Русская поэзия >> Кондратий Федорович Рылеев

Кондратий Федорович Рылеев (1795-1826)

• Биография Кондратия Рылеева
• Стихотворения Кондратия Рылеева по темам

Все стихотворения Кондратия Рылеева на одной странице

- Оглавление -

А.А. Бестужеву

Ты разленился уж некстати,
Беглец Парнаса молодой!
Скажи, что сделалось с тобой?
В своем болотистом Кронштадте
Ты позабыл совсем о брате
И о поэте - что порой,
Сидя, как труженик, в Палате,
Чтоб свой исполнить долг святой,
Забыл и негу и покой...
Но тщетны все его порывы:
Укоренившееся зло
Свое презренное чело,
Как кедр Ливана горделивый,
Превыше правды вознесло.
Так... сделавшись жрецом Фемиды,
Я о Парнасе позабыл...
К тому ж боюсь, чтоб Аониды
За то, что я им изменил,
Певцу не сделали обиды.
Хоть я и некрасив собой,
Но музы исстари ревнивы.
А я - любовник боязливый...
И вот что, друг мой молодой,
В столице вкуса прихотливой
Молчанью моему виной.
Твое ж молчанье непонятно!..
Драгун ты хоть куда лихой,
Остришься ловко и приятно
И, приголубив нежных муз,
Их так пленить умел собою -
Что, в детстве соверша союз,
Они вертлявою толпою
Везде порхают за тобою
И не изменят никогда,
Пока ты всем им не изменишь;
Но кажется, что иногда
Ты ласковость их худо ценишь.
Так, например: прошел здесь слух,
Не знаю я, по чьей огласке,
Что будто Мейеровой глазки
Твой возмутили твердый дух,
И верность к девам песнопений
Поработил свободный гений,
Поколебал любви недуг...
А между тем как очарован
Ты юной прелестию глаз,
Пафосских шалостью проказ
К Кронштадту скучному прикован,
Забвенью предаешь Парнас,
Один пигмей литературный,
Из грязи выникнув главой,
Дерзнул взглянуть на свод лазурный
И вызывать тебя на бой.

26 апреля 1822


А.П. Ермолову

     Наперсник Марса и Паллады!
Надежда сограждан, России верный сын,
Ермолов! Поспеши спасать сынов Эллады,
     Ты, гений северных дружин!
     Узрев тебя, любимец славы,
     По манию твоей руки,
С врагами лютыми, как вихрь, на бой кровавый
          Помчатся грозные полки -
И, цепи сбросивши панического страха,
          Как феникс молодой,
     Воскреснет Греция из праха
Их древней доблестью ударит за тобой!..
Уже в отечестве потомков Фемистокла
Повсюду подняты свободы знамена,
Геройской кровию земля промокла
И трупами врагов удобрена!
Проснулися вздремавшие перуны,
     Отвсюду храбрые текут!
Теки ж, теки и ты, о витязь юный,
Тебя все ратники, тебя победы ждут...

Весна 1821


* * *

Безделок несколько наш Бавий накропав, -
Твердит, что может он с Державиным равняться.
     В жару мечтать так Бавий прав!
Но вправе же за то и мы над ним смеяться.

Острогожск, 1820


Бестужеву

Хоть Пушкин суд мне строгий произнес
И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,
Но от того, Бестужев, еще нос
     Я недругам в угоду не повесил.

Моя душа до гроба сохранит
Высоких дум кипящую отвагу;
Мой друг! Недаром в юноше горит
     Любовь к общественному благу!

В чью грудь _порой теснится целый свет_,
Кого с земли восторг души уносит,
Назло врагам тот завсегда поэт,
     Тот славы требует, не просит.

Так и ко мне, храня со мной союз,
С улыбкою и с ласковым приветом
Слетит порой толпа вертлявых муз,
     И я вдруг делаюсь поэтом.

1825


Бой

Краса с умом соединившись,
Пошли войною на меня;
Сраженье дать я им решившись,
Кругом в броню облек себя!
В такой, я размышлял, одежде
Их стрелы не опасны мне,
И, погруженный в сей надежде,
Победу представлял себе!..
Как вдруг Наташенька явилась,
Исчезла храбрость, задрожал!
В оковы броня превратилась!
И я любовью запылал.

7 мая 1814, Альткирх


В альбом девице N.

Когда б вы жили в древни веки,
      То, верно б, греки
   Курили фимиам
   Вместо Венеры - вам.

Между 1816 и 1818


В альбом Т. С. К.

Своей любезностью опасной,
Волшебной сладостью речей
Вы край далекий, край прекрасный
Душе напомнили моей.
Я вспомнил мрачные дубравы,
Я вспомнил добрых земляков,
Гостеприимные их нравы
И радость шумную пиров.
Я вспомнил пламенную младость,
Я вспомнил первую любовь,
Опять воскресла в сердце радость,
Певец для счастья ожил вновь.
Иной подруге обреченный,
Обетам верный навсегда,
Моей Матильды несравненной
Я не забуду никогда.
Она, как вы, была прекрасна,
Она, как вы, была мила,
И так же для сердец опасна
И точно так же весела.

1824 или 1825


Вере Николаевне Столыпиной

Не отравляй души тоскою,
Не убивай себя: ты мать;
Священный долг перед тобою
Прекрасных чад образовать.
Пусть их сограждане увидят
Готовых пасть за край родной,
Пускай они возненавидят
Неправду пламенной душой,
Пусть в сонме юных исполинов
На ужас гордых их узрим
И смело скажем: знайте, им
Отец Столыпин, дед Мордвинов.

Май 1825


Весна

Приветствую тебя, зеленый луг широкий!
И с гор резвящийся, гремящий ручеек,
И тень роскошная душистых лип высоких,
И первенца весны приветный голосок!

Холмы, покрытые муравкой молодою,
Юнеют красотой цветочков голубых;
И резвы мотыльки, собравшися толпою,
Порхают в воздухе на крыльях золотых.

Уж нежная свирель приятно раздается
В кустах бродящего со стадом пастушка;
Порою аромат с прохладою несется
От белых ландышей на крыльях ветерка,

Всё дышит негою, всё торжеством блистает,
Всё обновляется для жизни молодой,
И сердце как бы вновь для счастья расцветает,
Любуяся весны улыбкой золотой!

Душа волнуема восторгом удивленья!
Природа пышная младой красе твоей
Спешит восторженна!.. и ищет разделенья,
Спешит излить восторг в сердца своих друзей!

Как сладко с милыми от сердца поделяться
Улыбкой тихою и томною слезой,
И с ними вечерком природой любоваться,
Гуляя по лугам роскошною весной!!!

Видение

Ода на день тезоименитства
Его императорского высочества
великого князя Александра Николаевича,
30 августа 1823 года

             1

Какое дивное виденье
Очам представилось моим!
Я вижу в сладком упоеньи:
По сводам неба голубым
Над пробужденным Петроградом
Екатерины тень парит!
Кого-то ищет жадным взглядом,
Чело величием горит...

             2

Но вот с устен царицы мудрой,
Как луч, улыбка сорвалась:
Пред нею отрок златокудрый.
Средь сонма воинов резвясь,
То в длани тяжкий меч приемлет,
То бранный шлем берет у них.
То, трепеща в восторге, внемлет
Рассказам воинов седых.

             3

Румянцев, Миних и Суворов
Волнуют в нем и кровь и ум,
И искрится из юных взоров
Огонь славолюбивых дум.
Проникнут силою рассказа,
Он за Ермоловым вослед
Летит на снежный верх Кавказа
И жаждет славы и побед.

             4

Царица тихо ниспускалась,
На легком облаке как дым,
И, улыбаясь, любовалась
Прелестным правнуком своим;
Но вдруг Минервы светлоокой
Чудесный лик прияв, она
Слетела, мудрости высокой
Огнем божественным полна.

             5

К прекрасному коснувшись дланью,
Ему Великая рекла:
"Я зрю, твой дух пылает бранью,
Ты любишь громкие дела.
Но для полунощной державы
Довольно лавров и побед,
Довольно громозвучной славы
Протекших, незабвенных лет.

             6

Военных подвигов година
Грозою шумной протекла;
Твой век иная ждет судьбина,
Иные ждут тебя дела.
Затмится свод небес лазурных
Непроницаемою мглой;
Настанет век борений бурных
Неправды с правдою святой.

             7

Уже воспрянул дух свободы
Против насильственных властей;
Смотри - в волнении народы,
Смотри - в движеньи сонм царей.
Быть может, отрок мой, корона
Тебе назначена творцом;
Люби народ, чти власть закона,
Учись заране быть царем.

             8

Твой долг благотворить народу,
Его любви в делах искать;
Не блеск пустой и не породу,
А дарованья возвышать.
Дай просвещенные уставы,
Свободу в мыслях и словах,
Науками очисти нравы
И веру утверди в сердцах.

             9

Люби глас истины свободной,
Для пользы собственной люби,
И рабства дух неблагородный -
Неправосудье истреби.
Будь блага подданных ревнитель:
Оно есть первый долг царей;
Будь просвещенья покровитель:
Оно надежный друг властей.

             10

Старайся дух постигнуть века,
Узнать потребность русских стран,
Будь человек для человека,
Будь гражданин для сограждан.
Будь Антониной на престоле,
В чертогах мудрость водвори -
И ты себя прославишь боле,
Чем все герои и цари".

1823


Воспоминания

      Элегия

                              Посвящается Н.М. Р<ылеев>ой

Еще ли в памяти рисуется твоей
С такою быстротой промчавшаяся младость, -
Когда, Дорида, мы, забыв иных людей,
Вкушали с жаждою любви и жизни сладость?..
Еще ли мил тебе излучистый ручей
          И струй его невнятный лепет,
     Зеленый лес, и шум младых ветвей,
          И листьев говорящий трепет, -
     Где мы одни с любовию своей
     Под ивою ветвистою сидели:
Распростирала ночь туманный свой покров,
Терялся вдалеке чуть слышный звук свирели,
     И рог луны глядел из облаков,
И струйки ручейка журчащие блестели...
          Луны сребристые лучи
          На нас, Дорида, упадали
     И что-то прелестям твоим в ночи
     Небесное земному придавали:
          Перерывался разговор,
          Сердца в восторгах пылких млели,
     К устам уста, тонул во взоре взор,
И вздохи сладкие за вздохами летели.
          Не знаю, милая, как ты,
     Но я не позабуду про былое:
Мне утешительны, мне сладостны мечты,
Безумство юных дней, тоска и суеты;
     И наслаждение сие немое
     Так мило мне, как запах от левкоя,
Как первый поцелуй невинной красоты.

1823 (?)


Гражданское мужество

        Ода

Кто этот дивный великан,
Одеян светлою бронею,
Чело покойно, стройный стан,
И весь сияет красотою?
Кто сей, украшенный венком,
С мечом, весами и щитом,
Презрев врагов и горделивость,
Стоит гранитною скалой
И давит сильною пятой
Коварную несправедливость?

Не ты ль, о мужество граждан,
Неколебимых, благородных,
Не ты ли гений древних стран,
Не ты ли сила душ свободных,
О доблесть, дар благих небес,
Героев мать, вина чудес,
Не ты ль прославила Катонов,
От Каталины Рим спасла
И в наши дни всегда была
Опорой твердою законов.

Одушевленные тобой,
Презрев врагов, презрев обиды,
От бед спасали край родной,
Сияя славой, Аристиды;
В изгнании, в чужих краях
Не погасали в их сердцах
Любовь к общественному благу,
Любовь к согражданам своим:
Они благотворили им
И там, на стыд ареопагу.

Ты, ты, которая везде
Была народных благ порукой;
Которой славны на суде
И Панин наш и Долгорукой:
Один, как твердый страж добра,
Дерзал оспоривать Петра;
Другой, презревши гнев судьбины
И вопль и клевету врагов,
Совет опровергал льстецов
И был столпом Екатерины.

Велик, кто честь в боях снискал
И, страхом став для чуждых воев,
К своим знаменам приковал
Победу, спутницу героев!
Отчизны щит, гроза врагов,
Он достояние веков;
Певцов возвышенные звуки
Прославят подвиги вождя,
И, юношам об них твердя,
В восторге затрепещут внуки.

Как полная луна порой,
Покрыта облаками ночи,
Пробьет внезапно мрак густой
И путникам заблещет в очи -
Так будет вождь, сквозь мрак времен,
Сиять для будущих племен;
Но подвиг воина гигантский
И стыд сраженных им врагов
В суде ума, в суде веков -
Ничто пред доблестью гражданской.

Где славных не было вождей,
К вреду законов и свободы?
От древних лет до наших дней
Гордились ими все народы;
Под их убийственным мечом
Везде лилася кровь ручьем.
Увы, Аттил, Наполеонов
Зрел каждый век своей чредой:
Они являлися толпой...
Но много ль было Цицеронов?..

Лишь Рим, вселенной властелин,
Сей край свободы и законов,
Возмог произвести один
И Брутов двух и двух Катонов.
Но нам ли унывать душой,
Когда еще в стране родной,
Один из дивных исполинов
Екатерины славных дней,
Средь сонма избранных мужей
В совете бодрствует Мордвинов?

О, так, сограждане, не нам
В наш век роптать на провиденье -
Благодаренье небесам
За их святое снисхожденье!
От них, для блага русских стран,
Муж добродетельный нам дан;
Уже полвека он Россию
Гражданским мужеством дивит;
Вотще коварство вкруг шипит -
Он наступил ему на выю.

Вотще неправый глас страстей
И с злобой зависть, козни строя,
В безумной дерзости своей
Чернят деяния героя.
Он тверд, покоен, невредим,
С презрением внимая им,
Души возвышенной свободу
Хранит в советах и суде
И гордым мужеством везде
Подпорой власти и народу.

Так в грозной красоте стоит
Седой Эльбрус в тумане мглистом:
Вкруг буря, град, и гром гремит,
И ветр в ущельях воет с свистом,
Внизу несутся облака,
Шумят ручьи, ревет река;
Но тщетны дерзкие порывы:
Эльбрус, кавказских гор краса,
Невозмутим, под небеса
Возносит верх свой горделивый.

1823


* * *

Давно мне сердце говорило:
Пора, младый певец, пора,
Оставив шумный град Петра,
Лететь к своей подруге милой,
Чтоб оживить и дух унылый,
И смутный сон младой души
На лоне неги и свободы,
И расцветающей природы
Прогнать с заботами в тиши.
Настал желанный час - и с тройкой
Извозчик ухарской предстал,
Залился колокольчик звонкой -
И юный друг твой поскакал...
Едва заставу Петрограда
Певец унылый миновал,
Как разлилась в душе отрада,
И я дышать свободней стал,
Как будто вырвался из ада...

20 июня 1821


Друзьям

       (В Ротово)

Нельзя ль на новоселье,
О други, прикатить,
И в пунше, и в веселье
Всё горе потопить?
Друзья! Прошу, спешите,
Я ожидаю вас!
Мрак хаты осветите
Весельем в добрый час!
В сей хате вы при входе
Узрите, стол стоит,
За коим на свободе
Ваш бедный друг сидит
В своем светло-кофейном,
Для смеха сотворенном
И странном сертуке,
В мечтах, с пером в руке!
Там кипа книжек рядом
Любимейших лежит,
Их переплет не златом,
А внутрь добром блестит.
Заступа от неволи,
Любезные пистоли,
Шинелишка, сертук,
Уздечка и муштук;
Ружье - подарок друга,
Две сабли - как стекло,
Надежная подпруга
И Косовско седло -
Вот всё, что прикрывает
Стенную черноту;
Вот всё, что украшает
Сей хаты простоту.
Друзья! Коль посетите
Меня вы под часок,
Яств пышных не просите:
Под вечер - пунш, чаек,
На полдень - щи с сметанкой,
Хлеб черный, да баранки,
И мяса фунта с два,
А на десерт от брата,
Хозяина-солдата -
Приветные слова.
Когда такой потравы,
Друзья! хотя для славы
Желает кто из вас,
Тогда, тогда от службы
Ко мне в свободный час,
В Вежайцы, ради дружбы,
Прошу я завернуть,
И в скромный кров поэта,
Под сень анахорета
От скуки заглянуть.

<1816>


Жестокой

Смотри, о Делия, как вянет сей цветочек;
   С какой свирепостью со стебелька
      Вслед за листочком рвет листочек
      Суровой осени рука!

Ах! скоро, скоро он красы своей лишится,
   Не станет более благоухать;
      Последний скоро лист свалится,
      Зефир не будет с ним играть.

Угрюмый Аквилон нагонит тучи мрачны,
   В уныние природу приведет,
      Оденет снегом долы злачны, -
      Твой взор и стебля не найдет...

Так точно, Делия, дни жизни скоротечной
   Умчит Сатурн завистливый и злой
      И блага юности беспечной
      Ссечет губительной косой...

Всё изменяется под дланью Крона хладной
   Остынет младости кипящей кровь;
      Но скука жизни безотрадной
      Под старость к злу родит любовь!

Тогда, жестокая, познаешь, как ужасно
   Любовью тщетною в душе пылать
      И на очах не пламень страстный,
      Но хлад презрения встречать.

<1821>


Заблуждение

Завеса наконец с очей моих упала,
И я коварную Дориду разгадал!
Ах! если б прежде я изменницу узнал,
Тогда бы менее душа моя страдала,
     Тогда б я слез не проливал!
     Но мог ли я иметь сомненье!
Ее пленительный и непорочный вид,
   Стыдливости с любовию боренье,
И взгляды нежные, и жар ее ланит,
И страстный поцелуй, и персей трепетанье,
     И пламень молодой крови,
   И робкое в часы отрад признанье,
Всё, всё казалось в ней свидетельством любви
     И нежной страсти пылким чувством!
     Но было всё коварств плодом
     И записных гетер искусством,
     Корысти низкия трудом!
     А я, безумец, в ослепленьи
Дориду хитрую в душе боготворил,
И, страсти пламенной в отрадном упоеньи,
Богов лишь равными себе в блаженстве мнил!..

<1820>


* * *

Исполнились мои желанья,
Сбылись давнишние мечты:
Мои жестокие страданья,
Мою любовь узнала ты.

Напрасно я себя тревожил,
За страсть вполне я награжден:
Я вновь для счастья сердцем ожил,
Исчезла грусть, как смутный сон.

Так, окроплен росой отрадной,
В тот час, когда горит восток,
Вновь воскресает - ночью хладной
Полузавялый василек.

К N. N. (Когда душа изнемогала)

Когда душа изнемогала
В борьбе с болезнью роковой,
Ты посетить, мой друг, желала
Уединенный угол мой.

Твой голос нежный, взор волшебный
Хотел страдальца оживить,
Хотела ты покой целебный
В взволнованную душу влить.

Сие отрадное участье,
Сие вниманье, милый друг,
Мне снова возвратили счастье
И исцелили мой недуг.

С одра недуга рокового
Я встал и бодр и весел вновь,
И в сердце запылала снова
К тебе давнишняя любовь.

Так мотылек, порхая в поле
И крылья опалив огнем,
Опять стремится поневоле
К костру, в безумии слепом.

1824 или 1825


К N. N. (У вас в гостях бывать накладно)

У вас в гостях бывать накладно, -
Я то заметил уж не раз:
Проголодавшися изрядно,
Сижу в гостиной целый час
Я без обеда и без вас.
Порой над сердцем и рассудком
С такой жестокостью шутя,
Зачем, не понимаю я,
Еще шутить вам над желудком?..

1824 или 1825


К временщику

(Подражание Персиевой сатире "К Рубеллию")

Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула - достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,
Коль сам с презрением я на тебя гляжу
И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?
Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?
Что власть ужасная и сан твой величавый?
Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,
Чем с низкими страстьми и подлою душой
Себя, для строгого своих сограждан взора,
На суд их выставлять, как будто для позора!
Когда во мне, когда нет доблестей прямых,
Что пользы в сане мне и в почестях моих?
Не сан, не род - одни достоинства почтенны;
Сеян! и самые цари без них - презренны,
И в Цицероне мной не консул - сам он чтим
За то, что им спасен от Каталины Рим...
О муж, достойный муж! почто не можешь, снова
Родившись, сограждан спасти от рока злого?
Тиран, вострепещи! родиться может он.
Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!
О, как на лире я потщусь того прославить,
Отечество мое кто от тебя избавит!
Под лицемерием ты мыслишь, может быть,
От взора общего причины зла укрыть...
Не зная о своем ужасном положеньи,
Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи,
Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,
Но свойства злобные души не утаишь.
Твои дела тебя изобличат народу;
Познает он - что ты стеснил его свободу,
Налогом тягостным довел до нищеты,
Селения лишил их прежней красоты...
Тогда вострепещи, о временщик надменный!
Народ тиранствами ужасен разъяренный!
Но если злобный рок, злодея полюбя,
От справедливой мзды и сохранит тебя,
Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство
Тебе свой приговор произнесет потомство!

<1820>


К Делии (Опять, о Делия, завистливой судьбою)

Опять, о Делия, завистливой судьбою
Надолго, может быть, я разлучен с тобою!
Опять, опять один с унылою душой
     В Пальмире Севера прекрасной
     Брожу как сирота несчастный,
     Питая мрачный дух тоской!
     Ничтожной славой ослепленный,
Жилище скромное и неги и отрад,
Жилище радостей - твой дом уединенный,
Безумец, променять дерзнул на Петроград,
     Где всё тоску мою питает,
     Где сердце юное страдает!
Почто молениям твоим я не внимал?
Почто, о Делия! с тобою я расстался?
   Ах! я б теперь с тоскою не скитался,
Но в хижине б твоей с любовью обитал,
В сей хижине, где я узнал тебя впервые!
Где в жизни первый раз, с потоком сладких слез,
     В часы для сердца дорогие,
Несмелым голосом _люблю_ я произнес!
Где ты мне на любовь любовью отвечала,
Где сладострастие и негу я вкушал...
Где ты в объятиях счастливца трепетала,
Где я мгновения восторгами считал!..
Ах! скоро ли опять из шумной и огромной
Столицы Севера, о мой бесценный друг!
     Нечаянно в твой домик скромный
     Предстанет нежный твой супруг?..

<1820>


К Делии (Почто, о Делия! с коленопреклоненьем)

           Подражание Тибуллу

Почто, о Делия! с коленопреклоненьем
К бессмертным прибегал с напрасным я моленьем?
Почто на алтарях им фимиам курил,
Коль рок тебя ко мне еще не возвратил?
Дерзал ли у богов в своих моленьях скромных
Тибулл испрашивать себе палат огромных,
Иль Крезовых богатств, иль славы и честей,
Иль тучных пажитьми Церериных полей,
Иль стад бесчисленных с обширными лугами? -
Об скромной бедности лишь им скучал мольбами,
Которую б делил всегда с тобою я;
Молил, чтоб при тебе застала смерть меня...
На что сокровища, на что стада мне тучны?
Иль будем боле мы с тобой благополучны
В чертогах мраморных, для коих привезли
Огромны глыбы гор из разных стран земли?
Ах! нет, ни золото, ни ткани драгоценны,
Ни храмины, рукой искусства иссеченны,
Ни в злате блещуща толпа наемных слуг
Нам счастья даровать не в силах, милый друг!
С тобой мне, Делия, и домик мой убогий
Олимпом кажется, где обитают боги;
Скудельностью своей и скромной простотой
Он гонит от себя сует крылатых рой;
И я за миг один, с тобой в нем проведенный,
Не соглашуся взять сокровищ всей вселенной.

О боги! Пусть Тибулл, всех благ земных лишась,
Но только с Делией своей соединясь,
В дому родительском с ней вместе обитает
И вместе с нею же в нем дни свои скончает.

О дщерь Сатурнова! И ты, любови мать!
Дерзаю к вам мольбы усердны воссылать;
Вы с благосклонностью, вам сродной, им внемлите
И Делию навек Тибуллу возвратите.
Но если Парки мне сего не прорекли,
Коль Делии не зреть мне боле на земли,
То пусть сей час сойду в подземные пещеры,
Где сестры лютые безжалостной Мегеры,
В жилище мрачном их тень новую узря,
Улыбкой адскою приветствуют себя.

Острогожск, 1820


К другу

Не нам, мой друг, с тобой чуждаться
Утех и радостей земных,
Красою милых не прельщаться
И сердцем дорожить для них.
Пусть мудрецы все за химеру
Считают блага жизни сей,-
Не нам их следовать примеру
В цветущей юности своей.
Теперь еще в нас свежи силы
И сердце бьется для любви;
Придут дни старости унылы -
Угаснет прежний огнь в крови,
К утехам чувства онемеют,
Кровь медленней польется в нас,
Все нервы наши ослабеют...
И всё напомнит смерти час!
Тогда, тогда уже не время
О милых будет вспоминать
И сей угрюмой жизни бремя
В объятьях нежных облегчать...
Итак, доколе не промчалась
Быстротекущих дней весна,
Доколь еще не показалась
На наших кудрях седина,
Доколь любовью полны очи
Прелестниц юных нас манят
И под покровом мрачной ночи
Восторг и радости сулят -
Мой друг, в свой домик безопасный,
Когда сну предан Петроград,
Спеши с Доридою прекрасной
На лоно пламенных отрад.

<1820>


К К<осовско>му

В ответ  на  стихи,  в  которых  он  советовал  мне
навсегда остаться на Украине

Чтоб я младые годы
Ленивым сном убил!
Чтоб я не поспешил
Под знамена свободы!
Нет, нет! тому вовек
Со мною не случиться;
Тот жалкий человек,
Кто славой не пленится!
Кумир младой души -
Она меня, трубою
Будя в немой глуши,
Вслед кличет за собою
На берега Невы!

Итак простите вы:
Краса благой природы,
Цветущие сады,
И пышные плоды,
И Дона тихи воды,
И мир души моей,
И кров уединенный,
И тишина полей
Страны благословенной, -
Где, горя, и сует,
И обольщений чуждый,
Прожить бы мог поэт
Без прихотливой нужды;
Где б дни его текли
Под сенью безмятежной
В объятьях дружбы нежной
И родственной любви!

Всё это оставляя,
Пылающий поэт
Направит свой полет,
Советам не внимая,
За чародейкой вслед!
В тревожном шуме света,
Средь горя и забот,
В мои младые лета,
Быть может, для поэта
Она венок совьет.
Он мне в уединенья,
Когда я буду сед,
Послужит в утешенье
Средь дружеских бесед.

Лето 1821


К Лачинову

      (В Москву)

Изящного любитель,
Питомец муз младой,
Прямой всего ценитель,
Певец мой дорогой!
К тебе я обращаю
Нестройной лиры глас;
С тобой, с тобой желаю
Беседовать в сей час.
С тобой, о обитатель
Столицы пышных стен,
Дев красных обожатель,
Не знающий бремен,
Епикурейцев чтитель!
Веселый посетитель
Театров и садов,
Собраний, булеваров,
Кофейниц, тротуаров
И радостей домов,
Где шумный рой лукавых
Прелестниц молодых
Сулят из глаз своих
Утехи и забавы;
Где ветреность и младость
Прелестных дев любви
И слов коварных сладость
Льют нежный огнь в крови;
Где ты подчас, пленившись
Одною из цирцей,
С ней взором согласившись,
Издалека за ней
Идешь с смиренным видом,
Как скромник иль монах;
Пришел - и одним мигом
Забыл всё на грудях!
В объятьях красоты
Забыл беды, напасти,
Забыл в восторгах страсти
И друга, может, ты!..
Меж тем как в отдаленной
Здесь Жмуди жизнь влачу,
И ах! душе стесненной
Отрады не сыщу!..
Здесь в дымной, чадной хате,
В пустынной стороне,
В безмолвной тишине,
Я мыслю об утрате
Прелестных, милых дней,
Дней юных, драгоценных,
Беспечно проведенных
В кругу своих друзей.

Ах! где Боярский милый,
Мечтатель наш драгой?
Увы! в стране чужой
И с лирою унылой!
Ах! там же и Фролов,
Наш друг замысловатый,
Сатирик тороватый
И острый баснослов!
Счастливцы! Они вместе!
Завиден жребий их!
А мне, а мне и вести
Давно уж нет от них!
Нет сердцу утешенья,
Нет радостей _без вас_!
Ах! скоро ль съединенья
Наступит сладкий час?
Ах! скоро ли в объятья
Друг друга заключим?
Прижмем, вздохнем, о братья!
И - души съединим!

<1816>


К надежде

О надежда! ты мой гений!
Ты вожатый в жизни мой!
От опасных треволнений
Я избавлен лишь тобой.

Ты одна не покидала
Меня в бурном море бед;
Ты, ты челн мой направляла,
Когда был потерян след.

Будь же ты и впредь со мною
И нигде не покидай;
И хоть призраком, мечтою
Несчастливца утешай!

Помогай мне заблуждаться,
Что любим Наташей я,
Что настанет наслаждаться
Скоро час и для меня!

1817


К С.

Наш хлебосол-мудрец,
В своем уединенье,
Прими благодаренье,
Которое певец
Тебе в стихах слагает
За ласковый прием
И в них же предлагает
Благой совет тишком:
В своей укромной сени
Живи, как жил всегда,
Страшися вредной Лени
И другом будь Труда.
Люби, как любишь ныне,
И угощай гостей
В немой своей пустыне
Бердяевкой своей. {1}
Она печали гонит,
Любовь к себе манит,
К чистосердечью клонит
И сердце веселит.
Что б ни было с тобою,
Ее не забывай,
_Разгорячись порою,
Но дома - не сжигай!.. {2}

1. Так прозвал он прекрасную свою наливку, сделанную им по наставлению майора Бердяева, славного гастронома.
2. Один великий и беспокойный сутяга, лишив многих наследственного) достояния, угрожал и С-ву отнять у него дом... "Если он это сделает, - сказал мой гостеприимный сосед, - то поверь мне, что я сожгу дом свой; пусть и ему не достанется..."

Лето 1821


К Фролову

Печали врач, забав любитель,
Остряк, поэт и баснослов,
Поборник правды и ревнитель,
Товарищ юности, Фролов!
Прошу, прерви свое молчанье
И хоть одной своей строкой
Утишь душевное страданье
И сердце друга успокой.
Увы! кто знает, друг мой милый,
Что ожидает завтра нас!
Быть может, хлад и мрак могилы, -
Ничтожности ужасный час!
Быть может, ярою судьбою
Уж над моей теперь главой
Смерть хладною своей рукою
Махает острою косой!
Почто ж, мой друг, нам тратить время
И чуждыми для дружбы жить,
Почто печалей вьючить бремя
И чашу зол в днях юных пить!
Почто, - когда имеем средства
Свое мы горе услаждать
И из печали и из бедства
С уроком пользу извлекать?

Взгляну ль, мой друг, на мир сей бедный,
И что ж, коль стану примечать?
Меж тысячью едва приметно
Счастливцев двух, а много - пять!
Кто ж винен в сем? Увы! мы сами,
О, точно так, никто иной;
С закрытыми идя очами,
Не трудно в яму пасть ногой.
. . . . . . . . . . . . . . . .
И в самом деле, друг бесценный,
Всё в нашей воле состоит.
Пусть лютый рок и разъяренный
Мне скорой гибелью грозит...
Но я коль тверд, коль презираю
Ударов тяжесть всю его,
Коль в оборону поставляю
Терпение против всего,
Тогда меня и рок устанет
Всё с прежней ненавистью гнать,
И скоро час и мой настанет,
Мой друг! от горя отдыхать.

Пойдем, Фролов, мы сей стезею -
Вожатый дружба наш, - пойдем!
Но вместе чур! рука с рукою!
Авось до счастья добредем!
Авось, авось все съединимся -
Боярский, Норов, я и ты,
Авось отрадой насладимся,
Забыв все мира суеты.

Между 1816 и 1818


Князю Е.И. Оболенскому

   1

      Прими, прими, святый Евгений,
      Дань благодарную певца,
      И слово пламенных хвалений,
      И слезы, катящи с лица.
      Отныне день твой до могилы
      Пребудет свят душе моей:
      В сей день твой соимянник милый
      Освобожден был от цепей.

      21 января 1826

   2

      Мне тошно здесь, как на чужбине.
      Когда я сброшу жизнь мою?
      Кто даст крыле мне голубине,
      Да полечу и почию.
      Весь мир как смрадная могила!
      Душа из тела рвется вон.
Творец! Ты мне прибежище и сила,
      Вонми мой вопль, услышь мой стон:
      Приникни на мое моленье,
      Вонми смирению души,
      Пошли друзьям моим спасенье,
      А мне даруй грехов прощенье
      И дух от тела разреши.

      Между январем и маем 1826

   3

      О милый друг, как внятен голос твой,
      Как утешителен и сердцу сладок:
      Он возвратил душе моей покой
      И мысли смутные привел в порядок.
      Ты прав: Христос спаситель нам один,
      И мир, и истина, и благо наше;
      Блажен, в ком дух над плотью властелин,
      Кто твердо шествует к Христовой чаше.
      Прямой мудрец: он жребий свой вознес,
      Он предпочел небесное земному,
      И, как Петра, ведет его Христос
           По треволнению мирскому.
           Душою чист и сердцем прав,
 Перед кончиною подвижник постоянный,
           Как Моисей с горы Навав,
           Узрит он край обетованный.

 -----

      Для цели мы высокой созданы:
      Спасителю, сей истине верховной,
      Мы подчинять от всей души должны
      И мир вещественный и мир духовный.
      Для смертного ужасен подвиг сей,
      Но он к бессмертию стезя прямая;
 И благовествуя, мой друг, речет о ней
            Сама нам истина святая:

      "[И плоть и кровь преграды вам поставит,
           Вас будут гнать и предавать,
      Осмеивать и дерзостно бесславить,
      Торжественно вас будут убивать,
      Но тщетный страх не должен вас тревожить.]
      И страшны ль те, кто властен жизнь отнять
      И этим зла вам причинить не может. -
      Счастлив, кого Отец мой изберет,
      Кто истины здесь будет проповедник)
      Тому венец, того блаженство ждет,
      Тот царствия небесного наследник".

      Как радостно, о друг любезный мой,

      Внимаю я столь сладкому глаголу
      И, как орел, на небо рвусь душой,
            Но плотью увлекаюсь долу.

      Май или июнь 1826

Князю Смоленскому

            Ода

Герой, отечества спаситель!
Прими от сердца должну дань;
Бог наш защитник, покровитель,
Тебя нам ниспослал на брань!
Уже враги торжествовали,
Уж в злобной ярости мечтали
Здесь русский покорить народ!
Но ты лишь в стан успел явиться,
Как гордый стал тебя страшиться
И ощупью пошел вперед!

Пошел вперед - и гибель верну
Мечтал ли он найти себе?
Но казнь ужасну, беспримерну
Определил творец тебе
Свершить над сонмом кровопийцев,
Грабителей, эхидн, убийцев,
Грехами, гнусностью своей
Давно уж всех превосходивших
И тем достойно заслуживших
Ужасный гнев царя царей!

Врагов презрел ты все коварства,
На бога верой уповал,
И, мня лишь о спасеньи царства,
Ты оное всяк час спасал!
На страшном поле Бородинском,
В бою кровавом, исполинском,
Ты показал, что может росс!
На бога веру возлагая,
Врагов все силы презирая,
Он всюду, завсегда колосс.

С своими чувствами сражаясь,
Решился ты Москву отдать;
Но, духом паче укрепляясь,
Един лишь ты возмог сказать:
"Столицы царств не составляют!"
И се - уж россы низлагают
Наполеонов буйный рог!
Тарутин, Красный доказали,
Где россы галлов поражали,
Что правым есть защита - бог!

И что доколь славян потомки
Царя и веру будут чтить,
Дотоль дела их будут громки,
Дотоль их будет бог хранить!
Скажи, Кутузовым попранный,
О галл, грехами обуянный,
Что он есть ангел пред тобой,
Скажи, что он Алкид российский,
Что ты - дух злобный, лютый, низкий,
Исчадье ада, не герой!

Вселенная давно страдала
От честолюбия врага,
Уже одна ее стояла
У краю гибели нога;
Как вдруг, герой, ты появился,
И мир надеждой озарился,
Что ты спасешь его от бед,
Уже висевших над главою!
И се - уж мир спасен тобою,
Сразил врагов - и где их след?

Их след остался на равнинах,
Навек кичливому во срам!
А кости их в лесах, в долинах -
Во славу памятники нам!
Ты сих, Кутузов, дел творитель!
Где царств надменный покоритель,
Где сей ужасный бич людей,
Кого страшились земны боги?
Его умчали быстры ноги
С венчанных храбростью полей!

Ты шел за ним вослед - и слава
Летела быстро на крылах.
Кичлива, гордая Варшава
Упала пред тобой во прах!
Несчастна Пруссия стенала
От ига злобна, алчна галла,
Но ты, сразя ее врагов,
Сразя французов, злобных, ярых,
Друзей царю доставил старых,
Извел из тягостных оков.

Такою славой осиянный,
Среди великих дел, побед,
Стократ ты лаврами венчанный,
Пришел, Кутузов, в лучший свет!
Твои дела, защитник трона,
Священной веры и закона, -
Из века паче будут в век
Всё с новой силой преливаться
И гласно в мире отзываться,
Что ты великий человек!

Апрель - май 1814


Любовь к отчизне

          Ода

Где алтарей не соружают
Святой к отечеству любви?
<нрзб> где не почитают
Питать святой сей жар в крови?
Друзья! меня вы уличите
И тот народ мне укажите,
Который бы ее не знал,
Оставивши страну родную
И удалясь во всем в чужую,
Тоски в себе не ощущал?

Нет, нет, везде равно пылает
В сердцах святой любви сей жар:
Ее хотя не понимает,
Но равно чувствует дикарь -
Необразованный индеец,
Как и ученый европеец.
Всегда и всюду ей был храм:
И в отдаленнейшие веки
От чиста сердца человеки
Несли ей жертву, как богам.

Хвалится Греция сынами,
Пылавшими любовью к ней,
А Рим такими же мужами
Встарь славен к чести был своей.
Нас уверяют: Термопиллы,
Осада Рима, - что любили
Отчизну всей тогда душой.
Там храбрый Леонид спартанин,
Здесь изгнанный Камилл римлянин -
Отчизне жертвуют собой.

Но римских, греческих героев
В любви к отечеству прямой
Средь мира русские, средь боев,
Затмили давнею порой.
Владимир, Минин и Пожарской,
Великий Петр и Задунайской
И нынешних герои лет,
Великие умом, очами,
Между великими мужами,
Каких производил сей свет.

Суворов чистою любовью
К своей отчизне век пылал,
И, жертвуя именьем, кровью,
Ее врагов он поражал:
Его поляки трепетали,
Французы с турками дрожали.
Повсюду завсегда с тобой
Любовь к Отчизне, россиянин!
А с не<ю>, с ней велик гражданин,
Ужасный для врагов герой.

Гордынею вновь полн, решился
Галл росса покорить себе, -
Но вдруг Кутузов появился -
И галлов замысел - не бе!
Так русские всегда любили
И так Отечество хранили
От всяких бед и от врага.
Тот здравого ума лишился,
Кто росса покорить решился, -
Он ломит гордому рога!..

Народ, отчизну обожающ,
К царю, к религии святой
Всем сердцем, всей душой пылающ,
Средь бурь всегда стоит горой,
Никем, ничем не раз(разимой)
Покойною и горделивой.
Тому являет днесь пример
Держава славная Россия, -
Ее врага попранна выя,
Погибнет, гибнет изувер.

Хвала, отечества спаситель!
Хвала, хвала, отчизны сын!
Злодейских замыслов рушитель,
России верный гражданин,
И бич и ужас всех французов! -
Скончался телом ты, Кутузов,
Но будешь вечно жив, герой,
И в будущие веки славен,
И не дерзнет уж враг злонравен
России нарушать покой!..

4 июня 1813


М.Г. Бедраге

На смерть Полины молодой,
Твое желанье исполняя,
В смущеньи, трепетной рукой,
Я написал стихи, вздыхая.
Коль не понравятся они,
Чего и ожидать нетрудно,
Тогда не леность ты вини,
А дар от Аполлона скудной,
Который дан мне с юных лет;
Желал бы я - пачкун бумаги -
Писать как истинный поэт,
А особливо для Бедраги;
Но что же делать?.. силы нет.

Лето 1821


* * *

Минуты счастия промчались
И вечно, вечно не придут,
Печали, горести остались
И вечно, вечно не пройдут.

Недолго сердце биться станет,
Недолго буду я грустить,
В весенний день цветок увянет,
Его коль с веткой разлучить.

Я мнил счастливым быть тобою,
В тебе зря душу красоты,
Теперь прегорькою слезою
Плачу за лестные мечты.

Томлюсь, мучение ужасно!
Своей я жизни не прерву;
Ты, смерть, - отрада для несчастна,
А я - для горести живу.

Завеса с глаз моих сорвалась,
И ты, о Лила, не моя!
Не умирают, знать, с печали,
Когда живу на свете я.

Несносно жить всегда страдая,
С утра до вечера всегда,
И с просыпленьем ожидая,
Что вновь готовится беда.

1816 или 1817


Мотылёк

Что ты вкруг огня порхаешь,
Мотылек мой дорогой?
Или, бедненький, не знаешь,
Что огонь губитель твой?
Иль тебе то неизвестно,
Сколь обманчив блеск огня,
И что свет его прелестный
Может погубить тебя?
Лети прочь! лети, несчастный!
Вкруг огня ты не порхай!
Бойся, бойся повсечасно,
Не сгореть чтоб невзначай!
Но не внемлет безрассудный!
Ближе, ближе всё летит!
Его блеск прелестный, чудный,
Несчастливец! тебе льстит.
Но напрасно, всё порхает!
И вот - прямо в огонек
Он влетел... и в нем сгорает!
Знать, судил ему так рок!

Так, увы! и я, плененный,
Предаюсь любви своей
И мечтаю, дерзновенный,
Найти счастье свое в ней!
Но быть может, заблуждаться
Мне судил жестокий рок,
И так точно, может статься,
Я сгорю - как мотылек!

<1817>


На болезнь Крылова

Нет одобрения талантам никакого:
          В России глушь и дичь.
     О даровании Крылова
     Едва напомнил паралич.

1823


На рождение Я.Н. Бедраги

Да будешь, малютка, как папа, бесстрашен,
Пусть пламень гусара пылает в крови;
Как маменька - доброй душою украшен
   И общей достоин любви.
Но что я желаю - любезность, отвага
   И пылкость души молодой
Уже в колыбели, малютка, с тобой,
   Без них - не родится Бедрага.

13 июля 1821


На смерть Байрона

О чем средь ужасов войны
Тоска и траур погребальный?
Куда бегут на звон печальный
Священной Греции сыны?
Давно от слез и крови взмокла
Эллада средь святой борьбы;
Какою ж вновь бедой судьбы
Грозят отчизне Фемистокла?

Чему на шатком троне рад
Тиран роскошного Востока,
За что благодарить пророка
Спешат в Стамбуле стар и млад?
Зрю: в Миссолонге гроб средь храма
Пред алтарем святым стоит,
Весь катафалк огнем блестит
В прозрачном дыме фимиама.

Рыдая, вкруг его кипит
Толпа шумящего народа, -
Как будто в гробе том свобода
Воскресшей Греции лежит,
Как будто цепи вековые
Готовы вновь тягчить ее,
Как будто идут на нее
Султан и грозная Россия...

Царица гордая морей!
Гордись не силою гигантской,
Но прочной славою гражданской
И доблестью своих детей.
Парящий ум, светило века,
Твой сын, твой друг и твой поэт,
Увянул Бейрон в цвете лет
В святой борьбе за вольность грека.

Из океана своего
Текут лета с чудесной силой:
Нет ничего уже, что было,
Что есть, не будет ничего.
Грядой возлягут на твердыни
Почить усталые века,
Их беспощадная рука
Преобратит поля в пустыни.

Исчезнут порты в тьме времен,
Падут и запустеют грады,
Погибнут страшные армады,
Возникнет новый Карфаген...
Но сердца подвиг благородный
Пребудет для души младой
К могиле Бейрона святой
Всегда звездою путеводной.

Британец дряхлый поздних лет
Придет, могильный холм укажет
И гордым внукам гордо скажет:
"Здесь спит возвышенный поэт!
Он жил для Англии и мира,
Был, к удивленью века, он
Умом Сократ, душой Катон
И победителем Шекспира.

Он всё под солнцем разгадал,
К гоненьям рока равнодушен,
Он гению лишь был послушен,
Властей других не признавал.
С коварным смехом обнажила
Судьба пред ним людей сердца,
Но пылкая душа певца
Презрительных не разлюбила.

Когда он кончил юный век
В стране, от родины далекой,
Убитый грустию жестокой,
О нем сказал Европе грек:
"Друзья свободы и Эллады
Везде в слезах в укор судьбы;
Одни тираны и рабы
Его внезапной смерти рады"".

1824


На смерть сына

Земли минутный поселенец,
Земли минутная краса,
Зачем так рано, мой младенец,
Ты улетел на небеса?

Зачем в юдоли сей мятежной,
О ангел чистой красоты,
Среди печали безнадежной
Отца и мать покинул ты?

Сентябрь 1824


Надгробная надпись

   Пр<асковье> Тих<оновне> Чир-ной

     Под тенью миртов и акаций
          В могиле скромной сей
Лежит прелестная подруга юных граций:
Ни плачущий Эрот, ни скорбный Гименей,
          Ни прелесть майской розы,
Ни друга юного, ни двух младенцев слезы
     Спасти Полину не могли!
Судьбы во цвете лет навеки обрекли
     Ее из пламенных объятий
Супруга нежного, детей, сестер и братии
     В объятья хладные земли...

Лето 1821


Надгробная Рыжку

Когда ты одарен чувствительной душою,
      Вздохни, прохожий, глубоко:
      Под сею насыпью простою,
         Увы! лежит Рыжко!
      Его завидовали доле
   Все лошади окрестных деревень!
И не дождаться им вовек подобной холи!
      Бывало, кучеру нет воли
      Рыжка кнутом стегнуть за лень;
      Ему особенное стойло,
      И сена вдоволь и овса,
И в Оредежи роскошное пойло...
      Работы ж в месяц - три часа.

Апрель 1823


Надпись к портрету одного старого воина, умершего от кровопускания

       Вот верное изображенье
Того, которого щадили сорок лет
Трехгранные штыки и пули на сраженье,-
Непощадил его лишь докторский ланцет!

<1820>


Наталье Михайловне Тевяшовой

    (В день Ангела ее)

В день Ангела всегда чего-нибудь желают;
     Чего же мне тебе желать?
Желать ли, чтоб тебя все стали обожать?
Но уж тебя и так давно все обожают.
Желать ли, чтобы ты богатством обладала?
     Но ах! богатство нам не щит!
Поверь, тому и Крезовых сокровищ мало,
Тому уж не до них, кого судьба тягчит!
Желать ли, чтобы ты умом своим затмила
     И умниц всех, и мудрецов?
Но им тебя и так природа одарила,
     И ты щадишь глупцов.
Желать ли, чтобы ты прельщала красотою,
     И нежностью души своей,
И нрава кротостью, и сердца добротою,
И привлекательной невинностью твоей?
Но уж и так тебя которые лишь знают
     (А в том числе - и я),
Плененные тобой, согласно утверждают,
Что есть красивее, но нет милей тебя.
Чего, чего же мне желать тебе? - Не знаю;
     А старики ведь говорят,
Что по старинному в России обычаю
В день Ангела должно чего-нибудь желать.
     Итак, итак, чистосердечно
          Тебе желаю я,
     Чтоб добродетель была вечно
Повсюду верная сопутница твоя.
   Пусть, пусть она, как Ангел твой хранитель,
     Как добрый Гений-утешитель,
     Пребудет всюду твой
     Вожатый неразлучный,
     К утехам в свет большой
     Стезей благополучной.

26 августа 1817


Нечаянное счастие

    (Подражание грекам)

О радость, о восторг!.. Я Лилу молодую
Вчера нечаянно узрел полунагую!
Какое зрелище отрадное очам!
Власы волнистые небрежно распущенны
     По алебастровым плечам,
И перси девственны, и ноги обнаженны,
И стройный, тонкий стан под дымкою одной,
И полные огня пленительные очи,
И всё, и всё - в часы глубокой ночи,
При ясном свете ламп, в обители немой!
Дыханья перевесть не смея в изумленья,
На прелести ее в безмолвии взирал -
И сердце юное пылало в восхищеньи;
В восторгах таял я, и млел, и трепетал,
И взоры жадные сквозь дымку устремлял!
Но что я чувствовал, когда младая Лила,
Увидев в храмине меня между столпов,
Вдруг в страхе вскрикнула и руки опустила -
И с тайных прелестей последний спал покров.

1820 или 1821 (?)


Переводчику «Андромахи»

  (На случай пятого издания перевода
  сей прекрасной Расиновой трагедии)

Пусть современники красот не постигают,
Которыми везде твои стихи блестят;
Пускай от зависти их даже не читают
        И им забвением грозят!
Не верь зоилам сим: они шипят из праха,
Ни дарования, ни вкус им не даны,
Коль Гермиона, Пирр, Орест твой, Андромаха
           Им кажутся смешны...
     Хвостов! будь тверд и не страшись забвенья
Твой славный перевод Расина, Буало,
В награду за труды и дивное терпенье,
        Врагам, завистникам назло,
Венцом бессмертия венчал твое чело.
        Так, так; твои стихотворенья
        В потомстве будут все читать
           И слезы сожаленья
        На мавзолей твой проливать.

1821


* * *

Поверь, я знаю уж, Дорида,
Про то, что скрыть желаешь ты...
Твой тусклый взор и томность вида
Отцветшей рано красоты
Мне слишком много объяснили:
Тебя, прелестная, пленили
Любви неясные мечты.
Они, везде тебя тревожа,
В уединение манят
И среди девственного ложа
Отраду слабую дарят,
Лишь жажду наслаждений множа.
Как жертвуешь ты сим мечтам
При свете дня или во мраке ночи,
Почти закрывшиеся очи
Склоняешь с робостью к дверям,
И если юная подруга
Иль кто другой к тебе войдет,
В одно мгновенье от испуга
Румянец нежный пропадет.
Потупишь взор... Несвязность речи,
И твой смущенный робкий вид,
И неожиданность сей встречи
Тебя кой в чем изобличит...
Но ты краснеешь, друг бесценный,
Меня давно ты поняла,
Оставь же сей порок презренный,
Доколь совсем не отцвела...
Беги! беги сего порока,
В мечтах себя не погуби,
Не будь сама к себе жестока,
И хоть меня ты полюби.

1821 (?)


* * *

Покинь меня, мой юный друг, -
Твой взор, твой голос мне опасен:
Я испытал любви недуг,
И знаю я, как он ужасен...
Но что, безумный, я сказал?
К чему укоры и упреки?
Уж я твой узник, друг жестокий,
Твой взор меня очаровал.
Я увлечен своей судьбою,
Я сам к погибели бегу.
Боюся встретиться с тобою,
А не встречаться не могу.

Послание к Н.И. Гнедичу

  (Подражание VII посланию Депрео)

Питомец важных муз, служитель Аполлона,
Певец, который нам паденье Илиона
И битвы грозные ахеян и троян,
С Пелидом бедственну вражду Агамемнона,
Вторженье Гектора в враждебный греков стан,
И бой и смерть сего пергамского героя
Воспел пленительно на лире золотой,
На древний лад ее с отважностью настроя,
И путь открыл себе бессмертья в храм святой!
Не думай, чтоб и ты, пленя всех лирой звучной,
От всех хвалу обрел во мзду своих трудов;
Борение с толпой совместников, врагов,
И с предрассудками, и с завистью докучной -
Всегдашний был удел отличнейших певцов!
Ах! иногда они в друзьях врагов встречали,
И, им с беспечною вверяяся душой,
У сердца нежного змею отогревали
И целый век кляли несчастный жребий свой...
Судьи-завистники, убийцы дарований,
Везде преследуют несчастного певца;
И похвалы друзей, и шум рукоплесканий,
И лавры свежие прекрасного венца -
Всё души низкие завистников тревожит,
Всё дикую вражду к их бедной жертве множит!
Одна, одна лишь смерть гоненья прекратит,
     И, успокоясь в мирной сени,
Дань должной похвалы возьмет с потомства гений
И, торжествующий, зоилов постыдит.

Таланта каждого сопутник неизменный,
Негодование толпы непросвещенной
И зависть злобная - его всегдашний враг -
Оспоривали здесь ко славе каждый шаг
Творца "Димитрия", "Фингала", "Поликсены";
Любимца первого российской Мельпомены
Яд низкой зависти спокойствия лишил
И, сердце отравив, дни жизни сократил.
Но весть печальная лишь всюду пролетела,
Почувствовали все, что без него у нас
     Трагедия осиротела...
Тогда судей-невежд умолк презренный глас,
Венки посыпались, и зависть онемела...
Судьбу подобную ж Фонвизин претерпел,
И Змейкина, себя узнавши в Простаковой,
Сулила автору жизнь скучную в удел
     В стране далекой и суровой.

На трудном поприще ты только мог один
В приятной звучности прелестного размера
Нам верно передать всю красоту картин
     И всю гармонию Гомера.
Не удивляйся же, что зависть вкруг тебя
     Шипит, как черная змея!
И здесь, как и везде, нас небо наставляет;
     Мудрец во всем, во всем читает
          Уроки для себя:
На лоне праздности дремавший долго гений,
Стрелами зависти быв пробужден от лени,
Ширяясь, как орел, на небеса парит
И с высоты на низ с презрением глядит,
Где клеветой его порочит пустомеля...
Так деспот-кардинал с ученою толпой
Уничижить хотел бессмертного Корнеля,
На "Сида" воружил зоилов дерзкий рой!
"Сид" бранью угнетен, но трагик оскорбленный
Явился с "Цинною" во храме Мельпомены -
     И посрамленный кардинал
     Смотрел с ничтожными льстецами,
Как гением своим Корнель торжествовал
Над Академией и жалкими судьями!
Так и Жуковский наш, любимый Феба сын,
Сокровищ языка счастливый властелин,
Возвышенного полн, Эдема пышны двери,
В ответ ругателям, открыл для юной пери.
     И ты примеру следуй их,
И на суждения завистников твоих,
На площадн_у_ю брань и приговор суровый
С Гомером отвечай всегда беседой новой.
Орла ль, парящего среди эфирных стран,
В полете карканьем удержит наглый вран?
Иди бестрепетно проложенной стезею
И лавры свежие рви смелою рукою;
Пускай завистники вокруг тебя шипят!
О Гнедич! Вопли их, и дикие и громки,
Тобой заслужённой хвалы не заглушат:
Защитник твой - Гомер, твои судьи - потомки!
Зачем тревожиться, когда твоих трудов
Не вздумает читать какой-нибудь Вралёв,
Иль жалкий Азбукин, иль Клит-стихокропатель,
Иль в колпаке магистр, или Дамон-ругатель?
Нет, нет! читателей достоин ты других;
Желаю, Гнедич, я, чтобы в стихах твоих
Восторги сладкие поэты почерпали,
Чтобы царица-мать красе дивилась их,
Чтоб перевод прекрасный твой читали
     С воспламененною душой
Изящного ценители прямые,
Хранящие любовь к стране своей родной
И посвященные муз в таинства святые.
Не много их! Зато внимание певцам
Средь вопля дикого должно быть драгоценно,
Как в Ливии, от солнца раскаленной,
Для странника ручей, журчащий по пескам...

Между июнем и декабрем 1821


Пустыня

   (К М.Г. Бедраге)

Бежавший от сует
И от слепой богини,
Твой друг, младой поэт,
Вдруг стал анахорет
И жизнь ведет в пустыне...
В душе моей младой
Нет боле жажды славы,
И шумные забавы
Сменил я на покой.
Безумной молодежи
Покажется смешно,
Что я не пью вино,
Что мне вода дороже
И что я сплю давно
На одиноком ложе,
Но, несмотря на то,
На тихий звук свирели
В уютный домик мой
Вертлявою толпой
Утехи налетели
И весело обсели
В нем все углы, мой друг;
С печалию ж докучной
Сопутник неразлучный,
Томительный недуг
И, дочь мирского шума
Со свитою своей,
Души угрюмой дума
От хижины моей
Стремятся торопливо...
Лишь только боязливо
Задумчивость порой
Заглянет в угол мой,
Покойный и счастливый.

"Оставив шумный свет
И негу сладострастья,
Как мог во цвете лет
Найти дорогу счастья
Твой ветреный поэт?" -
Ты спросишь в изумленьи.
Мой друг! в уединеньи,
Как пышные цветы,
Кипят в воображеньи
Прелестные мечты...
Они волшебной силой
В тени моей немой,
С своей подругой милой -
Фантазией младой,
Меня увеселяют
Чудесною игрой
И сердцу возвращают
Утраченный покой,
Который мне в пустыне
Милее всех даров
Обманчивой богини:
И злата,и чинов,
И шумных пирований,
И ласковых речей,
И ветреных лобзаний
Предательниц-цирцей...

Но ты, мой друг бесценный,
Быть может, хочешь знать,
Как дни мои летят
В Украине отдаленной.
Изволь: твой друг младой,
Простясь с коварным миром,
С свободою златой,
Душ пламенных кумиром,
Живет в степи глухой,
Судьбу благословляя;
Он с ложа здесь встает,
Зарю предупреждая,
И в садик свой идет
Немного потрудиться,
Взяв заступ, на грядах.
Когда ж устанет рыться,
Он, с книгою в руках,
Под тень дерев садится
И в пламенных стихах
Иль в прозе, чистой, плавной -,
Чужд горя и забот,
Восторги сладки пьет.
То Пушкин своенравный,
Парнасский наш шалун,
С "Русланом и Людмилой",
То Батюшков, резвун,
Мечтатель легкокрылый,
То Баратынский милый,
Иль с громом звучных струн,
И честь и слава россов,
Как диво-исполин,
Парящий Ломоносов,
Иль Озеров, Княжнин,
Иль Тацит-Карамзин
С своим девятым томом;
Иль баловень Крылов
С гремушкою и Момом,
Иль Гнедич и Костров
Со стариком Гомером,
Или Жан-Жак Руссо
С проказником Вольтером,
Воейков-Буало,
Жуковский несравненный,
Иль Дмитриев почтенный,
Иль фаворит его
Милонов - бич пороков,
Иль ветхий Сумароков,
Иль "Душеньки" творец,
Любимец муз и граций,
Иль важный наш Гораций,
Поэтов образец,
Иль сладостный певец,
Нелединский унылый,
Или Панаев милый
С идиллией своей -
В тиши уединенной
Дарят попеременно
Мечты душе моей.

Но полдень! В дом укромный
Иду; давно уж там
Меня обед ждет скромный;
Приятный фимиам
От сочных яств курится;
Мгновенно возбудится
Завидный аппетит -
И труженик-пиит
За шаткий стол садится...
Потом на одр простой
Он на часок приляжет;
Бог сна, Морфей младой,
Ему гирлянду свяжет
Из маковых цветов,
И в легком сне покажет
Приятелей-певцов...
Они все в Петрополе;
В моей счастливой доле
Лишь их недостает!
Под вечер за работу
Иль в сад, иль в кабинет,
Иль грозно на охоту
С котомкой за спиной
Иду с ружьем - на бой
Иль с зайцами, иль с дичью!
И, возвратясь домой,
Обременен добычью,
Пью ароматный чай...
Вдруг входит невзначай
Ко мне герой Кавказа,
Которого в горах
Ни страшная зараза,
Ни абазех, ни бах,
Ни грозный кабардинец,
Ни яростный лезгин,
Ни хищный абазинец
Среди своих долин
Шесть лет не в силах были
Дух твердый сокрушить...
Непобедимым быть,
Казалося, судили
Герою небеса!
Но вдруг его пленили
_Прелестные глаза_...
Вздыхая и вздыхая,
Не умер чуть боец;
Но сжалясь наконец,
Красавица младая
И сердце и себя,
Героя полюбя,
С рукой ему вручила
Во храме под венцом;
Но скоро изменила
И молодым певцом
Бойца переменила...
Сей отставной майор,
Гроза Кавказских гор,
Привез с собой газеты.
Принявши грозный вид, -
"Почто, - входя, кричит, -
Мои младые леты
С такою быстротой,
О труженик младой!
Сокрылись в безднах Леты?
Война, война кипит!
В Морее пышет пламя!
Подняв свободы знамя,
Грек Оттоману мстит!
А я, а я не в силах
Лететь туда стрелой,
Куда стремлюсь душой!
Кровь тихо льется в жилах
И с каждым, с каждым днем
Всё более хладеет;
Рука владеть мечом
Как прежде - не умеет,
И бич Кавказских стран
Час от часу дряхлеет,
И грозный Оттоман
Пред ним не побледнеет!"
Со вздохом кончив речь,
Майор с себя снимает
Полузаржавый меч
И слезы отирает.
О прошлой старине,
О Сечи своевольной,
О мире, о войне
Поговорив довольно,
Мы к ужину идем;
Там снова в разговоры,
А изредка и в споры,
Разгорячась вином,
Майор со мной вступает,
И Порту и Кавказ
В покое оставляет,
Поэзию ругает
И приступом Парнас
Взять грозно обещает!..
Но вот уж первый час!
Морфей зовет к покою
И старому герою
На вежды веет сон,
Вакх также наступает,
А старость помогает,
И в спальну быстро он,
Качаясь, отступает,
В атаке с трех сторон...

Майора в ретираде
До ложа проводя,
Я освежить себя
Иду в прохладном саде:
Чуть слышный ветерок,
Цветов благоуханье,
Лепечущий поток,
Листочков трепетанье,
И мрак, и тень древес,
И тишина ночная,
Пучина голубая
Безоблачных небес,
И в ней, в дали безбрежной,
Уныла и бледна,
Средь ярких звезд одна,
Как лебедь белоснежный,
Плывущая луна;
И древ и неба своды,
И хижинка моя,
Смотрящиеся в воды
Шумящего ручья,
И лодки колыханье,
И Филомелы глас -
Всё, всё очарованье
В священный ночи час!
Природы красотами
Спокойно насладясь,
Я тихими шагами
В приют свой возвращусь,
Пенатам поклонюсь,
К ним верой пламенея,
И на одре простом
В объятиях Морфея
Забудусь сладким сном...
Так юного поэта,
Вдали от шуму света,
Проходят дни в глуши;
Ничто его души,
Мой друг, не беспокоит,
И он в немой тиши
Воздушны замки строит!
Заботы никогда
Его не посещают,
Напротив, завсегда
С ним вместе обитают
Свобода и покой
С веселостью беспечной...

Но здесь мне жить не вечно,
И час разлуки злой
С пустынею немой
Мчит время быстротечно!
Покину скоро я
Украинские степи,
И снова на себя
Столичной жизни цепи,
Суровый рок кляня,
Увы, надену я!
Опять подчас в прихожей
Надутого вельможи,
Тогда как он покой
На пурпуровом ложе
С прелестницей младой
Вкушает безмятежно,
Ее лобзая нежно,
С растерзанной душой,
С главою преклоненной
Меж _челядью златой_,
И чинно и смиренно
Я должен буду ждать
Судьбы своей решенья
От глупого сужденья,
Которое мне дать
Из милости рассудит
Ленивый полуцарь,
Когда его разбудит
В полудни секретарь...
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
Для пылкого поэта
Как больно, тяжело
В триумфе видеть зло
И в шумном вихре света
Встречать везде ханжей,
Корнетов-дуэлистов,
Поэтов-эгоистов
Или убийц-судей,
Досужих журналистов,
Которые тогда,
Как вспыхнула война
На Юге за свободу,
О срам!, о времена!
Поссорились за оду!..

Лето 1821


Путешествие на Парнас

     Подражание Крылову

Итак, предпринят путь к Парнасу;
Чего же медлить? Ну, смелей,
Начнемте бить челом Пегасу,
Чтоб он домчал нас поскорей!

Боярский! сядь со мной в карету!
Фролов! на козлы поскорей!
И докажи, пожалуй, свету,
Что ты мастак кричать: "Правей!"

Смотри ж! Не вдруг! Поудержися:
Четверка бойких разнесет!
А пуще в гору берегися:
Там скалы есть, там терн растет!
Там многих авторов творенья,
В пыли валяяся - гниют!
Там Лета есть, река забвенья,
В ней также много уж живут!

Я видел, в ней как Львов купался
И обмывал своих детей;
Я зрел, Шихматов в ней остался,
А с ним и тысяча дестей!
Я сам свидетель был в то время,
Как, несколько прочтя листов,
За нанесенное тем бремя,
Был столкнут с берега Хвостов!
Я был при том, когда Гераков,
Пузатый, лысый, небольшой,
Потомок вздорливый Ираклов,
Был Леты поглощен волной!
Я зрел, как наш пиит слезливый
Красу лужков, лазурь небес,
И сельску жизнь, и злачны нивы
Пел, пел, - и наконец - исчез!

Такая ж участь, может статься,
И нам, о други, суждена!
Так лучше вдаль нам не пускаться,
Чтоб не измерить Леты дна!
Иль едем хоть, да непроворно,
Где можно рысью, где шажком,
И уж тогда, друзья, бесспорно
Мы будем, где творцов содом!
"Ну, что же трусить?!" - вдруг воскликнул
Фролов, тут перервав мой глас,
На удалых лошадок крикнул,
И правил прямо на Парнас!..
И вот мелькнули перед нами
Рифей и Волга! Всё прости!..
И, мчаты бодрыми конями,
На половине уж пути!
Там зрели мы, как девы красны
Сбирали сочный виноград;
Там расцвели древа прекрасны,
А здесь пушистый снег и хлад!
Но вот! поднялися и в горы!..
Парнас! Парнас! Какая близь!..
Как вдруг толчок! - и где рессоры? -
Тю, тю! - и мы катимся внизь!

С сим вместе я как раз проснулся,
От страху мраз бродил по мне!
Я окрестился, оглянулся -
И рад, что было то во сне!

15 октября 1814, Дрезден


Стансы

              К А. Б<естуже>ву

Не сбылись, мой друг, пророчества
Пылкой юности моей:
Горький жребий одиночества
Мне сужден в кругу людей.

Слишком рано мрак таинственный
Опыт грозный разогнал,
Слишком рано, друг единственный,
Я сердца людей узнал.

Страшно дней не ведать радостных,
Быть чужим среди своих,
Но ужасней истин тягостных
Быть сосудом с дней младых.

С тяжкой грустью, с черной думою
Я с тех пор один брожу
И могилою угрюмою
Мир печальный нахожу.

Всюду встречи безотрадные!
Ищешь, суетный, людей,
А встречаешь трупы хладные
Иль бессмысленных детей...

1824


Счастливая перемена

Свершилось наконец! Я Лидой обладаю
И за протекшие страдания мои
     В награду пламенной любви
     Теперь в восторгах утопаю!

Вчера, еще вчера, суровый бросив взгляд,
Надежды Лидинька навек меня лишила
     И в сердце юном породила
     Любви пренебреженной ад!

В отчаяньи, в тоске, печальный и угрюмый,
В уединение свое я прибежал;
     В уме рождались мрачны думы,
     Я то немел, то трепетал...

Вдруг слышу милый глас... и зрю перед собою
Младую Лидиньку вечернею порою,
В слезах раскаянья, с любовию в очах,
С улыбкой горестной на розовых устах!
     "Прости, что я не доверяла,
     Мой милый друг! любви твоей;
     Но ныне я тебя узнала,
     И предаюсь взаимно ей".

     И с сими нежными словами
Вдруг бросилась в мои объятия она
     И, страсти пламенной полна,
   К моим устам касалася устами;
   Огонь любви в очах ее пылал!
В восторгах страстных я и млел, и трепетал,
          И Лиду прижимал
К трепещущей груди дрожащими руками!..

<1820>


Шарада

Часть первая моя, от зноя укрывая,
Усталых путников под тень свою манит
     И, их прохладой освежая,
     С зефиром шепчет и шумит.

Вторая часть моя приводит в восхищенье,
Коль был творцом ее Державин иль Петров;
          Когда ж скропал Свистов -
     Всех погружает в усыпленье!

А целое, заметь, читатель дорогой,
В себе волшебника всю заключало силу,
Посредством коей он прекрасную Людмилу
Похитил дерзостно, в час полночи глухой,
Из брачной храмины в волшебный замок свой.

1820


Эпиграмма на австрийского императора

Весь мир великостию духа
   Сей император удивил:
Он неприятель мухам был,
   А неприятелям был муха

1822 (?)


* * *

          Я ль буду в роковое время
          Позорить гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
          Переродившихся славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
     И изнывать кипящею душой
          Под тяжким игом самовластья.
Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенье века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Пусть с хладною душой бросают хладный взор
          На бедствия своей отчизны
И не читают в них грядущий свой позор
И справедливые потомков укоризны.
Они раскаются, когда народ, восстав,
     Застанет их в объятьях праздной неги
И, в бурном мятеже ища свободных прав,
     В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

1824

Всего стихотворений: 54