Егор Ипатьевич Алипанов (1800-1856)

• Список стихотворений Егора Алипанова
• Все стихотворения Егора Алипанова на одной странице
• Стихотворения поэта по темам

Басни Егора Алипанова

  Один служивый молодой
  С дороги как-то сбился,
  И в глушь запропастился,
  Так, что хоть с места ни ногой!
 Прости! сказал, порядок строевой,
Тесак и барабан, сотрудник громозвучный,
  Хоть вы со мной и неразлучны,
Но делать нечего, как сбился я с пути. —
На Север ли, на Юг, на Запад ли идти?
  Не знал, на что решиться,
  Стал пнем, не шевелится.
  Меж тем бредет из за кустов,
  Мохнатых стая Мишуков;
  К солдату ближе, друг за другом,
  Что делать тут?
  Солдат направо кругом,
    Во фрунт!
  И честь им отдал, без фуражки,
У самого в глазах забегали мурашки!
  Не смел взглянуть ни вкось, ни впрям,
Но к счастью, чем-то он понравился зверям;
  Они вокруг его обстали,
  Обнюхав, облизали,
  От ног до плеч,
  Потом заводят речь
  О службе полковой, о драке,
  О смотре, вылазках, атаке,
  И как под барабанный бой
  Идет к сраженью ратный строй;
  Солдат расказчик был лихой!
И головы зверей вскружил успех чужой.
Ну лапой об руку, и ну с Солдатом в дружбу,
И просят, чтоб вступил он в их лесную службу,
В берлогах, как в полках порядок учредил,
  И с ними бы на бой сходил
  Противу их соседей,
  Иль просто: зайцев половить,
  Лисиц, оленей потравить.
  Солдат послушался Медведей,
И службе фрунтовой принялся их учить:
  На цыпочках ходить,
  И в лапах колики носить,
  И в барабан под час пробить.
Сему искусству так Медведи научились;
  Что сами на себя дивились.
  Да полно будет ли в нем прок?
  Полезен, впрочем и урок!
  Уже советом час назначен,
  Чтоб штурмом рощу покорить,
  И всех, кто будет в ней захвачен,
  В добычу дружно разделить.
  Солдат звериному народу,
  Уж знак дает к походу,
  Сзывая воинов своих.
  Вот наши ратники поднялись,
  В шеренги стали, поровнялись,
Уставя уши, ждут командованья их,
    А у самих
  Запасены доспехи ратны;
  Не ружья, не мечи, не копия булатны,
  А всяк сбирался с тем на рать,
  Что только в силу мог поднять:
  Кто с пнем корнистым, кто с рябиной,
  Иной стоял с большой дубиной,
Иной облапил тут осиновый чурбан.
Скомандывал Солдат: марш! скорым шагом!
  Медведь тут грянул в барабан,
Вот тронулись друзья, и вот уж за оврагом,
Смешались кое-как, на рощу прямо прут.
 Стой! стой! кричит их вождь, во фрунт,
    Ровняйтесь!…
Вы с правого крыла в лес прямо пробирайтесь,
  Оставшие в атаку, марш! —
На обе стороны Медведи повалили,
Не много погодя всю рощу обступили;
  И весел полководец наш,
Что кончилась война, и без сраженья;
  Но все немного удивленья:
  Хоть роща ими и взята,
  Да в ней нет ни крота!
  Послышав звук тревоги,
  Лисицы, серны, дай Бог ноги,
  Куда глаза глядят!
Медведи поздно уж в ошибке догадались,
  Когда проголодались;
  И головы повеся говорят:
Отцовским промыслом без нужды мы питались,
А с барабаном нам ни мышки не поймать.

Напрасно брались
Несродное перенимать. 

Как часто многие на жребий свой пеняют,
  Когда болезнь их посетит;
  Но многие ли размышляют,
Что чем их более страданье тяготит,
 Тем ближние спокойнее бывают.

  Один мужчина пожилой
Был управителем, был Стряпчий деловой,
  И в Ревизорах пошатался,
 Но захворал и телом и душой;
Болезнью тяжкою два года изнурялся,
  И на судьбу роптал:
  Недоставало в нем терпенья,
Но многие ль ему желали исцеленья?
Шептали со грехом: не жди теперь спасенья;
Пришел уж залечить его до смерти врач!
Когда же Эскулап с рецептом
Уверил, что болезнь прервется пред разсветом,
Вот тут-то поднялся вдруг ропот, вой и плач:
Помилуй! говорят, да что ты затеваешь?
  Его здоровьем нас пугаешь;
Иль мало он еще несчастными пустил?
Когда он здравствовал, то черный год нам был,
 А ты змею отогреваешь.
 Но если ты взялся поднять клеветника,
То, наш отец! пусти его без языка;
С Змеями в старину то ж делали бывало:
  Из них вытаскивали жало,
Потом хоть и с людьми им доводилось жить,
  Но не могли уже вредить. 

  С Лисицей Волк в одном поместьи жили,
Все лето в дружестве отраду находили;
  С Лисицею у Волка лад!
 И кто ж такой соседушке не рад?
У ней с какою-то приятностию глазки,
  Всегда приветствия и ласки;
  Казалось, дружба с нею клад!
  Чего она соседу не сулила?
  И вот как говорила:
  «Голубчик мой, сосед,
Жалею о тебе; дни зимние настанут,
Овечки на лужок тогда уж не заглянут,
И гуси на полях не будут гоготать;
А ты тогда, бедняк, ты должен голодать!
Нет, милый мой, тебя ль остaвлю? успокойся!
  Курятники в деревне всей
Известны мне, так голода не бойся!
В ночь темную зимой, индеек, кур, гусей,
  Ловить привычное мне дело;
  Лишь на меня надейся смело!
Лежи, да птиц себе по сердцу выбирай;
  Тут не житье нам будет, рай!
 Растаял Волк, надеждою польстился,
 И душу рад соседушке отдать;
Случится ли ему где зайчика поймать,
Ягненка, иль гуська, всем с Лисынькой делился,
И каждый Божий день пирушки ей давал,
  А как зима настала,
Тогда уж от Лисы обеда ожидал;
Она словцо свое по лисьему сдержала,
И лапкой пастуху — на Волка указала.

  Хитрец — приятель злым,
  Но ненадежен им. 

Разинув жадно пасть за Зайцем гнался Волк,
Готов был бедняка лишить последней шубы,
  Но сам попался Льву на зубы. 

  Злодею часто тот же рок. 

  К пшеничке Голубок слетев,
  Попался в сети,
  Бедняжечку замкнули в хлев
  Безжалостные дети.
  Что делать? Голубок,
Нахохля перышки, прижался в уголок.
«Простите! ворковал, голубки милой ласки,
Прости и рощица!» Томит его тоска,
  Сердечко ноет Голубка,
  И потускнели ясны глазки.
  Пшенички пленник не клюет,
Засохло горлышко, питье и в ум нейдет,
  И как он сиротливо
На крылышко свое головку опустил!
  Бедняжечка! почти без сил;
  И что ж за диво?
  Кому б веселье в ум взошло,
  В плену, в неволе, и в засаде?
Но это б все еще от сердца отлегло,
  Да нет подруженьки к отраде;
Попался же к таким товарищам в засад,
  Что все молчат;
  Промолвить не с кем слова:
С ним был трех летняя скотина тут Осел,
  Да друг его Козел;
  От них ли ждать привета?
Бедняжке жизнь не в жизнь, – не хочет видеть света!
  Однако Голубка
  Приметна им тоска.
Взвозилися друзья: развеселить хотели.
  «Ну если б, брат,
  Сказал Козел, с тобой мы в лад,
 Для нашего соседа песню спели?
  Он стал бы горе забывать,
И нам бы от него: спасибо-исполать!» —
«Так что ж? в ответ Осел, мы будто не слыхали,
Как наши кучера, в веселый час певали?
  Я затяну, а ты за мной,
Да коли петь, смотри же громче пой!»
Вот занесли друзья нескладицу такую,
  Визжат, ревут,
  Как будто тут
С полтысячи свиней тащили на Сенную! —
  Но что же Голубок?
  Приятно ль слушать было?
  Нет! всю головку разломило,
Свалился, завернув под крылышко носок.

  Приятно в скорби получать
  От умных утешенье;
 Но Господи, прости нам прегрешенье!
Чтоб нас не вздумали невежи утешать. 

У многих богачей кто беден, тот глупец;
И Боже упаси, как богачи скупятся,
Когда им с бедняком случится повстречаться,
  Но разоряются в конец,
Чтоб ближнему не дать копейкой поживиться:
  Все это — Басней пояснится:
Жил двор об двор богатый с бедняком;
  Сосед с соседом не знаком,
  Но дело состоит не в том:
Пускай уж хоть бы век богач не знал соседа,
Да только б не лишал последняего обеда,
  Но ввел он бедняка в наклад:
 У богача был преобширный сад,
И красоте его прохожие дивились;
Там вился по жердям роскошный виноград,
И кисти зрелые, как аметист сквозились,
Лимоны в красный день как золото горят,
И вишни, кажется, под бархатом стоят;
  Чего нибудь сад этот стоил,
Наверно радуя хозяина покоил!
  О, нет! лишь только сокрушал;
  Богач с заботы исхудал;
  И этому была причина:
  Стояли яблони у тына,
Нависнув ветвями к соседу в огород;
  Тут богачу не спится от хлопот
Минуты он провесть в спокойствии не может,
  Все мысль его тревожит:
Чуть легкий ветерок деревья опахнет,
То богача мороз по коже подерет!
  Он к яблоням бежит по саду,
Гоняет воробьев и галок с винограду;
Еще в его глазах (пойдет же на беду)
Слетело яблоко к соседу на гряду;
Вот тут у богача терпенья уж не стало;
Он думал, что туда с полсотни их упало,
А что б безделицы своей не потерять,
Определил ребят там яблоки сбирать,
И преусердно собирали:
  Не дав ни одному пропасть,
  Полакомились сами в сласть,
И даже виноград скупого оборвали. 

   Учитель дал Дитяте волю:
 Тут мальчик побежал гулять по полю,
И видит: мотылек с цветка на цвет порхал;
Тихохонько к нему Малюточка подкрался
Схватил, и в радости запрыгал, заиграл;
  Казалось, с ним бы не расстался,
Да Мотылек другой в глаза ему попался;
Тут прежнего ему не очень стало жаль,
Пустил, и побежал ловить другова вдаль,
Поймал — и Бабочка, ну право, загляденье!
  А Мальчик в восхищенье,
Едва от радости опомниться тут мог;
Глядит, еще над ним кружится Мотылек!
Да весь как бархатный, по крылышкам узоры,
Сияет пурпуром по нем огнистый ряд,
Алмаз, коралл, рубин и яхонты горят;
Малютке блеском все очаровало взоры!
Он робкою рукой схватить его хотел,
Но Мотылек вспорхнул, и в рощу полетел.
Расстался ль Мальчик мой с волшебником чудесным?
Нет, он пустился вдаль за Мотыльком прелестным,
Лишь только бы схватить, очарователь прочь.
  Тут с ним Малютка бился, бился,
И наконец в лесу бедняжка заблудился;
Без ужина, под дождь, проплакал он всю ночь.

Тот в свете участью с Малюткой сим равнялся,
Кто с тощим кошельком за модами гонялся. 

Сердяся на Ежей нередко выли, Волки,
Что обществу они наносят вред большой:
А бедные Ежи ни телом, ни душой;
Вся их вина лишь в том, что их иголки,
  Не по зубам Волков.

Другим за правду то ж бывают люди колки:
  Молчи — проглотят! Свет таков. 

   «Наглец, невежа, глуп и лих!»
 Плохой кафтан так на Слугу пеняет,
Который пыль с него шатаяся сбивает.

Вот нравы Критиков и Авторов плохих! 

  Кот-Васька, лакомый до дичи,
Однажды на тощак пошел искать добычи;
И подлинно, нашел превкусный он обед:
  Скворцы в дупле пищали;
У Васьки на Скворцов так зубы застучали,
Что с радости в глазах пошел плясать весь свет!
Ну, кажется б сглонул он их как малых мошек,
Да на беду, в дупле просторных нет окошек;
Куда ни сунется голодный лизоблюд,
Никак он не пройдет ко скворушкам в приют;
То лапой поскребет, то ухо он приложит,
  Но все Скворцов достать не может,
И видя, что в делах плохой ему успех,
А как бы скушать их, в нем не было догадок,
Уныло замурчал: обед хоть был бы сладок,
Да жизнь невинного — отнять, великий грех.
Живите крохотки! желаю вам утех. 

Сверчок у мужика в избушке поселился,
 И не путем, на грех развеселился:
Чуть смерклось, запищал, и ночью все поет;
Хозяину вздремнуть часочка не дает;
  Одиннадцать уж бьет;
  Сверчок не умолкает,
И песню ту ж, да ту ж – несносный повторяет.
 Чириканьем ужасно надоел;
  Крестьянин не стерпел,
  Вскочил, взял пук лучины,
  Зажег с конца,
 Бросается с ним в угол на певца,
  И гонит, но крикун противный —
   Перелетел,
И снова над окном, как бы на зло, запел.
  В сердцах крестьянин подбегает,
  Лучиной на Сверчка махает;
Однако и крыла ему не повредил;
Над дверью он уже, как прежде зачирикал,
  И снова мужика прикликал.
  Бежит Крестьянин, глядь назад…
  Ахти! уж две стены горят!
Напрасно суетясь, пожар он заливает,
И кровля, и сарай дымится и пылает;
  Сверчок едва ль не улетел,
А у крестьянина и дом, и двор сгорел.

  Беду старайся осторожно,
  Благоразумно отвратить;
  От суетливости нам можно —
  Одной бедой — сто бед нажить. 

  Весенним днем,
 В лесном владении своем
 Прогуливался Лев могучий;
 Как вдруг, из за холмов,
Шумит букашек, рой, и стая комаров;
 На Льва напали туча тучей!
 Иной шныряет прямо в нос,
Кто забрюжжал в ушах, кто льнет в глаза до слез;
Хоть больно Льву, но он вперед, все понемногу.
 Орел смотря на их тревогу,
 Безумные! сказал,
Лев вепря тучного за дерзость наказал,
И барса в свет пустил без шкуры;
 А вы букашки, дуры,
 С ним вздумали шутить;
Чем вы его хотите победить?» —
 «Да мы урвем хоть пообедать,
 И пусть об нас все будут ведать!»

Так вьется жадный рой журнальных комаров
 Вкруг знаменитых авторов. 

         Басня

Дед-мельник посильней пустил в колеса воду
         И, жерновам прибавя ходу,
              Пошел поспать домой,
         А внук на мельнице остался;
         Он был детина молодой
     И за помол еще не брался,
     А потому не знал он, отчего
Вертелись жернова в глазах его.
К тому же молодца немало удивило.
С чего-то колесо заржало вдруг, завыло,
Ну так, что малого чуть-чуть не оглушило.
         В испуге он остолбенел!
     Приходит дед: на жернов посмотрел,
Помазал колесо, и скрып стал тише, тише;
         Затих. Тут дед сказал: "Смотри же:
Помажешь колесо - и в свой черед
         Оно охотнее пойдет,
         Тебе в работе помогая;
         Труды же скупо награждая,
              Услышишь ропот, вой,
              Как скрып колесовой".

  Мороз озлился на природу,
  Бореев тройку впряг седых,
  Но рьяных и лихих,
  Готовых с седоком хоть в воду!
  Седок им дав свободу,
  Бичем прихлопнул и потряс.
Встряхнулись, понеслись свирепые полями,
Чрез горы, сквозь леса, болотом и степями.
Пыхтят. От их ноздрей так вьюга поднялась,
Что в след им поднялись громады снеговые.
  Крехтят и сосны вековые,
Принялся за грехи карать людей Мороз
    Не кстати.
Забились смельчаки на печки, на полати,
И по дрова на двор боялись вынесть нос;
Однако он и там их инеем занес.
Противники ж его, как видно были глупы,
Надели треухи, косматые тулупы,
И с приговоркою: сильней нас не бывать!
  Пустились в путь, — Мороз вздурился,
  Широким полем закрутился,
  По лесу бродя, стал трещать;
  Румяных удальцов тревожа,
 Так дунул в них, что побелела кожа!
  Вот тут-то было слез!
  Руками хлопая в смятеньи,
Ударились бежать без памяти в селенье,
Кто бросил тут гнедых, а кто с товаром воз.
Крестьянин в том селе, старик гостеприимный,
 Всех приютил в свой мирный уголок,
  Развел усердно в печке дымной
  Березой яркой огонек;
  Уселись, двери затворяя,
 Но слушают… Мороз в окно стучит,
В дверь хлопает и в хижину бежит…
Крестьянин и врагов своих не презирая,
Мороза потчивать настойкою давай,
  Стряхнул хохлатый малахай,
  И с прибауткою веселой,
С усов и с бороды очистил иней белой,
  Сажает старика
  За чай у огонька;
Услугой он своей Мороза так умаял,
  Что полно ссориться, — растаял.
  Хотел шутя, я кой-кому сказать,
Не все б упрямиться, а лучше быть добрее;
  Где силою не можно взять,
  Успеешь ласкою вернее. 

Вспылив из пустяков вражду заводим мы,
 Но ссориться всего опасней;
 Раздор вредней Чумы,
 И это поясню я Басней:
 В подполице у мужика
 Семьями мыши поселились;
 Беда бы в том не велика,
 Коль тихо бы водились,
 И суматохой не срамились;
А то чуть крошечка к ним под пол упадет,
С Мышами тут у Крыс сражение пойдет:
Поднимут пискотню и скачку забияки,
Бушуют и шумят, грызутся как собаки,
 И миру нет им ни на час!
 Мужик от стукотни и драки
 Сомкнуть не может глаз;
 А это не житье, мученье!
Однако сделал он — на славу — заключенье:
 Кота Судьей к ним посадил,
Судья же потакать виновным не любил:
 Он знал, что Крыс крутые нравы,
Так были у него и все оне не правы;
Которая Судье на когти попадет,
 От строгости не ускользнет.
Он оправдания от Мышенят не слушал, —
И в завтрак и в обед, кого захватит, кушал.
Тут скоро у Мышей настала тишина,
За тем, что из живых — осталась лишь одна. 

 Под горкой на лугу, у сельских пастухов,
  Паслось полдюжины Ослов,
  Ослов отборных,
  И не в родню проворных.
  Охота как-то им пришла:
Отважность показать на ратныя дела,
 Которыми Герои отличались;
  Ослы того же добивались;
Хоть лучше бы они, прославились трудом,
  Таская воду в барский дом.
Уж тронулись в поход ушатые Полканы;
  Им все дорога: бор, поляны,
  Болота, грязь;
  И вот война уж началась:
  Ослы геройски наступили,
  И тот-час победили.
  Пошло веселье у скотов!
  Тут топот, скачка поднялася,
Кричат: об нас молва по свету разнеслася,
  И верно не приищут слов,
  О храбрости Ослов!
Пришли, увидели, и разом победили!
Услыша речи их, к ним Овцы приступили,
И победителей осмелились спросить:
  Не справились ли вы с волками,
Иль не случилось ли вам тигра победить? —
Нет! отвечал Осел, мы с ним живем друзьями,
  Но ведает о нас земля,
Что трупами врагов покрыли мы поля. —
 — «С кем вы сражались?» — С муравьями;
Едва по силе им одно зерно стащить,
  А смеют жить.

 Пусть на меня иной хоть прогневится,
  Но трудно доброе сказать,
 О том, кто силится безсильных  притеснять,
   И тем еще гордится. 

            Басня

У Пастуха была плохая собачонка,
А стадо надобно уметь оберегать;
Другого сторожа Пастух придумал взять!
         Поймал в лесу Волчонка,
    Воспитывать при стаде стал;
         Лелеял да ласкал,
   Почти из рук не выпускал.
Волчонок подобрел. Пастух с ним забавлялся,
И, глядя на него, не раз он улыбался
И приговаривал: "Расти, Волчок, крепись.
Защитника себе ягнятки дождались!
Не даст он никому моей овечки скушать".

          Как видно, наш пастух
          К пословицам был глух;
     А надо бы ему прислушать:
     Кормленый волк не то, что пес;
Корми, а он глядит всё в лес.
Волчонок к осени порядочным стал волком;
Отцовский промысел в уме своем держал
          Да случай выбирал.
Надеясь на него, Пастух позадремал;
А сторож задушил овечек тихомолком
         Да был таков.

Опасно выбирать в Собаки из Волков!

  В несчастьи смертный не ропщи;
  Судьба всем миром управляет;
Несчастье иногда нам благо составляет;
  Так жизни вольной не ищи:
Она пороками нрав добрый затмевает.

  Охотники в лесу глухом
  Презлого Тигра изловили,
И тот-час пленника в зверинце посадили,
  В железный дом.
 Тигр был готов войной освободиться,
Да это не в лесу с оленями возиться.
Железом загражден свирепый зверь кругом;
  И видит в тяжкой доле:
Решетка твердая ни взад и ни вперед,
  Ему прохода не дает.
Тигр должен всякой день поститься по неволе;
У Тигра уж совсем желудок отощал,
  В косарь все силы притупились,
  И кости обнажились.
Как звонко зубом он в решетку ни трещал,
  И как ни бился,
  Но делать нечего, — смирился.
  Утихла на зверей гроза,
  И вырвалась из глаз слеза.
Тут вспомнил зверорез свои все злодеянья,
  И гласом покаянья
  Взывал: друзья мои!… увы!
  Я чувствую, что вы
  Страдаете со мной в неволе,
 Все за мои претяжкие грехи.
Простите! каюсь в них по чистой, доброй воле:
Не раз в зубах моих хрустели пастухи,
Стенали на когтях невинные олени;
Меня не трогали ни их мольбы, ни пени.
Безжалостно терзал я маленьких зверков,
И головы срывал с овечек, и быков.
 Теперь стыжусь, кляну те когти, зубы,
Которыми сдирал с моих собратий шубы;
Мне совесть душу рвет, глаза мне колет честь;
Но если Небо мне отпустит прегрешенье,
  Пошлет неволи избавленье,
Готов я в пользу вам, друзья, себя принесть!
  Не только волоском не трону,
Но буду вам всегда в защиту, в оборону;
И в том клянусь детьми, и небом, и землей,
Отцем и матерью и жизнию своей! —
Услышав Тигрово такое покаянье,
 Кто б не пришел в восторг, и состраданье!
Растаяли как воск звериныя сердца;
  Возносят к небесам моленье:
Да с Тигром им дадут неволи избавленье,
Который кроток стал, как тихая овца;
Всяк думал: в нем нашли защитника, отца,
 Что будет век он жития святова,
И каждый день о нем лиют молитву снова.
Услышав боги их усердную мольбу,
Перетрясли тот-час звериную судьбу;
Не знаю только как, а им дана свобода.
Сдержал ли кроткий Тигр свой клятвенный обет?
  Вот то то нет!
Та ж слабость у зверей, как видим у народа!
  Тигр только выбрался на свет,
То боле прежнего накуралесил бед:
И те, которые о нем в слезах молились,
  В награду простоты своей,
  От Тигровых когтей,
С своими шубками и с жизнию простились. 

  Между хором Пчелиных Осы
  Устроили себе Аул,
И видя что у Пчел приставлен караул,
А сверьх того для пчел звонят частенько в косы,
И что хозяин им построил домы сам,
И отдал им в удел с цветами сенокосы;
Давай ему пенять: за что же нам
  Не дашь довольства, как Пчелам?
Хозяин ропот их хоть не хотя, а слушал,
  И им в ответ сказал:
Я Пчел люблю за то, что их медку покушал,
  От вас же меду не видал.
Тут Осы разсердясь напали, облепили,
И жалами его за правду изъязвили.

Завистники! для вас я Басню написал. 

  Из темной норки Рак
В подводной области постранствовать пустился,
  Все полз, да полз, то так, - то сяк,
 И наконец чинненько прицепился
 К большому Осетру, сперва за хвост,
Там видя, что Осетр был слишком тих и прост,
И на спину его тихонько взгромоздился;
  Осетр по милости своей
  От Рака наглость сносит,
День Рака, и другой — по глубине он носит,
А Рак становится нахальней и смелей
  И Воеводу рыб щекочет,
  Тому и любо; Рак хлопочет,
Ну словно Адвокат вокруг откупщика —
  С делами кляузными вился;
За это Осетру проказник полюбился,
  Князь рыб привозит седока
  В свои владения речные,
И Раку — указал судить дела мирские.
  Рак подобрал в клешни закон;
  Судья морского воеводы,
  Он знал, с кого сбирать доходы;
  К зубастым благосклонен он:
Щук, сомов отличал, и посылал в поклон
  К ним окуней, плотиц, форели;
  Но если зубы щук тупели,
То к Осетру самих с конвоем отправлял.
  А сам в частую пировал;
  С таким судьей — чрез две недели
  Зубастые беззубых съели. 

Морозом схваченный в холодное ненастье,
  Чудесный Розан засыхал;
Цветку грозила смерть, – он все благоухал.

Блажен, кто тверд душой в несчастьи! 

Сибирская свинья безвестною жила
         На винокуренном заводе;
     Безвестно жить и у людей не в моде,
     Так в знать войти неряхе мысль пришла
И счастия искать на это в огороде.
     Как видно, подстрекнул Хавронью бес,
               Иль, может статься,
         Наскучило в грязи валяться,
Но только решено на чудо из чудес!
Въезжает уж в Москву она с свиньями пышно,
     Но всё еще в Москве о ней не слышно!
"Узнает же, кто я, московский весь народ", -
Хавронья хрюкнула; вломилась в огород,
А в нем хозяина, на грех, не видно было;
Вот по грядам она прилежно водит рыло,
И что-то начала искать и землю рыть;
Сама взъерошилась, подняв свои щетины.
Однако ничего нигде не мог найти
               По вкусу ум свининый.
               "Все плохо, плохо здесь! -
Она ворчит себе. - И видно неуменье!
     Я б огород пересадила весь
          На образец, на загляденье.
Здесь место заняли капустой да травой,
А лучше б посадить крапивы полевой;
          А тут бы с бардой чан поставить,
Какую пользу бы могли они доставить!
Но всё у них не так. О! я, как захочу,
               За это проучу,
И всё, что тут растет, на славу в грязь втопчу!"
         Что долго думать? Принялася;
         Ну теребить капусту с гряд,
         Укроп, и мяту, и салат;
Не полевым кротом, но бурей поднялася!
              Левкои, алый мак,
         Петрушку, спаржу, пустарнак
         Смешала с грязью в кавардак!
     Случись к тому, ослов тут мимо гнали;
В забор уставя лбы, ослы забормотали.
     "Ну, хрюкушка! - тут Долгоух сказал. -
Такой я смелости в тебе не ожидал!
Теперь-то я смекнул, и вот мои догадки:
              Ведь ты умней,
                  Смелей,
         Ну, даже и чудских свиней!
Такие чудеса кто б сделал без ухватки?"
Хавроньи голову вскружила похвала,
         Хавронья рыло подняла, -
До честолюбия и свиньи, видно, падки! -
     И хрюкает: "О мне везде молва;
     Я знаю Русь, и ей о мне известно;
         А похвалу услышать лестно!"
              - "Молчать, кума, молчать!" -
     Тут Ворон наградил ее советом. -
Не величайся так! Какая польза в этом,
         Что худо, что добро не знать,
              Да браться разбирать?
А твой разбор такой, чтоб грязью все марать.
Подумай, сколько ты хорошему вредила,
         Но лишь ослам ты угодила,
         А нам хвалить какая стать?"
         Иной Зоил не только пишет,
Но даже в критике сам глупой спесью дышит!
И тем довольнее, чем больше разругал,
         Пускай чужие недостатки
         Завистнику б казались сладки;
         А то наш шарлатан, нахал,
              Добро и худо
           В одно воротит блюдо,
И, радуясь, что тем ослов он насмешил,
     Сам думает: "Я славу заслужил!"

Застигнутый в лесу ненастьем и грозой
          Скворец летал и утомился,
И Ястреб уж над ним издалека кружился,
Но благотворною он был спасен рукой:
Шел мимо птицелов и взял Скворца с собой.
Спокоен скворушка; есть домик теплый, сытный,
И вместе с домиком - к вельможе он попал;
          Вельможа тот был адмирал,
И в бурю кораблем России управлял,
Был столько ж добр душой, как саном знаменитый.
     Отвел Скворцу решетчатый приют,
И Скворушку теперь лелеют, берегут;
               Лишь только он проснется,
          То зернышки к нему летят,
          И свежая водица льется,
          И с лаской на него глядят;
          Укрыт от бури и погоды,
          От хищных ястреба когтей,
          И в доле счастливой своей
Поет, как на лугу в дни радостной свободы,
          Случилось раз, что земледел
               К вельможе в дом пришел;
    И смотрит он, как Скворушке в отраду
          Манили птичку на прохладу.
Из клетки в водоем Скворец перелетел,
          Расправил крылья, разыгрался
          И, веселясь, в воде плескался.
          Прохлада Скворушке мила!
Вельможа, видя то, душою утешался;
          Крестьянин так же восхищался:
Приятно и смотреть на добрые дела!
          Но Скворушка уже на воле.
          Что ж, не летит ли в чисто поле?
          Нет, - вспомня свой приютный дом,
Он в клеточку летит с веселою душою,
Чтоб благодетеля потешить голоском.
    Живи, Скворец, и старцу пой зимою;
Напоминай ему о сделанном добре
И весели его при вечера заре.

          Во всякой счастлив тот поре,
На помощь к ближнему простерта чья десница?
А к благодетелю признательна и птица.

Собачка с Кошкою в одном покое жили;
Ей Кошка по душе пришлася пестротой,
А Кошке нравилась Собачка простотой;
Так меж собой завет они постановили:
  Друг друга век любить,
  Друг без друга ни есть, ни пить.
С тех пор мурлыкала Кити подружке сказки,
Исторьи о мышах, о храбрости котов,
 И кто из них — был встарь каков.
 Собачка Китиньке оказывая ласки,
  Живила разговор тогда
  Простыми звуками: да, да!
  Когда же им беседа понаскучит,
  То песеньку Кити дружечку промяучит,
Или играя с ним на стуле, тюфяке,
Пушистой лапкою потреплет по щеке;
Однажды через чур оне поразыгрались;
  Так на софе катались,
  Резвились, обнимались,
  Что любо посмотреть на них!
  Лишь-то беда: на грех лукавый
В тревогу повернул забавы,
Вдруг новые друзья рычат, вертят хвостом,
И подняли и визг и скачку. —
С чего же запылал меж них такой содом?
С начала Китинька Собачку —
Шутя задела коготком;
Соседка ж не дала за то и ей потачку:
 Рванула так зубком —
 Свою подружку и злодейку,
 Что проняла и сквозь шубейку.

Остерегайтесь тех друзей,
Которы на словах уж слишком добры, просты;
Случается, что их бывают зубы остры!
 Но чей вам разговор покажется пестрей,
 Всмотритеся в того, не носит ли когтей? 

Сиротка маленький, прошедшею весною,
С малютками забрел на праздник в Летний сад,
  Набегался, и говорят,
Сел на лужок, заснул под липкою густою,
Проснулся, ночь! — и все вокруг в тиши,
  Бедняжка в страхе, без души,
 Дрожит…. нет ни кого, куда не глянет,
 То побежит дорожкою прямой,
  То в сторону другой,
  То станет;
  Не знал, куда идти,
  Дорогу в домик свой найти,
  И вот к Статуе подбегает…
  Что за Герой стоит? не знает.
  Статуй он с рода не видал,
  Так за живого почитал,
И с просьбой жалобной к Статуе приступает:
Любезной дядинька! попался я в беду:
  Дороги к дому не найду,
  Ах, сделай милость, ради Бога,
  Скажи, куда домой дорога?
  — Но истукан, как пень стоит,
   Ни слова!
  Не жди ответа никакова;
Вот мальчик плачущий в глаза ему глядит,
И снова жалобно со вздохом умоляет;
  Меж тем уже и рассветает;
  Бедняжечка один побрел,
 А истукан — и глазом не повел.

С терпеньем жребий свой, несчастные! сносите,
От истуканов же пособий не просите. 

 Крестьяне под вечер с полей домой убрались,
 Намаявшись кой-где, поразметались:
(Ведь в селах простота в семейственном кругу!)
На лавках, на полу заснули без постели,
Другой на сеннике, согнувшися в дугу;
Умолкло все тогда: в селеньи ни гугу!
Как вдруг колокола на диво зазвенели. —
  Крестьяне ахнув, зашумели:
Пожар! пожар! кричат, ахти! беда! —
 Бегут кто как попало, кто куда,
  Без шляп, с разутыми ногами, —
  С ушатами, с ведрами,
  С шестами, с топорами;
  Селенье обежав кругом,
  И сами в пень устали,
(А все колокола гудить не перестали)
 Но где ж пожар? и слуха нет о нем,
  Ни здесь, ни в сторонах окольных,
А вышло наконец, что эти чудеса
 Наделала коза —
Запутавшись в веревках колокольных.

 Примолвить можно тут:
 Другой в делах увязший плут,
 Когда распутаться не может,
 То и честных людей встревожит. 

  Заукал Филин на утесе;
  Сова крылами шевелит,
  Размыкать горе в темном лесе,
Нахохля голову, к печальному летит,
  И так со вздохом говорит:
  О чем ты, сватушка! скучаешь?
  В полночь на кладбище летаешь?
  О! как тебя мой бедный жаль;
  Я по себе сужу: печаль,
  Всегда безсонницы виною;
Знать также, как и я, несчастлив ты судьбою;
 «Да, сватенька, сказал мой Филин тут,
  Как мы обижены с тобою!
Посмотришь на других, по нашему ль живут?
  Совсем другие нравы:
  Что день, то им забавы;
  С восходом солнышка встают,
  И утро радостно встречают,
  Чудесным хором все поют,
А в песнях каждый час все солнце величают;
  Там чижик, зяблик, соловей,
  Скворец и стая снигирей,
  Взлетая к солнцу ближе,
Чирикают, поют: кто громко, кто потише;
  Один другого веселей;
Ну, даже куманек наш, – ворон чернокрылый,
  С вещуньею-соседкой милой,
  Когда слетаются к столу,
  Прокаркнут солнцу похвалу!
  А мы сидим с душой унылой,
  Но если разсудить:
  Им — как и солнце не хвалить?
  Как благодарными не быть?
Оно благотворя, вкруг них сияет,
  И золотым лучем
  Зимой их согревает;
  А нам, какая польза в нем?
  Для нас, оно вредит как громы:
  Печет в глаза – как бы огнем,
  И гонит нас в свои хоромы». —
— «Постойте-ко! им Сокол говорит,
Ведь солнышко для всех равно благотворит,
 Но сами вы не поняли той силы,
  Что к темноте лесов
Привыкшие глаза не спящих ночью Сов,
  Смотреть на солнце хилы.
  Кто любит темноту,
Тому несносен свет, и солнце в слепоту». 

Обоз предлинный в ночь тянулся помаленьку,
Дорогой столбовой втащился в деревеньку.
Завидев из дали хозяин молодой,
  К извощикам пустился бегом,
  Махая ласково рукой,
«Друзья! кричит, ко мне! смотри, овес какой!
А на дворе простор, спокою вас ночлегом!
У самого окна в прохладу водопой;
Для вас же к ужину, ешь — не хочу мяснова!
Щи, каша, молоко и самовар кипит!
(Но путники идут, никто ему ни слова!)
А! я и не узнал!… здорово брат - Демид!
Бывало ты ко мне обоз насильно тянешь,
  Теперь ты друг и не заглянешь;
  Неужли на меня сердит?
  За чтo бы так? не понимаю!
Я кажется пеку, на славу калачи,
И с вас я брал всегда дешевле за харчи —
  «Все это знаю,
Извощик отвечал, да только то беда,
 Что ты клопам, хозяин, потакаешь,
  Да с цепи злых собак спускаешь!…
  Так и не жди нас, никогда». 

Какой-то Государь соорудил Храм славы,
Вокруг него воздвиг он башни златоглавы,
А в Храме редкости пленяли смертных взор:
Мозаик, мраморы, сребро, янтарь, фарфор;
Во сводах, на стенах, сияли как планеты —
Жемчуг, алмаз, коралл, и камни самоцветы;
  А там чудесный сад
  Манил волшебной красотою
  К прохладе и покою;
По злату в нем сверкал шумящий водоскат;
  Из мирт и винограда
  Беседки сплетены;
  Ну словом: всюду в нем отрада
  Эдемской стороны!
 Царь дал знать подданным державы,
Чтоб всякой, кто желал, стремился бы в Храм славы,
  И наслаждался бы в тиши,
  Благополучием души.
Лишь только сей указ народу объявили,
  Зашевелилась суета!
 До срока в путь толпами повалили,
Чтоб в Храме захватить хорошие места.
Кто мчался на лихих, в карете шестернею,
  Кто в колымаге, шаг за шаг,
  Тащился на быках,
  А кто с навьюченной сумою —
  Передвигался на клюках.
Остановилися коляски и кареты,
Повозки грузные, усталый пешеход,
Вблизи назначенной им меты,
  И ждал народ,
  Чтоб в Храм широкие вороnа распахнули.
    Взглянули. ...
Дорога ровная! вдали открыты им —
  Да только не ворота,
Лазейка; впору лишь — проползть в нее двоим;
  Над ней же надпись для народа:
  «У коих совесть не чиста,
  Пороком запятнала нравы,
  Ползите здесь в Храм славы;
В нем будут вам даны привольные места:
  Но верным чести, правде, Богу,
Отверсты в Храм вдали огромные врата;
Пусть ищут их, и к ним — найдут себе дорогу».
  Нахлынув к надписи толпой,
  Кто вслух, кто шопотом читали,
  Другие слушая зевали,
 Кто выслушав, кричал: домой! домой!
Катомки ухватя народ обыкновенный,
  (Породой не надменный)
  От надписи толпой!
  В лазейку ползть они — стыдились,
  Искать больших ворот — ленились;
Так в хижины свои убрались на покой.
Остался здесь народ лишь малый, да большой.
  Вот Карлики взвозились:
    Тот-час
  Долой с себя фуражки,
  Нагнулись, поползли в пролаз;
  Как раки, как мурашки,
 На перерыв, один перед другим,
И в Храме славы вдруг — чертог открылся им,
Где сели Карлики, как будто истуканы;
    Но Великаны
  Сочтя за стыд хребты сгибать,
  Пошли дорогой тесной,
  Ворот широких в Храм искать;
  Какой их жребий, неизвестно
  Проходит год —
Не видят путники желаемых ворот;
Однако все идут с надеждою вперед,
  Но их чувствительные души,
  По тесному пути,
  Велят с терпением идти:
Им все препятствует на море и на суше;
  Зайдут ли в глушь, – там, на горах,
  Несчастных слышат стоны,
  В разбойничьих руках;
К ним путники летят стрелой для обороны.
  К реке ль придут, — в волнах —
  Услышав гибнущих моленье,
Спешат на помощь к ним, и подают спасенье.
  Но время между тем идет:
 Насилу путники, в тридцатый год,
  В обитель ту же, —
В которой Карлики полвека провели,
  Кое-как прибрели;
Однако ж им места достались там похуже;
  Но им за добрые дела
  Лeтит по свету похвала,
А Карликам хоть там и ставят обелиски,
Но пред судом ума, они, все как-то низки. 

Последние стихотворения