Борис Алексеевич Верхоустинский (1888-1919)

• Биография Бориса Верхоустинского

Все стихотворения Бориса Верхоустинского на одной странице

- Оглавление -

Когда взгляну на колыбель
Уснувшего ребенка,
Вдруг запоет во мне свирель
Ликующе и звонко.
     Я не один в моем пути,
     Победа впереди!
Во мраке вековых лесов
Я шел, изранил ноги.
И вот устал, упасть готов,
Не отыскав дороги.
     Оруженосец верный мой,
     Тебе идти на бой!
Истлеет бархатный наряд
На дремлющем скелете,
Но жизнь не двинется назад:
Жив человек на свете:
     Моя душа, моя любовь
     С земли воспрянет вновь!

I.

Не устрашили бури Иоанна —
Ни бледный конь, на нем же всадник — Смерть,
Ни гневный взгляд распутницы багряной…
Не устрашили бури Иоанна!
Как странник, шел к земле обетованной,
Вокруг него сгорала в муках твердь —
Не устрашили бури Иоанна,
Ни бледный конь, на нем же всадник — Смерть.

II.

Увидел Иоанн вселенское смятенье —
Гремит в трубу князь мрака Сатана,
Выходит зверь в кровавом исступленье…
Увидел Иоанн вселенское смятенье.
О, Иоанн! тебе дано смиренье,
Тебе любовь победная дана…
Увидел Иоанн вселенское смятенье —
Гремит в трубу князь мрака Сатана.

III.

Но ты прочел пылающие числа,
Начертанные в черных небесах;
Ты видел сев таинственного смысла…
Но ты прочел пылающие числа.
Десница смерти над тобой повисла
И горы обратились в прах.
Но ты прочел пылающие числа,
Начертанные в черных небесах.

IV.

— Я, Иоанн, вам говорю, народы;
Пребудьте твердыми, как камень-адамант!
— Сгорают города, леса, поля и воды…
— Я, Иоанн, вам говорю, народы:
— Обрушатся небес хрустальных своды
— И тяжести вражды не выдержит Атлант…
— Я, Иоанн, вам говорю, народы:
— Пребудьте твердыми, как камень-адамант!

V.

Все падает, одна любовь нетленна,
Стоит на страже светлый Серафим —
Всевидящее Око над вселенной..
Все падает, одна любовь нетленна!
Вотще Антихрист вырвался из плена,
Гордыней адскою и злобою томим:
Все падает, одна любовь нетленна —
Стоит на страже светлый серафим!

Славно сшит охабень мой боярский, 
Будто жар, сияют жемчуга; 
Как прошёлся в нём по гриде царской, 
Потемнели очи у врага. 
И повёл бровями он спесиво: 
Мол, видали виды на веку, 
Да приметил я -- обновка в диво, 
Только держит слово начеку. 
-- Князь Семён! -- ему я молвил кротко: 
-- Эка нынче ранняя весна... 
Что невесел? аль томит заботка, 
Благ ли царь восстанет ото сна? 
Зеленее ржавчины от меди 
Испитые щёки стали вдруг: 
-- Думал я о винах и о снеди, 
Тяжело застольником быть, друг! 
-- Знамо дело! -- молвил я лукаво, 
Смерив князя с ног до головы: 
-- А скажи-ка, будет ли облава?.. 
Спальник, стольник -- знаете всё вы. 
Князь ответил: -- Нонче милость ляхам, 
Примет царь послов от Короля, 
А потом пойдёт со свитой к плахам: 
Поросла изменою земля. 
-- Ну, а кто спознается с могилой? -- 
Я врага с усмешкою спросил. 
-- Потерпи, мой свет, узнаешь, милый! -- 
Прошипел и прочь засеменил. 
Вышел царь и посохом сурово 
Загремел, идя на пышный трон. 
Все немы, ни возгласа, ни слова... 
Все царю отвесили поклон. 
Рынды в белых шапках с топорами 
Молчаливо встали по бокам. 
Я блеснул моими жемчугами, 
Грудь подставив солнечным лучам. 

С позаутрок, с позаранок в многоцветное гляжу,
Да коклюшками играю, да коклюшками вяжу.

Споро вяжутся узоры из намотанных шелков:
Родна матушка гневлива, светел батюшка суров.

У него ли, государя, плетка шелковая есть —
Охмелеет, осерчает, красной девице не сесть…

А у матушки родимой больно тяжкая рука,
Ручка матушки дебела, ручка матушки хлестка.

Как ударит по румяным, по девическим щекам:
«Погляди еще в оконце! Ты увидишь! Я те дам!»

Долго треплет, долго возит, приговаривает зло, —
Ручки белые, родные, да девице не бело.

«Не кори меня, родная, что в оконце я гляжу:
У оконца посветлее, я у светлого вяжу».

Родна матушка не верит: «Не пойдешь с ним под венец!
Эка пара: он-от сотник, воевода, чай, отец».

Ах, боярышни, боярышни, подруженьки мои,
Ночи темные горюю, я горюю целы дни!

С позаутрок, с позаранок в многоцветное гляжу,
Да коклюшками играю, да коклюшками вяжу.

В воротах срывается калитка.
Смерть восходит в тихий терем мой.
Я склонилась ниже над иглой,
И порвалась шелковая нитка.

Но быстрей взмахнула я иглою,
Чтобы смерть слепую обмануть,
А она — за согнутой спиною
Говорит: — Пора и отдохнуть!

Встала я, взглянула смерти в очи:
— Подожди, укроюся фатой!
Но она ответила: — Там ночи,
Любоваться некому тобой.

В саду моем черемуха опала,
И хороводы белых лепестков
Легли на землю вешнюю устало,
Земле готовя радостный покров.

Но расцветают яблони-сестрицы
В моем саду, украшенном весной,
А на заре ликующие птицы
Любовной песней славят мир земной.

И тотчас я встаю с моей постели
И выхожу в обрадованный сад…
И слышу стон заманчивой свирели —
Идет пастух миролюбивых стад.

А в небесах — восставшее светило
С тревогой нежной озирает мир.
В глухой душе благая зреет сила —
Прекрасна жизнь, обилен царский пир.

Крикнула черная пасть: 
"Смертью захвачена власть! 
Вам уготовано пасть!" 
Пушка, хранящая гром, 
Бьет беспощадным ядром 
В гневе безумно-слепом. 
Кровь разлилась по полям... 
Ужас летит по рядам... 
"Люди! Пощады не дам". 
Ранив последнюю грудь, 
Кончили ядра свой путь. 
"Мертвым и тихим пребудь!" 
        
Рваное знамя вдали... 
С воем голодным ушли 
Дети усталой земли. 
Вороны мертвых клюют, 
Волки истерзанных рвут. 
Меркнет недавняя быль, 
Стелется снова ковыль. 

Выйду в сад осенний,
Прислонюсь к рябине —
Не услышу пений:
Тихо, как в пустыне.
Соловей влюбленный
Улетел за счастьем…
Вянет сад зеленый,
Мучимый ненастьем.
Белая беседка
Хмелем не повита —
Бьется в стекла ветка,
Дверь полуоткрыта.
На песке размытом
След ноги ушедшей:
Я в саду забытом,
В радости прошедшей.

Почернели белы ножки, белы ноженьки мои,
Белы ножки загрязнились, пробираючись в пыли.

Повстрепались русы косы, подбирай не подбирай:
В путь-дороге обронила косоплетку невзначай.

Да не жги ты, злое солнце, не хлещи, холодный град!
Не срывай, разгульный ветер, с головы бессчастной плат!

Я иду в престольный город, в златоглавую Москву,
На расправу к государю я злодея призову.

«На боярина лихого, царь великий, бью челом!
Прикажи его, спесивца, не щадя, стегать кнутом».

Коли скажет, коли спросит: «Да помилуй! Почему?»
«То за малого ребенка!» — ты держи ответ ему.

«Что, боярин величавый, али вон из головы,
Как травил малютку псами средь зеленой муравы?»

Не обидьте молодицу, подворотные стрельцы, —
Укажите мне, родные, государевы дворцы.

Слышен хохот неумолчный: «Ай да баба — егоза!
Накричала, нашумела, будто летняя гроза».

Издевались, надсмехались, пропустили: «Проходи!»
А за пропуск взяли медный образок с ее груди.

А у думного приказа сняли красный сарафан,
«Бес! — приказному вскричала. — Нечестивый истукан!»

А в Кремле высокостенном все бояре — шутники,
Забавляясь, подпалили кос кудрявых волоски.

Да у Красного Крылечка, под немалым, знать, хмельком.
Государь Иван Васильич грудь пробил ей посошком.

Наземь рухнула, затихла, только серые глаза
Горько, жалобно глядели на немые небеса.

Если мне погибнуть в этой битве
Обезумевших народов суждено,
Помяну тебя в моей молитве,
Выпивая смертное вино.
Не отыщешь ты моей могилы,
Порастет она высокою травой…
Ты меня живого полюбила,
Для тебя останусь я живой.
В лес придешь — шумит, шумит дремучий;
В пенье птиц лесных услышишь голос мой,
А когда сорвешь цветок пахучий,
Прикоснусь к твоей душе душой
Вспомни, как на севере печальном
Средь седых болот кричали журавли…
Криком журавлиным, стоном дальним
Отзовусь из матери-земли.
Только жизнь любимых разлучает,
Но у смерти этой черной власти нет:
Для любимых глаз не угасает
Исходящий из могилы свет.

У боярыни кика расшита шелками,
Расшивала я кику сама:
Жемчуга нанизала, болела очами, —
Пролетела в работе зима.
 
К вешним дням, как назло, стала кика готова,
Пособила я кику надеть,
А боярыня, молвив: «С затеей обнова!»
Повелела в ларец запереть.
 
Заперла я и ключ отдала ей, вздыхая:
Расшивала-то кику сама…
Чай, и мне бы к лицу, чай, и я молодая…
Чай, приелась в работе зима.

Опять предо мною раскинулось поле
И коршун парит в небесах…
A ветер играет, и радует воля…
Лежу в полевых васильках.

Да, я — королевич, прославленный Марко.
Высок синетканный шатер.
Устал — отдыхаю. Вот круглая чарка.
И Марко к ней руку простер.

Та чарка чеканки искусной, в каменьях.
Сияет, и жжет, и горит.
Так буду же пить, буду пить до забвенья
Из чарки, что в небе висит.

Раскинуты руки, привычные к бою, —
Спит Марко среди васильков.
Лишь ветер, играя, зовет за собою:
— Встань, Марко, будь к бою готов!

Медвяные травы ковром благовонным
Готовят для витязя путь.
— Вставай, королевич! Вставай обновленным!
Меча в васильках не забудь!

Встает королевич, по чистому полю
Конь верный несется к нему.
И — снова на битву, и снова на волю —
За зори, за темную тьму.
Цветы улыбаются вслед,
Желая для Марко побед.

Сияет червонная чарка.
Забыл в небесах ее Марко.

Смерть пришла к воеводе,
Не таясь, при народе —
Он сидел за столом,
Люди били челом.

Воевода намедни
Получил на обедне
Просфору от царя.
И, поклон сотворя,
Съел ее без остатка,
Да, была больна сладка.
С той поры свет не мил:
Щедро царь угостил!

Как сидел у стола.
Разбирая дела.
Так и умер… без крика.
Очи глянули дико
На икону в углу,
Будто слали хулу,
И угас воевода.
Не уладив народа.

Мать моя, святая Русь,
Если я к тебе вернусь
Невредимым с битвы, —
Что же дашь душе моей
За печаль кровавых дней,
За мои молитвы?
Не приму казны златой
Некорыстною рукой —
Малая отрада!
На железо и на медь
Принаскучило глядеть —
Подавно не надо.
Самоцветные шелка
Не сули издалека —
Прохожу в холстине…
Подари душе моей
Тишину твоих полей,
Одари пустыней!
В лес войду — в зеленый скит:
Птица с птицей говорит,
Лес шумит листвою.
На гнилой присяду пень,
Буду слушать целый день,
Говорить с собою.
Дай мне ширь твоих полей,
Солнце ясное пролей,
Как живую воду:
Был я мертв, но встал опять
Мир полей благословлять,
Позабыв невзгоду.
…Там вступлю в зеленый скит,
Знаю, летопись лежит
Там на аналое…
Очиню перо ножом,
Поучение потом
Напишу такое:
«Были, с лютостью прошли
Поругатели земли
В поисках наживы, —
Покарал за то Господь
Злата алчущую плоть —
Духоборцы живы».
…Мать моя, святая Русь!
Если я к тебе вернусь
Под шатер твой синий,
Даруй ширь твоих полей,
Солнце ясное пролей,
Утоли пустыней!

Голубей ручных кормила я
Оржаным зерном.
Голос вдруг за мною: — Милая!
Думаешь о ком?

На широкий двор вбежала я,
Всадничек за мной.
Говорит: — Да ты удалая!
Не беги! Постой!

Схоронилась я во тереме,
Челядь созвала.
Вижу — голубь блещет перьями.
Быстрый, как стрела.

Ни коня, ни конна воина
На дворе моем…
Я была обеспокоена
И бледна лицом.

Ввысоке, в тесовой горенке,
Ночь всю напролет
Не спалось мне, а на зореньке
Кто-то, чу! — поет.

Подошла к окну высокому —
Витязь под окном…
Что же надо черноокому
В терему моем?

Дом голубой с железной крышей,
И палисадник перед ним…
Труба кирпичная. А выше
Лиловой струйкой вьется дым.

У потускнелого окошка
Старуха древняя в платке,
И рядом с нею дремлет кошка
На темно-желтом сундуке.

А на стене две стрелки строго
Обходят белый циферблат.
До боя времени немного,
Сейчас часы заговорят.

И кошка серая лукаво
Ртом мелкозубчатым зевнет,
Прищурясь, поглядит направо
И, успокоившись, заснет.

И в домик с крашеною крышей
Опять вселится тишина.
И будут двигаться все тише
Две стрелки, жаждущие сна.

Всего стихотворений: 16