![]() |
||
Русские поэты •
Биографии •
Стихи по темам
Случайное стихотворение Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений |
||
Русская поэзия >> Юрий Константинович Терапиано Юрий Константинович Терапиано (1892-1980) Все стихотворения на одной странице * * * Без «возвышающих обманов», Гостями странными везде, Чужие — средь различных станов И нелюбимые нигде — Вы, обреченные судьбою, Друзья, хранители огня, Друзья, гонимые со мною, Враги сегодняшнего дня. * * * Быть может, в старости увидишь ты закат И вспомнишь тесное чужое небо, Каштаны вдоль бульваров, зимний сад, Глоток воды, сухую корку хлеба, Любовь, которой не было всерьез — (— Изгнанника печальные приметы), — И вдруг, — как дождь, как миллионы роз, Как чудо роз святой Елизаветы… * * * В городской для бедных больнице Ты в январский день умерла. Опустила сиделка ресницы, Постояла — и прочь пошла Из палаты, чтоб доктор дежурный Смерть отметил. А день за окном Был сухой, холодный и бурный. С заострившимся белым лицом На кровати под одеялом Ты лежала. И чудо вошло В наше сердце. В лесу за вокзалом Много снега за ночь намело. Гроб сосновый с трудом сносили По обмерзшим ступеням. И вот Все как прежде. Похоронили. День за днем, год за годом идет. Но в таинственном освещеньи Погребальный хор над тобой Рвался в небо в таком волненьи И с такой безысходной мольбой, Что — и каменный свод бы раскрылся… Годовщина. Как будто вчера Гроб закрыли, снег прекратился, Дождь холодный пошел с утра. В Мекку Не просить у Бога, Не благодарить Бога, Но с покаянием Путешествовать. Звезды Вытканы ночью, Как мысли человека. При свете луны Белеют чьи-то кости, Разбросанные по сторонам дороги. Как самую тончайшую ткань, Увешанную серебряными подвесками, Бог сотворил Мир. И когда В первый раз Он встряхнул ризу — Зазвучала вселенная Великой музыкой Мира. Ветер зашелестел по полю: Заколыхались белые кости. Хорошо Ночью идти Но пути в Мекку: Не просить у Бога, Не благодарить Бога, Но с покаянием Путешествовать… * * * В прошлые дни — Счастья, молодости и печали, Вечером, в сумерках летних, огни Вдоль зеленых витрин расцветали. И под легким туманом, под мелким дождем, Сквозь шуршанье шагов беспокойных прохожих, Выплывали дома, невозможные днем, Строем стен ни на что не похожих. И в бессмысленном мире для нас, милый друг, Замыкался сияющий радостный круг, О котором — глаза, выраженье лица, — О котором нельзя рассказать до конца. В пятницу (Магомет во время бегства из Мекки) Благословен сей день печали, День скорби на моем лице: Клянитесь пятницей в начале, И в середине, и в конце! Сошел и положил верблюда, Пред Богом длани распростер, Снял вьюки и достал оттуда Простой молитвенный ковер. Я плакал, внук Эльмоталеба, Слезами гнева и тоски, И строгий свет струился с неба На камни, воду и пески… Колодец с желобом из глины Полынью чахлой окаймлен… Песчаник и песок старинный, А сверху — небо без времен. * * * Вечер. Воздух прозрачен. Лежу на крыше И смотрю в небо. Господи, Откуда Ты Взял такой океан? Каким чудом Опрокинул на землю, Не пролив ни одной капли?.. Девушки, Идите со мною Мимо мечетей, В тень, В темноту дорожек Султанского сада. Вождь Мы шли сыпучими песками, Минуя редкие ключи, От зноя черными руками Сжимая копья и мечи. И по тропам, во прах сожженным, За нами двигалась беда, Младенцы, матери и жены, Шатры, повозки и стада. Львы — по ночам на перепутьях; Днем — зной и клекоты орла; Рвал ветер жалкие лоскутья, Едва скрывавшие тела. А шейхи, ударяя в бубны, Храня от зноя и дождя, Несли под клич и грохот трубный Носилки нашего вождя. Изнеможенные, с досадой Мы думали, что он велик, Спокойный за тройной оградой Коней и воинов и пик. А в воздухе — и пыль и пламя, У ног тяжелые пески, И над усталыми рядами Колеблемые бунчуки, Бой бубнов, скрип колес и ржанье. Орда выстраивалась, шла. И вот, за отдаленной гранью Мы увидали: купола, Поля, покрытый пшеницей, Каналы, пальмы и дворцы… Рыдали схваченный жницы, Бежали по полю жнецы. Мы стали сыты и богаты, — Быкам добыча не легка; Рвал ветер пестрые халаты, Парчу и бархат и шелка. А шейхи, ударяя в бубны, Храня от зноя и дождя, Под крик и плачь и грохот трубный Несли убитого вождя: Он шел, еще непогребенный, Куда уходят без следа Мужчины, матери и жены, Шатры, повозки и стада. * * * Воскресный день, сырой и душный Что делать мне? Везде тоска, Свинцово-серый свод воздушный, Деревья, люди, облака — Весь мир, как будто поневоле, Томится в скучном полусне. Поехать в лес? Поехать в поле? Теперь все безразлично мне. Город Вода зеленая, просторный пруд, Болото топкое, тропа глухая. Здесь город погребен; по страшный суд Не встанет, колоколом громыхая. Но звон идет подводный под землей; Гудит скала на Рождество Христово; На Пасху — свет и факел смоляной В том месте видит темная дуброва. Ночь святочная не была ясна; Шли странники — оборваны и пьяны. В мешках — личина да бутыль вина, Да праздничные драные кафтаны. Шли по лесу и проглядели ночь. Ночь подошла — куда искать дороги, Когда так холодно, идти не в мочь, Озябли руки, онемели ноги… И вот решили: развели костерь; Пошла бутыль с краюхою на ужин. Снег падал с веток. Ледяной ковер Хрустел под натиском морозной стужи. А там, в лесу, летали огоньки, Трещали и потрескивали ели; И от вина пьянели старики, В тепле костра худые кости грели. Лед на болоте — тонкая слюда: Ему ль сопротивляться силе-зелью, Когда рождественская поднялась звезда И стала колдовать над белой елью. И вот пошел по лесу тяжкий гуд; Невидимая началась работа. Запенился, заколыхался пруд, Лед затрещал — и тронулось болото; Дрожали сосны, сталкивались льды, Земля тряслась широкими толчками И город, потаенный, из воды, Стал подыматься, тверд и белокамен… И так неупиваемая глубина От глаз людских укутанная мохом, По воле Бога сделалась видна Двум пьяным и убогим скоморохам. * * * Господи, Господи, Ты ли Проходил, усталый, стократ Вечером, в облаке пыли, Мимо этих простых оград? И на пир в Галилейской Кане Между юношей, между жен Ты ль входил — не огнем страданья, Но сиянием окружен? В час, когда я сердцем с Тобою И на ближних зла не таю, Небо чистое, голубое Вижу я, как будто в раю. В черный день болезни и горя Мой горячий лоб освежит Воздух с берега светлого моря, Где доныне Твой след лежит. И когда забываю Бога В темном мире злобы и лжи, Мне спасенье — эта дорога Средь полей колосящейся ржи. * * * Дано нам зренье, видящее вне. Слух дан на радость. Тело — спелый колос. А наше Я лежит на глубине Мы говорим, и слышим только голос. Какая тайна тщетная: любить, Другого видеть в зеркале нетленном, Смотреть в него, а самому — не быть, В своем глазу не быть запечатленным. О, дай мне видеть подлинный мой лик, Тот некий дух, что, вспыхивая скоро, Преображает каменный двойник Движеньем мысли, светом разговора. И вот мой голос… мой ли это Глас? И вне меня я вижу ваши лица, Но нет моих знаменований — глаз… И только звук, один, в пространство мчится. Донос Закройте двери на запор! Выхватывайте пистолеты! Гвоздями кованы щиблеты, Стволы нацелены в упор. Железо врезалось со свистом, Ударил лом: ломают дверь. Без промаха стрелять теперь Застигнутым контрабандистам! В татуированной руке, Дрожащей в ярости и злости — Вино и женщины и кости И лодка, скрытая в песке. А ты, седая борода, Быть может глух, быть может стар ты, Но здесь мы проиграли в карты Сегодня больше чем всегда! Согнувшись где-нибудь на стуле, Пьешь в кабаке на берегу: Седьмую меченую пулю Я для тебя приберегу. * * * Еще недавно так шумели Витии наши обо всем, Еще недавно «к светлой цели» Казалось нам, что мы идем, Что мы «горим», что вправду «пишем», Что «дело нас в России ждет», Что «воздухом мы вольным дышим», Что мы «в послании» — и вот Лишь скудное чужое небо, Чужая чахлая трава И, словно камень вместо хлеба, Слова, газетные слова. Изольда Изольда, доносится зов приглушенный Чрез море, чрез вечность, чрез холод и тьму. Нечаянно выпить пажем поднесенный Любовный напиток — проклятье ему! Изольда, мы избраны Богом и небом, Изольда, любовь — это случай слепой, Над брачной фатою, над солью и хлебом Смыкаются своды пучины морской. Средь солнца, средь волн, средь полуночной стужи, Под грохот прибоя, под шелест дубов Отныне прославят бретонские м у жи Несчастье твое до скончанья веков. Изольда, ты слышишь: навеки, навеки Печальная повесть о жизни земной: Два имени будут, как горные реки, Сливаться в один океан ледяной. Лицо твое светит средь бури и мрака, Кольцо твое тонет в кипящей воде, И грех твой, и ложь оскверненного брака Сам Бог покрывает на Божьем суде. Молись — но молитва не справится с горем. Вино пролилось, колдовская струя, И тяжестью черной темнеет над морем Наш гроб, наш чертог — роковая ладья. Калам (палочка для писания) Милый! Губы твои — цвет роз: Они красны… Глаза — для меня — река, Голос — молния, Которая падает На крышу дома. О, калам! Рука не хочет писать; Текут чернила; Пятна чернил — кровь… О, калам! Сад сияет; Солнце всходить; Нежданный ветер Срывает с веток Розовый цвет… Что писать?.. Разве не страшно Вымолвить: Ты — мой! * * * Клонит ко сну, наплывают тяжелые мысли, Отблеском мутным мерцает вверху потолок. Ни о каком вдохновеньи, о правде, о смысле Я не могу рассказать. Темнота и песок, Берег высокий и строй одиноких мечтаний. Небо ночное омыто недавним дождем, Ясная осень, холодный простор расстояний, Каменный, мерно дрожащий под грохот автобусов, дом. И пламенеют цветы на убогих лиловых обоях, Нежность в груди нарастает, звуча в тесноте, как прибой; Смутная женственность, как мне поладить с тобою, Как мне смириться, и дальше — как быть мне с тобой? Кофейня Какое кофе вкуснее: В этой кофейне, Или то, что готовят на нашей родине?.. Персия славится коврами; А пятна солнца На мостовой около кофейни, Разве не лучше? Музыка: Играет на чашках захожий фокусник. В другом углу Сколько разговоров По поводу султана, его политики, Как много слов Об успехе сегодняшнего базара! Милые! Люди не лучше, чем пыль на солнце. Но отчего Сегодня Вспомнил я Голоса близкие сердцу: Матери, друзей, возлюбленных… И последний вздох Умирающего отца… * * * Куда нам, с нашей нищетою, В сегодняшний стучаться день? Над стадом — вещей темнотою Огромная несется тень. Война. Гражданское волненье… — Но прочь! Вдоль темных берегов Люблю воды глухое пенье, Сиянье горных ледников. Тропой кремнистой над обрывом Иду один. Навстречу мне Неумолкаемым приливом Несутся тучи в вышине. * * * Левант, Левант! Под небом золотым Плющи по скалам, запах олеандра, И башня Геро и Леандра Над Геллеспонтом, берегом крутым. Испил и я от сладких вод Востока; Что ж в сердце вдаль, на север, унесу: Жужжанье пчел и камни у потока, Чужой ли голос, русую ль косу?.. На освещенном солнечном экране Воспоминанье… Два больших крыла, Два долгих года, дым горящих зданий, И та любовь, которая была. Лучший звук Моей жене Хороши все звуки земли; Но лучший звук — Верблюжий колокольчик Во время ночного пути В пустыне. Раскачиваясь, идут верблюды. Впереди вожак — нэр. В его колоколе Вместо языка Подвешена человечья берцовая кость. Туман. Как будто мы идем по горной тропе Над селеньями, лежащими далеко в долине. Глухо бьет берцовая кость. Наверху тучи укрыли небо. Я припоминаю все звуки, которыми цветет жизнь. Темнота. В живую медь колокольчика Бьет мертвая берцовая кость. * * * Мемфис, Ермополь, Фивы, Абидос! Умолк певец в дому осиротелом. В лазури, в золоте, в гирляндах роз Не выйдет барка за Великим Телом. Померк Амон в моей родной стране. В стране развалин реет мрак вечерний. Но книгу Гермия — я сохранил. На мне Огонь веков и месть безумной черни. Толпа, толпа! Мы ведали восход, Амона-Агнца ведали и ждали, Когда в Египет сына понесет Мария-Мирзам в грубом покрывале. О, солнце-свет! О Горус-Назорей! Мир почернел, от света отлученный… Чей смертный вопль, в тоске неизреченной, Смутил в гробах почиющих царей. * * * Мне в юности казалось, что стихи Дар легкий и прекрасный. В сменах года, В солнцестояньи, в звездах, в силе ветра, В прибое волн морских — везде, во всём — Создателя пречистое дыханье, Высокий строй его, — и счастлив тот И праведен, кому дано от Бога Быть на земле поэтом… — Горький дар, — Скажу теперь. Я ничего не знаю: Ни ближнего, ни Бога, ни себя, Не знаю цели, а мое призванье — Безумие, быть может. О, когда б Нашел я силу до конца поверить, О, если б мог я, если бы сумел Отвергнуть суету, уйти в пустыню — Туда, где в первозданной простоте Распаду наше чувство неподвластно, Где наша мысль осквернена не будет Тщеславием бесплодным; где любовь, Как высота нагорная, от века Для чистых сердцем, для любимых Богом, Для верных навсегда утверждена. И вот, опустошен, в который раз Смотрю на небо летнее ночное Над улицей. Пустынно и темно. Прозрачен воздух. Сыростью и тленьем Из парка веет. Спят мои враги, Спят и друзья. Вверху сияют звезды. Мой дом Когда, неукротимой дланью Металл и дерево дробя, Построю истинное зданье Во имя самого себя. Когда скажу: «смотрите, вот он Мой труд — хваление ему. Мой дом закончен и сработан, Придите к дому моему. Из дуба вырублены своды И выкрашены потолки. Полы сколочены на годы; К дверям прилажены крюки. Скажу, работой не измаян: «Входите, гости, в добрый час. Здесь приготовит вам хозяин В столовой трапезу сейчас: Весенний мёд и хлеб печеный, Крутую, сладкую муку, Поднос, тельцом отягощенный И каждому по рушнику; Мой новый дом надолго строен. Подвалы полны серебра, Сыров, копчений и убоин, Хлебов и прочего добра». Я повторю: «в достойном луке Все выверены тетивы — Пируйте и не знайте скуки, Хозяина хвалите вы». Когда смогу мой дом достроить, Я выну честь из-под полы, И в самом деле буду стоить Необычайной похвалы. * * * Оловянное кольцо освяти; от муки, от розыска, от всякой потери. А от муки сердечной — не поможет. Волшебная книга Не серебро, не золото, В горне я плавил олово, А потом туголетом молотом Выковал кольцо тяжелое. Лесная чадь некрещеная Меха раздувала в кузнице; Круглыми платили червонными За работу руки искусницы. А кольцо из олова — малое, Но сила в нем — небывалая; Потому и невеста дьявола Не часто кольцо надевала. И когда в застенке пытали Лютой мукой ее без жалости — Рвать остриями устали, Острия о тело ломались. Ты не плачь, палач, что не страшен, И напрасно тиун дивится: Только одной муке на шабаше Не может кольцо противиться. Никтомерон (Молитва часу вечернему) О, Роза Сущего! В алмазных росах Твоя Корона! Ангелы и львы, Вращайте многоокие колеса Стоярусных ковчегов Еговы! В кратер луны роняя жемчуг серый, Вечерний час, гаси светильник дня. Шестокрылатые! Из сферы в сферу Перелетайте, крыльями звеня. В огне стихий трепещущие ризы Четверобуквенный Бог-Цебаот, Ты распростер, развертывая книзу Сверкающие звенья сефирот. О, Роза Сущего! Господь Синая! Премудрость числ, Двунадесять Имен! Встречая мрак, уста мои пылают, Вечерний час, тебе Никтомерон! Ночью Слушаю: За стеной Шаги неизвестного прохожего. Если бы Зашел он посетить меня: Стук в калитку, Шорох затвора; И вдруг Фонарь осветит И лицо, И бороду, И ближнюю яблоню. Поздний гость Приходит от Бога, Как воспоминанье, Как думы в полночь. Тихо. Шаги замолкли. Между деревьев Крупные светящиеся точки, Движущиеся в темноте. * * * О чем писать теперь? Я утомлен, Не хочется мне думать об искусстве; Сейчас, когда гроза со всех сторон, Не время даже помышлять о чувстве Гармонии. Высокий строй, стиха, Высокий голос Бог судил другому. Печален я: печаль всегда тиха. Бедняк, кряхтя, ложится на, солому В сарае скотном, чтоб увидеть сон. — И бедняку, наверное, приснится Что стал богат он. Славой обойден, Во сне он знатным титулом кичится И пригоршнями — где уж скучный, счет, Швыряет золото… А мне — другое: Река прохладой летнею влечет На берег с удочкой. Нас в мире — двое. Кусты, шоссе, деревья, облака — С раскрытым воротом — жара какая! Купанье, солнце, тишина, пока Нас — только двое… Резкий треск трамвая, Звонок, — и вмиг срывается мечта. Зима, зима! В дождь, в грязь, на мостовую! А помнишь, от тернового куста Ты веточку оторвала сухую? Под деревенским грустным алтарем Мы вечером сидели и молчали; Над ржавым католическим крестом Качаясь, паутинки проплывали, А зреющие свежие поля — Совсем Украйна… Дом под крышей красной, Потрескавшаяся, в пыли, земля. — Нет, этот воздух, светлый и прекрасный, И лес, и одиночество с тобой Зачем нам вспоминать, к чему все это? Есть грех, без оправданья, без ответа Пред Богом, пред людьми, перед собой: Увидеть свет — и отойти от света. Расстрел Мне снилось: я под дулом пистолета; У самого лица — холодный ствол. В подвал врывался терпкий запах лета, В висках стучало; колебался пол. Все: трепетанье вздувшейся рогожи, Обрывок неба — голубой кумач, Край рукава и душный запах кожи — В тебе сосредоточилось, палач. Вот — затряслось. Вот — в сторону рвануло. Подбросил ветер волосы мои, Качнулся череп, тело соскользнуло, Как сброшенная чешуя змеи; Расстрелянное трепетало тело, Хлестала кровь из чёрного виска, А я летел… и, вся в огнях, летела Навстречу вечность — в дыры потолка. * * * Рыб несказанного улова Я не могу Тебе нести, И принимаю с полуслова Мирские разные пути. Но в час, когда денная злоба Довлеет властвовать со мной, В Твоем саду стоять два гроба, Одной укрыты пеленой: Почиет здесь Двойник предвечный, И, духа веянье храня, Вверху колеблется двусвечник Высоким пламенем огня. А там, у трудного предала, За крепкой каменной стеной, Во сне покоятся два тела, Одной укрыты пеленой: Камином комната согрета, Блестят вощеные полы, Вокруг обычные предметы — Кровати, стулья и столы, Две шторы по бокам на страже У непрозрачного окна, И не пылающие стражи, И не покой, и не весна. * * * Сияющий огнями над Невой, Смятенный город — ропот, плач, волненье, Двух черных троек топот роковой О, эти дни, которым нет забвенья! Фельдъегерь бешено кричит во тьму На ямщика — усталость, холод, злоба Мертвец в гробу колотится: ему По росту не успели сделать гроба… И этот стук, России смертный грех, На Вас, на детях ваших и на всех. * * * Упали вновь, упали кости. Чет. Который раз все тоже: чет, не нечет! Опять выигрывает звездочет, Тот шарлатан, который кости мечет. Он, ночью, темный разговор ведет, И, засыпая, верю я во что-то, А там, на небе, проверяют счет Неунывающего звездочета. И утром на душе опять темно; И вновь рука, не думая о госте, Роняет на зеленое сукно Щербатые, изгрызанные кости. Никак не может выиграть игрок, Неверующий, слабый, подневольный… А за окном, — пастушеский рожок Поет себе, веселый и довольный… * * * Чугун, гранит. Реки глухие воды. Конец столетья, гордый пустоцвет. Шум сборищ, воздух споров и свободы, Закат, еще похожий на рассвет — Империи расцвет и увяданье, Осенний дождь, туман и мокрый снег, Тоска, безвыходность и состраданье — Серебряный, и все ж великий, век. Мы научились принимать без позы И свет и мрак. Увы, узнали мы Арктические белые морозы И жаркие объятия Москвы. Листок неведомый, листок кленовый Вновь сорван с ветки, буря мчит его Вдаль, в холод, в дождь, к брегам чужбины новой Для смутного призванья своего. Но здесь цветут блаженною весною Каштаны вдоль бульваров, и закат Над городской разрушенной стеною Прекраснее былого во сто крат. Вслед обреченной гибели Европе Заря встает и утро свежесть льет, И не умея думать о потопе, Офелия, безумная, поет, Бредет, с полузакрытыми глазами, Над омутом… И, стоя на краю, С отчаяньем, восторгом и слезами Я гибель и Офелию пою. * * * Я болен. Не верится в чудо, И не было чуда, и нет. Я понял: ко мне ниоткуда Уже не доходит ответ. Лишь в старости, лишь через годы Холодной и долгой зимы Я вспомню явленье свободы, Что в юности видели мы. Но разве для смертного мало — В железах, в темнице, во рву — Такого конца и начала Свидетелем быть наяву? * * * Я верил в тайное сближенье Сердец, испытанных в беде, Я думал — горнее служенье Дано изгнаннику везде. Но верность — высшая свобода, Изменой верных смущена. — Бессонной ночью, до восхода… Паденье до конца, до дна. Лишь пена, что в песке прибрежном Кипит, несомая волной, Лишь горы, что виденьем снежным Вдали стоят передо мной… * * * Я стою в тишине, Огоньки, как во сне, Никого. Одиночество. Ночь. Никакой красоте, Никакой высоте, Ни себе, ни другим не помочь. И напрасно я жду, Ветер гасит звезду — Свет последний — как будто навек. В аравийской пустыне, на льду, на снегу, На панели, в окне, в освещенном кругу Навсегда одинок человек. Всего стихотворений: 36 Количество обращений к поэту: 4225 |
||
|
russian-poetry.ru@yandex.ru | |
Русская поэзия |