю, Нина!

Твой муж, пожалуй, не обидит мухи,
Твой сын... ещё не знаю, может, сможет.
Но я надеюсь — младший Золотухин
И славу, да и счастие умножит.

И да хранит Господь все ваши думки!
Вагон здоровья! Красоты хватает.
Хотелось потянуть тебя за ухо...
Вот всё. Тебя Высоцкий поздравляет.

	Мы браво и плотно сомкнули ряды,
	Как пули в обойме, как карты в колоде.
	Король среди нас, мы горды,
	Мы шествуем бодро при нашем народе!..

		Падайте лицами вниз, вниз,-
		Вам это право дано:
		Пред королем падайте ниц,-
		В слякоть и грязь - все равно!

	Нет-нет, у народа не трудная роль:
	Упасть на колени - какая проблема!-
	За все отвечает Король,
	А коль не Король, то тогда - Королева!

		Падайте лицами вниз, вниз,-
		Вам это право дано:
		Пред королем падайте ниц,-
		В слякоть и грязь - все равно!

Красное, зелёное,
жёлтое, лиловое,
Самое красивое — а на твои бока!
А если что дешёвое,
то — новое, фартовое,
А ты мне — только водку, ну и реже — коньяка.

Бабу ненасытную,
стерву неприкрытую,
Сколько раз я спрашивал: "Хватит ли, мой свет?"
А ты — всегда испитая,
здоровая, небитая —
Давала мене водку и кричала: "Ещё нет!"

На тебя, отраву, деньги
словно с неба сыпались
Крупными купюрами, "займом золотым",
Но однажды всыпались,
и, сколько мы ни рыпались, —
Всё прошло-исчезло, словно с яблонь белый дым.

А бог с тобой, с проклятою,
с твоею верной клятвою
О том, что будешь ждать меня ты долгие года,
А ну тебя, патлатую,
тебя саму и мать твою!
Живи себе как хочешь — я уехал навсегда!

Кто старше нас на четверть века, тот
Уже постиг и близости и дали.
Им повезло - и кровь, и дым, и пот
Они понюхали, хлебнули, повидали,
Прошли через бригаду или взвод.

И ехали в теплушках - не в тепле -
На стройки, на фронты и на рабфаки.
Они ходили в люди по земле
И в штыковые жесткие атаки.

То время эшелонное прошло -
В плацкартах едем, травим анекдоты...
Мы не ходили - шашки наголо,
В отчаяньи не падали на доты.

И все-таки традиция живет:
Взяты не все вершины и преграды,-
Не потому ли летом каждый год
Идем в студенческие наши стройотряды
И сверх программы мы сдаем зачет.

Песок в глазах, в одежде и в зубах -
Мы против ветра держим путь на тракте,
На дивногорских каменных столбах
Хребты себе ломаем и характер.

Мы гнемся в три погибели - ну, что ж,
Такой уж ветер... Только, друг, ты знаешь,-
Зато ничем нас после не согнешь,
Зато нас на равнине не сломаешь!

Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живешь  в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.

	Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
	Пусть дождем опадают сирени -
	Все равно я отсюда тебя заберу
	Во дворец, где играют свирели.

Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света.
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.

	Пусть на листьях не будет росы поутру,
	Пусть луна с небом пасмурным в ссоре,-
	Все равно я отсюда тебя заберу
	В светлый терем с балконом на море.

В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно?
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно?

	Украду, если кража тебе по душе,-
	Зря ли я столько сил разбазарил?
	Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
	Если терем с дворцом кто-то занял!

Тропы ещё в антимир не протоптаны,
Но, как на фронте, держись ты!
Бомбардируем мы ядра протонами,
Значит мы антиллеристы.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке,
Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —
На волю пустим джинна из бутылки!

Тесно сплотились коварные атомы —
Ну-ка, попробуй, прорвись ты!
Живо, по коням! В погоню за квантами!
Значит мы каванталеристы.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке,
Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —
На волю пустим джинна из бутылки!

Пусть не поймаешь нейтрино за бороду
И не посадишь в пробирку,
Но было бы здорово, чтоб Понтекорво
Взял его крепче за шкирку.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке,
Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —
На волю пустим джинна из бутылки!

Жидкие, твёрдые, газообразные —
Просто, понятно, вольготно!
А с этою плазмой дойдёшь до маразма, и
Это довольно почётно.

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке,
Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра —
На волю пустим джинна из бутылки!

Молодо-зелено. Древность — в историю!
Дряхлость — в архивах пылится!
Даёшь эту общую эту теорию
Элементарных частиц нам!

Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке,
Мы тайны эти скоро вырвем у ядра —
На волю пустим джинна из бутылки!

Я раззудил плечо. Трибуны замерли,
Молчанье в ожидании храня.
Эх, что мне мой соперник - Джон ли, Крамер ли! -
Рекорд уже в кармане у меня.

Заметано, заказано, заколото!
Мне кажется, я следом полечу,
Но мне нельзя, ведь я - метатель молота.
Приказано метать - и я мечу.

Эх, жаль, что я мечу его в Италии!
Я б дома кинул молот без труда.
Ужасно далеко, куда подалее,
И лучше, если б раз - и навсегда!

Я был кузнец, ковал на наковальне я,
Сжимал свой молот и всегда мечтал
Закинуть бы его куда подалее,
Чтобы никто его не разыскал!

Я против восхищения повального,
Но я надеюсь, года не пройдет,
Я все же зашвырну в такую даль его,
Что и судья с ищейкой не найдет.

А вот сейчас, как все и ожидали, я
Опять его метнул себе во вред
Ужасно далеко, куда подалее!..
Так в чем успеха моего секрет?

Вокруг меня корреспонденты бесятся,
- Мне помогли,- им отвечаю я,-
Подняться по крутой спортивной лестнице
Мой коллектив, мой тренер и семья.

	В который раз лечу Москва-Одесса - 
	Опять не выпускают самолет. 
	А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса, 
	Надежная, как весь гражданский флот.

		Над Мурманском - ни туч, ни облаков, 
		И хоть сейчас лети до Ашхабада. 
		Открыты Киев, Харьков, Кишинев, 
		И Львов открыт, но мне туда не надо.

	Сказали мне: - Сегодня не надейся, 
	Не стоит уповать на небеса.
	И вот опять дают задержку рейса на Одессу - 
	Теперь обледенела полоса.

		А в Ленинграде с крыши потекло, 
		И что мне не лететь до Ленинграда? 
		В Тбилиси - там все ясно и тепло, 
		Там чай растет, но мне туда не надо.

	Я слышу - ростовчане вылетают! 
	А мне в Одессу надо позарез, 
	Но надо мне туда, куда три дня не принимают 
	И потому откладывают рейс.

		Мне надо, где сугробы намело, 
		Где завтра ожидают снегопада. 
		А где-нибудь все ясно и светло, 
		Там хорошо, но мне туда не надо!

	Отсюда не пускают, а туда не принимают, 
	Несправедливо, муторно, но вот - 
	Нас на посадку скучно стюардесса приглашает, 
	Похожая на весь гражданский флот.

		Открыли самый дальний закуток, 
		В который не заманят и награды. 
		Открыт закрытый порт Владивосток, 
		Париж открыт, но мне туда не надо.

	Взлетим мы - распогодится. Теперь запреты снимут. 
	Напрягся лайнер, слышен визг турбин. 
	Но я уже не верю ни во что - меня не примут, 
	У них найдется множество причин.

		Мне надо, где метели и туман, 
		Где завтра ожидают снегопада. 
		Открыты Лондон, Дели, Магадан,
		Открыли все, но мне туда не надо!

	Я прав - хоть плачь, хоть смейся, но опять задержка рейса,- 
	И нас обратно к прошлому ведет 
	Вся стройная, как ТУ, та стюардесса - мисс Одесса, 
	Доступная, как весь гражданский флот.

		Опять дают задержку до восьми, 
		И граждане покорно засыпают. 
		Мне это надоело, черт возьми, 
		И я лечу туда, где принимают!

На Филиппинах бархатный сезон,
Поклонники ушли на джонках в море,
Очухался маленько чемпион,
Про всё что надо высказался он
И укатил с почётом в санаторий.

Он не вышел ни званьем, ни ростом.
Нe за славу, нe за плату -
На свой, необычный манер
Он по жизни шагал над помостом -
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон - 
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - 
все равно не спасти...
Но должно быть, ему очень нужно пройти
четыре четверти пути.

И лучи его с шага сбивали,
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась - как две.
Крики "Браво!" его оглушали,
А литавры, а литавры -
Как обухом по голове!

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон - 
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - 
все равно не спасти...
Но теперь ему меньше осталось пройти -
уже три четверти пути.

"Ах как жутко, как смело, как мило!
Бой со смертью - три минуты!" -
Раскрыв в ожидании рты, 
Из партера глядели уныло
Лилипуты, лилипуты - 
Казалось ему с высоты.

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон - 
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - 
все равно не спасти...
Но спокойно,- ему остается пройти
всего две четверти пути!
	
Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым -
Такого попробуй угробь!
Не по проволоке над ареной,-
Он по нервам - нам по нервам -
Шел под барабанную дробь!

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон - 
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - 
все равно не спасти...
Но замрите,- ему остается пройти
не больше четверти пути!

Закричал дрессировщик - и звери
Клали лапы на носилки...
Но прост приговор и суров:
Был растерян он или уверен -
Но в опилки, но в опилки 
Он пролил досаду и кровь!

И сегодня другой
без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой  - 
упадет, пропадет!
Вправо, влево наклон - 
и его не спасти...
Но зачем-то ему тоже нужно пройти
четыре четверти пути!

Нет меня, я покинул Расею!
Мои девочки ходят в соплях.
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.

Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:
"Нет его, умотал, наконец!
Вот и пусть свои чуждые песни
Пишет там про Версальский дворец!"

Слышу сзади обмен новостями:
"Да не тот, тот уехал - спроси!"
"Ах, не тот?" - и толкают локтями,
И сидят на коленях в такси.

А тот, с которым сидел в Магадане,-
Мой дружок еще по гражданской войне,-
Говорит, что пишу ему : "Ваня,
Скучно, Ваня, давай, брат, ко мне!"

Я уже попросился обратно,
Унижался, юлил, умолял...
Ерунда! Не вернусь, вероятно,
Потому что и не уезжал.

Кто поверил - тому по подарку,
Чтоб хороший конец, как в кино,-
Забирай Триумфальную арку!
Налетай на заводы Рено!

Я смеюсь, умираю от смеха.
Как поверили этому бреду?
Не волнуйтесь, я не уехал.
И не надейтесь - не уеду!

О вкусах не спорят, есть тысяча мнений —
Я этот закон на себе испытал.
Ведь даже Эйнштейн — физический гений —
Весьма относительно всё понимал.

Оделся по моде, как требует век, —
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!.."
А я — тот же самый.

Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!

Набедренный пояс из шкуры пантеры.
О да! Неприлично! Согласен! Ей-ей!
Но так одевались все до нашей эры,
А до нашей эры им было видней.

Оделся по моде, как в каменный век, —
Вы скажете сами:
"Да это же просто другой человек!"
А я — тот же самый.

Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!

Оденусь — как рыцарь я после турнира:
Знакомые вряд ли узнают меня;
И крикну, как Ричард, я (в драме Шекспира):
"Коня мне! Полцарства даю за коня!"

Но вот усмехнётся и скажет сквозь смех
Ценитель упрямый:
"Да это же просто другой человек!"
А я — тот же самый.

Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!

Вот трость, канотье — я из нэпа. Похоже?
Не надо оваций — к чему лишний шум?
Ах, в этом костюме узнали? Ну что же —
Тогда я одену последний костюм.

Долой канотье, вместо тросточки — стек.
И шепчутся дамы:
"Да это же просто другой человек!"
А я — тот же самый.

Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!
Будьте же бдительны —
Всё относительно!
Всё-всё! Всё!

	Сколько слухов наши уши поражает!
	Сколько сплетен разъедает, словно моль!
	Ходят слухи, будто все подорожает,
					абсолютно,
	А особенно - поваренная соль.

		Словно мухи, тут и там,
		Ходят слухи по домам,
		А беззубые старухи
		Их разносят по умам,
		Их разносят по умам.

	- Слушай, слышал? Под землею город строют,
	Говорят, на случай ядерной войны...
	- Вы слыхали? Скоро бани все закроют
					повсеместно,
	Навсегда. И эти сведенья верны.

		Словно мухи, тут и там,
		Ходят слухи по домам,
		А беззубые старухи
		Их разносят по умам,
		Их разносят по умам.

	- А вы знаете? Мамыкина снимают!
	За разврат его, за пьянство, за дебош!
	И, кстати, вашего соседа забирают,
					негодяя, 
	Потому, что он на Берию похож.

		Словно мухи, тут и там,
		Ходят слухи по домам,
		А беззубые старухи
		Их разносят по умам,
		Их разносят по умам.

	- Ой, что деется! Вчера траншею рыли,
	Так откопали две коньячные струи!
	- Говорят, шпионы воду отравили
					самогоном. 
	Ну, а хлеб теперь из рыбьей чешуи.

		Словно мухи, тут и там,
		Ходят слухи по домам,
		А беззубые старухи
		Их разносят по умам,
		Их разносят по умам.

	И поют друг другу - шепотом ли, в крик ли.
	Слух дурной всегда звучит в устах кликуш.
	А к хорошим слухам люди не привыкли,
					почему-то
	Говорят, что это выдумки и чушь.

		Словно мухи, тут и там,
		Ходят слухи по домам,
		А беззубые старухи
		Их разносят по умам,
		Их разносят по умам.

	Закаленные во многих заварухах,
	Слухи ширятся, не ведая преград.
	Ходят сплетни, что не будет больше слухов
					абсолютно. 
	Ходят слухи, будто сплетни запретят.

		Но... словно мухи, тут и там,
		Ходят слухи по домам,
		А беззубые старухи
		Их разносят по умам,
		Их разносят по умам.

	Рвусь из сил и из всех сухожилий, 
	Но сегодня - опять, как вчера,- 
	Обложили меня, обложили, 
	Гонят  весело на номера.

	Из-за елей хлопочут двустволки - 
	Там охотники прячутся в тень. 
	На снегу кувыркаются волки, 
	Превратившись в живую мишень.

		Идет охота на волков, идет охота!
		На серых хищников - матерых и щенков. 
		Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. 
		Кровь на снегу и пятна красные флажков.

	Не на равных играют с волками 
	Егеря, но не дрогнет рука!
	Оградив нам свободу флажками, 
	Бьют уверенно, наверняка.

	Волк не может нарушить традиций. 
	Видно, в детстве, слепые щенки, 
	Мы, волчата, сосали волчицу 
	И всосали - "Нельзя за флажки!"

		Идет охота на волков, идет охота!
		На серых хищников - матерых и щенков. 
		Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. 
		Кровь на снегу и пятна красные флажков.

	Наши ноги и челюсти быстры. 
	Почему же - вожак, дай ответ - 
	Мы затравленно мчимся на выстрел 
	И не пробуем через запрет?

	Волк не должен, не может иначе! 
	Вот кончается время мое. 
	Тот, которому я предназначен, 
	Улыбнулся и поднял ружье. 

		Идет охота на волков, идет охота!
		На серых хищников - матерых и щенков. 
		Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. 
		Кровь на снегу и пятна красные флажков.

	Я из повиновения вышел 
	За флажки - жажда жизни сильней! 
	Только сзади я радостно слышал 
	Удивленные крики людей.

	Рвусь из сил, из всех сухожилий, 
	Но сегодня - не так, как вчера!
	Обложили меня, обложили, 
	Но остались ни с чем егеря!

		Идет охота на волков, идет охота!
		На серых хищников - матерых и щенков. 
		Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. 
		Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Еще ни холодов, ни льдин. 
Земля тепла. Красна калина. 
А в землю лег еще один 
На Новодевичьем мужчина. 

"Должно быть, он примет не знал, - 
Народец праздный суесловит, - 
Смерть тех из нас всех прежде ловит, 
Кто понарошку умирал." 

Коль так, Макарыч, - не спеши, 
Спусти колки, ослабь зажимы, 
Пересними, перепиши, 
Переиграй - останься живым. 

Но в слезы мужиков вгоняя, 
Он пулю в животе понес, 
Припал к земле, как верный пес. 
А рядом куст калины рос, 
Калина - красная такая... 

Смерть самых лучших намечает 
И дергает по одному. 
Такой наш брат ушел во тьму!... 
Не буйствует и не скучает. 

А был бы "Разин" в этот год. 
Натура где - Онега, Нарочь? 
Все печки-лавочки, Макарыч! 
Такой твой парень не живет. 

Вот после временной заминки, 
Рок процедил через губу: 
"Снять со скуластого табу 
За то, что видел он в гробу 
Все панихиды и поминки. 

Того, с большой душою в теле 
И с тяжким грузом на горбу, 
Чтоб не испытывал судьбу, 
Взять утром тепленьким с постели!" 

И после непременной бани, 
Чист перед богом и тверез, 
Взял да и умер он всерьез, 
Решительней, чем на экране.

"Змеи, змеи кругом — будь им пусто!" —
Человек в исступленье кричал.
И позвал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал.

И мангусты взялись за работу,
Не щадя ни себя, ни родных,
Выходили они на охоту
Без отгулов и без выходных.

И в пустынях, в степях и в пампасах
Даже дали наказ патрулям:
Игнорировать змей безопасных
И сводить ядовитых к нулям.

Приготовьтесь, сейчас будет грустно:
Человек появился тайком
И поставил силки на мангуста,
Объявив его вредным зверьком.

Он наутро пришёл, с ним собака,
И мангуста упрятал в мешок,
А мангуст отбивался, и плакал,
И кричал: "Я полезный зверёк!"

Но зверьков в переломах и в ранах
Всё швыряли в мешок, как грибы, —
Одуревших от боли в капканах,
Ну и от поворота судьбы.

И гадали они: в чём же дело,
Ну почему нас несут на убой?
И сказал им мангуст престарелый
С перебитой передней ногой,

Что, говорит, козы в Бельгии съели капусту,
Воробьи — рис в Китае с полей,
А в Австралии злые мангусты
Истребили полезнейших змей.

Это вовсе не дивное диво:
Раньше были полезны — и вдруг
Оказалось, что слишком ретиво
Истребляли мангусты гадюк.

Вот за это им вышла награда
От расчётливых наших людей,
Видно, люди не могут без яда,
Ну а значит — не могут без змей.

Всего один мотив
Доносит с корабля;
Один аккредитив -
На двадцать два рубля.

     А жить еще две недели,
     Работы - на восемь лет,-
     Но я докажу на деле,
     На что способен аскет!

Дежурная по этажу
Грозилась мне на днях,-
В гостиницу вхожу
Бесшумно - на руках.

     А жить еще две недели,
     Работы - на восемь лет,-
     Но я докажу на деле,
     На что способен аскет!

В столовой номер два
Всегда стоит кефир;
И мыслей полна голова,
И все - про загробный мир.

     А жить еще две недели,
     Работы - на восемь лет,-
     Но я докажу на деле,
     На что способен аскет!

Одну в кафе позвал,-
Увы, романа нет,-
Поел - и побежал,
Как будто в туалет.

     А жить еще две недели,
     Работы - на восемь лет,-
     Но я докажу на деле,
     На что способен аскет!

А пляжи все полны
Пленительнейших вдов,-
Но стыдно снять штаны:
Ведь я здесь с холодов.

     А жить еще две недели,
     Работы - на восемь лет,-
     Но я докажу на деле,
     На что способен аскет!

О проклятый Афон! -
Влюбился, словно тля,-
Беру последний фонд -
Все двадцать два рубля.

Пленительна, стройна,-
Все деньги на проезд,
Наверное, она
Сегодня их проест.

     А жить еще две недели,
     Работы - на восемь лет,-
     Но я докажу на деле,
     На что способен... скелет!

Долго Троя в положении осадном
Оставалась неприступною твердыней,
Но троянцы не поверили Кассандре —
Троя, может быть, стояла б и поныне.

Без умолку безумная девица
Кричала: "Ясно вижу Трою, павшей в прах!"
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.

И в ночь, когда из чрева лошади на Трою
Спустилась смерть (как и положено — крылата),
Над избиваемой безумною толпою
Кто-то крикнул: "Это ведьма виновата!"

Без умолку безумная девица
Кричала: "Ясно вижу Трою, павшей в прах!"
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.

И в эту ночь, и в эту смерть, и в эту смуту,
Когда сбылись все предсказания на славу,
Толпа нашла бы подходящую минуту,
Чтоб учинить свою привычную расправу.

Без умолку безумная девица
Кричала: "Ясно вижу Трою, павшей в прах!"
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.

Конец простой — хоть не обычный, но досадный:
Какой-то грек нашёл Кассандрину обитель
И начал пользоваться ей не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель.

Без умолку безумная девица
Кричала: "Ясно вижу Трою, павшей в прах!"
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.

Без запретов и следов, 
Об асфальт сжигая шины,
Из кошмара городов 
Рвутся за город машины,
И громоздкие, как танки, 
"Форды", "линкольны", "cелены",
Элегантные "мустанги", 
"Мерседесы", "cитроены".

	Будто знают - игра стоит свеч,
	Это будет как кровная месть городам!
	Поскорей, только б свечи не сжечь,
	Карбюратор, и что у них есть еще там.

И не видно полотна, 
Лимузины, лимузины...
Среди них, как два пятна, 
Две красивые машины,
Будто связанные тросом,
(А где тонко - там и рвется).
Акселераторам, подсосам 
Больше дела не найдется.

	Будто знают - игра стоит свеч,
	Только б вырваться - выплатят все по счетам.
	Ну, а может, он скажет ей речь
	На клаксоне, и что у них есть еще там.

Это скопище машин 
На тебя таит обиду.
Светло-серый лимузин! 
Не теряй ее из виду!
Впереди - гляди - разъезд! 
Больше риска, больше веры!
Опоздаешь! Так и есть!... 
Ты промедлил, светло-серый!

	Они знали - игра стоит свеч,
	А теперь - что ж сигналить рекламным щитам?
	Ну, а может гора ему с плеч
	Иль с капота, и что у них есть еще там.

Нет, развилка как беда, 
Стрелки врозь - и вот не здесь ты.
Неужели никогда 
Не сближают нас разъезды?
Этот сходится, один, 
И, врубив седьмую скорость,
Светло-серый лимузин 
Позабыл нажать на тормоз.

	Что ж, съезжаться, пустые мечты?
	Или это есть кровная месть городам?
	Покатились колеса, мосты
	И сердца, или что у них есть еще там.

На границе с Турцией или с Пакистаном —
Полоса нейтральная; а справа, где кусты, —
Наши пограничники с нашим капитаном,
А на левой стороне — ихние посты,

А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!

Капитанова невеста жить решила вместе —
Прикатила, говорит: "Милый!..", то да сё.
Надо ж хоть букет цветов подарить невесте:
Что за свадьба без цветов?! Пьянка — да и всё!

А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!

И к ихнему начальнику, точно по повестке,
Тоже баба прикатила — налетела блажь —
И тоже "милый" говорит, только по-турецки.
"Будет свадьба, — говорит, — свадьба — и шабаш!"

А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!

Наши пограничники — храбрые ребята!
Трое вызвались идти, а с ними капитан.
Разве ж знать они могли про то, что азиаты
Порешили в ту же ночь вдарить по цветам,

Ведь на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!

Пьян от запаха цветов капитан мертвецки,
Ну и ихний капитан тоже в доску пьян,
И повалился он в цветы, охнув по-турецки,
И, по-русски крикнув "...мать!", рухнул капитан.

А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!

Спит капитан — и ему снится,
Что открыли границу, как ворота в Кремле.
Ему и на фиг не нужна была чужая заграница —
Он пройтиться хотел по ничейной земле.
Почему же нельзя? Ведь земля-то — ничья,
Ведь она — нейтральная!

А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!

		Мяч затаился в стриженой траве.
		Секунда паузы на поле и в эфире...
		Они играют по системе "дубль-вe",-
		А нам плевать, у нас - "четыре-два-четыре".

	Ох, инсайд! Для него - что футбол, что балет,
	И всегда он играет по правому краю,-
	Справедливости в мире и на поле нет -
	Потому я всегда только слева играю.

		Мяч затаился в стриженой траве.
		Секунда паузы на поле и в эфире...
		Они играют по системе "дубль-вe",-
		А нам плевать, у нас - "четыре-два-четыре".

	Вот инсайд гол забил, получив точный пас.
	Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге,-
	Не могу: меня тренер поставил в запас,
	А ему сходят с рук перебитые ноги.

		Мяч затаился в стриженой траве.
		Секунда паузы на поле и в эфире...
		Они играют по системе "дубль-вe",-
		А нам плевать, у нас - "четыре-два-четыре".

	Ничего! Я немножечко повременю,
	И пускай не дают от команды квартиру -
	Догоню, я сегодня его догоню,-
	Пусть меня не заявят на первенство миру.

		Мяч затаился в стриженой траве.
		Секунда паузы на поле и в эфире...
		Они играют по системе "дубль-вe",-
		А нам плевать, у нас - "четыре-два-четыре".

	Ничего! После матча его подожду -
	И тогда побеседуем с ним без судьи мы,-
	Пропаду, чует сердце мое - попаду
	Со скамьи запасных на скамью подсудимых.

		Мяч затаился в стриженой траве.
		Секунда паузы на поле и в эфире...
		Они играют по системе "дубль-вe",-
		А нам плевать, у нас - "четыре-два-четыре".

На судне бунт, над нами чайки реют!
Вчера из-за дублонов золотых
Двух негодяев вздёрнули на рею,
Но мало — надо было четверых.

Ловите ветер всеми парусами!
Чего гадать, любой корабль — враг!
Удача — миф, но эту веру сами
Мы создали, поднявши чёрный флаг!

Катился ком по кораблю от бака,
Забыто всё: и честь, и кутежи.
И, подвывая будто бы от страха,
Они достали длинные ножи.

Ловите ветер всеми парусами!
Чего гадать, любой корабль — враг!
Удача — здесь, и эту веру сами
Мы создали, поднявши чёрный флаг!

Уж двое в капитана пальцем тычут:
Достать его — и им не страшен чёрт!
Но капитан вчерашнюю добычу
При всей команде выбросил за борт.

Ловите ж ветер всеми парусами!
Чего гадать, любой корабль — враг!
Удача — миф, и эту веру сами
Мы создали, поднявши чёрный флаг!

Но вот волна, подобная надгробью,
Всё скрыла, с горла сброшена рука...
Бросайте ж за борт всё, что пахнет кровью, —
Поверьте, что цена невысока!

Ловите ж ветер всеми парусами!
Чего гадать, любой корабль — враг!
Удача — миф, и эту веру сами
Мы создали, поднявши чёрный флаг!

Как во смутной волости
Лютой, злой губернии
Выпадали молодцу
Всё шипы да тернии.

Он обиды зачерпнул,
зачерпнул
Полные пригоршни,
Ну а горе, что хлебнул, —
Не бывает горше.

Пей отраву хоть залейся —
Благо денег не берут.
Сколь верёвочка ни вейся —
Всё равно совьёшься в кнут!

Гонит неудачников
По миру с котомкою,
Жизнь текёт меж пальчиков
Паутинкой тонкою.

А которых повело,
повлекло
По лихой дороге —
Тех ветрами сволокло
Прямиком в остроги.

Тут на милость не надейся —
Стиснуть зубы да терпеть!
Сколь верёвочка ни вейся —
Всё равно совьёшься в плеть!

Ах, лихая сторона,
Сколь в тебе ни рыскаю —
Лобным местом ты красна
Да верёвкой склизкою!

А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Эх, досада, мать честна! —
Ни пожить, ни выжить!

Ты не вой, не плачь, а смейся —
Слёз-то нынче не простят.
Сколь верёвочка ни вейся —
Всё равно укоротят!

Ночью думы муторней.
Плотники не мешкают —
Не успеть к заутрене:
Больно рано вешают.

Ты об этом не жалей,
не жалей —
Что тебе отсрочка?!
На верёвочке твоей
Нет ни узелочка!

Лучше ляг да обогрейся —
Я, мол, казни не просплю...
Сколь верёвочка ни вейся —
А совьёшься ты в петлю!

В тиши перевала,
где скалы ветрам не помеха,
помеха,
На кручах таких, на какие никто не проник,
никто не проник,
Жило-поживало
весёлое горное,
горное эхо,
Оно отзывалось на крик —
человеческий крик.

Когда одиночество комом подкатит под горло,
под горло
И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадёт,
в обрыв упадёт,
Крик этот о помощи эхо подхватит,
подхватит проворно,
Усилит и бережно в руки своих донесёт.

Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,
и зелья,
Чтоб не был услышан никем этот топот и храп,
топот и храп,
Пришли умертвить, обеззвучить живое,
живое ущелье.
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал,
никто не слыхал.
К утру расстреляли притихшее горное,
горное эхо —
И брызнули слёзы, как камни, из раненых скал...

Это был воскресный день - и я не лазил по карманам:
В воскресенье - отдыхать,- вот мой девиз.
Вдруг - свисток, меня хватают, обзывают хулиганом,
А один узнал - кричит: "Рецидивист!"

	"Брось, товарищ, не ершись,
	Моя фамилия - Сергеев,-
	Ну, а кто рецидивист -
	Так я ж понятья не имею".

Это был воскресный день, но мусора не отдыхают:
У них тоже - план давай, хоть удавись,-
Ну а если перевыполнят, так их там награждают -
На вес золота там вор-рецидивист.

	С уваженьем мне: "Садись! -
	Угощают "Беломором". -
	Значит, ты - рецидивист?
	Распишись под протоколом!"

И это был воскресный дань, светило солнце как бездельник,
И все люди - кто с друзьями, кто с семьей,-
Ну а я сидел скучал, как в самый грустный понедельник:
Мне майор попался очень деловой.

	"Сколько раз судились вы?"
	"Плохо я считать умею!"
	"Но все же вы - рецидивист?"
	"Да нет, товарищ, я - Сергеев".

Это был воскресный день - а я потел, я лез из кожи,-
Но майор был в математике горазд:
Он чего-то там сложил, потом умножил, подытожил -
И сказал, что я судился десять раз.

	Подал мне начальник лист -
	Расписался как умею -
	Написал: "Рецидивист
	По фамилии Сергеев".

Это был воскресный день, я был усталым и побитым,-
Но одно я знаю, одному я рад:
В семилетний план поимки хулиганов и бандитов
Я ведь тоже внес свой очень скромный вклад!

"Рядовой Борисов!" — "Я!" — "Давай, как было дело!" —
"Я держался из последних сил:
Дождь хлестал, потом устал, потом уже стемнело...
Только — я его предупредил!

На первый окрик "Кто идёт?" он стал шутить,
На выстрел в воздух закричал: "Кончай дурить!"
Я чуть замешкался, и не вступая в спор,
Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор". —

"Бросьте, рядовой, давайте правду — вам же лучше!
Вы б его узнали за версту..." —
"Был туман... узнать не мог... темно, на небе тучи...
Кто-то шёл — я крикнул в темноту.

На первый окрик "Кто идёт?" он стал шутить,
На выстрел в воздух закричал: "Кончай дурить!"
Я чуть замешкался, и не вступая в спор,
Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор". —

"Рядовой Борисов, — снова следователь мучил, —
Попадёте вы под трибунал!" —
"Я был на посту — был дождь, туман, и были тучи, —
Снова я упрямо повторял. —

На первый окрик "Кто идёт?" он стал шутить,
На выстрел в воздух закричал: "Кончай дурить!"
Я чуть замешкался, и не вступая в спор,
Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор".

...Год назад — а я обид не забываю скоро —
В шахте мы повздорили чуток...
Правда по душам не получилось разговора:
Нам мешал отбойный молоток.

На крик души "Оставь её!" он стал шутить,
На мой удар он закричал: "Кончай дурить!"
Я чуть замешкался — я был обижен, зол, —
Чинарик выплюнул, нож бросил и ушёл.

Счастие моё, что оказался он живучим!..
Ну а я — я долг свой выполнял.
Правда ведь, был дождь, туман, по небу плыли тучи...
По уставу — правильно стрелял!

На первый окрик "Кто идёт?" он стал шутить,
На выстрел в воздух закричал: "Кончай дурить!"
Я чуть замешкался, и не вступая в спор,
Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор.

А ну-ка бей-ка, кому не лень.
Вам жизнь копейка, а мне мишень.
Который в фетрах, давай на спор:
Я - на сто метров, а ты - в упор.

Не та раскладка, но я не трус.
Итак, десятка - бубновый туз!
Ведь ты же на спор стрелял в упор,
Но я ведь снайпер, а ты тапер.

Куду вам деться? Мой выстрел - хлоп,
Девятка в сердце, десятка в лоб!
И черной точкой на белый лист
Легла та ночка на мою жизнь.

Сегодня не слышно биенье сердец —
Оно для аллей и беседок.
Я падаю, грудью хватая свинец,
Подумать успев напоследок:

"На этот раз мне не вернуться,
Я ухожу — придёт другой".
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!

Вот кто-то, решив: "После нас — хоть потоп",
Как в пропасть шагнул из окопа.
А я для того свой покинул окоп,
Чтоб не было вовсе потопа.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землёй.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!

Кто сменит меня, кто в атаку пойдёт?
Кто выйдет к заветному мосту?
И мне захотелось — пусть будет вон тот,
Одетый во всё не по росту.

Я успеваю улыбнуться,
Я видел, кто бредёт за мной.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!

Разрывы глушили биенье сердец,
Моё же мне громко стучало,
Что всё же конец мой — ещё не конец:
Конец — это чьё-то начало.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землёй.
Мы не успели, не успели, не успели,
не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!

	- Товарищи ученые! Доценты с кандидатами! 
	Замучились вы с иксами, запутались в нулях! 
	Сидите, разлагаете молекулы на атомы, 
	Забыв, что разлагается картофель на полях. 

	Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь 
	И корни извлекаете по десять раз на дню. 
	Ох, вы там добалуетесь! Ох, вы доизвлекаетесь, 
	Пока сгниет, заплесневет картофель на корню!

		Автобусом до Сходни доезжаем,
		А там - рысцой, и не стонать!
		Небось картошку все мы уважаем,
		Когда с сольцой ее намять!

	Вы можете прославиться почти на всю Европу, коль
	С лопатами проявите здесь свой патриотизм.
	А то вы всем кагалом там набросились на опухоль,
	Собак ножами режете, а это - бандитизм.

	Товарищи ученые, кончайте поножовщину.
	Бросайте ваши опыты, гидрит и ангидрит!
	Садитесь вон в полуторки, валяйте к нам, в Тамбовщину,
	А гамма-излучение денек повременит.

		Автобусом к Тамбову подъезжаем,
		А там - рысцой, и не стонать!
		Небось картошку все мы уважаем,
		Когда с сольцой ее намять!

	К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми.
	Мы славно здесь разместимся, и скажете потом,
	Что бог, мол, с ними, с генами! Бог с ними, с хромосомами!
	Мы славно поработали и славно отдохнем.

	Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные,
	Ньютоны ненаглядные, любимые до слез!
	Ведь лягут в землю общую остатки наши бренные,
	Земле - ей все едино: апатиты и навоз.

		Автобусом до Сходни доезжаем,
		А там - рысцой, и не стонать!
		Небось картошку все мы уважаем,
		Когда с сольцой ее намять!

	Так приезжайте, милые, рядами и колоннами.
	Хотя вы все там химики и нет на вас креста,
	Но вы ж там все задохнетесь, за синхрофазотронами, -
	А здесь места отличные, воздушные места!

	Товарищи ученые! Не сумневайтесь, милые:
	Коль что у вас не ладится - ну, там, не тот aффект, -
	Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами,
	Денечек покумекаем - и выправим дефект.

	У нас вчера с позавчера
		шла спокойная игра -
	Козырей в колоде каждому хватало,
	И сходились мы на том,
		что, оставшись при своем,
	Расходились, а потом - давай сначала!

		Но вот явились к нам они - сказали: "Здрасьте!".
		Мы их не ждали, а они уже пришли...
		А в колоде как-никак - четыре масти,-
		Они давай хватать тузы и короли!

	И пошла у нас с утра
		неудачная игра,-
	Не мешайте и не хлопайте дверями!
	И шерстят они нас в пух -
		им успех, а нам испуг,-
	Но тузы - они ведь бьются козырями!

		Но вот явились к нам они - сказали: "Здрасьте!".
		Мы их не ждали, а они уже пришли...
		А в колоде козырей - четыре масти,-
		Они давай хватать тузы и короли!

	Шла неравная игра -
		одолели шулера,-
	Карта прет им, ну а нам - пойду покличу!
	Зубы щелкают у них -
		видно, каждый хочет вмиг
	Кончить дело - и начать делить добычу.

		Но вот явились к нам они - сказали: "Здрасьте!".
		Мы их не ждали, а они уже пришли...
		А в колоде козырей - четыре масти,-
		Они давай хватать тузы и короли!

	Только зря они шустры -
		не сейчас конец игры!
	Жаль, что вечер на дворе такой безлунный!..
	Мы плетемся наугад,
		нам фортуна кажет зад,-
	Но ничего - мы рассчитаемся с фортуной!

		Но вот явились к нам они - сказали: "Здрасьте!".
		Мы их не ждали, а они уже пришли...
		А в колоде козырей - четыре масти,-
		И нам достанутся тузы и короли!

В холода, в холода,  
От насиженных мест 
Нас другие зовут города, - 
Будь то Минск, будь то Брест. 
В холода, в холода... 

Неспроста, неспроста,  
От родных тополей 
Нас далекие манят места,- 
Будто там веселей. 
Неспроста, неспроста... 

Как нас дома ни грей,  
Не хватает всегда 
Новых встреч нам и новых друзей, - 
Будто с нами беда. 
Будто с ними - теплей... 

Как бы ни было нам  
Хорошо иногда, 
Возвращаемся мы по домам. 
Где же наша звезда? 
Может - здесь, может - там...

Целуя знамя в пропыленный шелк
И выплюнув в отчаянье протезы,
Фельдмаршал звал: "Вперед, мой славный полк!
Презрейте смерть, мои головорезы!"

И смятыми знаменами горды,
Воспалены талантливою речью,-
Одни стремились в первые ряды -
Расталкивая спины и зады,
И первыми ложились под картечью.

Хитрец - и тот, который не был смел,-
Не пожелав платить такую цену,
Полз в задний ряд - но там не уцелел:
Его свои же брали на прицел -
И в спину убивали за измену.

Сегодня каждый третий - без сапог,
Но после битвы - заживут, как крезы,-
Прекрасный полк, надежный, верный полк -
Отборные в полку головорезы!

А третьи средь битвы и беды
Старались сохранить и грудь и спину,
Не выходя ни в первые ряды,
Ни в задние,- но как из-за еды,
Дрались за золотую середину.

Они напишут толстые труды
И будут гибнуть в рамах, на картине,-
Те, что не вышли в первые ряды,
Но не были и сзади - и горды,
Что честно прозябали в середине.

Уже трубач без почестей умолк,
Не слышно меди, только звон железа,
Ах, славный полк, надежный верный полк,
В котором сплошь одни головорезы.

Но нет, им честь знамен не запятнать,
Дышал фельдмаршал весело и ровно,-
Чтоб их в глазах потомков оправдать,
Он крикнул: "Кто-то должен умирать -
А кто-то должен выжить,- безусловно!"

И нет звезды тусклее, чем у них,-
Уверенно дотянут до кончины,
Скрываясь за отчаянных и злых
Последний ряд оставив для других -
Умеренные люди середины.

...В грязь втоптаны знамена, смятый шелк,
Фельдмаршальские жезлы и протезы.
Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк,
В котором сплошь одни головорезы?

Что же ты, зараза, бровь себе подбрила,
Ну для чего надела, падла, синий свой берет!
И куда ты, стерва, лыжи навострила -
От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет!

Знаешь ты, что я души в тебе не чаю,
Для тебя готов я днем и ночью воровать,-
Но в последне время чтой-то замечаю,
Что ты стала м[и]не слишком часто изменять.

Если это Колька или даже Славка -
Супротив товарищев не стану возражать,
Но если это Витька с Первой Перьяславки -
Я ж тебе ноги обломаю, в бога душу мать!

Рыжая шалава, от тебя не скрою:
Если ты и дальше будешь свой берет носить -
Я тебя не трону, а в душе зарою
И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть.

А настанет лето - ты еще вернешься,
Ну а я себе такую бабу отхвачу,
Что тогда ты, стерва, от зависти загнешься,
Скажешь мне: "Прости!" - а я плевать не захочу!

Всего лишь час дают на артобстрел. 
Всего лишь час пехоте передышки. 
Всего лишь час до самых главных дел: 
Кому - до ордена, ну, а кому - до "вышки". 

За этот час не пишем ни строки. 
Молись богам войны - артиллеристам! 
Ведь мы ж не просто так, мы - штрафники. 
Нам не писать: "Считайте коммунистом". 

Перед атакой - водку? Вот мура! 
Свое отпили мы еще в гражданку. 
Поэтому мы не кричим "ура!", 
Со смертью мы играемся в молчанку. 

У штрафников один закон, один конец - 
Коли-руби фашистского бродягу! 
И если не поймаешь в грудь свинец, 
Медаль на грудь поймаешь "За отвагу". 

Ты бей штыком, а лучше бей рукой - 
Оно надежней, да оно и тише. 
И ежели останешься живой, 
Гуляй, рванина, от рубля и выше! 

Считает враг - морально мы слабы. 
За ним и лес, и города сожжены. 
Вы лучше лес рубите на гробы - 
В прорыв идут штрафные батальоны! 

Вот шесть ноль-ноль, и вот сейчас - обстрел. 
Ну, бог войны! Давай - без передышки! 
Всего лишь час до самых главных дел: 
Кому - до ордена, а большинству - до "вышки".

	Экспресс Москва-Варшава, тринадцатое место,-
	В приметы я не верю - приметы ни при чем:
	Ведь я всего до Минска, майор - всего до Бреста,-
	Толкуем мы с майором, и каждый - о своем.

		Я ему про свои неполадки,
		Но ему незнакома печаль:
		Материально - он в полном порядке,
		А морально... Плевать на мораль!

	Майор неразговорчив - кончал войну солдатом,-
	Но я ему от сердца - и потеплел майор.
	Но через час мы оба пошли ругаться матом,
	И получился очень конкретный разговор.

	Майор чуть-чуть не плакал, что снова уезжает,
	Что снова под Берлином еще на целый год:
	Ему без этих немцев своих забот хватает,-
	Хотя бы воевали, а то - наоборот...

	Майор сентиментален - не выдержали нервы:
	Жена ведь провожала,- я с нею говорил.
	Майор сказал мне после: "Сейчас не сорок первый,
	А я - поверишь, парень! - как снова пережил".

Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
Любимцу публики, рампы, руля.
Желаем дома, в лесу и в загранке
Удач, оптимизма, добра и рубля.
Юрий Любимов и его команда.

Ты ровно десять пятилеток в драке,
В бою за роли, время и блага.
Все Яковлевы — вечно забияки:
Ещё в войну повелевали "ЯКи"
И истребляли в воздухе врага!

Дела их — двояки и трояки,
Якшаться с ними славно и дружить.
Актёры — Яки, самолёты — "ЯКи",
И в Азии быки — всё те же яки...
Виват всем ЯКам — до ста лет им жить!

Желаем с честью выйти из виража и пьянки,
И пусть тебя минует беда, хула, молва...
ЯК-50, желают тебе друзья с Таганки
Счастливого полёта, как "ЯКу-42"!

Я был слесарь шестого разряда,
Я получки на ветер кидал,-
Получал я всегда сколько надо -
И плюс премию в каждый квартал.

Если пьешь,- понимаете сами -
Должен что-то иметь человек,-
Ну, и кроме невесты в Рязани,
У меня - две шалавы в Москве.

Шлю посылки и письма в Рязань я,
А шалавам - себя и вино,-
Каждый вечер - одно наказанье
И всю ночь - истязанье одно.

Вижу я, что здоровие тает,
На работе - все брак и скандал,-
Никаких моих сил не хватает -
И плюс премии в каждый квартал.

Синяки и морщины на роже,-
И сказал я тогда им без слов:
На фиг вас - мне здоровье дороже,-
Поищите других фраеров!..

Если б знали, насколько мне лучше,
Как мне чудно - хоть кто б увидал:
Я один пропиваю получку -
И плюс премию в каждый квартал!

Я любил и женщин и проказы:
Что ни день, то новая была,-
И ходили устные рассказы
Про мои любовные дела.

И однажды как-то на дороге
Рядом с морем - с этим не шути -
Встретил я одну из очень многих
На моем на жизненном пути.

А у ней - широкая натура,
А у ней - открытая душа,
А у ней - отличная фигура,-
А у меня в кармане - ни гроша.

Ну а ей - в подарок нужно кольца;
Кабаки, духи из первых рук,-
А взамен - немного удовольствий
От ее сомнительных услуг.

"Я тебе,- она сказала,- Вася,
Дорогое самое отдам!.."
Я сказал: "За сто рублей согласен,-
Если больше - с другом пополам!"

Женщины - как очень злые кони:
Захрипит, закусит удила!..
Может, я чего-нибудь не понял,
Но она обиделась - ушла.

...Через месяц улеглись волненья -
Через месяц вновь пришла она,-
У меня такое ощущенье,
Что ее устроила цена!

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.

Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или - когда все время против шерсти,
Или - когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово "честь" забыто,
И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья -
Нет жалости во мне и неспроста.
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
Обидно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.

Я скольжу по коричневой пленке,
Или это красивые сны...
Простыня на постели - в сторонке
Смята комом, огни зажжены.

Или просто погашены свечи...
Я проснусь - липкий пот и знобит,-
Лишь во сне долгожданные речи,
Лишь во сне яркий факел горит!

И усталым, больным каннибалом,
Что способен лишь сам себя есть,
Я грызу свои руки шакалом:
Это так, это всё, это есть!

Оторвите от сердца аорту,-
Сердце можно давно заменять.
Не послать ли тоску мою к черту...
Оторвите меня от меня!

Путь блестящий наш, смех и загадка -
Вот и время всех бледных времен.
Расплескалась судьба без остатка.
Кто прощает, тот не обречен!

Ты думаешь, что мне - не по годам,
Я очень редко раскрываю душу,-
Я расскажу тебе про Магадан -
Слушай!

Как я видел Нагайскую бухту
		да тракты,-
Улетел я туда не с бухты-
	барахты.

Однажды я уехал в Магадан -
Я от себя бежал, как от чахотки.
Я сразу там напился вдрабадан
Водки!

Но я видел Нагайскую бухту
	да тракты,-
Улетел я туда не с бухты-
	барахты.

За мной летели слухи по следам,
Опережая самолет и вьюгу,-
Я все-таки уехал в Магадан
К другу!

И я видел Нагайскую бухту
	да тракты,-
Улетел я туда не с бухты-
	барахты.

Я повода врагам своим не дал -
Не взрезал вену, не порвал аорту,-
Я взял да как уехал в Магадан,
К черту!

Я увидел Нагайскую бухту
	да тракты,-
Улетел я туда не с бухты-
	барахты.

Я, правда, здесь оставил много дам,-
Писали мне: "Все ваши дамы биты!"-
Ну что ж - а я уехал в Магадан,-
Квиты!

И я видел Нагайскую бухту
	да тракты,-
Улетел я туда не с бухты-
	барахты.

Когда подходит дело к холодам,-
Пусть это далеко, да и накладно,-
Могу уехать к другу в Магадан -
Ладно!

Ты не видел Нагайской бухту -
	дурак ты!
Улетел я туда не с бухты-
	барахты.

Всего стихотворений: 80