Наталия Васильевна Грушко (1891-1974)

Все стихотворения Наталии Грушко на одной странице

- Оглавление -

Золотыми удавами блики 
От курильниц скользят в сумрак ниш, 
В пенно-белой, прозрачной тунике 
Я курю с моим другом гашиш. 

Там, за окнами, город взволнован, 
Говорят -- в целом мире война... 
Бледный друг мой уже околдован, 
Я -- печальна и гневом пьяна. 

Тонут жизни ненужные звуки 
В древней сказке индийских ковров, 
Кто-то взял мои тонкие руки -- 
Это больше, чем страсть и любовь. 

И, дрожа, словно стебель ириса, 
И бледней чем его лепестки, 
Я ищу своего Озириса 
В глубине моей вечной тоски. 

В стране полунощной, где мертвые цветы
Венчают чьи-то тихие могилы,
Где нет людских шагов, лишь ветр гудет уныло,
Среди снегов почиешь мирно ты.
Живой меж мертвыми и мертвый меж живыми,
Ты шепчешь мне слова давно забытых рун,
И силюсь вспомнить я твое былое имя
И слышу тихий вздох и шепот — Гамаюн.

                     Анне Ахматовой

Как пустыня, ты мною печально любима,
Как пустыня, твоя беспощадна душа,
Ты стройна, словно струйка прозрачного дыма
                                Гашиша.

Твои губы душистей смолы эвкалипта,
А улыбка на них — ядовитей змеи,
Улыбалася так лишь царевна Египта
                                Ан-нэ-и.

Твои мысли нам, смертным, темны и неясны,
Их прочтут только в будущем — жрец или бог.
Я хочу умереть под стопою прекрасной
                                Твоих ног.

Я - маленькая балерина, 
Всегда нема, 
Но ярче скажет пантомима, 
Чем я сама. 
И мне сегодня, за кулисы, 
Прислал король -- 
Жемчужно-бледные ирисы 
И лакфиоль. 
И, затаив бессилье гнева, 
Полна угроз, 
Мне улыбнулась королева 
Улыбкой слез. 

На башне пробило двенадцать часов,
И подняла стража мосты.
Ах, замок наш крепок, супруг мой суров
Не вырвешься ты.

Супруг мой любовью и ревностью пьян.
Потупил он сумрачный взор;
С ним тайно шептался старик-капеллан,
Палач приготовил топор…

Я знаю, что буду томиться в аду,
Прости мне, Небесный Отец!
Я ходом подземным тебя проведу,
Прекрасный певец.

И верный мой паж оседлает коня
И ждать тебя будет в лесу,
Ты радость мою унесешь от меня,
Я — слезы твои унесу.

И буду я думать: где ступит твой конь,
Умрет, улыбаясь, трава.
И брошу я четки святые в огонь,
В очаг, где пылают дрова. 

Скучно в курильне... Народу немного; 
Старый матрос из Калькутты, да я. 
Будто случайно скрестились дороги 
Его и моя. 

Он полунаг -- здесь приличья так хрупки -- 
Щуря глаза, он бранит англичан, 
Маленький бой приготовил нам трубки, 
Маленький бой -- Ли-Ю-Чан. 

Полдень проносится в огненной пляске 
Где-то вблизи, за саманной стеной... 
Боже, как хочется счастья и ласки, 
Боже ты мой! 

Как надоело мотаться по свету: 
Токио -- Лондон, Москва и Париж. 
Нет, гениальней не сыщешь поэта, 
Чем вдохновенный гашиш. 

Скоро мы будем как древние боги, 
Старый матрос из Калькутты, да я. 
Скрестятся снова наши дороги 
В вечных садах небытья. 

Взлетают проворные пальцы.
Игла, словно жало, скользит,
И быстро ложится на пяльцы
Узором воздушная нить.
Над пяльцами жизни лениво —
Над мукой царя и раба,
Лукаво смеясь, прихотливо
Узоры выводит судьба.

О, королева Изабелла, 
Твой нежный, хрупкий виноград 
Хранит ревниво сказки тела 
И тонких пальцев аромат. 
 
Моя душа тебя узнала, 
Перешагнув за грань веков, 
Когда ты гроздья обрывала, 
Следя с улыбкой бой быков. 

Мне мнится -- корни винограда 
Питала гордых мавров кровь 
И горько плакала Гренада, 
Среди разрушенных дворцов. 

Иль инквизитор Торквемада, 
Еретиков послав на казнь, 
Вкушал от гроздий винограда, 
Нечистой совести боязнь. 

О, королева Изабелла, 
Твой нежный, хрупкий виноград 
Хранит ревниво сказки тела 
И тонких пальцев аромат. 

Вот ты ушел — и я страдаю,
И плачу, волю дав слезам,
Как по утерянному раю
Еговой изгнанный Адам.

Но ты вернешься — и с тобою
Так скучно, скучно будет мне,
Как с надоевшею женою
По восемнадцатой весне.

                              А......ой

Вся страсть, вся трепет, вся соблазны 
Ты, -- как весенняя земля, 
Когда, пьянея, ветер влажный 
Росой кропит ее поля. 

Твои ресницы будто травы -- 
Так шелковисты и нежны, 
Сквозь них, смеясь, глядят лукаво 
Фиалки глаз -- душа весны. 

И юных губ подснежник алый 
Меня слепит как солнца свет, 
Когда счастливая, устало, 
Ты вместо -- да, лепечешь: нет. 

Два раза повторил мое имя,
Просветлел и опять погас…
Неужели мы будем чужими
И на этот раз?
Ах, не знаю, кто мне дороже,
Ночь стала ярче дня…
Никола, угодник Божий,
Спаси меня!

    I

Милый мой -- лихой разбойник, 
Буйной шайки атаман. 
Променяла я повойник 
На турецкий ятаган. 
Но порой в ночи мне снится -- 
Терем девичий и мать, 
И душа в слезах томится, 
Но не смеет зарыдать. 

    II

Пусть метель бушует, пусть крепчает вьюга, 
Заметая след. 
В эту ночь, я снова поджидаю друга 
Через много лет. 
        
Атаманом шайки он гулял в Карпатах, 
Был грозой господ, 
За него молились здесь в крестьянских хатах, 
Он любил народ. 
        
И меня любил он -- молодо и смело, 
Весь огнем горел, 
Он любил за душу, он любил за тело, 
Просто -- как умел. 
        
А теперь, болтают, схвачен он войсками 
Лгут, не верю им -- 
Легче сладить курам с горными орлами 
Чем солдатам -- с ним. 
        
Пусть же злится ветер, пусть крепчает вьюга, 
Заметая след. 
В эту ночь, я снова поджидаю друга 
Через мною лет. 
        

День ненужный и хмурый скользит за окном,
Осень желтые листья срывает в саду,
Я раскинула карты — гадаю о нем,
Самовар загудел — накликает беду.

Карты лгут мне какой-то причудливый вздор —
Путь далекий, король с обручальным кольцом —
Ветер рвется из сада в поля на простор,
От порывов его содрогается дом.

Ах, упиться бы жизнью как старым вином,
Но кому же я сердце свое понесу?
Осень в окна стучится холодным дождем,
Да неясыть хохочет и плачет в лесу…

Твои духи -- мираж Востока, 
В них лень и солнечная тишь... 
Так, целомудренно-жестоко, 
Благоухает лишь гашиш. 

И снятся мне сады Китая, 
Его мистическая тишь, 
Склоненный профиль Дао-тая 
И в трубке тлеющий гашиш. 

Я - Ева, Жизнь, Начало всех Начал, 
И путь мой - путь борьбы, и лик мой - лик смиренья. 
Я сеяла мятеж и мир вела к спасенью, 
Иегова меня проклятьем увенчал... 
Я - Женщина, Начало всех Начал. 
        
Вот я иду в веках - то скорбная Агарь, 
То гордая Юдифь, с мечом в поднятой длани, 
И робок шепот мой, и клич мой - знамя брани, 
И палачи мои - то жалкий раб, то царь, 
А жертва - я сама, любовь моя - алтарь. 
        
Влачилась я в грязи и низвергала троны, 
И, юностью моей и нежностью пленен, 
Песнь Песней мне слагал премудрый Соломон, 
И плакали в садах и рощах анемоны... 
И вечность победил великой страсти стон. 
        
Влачилась в тюрьмах я и плакала в гареме, 
И мир бы потонул навек в моих слезах, 
Но родила Христа я в нищем Вифлееме, 
И ангелы хвалу мне пели в небесах. 

Я вся дышу печалью гнева,
Душа до края им полна.
Вкусив запретный плод от древа,
Я им на смерть осуждена,

В пылу страстей, в огне объятий,
Когда померкнут все слова,
Я слышу звук твоих проклятий,
Палач мудрейший Иегова.

Ты дал нам к вечности стремленье,
Нам, двум безумцам, полным сил,
Но в кубок страсти пресыщенье
Тоску и ужас уронил.

Муж мой -- царев воевода, 
Первый богач. 
Мне ли житье не свобода -- 
Ем я калач, 
Сплю на перине пуховой, 
Бисером шью, 
Муж все балует обновой 
Ладу свою. 
Гости привозят товары 
Прямо на двор: 
Шали, ковры из Бухары -- 
Хитрый узор: 
Вытканы горы да море. 
Зори встают, 
Волны шумят на просторе -- 
Так и бегут, 
Я погляжу и заплачу; 
Спросит -- молчу.... 
Эк, заганула задачу 
Воли хочу! 

За белой купой яблони
Влюбленные шаги,
Скорее, красна девица,
Беги от них, беги.

Он смех рассыплет золотом
Как звезды по реке,
Как мак в саду неполотом
Загрезишь ты в тоске.

Предзорними туманами
Сомненья погубя,
Метелью лепестковою
Засыплет он тебя.

И любо будет нежиться
На пьяном на цвету,
Отдав ему заветную
Девичью красоту. 

За мгновение счастья с тобой
Заплачу я тяжелой судьбой.
Дни позорно-темны, не смеются мечты.
Где же ты? Где же ты?

Презирать я тебя не могу,
А скажу: ненавижу, — солгу.
Засыпая, хочу тебя видеть во сне,
Но… не снишься ты мне.

Ранним утром, встречая зарю,
— Ближе смерть, — я смеясь говорю…
Ведь душа умерла… Дни уныло-пусты…
Плачу я… Где же ты? 

Иду тропинкою зеленой,
Леса шумят, как океан,
Я стала девочкой, влюбленной
В грозу, в себя, в ночной туман.

И снова кровь моя запела,
Глаза желаньями зажглись
И снова страсти жаждет тело
И сами косы расплелись.

О Мать-Земля, к груди любимой
В слезах прильну в бреду ночей,
И, слаще песни серафима,
Польется песнь любви моей.

Как печать, ты на сердце меня положи, 
И как перстень -- на руку твою. 
Что сильнее любви? Смерть равна ей? Скажи, 
Как потушишь ты ревность мою? 

Ведь любовь, это -- ад, -- Пламень яркий, большой, 
Как гасить его будешь? Возьмешь 
Необъятные воды пучины морской, 
Но водами его не зальешь. 

Кто богатства свои отдает за любовь, 
Тот отвергнут с презреньем... забыт... 
Но зажег мне возлюбленный юную кровь, 
И ему лишь шатер мой открыт. 

Черноокою гитаной
Встану я, перед тобой,
В пляске бурно-огневой
У холодного фонтана.
Вот ты прянул, весь дрожа,
Сжав кинжал рукою смуглой,
Кровь моя рубином круглым
Тихо падает с ножа.

Как лилии прозрачны, как вешний сон легки,
На полевую кашку садятся мотыльки.
Садятся шаловливо и пьют душистый мед,
Не ведая, что тут-то и смерть их стережет.

Бесшумно катит волны усталая река,
И в ней купают гривы седые облака.
Краснеет земляника под кочкою в тени,
Но пахнут мхом и тленьем израненные пни.

Сижу я у дороги, у самой у межи,
Кузнечики стрекочут в зеленой, сочной ржи,
А ветер по оврагам свистит, гудет в лесу,
О, как до Бога чистым я сердце донесу!

Как напев уныло-погребальный 
Над могилой только что зарытой, 
Голос твой глубокий и печальный 
Прозвучал в душе полуразбитой. 

Голос твой глубокий, и печальный, 
Как напевы арфы многострунной, 
Как на глади озера зеркальной 
Поцелуй тоскливый ночи лунной. 

Как на глади озера зеркальной 
Ветерок певучий в час рассвета, 
Голос твой глубокий и печатный 
Прозвучал и замер без ответа. 

Ты усни, отдавшись ласке,
Не моей, о нет…
Старой няни, певшей сказки
В прошлом, много лет.

«Ты, мой серенький котенок,
Козлик золотой.
Спи, мой сладкий, мой ребенок,
Спи, Господь с тобой».

В этой песне смысла мало,
Нет и красоты,
Но спокойней засыпала
В колыбели ты.

И теперь, когда страданья,
Душу истомят,
Не таи в груди рыданья,
Слез горючих яд.

И усни, отдавшись ласке,
Не моей, о нет,
Старой няни, певшей сказки
В прошлом, много лет. 

Конь копытом снег взрывает у ворот, 
Не меня ли там красавец стройный ждет. 
Ехать, что ли? -- Мне сегодня не до сна, 
Заговорщицей, смеясь, глядит луна. 

Под полозьями хрустит, скрипит снежок, 
Пробирается под полость холодок, 
Ясных глаз твоих темнеет синева, 
Цепенеют, обрываются слова. 

Светом призрачным забрызгана земля, 
Грозной далью расстилаются поля, 
Никуда нам не заказаны пути 
От себя лишь не уйти мне, не уйти... 

Сенокосили… На сносях я ходила,
Первого — Иванушку ждала.
Матушка-свекровка откосила
И в деревню ужинать пошла.

Я замешкалась, задумалась, присела
У пенька, а день идет к концу.
Истомилось, разомлело тело,
Пот ручьем катится по лицу.

Матушка-Владычица! Помилуй!
Ох, домой бы… Нету… Не могу…
Зарычала зверем что есть силы,
Завертелись копны на лугу…

Вечер-то приятный да погожий…
Родился Иванушка-сынок,
Странник шел дорогою, прохожий,
Услыхал — перевязал пупок.

Встала я — а солнце только село —
Вымыла младенчика в ручью,
Спеленала фартуком, согрела,
Спи, желанный… Баюшки-баю.

Улыбаясь толстыми губами,
Юный негр склонился предо мной,
Это было где-то в Иокогаме,
В тихий вечер пыльно-дождевой.

Лорд, мой муж, усталый и брюзгливый,
Процедил — он негритянский князь,
И на шлейфа моего извивы
Вдруг упала уличная грязь.

А когда расстались мы в отеле,
Чтоб друг друга встретить поутру,
Я шепнула: все мне надоели,
Негр, так негр — иначе я умру.

Лукавый китаец, с черной косой,
Ухмыляясь, подает вино,
В глубине его глаз что-то сверкнуло грозой,
И снова печально и темно.

В курильне нет ни души,
На полу циновки и грязь,
Движения китайца надменно-хороши,
Будто он древний, монгольский князь.

Опьянения не дает вино….
Бой, зачем ты здесь стоишь?
— Я думаю о том, как давно
Madame не курила гашиш.

Тянется легкий, таинственный дымок…
Забыты все знакомые слова…
Океан моих грез безгранично широк
И мечты — на нем острова.

Ах, сколько еще мне неведомых стран —
Тибет, Япония, Цейлон!
Гашиш мне даст много нирван
И как смерть глубокий сон.

Маленькая девочка бледная, больная 
Голодная собачка с звездною душой 
Милостыню просит, тщетно выжидая, 
Что подаст ей кто-то щедрою рукой. 
Маленькая девочка скажет, умирая: 
"Люди очень добры... Только... голод злой"... 
Маленькая девочка бледная, худая 
Голодная собачка с звездною душой. 

Как-то спуталось все, -- не вчера ли 
В Трианоне звучал менуэт, 
И украдкой мне принцы шептали: 
Да -- или нет? 

А сегодня -- смешно, мне, маркизе, 
Укрываться на поле, во ржи, 
И от верной служанки Элизы 
Вдруг узнать, что король в Conciergerie! 

И ночуя в убогой таверне, 
Средь солдат и свирепых мегер, 
Слушать пьяные выкрики черни, 
Разоренной и дикой как зверь... 

Ах, одну только мысль я лелею 
И, пока, не хочу умирать: 
Поскорей бы пробраться в Вандею -- 
Королевское знамя поднять! 

О, если б губ моих коснулся ты слегка
Своими тихими, влекущими устами,
Я застонала бы, как сонная река,
Когда полнощный вихрь склонится над водами.

Как знамя, радостно, тебя бы унесла
В пучину дивных грез и тайных откровений
И, умирая, Дню шепнула б тихо Мгла:
Ты знаешь — на земле родится новый гений…

Император, Клавдий мой, -- руина... 
Отчего же негодует Рим? 
Мессалина... Боги... Мессалина, 
Юлий Гай -- стал Цезарем твоим! 

Но когда я ночью выходила, 
Вся дрожа от страсти и тоски, 
В вечный Город, как Изида к Нилу, 
Все молчали -- даже старики... 

И украдкой строгие матроны 
Покидали сонный гинекей. 
До зари звучали страсти стоны, 
-- Мессалина... будь моей! 

Но теперь, у римлян нет надежды 
Мессалину встретить средь гетер, 
Никому из них она, как прежде, 
В Капитолий не откроет дверь. 

Вечный Рим, мне целовавший ноги 
Я боюсь, не вспыхнула б война 
Оттого что, -- праведные боги -- 
Оттого, что Гаю я верна! 

Эй, рабы! Беснуетесь вы! Что же? 
Не затем ли подняли вы вой, 
Что никто уж не разделит ложе 
С августейшей Цезаря женой? 

Снегом радостным и чистым
Путь задернула метель,
Будто пологом сребристым
Свеже-смятую постель.
 
И земля, полна смиренья.
Спит невинна и тиха,
Словно не было паденья,
Словно не было греха.

Мой верный пес свернулся у порога,
И щурит сонные, ленивые глаза,
За садом тянется пустынная дорога,
Вздыхает вдалеке усталая гроза.

Прибита пыль дождем, кой-где цветы примяты,
Но веселей глядит промокшая трава,
Задором радости ребяческой объята,
О чем-то шепчется болтливая листва.

А мне не по себе — в душе растет тревога,
Непрошенной слезой туманятся глаза —
За садом тянется пустынная дорога,
Вздыхает горестно усталая гроза.

              Наборщику

Мой неизвестный друг и брат,
Какие видишь ты картины,
Когда ложатся буквы в ряд
В рассказ причудливый и длинный.
 
Ты будешь первым, перед кем
Души моей раскрылись тайны,
И знаю я теперь, зачем
Ты подстерег мой взгляд случайный.
 
Нас только двое: ты и я,
Но бросим мы от края к краю,
В холодный хаос бытия,
Моих горящих песен стаю.
 
И пусть звеня они летят,
Летят, как огненные птицы,
А ты храни мой долгий взгляд
Из-под опущенной ресницы.

Моя тайна хруп­ка, ты не тронь ее
Как лю­бовь от­пы­лав­шую нашу,
Новый друг мой по­едет в Япо­нию,
При­ве­зет мне ста­рин­ную чашу.

Я в нее со­бе­ру на­сла­жде­ние
По­це­лу­ев твоих от­зву­чав­ших,
Новой стра­сти тоску и том­ле­ние,
Смех души над собой от­ры­дав­шей,

И за тех, кто при­дет за тобою,
Ты осу­шишь ее на про­ща­нье,
Я слег­ка улыб­нусь — над собою —
И учти­во скажу: до сви­да­нья.

Задремал бродяга ветер
И к земле на миг прильнул.
Мой любимец — рыжий сеттер.
Воздух в ноздри потянул.
Тишина… кругом — ни звука.
Чу!.. кричат перепела.
Долго ль ждать? Какая мука!..
Вот… летят… моя взяла!..

Я — нищий, сгорбленный и старый.
Чтоб жить в грязи, на чердаке,
Весь день бренчу я на гитаре
В промозглом, пьяном кабаке.

Кричат, дерутся проститутки,
Как стая псов из-за куска,
А я бренчу — о как здесь жутко,
Как жизнь наивна и жестка.

А ночью, у себя в конурке,
Когда сойдет на город тишь,
С своей судьбой играя в жмурки,
Я, как калиф, курю гашиш.

Тогда душистый дым, как сон, сметает годы
И глубь веков становится ясна —
Я вижу, как рождаются народы,
Как вымирают племена.

А утром, сгорбленный и старый,
Бреду по улицам в тоске,
Чтоб снова тренькать на гитаре
В промозглом, пьяном кабаке.

И ничего не знает город —
О, как горда моя душа —
Что победил я смерть и голод
Одною трубкой гашиша.

Ты на­де­ла чер­ные но­соч­ки,
А те­перь на улице зима….
Если б у меня была такая дочка,
Я б сошла с ума.

Но те­перь гляжу я, улы­ба­ясь,
Как вино ты жадно льешь в бокал,
Как в коль­це сме­ет­ся, раз­го­ра­ясь,
Кем-то за­ча­ро­ван­ный опал.

Как несчаст­ны люди и как грубы —
Я хочу от стра­ха за­кри­чать….
Кто твои на­кра­шен­ные губы
Этой ночью будет це­ло­вать?

Ты на­де­ла чер­ные но­соч­ки,
Но те­перь на улице зима….
Если б у меня была такая дочка,
Я б сошла с ума.

От века и доныне
Я жду — любовь придет.
Горят пески в пустыне
Под солнцем, будто мед.

Века неумолимы
И каждый миг — как год…
О, неужели мимо
Меня любовь пройдет,

И сердце умирает
От гнева и тоски,
Горят, горят в пустыне
Предвечные пески.

Серебристая ночь без рассвета
Как тогда заглянула в окно.
Я забыла, что песня пропета
И тобой позабыта давно.

И опять захотелось мне снова
Беззаветной, горячей любви,
Яркой ласки, привета родного…
Позови меня вновь… позови. 

Из-за кудрявых облаков
Глядит луна напудренной маркизой,
Мороз трещит и в небо от костров
Несется дым молочно-сизый.

С Невы мой особняк такой надменно-строгий,
И взгляд привратника презрительно гнетет,
И люди думают: Царевна-Недотрога,
Должно быть, здесь, отшельницей живет.

А в зале холодно, сухой трещит паркет,
Со стен глядят старинные портреты
Моих прабабушек… Увы! их больше нет,
Когда-то здесь несли им дань поэты,

Когда-то здесь звучал жеманный менуэт,
Слова признания с капризных уст летели…
Ах, Боже мой! Они — любить умели,
А я — состарилась без страсти, без побед…
И одинока я — девица в сорок лет.

Я затоплю камин, велю подать вина
И буду молча пить до самого рассвета…
Люблю — а в волосах змеится седина,
Стара и влюблена… Плохая шутка это.

Кто не по­мыс­лил об из­мене
Своей лю­бов­ни­це, Мечте,
Когда, как вихрь, я мчусь по сцене
В диа­го­наль­ном fouetté.

Или в ка­при­зах ара­бес­ки
Ногой едва кос­нусь земли,
Как тень давно за­бы­той фрес­ки…
Мне ру­ко­пле­щут ко­ро­ли!

И, слов­но серые во­ро­ны,
У па­ра­пе­та тем­ных лож,
Сле­дят об­ма­ну­тые жены
Мою ча­ру­ю­щую ложь.

Кто ж не по­мыс­лит об из­мене
Своей лю­бов­ни­це, Мечте,
Когда, как вихрь, я мчусь по сцене
В диа­го­наль­ном fouetté. 

Я — танцовщица из Севильи,
Старик-король в меня влюблен,
Старинных кружев для мантильи,
С своим пажом, прислал мне он.

Ресницы юноши — как стрелы,
Глаза — темнее чем агат,
Движенья быстры и несмелы,
Но горд и смел влюбленный взгляд.

Друг к другу юность нас толкнула,
А страсть сказала все слова…
Смеясь и плача, я швырнула
Ему под ноги кружева.

Твоя любовь — как старый дом,
Где так уютно у камина
Дремать и грезить пред огнем
О том, о сем.

Но я хочу лазури знойной,
Где с небом слился океан,
И запах ветра беспокойный
Безумьем пьян.

В порту — бродяги разных стран
Матросы пьяные толкутся,
И все слилось в один туман —
Христос и Будда и Конфуций.

Где смех и пляски у костра
Под крики пробужденных чаек
И жизнь наивна и пестра,
Как сказки эллинских мозаик.

И каждый миг к иной стране
Меня несет корабль послушный,
И так легко не видеть мне
Твоей улыбки благодушной.

Ты мне солгал…. Когда-нибудь, объятый
Ночным безмолвием и шорохом тайги,
Как сон любви, приснившийся когда-то,
Ты вспомнишь шепот мой и легкие шаги,

И, не спеша ружье приставив к ели,
Ты крикнешь в ночь: люблю тебя! — Все ложь!..
В полубреду, заслышав зов мятели
Мой тихий смех ты вспомнишь… и умрешь

     Нине Шиш­ки­ной

Я се­год­ня не в силах очей от­ве­сти
От твоих за­го­рев­ших­ся глаз,
Ах, неда­ром скре­сти­ли­ся наши пути
В ро­ко­вой этот час.

В этой хму­рой толпе для меня толь­ко ты,
Для тебя мои песни зву­чат,
Будто сте­пью иду я, сби­рая цветы,
Будто юность вер­ну­лась назад…

И как степь, опа­лен­ная жгу­чей гро­зой,
Жаж­дет све­жим упить­ся до­ждем,
Я до­пья­на хочу на­сла­дить­ся тобой,
Как ве­се­лым, ис­кри­стым вином.

Я иду по веранде пустынной,
Чуть касаясь до каменных плит,
День ненужный, и скучный, и длинный,
Словно уж меж камнями скользит.

Я иду и не чувствую тела,
Полный кубок свободы мне дан:
Вся душа у меня опустела,
Словно после грозы океан.

Он вздымает валов своих гривы,
Равнодушный к стенаньям земли,
А на дне его спят молчаливо
Погребенные им корабли.

Я сплету тебе цепи из жгучих лобзаний,
Знойных ласк и таинственных грез,
Безграничных, безумных желаний
И из перлов сверкающих слез.
И за власть над твоею душою
Я своею душой заплачу,
Оттого, что блаженство с тобой
Я ни с кем разделить не хочу.

Я хочу безу­мий пья­но­го раз­гу­ла,
Чтоб меня лас­ка­ла дерз­кая рука,
Чтобы в море оргий кам­нем по­то­ну­ла
И моя тре­во­га и моя тоска.

Я хочу упить­ся блед­ны­ми стра­стя­ми
Пре­сы­щен­ных жиз­нью бед­ных бо­га­чей
И серд­ца их молча по­пи­рать но­га­ми,
И смять­ся ярче, ярче и звон­чей.

Я хочу глу­мить­ся дерз­ко без по­ща­ды
Над меч­тою чи­стой, над чужой тос­кой.
От­то­го что в серд­це, пол­ном слез и яда.
Все раз­би­то жизни гру­бою рукой. 

Всего стихотворений: 51