Русская поэзия >> Анна Петровна Бунина

Анна Петровна Бунина (1774-1829)

• Биография Анны Буниной
• Стихотворения Анны Буниной по темам

Все стихотворения Анны Буниной на одной странице

- Оглавление -

Вол, Осёл и Конь

Однажды Вол, Осел и Конь между собою 
         О первенстве вступили в спор. 
    "Осел? -- вы скажете. -- То сущий вздор! 
Уродине такой и гордостью пустою 
         Прилично ль мысли надувать?" 
Но гордость никому, по правде, не под стать, 
    Однако же встречаем и меж нами, 
Что голову иной наполня пустяками, 
                 Всех ставит за ничто, 
                      И даже то 
Не только с умными -- бывает с дураками. 
         Итак, Осел стал утверждать, 
Что вряд полезнее его где приискать. 
         Тут Вол, сколь ни был тих, умерен, 
Но, все свои дела по пальцам разочтя, 
         Сказал: "В том целый мир уверен, 
             Что всех полезней я". 
     Взмахнул красивый Конь волнистой гривой 
     И с выступкой манежной, горделивой 
             "Молчите! -- закричал. -- 
Не я ли с воином победы разделял? 
             Не я ли был от века 
             Всем предпочтен скотам? 
     Но чтобы в пустяках не спорить нам, 
То спросимте о том решенья человека". 
     А человек -- как тут, и не один: 
Их трое в ряд, и все различных состояний: 
     Цыган, да Мельник, да Поселянин. 
         Осел, без дальних разысканий, 
         Кто ближе был, тому поклон: 
"Пожалуй, рассуди: полезней я иль он? 
О первенстве у нас размолвка меж собою". 
         -- "Ты, подлинно, -- сказал Цыган,-- 
                 С пустою головою! 
     Такой ли склад коню и образ дан, 
Какой имеешь ты, безумная скотина? 
     На взгляд он -- сущая картина, 
А пользы от него так вдруг и не сочтешь..." 
        -- "Нет, брат, ты врешь! -- 
Тут Мельник закричал. -- Ослиная порода 
               Полезней всей 
          Скотины для людей. 
      Ну где бы с мельницы нам ждать дохода, 
          Когда б Ослы перевелись?" 
          -- "Пожалуйста, остановись, -- 
Прервал Поселянин. -- Могу на всех послаться, 
Что первенство должно быть отдано Волам. 
                И чем бы нам 
                Без них питаться?" 
      -- "О, наш, -- сказал тут конь, -- напрасен труд! 
Я вижу, у людей на всё своя причина 
        И их пристрастен суд". 
        
-- "Да, польза частная есть общая пружина. -- 
        Цыган ему в ответ. -- 
Не ею ль движется издавна свет?" 

<1809>


И.А. Крылову

 читавшему "Падение Фаэтона" в "Беседе
 любителей русского слова

 Читая баснь паденья знаменита, 
 Улыбкой оживил ты лица всех гостей, 
 И честь того прешла к стране пиита. 
 Во мзду заслуги сей 
 Я лавры, сжатые тобою, 
 Себе надменно не присвою. 
 Когда б не ты ее читал, 
 Быть может, Фаэтон вторично бы упал.

К портретам двух братьев Гайю

Здесь братьев двух Гайю стоят изображенья. 
Природа, братский в них ведя дарам раздел, 
Дала им сходные способности в удел, 
И сходные нашла в сем мире назначенья: 
Один для зорких глаз с предметов туск снимал, 
Другой слепцам глаза в их персты заключал. 

Славный испытатель натуры, г. Гайю, живущий в Париже, издал превосходный Физический курс. Брат его, профессор Гайю, находится в Петербурге, при заведенном в пользу слепых институте. Он обучает сих несчастных не только работам, музыке, арифметике; но даже читать, писать и разбирать географические карты. Примечание Анны Буниной.

К Шишкову

Всех раньше с сиротством спозналась, 
Всех хуже я считалась. 
Дурнушкою меня прозвали. 
Отец... от тяжкия печали 
Нас роздал всех родным. 
Сестрам моим большим 
Не жизнь была - приволье; 
А я, как будто на застолье 
В различных девяти домах, 
Различны принимая нравы, 
Не ведая забавы, 
Взросла в слезах, 
Ведома роком неминучим 
По терниям колючим. 
Наскучил мне и белый свет. 
Достигши совершенных лет,
Наследственну взяла от братьев долю, 
Чтоб жить в свою мне волю. 
Тут музы мне простерли руки! 
Душою полюбя науки, 
Лечу в Петров я град, 
Наместо молодцов и франтов, 
Зову к себе педантов. 
Но ах! науки здесь сребролюбивы, 
Мой бедный кошелек стал пуст. 
Я тотчас оскудела, 
Я с горем пополам те песни пела, 
Которые пришлись по вкусу вам. 
Вот исповедь моим грехам!

Майская прогулка болящей

Боже благости и правды! 
Боже! вездесущий, сый! 
Страждет рук твоих созданье! 
Боже! что коснишь? воззри!.. 

Ад в душе моей гнездится, 
Этна ссохшу грудь палит; 
Жадный змий, виясь вкруг сердца, 
Кровь кипучую сосет. 
Тщетно слабыми перстами 
Рву чудовище... нет сил. 
Яд его протек по жилам: 
Боже мира! запрети! 

Где целенье изнемогшей? 
Где отрада? где покой? 
Нет! не льсти себя мечтою! 
Ток целения иссяк, 
Капли нет одной прохладной, 
Тощи оросить уста! 
В огнь дыханье претворилось, 
В остру стрелу каждый вздох; 
Все глубоки вскрылись язвы, -- 
Боль их ум во мне мрачит. 
Где ты смерть? -- Изнемогаю... 
Дом, как тартар, стал постыл! 

Мне ль ты, солнце, улыбнулось? 
Мне ль сулишь отраду, май? 
Травка! для меня ль ты стелешь 
Благовонный свой ковер? 
Может быть, мне там и лучше... 
Побежим под сень древес. 

Сколь всё в мире велелепно! 
Сколь несчетных в нем красот! 
Боже, боже вездесущий! 
К смертным ты колико благ! 

Но в груди огонь не гаснет; 
Сердце тот же змий сосет, 
Тот же яд течет по жилам: 
Ад мой там, где я ступлю. 
Нет врача омыть мне раны, 
Нет руки стереть слезы, 
Нет устен для утешенья, 
Персей нет, приникнуть где; 
Все странятся, убегают: 
Я одна... О, горе мне! 

Что, как тень из гроба вставша, 
Старец бродит здесь за мной? 
Ветр власы его взвевает, 
Белые, как первый снег! 
По его ланитам впалым, 
Из померкнувших очей, 
Чрез глубокие морщины 
Токи слезные текут; 
И простря дрожащи длани, 
Следуя за мной везде, 
Он запекшимись устами 
Жизни просит для себя. 
На? копейку, старец! скройся! 
Вид страдальца мне постыл. 
"Боже щедрый! благодатный! -- 
Он трикратно возгласил, -- 
Ниспошли свою ей благость, 
Все мольбы ее внемли!" 
Старец! ты хулы изрыгнул! 
Трепещи! ударит гром... 
Что изрек, увы! безумный? 
Небо оскорбить дерзнул! 
Бог отверг меня, несчастну! 
Око совратил с меня; 
Не щедроты и не благость -- 
Тяготеет зло на мне. 

Тщетно веете, зефиры! 
Тщетно, соловей, поешь! 
Тщетно с запада златого, 
Солнце! мещешь кроткий луч 
И, Петрополь позлащая, 
Всю природу веселишь! 
Чужды для меня веселья! 
Не делю я с вами их! 
Солнце не ко мне сияет, -- 
Я не дочь природы сей. 

Свежий ветр с Невы вдруг дунул: 
Побежим! он прохладит. 
Дай мне челн, угрюмый кормчий! 
К ветрам в лик свой путь направь. 
Воды! хлыньте дружно с моря! 
Вздуйтесь синие бугры! 
Зыбь на зыби налегая, 
Захлестни отважный челн! 
Прохлади мне грудь иссохшу, 
Жгучий огнь ее залей. 
Туча! упади громами! 
Хлябь! разверзись -- поглоти... 

Но всё тихо, всё спокойно: 
Ветр на ветвиях уснул, 
Море гладко, как зерцало; 
Чуть рябят в Неве струи; 
Нет на небе туч свирепых; 
Облак легких даже нет, 
И по синей, чистой тверди 
Месяц с важностью течет. 

<1812>


На кончину графа Александра Кутайсова, 26 августа 1812 года в Бородинском сражении убитого

   Ужель и ты!.. и ты
   Упал во смертну мрежу!
Ужель и на твою могилу свежу
Печальны допустил мне рок бросать цветы,
   Потоком слезным орошенны!
   Увы! Где блага совершенны?

Где прочны радости? Их нет!
Вотще объемлюща надежду лживу
Нежнейша мать тебя зовет:
Твой заперт слух к ее призыву!
Вотще в свой дом, ликуя твой возврат,
   Отец, сестры и брат
   Заранее к тебе простерли руки!
Их дом ликующий стал ныне храмом скуки!
Как светлый метеор для них
Ты миг блистал лишь краткой!
И сонм друзей твоих,
Алкающих твоей беседы сладкой,
И сонм отборнейших мужей,
Что юного тебя с собой чли равноденным,
      с кончиною твоей
Увяли сердцем сокрушенным!
Вотще и сонм краснейших дев,
Устроя громкие тимпаны,
Ждет в пиршества тебя избранны:
Не будешь ты!.. тебя похитил смерти зев!

Так жизни на заре коснулся он заката!
На место гипса и агата
На гробе у него с бессмертным лавром шлем,
И вопли слышны Муз на нем!
Но что герою обелиски?
Что мой несвязный стих?
Не будет славен он от них!
     Поверженные в ад враги российски
        Твоею, граф, рукой
     Воздвигнут памятник нетленный твой,
     А жизнь Отечеству на жертву принесенна
     Есть слава, храбрых вожделенна!

1812


На разлуку

Разлука -- смерти образ лютой, 
Когда, лия по телу мраз, 
С последней бытия минутой 
Она скрывает свет от глаз. 

Где мир с сокровищми земными?" 
Где ближние -- души магнит? 
Стремится мысль к ним -- и не о ними 
Блуждает взор в них -- и не зрит. 

Дух всуе напрягает силы; 
Язык слагает речь, -- и ах! 
Уста безмолвствуют остылы: 
Ни в духе сил нет, ни в устах. 

Со смертию сходна разлука, 
Когда, по жилам пробежав, 
Смертельна в грудь вступает мука, 
И бренный рушится состав. 

То сердце жмет, то рвет на части, 
То жжет его, то холодит, 
То болью заглушает страсти, 
То муку жалостью глушит. 

Трепещет сердце -- и престало! 
Трепещет вновь еще сильней! 
Вновь смерти ощущая жало, 
Страданьем новым спорит с ней. 

Разлука -- смерти образ лютой! 
Нет! смерть не столь еще страшна! 
С последней бытия минутой 
Престанет нас терзать она. 

У ней усопшие не в воле: 
Блюдет покой их вечный хлад; 
Разлука нас терзает боле: 
Разлука есть душевный ад! 

Когда... минута роковая! 
Язык твой произнес "прости", 
Смерть, в сердце мне тогда вступая, 
Сто мук велела вдруг снести. 

И мраз и огнь я ощутила, -- 
Томленье, нежность, скорбь и страх, -- 
И жизненна исчезла сила, 
И слов не стало на устах. 

Вдруг сердца сильны трепетанья; 
Вдруг сердца нет, -- померкнул свет; 
То тяжкий вздох, -- то нет дыханья: 
Души, движенья, гласа нет! 

Где час разлуки многоценной? 
Ты в думе, в сердце, не в очах! 
Ищу... всё вкруг уединенно; 
Зову... всё мёртво, как в гробах! 

Вотще я чувства обольщаю 
И лживых призраков полна: 
Обресть тебя с собою чаю -- 
Увы! тоска при мне одна! 

Вотще возврат твой вижу скорый; 
Окружном топотом будясь, 
Робея и потупя взоры, 
Незапно познаю твой глас! 

Вотще рассудка исступленье, -- 
Смятенна радость сердца вновь! 
Обман, обман! одно томленье... 
Разлука не щадит любовь! 

Разлука -- образ смерти лютой, 
Но смерти злее во сто раз! 
Ты с каждой бытия минутой 
Стократно умерщвляешь нас! 

<1819>


* * *

Не ты ли в дом его меня с собой свела!
Смотри, теперь я в нем, как в собственном, смела:
Кричу, шумлю, повелеваю;
То лучшую себе светлицу избираю
И, в ней живя, смеюся иль тружусь;
То, свой пременный теша вкус,
В другой себя хозяйкой назначаю;
То слова не хочу промолвить я ни с кем
Сижу задумчива, мрачна, грустлива;
То делаюся вдруг безмерно говорлива, -
И добрый мой Пармен доволен всем!
С супругою его умильной, благонравной,
Как с кровною живя сестрой,
Я их смиренный дом, земному раю равный,
На пышный не сменю дворец златой!
Пою любовь к добру счастливого Пармена,
Да веют надо мной во век ее знамена!

1808


Пекинское ристалище

    Басня.

(Посвященная некоторым из почтенных членов Российской императорской академии, удостоивших меня лестного своего одобрения.)

Когда-то в Пекине вельможны старшины, 
В часы народной тишины, 
Желая по трудах вкусить отдохновенье, 
Стеклись в ристалище своих изведать сил. 
Не злато получить там победитель мнил, 
Но плески дланей в награжденье; 
И бескорыстных сих наград 
И сами мудрецы отнюдь не возгнушались. 
Две меты в поприще пекинцев назначались: 
Одна для малых чад, 
Другая юношам и возмужалым; 
Бег начался -- и вдруг жена явилась там. 
Хочу сказать в Китае небывалым, 
Что жены тамошни сидят в нем по домам, 
И к беганью у них все заперты дороги; 
Что с детства нежного, едва изыдут в свет, 
Тесьмами крутят им и стягивают ноги; 
Без ног же в поприще стязаться выгод нет; 
Но счастью их чрез то, казалось, нет утраты. 
Других забав, другой и платы 
Они в награду ждать должны своих трудов. 
Да и к чему в краю нам царства 
Искать того, что внутрь находится домов? 
Будь доброю женой, без прихотей, коварства; 
По кротости души кажи всем кроткий взгляд; 
Пекись о благонравье чад, 
О нуждах подданный и их забавах; 
Будь доброй дочерью, сестрой, 
Блюди семейственный покой, 
И славу обретай в своих незлобных нравах: 
Вот поприще обширное для нас! 
Однако в Пекине на этот раз 
В ристалище жена возмнила состязаться. 
То видно праздная, иль сирая была. 
Иль дома не найдя полезней чем заняться, 
За славою от скуки притекла, 
Иль мнила милого увеселить тем взоры. 
Не знаю в истину для нужд она каких, 
Но знаю, что, забыв скудельность ног своих, 
С мужами вздумала войти в неравны споры. 
Знак к бегу дан трубой. 
Коснея трепетной стопой, 
Бежит сподвижница, шатаясь с каждым шагом, 
И сил не ощутя, считая благом, 
Что меты детские достигла не упав, 
Ждет хохота -- презора, 
Угрюмого от старцев взора 
И буйных юношей забав; 
Ждет и с стыда главу на перси преклоняет... 
Но что ж?.. Все сонмище во длани ей плескает!

    *
Мир судит в нас дела и подвиг лишь единый; 
Знаток их меряет со способом и с силой. 

1810


Песнь смерти

Хвала тебе, сон мертвых крепкий! 
Лобзанью уст хвала твоих! 
Ты прочный мир несешь на них, 
Путь жизни изглаждаешь терпкий, 
Сушишь горячих токи слез; 
Ты пристань бурею носимых, 
Предел мятущих душу грез; 
Ты врач от язв неисцелимых; 
Сынов ты счастья ложный страх: 
Зло, в их рожденное умах. 

Хвала твоей всемощной длани! 
Она связует месть врагов, 
Ведет гонимого под кров, 
Вселяет тишину средь брани; 
Коснется слабого очей,-- 
И зев не страшен крокодила, 
Ни остро лезвее мечей, 
Ни мощна власти грозной сила; 
Ни скудость, ни враги, ни труд 
В могиле спящих не гнетут. 

Хвала в тебе целебну хладу! 
Он гасит пламень, жгущий кровь, 
Берет из сердца вон любовь, 
Кладет конец ее злу яду! 
Втечет -- и жалость отбежит; 
Не нужны чада, братья, други; 
Ни их жестокость не крушит, 
Ни их напасти, ни недуги: 
Заботы ль им, иль дальний путь -- 
Не ляжет камнем скорбь на грудь 

Пусть к мертвым мещут взор угрюмый, 
Пусть гордо их проходят прах, 
Неся презренье на устах; 
Пусть память их сотрут из думы, 
Киченьем нежность воздадут, 
Скрепят сердца неблагодарны, 
В суровстве -- тигров превзойдут, 
В бесчувствии -- металлы хладны, -- 
Не нанесут удара им: 
Их крепок сон, неколебим. 

Тебя ль, о скорбных друг! со славой, 
Со властию, с богатств красой, 
Тебя ль со звуком слов, с мечтой 
Поставит в ряд рассудок здравый? 
Нет, нет! не слава мой кумир! 
Я к ней не припаду с обетом. 
Не плески рук -- твой прочный мир 
Мольбы я избрала предметом. 
Как ветры развевают дым, 
Так зло полетом ты своим. 

Когда друзья неблагодарны, 
Презрев законы правоты, 
Сбирая чужды клеветы, 
Хулы о нас гласят коварны, -- 
Ужели звучны плески рук 
Глубоки уврачуют раны? 
Ужели славы скудный звук 
Прольет нам в сердце мир попранный? 
Нет! яд сей жгущ, неугасим! 
Он стихнет под жезлом твоим. 

<1812>


Песня в народном русском вкусе из местечка Веил-Брук

Отпирайтеся, кленовые! 
Дружно настежь отворяйтеся 
Вы, ворота Веил-Брукские! 
Пропустите красну девицу 
Подышать текучим воздухом! 
Душно ей здесь взаперти сидеть, 
За четыремя оградами, 
За четыремя воротами! 

Что за первыми воротами 
Хмель к жердинкам прививается; 
За вторыми за воротами 
Ярая пшеничка стелется; 
Что за третьими воротами 
Круторогая коровушка 
На пуховой травке нежится, 
С резвым маленьким теленочком; 
За четвертыми воротами 
Стоит терем на пригорочке, 
Бурным ветрам как игрушечка! 
Нету терема соседнего, 
Нету деревца ветвистого! 

В терему том красна девица, 
Чужеземная заморская, 
Под окном сидит печальная! 
Заплетает кудри черные 
Через крупну нить жемчужную, 
Слезы крупные роняючи, 
Заунывно припеваючи: 
"О! неволя ты, неволюшка! 
Королевство чужестранное! 
Холишь ты мою головушку 
Пуще гребня частозубчата! 
И хмелинка не одна цветет, 
Вкруг жердинки увивается. 
И пшеничка не одна растет, 
Не былинкой, целой нивою! 
Круторогая коровушка 
Не одна в долине кормится! 
Только я одна сироткою, 
Будто пташка взаперти сижу".

Между 1815 и 1817


Петух-сторож

  На то журавль, чтоб не дремали щуки!
 Когда в овчарню волк зайдет от скуки,
 Не волк в том виноват, пастух!

 Ученой был у барина петух,
И барин петуху стеречь велел пшеницу.
«Клюй вдоволь, — говорит, — овес, крупу, пшено,
Пшеницы береги ты каждое зерно —
И всякую от ней гони исправно птицу.
Услужишь мне, счастлив; а нет — смотри!»
Так строго пригрозя, — ну как не быть беспечным.
Стал сторож на часы: стоит день, два и три;
Ни встречным от него, не только поперечным,
 Роденьке петухам,
Когтистым коршунам, нахальным воробьям,
 Смиренной голубице —
Нет, словом, никому пощады на пшенице,
Всех носом клёв да клёв, кто к ней ни подойдет,
С ползущих, ходящих, летящих не смигнет,
 И сам не трогает ее ни мало.
Конец бы тот же был, какое и начало;
 Но жадность, корень злу всему,
 Надев приятную личину,
 Сказала так ему:
«Петух! тебя совсем не видно господину;
 Клюнь зернышко хоть раз!
Ну клюнул, и прошло... подальше, в добрый час.
Что ново, то страшит; изведано, — уж шутка!
Ужель от твоего малюточки желудка
 Господский будет пуст амбар?»
 Советчика в доводах дар
 Пришел по мысли петуха.
«Конечно, — думал он, — не много в том греха!
 Сим маленьким носком
 Не разорю я барский дом».
Петух мой прав! И мысль его неспорно права!
 Обеды одного не сделают вреда.
   Но вот беда:
  С кого пример берут? с пристава.
 Случилось точно так и тут!
Увидя, что петух пшеницу начал кушать,
 Все стадом на нее летят, бегут
  И сторожа не мыслят слушать.
 Он слово им; они в отпор словам:
  «Не кушай сам».
 Ну что пустым поможет спорам!
  Ходить по-прежнему дозором
 Охота в нем прошла;
Да как из сытного все вскакивать стола!
Таким-то способом пшеничка убыла:
Едва-едва ее осталась половина.
 Дошла та весть до господина.
Бежит он к петуху, — шумит и кажет прут:
 «Уж я тебя достану! —
 Кричит ему. — Ах, плут!
Изрядно ты радел господскому карману!»
А тот в ответ: «Не дай напраслины терпеть:
 Одни глаза — всего не углядеть!»

И впрямь у петухов одни у всех глаза!
 Хозяину б давно...
 Тут нужно — не лоза,
 Но чаще взглядывать в окно. 

Прохожий и господский слуга

          Басня

Шел некто близ палат через господский двор,
И видит, что слуга метет в том доме сени.
Подмел - и с лестницы потом счищать стал сор,
Но только принялся не с верхней он ступени,
          А с той,
     Которая всех ниже.
     Чиста ступень - слуга с метлой
На ту, которая к сметенной ближе:
          И та чиста.
     Слуга мой начал улыбаться:
     "Без двух, без двух", - кричит спроста -
     И ну за третью приниматься.
     Подмел и ту - еще убавилось труда:
     Глядь вниз - нежданная беда!
Уж чистых двух опять не видно из-под сора.
"Эх! сколько всякого накидано здесь вздора! -
Слуга сквозь зуб ворчит. - Гну спину целый час
     А не спорится и с трудами,
     Как будто сеют на заказ".
Пошел бедняк обратными следами
Метеное вторично подметать.
Вот вподлинну пылинки не видать,
Но только чистота не долго та продлилась,
          И нижняя ступень
     Опять от верхней засорилась.
          Слуга стал в пень,
          Устанешь поневоле,
     Раз десять вниз сошел иль боле.
          "Дурак! Дурак! -
Прохожий закричал тут, выйдя из терпенья. -
     Да ты метешь не так.
Ну если бы какого где правленья
     Желая плутни истребить,
Кто начал наперед меньших тузить:
Сперва бы сторожа, привратных и копистов,
     Потом подьячий род, канцеляристов,
          Потом секретарей,
А там-то бы взялся и за судей:
То скоро ли бы он завел в судах порядки?
     Судью подьячим не уймешь,
     Подьячего хоть в трут сожжешь,
Судья все станет грабить взятки".

Разговор между мною и женщинами

                ЖЕНЩИНЫ

Сестрица-душенька, какая радость нам!
Ты стихотворица! на оды, притчи, сказки
   Различны у тебя готовы краски,
И верно, ближе ты по сердцу к похвалам.
Мужчины ж, милая... Ах, боже упаси!
   Язык - как острый нож!
В Париже, в Лондоне, - не только на Руси, -
   Везде равны! заладят то ж да то ж:
Одни ругательства, - и все страдают дамы!
Ждем мадригалов мы, - читаем эпиграммы.
От братцев, муженьков, от батюшков, сынков
Не жди похвальных слов.
   Давно хотелось нам своей певицы!
   Поешь ли ты? Скажи иль да, иль нет.

                   Я

Да, да, голубушки-сестрицы!
Хвала всевышнему! пою уже пять лет.

                ЖЕНЩИНЫ

А что пропела ты в те годы?
Признаться, русскому не все мы учены,
А русские писанья мудрены,
Да, правда, нет на них теперь и моды.

                 Я

Пою природы я красы,
Рогами месяц в воду ставлю,
Счисляю капельки росы,
Восход светила славлю,
Лелею паствы по лугам,
Даю свирели пастушкам,
Подругам их цветы вплетаю в косы,
Как лен светловолосы;
Велю, схватясь рука с рукой,
Бежать на пляску им с прыжками,
И резвыми ногами
Не смять травинки ни одной.
Вздвигаю до небес скал_ы_ кремнисты,
   Сажаю древеса ветвисты,
   Чтоб старца в летни дни
   Покоить в их тени.
Ловлю по розам мотыльков крылатых,
   Созвав певцов пернатых,
      Сама томлюся я
   В согласной трели соловья.
   Иль вдруг, коням раскинув гриву,
   Велю восточный ветр перестигать,
   До облак прах копытами взметать.
   Рисую класами венчанну ниву,
   Что, вид от солнечных лучей
      Прияв морей,
   Из злата растопленных,
   Колышется, рябит, блестит,
      Глаза слепит,
Готовят наградить оратаев смиренных.
Природы красотой
Глас робкий укрепляя свой,
Вдруг делаюсь смелее!

                ЖЕНЩИНЫ

   Эге! какая ахинея!
Да слова мы про нас не видим тут...
Что пользы песни нам такие принесут?
На что твоих скотов, комолых и с рогами?
   Не нам ходить на паству за стадами.
      Итак, певица ты зверей!
Изрядно!.. но когда на ту ступила ногу,
   Иди в берлогу,
   Скитайся средь полей,
   И всуе не тягчи столицы.

                 Я

Нет, милые сестрицы!
Пою я также и людей.

                ЖЕНЩИНЫ

Похвально! но кого и как ты величала?

                 Я

Подчас я подвиги мужей вспевала,
   В кровавый что вступая бой,
За веру и царя живот скончали свой,
И, гулом ратное сотрясши поле,
   Несла под лавром их оттоле,
      Кропя слезой.
Подчас, от горести и стонов
Прейдя к блюстителям законов,
Весельем полня дух,
Под их эгидою беспечно отдыхала.
   Подчас, к пиитам я вперяя слух,
   Пред громкой лирой их колена преклоняла.
      Подчас,
   Почтением влекома,
   Я пела физика, химиста, астронома.

                ЖЕНЩИНЫ

И тут ни слова нет про нас!
   Вот подлинно услуга!
Так что же нам в тебе? На что ты нам?
   На что училась ты стихам?
Тебе чтоб брать из своего все круга,
А ты пустилася хвалить мужчин!
Как будто бы похвал их стоит пол один!
   Изменница! Сама размысли зрело,
      Твое ли это дело!
Иль нет у них хвалителей своих?
Иль добродетелей в нас меньше, чем у них!

                Я

Все правда, милые! вы их не ниже,
   Но, ах!
Мужчины, а не вы присутствуют в судах,
   При авторских венках,
   И слава авторска у них в руках,
   А всякий сам к себе невольно ближе {*}.

* Да простится мне шутка сия из снисхождения к веселонравным музам, которые любят мешать дело с бездельем, ложь с истиной, и невинной резвостью увеселять беседы. (Примеч. авт.)

Русская пословица

  Везде к пословицам имеют веру;
Некстати, кстати ли, все ставят их к примеру:
  Таков введен обряд!
 А кто ему не платит дани?
 У нас, у русских, говорят,
Что будто мир худой полезней доброй брани.
Напротив, лучше век с коварным весть войну;
С ним менее враждой, чем дружбой, потеряем!
Врага мы стережем, а другу доверяем.
Хочу к тому сказать вам сказочку одну.

 Соскучилось овцам всегда быть на стороже:
  Вчера, сегодня, завтра то же,
  Все бегай от волков!
 Нельзя и поиграть свободно!
Отправили они за миром к ним послов.
«Нам, — волки говорят, — и миролюбье сродно.
 Согласны с вами мы в союз вступить;
Но, чтоб доверенность взаимно сохранить,
То сделаем трактат в порядке самом строгом
 И укрепим двойным залогом:
 Мы вам дадим родных своих сынов,
 Волчаток без когтей и без зубов;
 А вы нам дайте ваших псов».
Овечки добрые от радости чуть дышут:
«Ну, — думают, — навек спаслися от врага!»
 Дают собак, трактаты пишут
 И, прыгая, бегут в луга
 Свободой полной наслаждаться.
  Но вот случилось как:
Бывало волки к ним начнут лишь подбираться;
  То вдруг, на лай собак,
  Бежит пастух с дубинкой:
 Вряд поживиться где одной скотинкой;
  Теперь, как псы молчат,
   А от волчат
  Бегут к волкам гонцы с вестями;
 Теперь они, став прежними врагами,
На стадо невзначай набросились толпой
И всех покушали овечек до одной. 

С приморского берега

Светлое море 
С небом слилось, 
С тихостью волны 
Плещут на брег, 
Кроткие зыби 
Чуть-чуть дрожат. 

Солнце погасло, 
Месяца нет, 
Заревом алым 
Запад блестит, 
Птицы на гнездах, 
В кущах стада. 

Всё вдруг умолкло, 
Все по местам. 

В комнате тихо, 
Шороху нет; 
Дети прижались 
Скромно в углах. 

Лина коснулась 
Арфы струнам: 
Арфа златая 
Глас издала; 
Звуки согласны 
С Линой поют. 

Розовым пламем 
Светит камин; 
Скачет по углям 
Ясный огонь; 
Дым темно-серый 
Вьется столбом. 

Пламень лютейший 
Душу палит; 
Сердце томится, 
Высохло всё: 
Яд протекает 
В жилах моих. 

Слезы иссякли 
В мутных очах, 
Вздохи престали 
Грудь воздымать, 
Речь замирает 
В хладных устах! 

Море, взволнуйся! 
Гробом мне будь! 
Арфа златая, 
Громом ударь! 
Пламень, разлейся, 
Бедну сожги! 

1806


Смерть и ее придворные

 Когда-то смерть, из царства теней,
К любимцам всем своим отправила указ:
 «В такой-то день, в такой-то час
Собраться вам ко мне для новых положений.
  Любя отечество, как мать,
  Для польз его, не ради славы,
 Чтоб все цвело вокруг моей державы,
Хочу себе из вас наперсника избрать,
Но тот лишь обратит внимание Царицы,
Чьей более рукой наполнились гробницы».
 Прочтен указ. Отправился отряд;
  Бегут: подагра, водяная,
Завал, чахотка, сплин, зараза моровая,
   А с ними в ряд
Мигрени, спазмы, флюс — лихой простуды дети.
Всяк льстится быть наперсником у смерти;
 Но смерть на легкую всю сволочь ту
Едва ли обратить изволила вниманье.
«Я вас, — сказала им, — орудиями чту;
Вы исполняете чужое приказанье;
Я не машин ищу, — мне нужен машинист».
Пустилося тогда другой породы зелье:
Предстал дантист, цирюльник, окулист,
Учитель, учение, езель и подмастерье,
 И словом, весь почтенный Факультет,
Которого, за грех, и счету членам нет.
А там пороки все единою толпою:
Злость, зависть, мщение с лютейшею войною,
 Опустошавшею нередко свет.
Возвеселилась смерть, взглянув на их станицу,
  Осклабя синие уста,
 И подняла иссохлую десницу,
Чтоб перстом каждому определить места.
Уж всяк из докторов восторгом полон мнит,
Что примет царского наперсника названье,
  Уж всякой с радости дрожит;
 Но — о, судьба!., взошло невоздержанье,
И смерть, им сделав всем учтивейший поклон,
С невоздержанием свой разделила трон. 

Сумерки

    Гавриилу Романовичу Державину, 
       в его деревню Званку 

Блеснул на западе румяный царь природы, 
Скатился в океан, и загорелись воды. 
Почий от подвигов! усни, сокрывшись в понт! 
Усни и не мешай мечтам ко мне спуститься, 
Пусть юная Аврора веселится, 
Рисуя перстом горизонт, 
И к утру свежие готовит розы; 
Пусть ночь, сей добрый чародей, 
Рассыпав мак, отрет несчастных слезы, 
Тогда отдамся я мечте своей. 
Облекши истину призра?ком ложным, 
На рок вериги наложу; 
Со счастием союз свяжу, 
Блаженством упиясь возможным. 
Иль вырвавшись из стен пустынных, 
В беседы преселюсь великих, мудрых, сильных. 
Усни, царь дня! тот путь, который описал, 
Велик и многотруден. 

Откуда яркий луч с высот ко мне сверкнул, 
Как молния, по облакам скользнул? 
Померк земной огонь... о! сколь он слаб и скуден! 
Средь сумраков блестит, 
При свете угасает! 
Чьих лир согласный звук во слух мой ударяет? 
Бессмертных ли харит 
Отверзлись мне селенья? 
Сколь дивные явленья! 
Там ночь в окрестностях, а здесь восток 
Лучом весення утра 
Златит Кастальский ток. 
Вдали, из перламутра, 
Сквозь пальмовы древа я вижу храм, 
А там, 
Средь миртовых кустов, склоненных над водою, 
Почтенный муж с открытой головою 
На мягких лилиях сидит, 
В очах его небесный огнь горит; 

Чело, как утро ясно, 
С устами и с душей согласно, 
На коем возложен из лавр венец; 
У ног стоит златая лира; 
Коснулся и воспел причину мира; 
Воспел, и заблистал в творениях Творец. 

Как свет во все концы вселенной проникает, 
В пещерах мраки разгоняет, 
Так глас его, во всех промчавшися местах, 
Мгновенно облетел пространно царство! 
Согнулось злобное коварство, 
Молчит неверие безбожника в устах, 
И суемудрие не зрит опоры; 
Предстала истина невежеству пред взоры: 
Велик, -- гласит она, -- велик в твореньях бог! 

Умолк певец... души его восторг 
Прервал согласно песнопенье; 
Но в сердце у меня осталось впечатленье, 
Которого ничто изгладить не могло. 
Как образ, проходя сквозь чистое стекло, 
Единой на пути черты не потеряет,-- 
Так верно истина себя являет, 
Исшед устами мудреца: 
Всегда равно ясна, всегда умильна, 
Всегда доводами обильна, 
Всегда равно влечет сердца. 

Певец отер слезу, коснулся вновь перстами, 
Ударил в струны, загремел, 
И сладкозвучными словами 
Земных богов воспел! 
Он пел великую из смертных на престоле, 
Ее победы в бранном поле, 
Союз с премудростью, любовь к благим делам, 
Награду ревностным трудам, 
И, лиру окропя слезою благодарной, 
Во мзду щедроте излиянной, 
Вдруг вновь умолк, восторгом упоен, 
Но глас его в цепи времен 
Бессмертную делами 
Блюдет бессмертными стихами. 
Спустились грации, переменили строй, 
Смягчился гром под гибкою рукой, 
И сельские послышались напевы, 
На звуки их стеклися девы. 
Как легкий ветерок, 
Порхая чрез поля с цветочка на цветок, 
Кружится, резвится, до облак извиваясь,-- 
Так девы юные, сомкнувшись в хоровод, 
Порхали по холмам у тока чистых вод, 
Стопами легкими едва земле касаясь, 
То в горы скачучи, то с гор. 
Певец веселый бросил взор. 
(И мудрым нравится невинная забава.) 

Стройна, приятна, величава, 
В одежде тонкой изо льна, 
Без перл, без пурпура, без злата, 
Красою собственной богата 
Явилася жена; 
В очах певца под пальмой стала, 
Умильный взгляд к нему кидала, 
Вия из мирт венок. 
Звук лиры под рукой вдруг начал изменяться, 
То медлить, то сливаться; 
Певец стал тише петь и наконец умолк. 
Пришелица простерла руки, 
И миртовый венок за сельских песней звуки 
Едва свила, 
Ему с улыбкой подала; 
Все девы в тот же миг во длани заплескали. 

"Где я?.." -- 
От изумления к восторгу преходя, 
Спросила я у тех, которы тут стояли. 
"На Званке ты!" -- ответы раздались. 
Постой, мечта! продлись!.. 
Хоть час один!.. но ах! сокрылося виденье, 
Оставя в скуку мне одно уединенье. 

<1808>


* * *

Хоть бедность не порок 
Для тех, в ком есть умок, 
Однако всяк ее стыдится 
И с ней как бы с грехом таится. 

К иному загляни в обеденный часок: 
Забившись в уголок, 
Он кушает коренье: 
В горшочке лебеда, 
В стаканчике вода. 
Спроси зачем? -- "Так, братец! для спасенья! 

Пощусь! -- сегодня середа!" 
Иной вину сухояденья 
На поваров свалит; 
Другой тебе: "Я малым сыт!" 
У третьего: "Желудок не варит! 
Мне доктор прописал диету". 
Никто без хитрости и без затей 
Не скажет попросту: "Копейки дома нету!" 

Привычки странной сей 
Между людей 
Мы знаем все начало! 
Так будет и бывало, 
Что всяк таит свою суму. 

Итак, прошу не погневиться! 
Ну, ежели и тот стыдится, 
Что кушать нечего ему, 
Кто вправду голодом томится, 
То как же я подложной нищетой 
Родителей моих ославлю в позднем роде? 
Не ведали они напасти той, 
Но жили по дворянской моде! 
Палаты с флигельми в наследственном селе; 
Вкруг сада каменна ограда: 
В одном угле 
Качели -- детская привада, 
В другом различны теремки, 
Из дерева грибки, 
И многие затеи; 
Лимоны, персики, тюльпаны и лилеи 
В горшочках и в грунту, 
С плодом и на цвету, 
У батюшки мово считали как крапиву! 
Орехи Кедровы, миндаль, -- 
Ну, словом, всё свое! Ни даже черносливу 
Купить не посылали вдаль 
На зимню трату! 
Всё в садике росло, хотя не по клима?ту. 
(Губерния Рязань, Ряжск город был уезд.) 
Груш, яблок... точно в небе звезд! 
И все как в сахаре наливны; 

И даже патока своя, 
Затем что были пчелы -- 
Что день, то два иль три роя! 
А люди-то бегут и принимают в полы! 
Голубушки! Как бы теперь на них, 
Гляжу на пчелок сих! 
Летит красавица! вся словно золотая! 
Тащит в двух задних лапках мед; 
То липочку, то розу пососет, 
Передней лапочкой из ротика возьмет 
Да в заднюю передает. 
Подчас их цела стая, 
И каждая поет! 
А я, поставя уши рядом с веткой, 
Учусь у них жужжать, 
И, мысля подражать, 
Клохчу наседкой! 
Сама же думаю: точь-в-точь переняла. 
Ребенок я была! 
Однако детская мне в пользу шалость эта: 
От пчелок я и в поздни лета 
Навыкла песнью труд мой услаждать, 
При песнях работать, 
За песнью горе забывать. 
Однажды, помню я, сорвать цветок хотела, 
Под листиком таясь пчела сидела: 
Она меня в пальчишко чок! 
Как дура я завыла... 
Уж мамушка землей лечила, 
Да сунула коврижки мне кусок. 
В ребенке не велик умишка: 
И горе, и болезнь -- всё вылечит коврижка! 
Умом я и поднесь не очень подросла: 
Прилично ль, столько наврала, 
От главной удаляся цели! 
Простите! -- на беду 
Некстати пчелки налетели! 
Теперь же вас назад сведу 
На прежнюю беседу! 
Отцу мому и деду, 
И прадеду, и всей родне 
Не как теперя мне, 
По божеской всемощной воле 
Назначено в обильи жить! 
Себя, гостей и слуг кормить 
Довольно было хлеба в поле. 

Три брата у меня, сестрами самтретья, -- 
И всем меньшая я. 
Мной матушка скончалась; 
Зато всех хуже я считалась. 
Дурнушкою меня прозвали! 
Мой батюшка в печали 
Нас роздал всех родным. 
Сестрам моим большим 
Не жизнь была, -- приволье! 
А я, как будто на застолье,  
В различных девяти домах, 
Различны принимая нравы, 
Не ведая забавы, 
Взросла в слезах, 
Ведома роком неминучим 
По терниям колючим. 
Наскучил мне и белый свет! 
Достигша совершенных лет, 
Наследственну взяла от братьев долю, 
Чтоб жить в свою мне волю. 
Тут музы мне простерли руки! 
Душою полюбя науки, 
Лечу в Петров я град! 
Заместо молодцов и франтов, 
Зову к себе педантов, 
На их себя состроя лад. 
Но ах! Науки здесь сребролюбивы! 
Мой малый кошелек стал пуст! 
За каждый периОд игривый 
За каждое движенье уст, 
За логические фразы, 
Физически проказы, 
За хлеб мой и за дом 
Платя наличным серебром, 
Я тотчас оскудела, -- 
И с горем пополам те песни пела, 
Которые пришли по вкусу вам. 
Вот исповедь моим грехам! 

Остались у меня воздушные накосы, 
Но были б ноги босы, 
Когда б не добрый наш монарх, 
Подобье солнца лучезарна. 
Что в тонких нисходя лучах, 
От былья до зерна песчана, 
От мошки до слона 
Вливает жизненные силы! 
Так им мне сила вновь дана; 
И музы вновь меня ласкают милы! 

Чугунные и глиняные горшки

 Какой-то мещанин, ведя горшками торг
И накопи от них изрядное именье,
   По силе, сколько мог,
  Им вздумал сделать награжденье.
 Собрал последушки и говорит:
 «Мне исстари ваш род благотворит,
  Я вами сыт, одет, доволен.
За предков ваших труд и в память их заслуг,
 Как истинной их друг,
Хочу, чтоб всяк из вас был волен.
 Вот две дороги вам:
Пойдете ль счастия искать по городам:
Сей час в возы, и сам отправлюсь с вами;
 На родине ль останетесь меж нами,
  Живите в неге, без трудов,
  Как будто бы у вас, горшков,
  Хозяина и не бывало».
Довольны тем горшки и стали рассуждать,
 Кому какой удел избрать.
«Нам жить в глуши нимало не пристало, —
Чугуны в голос все, — желаем видеть свет!» —
«А мы, — сказал горшок, — по слабости сложенья,
 Должны искать уединенья;
Останемтесь, друзья!» — «Нет, нет!
Вскричал другой, — и мы за ними вслед».
  А тот ему в ответ:
 «Где нам за ними угоняться?
  Они во весь опор
 Поскачут на горы и с гор!
 Угодно прогуляться? —
  Никто не держит вас;
Ступайте лишь одни, слегка и понемногу,
 Свою избрав дорогу.
 Такая ль крепость в нас!
 Их милость в сотеро плотнее,
 Им будущи века вернее,
 Чем нам единый час.
От первой неприятной встречи
  Мы обратимся в прах!» —
  «Хвалю твой страх, —
 Прервал чугун горшковы речи, —
 Но мы вам верный щит!
Везде, во всех бедах укроем вас собою;
Напрыгнет ли буян, мы тотчас к бою,
Из вас же всякой пусть покойно спит!»
Горшок надеждою защиты убедился,
 К чугунам в воз ввалился
  И в путь пустился.
 Известно всем, что без труда
 Не достигают цели никогда.
Не только отвечать за дальния дороги,
 Но даже за один не можно шаг.
И наши путники беды узнали многи!
 Где вдруг на их пути лежит овраг,
Где реки, где мосты, где вязкие болоты,
 Где камены оплоты;
Горшку невмочь, хотя буянов не видать.
Соседи прыгают, как будто бы хмельные,
 Иль угорелые, шальные;
Кто в бок его, кто в грудь; не знает, что начать!
Толчки приятельски равно как и врагов
Всегда толчки — от них не меньше больно!
Соседи рады бы покой взять от прыжков,
  Но прыгают невольно!
 Там пни перескочить; там кочки:
 Друг друга толк и без вреда!
А хрупкого горшка остались черепочки!
Блажен, кто с равными свой жребий съединил!
Союз тот гибелен, где нет равенства сил. 

Всего стихотворений: 20