Егор Ипатьевич Алипанов (1800-1856)

• Биография Егора Алипанова
• Стихотворения Егора Алипанова по темам

Все стихотворения Егора Алипанова на одной странице

- Оглавление -

  Один служивый молодой
  С дороги как-то сбился,
  И в глушь запропастился,
  Так, что хоть с места ни ногой!
 Прости! сказал, порядок строевой,
Тесак и барабан, сотрудник громозвучный,
  Хоть вы со мной и неразлучны,
Но делать нечего, как сбился я с пути. —
На Север ли, на Юг, на Запад ли идти?
  Не знал, на что решиться,
  Стал пнем, не шевелится.
  Меж тем бредет из за кустов,
  Мохнатых стая Мишуков;
  К солдату ближе, друг за другом,
  Что делать тут?
  Солдат направо кругом,
    Во фрунт!
  И честь им отдал, без фуражки,
У самого в глазах забегали мурашки!
  Не смел взглянуть ни вкось, ни впрям,
Но к счастью, чем-то он понравился зверям;
  Они вокруг его обстали,
  Обнюхав, облизали,
  От ног до плеч,
  Потом заводят речь
  О службе полковой, о драке,
  О смотре, вылазках, атаке,
  И как под барабанный бой
  Идет к сраженью ратный строй;
  Солдат расказчик был лихой!
И головы зверей вскружил успех чужой.
Ну лапой об руку, и ну с Солдатом в дружбу,
И просят, чтоб вступил он в их лесную службу,
В берлогах, как в полках порядок учредил,
  И с ними бы на бой сходил
  Противу их соседей,
  Иль просто: зайцев половить,
  Лисиц, оленей потравить.
  Солдат послушался Медведей,
И службе фрунтовой принялся их учить:
  На цыпочках ходить,
  И в лапах колики носить,
  И в барабан под час пробить.
Сему искусству так Медведи научились;
  Что сами на себя дивились.
  Да полно будет ли в нем прок?
  Полезен, впрочем и урок!
  Уже советом час назначен,
  Чтоб штурмом рощу покорить,
  И всех, кто будет в ней захвачен,
  В добычу дружно разделить.
  Солдат звериному народу,
  Уж знак дает к походу,
  Сзывая воинов своих.
  Вот наши ратники поднялись,
  В шеренги стали, поровнялись,
Уставя уши, ждут командованья их,
    А у самих
  Запасены доспехи ратны;
  Не ружья, не мечи, не копия булатны,
  А всяк сбирался с тем на рать,
  Что только в силу мог поднять:
  Кто с пнем корнистым, кто с рябиной,
  Иной стоял с большой дубиной,
Иной облапил тут осиновый чурбан.
Скомандывал Солдат: марш! скорым шагом!
  Медведь тут грянул в барабан,
Вот тронулись друзья, и вот уж за оврагом,
Смешались кое-как, на рощу прямо прут.
 Стой! стой! кричит их вождь, во фрунт,
    Ровняйтесь!…
Вы с правого крыла в лес прямо пробирайтесь,
  Оставшие в атаку, марш! —
На обе стороны Медведи повалили,
Не много погодя всю рощу обступили;
  И весел полководец наш,
Что кончилась война, и без сраженья;
  Но все немного удивленья:
  Хоть роща ими и взята,
  Да в ней нет ни крота!
  Послышав звук тревоги,
  Лисицы, серны, дай Бог ноги,
  Куда глаза глядят!
Медведи поздно уж в ошибке догадались,
  Когда проголодались;
  И головы повеся говорят:
Отцовским промыслом без нужды мы питались,
А с барабаном нам ни мышки не поймать.

Напрасно брались
Несродное перенимать. 

Как часто многие на жребий свой пеняют,
  Когда болезнь их посетит;
  Но многие ли размышляют,
Что чем их более страданье тяготит,
 Тем ближние спокойнее бывают.

  Один мужчина пожилой
Был управителем, был Стряпчий деловой,
  И в Ревизорах пошатался,
 Но захворал и телом и душой;
Болезнью тяжкою два года изнурялся,
  И на судьбу роптал:
  Недоставало в нем терпенья,
Но многие ль ему желали исцеленья?
Шептали со грехом: не жди теперь спасенья;
Пришел уж залечить его до смерти врач!
Когда же Эскулап с рецептом
Уверил, что болезнь прервется пред разсветом,
Вот тут-то поднялся вдруг ропот, вой и плач:
Помилуй! говорят, да что ты затеваешь?
  Его здоровьем нас пугаешь;
Иль мало он еще несчастными пустил?
Когда он здравствовал, то черный год нам был,
 А ты змею отогреваешь.
 Но если ты взялся поднять клеветника,
То, наш отец! пусти его без языка;
С Змеями в старину то ж делали бывало:
  Из них вытаскивали жало,
Потом хоть и с людьми им доводилось жить,
  Но не могли уже вредить. 

Разинув жадно пасть за Зайцем гнался Волк,
Готов был бедняка лишить последней шубы,
  Но сам попался Льву на зубы. 

  Злодею часто тот же рок. 

  С Лисицей Волк в одном поместьи жили,
Все лето в дружестве отраду находили;
  С Лисицею у Волка лад!
 И кто ж такой соседушке не рад?
У ней с какою-то приятностию глазки,
  Всегда приветствия и ласки;
  Казалось, дружба с нею клад!
  Чего она соседу не сулила?
  И вот как говорила:
  «Голубчик мой, сосед,
Жалею о тебе; дни зимние настанут,
Овечки на лужок тогда уж не заглянут,
И гуси на полях не будут гоготать;
А ты тогда, бедняк, ты должен голодать!
Нет, милый мой, тебя ль остaвлю? успокойся!
  Курятники в деревне всей
Известны мне, так голода не бойся!
В ночь темную зимой, индеек, кур, гусей,
  Ловить привычное мне дело;
  Лишь на меня надейся смело!
Лежи, да птиц себе по сердцу выбирай;
  Тут не житье нам будет, рай!
 Растаял Волк, надеждою польстился,
 И душу рад соседушке отдать;
Случится ли ему где зайчика поймать,
Ягненка, иль гуська, всем с Лисынькой делился,
И каждый Божий день пирушки ей давал,
  А как зима настала,
Тогда уж от Лисы обеда ожидал;
Она словцо свое по лисьему сдержала,
И лапкой пастуху — на Волка указала.

  Хитрец — приятель злым,
  Но ненадежен им. 

  К пшеничке Голубок слетев,
  Попался в сети,
  Бедняжечку замкнули в хлев
  Безжалостные дети.
  Что делать? Голубок,
Нахохля перышки, прижался в уголок.
«Простите! ворковал, голубки милой ласки,
Прости и рощица!» Томит его тоска,
  Сердечко ноет Голубка,
  И потускнели ясны глазки.
  Пшенички пленник не клюет,
Засохло горлышко, питье и в ум нейдет,
  И как он сиротливо
На крылышко свое головку опустил!
  Бедняжечка! почти без сил;
  И что ж за диво?
  Кому б веселье в ум взошло,
  В плену, в неволе, и в засаде?
Но это б все еще от сердца отлегло,
  Да нет подруженьки к отраде;
Попался же к таким товарищам в засад,
  Что все молчат;
  Промолвить не с кем слова:
С ним был трех летняя скотина тут Осел,
  Да друг его Козел;
  От них ли ждать привета?
Бедняжке жизнь не в жизнь, – не хочет видеть света!
  Однако Голубка
  Приметна им тоска.
Взвозилися друзья: развеселить хотели.
  «Ну если б, брат,
  Сказал Козел, с тобой мы в лад,
 Для нашего соседа песню спели?
  Он стал бы горе забывать,
И нам бы от него: спасибо-исполать!» —
«Так что ж? в ответ Осел, мы будто не слыхали,
Как наши кучера, в веселый час певали?
  Я затяну, а ты за мной,
Да коли петь, смотри же громче пой!»
Вот занесли друзья нескладицу такую,
  Визжат, ревут,
  Как будто тут
С полтысячи свиней тащили на Сенную! —
  Но что же Голубок?
  Приятно ль слушать было?
  Нет! всю головку разломило,
Свалился, завернув под крылышко носок.

  Приятно в скорби получать
  От умных утешенье;
 Но Господи, прости нам прегрешенье!
Чтоб нас не вздумали невежи утешать. 

У многих богачей кто беден, тот глупец;
И Боже упаси, как богачи скупятся,
Когда им с бедняком случится повстречаться,
  Но разоряются в конец,
Чтоб ближнему не дать копейкой поживиться:
  Все это — Басней пояснится:
Жил двор об двор богатый с бедняком;
  Сосед с соседом не знаком,
  Но дело состоит не в том:
Пускай уж хоть бы век богач не знал соседа,
Да только б не лишал последняего обеда,
  Но ввел он бедняка в наклад:
 У богача был преобширный сад,
И красоте его прохожие дивились;
Там вился по жердям роскошный виноград,
И кисти зрелые, как аметист сквозились,
Лимоны в красный день как золото горят,
И вишни, кажется, под бархатом стоят;
  Чего нибудь сад этот стоил,
Наверно радуя хозяина покоил!
  О, нет! лишь только сокрушал;
  Богач с заботы исхудал;
  И этому была причина:
  Стояли яблони у тына,
Нависнув ветвями к соседу в огород;
  Тут богачу не спится от хлопот
Минуты он провесть в спокойствии не может,
  Все мысль его тревожит:
Чуть легкий ветерок деревья опахнет,
То богача мороз по коже подерет!
  Он к яблоням бежит по саду,
Гоняет воробьев и галок с винограду;
Еще в его глазах (пойдет же на беду)
Слетело яблоко к соседу на гряду;
Вот тут у богача терпенья уж не стало;
Он думал, что туда с полсотни их упало,
А что б безделицы своей не потерять,
Определил ребят там яблоки сбирать,
И преусердно собирали:
  Не дав ни одному пропасть,
  Полакомились сами в сласть,
И даже виноград скупого оборвали. 

   Учитель дал Дитяте волю:
 Тут мальчик побежал гулять по полю,
И видит: мотылек с цветка на цвет порхал;
Тихохонько к нему Малюточка подкрался
Схватил, и в радости запрыгал, заиграл;
  Казалось, с ним бы не расстался,
Да Мотылек другой в глаза ему попался;
Тут прежнего ему не очень стало жаль,
Пустил, и побежал ловить другова вдаль,
Поймал — и Бабочка, ну право, загляденье!
  А Мальчик в восхищенье,
Едва от радости опомниться тут мог;
Глядит, еще над ним кружится Мотылек!
Да весь как бархатный, по крылышкам узоры,
Сияет пурпуром по нем огнистый ряд,
Алмаз, коралл, рубин и яхонты горят;
Малютке блеском все очаровало взоры!
Он робкою рукой схватить его хотел,
Но Мотылек вспорхнул, и в рощу полетел.
Расстался ль Мальчик мой с волшебником чудесным?
Нет, он пустился вдаль за Мотыльком прелестным,
Лишь только бы схватить, очарователь прочь.
  Тут с ним Малютка бился, бился,
И наконец в лесу бедняжка заблудился;
Без ужина, под дождь, проплакал он всю ночь.

Тот в свете участью с Малюткой сим равнялся,
Кто с тощим кошельком за модами гонялся. 

Сердяся на Ежей нередко выли, Волки,
Что обществу они наносят вред большой:
А бедные Ежи ни телом, ни душой;
Вся их вина лишь в том, что их иголки,
  Не по зубам Волков.

Другим за правду то ж бывают люди колки:
  Молчи — проглотят! Свет таков. 

     Простое белое стекло
В знакомство с солнышком вступило
И от лучей его огонь произвело.

Счастливец тот, кого ученье просветило!

     Валялся зонтик. С красным днем
Забыта вся его бывалая услуга.
Пошло ненастье, дождь - тут вспомнили о нем.

Приди беда, найдем оставленного друга.

   «Наглец, невежа, глуп и лих!»
 Плохой кафтан так на Слугу пеняет,
Который пыль с него шатаяся сбивает.

Вот нравы Критиков и Авторов плохих! 

  Кот-Васька, лакомый до дичи,
Однажды на тощак пошел искать добычи;
И подлинно, нашел превкусный он обед:
  Скворцы в дупле пищали;
У Васьки на Скворцов так зубы застучали,
Что с радости в глазах пошел плясать весь свет!
Ну, кажется б сглонул он их как малых мошек,
Да на беду, в дупле просторных нет окошек;
Куда ни сунется голодный лизоблюд,
Никак он не пройдет ко скворушкам в приют;
То лапой поскребет, то ухо он приложит,
  Но все Скворцов достать не может,
И видя, что в делах плохой ему успех,
А как бы скушать их, в нем не было догадок,
Уныло замурчал: обед хоть был бы сладок,
Да жизнь невинного — отнять, великий грех.
Живите крохотки! желаю вам утех. 

Сверчок у мужика в избушке поселился,
 И не путем, на грех развеселился:
Чуть смерклось, запищал, и ночью все поет;
Хозяину вздремнуть часочка не дает;
  Одиннадцать уж бьет;
  Сверчок не умолкает,
И песню ту ж, да ту ж – несносный повторяет.
 Чириканьем ужасно надоел;
  Крестьянин не стерпел,
  Вскочил, взял пук лучины,
  Зажег с конца,
 Бросается с ним в угол на певца,
  И гонит, но крикун противный —
   Перелетел,
И снова над окном, как бы на зло, запел.
  В сердцах крестьянин подбегает,
  Лучиной на Сверчка махает;
Однако и крыла ему не повредил;
Над дверью он уже, как прежде зачирикал,
  И снова мужика прикликал.
  Бежит Крестьянин, глядь назад…
  Ахти! уж две стены горят!
Напрасно суетясь, пожар он заливает,
И кровля, и сарай дымится и пылает;
  Сверчок едва ль не улетел,
А у крестьянина и дом, и двор сгорел.

  Беду старайся осторожно,
  Благоразумно отвратить;
  От суетливости нам можно —
  Одной бедой — сто бед нажить. 

  Весенним днем,
 В лесном владении своем
 Прогуливался Лев могучий;
 Как вдруг, из за холмов,
Шумит букашек, рой, и стая комаров;
 На Льва напали туча тучей!
 Иной шныряет прямо в нос,
Кто забрюжжал в ушах, кто льнет в глаза до слез;
Хоть больно Льву, но он вперед, все понемногу.
 Орел смотря на их тревогу,
 Безумные! сказал,
Лев вепря тучного за дерзость наказал,
И барса в свет пустил без шкуры;
 А вы букашки, дуры,
 С ним вздумали шутить;
Чем вы его хотите победить?» —
 «Да мы урвем хоть пообедать,
 И пусть об нас все будут ведать!»

Так вьется жадный рой журнальных комаров
 Вкруг знаменитых авторов. 

         Басня

Дед-мельник посильней пустил в колеса воду
         И, жерновам прибавя ходу,
              Пошел поспать домой,
         А внук на мельнице остался;
         Он был детина молодой
     И за помол еще не брался,
     А потому не знал он, отчего
Вертелись жернова в глазах его.
К тому же молодца немало удивило.
С чего-то колесо заржало вдруг, завыло,
Ну так, что малого чуть-чуть не оглушило.
         В испуге он остолбенел!
     Приходит дед: на жернов посмотрел,
Помазал колесо, и скрып стал тише, тише;
         Затих. Тут дед сказал: "Смотри же:
Помажешь колесо - и в свой черед
         Оно охотнее пойдет,
         Тебе в работе помогая;
         Труды же скупо награждая,
              Услышишь ропот, вой,
              Как скрып колесовой".

  Мороз озлился на природу,
  Бореев тройку впряг седых,
  Но рьяных и лихих,
  Готовых с седоком хоть в воду!
  Седок им дав свободу,
  Бичем прихлопнул и потряс.
Встряхнулись, понеслись свирепые полями,
Чрез горы, сквозь леса, болотом и степями.
Пыхтят. От их ноздрей так вьюга поднялась,
Что в след им поднялись громады снеговые.
  Крехтят и сосны вековые,
Принялся за грехи карать людей Мороз
    Не кстати.
Забились смельчаки на печки, на полати,
И по дрова на двор боялись вынесть нос;
Однако он и там их инеем занес.
Противники ж его, как видно были глупы,
Надели треухи, косматые тулупы,
И с приговоркою: сильней нас не бывать!
  Пустились в путь, — Мороз вздурился,
  Широким полем закрутился,
  По лесу бродя, стал трещать;
  Румяных удальцов тревожа,
 Так дунул в них, что побелела кожа!
  Вот тут-то было слез!
  Руками хлопая в смятеньи,
Ударились бежать без памяти в селенье,
Кто бросил тут гнедых, а кто с товаром воз.
Крестьянин в том селе, старик гостеприимный,
 Всех приютил в свой мирный уголок,
  Развел усердно в печке дымной
  Березой яркой огонек;
  Уселись, двери затворяя,
 Но слушают… Мороз в окно стучит,
В дверь хлопает и в хижину бежит…
Крестьянин и врагов своих не презирая,
Мороза потчивать настойкою давай,
  Стряхнул хохлатый малахай,
  И с прибауткою веселой,
С усов и с бороды очистил иней белой,
  Сажает старика
  За чай у огонька;
Услугой он своей Мороза так умаял,
  Что полно ссориться, — растаял.
  Хотел шутя, я кой-кому сказать,
Не все б упрямиться, а лучше быть добрее;
  Где силою не можно взять,
  Успеешь ласкою вернее. 

Вспылив из пустяков вражду заводим мы,
 Но ссориться всего опасней;
 Раздор вредней Чумы,
 И это поясню я Басней:
 В подполице у мужика
 Семьями мыши поселились;
 Беда бы в том не велика,
 Коль тихо бы водились,
 И суматохой не срамились;
А то чуть крошечка к ним под пол упадет,
С Мышами тут у Крыс сражение пойдет:
Поднимут пискотню и скачку забияки,
Бушуют и шумят, грызутся как собаки,
 И миру нет им ни на час!
 Мужик от стукотни и драки
 Сомкнуть не может глаз;
 А это не житье, мученье!
Однако сделал он — на славу — заключенье:
 Кота Судьей к ним посадил,
Судья же потакать виновным не любил:
 Он знал, что Крыс крутые нравы,
Так были у него и все оне не правы;
Которая Судье на когти попадет,
 От строгости не ускользнет.
Он оправдания от Мышенят не слушал, —
И в завтрак и в обед, кого захватит, кушал.
Тут скоро у Мышей настала тишина,
За тем, что из живых — осталась лишь одна. 

 Под горкой на лугу, у сельских пастухов,
  Паслось полдюжины Ослов,
  Ослов отборных,
  И не в родню проворных.
  Охота как-то им пришла:
Отважность показать на ратныя дела,
 Которыми Герои отличались;
  Ослы того же добивались;
Хоть лучше бы они, прославились трудом,
  Таская воду в барский дом.
Уж тронулись в поход ушатые Полканы;
  Им все дорога: бор, поляны,
  Болота, грязь;
  И вот война уж началась:
  Ослы геройски наступили,
  И тот-час победили.
  Пошло веселье у скотов!
  Тут топот, скачка поднялася,
Кричат: об нас молва по свету разнеслася,
  И верно не приищут слов,
  О храбрости Ослов!
Пришли, увидели, и разом победили!
Услыша речи их, к ним Овцы приступили,
И победителей осмелились спросить:
  Не справились ли вы с волками,
Иль не случилось ли вам тигра победить? —
Нет! отвечал Осел, мы с ним живем друзьями,
  Но ведает о нас земля,
Что трупами врагов покрыли мы поля. —
 — «С кем вы сражались?» — С муравьями;
Едва по силе им одно зерно стащить,
  А смеют жить.

 Пусть на меня иной хоть прогневится,
  Но трудно доброе сказать,
 О том, кто силится безсильных  притеснять,
   И тем еще гордится. 

            Басня

У Пастуха была плохая собачонка,
А стадо надобно уметь оберегать;
Другого сторожа Пастух придумал взять!
         Поймал в лесу Волчонка,
    Воспитывать при стаде стал;
         Лелеял да ласкал,
   Почти из рук не выпускал.
Волчонок подобрел. Пастух с ним забавлялся,
И, глядя на него, не раз он улыбался
И приговаривал: "Расти, Волчок, крепись.
Защитника себе ягнятки дождались!
Не даст он никому моей овечки скушать".

          Как видно, наш пастух
          К пословицам был глух;
     А надо бы ему прислушать:
     Кормленый волк не то, что пес;
Корми, а он глядит всё в лес.
Волчонок к осени порядочным стал волком;
Отцовский промысел в уме своем держал
          Да случай выбирал.
Надеясь на него, Пастух позадремал;
А сторож задушил овечек тихомолком
         Да был таков.

Опасно выбирать в Собаки из Волков!

  В несчастьи смертный не ропщи;
  Судьба всем миром управляет;
Несчастье иногда нам благо составляет;
  Так жизни вольной не ищи:
Она пороками нрав добрый затмевает.

  Охотники в лесу глухом
  Презлого Тигра изловили,
И тот-час пленника в зверинце посадили,
  В железный дом.
 Тигр был готов войной освободиться,
Да это не в лесу с оленями возиться.
Железом загражден свирепый зверь кругом;
  И видит в тяжкой доле:
Решетка твердая ни взад и ни вперед,
  Ему прохода не дает.
Тигр должен всякой день поститься по неволе;
У Тигра уж совсем желудок отощал,
  В косарь все силы притупились,
  И кости обнажились.
Как звонко зубом он в решетку ни трещал,
  И как ни бился,
  Но делать нечего, — смирился.
  Утихла на зверей гроза,
  И вырвалась из глаз слеза.
Тут вспомнил зверорез свои все злодеянья,
  И гласом покаянья
  Взывал: друзья мои!… увы!
  Я чувствую, что вы
  Страдаете со мной в неволе,
 Все за мои претяжкие грехи.
Простите! каюсь в них по чистой, доброй воле:
Не раз в зубах моих хрустели пастухи,
Стенали на когтях невинные олени;
Меня не трогали ни их мольбы, ни пени.
Безжалостно терзал я маленьких зверков,
И головы срывал с овечек, и быков.
 Теперь стыжусь, кляну те когти, зубы,
Которыми сдирал с моих собратий шубы;
Мне совесть душу рвет, глаза мне колет честь;
Но если Небо мне отпустит прегрешенье,
  Пошлет неволи избавленье,
Готов я в пользу вам, друзья, себя принесть!
  Не только волоском не трону,
Но буду вам всегда в защиту, в оборону;
И в том клянусь детьми, и небом, и землей,
Отцем и матерью и жизнию своей! —
Услышав Тигрово такое покаянье,
 Кто б не пришел в восторг, и состраданье!
Растаяли как воск звериныя сердца;
  Возносят к небесам моленье:
Да с Тигром им дадут неволи избавленье,
Который кроток стал, как тихая овца;
Всяк думал: в нем нашли защитника, отца,
 Что будет век он жития святова,
И каждый день о нем лиют молитву снова.
Услышав боги их усердную мольбу,
Перетрясли тот-час звериную судьбу;
Не знаю только как, а им дана свобода.
Сдержал ли кроткий Тигр свой клятвенный обет?
  Вот то то нет!
Та ж слабость у зверей, как видим у народа!
  Тигр только выбрался на свет,
То боле прежнего накуралесил бед:
И те, которые о нем в слезах молились,
  В награду простоты своей,
  От Тигровых когтей,
С своими шубками и с жизнию простились. 

  Между хором Пчелиных Осы
  Устроили себе Аул,
И видя что у Пчел приставлен караул,
А сверьх того для пчел звонят частенько в косы,
И что хозяин им построил домы сам,
И отдал им в удел с цветами сенокосы;
Давай ему пенять: за что же нам
  Не дашь довольства, как Пчелам?
Хозяин ропот их хоть не хотя, а слушал,
  И им в ответ сказал:
Я Пчел люблю за то, что их медку покушал,
  От вас же меду не видал.
Тут Осы разсердясь напали, облепили,
И жалами его за правду изъязвили.

Завистники! для вас я Басню написал. 

  Из темной норки Рак
В подводной области постранствовать пустился,
  Все полз, да полз, то так, - то сяк,
 И наконец чинненько прицепился
 К большому Осетру, сперва за хвост,
Там видя, что Осетр был слишком тих и прост,
И на спину его тихонько взгромоздился;
  Осетр по милости своей
  От Рака наглость сносит,
День Рака, и другой — по глубине он носит,
А Рак становится нахальней и смелей
  И Воеводу рыб щекочет,
  Тому и любо; Рак хлопочет,
Ну словно Адвокат вокруг откупщика —
  С делами кляузными вился;
За это Осетру проказник полюбился,
  Князь рыб привозит седока
  В свои владения речные,
И Раку — указал судить дела мирские.
  Рак подобрал в клешни закон;
  Судья морского воеводы,
  Он знал, с кого сбирать доходы;
  К зубастым благосклонен он:
Щук, сомов отличал, и посылал в поклон
  К ним окуней, плотиц, форели;
  Но если зубы щук тупели,
То к Осетру самих с конвоем отправлял.
  А сам в частую пировал;
  С таким судьей — чрез две недели
  Зубастые беззубых съели. 

Морозом схваченный в холодное ненастье,
  Чудесный Розан засыхал;
Цветку грозила смерть, – он все благоухал.

Блажен, кто тверд душой в несчастьи! 

Сибирская свинья безвестною жила
         На винокуренном заводе;
     Безвестно жить и у людей не в моде,
     Так в знать войти неряхе мысль пришла
И счастия искать на это в огороде.
     Как видно, подстрекнул Хавронью бес,
               Иль, может статься,
         Наскучило в грязи валяться,
Но только решено на чудо из чудес!
Въезжает уж в Москву она с свиньями пышно,
     Но всё еще в Москве о ней не слышно!
"Узнает же, кто я, московский весь народ", -
Хавронья хрюкнула; вломилась в огород,
А в нем хозяина, на грех, не видно было;
Вот по грядам она прилежно водит рыло,
И что-то начала искать и землю рыть;
Сама взъерошилась, подняв свои щетины.
Однако ничего нигде не мог найти
               По вкусу ум свининый.
               "Все плохо, плохо здесь! -
Она ворчит себе. - И видно неуменье!
     Я б огород пересадила весь
          На образец, на загляденье.
Здесь место заняли капустой да травой,
А лучше б посадить крапивы полевой;
          А тут бы с бардой чан поставить,
Какую пользу бы могли они доставить!
Но всё у них не так. О! я, как захочу,
               За это проучу,
И всё, что тут растет, на славу в грязь втопчу!"
         Что долго думать? Принялася;
         Ну теребить капусту с гряд,
         Укроп, и мяту, и салат;
Не полевым кротом, но бурей поднялася!
              Левкои, алый мак,
         Петрушку, спаржу, пустарнак
         Смешала с грязью в кавардак!
     Случись к тому, ослов тут мимо гнали;
В забор уставя лбы, ослы забормотали.
     "Ну, хрюкушка! - тут Долгоух сказал. -
Такой я смелости в тебе не ожидал!
Теперь-то я смекнул, и вот мои догадки:
              Ведь ты умней,
                  Смелей,
         Ну, даже и чудских свиней!
Такие чудеса кто б сделал без ухватки?"
Хавроньи голову вскружила похвала,
         Хавронья рыло подняла, -
До честолюбия и свиньи, видно, падки! -
     И хрюкает: "О мне везде молва;
     Я знаю Русь, и ей о мне известно;
         А похвалу услышать лестно!"
              - "Молчать, кума, молчать!" -
     Тут Ворон наградил ее советом. -
Не величайся так! Какая польза в этом,
         Что худо, что добро не знать,
              Да браться разбирать?
А твой разбор такой, чтоб грязью все марать.
Подумай, сколько ты хорошему вредила,
         Но лишь ослам ты угодила,
         А нам хвалить какая стать?"
         Иной Зоил не только пишет,
Но даже в критике сам глупой спесью дышит!
И тем довольнее, чем больше разругал,
         Пускай чужие недостатки
         Завистнику б казались сладки;
         А то наш шарлатан, нахал,
              Добро и худо
           В одно воротит блюдо,
И, радуясь, что тем ослов он насмешил,
     Сам думает: "Я славу заслужил!"

Застигнутый в лесу ненастьем и грозой
          Скворец летал и утомился,
И Ястреб уж над ним издалека кружился,
Но благотворною он был спасен рукой:
Шел мимо птицелов и взял Скворца с собой.
Спокоен скворушка; есть домик теплый, сытный,
И вместе с домиком - к вельможе он попал;
          Вельможа тот был адмирал,
И в бурю кораблем России управлял,
Был столько ж добр душой, как саном знаменитый.
     Отвел Скворцу решетчатый приют,
И Скворушку теперь лелеют, берегут;
               Лишь только он проснется,
          То зернышки к нему летят,
          И свежая водица льется,
          И с лаской на него глядят;
          Укрыт от бури и погоды,
          От хищных ястреба когтей,
          И в доле счастливой своей
Поет, как на лугу в дни радостной свободы,
          Случилось раз, что земледел
               К вельможе в дом пришел;
    И смотрит он, как Скворушке в отраду
          Манили птичку на прохладу.
Из клетки в водоем Скворец перелетел,
          Расправил крылья, разыгрался
          И, веселясь, в воде плескался.
          Прохлада Скворушке мила!
Вельможа, видя то, душою утешался;
          Крестьянин так же восхищался:
Приятно и смотреть на добрые дела!
          Но Скворушка уже на воле.
          Что ж, не летит ли в чисто поле?
          Нет, - вспомня свой приютный дом,
Он в клеточку летит с веселою душою,
Чтоб благодетеля потешить голоском.
    Живи, Скворец, и старцу пой зимою;
Напоминай ему о сделанном добре
И весели его при вечера заре.

          Во всякой счастлив тот поре,
На помощь к ближнему простерта чья десница?
А к благодетелю признательна и птица.

Собачка с Кошкою в одном покое жили;
Ей Кошка по душе пришлася пестротой,
А Кошке нравилась Собачка простотой;
Так меж собой завет они постановили:
  Друг друга век любить,
  Друг без друга ни есть, ни пить.
С тех пор мурлыкала Кити подружке сказки,
Исторьи о мышах, о храбрости котов,
 И кто из них — был встарь каков.
 Собачка Китиньке оказывая ласки,
  Живила разговор тогда
  Простыми звуками: да, да!
  Когда же им беседа понаскучит,
  То песеньку Кити дружечку промяучит,
Или играя с ним на стуле, тюфяке,
Пушистой лапкою потреплет по щеке;
Однажды через чур оне поразыгрались;
  Так на софе катались,
  Резвились, обнимались,
  Что любо посмотреть на них!
  Лишь-то беда: на грех лукавый
В тревогу повернул забавы,
Вдруг новые друзья рычат, вертят хвостом,
И подняли и визг и скачку. —
С чего же запылал меж них такой содом?
С начала Китинька Собачку —
Шутя задела коготком;
Соседка ж не дала за то и ей потачку:
 Рванула так зубком —
 Свою подружку и злодейку,
 Что проняла и сквозь шубейку.

Остерегайтесь тех друзей,
Которы на словах уж слишком добры, просты;
Случается, что их бывают зубы остры!
 Но чей вам разговор покажется пестрей,
 Всмотритеся в того, не носит ли когтей? 

За пляску нежилась Фиделька у господ;
Барбос хранящий двор, прикован у ворот.
А потчуют его костями лишь на стуже.

Вот правда светская почетному - жизнь хуже!

Сиротка маленький, прошедшею весною,
С малютками забрел на праздник в Летний сад,
  Набегался, и говорят,
Сел на лужок, заснул под липкою густою,
Проснулся, ночь! — и все вокруг в тиши,
  Бедняжка в страхе, без души,
 Дрожит…. нет ни кого, куда не глянет,
 То побежит дорожкою прямой,
  То в сторону другой,
  То станет;
  Не знал, куда идти,
  Дорогу в домик свой найти,
  И вот к Статуе подбегает…
  Что за Герой стоит? не знает.
  Статуй он с рода не видал,
  Так за живого почитал,
И с просьбой жалобной к Статуе приступает:
Любезной дядинька! попался я в беду:
  Дороги к дому не найду,
  Ах, сделай милость, ради Бога,
  Скажи, куда домой дорога?
  — Но истукан, как пень стоит,
   Ни слова!
  Не жди ответа никакова;
Вот мальчик плачущий в глаза ему глядит,
И снова жалобно со вздохом умоляет;
  Меж тем уже и рассветает;
  Бедняжечка один побрел,
 А истукан — и глазом не повел.

С терпеньем жребий свой, несчастные! сносите,
От истуканов же пособий не просите. 

 Крестьяне под вечер с полей домой убрались,
 Намаявшись кой-где, поразметались:
(Ведь в селах простота в семейственном кругу!)
На лавках, на полу заснули без постели,
Другой на сеннике, согнувшися в дугу;
Умолкло все тогда: в селеньи ни гугу!
Как вдруг колокола на диво зазвенели. —
  Крестьяне ахнув, зашумели:
Пожар! пожар! кричат, ахти! беда! —
 Бегут кто как попало, кто куда,
  Без шляп, с разутыми ногами, —
  С ушатами, с ведрами,
  С шестами, с топорами;
  Селенье обежав кругом,
  И сами в пень устали,
(А все колокола гудить не перестали)
 Но где ж пожар? и слуха нет о нем,
  Ни здесь, ни в сторонах окольных,
А вышло наконец, что эти чудеса
 Наделала коза —
Запутавшись в веревках колокольных.

 Примолвить можно тут:
 Другой в делах увязший плут,
 Когда распутаться не может,
 То и честных людей встревожит. 

  Заукал Филин на утесе;
  Сова крылами шевелит,
  Размыкать горе в темном лесе,
Нахохля голову, к печальному летит,
  И так со вздохом говорит:
  О чем ты, сватушка! скучаешь?
  В полночь на кладбище летаешь?
  О! как тебя мой бедный жаль;
  Я по себе сужу: печаль,
  Всегда безсонницы виною;
Знать также, как и я, несчастлив ты судьбою;
 «Да, сватенька, сказал мой Филин тут,
  Как мы обижены с тобою!
Посмотришь на других, по нашему ль живут?
  Совсем другие нравы:
  Что день, то им забавы;
  С восходом солнышка встают,
  И утро радостно встречают,
  Чудесным хором все поют,
А в песнях каждый час все солнце величают;
  Там чижик, зяблик, соловей,
  Скворец и стая снигирей,
  Взлетая к солнцу ближе,
Чирикают, поют: кто громко, кто потише;
  Один другого веселей;
Ну, даже куманек наш, – ворон чернокрылый,
  С вещуньею-соседкой милой,
  Когда слетаются к столу,
  Прокаркнут солнцу похвалу!
  А мы сидим с душой унылой,
  Но если разсудить:
  Им — как и солнце не хвалить?
  Как благодарными не быть?
Оно благотворя, вкруг них сияет,
  И золотым лучем
  Зимой их согревает;
  А нам, какая польза в нем?
  Для нас, оно вредит как громы:
  Печет в глаза – как бы огнем,
  И гонит нас в свои хоромы». —
— «Постойте-ко! им Сокол говорит,
Ведь солнышко для всех равно благотворит,
 Но сами вы не поняли той силы,
  Что к темноте лесов
Привыкшие глаза не спящих ночью Сов,
  Смотреть на солнце хилы.
  Кто любит темноту,
Тому несносен свет, и солнце в слепоту». 

Обоз предлинный в ночь тянулся помаленьку,
Дорогой столбовой втащился в деревеньку.
Завидев из дали хозяин молодой,
  К извощикам пустился бегом,
  Махая ласково рукой,
«Друзья! кричит, ко мне! смотри, овес какой!
А на дворе простор, спокою вас ночлегом!
У самого окна в прохладу водопой;
Для вас же к ужину, ешь — не хочу мяснова!
Щи, каша, молоко и самовар кипит!
(Но путники идут, никто ему ни слова!)
А! я и не узнал!… здорово брат - Демид!
Бывало ты ко мне обоз насильно тянешь,
  Теперь ты друг и не заглянешь;
  Неужли на меня сердит?
  За чтo бы так? не понимаю!
Я кажется пеку, на славу калачи,
И с вас я брал всегда дешевле за харчи —
  «Все это знаю,
Извощик отвечал, да только то беда,
 Что ты клопам, хозяин, потакаешь,
  Да с цепи злых собак спускаешь!…
  Так и не жди нас, никогда». 

Какой-то Государь соорудил Храм славы,
Вокруг него воздвиг он башни златоглавы,
А в Храме редкости пленяли смертных взор:
Мозаик, мраморы, сребро, янтарь, фарфор;
Во сводах, на стенах, сияли как планеты —
Жемчуг, алмаз, коралл, и камни самоцветы;
  А там чудесный сад
  Манил волшебной красотою
  К прохладе и покою;
По злату в нем сверкал шумящий водоскат;
  Из мирт и винограда
  Беседки сплетены;
  Ну словом: всюду в нем отрада
  Эдемской стороны!
 Царь дал знать подданным державы,
Чтоб всякой, кто желал, стремился бы в Храм славы,
  И наслаждался бы в тиши,
  Благополучием души.
Лишь только сей указ народу объявили,
  Зашевелилась суета!
 До срока в путь толпами повалили,
Чтоб в Храме захватить хорошие места.
Кто мчался на лихих, в карете шестернею,
  Кто в колымаге, шаг за шаг,
  Тащился на быках,
  А кто с навьюченной сумою —
  Передвигался на клюках.
Остановилися коляски и кареты,
Повозки грузные, усталый пешеход,
Вблизи назначенной им меты,
  И ждал народ,
  Чтоб в Храм широкие вороnа распахнули.
    Взглянули. ...
Дорога ровная! вдали открыты им —
  Да только не ворота,
Лазейка; впору лишь — проползть в нее двоим;
  Над ней же надпись для народа:
  «У коих совесть не чиста,
  Пороком запятнала нравы,
  Ползите здесь в Храм славы;
В нем будут вам даны привольные места:
  Но верным чести, правде, Богу,
Отверсты в Храм вдали огромные врата;
Пусть ищут их, и к ним — найдут себе дорогу».
  Нахлынув к надписи толпой,
  Кто вслух, кто шопотом читали,
  Другие слушая зевали,
 Кто выслушав, кричал: домой! домой!
Катомки ухватя народ обыкновенный,
  (Породой не надменный)
  От надписи толпой!
  В лазейку ползть они — стыдились,
  Искать больших ворот — ленились;
Так в хижины свои убрались на покой.
Остался здесь народ лишь малый, да большой.
  Вот Карлики взвозились:
    Тот-час
  Долой с себя фуражки,
  Нагнулись, поползли в пролаз;
  Как раки, как мурашки,
 На перерыв, один перед другим,
И в Храме славы вдруг — чертог открылся им,
Где сели Карлики, как будто истуканы;
    Но Великаны
  Сочтя за стыд хребты сгибать,
  Пошли дорогой тесной,
  Ворот широких в Храм искать;
  Какой их жребий, неизвестно
  Проходит год —
Не видят путники желаемых ворот;
Однако все идут с надеждою вперед,
  Но их чувствительные души,
  По тесному пути,
  Велят с терпением идти:
Им все препятствует на море и на суше;
  Зайдут ли в глушь, – там, на горах,
  Несчастных слышат стоны,
  В разбойничьих руках;
К ним путники летят стрелой для обороны.
  К реке ль придут, — в волнах —
  Услышав гибнущих моленье,
Спешат на помощь к ним, и подают спасенье.
  Но время между тем идет:
 Насилу путники, в тридцатый год,
  В обитель ту же, —
В которой Карлики полвека провели,
  Кое-как прибрели;
Однако ж им места достались там похуже;
  Но им за добрые дела
  Лeтит по свету похвала,
А Карликам хоть там и ставят обелиски,
Но пред судом ума, они, все как-то низки. 

Всего стихотворений: 32