Александр Петрович Бенитцкий (1780-1809)

• Список стихотворений Александра Бенитцкого
• Все стихотворения Александра Бенитцкого на одной странице
• Стихотворения поэта по темам

Басни Александра Бенитцкого

 Овечка за реку хотела перейти;
 Пошла, но как-то оступилась
 И с мосту в воду повалилась,
Упала и кричит: «Ахти, тону! ахти,
  Тону! спасите!
 От бед избавьте! помогите!»
  Услышал крик
  Овечкин Бык
 И к берегу стремглав пустился;
В минуту прибежал и начал... помогать? —
Да, как же бы не так! Бык начал укорять
В неострожности Овцу. «Я здесь явился, —
Сказал толстяк, — чтобы спасительный урок
И увещанье дать. Не стыдно ли врасплох
И рукава спустя, в опасности вдаваться?
Как можно на мосту идти и спотыкаться?
Вот, видишь ли теперь, оплошная Овца,
 С тобою что случилось?
Сама всему виной, сама! — зачем свалилась?
Зачем не береглась? и для чего с конца
Пошла? держалась бы, держалась середины!
А то нелегкая помчала близ краёв!
Ты стоишь, глупая, сей горестной судьбины,
Ты гибнешь по делам!» — оратор из Быков
 Читал бы долее Овце нравоученье,
  Но кончилось ее терпенье.
   Она ныряла из воды,
  Ныряла, наконец, нырнула,
В последний раз на белый свет взглянула,
   И... утонула.

Ни дать, ни взять у нас одни и те же беды!
  Коль на кого судьба оковы
 Чугунные взвалит, тому везде
  Златые правила готовы;
  Рука же помощи — нигде.
 Напрасно ищешь сожаленья,
Напрасно слезы льешь кровавы пред людьми;
 Ты просишь вспоможенья:
 Тебе — читают казаньй;
Везде несчастному встречаются Быки
  И поученья.
 Сенеку сыщешь завсегда,
А Флора Силина, поверьте, никогда! 

Скончался муж: жена — несчастная жена! —
 Вся в черное облечена,
В отчаянье, слезах, растрепанна, бледна
 Кричит: «Мне жизнь моя постыла —
Несносен белой свет! — о если бы одна
 Пожрала и меня могила! —
  О если бы теперь,
Теперь же смерть...» — а смерть и в дверь.
 «Что вам, сударыня, угодно? —
 Скелет ей говорит: — охотно
Служить готова вам». — «Ах, ежели ты мне,
Старушка, оказать намерена услугу,
То поскорей поди к соседовой жене
И отпровадь ее ты к моему супругу:
Тогда...» — «А что тогда?» — «Тогда б я воздыхать
 И плакать, верно, перестала:
  Ревнивая бы не мешала
 Меня соседу утешать!» 

  «А! благодетель наш, — здорово! —
  Вскричала, Волка стрев, Лиса. —
 Уж сколько лет и зим мохнатого лица
   Любимца Львова
Не видывала я!- - Да что ж ты так угрюм?
Конечно, надоел тебе придворной шум?
Открой, светлейший Волк: что сделалось с тобою;
  Я любопытна знать весьма». —
 «Светлейший? — ах, известною порою
  Находит и на светлость тьма!
Велят блистать — блестишь, а там — изволь померкнуть!
  Увы! уж лучше во сто раз
  Родиться в свет без глаз,
   Чем, проглянув на час,
    Потом ослепнуть.
 Блажен, блажен, кто знает двор
По слуху одному; — блажен тысящекратно,
 Кого не видит львиной взор,
Не ищет кто и не теряет безвозвратно
Ни места, ни чинов! — а я? — несчастной зверь!
Служил вождем у Льва (о сю пору на коже
С десяток видно ран), служил потом вельможей:
Там верно, ревностно; не крал, не лгал — — теперь?
В отставку выброшен — иль, так сказать: уволен —
Без хлеба, наг и бос, за сорок службы лет!» —
«Молчал бы ты, молчал, — Лиса ему в ответ; —
И наг? и бос? — да цел: так вот и будь доволен,
 А не ропщи на Царской гнев.
Знать, право, в добрый час великодушной Лев
 Тебя от должности отставил,
 Что в память верного слуги
  Себе он не оставил
  Твоих ушей или ноги». 

  «Нет, хуже нашего житья
Не будет, нет теперь, и прежде не бывало! —
  Так заячья семья
 Собравшись, рассуждала: —
 К чему такая жизнь пристала;
Куда ни сунься — смерть! В лесу ли ты сидишь:
 Того и смотришь и глядишь,
  Что гончие собаки
Подкрадутся к тебе и разом разорвут.
Из лесу ль выбежишь: охотники как тут;
Пешком и на коне, и идут и бегут,
 Друг с другом рады хоть до драки,
Лишь бы товарища на ловле упредить
И Зайца бедного борзыми затравить,
 Или из ружей застрелить,
Иль просто, как-нибудь, да только бы убить.
Разбойники! нигде от них нам нет спасенья,
 Везде на наш народ гоненья
  Убийцами устремлены!
Все люди как с ума сошли на этом,
Чтобы нам осенью, весной, зимой и летом
 Повсюду ставить западни;
Тенета за лесом, силки серед дубровы
 Проходу Зайцам не дают! —
Но пусть уж так, пусть люди Зайцев бьют —
Пусть Ястребы, Орлы и Соколы клюют —
А то (о стыд! позор!) ночные птицы, Совы,
  И Совы даже нас,
 Несчастных, обижают!!» —
«И Зайцы, — тут один из них, возвыся глас,
Сказал: — И Зайцы все, все сносят, да вздыхают!
Бессильны быв отмстить, почто не умирают?
Смертей не будет двух, одной не миновать;
И так чем каждой час от ужаса дрожать,
 Чем иго несть печали,
Чем в страхе вечном жить, покоя не иметь,
Не лучше ли бы нам однажды умереть?» —
 «И дело! — Зайцы закричали: —
За что напасти нам от всякого терпеть?
Судьба как на смех нас на белой свет пустила;
 Неоперившийся счастливее птенец,
Чем взрослой Заяц! — что ж? решимся, и конец
Мученьям сотворим; пусть общая могила
Нам будет озеро, — вон, вон оно вдали!
Пойдем, искореним род Зайцов из земли;
 Пожертвуем собою,
Потомство и себя от лютостей спасем,
Все с первого и до последнего умрем!»
И трус в отчаянье равняется Герою!
И трус поносну жизнь отважится пресечь!
 Окончи Зайцы речь,
Единодушно все топиться пожелали
И к озеру бегом направили свой путь;
 Почти уж добежали,
Два раза, или три еще бы им шагнуть,
И Зайцов... поминай, как звали.
Однако ж суждено им долее прожить.
Случись на берегу тогда Лягушкам быть;
Лягушки только лишь бегущих услыхали,
 С испугу делать что, не знали:
  Одна скорее за одной,
И вниз и вверх, хвостом и головой,
 Попрыгали все в воду.
А Заяц тот, что смерть всеобщу выхвалял,
Отчаянных тотчас от смерти удержал,
 Сказав: «Хоть нашему народу
И очень худо жить, но надобно признаться
Лягушкам хуже здесь житье; — судите: мы
Дрожим пред Соколом, Орлом, Совой, людьми, —
Лягушки же и их... и нас еще боятся».

 Сравняй и всяк себя,
 Не с тем, кого судьба
Пятью талантами златыми наградила, —
А с тем, кого она последнего лишила;
Тогда увидишь ты, что жребий горькой твой
Есть счастье, кое здесь не многим боги дали.
 Все мнимо под луной:
Не вечны радости, не вечны и печали.
Где зло, чтобы совсем в нем не было добра?
Есть скорбь у нищего, есть грусть и у Царя. 

  Насупился Борей,
   Вздурился,
 Завыл — ив ярости своей
  На всё озлился;
Дохнул — и древний Кедр, что грудью защищал
Деревья слабые, качнулся, затрещал,
Пень, в мелкие щепы разбившись, сокрушился,
 И царь растений... пал.
  «А что? — сказала
 Низкопоклонная Лоза,
 Когда жестокая гроза
  И буря миновала. —
 А что? Улегся, наконец?
  Вот тот-то же, гордец;
Недаром я тебе, недаром говорила
 И всякую грозу твердила:
Эй, Кедр! не будь ты так назойлив и упрям;
Другим не уступай никак, а пред Бореем —
Скорее вниз челом. Что сделаешь с злодеем!
Будь гибче, наклонись; не то увидишь сам,
  Что быть бедам.
 И правда: пополам
Переломил тебя Борей, а я осталась,
За то что перед ним всечасно изгибалась,
 Здорова и жива.
Мне памятны дедов премудрые слова:
Гнись, внук! не свалится с поклонов голова». —
 «О, подлое растенье! —
 С усмешкой Кедр сказал. —
Не новость для меня такое рассужденье:
Иначе никогда Лозняк не поступал;
Пред всяким ветерком хребет ты нагибал
И, в грязь ложась лицом, был очень тем доволен,
Что мог бесчестием бесчестну жизнь спасти.
 Всяк действовать, как хочет, волен:
 Ты волен ввек позор нести...
Но что твой значит век? Лет пять! А много-много,
Когда средь ужасов, под страхом и тревогой,
   Добьешь до десяти.
 Иную Кедр стяжал от неба долю:
  Я с силой получил и волю
  Порывом бурь пренебрегать,
  Собой бессильных заслонять,
И, где ты должен лечь, там должен я стоять.
Сто лет я жил, сто лет Борея презирал,
Но, старостью теперь ослаблен став моею,
 Лишился мочи и упал.
Какая выгода от этого Борею?
Победа для него не славная ничуть!
Переломить он мог меня, но не нагнуть». 

  Ослов здоровых, дюжих пара
  Шум страшный завели
  Близ хлебного амбара,
Куда на их хребтах мякину привезли.
«О ты, — сказал один, — о ты, в котором
Ума ни капли нет! Наиглупейшим вздором
 Твоя набита голова!
Прямой осел, дурак...» — «Скотина ты, скотина! —
Ответствовал другой на первого слова. —
  Тебя кругом обидела судьбина;
  И так, тебе ли рассуждать
  Со мной о разуме досталось?» —
 «С тобой? Кем запятналось
Все поколение ослов? Отца и мать,
 И прадеда, и деда —
 Всех, всех ты осрамил!» —
 «Животное! Дачем?» — «Урод! Или забыл,
Что ты не говоришь, а врешь». — «Я вру? Отведай
 Получше что-нибудь сказать». —
«Умолкни, подла тварь». — «Что, что? Молчать? Молчать
 Перед тобой, навозным гадом?
Не стану». — «О! так я клянусь тебе и адом,
И небом, и землей, — чем хочешь, — что тебя
 Заставлю уважать себя;
  Без милосердия сей час же изувечу!»
   И сей же час осел ослу
Дал славного туза. «Врага геройски встречу! —
Вскричал обиженный. — Будь к равному числу
 Ударов ты готов! копыта я имею,
Взбешен, сердит: итак, озорнику, злодею,
Вралю не уступлю, не перестану мстить
За честь мою тебе; давай друг друга бить!» —
 «Давай!» И бой начался.

   Кто замечать старался,
Тот верно видел, что всегда, у всех ослов
   От бранных слов
 Доходит дело вмиг до драки...
  На брань не скупы и писаки.
Писаки, — так, ни то, ни се, — да их война
Для тела и души нимало не вредна;
  А вот кто больно, больно
За честь колоться рад, кто шпагой... но довольно.
 Дворянской гордости струна
Известна, думаю, давно и без меня. 

Рак Раку говорил: «Как, сын, тебе не стыдно
Всё вкось да вкось ходить. По чести, мне обидно
На эту выступку смотреть! Будь, сын, умней;
 Принудь себя: поди прямей». —
   «Согласен! —
  Отцу он отвечал, —
Но, батюшка, ведь я родяся не видал,
Чтоб кто-нибудь из нас не криво выступал.
Итак, дабы мой труд остался не напрасен,
Извольте наперед шажка два-три ступить;
 Извольте вы, а я за вами».

Тот добродетели нас может научить,
 Кто учит добрыми делами.
Вотще чернит порок пустая голова:
 Пример над юными сердцами
Сильнее действует, чем красные слова. 

  Какой-то Егерь целой день
 Палил по Кулику в болоте;
Таскался до того, что стал почти уж в пень.
   А неудача на охоте —
  Нож вострой для стрелка;
 Особенно еще когда стрелок задорен.
Сердит и этот был, но очень не проворен.
  Взбесился он на Кулика,
 Схватил ружье свое с досады
  И всыпал в дуло все заряды,
   Которые имел;
Прибил потуже пыж, курок как надо взвел
И, притаясь за куст, почти по горло в тине,
Ждет Кулика; а тот, быв легок напомине,
 Откуда ни возьмись, у Егеря в виду
  И сел. «Узнаешь ли беду!» —
Стрелок полозть, полозть, подкрался — бац!., и что же? —
Ружье все вдребезги, а дребезги — по роже
  Рассыпались стрелка.
  Но этого еще и мало:
 Глаз, ухо право и правая рука
  У злобного стрелка
 Как будто — не бывало.

Сердиты все такой подвержены судьбе,
Их вредный гнев вредит единственно себе. 

 Сыч с Филином да две Совы,
В лесу слетевшись, горько выли:
«О горе нам! — увы! — увы!
За что наш голос не взлюбили?
Уж наша ль песнь не песнь! — ей, ей!
Нам кажется, что Соловей
Ничуть не лучше попевает.
Нам кажется, — но лишь начнем,
Лишь только, сладясь, запоем:
Вмиг уши всякой затыкает
И прочь бежит; — увы! — увы!» —
«О чем это ревете вы? —
Спросил их Нетопырь: — дубрава
От стону вашего дрожит». —
«Как не реветь! дурная слава
Наш дух и сердце тяготит.
Мы поминутно распевали:
И поминутно нас ругали;
Никто не хочет похвалить!» —
«Обидна клевета, не спорю;
Но вашему, соседи, горю
Я научу, как пособить.
Вы птиц молвой пренебрегите
И с нынешнего ж дня начните
Назло самих себя хвалить.
Я уверяю вас без лести,
Что стоите вы всякой чести».
Тотчас благой его совет
Сыч, Совы с Филином приняли:
Всю ночь друг другу проплескали.
 С тех пор лишь Филин заревет,
Сычи и ну кричать: «Прекрасно! —
Как складно! — ладно! — доброгласно!..»
Проклятые! умолку нет. 

  «Богатство, знатность и чины:
Вот пустошь-то и вздор! — я всем пренебрегаю;
И что за прибыль в них — отнюдь не понимаю.
С богатством, кажется, всегда сопряжены
  Заботы лишь одни. —
 Не лучше ли, мой друг сердечной,
Жизнь людям так вести, как мы ведем с тобой? —
 Пускай шатаемся мы по свету с сумой,
  Да жизнию за то беспечной
   И вольностью прямой
Похвастаться никто, окроме нас, не может», —
 Бродяга говорил, бродягу повстречав.
  «Ты прав, —
 Ответствовал другой: — твой нрав
  И мой — одно и то же.
Люблю Философом считаться у людей;
 И ты, и я в снискании честей
  Нашли не много проку.
 Так презрим их в насмешку року;
И скажем: вздор, что мы ни видим на земли».
И хлеб вымаливать под окнами пошли.

 Прибавим к этому уроку
   Другой,
  Старинной и простой.

 Дня три, — но может быть, и боле, —
  Лиса, привычная к ходьбе,
 Ходила уж, ходила — в поле,
В деревне и в лесах: все шарила себе
Чего-нибудь на счёт куриной пообедать.
 Да по несчастью, невпопад:
 Не только кур, ниже цыплят
 Ей не случилося отведать;
  А голодна — так голодна,
Что невтерпёж; — и видит вдруг она
 На дереве кисть винограду.
  Лисица вмиг
 С разбегу, опрометью — прыг...
Ни тут-то было! — ах, Лисицыну досаду
  Голодной лишь поймет!
 И видит глаз — да зуб неймет.
  Кисть слишком высоко висела;
    Лиса
   Напрасно с полчаса
   Над кистию потела,
И наконец, вздохнув, сказала, отходя:
«Куда какая дрянь! кисла и не поспела;
 Совсем не стоит и труда,
 Чтобы ее Лисица съела!» 

Последние стихотворения