Михаил Александрович Дмитриев (1796-1866)

• Список стихотворений Михаила Дмитриева
• Все стихотворения Михаила Дмитриева на одной странице
• Стихотворения поэта по темам

Басни Михаила Дмитриева

  Издавна слух между зверей носился,
Правдивый, ежели по совести сказать,
Что Заяц — трус, что Волк — всегда чужим живился,
 И что Осел охотник врать.
(Об этом, кажется, хотя б и промолчать!)
 Но что всего важнее:
Шептали иногда, что даже и Медведь
Не потому привык молчанкою сидеть,
 Что он других зверей умнее,
 И что терять не хочет слов;
Но потому, что он (мы скажем осторожно)
На острые слова не всякой день готов,
А просто рассуждать, так прежде мыслить
 должно!
Что делать! наконец, уж до того дошло,
Что стали и в уме Медведя сомневаться.
Он стал досадовать, мычать довольно зло
 И даже на иных кидаться!
Вдруг подвернулася помочь его беде —
Ну кто б вы думали? Мартышка! Обезьяна!
Душа барышная, известная везде
 Историей печеного каштана!
Приближалась; поклон; вся вытянулась в нить,
Потом с почтением согнула крюком спину
 И начинает говорить:
 «Когда осмелюсь Господину
Мои нижайшие услуги предложить...
 Есть слухи... хоть они неправы,
Однако ж... дорога и капля доброй славы!
А я, по совести позвольте доложить,
Берусь... бессовестно вас всякому хвалить!
Ведь только бы надуть тому-другому в уши,
 Вы знаете, сударь, у нас
 Какие добрые есть души —
 Подхватят, разнесут как раз!..» —
«А что тебе за все и риски и заботы?» —
 «Помилуйте! какие счёты!
 Дозвольте получать кусок
От вашего стола, да иногда клочок
 От вашей княжеской охоты!»
Торг слажен! мечется торговая душа!
Едва промолвила: «Счастливо оставаться!»
 И ну к тому-сему бросаться.
Увидит Белку; к ней! «Куда ты хороша!
В глуши, без зрителей: одна по сучьям машешь!
 Прими-ка мой совет, дружок!
 Поди к Медведю под бочок;
 На взгляд не ласков, а знаток!
Лишь слово промычит — узнают все, как пляшешь!»
Увидит Барсука. «Барсук! чем спать тебе,
Подумал бы вперед ты о своей судьбе!
Ведь ты ни корешка запаса не готовил;
 Чай все спросонок отдыхал!
Подполз бы к Барину, да лапку полизал,
Так ин бы иногда подачкой удостоил!» —
«Ты, Заяц, про него в лесу бы провизжал;
Ты, Волк, врагов его потереби зубами:
Поверьте, будете довольны вы и сами!
 Заговорят об нем, и вы
Вплететесь в разные историйки молвы:
Враль выйдет — остряком; драчун — героем дружбы!
А ты, Лиса!..» Нельзя ль такой избавить службы?
Не долго и тебе с подобным ремеслом
Попасться на кого, чьи зубы повострее:
 Медведь не прослывет умнее,
Л ты уж прослыла наемным подлецом!

Кто славою своей навьючил Обезьяну?
Кто раздавал у нас известность напрокат?..
 Вы поняли — я рад;
 А объяснять не стану! 

 Калиф однажды видел сон:
 Ему казалось, будто он
  На дно спустился ада,
 Где всякому — своя награда!
Там был в огне Дервиш; а рядом с ним Калиф!
 «За что такие вам мученья?» —
Спросил, во-первых, он апостола смиренья.
«Я был, — он отвечал, — как Царь властолюбив!» —
«А ты?» — ко предку он со вздохом обратился...
«Я... бросил мой народ и как Дервиш молился!» 

Столица древняя Лягушачья народа,
 Под тиной зеленевший пруд,
Замерз, как мерзнет все, в то время года,
Когда ложится спать усталая Природа
 И воды на брегах уснут.
 Молоденькие Лягушата,
Которые родились той весной,
Соскучились сидеть под льдистою корой:
Ну дуться, ну шуметь, ну ссориться с судьбой,
Которая всегда безвинно виновата!
«Что это! — говорят: — когда конец бедам?..
 Сидим в какой-то тьме кромешной;
Не знаем ничего, что делается там;
 Заквакал бы — и тут помеха нам:
Как слушать некому, и квакать неутешно!..
Да что и говорить! все по своей вине!
 За дело нам в неволе плакать!
 Вот! вздумали по старине,
 Как деды наши, просто квакать!
Попробуем-ка петь по будущей весне!» —
«И дельно! точно так! — пошли все в голос такать: —
 Давайте петь, друзья мои!
 Натешимся! навеселимся!
Мы пеньем водяным пред всеми отличимся,
Чтоб знали, каковы и наши соловьи!»
Пришла весна, и льдом окованные воды
 Растаяли в дыхании Природы;
  Зазеленелися луга...
«Что ж, други! не пора ль и нам на берега?..»
Попрыгали; сидят! пернатых хор в надежде
Молчит и ждет певцов, в листочках притаясь.
«Что ж, други! не пора ль?., начнемте!» — и тотчас
 Заквакали, как прежде!
 Так иногда, прибавлю я,
  Поэты-самохвалы
 И их лукавые друзья
Кричат, что не дают свободы им журналы!
«Дай, станем от себя мы выдавать листки!
Найдем издателя, который нам с руки!
Докажем, сколько мы талантами богаты!»
Нашли — и квакают, как те же лягушаты! 

Каких на свете нет охотников до ссор!..
Иным любимое занятие — браниться!
Им скучно, если в речь не замешался спор;
Досадно, ежели кто с ними согласится! —
Природный их талант: колоть и задирать!
Избави Боже нас таких людей встречать! —
В знакомых я люблю учтивость, снисхожденье:
Вот связей общества прямое украшенье!

 Какой-то Еж, за нрав крутой
От мирных сограждан к изгнанью осужденный,
Бродил — где день, где ночь, печальный, утомленный
 И с вечной к землякам враждой. —
Приходит он к норе, в которой обитало
Семейство Кроликов. — Тут объявил он им,
Что злобой был в своем отечестве гоним;
 Бранил врагов своих немало
И кончил просьбою: позволить на часок
Зайти погреться в их спокойный уголок.
«Странноприимцев Бог, — сказал он, — награждает,
А вам, — примолвил он, — один не помешает!» —
«Добро пожаловать! — отозвались Ежу. —
Мы смирны и живем здесь тихо и согласно;
Что есть — все общее; не любим дележу;
Кто б вздумал ссорить нас, затеял бы напрасно! —
Забота наша вся — с зарею ранней встать,
Да выдти на лужок, чтоб тмину пощипать;
Потом — кто резвится, кто хочет — отдыхает;
А между тем один стоит и замечает,
Не крадется ль гроза! — Лишь чуть издалека
 Увидит сети, иль стрелка,
Тотчас дает нам знать, и мы спешим укрыться!
Случится ли из нас кому во цвете дней
 Проститься с жизнию своей —
Все это нам в урок: спешить ей насладиться!..
 Зато, поверь мне, что у нас
Иль в дружбе, иль в любви проходит каждый час!
Вот наши правила. — Согласны ли с твоими?..
Коль так: живи у нас с Пенатами своими
 И нашим братом будь;
Не хочешь? можешь здесь спокойно отдохнуть,
Поесть, что Бог послал, и в путь опять пуститься!»
На речь приветную изгнанник отвечал,
 Что он за счастье бы считал,
Когда бы хоть у них от злобы мог укрыться,
И был бы очень рад, когда б они нашли,
Что дружество его вниманья их достойно. —
Потом приветствия взаимные пошли
И все до вечера шло тихо и спокойно. —
Уселись ужинать. — За ужином пришлец
Соседа уколол исподтишка иглами...
«Нельзя ль, любезный гость, не так возиться с нами?» —
 Ежу сказали, наконец!
А гость, поворотясь, кольнул иглой другого;
Потом и третьего, потом еще иного...
В норе поднялся шум; все ропщут, все кричат:
 «Ужиться ль нам с тобою!..
Пошел, пошел от нас!» — «Постойте! виноват! —
Еж Кроликам сказал, — уж я и сам не рад,
 Что вас так много беспокою;
Но право без того нельзя мне обойтись!..
Таким уж создан я — вы согласитесь сами!..»
«Какая ж нужда нам, что ты рожден с иглами? —
Хозяин возразил, — когда жить хочешь с нами,
 Поди и остригись!» 

 Какой-то Заяц безрассудной
 Хотел иметь толпу друзей!
Толпу? — вы скажете: он был не без затей!
В наш век и одного найти довольно трудно!
Что ж делать? он в норе не слыхивал своей,
Что Грек Аристотель в своей Афинской школе
Твердил ученикам всего на свете боле:
 Друзья! на свете нет друзей!
За то — он всем служить, всем угождать старался.
 По травке ль Кролик проходил?
 Услужливый к нему бросался
 И с нежной лаской говорил:
«Зайди позавтракать в моей норе, приятель!
Чего тебе? — у нас и тмин есть и шалфей!»
Увидит ли Коня? как раз к нему искатель!
«Здесь, государь, есть ключ: не сыщете свежей!
Течет между холмов, под тенью листьев мрачной;
 Течет столь часто, столь прозрачно!
Напейтесь, государь!..» Короче: всем зверям
По простоте своей он был доброжелатель —
И сердца доброго поверивши мечтам,
Считал, что всяк ему иль друг, или приятель.
Неопытный! любя, он думал, что любим! —
Однажды он в норе своей заснул беспечно;
Вдруг слышит звон рогов: вскочил, а псы за ним,
А ловчий вслед собак летит бесчеловечной!
Все взволновалося! — кричат: ату! ату!
 Ну бедный Заяц мерять поле,
 А смерть за ним на всем лету! —
Он вправо; он назад; он, чтоб отвесть оттоле,
 Перебегает по следам,
 Или, не видя гончих боле,
Присядет, лапки вверх, и смотрит: нет ли там
Друзей? Вот видит он вблизи его Пената
Малютку Кролика, кого любил как брата.
«Укрой, крой меня! — напуганный кричит: —
Я гибну!» Тот ему спокойно говорит:
 «Душевно сожалею!
Укрыл бы; но теперь и места не имею:
Жена моя в родах и ждется каждый час;
Ее семья, моя, родные все у нас;
И так, мой друг, прощай!» — а сам давай бог ноги!
За ним и Заяц мой; за Зайцем — снова лай!
 Вот влево от своей дороги
 Вола встречает невзначай,
К которому сто раз бросался он с услугой.
«Спаси из жалости! пищит ему бедняк: —
Ударь рогами в них! подайся хоть на шаг!»
 Неповоротливой, упругой,
Вол промычал ему: «Свои есть суеты!
Вчера мы луг нашли с пресочною травою;
Приятель звал меня попировать с собою;
Я слово дал; нельзя ж! сдержал бы ведь и ты!»
Повортился, и — пошел! Зверок усталой
Ко всем бросается, кому служил бывало:
 К Оленю, к Лани, к тем друзьям,
 На коих был в надежде...
Где! — и не слушают; не то, что было прежде!
 Таков-то страх к рогам!
Несчастный, наконец, напуган, истомленный,
 Хотел уж броситься ко псам,
Как вдруг в кустарнике, послышав шум военный,
Две Серны — вздрогнули и в миг из-под ветвей
Одна прыжок, летит — и стая вся за ней!
Напрасен ловчих крик, текущих гладким лугом!
Псы прямо через лет; а Серна дальним кругом
 Их за собою обвела
 К тому ж кустарнику; другая
  Того лишь и ждала:
 Вспрянула — и за ней вся стая! —
Так целый день они менялись меж собой.
Устали псы; ловцы уж рады хоть домой;
Сомкнули на смычки, как было ни досадно,
И Серны улеглись опять в тени прохладной!
 А Заяц? — Заяц, чуть дыша,
Им рассказал свое с друзьями приключенье.
 «О добрая душа! —
Одна из них в ответ: — в каком ты заблужденье!
К чему толпа друзей? — поверь мне в добрый час:
Довольно одного, когда он любит нас!» 

Мышь, разжиревшая от воли и приволья,
Прославясь дерзостью и остротой зубов,
Задумала блеснуть познаньем погребов
 И выглянула из подполья.
 (Так и у нас из остряков
 Иной учить других сдерется;
 Да вить за что и достается!)
«Кто хочет слушать? кто дивиться мне готов?
Иное по слуху узнала я; а боле
Сама придумала, бродивши век по воле!»
Шалунья вздумала ж повеселить народ!
А не заметила, что тут случился Кот,
 Который был совсем не забияка
И часто пропускал досадный писк мышей;
Да голос дерзости несносен для ушей!..
 Он так потешился над ней,
Что Мышке памятна и нынче эта драка!
 С сей достопамятной поры
 Во всем подполье говорили:
«Вот, други! от нее чего мы не сносили?
А видно, у нее и зубы не востры!» 

Лисица умная, способная к делам,
Служила при дворе — и в самых юных летах
 Умела отличиться там
И ревностью своей, и мудростью в советах.
Лев оком правоты. Лисицу называл,
Хвалил ее, любил, казалось, уважал;
 Но награждать — не награждал!
Лисица, скучившись Царя благоволенья
На тощий от поста желудок принимать,
 Решилась от двора бежать!
Приходит в лес она, где в тишине забвенья
Жил дедушка ее — старик с большим умом,
Который некогда и сам был Визирем.
Там, рассказав ему по пальцам все досады,
Исчислив все свои дела до одного:
«Скажи мне, наконец, — спросила, — отчего
Заслуги все мои остались без награды?..»
Старик на сей вопрос советом отвечал:
 «Послушай, внучка, — он сказал, —
 На той неделе здесь скончался
Мой родственник Барсук. По нем в наследство мне,
 Как ближнему родне,
 Весь скарб его достался!
 Со мной покойник дружен был;
А в доказательство, что я его любил,
И шкура вот его — на память сохранялась!
 Надень ее поверх своей
И возвращайся ко двору!» Лисица изумилась,
Вертелась так и сяк; однако согласилась!
 Оделась; смотрится в ручей —
И что ж? — сама себя в обнове не узнала!..
Глупее отроду наряда не видала!..
 Однако ж по полам с стыдом,
Явилась при дворе Лиса в наряде том.
 Чрез полгода потом
Пустынника она вторично посещает.
 И как же он ее встречаешь?
Ее толпа льстецов, слуг стая окружает,
Короче: уж Лиса Великим Визирем!
«Ну видишь ли теперь всю пользу от совета?.. —
Старик ей говорит: — меня учили лета!
Чтоб угодить большим, все таинство в одном:
Снаружи — шутом будь, на деле — хитрецом!
 Плохой барыш с одним умом!» 

"Ты жалко, бедное растенье! - 
Сказал Фиалке Плющ, надменный высотой.- 
Удел твой - жить в тени; что ждёт тебя? - Забвенье! 
Ты с самой низкою равняешься травой. 
Какая разница со мной! 
Смотри, как я вкруг дуба вьюся; 
Смотри, как вместе с ним я к облакам взношуся!" 
- "Пожалуй, не жалей! - Фиалочка в ответ.- 
Высок ты, спору нет; 
Но я сама собой держуся". 

 Четыре молодца — Купец да Дворянин,
  Пастух да Царской сын —
 В час грозный кораблекрушенья
Успели на доске спастись от потопленья!
В волнах погибло все; но кто не любит жить?..
Спокоясь, обсушась и побранивши море,
Раздумались они, что делать в общем горе.
Составили Совет. — Принц начал говорить
О бедствиях людей, рожденных для короны,
О бедствиях своих. — Пастух на эту речь
Сказал, что жалобой несчастья не пресечь,
А лучше от Судьбы искать им обороны
 Работой и трудом.
«Работой, господа, — он говорил потом, —
Не только здесь себе мы верный хлеб найдем,
 Но и до родины дойдем!»
На умные слова нельзя не согласиться,
 И решено — трудиться!
Купец науку числ и счет торговый знал.
  «Я стану, — он сказал, —
 Хоть Арифметикой кормиться!» —
«Я школу заведу, — сын Царской перервал, —
Где будут у меня Политике учиться!» —
«А я Геральдикой уж верно хлеб найду! —
Промолвил Дворянин с улыбкой уверенья. —
Кому не нужно знать свое происхожденье?..» —
«Друзья! — сказал Пастух, дождавшись череду. —
Все ваши способы помочь беде и горю
 Прекрасны, я не спорю;
 Но слишком далеки!..
Проголодаться вам с ученостью своею! —
 Прощайте ж; оставайтесь с нею;
 А у меня... есть две руки!»
Окончив речь свою, Пастух мой в лес пустился;
Там нарубил он дров; связал, да продал их;
Потом к товарищам с припасом возратился
 И накормил их всех троих.

Чем в нужде толковать, не лучше ли скорее
Надежду полагать на деятельность сил?..
Так добрый Лафонтен нам сказку заключил.
И я согласен с ним: что ближе, то вернее! 

 Два мальчика Сову поймали
И в школе у себя вскормили, воспитали.
 Свели знакомство с той Совой
Гусенок — сторожа питомец молодой;
Кот Васька — философ, любитель просвещенья;
И три приятеля имели позволенье,
 В часы свободы и ученья,
Ходить по комнатам: сидеть по всем углам
 И даже прыгать по столам!
 Они, бывая часто там,
Узнали, наконец, и Ливия творенья;
Узнали, что писал Тацит и Геродот...
Однажды, вечером, имели рассужденье
 Друзья о том: какой народ
Достоин более потомства уваженья.
 «Я, — начал важно Кот, —
 Египтян всем предпочитаю!
у них возник наук великолепный храм;
У них я мудрые законы примечаю;
А в благочестии, в почтении к богам
Народу этому, признаться, други, вам,
И в наши дни... нигде подобного не знаю!..
Одно последнее, по мненью моему,
 Даст преимущество... ему!» —
«Нет, Васька, ты не прав! — Сова ему
 казала. —
Не спорю, я всегда народ сей уважала;
 Однако же на Египтян
 Не променяю Афинян!
Какой игривый ум! какое благородство!
Какое и в войне и в мире превосходство!
Как много истинно великих меж граждан!
 Признайся сам ты, не робея,
Какой другой народ столь много совершил,
 Столь мало способов имея?..» —
«Постойте, Господа! — тут Гусь заговорил.—
 А Римляне?., вы их забыли?..
Они победами, искусствами и всем
 Далеко их опередили! —
 Кто не уступит шагу тем,
Которые себе полмира покорили?..»
Уже ученые до драки доходили,
Когда седая Мышь, не тратя много слов,
Вскричала из норы: «Ученые! терпенья! —
Сказать ли от чего различны ваши мненья?..
 Египтяне — в числе богов
 Считали кошек и котов;
 В Афинах — обожали сов;
 А в Риме — там гусей кормили
 На счет общественной казны!
Поверьте: от того вы мнений разных были,
 Что самолюбьем — все равны!» 

 «Ужасен жребий мой!
Болезнью, старостью и горестью убитый,
Страдаю — и никто с чувствительной душой
Не придет разделить моей печали злой!
Сижу в своем дупле, один, от всех забытый!» —
Так Филин обвинял несправедливый рок.
Несчастных жалобы невнятны сердцу злому;
Но добрым — весело в отраду быть другому!
  Какой-то Голубок,
 Услышав стон, летит к больному
И говорит ему: «Утешься, мой сосед!
 Тебя забыл коварный свет;
Но я в твоих бедах участье принимаю!
Скажи мне: отчего с тобою нет родных,
Супруги, иль детей?.. Ты лет немолодых,
 И я... того не понимаю!..
Неужель никогда и в брак ты не вступал?..» —
 «Нет! — Филин отвечал. —
 Я много раз видал,
Каким опасностям женитьба подвергала!
Пойдут раздоры, брань — вот счастью и конец!
От этих радостей супружеских сердец
 Судьба меня предохранила!
Кто знает!., может быть, жена бы мне сначала
Досады, наконец — измены делать стала;
 Быть может, к горести моей,
Мне вывела б она еще дурных детей,
 Лжецов, повес, неблагодарных,
Которые, за все старания отца,
Желали бы ему лишь скорого конца!..
Все дети таковы! Родных... имел я дальних;
 Но не видал их никогда!
Они взыскательны и строги; иногда
За малость сердятся, шумят — и не прощают;
В пороки слабости стараются вменять;
Тех любят, от кого наследства ожидают,
 И то... когда недолго ждать!..» —
«Нет, — Голубок сказал, — я не такого мненья!
Но есть ли у тебя, бедняжка, хоть друзья?..
 Безродным и они родня!
В них верно бы нашел ты грусти услажденье!
Друзья?.. Да всякой друг обманщик, или льстец!
Я знал двух Филинов; они друзьями были
 Пятнадцать лет — и наконец,
Поссорившись за мышь, друг друга задушили!
 Вот дружбы верный образец!..
Есть выгоды — приязнь; а нет — и позабыли!..
Короче: таковы все нынешни друзья,
Что более любви, чем дружбе верю я!» —
«Но кончим разговор, сосед, двумя словами:
Неужели никого ты в жизни не любил?»
 «Ах нет! будь сказано меж нами...» —
 «Ну так кого ж ты и винил?..» 

Последние стихотворения