Русская поэзия >> Александр Петрович Бенитцкий

Александр Петрович Бенитцкий (1780-1809)

• Биография Александра Бенитцкого
• Стихотворения Александра Бенитцкого по темам

Все стихотворения Александра Бенитцкого на одной странице

- Оглавление -

Бык и Овца

 Овечка за реку хотела перейти;
 Пошла, но как-то оступилась
 И с мосту в воду повалилась,
Упала и кричит: «Ахти, тону! ахти,
  Тону! спасите!
 От бед избавьте! помогите!»
  Услышал крик
  Овечкин Бык
 И к берегу стремглав пустился;
В минуту прибежал и начал... помогать? —
Да, как же бы не так! Бык начал укорять
В неострожности Овцу. «Я здесь явился, —
Сказал толстяк, — чтобы спасительный урок
И увещанье дать. Не стыдно ли врасплох
И рукава спустя, в опасности вдаваться?
Как можно на мосту идти и спотыкаться?
Вот, видишь ли теперь, оплошная Овца,
 С тобою что случилось?
Сама всему виной, сама! — зачем свалилась?
Зачем не береглась? и для чего с конца
Пошла? держалась бы, держалась середины!
А то нелегкая помчала близ краёв!
Ты стоишь, глупая, сей горестной судьбины,
Ты гибнешь по делам!» — оратор из Быков
 Читал бы долее Овце нравоученье,
  Но кончилось ее терпенье.
   Она ныряла из воды,
  Ныряла, наконец, нырнула,
В последний раз на белый свет взглянула,
   И... утонула.

Ни дать, ни взять у нас одни и те же беды!
  Коль на кого судьба оковы
 Чугунные взвалит, тому везде
  Златые правила готовы;
  Рука же помощи — нигде.
 Напрасно ищешь сожаленья,
Напрасно слезы льешь кровавы пред людьми;
 Ты просишь вспоможенья:
 Тебе — читают казаньй;
Везде несчастному встречаются Быки
  И поученья.
 Сенеку сыщешь завсегда,
А Флора Силина, поверьте, никогда! 

Вдова

      Сказка

В каком-то городке земли Магометанской
Селим, супруг Фатимы молодой,
           Веревкой ли султанской,
           Приспевшею ль чредой,
Иль силою пилюль турецкого Санграда,
Как ни было б, но ко вратам отшел он ада,
       Чрез кои в райские поля
Все шествовать должны. Прекрасная земля!
Не воды там в реках - шербеты протекают,
Не груши - гурии растут на деревах*;
       Блаженны души разъезжают
   На Альборагах**, не на лошадях.
(Спросите муфтия, факиров иль иманов,
Хоть дервишей седых: они то ж скажут вам;
А не поверит кто правдивым их словам,
       Того замучит сонм шайтанов***).
В такую-то страну отправился Селим.
Чего, казалось бы, жене его терзаться
И наполнять гарем**** стенанием своим?
Ах! раем дервишей неможно, знать, пленяться
Оставшимся в живых супругам нежным? - Нет!
Жалеют все о том, кто в тот прекрасный свет
       Из здешнего убрался.
Фатимин дух от скорби волновался.
"Увы! Селим! увы! - несчастна вопиет, -
       О милый мой супруг, любезный!
       Нежнейшия любви предмет!
Селим! услышь мой вопль; увидь поток сей слезный
И к жизни возвратись, но ты молчишь - ты мертв...
Где нож?.. пусть и меня пожрет злой смерти зев...
(Тут спрятали ножи, все сабли и кинжалы,
А то б...) Жестокие! старанья ваши малы -
Напрасны, чтоб меня от смерти отдалить:
Хочу - и буду я с Селимом вместе жить.
Селим! Селим!" - "Прерви, любезная Фатима! -
Тут мать сказала ей, - прерви свой горькой стон
Хоть для меня: или я боле не любима
Фатимою моей? Утешься, твой урон
Велик, но ты его оплакиваешь тщетно:
Забудь..." - "Что слышу я? Забыть? Нет, вечно
       Клянусь его не забывать,
Клянусь лить слезы век!" Умолкла мать.
Селима отвезли ко предкам погребенным,
И так как был богат, то мрамором нетленным
Покрыли тленный прах. На нем араб-пиит
За деньги написал: "Постойте, проходящи!
Взрыдайте над костьми, под камнем сим лежащи,
          Заплачьте: здесь лежит
Селим, проведший жизнь в делах богоугодных,
          Селим - честнейший из людей..."
И прочая потом, как пишут на надгробных
           Усопших богачей,
В щедротах чтобы их служили увереньем.
Меж тем прошло дней пять: вдова всё слезы льет,
Терзает белу грудь, власы прекрасны рвет.
А мать, как мать, опять к Фатиме с утешеньем:
"Послушай, дочь, прими мой матерний совет -
Оставь умершего; слезами ты своими
Его не воскресишь, - займись живыми.
           Послушай-ка, мой свет,
       Моя любезная Фатима!
Вот только лишь сей час один паша прислал
Со просьбою к тебе, что очень бы желал
Он место заступить покойного Селима.
Прекрасен, молод и богат - так говорит
Весь город наш о нем; зовут его Герцид".
- "Да будет проклят он! Скорее иссушится
Архипелаг, скорей Стамбул весь развалится,
Скорее имя я свое могу забыть,
Чем тени соглашусь супруга изменить.
Герцид? Злодей! Как он осмелился решиться
Помыслить, что вдова Селима согласится
       Вступить с ним, негодяем, в брак?"  -
       Фатима тут озлилась так,
Что мать принуждена молчать о сочетаньи.
Прошло еще дни три во вздохах и стенаньи,
Но только не в таких, как в первый день. Потом,
К исходу двух недель, с подругами тайком
Вдова чему-нибудь смешному улыбнется,
Но так, что чуть опять слезами не зальется,
Потом под вечерок зайдут и гости к ней.
Потом - как отказать в прошении гостей? -
Фатима к ним. А там тихохонько в молчанье
Подале спрятали печально одеянье, -
       Ведь плакать можно и в цветном.
       Чрез месяц томным голоском
       Фатима песенку запела.
            Прошла еще неделя -
И ах! - Архипелаг водою весь залит,
Стамбул, как был, таков и есть, - один Герцид,
Злодей Герцид, проклятый и негодный, -
В объятиях Фатимы непреклонной!..

* Туркам обещаны Магометом в раю такие дерева, что плоды оных 
будут превращаться в прекрасных девиц, гуриями называемых.
** По  крайней мере Магомет на сем крылатом чудовище в очень 
короткое время объездил несколько ярусов неба.
*** Муфти - глава  турецкого  духовенства. Иманы - духовные.
Дервиши и факиры - пустынники. Шайтаны - злые духи.
**** Та часть дома, где содержатся достаточными турками их жены.

<1805>


Вдова и смерть

Скончался муж: жена — несчастная жена! —
 Вся в черное облечена,
В отчаянье, слезах, растрепанна, бледна
 Кричит: «Мне жизнь моя постыла —
Несносен белой свет! — о если бы одна
 Пожрала и меня могила! —
  О если бы теперь,
Теперь же смерть...» — а смерть и в дверь.
 «Что вам, сударыня, угодно? —
 Скелет ей говорит: — охотно
Служить готова вам». — «Ах, ежели ты мне,
Старушка, оказать намерена услугу,
То поскорей поди к соседовой жене
И отпровадь ее ты к моему супругу:
Тогда...» — «А что тогда?» — «Тогда б я воздыхать
 И плакать, верно, перестала:
  Ревнивая бы не мешала
 Меня соседу утешать!» 

Весна

Сияюща в лучах сребристых,
Угрюмая природы дочь,
Царица стран холодных, льдистых,
Уже от нас сокрылась прочь.
И се, спускается младая
С высот эфирных к нам весна!
Одежда розово-златая
На ней струится как волна;
Небесно-голубые взоры
Ее повсюду свет лиют,
Красней всходящия Авроры
Блестит румянец сладких уст.
Где ступит - там цветы алеют,
Где кинет взор - там тьма отрад,
Вослед ее зефиры веют,
Повсюду льется аромат.
Приход весны встречая красный,
Певцы пернатые лесов
Поют в честь гимны сладкогласны
И славят в ней творца - любовь.
Приемлют новый вид долины,
Тучнеет хладная земля,
В цветущи благовонны крины
Оделись холмы и поля.
Куда, куда ни обращаюсь,
Несчетных творческих красот
В разнообразии теряюсь,
Всё к пению мой дух влечет!
Взгляну ль на небо голубое,
На лес, на горы, на моря,
Как всходит солнце золотое,
Как гаснет тихая заря.

Се! зрю в тумане волн струистых
С горы стремится водопад,
Порывы вод его сребристых
Чаруют мой и слух и взгляд.
Он в яростном своем стремленья,
Промчавшись с шумом за брега,
Чрез камни, мохом покровенны,
Течет на бархатны луга,
Где, разливаясь в долах злачных,
Едва струи свои катит
И, как в стекле, в водах прозрачных
Предметов разных кажет вид.
Тут лебедь, белизной своею
Гордясь, меж тростником плывет,
Жемчужной белою струею
Кипит за ним волна вослед.
Пужливы рыбы сребробоки
При свете солнечных лучей,
Оставя недра вод глубоки,
Гуляют на верху зыбей.
Древа, одетые весною,
Желая видеть свой наряд,
Над ясной тихою водою,
Вершины наклонив, стоят.
Жестоки бури не дерзают
Теперь на них свирепо дуть,
Лишь зефиры вкруг них играют
И птички на ветвях поют.
Поля, обильем жатвы полны,
Цереры взрощены рукой,
Переливаются, как волны
Тумана, утром, пред зарей.
Селяне ждут с восторгом часа,
Когда за верны их труды
Богиня жатвы светловласа
Велит им собирать плоды.
Везде дары весны сияют -
В полях, в садах, среди лугов,
Везде богиню провождают
Свобода, радость и любовь.

Но тщетно разум мой дерзает
Несчетны красоты сочесть,
Которых нам ниспосылает
Творец всего, что в мире есть.
Я только смею лишь дивиться
Его деяниям благим,
Кем всё цветет, животворится,
Тому дела его суть - гимн.

<1806>


Волк и Лисица

  «А! благодетель наш, — здорово! —
  Вскричала, Волка стрев, Лиса. —
 Уж сколько лет и зим мохнатого лица
   Любимца Львова
Не видывала я!- - Да что ж ты так угрюм?
Конечно, надоел тебе придворной шум?
Открой, светлейший Волк: что сделалось с тобою;
  Я любопытна знать весьма». —
 «Светлейший? — ах, известною порою
  Находит и на светлость тьма!
Велят блистать — блестишь, а там — изволь померкнуть!
  Увы! уж лучше во сто раз
  Родиться в свет без глаз,
   Чем, проглянув на час,
    Потом ослепнуть.
 Блажен, блажен, кто знает двор
По слуху одному; — блажен тысящекратно,
 Кого не видит львиной взор,
Не ищет кто и не теряет безвозвратно
Ни места, ни чинов! — а я? — несчастной зверь!
Служил вождем у Льва (о сю пору на коже
С десяток видно ран), служил потом вельможей:
Там верно, ревностно; не крал, не лгал — — теперь?
В отставку выброшен — иль, так сказать: уволен —
Без хлеба, наг и бос, за сорок службы лет!» —
«Молчал бы ты, молчал, — Лиса ему в ответ; —
И наг? и бос? — да цел: так вот и будь доволен,
 А не ропщи на Царской гнев.
Знать, право, в добрый час великодушной Лев
 Тебя от должности отставил,
 Что в память верного слуги
  Себе он не оставил
  Твоих ушей или ноги». 

Гробница друга

Над кем мой взор встречает
Сей памятник в полях?
Чей остов истлевает
В песчаных сих степях?
Над кем стоит ветвистый
Дуб гордый, наклонен?
Над кем сей камень мшистый,
Тяжелый положен?

Нет надписи на оном,
Нет в ветках соловья,
Унылым чтобы тоном
Дал знать: могила чья?
Вокруг лишь раздается
Стон мертвый птиц нощных;
Полынь густая вьется
В рассединах гробных.

Конечно, путник бедный
Из дальния страны
В степи уединенной
Свои окончил дни,
И руки незнакомы
Его здесь погребли, -
Ах! где и наши домы?
Всяк пришлец на земли!

Недавно я святою
Был дружбой съединен, -
Теперь един с собою
Один жить осужден.
Твою ль, мой друг, объемлю
Гробницу ныне я?..
Увы! - лобзаю землю,
Скрывающу тебя.

Но или сквозь сыпучий
Песок холодный сей
Источник слез горючий
Не пройдет до твоей
Гробницы сокровенной?
Внемли печальный зов:
"Сними пред мною темный
Ты вечности покров!

Сними!" - Не отвечает
Никто моим словам;
Лишь ветр вдали взвывает,
Бушуя по лесам.
Из облак чуть выходит
Луны померклый зрак;
Угрюмый страх наводит
Безмолвной нощи мрак.

Едва в лесу катится,
Едва ручей журчит;
Нарушить он боится
Безмолвье - и молчит.
Простерта всюду с тьмою
Уныла тишина;
Всё предано покою,
Весь мир в объятьях сна.

Ничтожества картину
Я зрю в моих глазах,
Всё приймет здесь кончину
И скроется в гробах.
Счастливый и несчастный
Отсель туда прейдут,
Где радости всечасны
В рядах веков текут.

Где ныне те народы,
Что жили на земли?
Где скорби их, заботы
Среди мгновенья мглы?
Почто же здесь терзаться?
Почто сует искать,
Игрой мечты пленяться,
Коль должно умирать?

Хоть в граде - иль пустыне,
Хоть в рубище - в парчах,
Подвергнется судьбине
Истленья бренный прах.
И нас, и нас со времем
Покроет сей песок;
Простимся с жизни бремем -
Постигнем все злой рок!

Но длань его железна
Не умертвит меня:
Со вечностию смежна
Душа и мысль моя!
Состав мой истребится,
Но вечен будет дух, -
Он к жизни возвратится
Там, где мой милый друг.

<1805>


* * *

Задумал в брак вступить Кондрат;
Шутить не любит он, задумал и - женат.
"На ком?" - А бог знает! На девушке
                               прекрасной, -
Так сам он говорит. Но ежели молве
        Поверить беспристрастной,
                              То на вдове.

<1807>


Зайцы и Лягушки

  «Нет, хуже нашего житья
Не будет, нет теперь, и прежде не бывало! —
  Так заячья семья
 Собравшись, рассуждала: —
 К чему такая жизнь пристала;
Куда ни сунься — смерть! В лесу ли ты сидишь:
 Того и смотришь и глядишь,
  Что гончие собаки
Подкрадутся к тебе и разом разорвут.
Из лесу ль выбежишь: охотники как тут;
Пешком и на коне, и идут и бегут,
 Друг с другом рады хоть до драки,
Лишь бы товарища на ловле упредить
И Зайца бедного борзыми затравить,
 Или из ружей застрелить,
Иль просто, как-нибудь, да только бы убить.
Разбойники! нигде от них нам нет спасенья,
 Везде на наш народ гоненья
  Убийцами устремлены!
Все люди как с ума сошли на этом,
Чтобы нам осенью, весной, зимой и летом
 Повсюду ставить западни;
Тенета за лесом, силки серед дубровы
 Проходу Зайцам не дают! —
Но пусть уж так, пусть люди Зайцев бьют —
Пусть Ястребы, Орлы и Соколы клюют —
А то (о стыд! позор!) ночные птицы, Совы,
  И Совы даже нас,
 Несчастных, обижают!!» —
«И Зайцы, — тут один из них, возвыся глас,
Сказал: — И Зайцы все, все сносят, да вздыхают!
Бессильны быв отмстить, почто не умирают?
Смертей не будет двух, одной не миновать;
И так чем каждой час от ужаса дрожать,
 Чем иго несть печали,
Чем в страхе вечном жить, покоя не иметь,
Не лучше ли бы нам однажды умереть?» —
 «И дело! — Зайцы закричали: —
За что напасти нам от всякого терпеть?
Судьба как на смех нас на белой свет пустила;
 Неоперившийся счастливее птенец,
Чем взрослой Заяц! — что ж? решимся, и конец
Мученьям сотворим; пусть общая могила
Нам будет озеро, — вон, вон оно вдали!
Пойдем, искореним род Зайцов из земли;
 Пожертвуем собою,
Потомство и себя от лютостей спасем,
Все с первого и до последнего умрем!»
И трус в отчаянье равняется Герою!
И трус поносну жизнь отважится пресечь!
 Окончи Зайцы речь,
Единодушно все топиться пожелали
И к озеру бегом направили свой путь;
 Почти уж добежали,
Два раза, или три еще бы им шагнуть,
И Зайцов... поминай, как звали.
Однако ж суждено им долее прожить.
Случись на берегу тогда Лягушкам быть;
Лягушки только лишь бегущих услыхали,
 С испугу делать что, не знали:
  Одна скорее за одной,
И вниз и вверх, хвостом и головой,
 Попрыгали все в воду.
А Заяц тот, что смерть всеобщу выхвалял,
Отчаянных тотчас от смерти удержал,
 Сказав: «Хоть нашему народу
И очень худо жить, но надобно признаться
Лягушкам хуже здесь житье; — судите: мы
Дрожим пред Соколом, Орлом, Совой, людьми, —
Лягушки же и их... и нас еще боятся».

 Сравняй и всяк себя,
 Не с тем, кого судьба
Пятью талантами златыми наградила, —
А с тем, кого она последнего лишила;
Тогда увидишь ты, что жребий горькой твой
Есть счастье, кое здесь не многим боги дали.
 Все мнимо под луной:
Не вечны радости, не вечны и печали.
Где зло, чтобы совсем в нем не было добра?
Есть скорбь у нищего, есть грусть и у Царя. 

К Амуру

Божество Амур прекрасно,
Царь небесный и земной,
Всё тебе везде подвластно,
Царствуй также надо мной.
Долго счастья я искала,
Прелестей твоих не знав,
Наконец его узнала,
Всё во власть тебе отдав.

Я готова, друг мой нежный,
Цепи ввек твои носить.
Ах, один ты в жизни слезной
Можешь счастье нам дарить.
Так прими же в жертвы новы
Моей верности обет,
Пусть тобой, о бог любови!
Счастье дней моих цветет.

Ах! всё красится тобою,
Всё огнем твоим живет;
Летом, осенью, весною
Радость взор нам твой лиет.
Охраняй меня ты вечно,
Будь вождем моей судьбе, -
За сие клянусь сердечно
Верной быть по гроб тебе!

<1805>


К портрету

         Чему смеетесь вы,
    Что мой портрет без головы?
В числе несмысленных я авторов считаюсь:
И так не кстати ли без ней изображаюсь?

<1807>


К статуе Амура

Кто б ни был ты! склонись перед младенцем сим:
Он был владыка твой, иль есть, иль будет им.

<1805>


К-е-е-й

Ты невозможного, прекрасная, желаешь,
Не смею уголок тебе я в сердце дать:
Тем сердцем, коим ты давно уж обладаешь,
       Не властен я располагать.
Но, ах, о чем, о чем я мышлю, дерзновенный!
Увы! в забвении души, тобой плененной,
          Мой разум превратил
Мечту небесную в божественную... _быль_.
Прости! Я вижу: нас стремнина разлучает;
К тебе приближиться судьба мне запрещает.
Напрасно я стремлюсь чрез бездну преступить,
Напрасно к божеству взор томный обращаю,
Вотще объятия к блаженству простираю -
Вотще! Мне рок судил: тебя боготворить,
О счастии мечтать и несчастливым быть.

25 сентября 1808


Кедр и Лоза

  Насупился Борей,
   Вздурился,
 Завыл — ив ярости своей
  На всё озлился;
Дохнул — и древний Кедр, что грудью защищал
Деревья слабые, качнулся, затрещал,
Пень, в мелкие щепы разбившись, сокрушился,
 И царь растений... пал.
  «А что? — сказала
 Низкопоклонная Лоза,
 Когда жестокая гроза
  И буря миновала. —
 А что? Улегся, наконец?
  Вот тот-то же, гордец;
Недаром я тебе, недаром говорила
 И всякую грозу твердила:
Эй, Кедр! не будь ты так назойлив и упрям;
Другим не уступай никак, а пред Бореем —
Скорее вниз челом. Что сделаешь с злодеем!
Будь гибче, наклонись; не то увидишь сам,
  Что быть бедам.
 И правда: пополам
Переломил тебя Борей, а я осталась,
За то что перед ним всечасно изгибалась,
 Здорова и жива.
Мне памятны дедов премудрые слова:
Гнись, внук! не свалится с поклонов голова». —
 «О, подлое растенье! —
 С усмешкой Кедр сказал. —
Не новость для меня такое рассужденье:
Иначе никогда Лозняк не поступал;
Пред всяким ветерком хребет ты нагибал
И, в грязь ложась лицом, был очень тем доволен,
Что мог бесчестием бесчестну жизнь спасти.
 Всяк действовать, как хочет, волен:
 Ты волен ввек позор нести...
Но что твой значит век? Лет пять! А много-много,
Когда средь ужасов, под страхом и тревогой,
   Добьешь до десяти.
 Иную Кедр стяжал от неба долю:
  Я с силой получил и волю
  Порывом бурь пренебрегать,
  Собой бессильных заслонять,
И, где ты должен лечь, там должен я стоять.
Сто лет я жил, сто лет Борея презирал,
Но, старостью теперь ослаблен став моею,
 Лишился мочи и упал.
Какая выгода от этого Борею?
Победа для него не славная ничуть!
Переломить он мог меня, но не нагнуть». 

Клятва

Клянусь, о Делия, навек тебя забыть!
Клянусь, неверная, что более любить
Не стану никогда! Мне женщины несносны;
Довольно я влачил оковы их поносны,
Довольно их душой и сердцем обожал.
Изменницы! теперь себя уж не унижу:
И Делию и вас навек возненавижу.
Клянусь, клянусь, что я... солгал!

<1807>


Кончина Шиллера

       Там увидимся мы опять,
       или - никогда...

       Трагедия "Разбойники"

Зри! - там звезда лучезарна
     В синем эфире,
Светлой протягшись чертою,
     Тихо померкла.

Рок то; звезда, путь оконча,
     В бездне затмилась:
Смертный великий со славой
     В вечность отходит.

Слышишь?.. Чу! - стонет медяный
     Колокол смерти;
Стонет, и своды земные
     Бой потрясает.

В мирной ограде покоя
     Гений рыдает;
Долу повержен, дымится
     Пламенник жизни.

Ветви навислые ивы
     Кроют могилу;
Листвия с шумом колеблют
     Ветры пустынны.

Лира Поэта при корне
     Древа безмолвна,
Острый кинжал Мельпоменин
     В прахе сверкает.

Муза печальна, трепеща,
     Урну объемлет,
Слезы по бледным ланитам
     Градом катятся.

Кто извлекает стенанья
     Девы Парнасской?
Кто сей, над коим тоскует
     Дщерь Мнемозины?..

Ужасы хладныя смерти,
     Как вы коснулись?
Горе! - певец Мельпоменин -
     Шиллер - во гробе?..

Шиллер - пред кем цепенели
     Оркуса силы,
Стиксовы воды мутились,
     Фурии млели.

Скоро, ах! скоро умолкнет
     Звон похоронный,
Камень надгробный истлеет,
     Ива завянет.

Где же певец Мельпоменин?
     Где его память?
Слава великих - кончина,
     Память - творенья.

Гений, как в тверди светило,
     Век не мерцая,
Греет, живит, восхищает
     Взоры вселенной.

Яркий светильник не скроют
     Мраки туманны;
Ночью луна свет приимет:
     Узрят в ней солнце.

1805


Летняя ночь

Когда мерцание серебряной луны 
Леса дремучи освещает 
И сыплет кроткие лучи на купины, 
Когда свой запах разливает 
Душиста липа вкруг синеющих лесов 
И землю, от жаров унылу, 
Свежит дыхание весенних ветерков,-- 
Тогда, восклоньшись на могилу 
Родных моих, друзей, мерцания луны 
Я в горести не примечаю 
И запах лип не обоняю, 
Не слышу ветерков приятныя весны. 
Увы! я с милыми расстался, 
Все чувства рок во мне несчастьем притупил; 
Ах! некогда и я пленялся 
Луною в летню ночь, и я дышать любил, 
Под свесом липы благовонной, 
Прохладным воздухом, -- но без друзей и ты, 
Природа! вид прияла томной, 
И ты утратила свой блеск и красоты.

<1809>


Мотылёк и роза

Алой розою пленился 
Златокрылый мотылёк, 
Всё над нею он кружился, 
Всё манил его цветок. 
 
"Розы колются", - вещает 
Здравый разум мотыльку. 
Красота превозмогает 
И влечёт его к цветку. 
 
(Ах, не в нашей сердце власти! 
Любим, любим мы любить! 
Долго боремся, но страсти 
Разум должен уступить.) 
 
"Быть не может!" - обольщённый 
Мотылёк в себе сказал, 
И, любовью увлечённый, 
Розу он облобызал. 
 
Отклонися от опасной! 
Бойся розы страшных игл!.. 
Поздно: мотылёк несчастный 
С поцелуем... смерть вкусил. 
 
В поле пусть никто не льстится 
Розу без шипов найти; 
Кто уколот быть боится, 
Близко к ней не подходи! 

Не позднее 1807


Награда

Мне Стелла сказала:
"Алексис, сложи
Ты песенку Стелле,
И будешь моим".

Вмиг песня готова.
Что ж Стелла? Она
Певца похвалила,
С улыбкой сказав:
"Отныне, Алексис,
Навеки ты мой,
Но я еще долго
Не буду твоей".

Ах, равная участь
В Темпейском лугу
Постигла и Феба:
Он гнался, летел
За милою Дафной,
И вместо ее
В объятиях страстных
Лишь лавр ощутил.

<1807>


Надпись к бюсту Сократа

Любовью к истине от юных лет пылал:
Учил людей, как жил, и жил, как научал.

<1809>


Ослы

  Ослов здоровых, дюжих пара
  Шум страшный завели
  Близ хлебного амбара,
Куда на их хребтах мякину привезли.
«О ты, — сказал один, — о ты, в котором
Ума ни капли нет! Наиглупейшим вздором
 Твоя набита голова!
Прямой осел, дурак...» — «Скотина ты, скотина! —
Ответствовал другой на первого слова. —
  Тебя кругом обидела судьбина;
  И так, тебе ли рассуждать
  Со мной о разуме досталось?» —
 «С тобой? Кем запятналось
Все поколение ослов? Отца и мать,
 И прадеда, и деда —
 Всех, всех ты осрамил!» —
 «Животное! Дачем?» — «Урод! Или забыл,
Что ты не говоришь, а врешь». — «Я вру? Отведай
 Получше что-нибудь сказать». —
«Умолкни, подла тварь». — «Что, что? Молчать? Молчать
 Перед тобой, навозным гадом?
Не стану». — «О! так я клянусь тебе и адом,
И небом, и землей, — чем хочешь, — что тебя
 Заставлю уважать себя;
  Без милосердия сей час же изувечу!»
   И сей же час осел ослу
Дал славного туза. «Врага геройски встречу! —
Вскричал обиженный. — Будь к равному числу
 Ударов ты готов! копыта я имею,
Взбешен, сердит: итак, озорнику, злодею,
Вралю не уступлю, не перестану мстить
За честь мою тебе; давай друг друга бить!» —
 «Давай!» И бой начался.

   Кто замечать старался,
Тот верно видел, что всегда, у всех ослов
   От бранных слов
 Доходит дело вмиг до драки...
  На брань не скупы и писаки.
Писаки, — так, ни то, ни се, — да их война
Для тела и души нимало не вредна;
  А вот кто больно, больно
За честь колоться рад, кто шпагой... но довольно.
 Дворянской гордости струна
Известна, думаю, давно и без меня. 

Ответ

То правда, что избрал слепцов вождями он,
Его ведут - Гомер, Мильтон.

<1805>


Отчаянная любовь

    Романс
 
Всего несноснее презренье, 
Которым платят за любовь; 
Тогда и жизнь - не жизнь: мученье; 
Тогда под тяжестью оков 
Злосчастный вмиг изнемогает; 
Он стонет, сохнет, воздыхает, 
В безмолвьи горьки слезы льет 
И вдруг с отчаянья умрет. 
 
"Жестокая! - кричит в отперто 
Окошко рыцарь Гулливер. - 
Моё намерение твердо: 
Решился я - умру теперь! 
Умру, сокроюсь в мрак могилы!" - 
Сказал и, все собравши силы, 
Вспрыгнул он на окно - стоит - 
И быстро сверху вниз... глядит. 
 
Настал обеда час; любовник, 
Себя дивяся, вопросил: 
"Как? Я - ещё я не покойник?" 
(Тут нож он со стола схватил.) 
"Тебе готова, Нина, жертва: 
Увидев Гулливера мертва, 
Познаешь, как тебя любил!" - 
И ножик рыцарь... в хлеб вонзил. 
 
Потом, накушавшись досыта, 
Опять о смерти вспомнил он. 
"Не будешь мною, смерть, забыта, 
Скончаю жизнь, прерву мой стон; 
Скончаю не ножом, не гладом, 
А как мудрец афинский*) - ядом!" - 
И тотчас выпил он до дна 
(О ужас!) целый штоф... вина. 
 
"Чего ж ещё на свете медлю! - 
С досадой Гулливер вскричал. - 
Подайте молот, гвоздь и петлю; 
Довольно, бедный, я страдал! 
Свершилось! Боле жить не смею; 
Пускай меж небом и землею 
Меня увидит мой предмет!" 
И вот висит... его портрет. 
 
"Нет, мешкать долее не буду! - 
Он мыслит. - Долго ли терпеть? 
Я Нины ввек не позабуду: 
Итак, пора мне умереть. 
Геройской дух явлю на деле: 
Пойду и задушусь - в постеле, 
Не встанет Гулливер с одра!" 
Пошёл и... проспал до yтpa. 

Не позднее 1807


Песнь Вакху, взятая из афинских пиршеств

Лейтесь, вина ароматны, 
В кубки сребряны, златы, 
Обвивайтесь вкруг, приятны, 
Свежи, розовы цветы. 
Лиру взяв, с Анакреоном 
Я хочу гремящим тоном 
Вакха юного хвалить: 

"Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи: 
Вакх повсюду да гремит!" 

Вакх веселый любит хоры, 
Любит пляски, хоровод, 
Истребляет злость, раздоры, 
Гонит скуку, тьмы забот, -- 
В юных радость поселяет, 
Старым младость возвращает 
И любовью всех живит. 

Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи 
Вакх повсюду да гремит! 

Пусть герои ищут славы, 
На полях врагов разят -- 
В недрах тишины, забавы 
Мы счастливей их стократ. 
Мы счастливы -- хоть забвенны. 
Наши лавры -- плющ зеленый, 
Наша честь -- побольше пить! 

Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи: 
Вакх повсюду да гремит! 

Вакх, мечтой нас забавляя, 
Облегчает тем труды 
И, надеждою питая, 
Учит презирать беды. 
Всех равно к себе приемлет, 
Всех как братиев объемлет 
И блаженство всем дарит. 

Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи: 
Вакх повсюду да гремит! 

Если счастие не служит 
И наскучил здешний свет, -- 
Много тот пускай не тужит, 
Дружно с Вакхом заживет. 
Он беды свои и горе 
Сбросит с плеч, как камень в море. 
Вакх златой всем век дарит. 

Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи: 
Вакх повсюду да гремит! 

Вакх жезлом своим волшебным 
Усмиряет тигров, львов; 
Хором дружеским, веселым 
Музы с ним поют любовь. 
Он смягчает и морозы, 
На снегах сбирает розы, 
Чудеса везде творит. 

Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи: 
Вакх повсюду да гремит! 

Вакх -- любитель правды строгой, 
Он жить правдой учит нас; 
Всяк иди своей дорогой 
И тверди на всякий час, 
Что минуты жизни скоры: 
Не успеешь кинуть взоры, 
Как всё в вечность улетит. 

Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи: 
Вакх повсюду да гремит! 

Что ж? Какие жертвы славны 
Мы ему за всё явим? 
Эти рюмки и стаканы 
Вмиг до капли осушим! 
И наместо драгоценных 
Приношений, жертв священных, 
Станем, станем ввек гласить: 

"Славься, славься, сын Семелы! 
Восклицайте все в весельи: 
Вакх повсюду да гремит!" 

<1805>


Печаль

О бич душ нежных и злосчастных,
Утех и удовольствий тать,
Подруга эвменид ужасных,
Отчаяния грозна мать!
Оставь пещеры ада темны,
Оставь вертепы той страны,
Где тени тощи, изнуренны
Твоим мученьям преданы.

Явись, печаль! ты, коей силы
Противятся самим судьбам,
Чей трон - развалины, могилы,
Стенанья, вопли - фимиам.
Изыди, окруженна тьмою,
В туманных скорби облаках,
Приди беседовать со мною:
Ты не страшна в моих очах.

Приди! се грудь моя стесненна
Всей тяжестью твоих оков,
Душа отрад тобой лишенна,
На сердце мрачный твой покров.
С весною дней моих плачевных
Привык тебя я познавать,
Привык потери драгоценны,
Невозвратимы исчислять.

Теперь - тебя ли убоюся,
Когда всего лишен? - нет, нет!
С тобой в пустыни удалюся,
Паду под бременем злых бед
И утра не увижу боле,
Вовеки не открою глаз:
Стенящему в несчастной доле
Одна отрада - смертный час.

И ветерок надежды сладкой
От сна меня не возбудит.
Он, вея по равнине гладкой,
Над мшистым гробом восшумит;
Траву, растущу над могилой,
Колебля, тихо сотрясет, -
Но тихий ветерок унылый
Тяжелый камень не сорвет.

Всю жизнь за счастьем я гонялся -
И счастья в мире не нашел.
Всю жизнь искать друзей старался -
Увы! и друга не имел!
Мечты души моей прелестны
Недостижимы были мне,
Как смертным Орион небесный
В неизмеримой вышине.

Один, как странник, я скитаюсь
Меж миллионами людей;
К кому из них ни обращаюсь -
Знакомых нет душе моей.
О жребий, данный мне судьбою
На все мои прискорбны дни,
Печаль! ты движешь их собою,
С тобой и кончатся они.

<1806>


Развалины

Престол немого разрушенья,
Жилище мертвой тишины!
Где среди мрака и истленья
Текут свинцовы время дни;
Где алчный зев его пространный
Столпы поверженны грызет
И ржавую печать на камни
И горды мраморы кладет.

На башнях, желтым мхом покрытых,
В окошке тощий вран сидит,
Над ним, на шпицах изогнутых,
Разбитый флюгер ветр вертит
И скрыпом томным наполняет
Сырой, глухостенящий свод,
Седой где филин лишь летает
И птица нощи гнезда вьет.

Где токи мутные струятся
Покрытой плесенью воды,
Змеи в расщелинах гнездятся
И ищут тьмы средь темноты;
Светило дневно не дерзает
Расторгнуть мглу навислых стен:
Там с страхом смерти обитает
Гробовой нощи черна тень.

Зверь дикий, из лесов дремучих,
Вкруг утлых бродит пней;
Подъяв главу в тернах колючих,
Блеск кажет огненных очей.
Близ каменных оград поникших
Лежат остатки его жертв;
Трупы и кости полусгнивши
Красноголовый точит червь.

Ворота тяжкие, широки,
С железных крючьев сорваны;
Дубовы вереи высоки
К падению наклонены.
Не прийдет боле в зной полдневный
Под ними странник отдохнуть:
Он зрит развалин вид плачевный
И с скорбью продолжает путь.

Тропинки все травой покрыты,
Крапивой окна заросли,
Плющом колонны перевиты
Лежат разбиты на земли.
О, как ужасен час вечерний!
Сей медленно идущий час!
В туманные здесь дни осенни,
Когда с ним бурь несется глас!

Уже, внимая глас сей грозный,
Текущий со хребта холмов,
Шумит, клонясь, тростник болотный
Во глубине окружных рвов.
Древа, возникши на чертогах,
Роняют сучья и листы,
Дрожат на крыльцах и порогах,
Качаясь, желтые кусты.

В разверсты двери ветер дует
И воет с галками в трубе,
В эфире облако волнует,
Мча громы, молньи на себе;
Развеять ветхо зданье грозит,
Тес, черепицы с кровли рвет;
Кирпич, как легкий пух, разносит
И в трещинах, ярясь, ревет.

Вдали там бор, трясясь, синеет,
Катится гул его в полях,
Катится - и едва уж млеет
На отдаленнейших горах.
Напрасно светлый шар сребристый
Стремится выскользнуть из туч;
Дождливы облака и мглисты
Глотают каждый кроткий луч.

А здесь!.. Все чувства цепенеют -
То стынет кровь, то вдруг кипит.
Глаза раскрыться в тьме не смеют,
Везде, на всем могилы вид.
Не призраки ль одни витают
Среди руин теперь в глуши?
Не ваши ль тени здесь блуждают,
О человечества бичи!

Не вы ль дрожащими стопами
Скитаетесь в вечерний час,
Звуча железными цепями,
Что Тартар возложил на вас?
Не ваши ль песни сокрушенны
В разностенящих голосах,
Мешаясь с свистом бурь смятенным,
Наводят трепет в сих местах?

Ах, нет! обитель здесь покоя, -
Ничтожность в наготе своей.
Где слава мудреца? Героя?
И всех дышавших тут людей?..
Давно, давно они сокрылись,
Как легки утренни мечты;
И храмы в прах преобратились,
А их - погибли и следы.

О суета! тиран душ слабых,
Блаженства ложного предмет,
Мучитель бедных и богатых,
Причина горестей и бед!
К тебе от всех Текут рекою
Несчетны приношенья в дар;
Но зри - се! тленности рукою
Попран, повержен твой алтарь.

Упали зданья горделивы,
Тобой подъяты к небесам,
Как волны падают игривы,
Взнесясь к кремнистым берегам.
Сюда придите научаться,
О человеки! как сносить:
Гордец - чтобы не возвышаться,
Несчастный - слез чтобы не лить.

Беды и счастие не вечность:
Предел им также положен;
Сразит их время скоротечность,
Преобратит всё в прах и тлен.
Проснитесь, существа надменны
Лишь шаг - и вы поглощены;
Утешьтесь, горестью пронзенны!
Лишь шаг - и вы... и все равны!

<1805>


Рак и сын его

Рак Раку говорил: «Как, сын, тебе не стыдно
Всё вкось да вкось ходить. По чести, мне обидно
На эту выступку смотреть! Будь, сын, умней;
 Принудь себя: поди прямей». —
   «Согласен! —
  Отцу он отвечал, —
Но, батюшка, ведь я родяся не видал,
Чтоб кто-нибудь из нас не криво выступал.
Итак, дабы мой труд остался не напрасен,
Извольте наперед шажка два-три ступить;
 Извольте вы, а я за вами».

Тот добродетели нас может научить,
 Кто учит добрыми делами.
Вотще чернит порок пустая голова:
 Пример над юными сердцами
Сильнее действует, чем красные слова. 

Ручеёк

Без шуму через луг зеленый 
Кристальный ручеёк бежит, 
Древесной тенью покровенный, 
Всё катится и всё молчит. 
 
Приди, о странник, прохладися, 
Приди здесь жажду утолить 
И, глядя на ручей, учися 
В молчании благотворить. 

Не позднее 1807


Сентябрь

           Аминт

Воздух колеблют бури ревущи,
Небо покрылось вмиг темнотой,
Быстро несутся влажные тучи,
Дождь на долины льется волной.
Всё возвещает осень печальну:
Хмурясь нисходит мрачный Сентябрь.

            Хлоя

Ветер, вздымая волны седые,
Гонит с стремлением тихи ручьи,
Гонит - трепещут рощи густые,
Сыплются кучей листья в струи;
Мрак и безмолвье лес окружают,
Громкопоющий смолк соловей!

           Дорит

     Войте, бури раздраженны,
     По долинам и лугам;
     Разносите вопль смятенный,
     Войте! - я смеюся вам!
     Пусть лилеи, розы вянут -
     Можно сосной заменить;
     Пусть и птички петь престанут
     Будем без музыки пить.
     Презрим осени оковы:
     Вакх нисходит с Сентябрем,
     С ним забавы - вина новы,
     Ободритесь, и нальем!

           Аминт

Пажити тучны пусты, унылы:
Пестрых не видно стад на полях, -
Только зловещий вран чернокрылый,
Пищи алкая, бродит в браздах;
Голосом хриплым кличет ненастье,
Хладные вьюги, спутниц зимы.

            Хлоя

Светлое солнце бег сокращает,
Нощи угрюмой стелется тень:
В сумраке черном жить начинает -
В сумраке меркнет пасмурный день.
Бледное утро чуть лишь покажет
Томные взоры - вечер спешит.

           Дорит

     Мраки, тучи - всё пустое!
     Свет бутылки светит в тьме.
     Стужа грозит - выпьем вдвое!
     Не бывать у нас зиме.
     Пусть наденет шлем алмазный,
     В руки примет снежный щит,
     Облечется в льды ужасны
     И на мразах к нам слетит:
     В миг зардятся щеки белы
     (И зима, я чаю, пьет!),
     Если милый сын Семелы
     Хоть полчаши ей нальет,

           Аминт

Скоро засыплют иней мшисты
Желтые стебли мертвых цветов;
Скоро иссякнут реки сребристы,
Скроются в сводах зеркальных льдов;
Скоро - но мне ли сетовать с Хлоей?
С нежной подругой радость одна.

            Хлоя

Пусть извергают хляби небесны
Ярые бури, ветры и хлад:
Хлоя с тобою, друг мой любезный!
Найдет несчетны сонмы отрад.
Молнии блещут... громы катятся...
К сердцу Аминта!.. Стихла гроза!

           Дорит

     К сердцу?.. что вы! Всё напрасно.
     Там вина ни капли нет,
     А без вин везде ненастно:
     Скучен-темен белый свет.
     Нежность скоро простывает,
     Кровь под старость не кипит.
     Кто ж любовь с вином мешает,
     Вечно-вечно тот горит.
     Молньи блещут, гром катится..
     Что ж за дело! Всякой знай:
     Где любовь и Вакх сдружится,
     Там сентябрь - веселый май!

<1805>


Стрелок

  Какой-то Егерь целой день
 Палил по Кулику в болоте;
Таскался до того, что стал почти уж в пень.
   А неудача на охоте —
  Нож вострой для стрелка;
 Особенно еще когда стрелок задорен.
Сердит и этот был, но очень не проворен.
  Взбесился он на Кулика,
 Схватил ружье свое с досады
  И всыпал в дуло все заряды,
   Которые имел;
Прибил потуже пыж, курок как надо взвел
И, притаясь за куст, почти по горло в тине,
Ждет Кулика; а тот, быв легок напомине,
 Откуда ни возьмись, у Егеря в виду
  И сел. «Узнаешь ли беду!» —
Стрелок полозть, полозть, подкрался — бац!., и что же? —
Ружье все вдребезги, а дребезги — по роже
  Рассыпались стрелка.
  Но этого еще и мало:
 Глаз, ухо право и правая рука
  У злобного стрелка
 Как будто — не бывало.

Сердиты все такой подвержены судьбе,
Их вредный гнев вредит единственно себе. 

Счастие

"Наставь меня, мудрец, как счастие найти? 
Тебе, я думаю, оно известно?" 
- Ближайших три к нему пути: 
Будь подл, но это, знай, и трудно, и бесчестно 
Будь честен, но тогда возненавидит всяк; 
Всего же легче: будь дурак. 

Не позднее 1807


Сыч, Филин, Совы и Нетопырь

 Сыч с Филином да две Совы,
В лесу слетевшись, горько выли:
«О горе нам! — увы! — увы!
За что наш голос не взлюбили?
Уж наша ль песнь не песнь! — ей, ей!
Нам кажется, что Соловей
Ничуть не лучше попевает.
Нам кажется, — но лишь начнем,
Лишь только, сладясь, запоем:
Вмиг уши всякой затыкает
И прочь бежит; — увы! — увы!» —
«О чем это ревете вы? —
Спросил их Нетопырь: — дубрава
От стону вашего дрожит». —
«Как не реветь! дурная слава
Наш дух и сердце тяготит.
Мы поминутно распевали:
И поминутно нас ругали;
Никто не хочет похвалить!» —
«Обидна клевета, не спорю;
Но вашему, соседи, горю
Я научу, как пособить.
Вы птиц молвой пренебрегите
И с нынешнего ж дня начните
Назло самих себя хвалить.
Я уверяю вас без лести,
Что стоите вы всякой чести».
Тотчас благой его совет
Сыч, Совы с Филином приняли:
Всю ночь друг другу проплескали.
 С тех пор лишь Филин заревет,
Сычи и ну кричать: «Прекрасно! —
Как складно! — ладно! — доброгласно!..»
Проклятые! умолку нет. 

Трус

     Гремит!.. От общего смятенья
     Я тотчас дале уберусь
     И в погребе кругом запрусь.
Небось вы мыслите, что я ищу спасенья
   От грому и янтарного огня?*
          Ошиблись! Я ищу - вина.

* Первое действие электрической силы открыто было чрез янтарь - по-гречески электр, - от которого она и получила свое название

<1807>


Философы, или Лисица и Виноград

  «Богатство, знатность и чины:
Вот пустошь-то и вздор! — я всем пренебрегаю;
И что за прибыль в них — отнюдь не понимаю.
С богатством, кажется, всегда сопряжены
  Заботы лишь одни. —
 Не лучше ли, мой друг сердечной,
Жизнь людям так вести, как мы ведем с тобой? —
 Пускай шатаемся мы по свету с сумой,
  Да жизнию за то беспечной
   И вольностью прямой
Похвастаться никто, окроме нас, не может», —
 Бродяга говорил, бродягу повстречав.
  «Ты прав, —
 Ответствовал другой: — твой нрав
  И мой — одно и то же.
Люблю Философом считаться у людей;
 И ты, и я в снискании честей
  Нашли не много проку.
 Так презрим их в насмешку року;
И скажем: вздор, что мы ни видим на земли».
И хлеб вымаливать под окнами пошли.

 Прибавим к этому уроку
   Другой,
  Старинной и простой.

 Дня три, — но может быть, и боле, —
  Лиса, привычная к ходьбе,
 Ходила уж, ходила — в поле,
В деревне и в лесах: все шарила себе
Чего-нибудь на счёт куриной пообедать.
 Да по несчастью, невпопад:
 Не только кур, ниже цыплят
 Ей не случилося отведать;
  А голодна — так голодна,
Что невтерпёж; — и видит вдруг она
 На дереве кисть винограду.
  Лисица вмиг
 С разбегу, опрометью — прыг...
Ни тут-то было! — ах, Лисицыну досаду
  Голодной лишь поймет!
 И видит глаз — да зуб неймет.
  Кисть слишком высоко висела;
    Лиса
   Напрасно с полчаса
   Над кистию потела,
И наконец, вздохнув, сказала, отходя:
«Куда какая дрянь! кисла и не поспела;
 Совсем не стоит и труда,
 Чтобы ее Лисица съела!» 

Язык любви

Во храм Пафосский я пришел,
Дабы там языку любви мне научиться.
Но что ж? Вступя в него, я тотчас онемел -
Немым я должен был оттоль и удалиться.

От неудачи я крушился и грустил,-
Внезапу Купидон прервал мое стенанье:
"Что плачешь? - так он мне, явяся, говорил. -
Утешься, юноша! Язык любви - молчанье".

<1809>

Всего стихотворений: 34