Константин Константинович Вагинов. Биография поэта на сайте Русская поэзия

Русская поэзия >> Константин Константинович Вагинов >> Биография

Константин Константинович Вагинов. Биография

Константин Константинович Вагинов (настоящая фамилия Вагенгейм) [21.9(3.10).1899, Петербург — 26.4.1934, Ленинград] — русский поэт, прозаик.

Отец, Константин Адольфович Вагенгейм, — обрусевший немец, жандармский офицер, в 1915 изменивший фамилию на Вагинов: отсюда и «псевдоним» сына. Мать, Любовь Алексеевна,— дочь богатого сибирского помещика (по другим сведениям — золотопромышленника, городского головы Енисейска). После Октября 1917 родители Вагинова влачили жалкое существование, но в эмиграцию не подались. Вагинов «девяти лет поступил в гимназию Гуревича, которую и кончил в начале Буржуазной Революции. После окончания поступил в университет (на юридический факультет. — Г.Ф.), откуда и был взят в Красную Армию, в которой пробыл до 1922» (Автобиография. РО ИРЛИ). После участия в боях на польском фронте и за Уралом вернулся в Петроград в 1921 и служил военным писарем. Тогда же был принят в «Цех поэтов», возглавляемый Н. Гумилевым.

В 1921-22 состоял, по его словам, «во всех петербургских поэтических организациях» (Там же): «Аббатство гаеров», «Кольцо поэтов им. К. Фофанова», эмоционалисты (вместе с М. Кузминым), «Островитяне» (вместе с С. Колбасьевым и Н. Тихоновым), «Звучащая раковина». Контактировал с петроградскими имажинистами, посещал вечера пролетарских поэтов.

В конце 1922 в одном из писем заявил: «Я хочу работать один»,— но и потом взаимодействовал с членами кружка эллинистов АБДЕМ, согласился войти в ОБЭРИУ.

Обучаясь в 1923-26 на курсах при институте истории искусств, сблизился с литературоведами формальной школы (Б.М. Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов) и с Б.М. Энгельгардтом, М.М. Бахтиным; в последние годы жизни — с Н. Клюевым. Причем всегда занимал обособленную позицию, не противореча при этом никому. Всеядность эстетического любопытства соединялась у него с крайней субъективностью в творчестве. С ранних лет в поведении Вагинова обнаружились два свойства: отчужденность от общепринятых норм (будь то государственные или семейные) и внимание к случайным мелочам. «Он был нумизмат, собирал старинные книги, изучал древние языки. Он бродил по толкучкам и выискивал старинные печатки, мундштуки, перстни с камеями, геммами, которые всегда украшали его тонкие, хрупкие смуглые пальцы. Он был беден, но вещи как бы сами шли к нему» (Наппельбаум И.М, — С.91). Увлекшись в детстве нумизматикой, Вагинов вскоре перешел к истории, а затем — к словесности. К 12 годам самостоятельно изучил старофранцузский и итальянский языки, а настольной книгой его стала многотомная «История упадка и разрушения Римской империи» Э.Гиббона. Уже к 1923 Вагинов мог четко обозначить свое понимание современности. Российскую революцию 1917 он впрямую сравнил с эпохой крушения Римской империи. Как тогда языческую культуру победило христианство, так теперь христианскую культуру — напророченный Д. Мережковским «Грядущий Хам», оздоровляющий нацию биологически, но губящий ее духовно. Следуя в таком миропонимании за многими (в частности за А. Блоком), Вагинов свою надежду на возрождение связывал все-таки не с христианскими ценностями, а с античными: постоянные герои его лирики — Психея (душа), Орфей (искусство), Философ (мудрость). И предназначение свое, т.е. художника (неспроста даже интимные переживания Вагинов излагал в стихах от третьего лица, отстраненно), поэт уподоблял птице Феникс: претвориться в прах, чтобы затем воскреснуть и из частиц пепла восстановить первозданную красоту мира. «Я миру показать обязан / Вступление зари в еще живые ночи...» (1924), Ныне же, при всеобщем катаклизме, сохранить культуру можно лишь в душе отверженного, изгоя-художника, причем по крохам: «Так сумасшедший собирает / Осколки, камешки, сучки. / Переменясь, располагает / И слушает остатки чувств. / И каждый камешек напоминает / Ему — то тихий говор хат, / То громкие палаты дожей, / Быть может, первую любовь / Средь петербургских улиц шумных...» («Под чудотворным, нежным звоном...», 1924). Вот и мечется главный герой вагиновской лирики Филострат — прекрасный античный юноша с миндалевидными глазами — по обезлюдевшему Петрограду в поисках потерянной Психеи, встречая только случайные детали прежде единого целого. А сам Петербург-Петроград-Ленинград предстает как царственный саркофаг.

Вагинов, в детстве любивший «читать Овидия, Эдгара По и Гиббона», стихи «начал писать в 1916 под влиянием "Цветов зла" Бодлера» (Автобиография. РО ИРЛИ). Впервые опубликовал их в сборнике «Островитяне» (Пг., 1921). Тогда же вышла и его книга стихов «Путешествие в хаос», позволившая некоторым критикам отнести автора к символистам. Следующая (без названия; условно ее обозначают как «Стихотворения». Л., 1926) свидетельствовала о большей тяге Вагинов к акмеизму, сращенному с футуризмом, а ставшие своего рода «избранным» «Опыты соединения слов посредством ритма» (Л., 1931) представили их создателя и как предшественника обэриутов. Однако принципиальных изменений в творческой манере В. за эти годы не произошло, ибо стилевой эклектизм составлял сущность его эстетики. То был «органический эклектизм». «Он смешивает самые неслиянные понятия»,— возмущалась А. Ахматова (1926) (О Вагинове... С. 71). Зато восторженно о В. отозвался тогда О.Мандельштам в ночном звонке Б.Эйхенбауму: «Появился Поэт!» Он «сравнивал стихи Вагинова с итальянской оперой, назвал Вагинова гипнотизером. Восхищался безмерно...» (Лукницкая В. Из двух тысяч встреч. М., 1987. С.56.). Сам же поэт сказал о себе в ту пору так: «Полускульптура дерева и сна» (Опыты. С.71). У Вагинова «фантасмагория мира проходит перед глазами как бы облеченная в туман и дрожание,— отмечалось в Манифесте ОБЭРИУ.— Однако через этот туман вы чувствуете близость предмета и его теплоту, вы чувствуете наплывание толп и качание деревьев, которые живут и дышат по-своему, по-вагиновски, ибо художник вылепил их и согрел своим дыханием» (Афиши Дома печати. 1928. №2. С.12). Разноречивая и в то же время индивидуально целостная поэтика Вагинова оказалась сродни породившей ее эпохе. «В стихах Вагинова,— писал автор предисл. к "Опытам..." (предположительно В.Саянов),— смещение плоскостей пространства и времени кажется на первый взгляд неожиданным, фантастическим. Но ведь сама эпоха диктует нам темы таких смещений... А смещение во времени — порождение того же стиля, который сочетает в Ленинграде классическую архитектуру зданий Кваренги, Томона и Росси с подъемными кранами, эллингами и заводскими корпусами» (Опыты. С.7). По мере все большего вживания в этот мир у Вагинова несколько изменяется лирический сюжет. Наряду с Филостратом возникает фигура Тептелкина, олицетворения «мировой пошлости», прозаической изнанки жизни («Ленинградская ночь», 1927, драматическая поэма о Филострате). Метафизическое сближение эпох позднего эллинизма и современности вбирало в себя все больше конкретных деталей и конфликтов. И все-таки изначальное признание Вагинова: «Взращен искусством я из колыбели, / К природе завистью и ненавистью полн...» («У трубных горл, под сенью гулкой ночи...», 1923) — сохраняло свою силу, что сказалось и в его прозаических произведениях.

Если ранние опыты Вагинова-прозаика — «Монастырь господина нашего Аполлона» и «Звезда Вифлеема» (1922) — открыто излагали его концепцию о необходимости сохранения искусства в мире машинной цивилизации (здесь — первое появление образа Филострата), то роман «Козлиная песнь» (отд. изд. Л., 1931) был целиком построен на конкретном материале повседневности: перед нами быт литературного Ленинграда нэповских лет. Скандальным выявлением прототипов он и привлек большинство читателей: в Заэфратском узнавали Н. Гумилева, в Троицыне — Вс. Рождественского, в Мише Котикове — П. Лукницкого и т.д. Из критиков только И. Сергиевский указал на философскую многоплановость произведения. Это объяснимо: главный план романа четко осознается лишь в контексте последующих вагиновских повествований: романов «Труды и дни Свистонова» (Л., 1929), «Бамбочада» (Л., 1931), «Гарпагониана» (1933, опубл. в 1983). Их объединяет тема трагедии Мастера («трагедия» по-гречески означает «песнь козла»). Уже в первом романе, исполненном в духе меннипейского, карнавального начала («Вот истинно карнавальный писатель»,— отозвался об авторе М. Бахтин), звучит драматическая нота в финале: самоубийство Неизвестного поэта (а он — alter ego автора). Идеальные побуждения художника несостоятельны в столкновении с обывательским миром. Во втором же произведении «цикла» само искусство несет в себе трагедию: его герой писатель Свистонов целиком переходит в процесс творчества, растворяется в нем и начисто порывает с реальной жизнью. Персонажи «Бамбочады» еще пытаются вернуть утраченную гармонию, коллекционируя всевозможные предметы ушедшей культуры, но в «Гарпагониане» они становятся существами ирреальными с высушенной душой, и неспроста один из них занимается «собиранием снов».

Последние годы Вагинов жил, страдая от нехватки воздуха: тяжелая форма туберкулеза. Сказалось и пристрастие в юношестве к кокаину, оправдываемое им тогда тем, что «опьянение не наслаждение, а метод познания» (Чуковский Н. — С. 183). Его кончине в 1934 была посвящена целая страница в газете «Литературный Ленинград». В коллективном некрологе отмечалось «исключительное личное обаяние» Вагинова, «строгость и требовательность к себе». «Тонкии и изысканный мастер, прекрасный товарищ и взыскательный друг»,— подытоживали собратья по перу.

Вскоре после похорон Вагинова органами ОГПУ была арестована его мать, пропал отец, при обыске были забраны черновики его романа о 1905. Сборник стихов последних лет «Звукоподобие» (1930-34), отмеченный классической уравновешенностью и трагическим просветлением, впервые появился в печати за рубежом (альманах «Аполлон-77», Париж). Теперь же исследователи сопоставляют творческие искания Вагинова со многими идейно-художественными течениями XX в. «Экзистенциалист до экзистенциализма (а он был знаком с работами Кьеркегора, Бердяева, Шестова, не говоря уже о Достоевском). Сюрреалист до русского сюрреализма (Г. Адамович сравнивал его стихи со стихами П. Элюара)», — пишет о поэте В. Широков (Опыты. С. 18). Д.М. Сегал ставит «Козлиную песнь» в один ряд с «Египетской маркой» О. Мандельштама, «Поэмой без героя» А.Ахматовой, «Доктором Живаго» Б. Пастернака, «Даром» В.Набокова (Литературакак охранная грамота // SlavicaHieroslyhitana. 1981. Vol. V-VI). Т. Никольская слышит в прозе Вагинова созвучия с Б. Пильняком, М. Булгаковым («Театральный роман»), В.Кавериным («Скандалист», «Художник неизвестен»), О. Хаксли («Шутовской хоровод», «Контрапункт») (Вагинов К. Козлиная песнь. М., 1991. С.11). Таким предстает сейчас «маленький, щупленький, печальноглазый Вагинов» (Борисов Л. За круглым столом прошлого. Л., 1971. С.17), «беспутный, бестолковый, сомнамбулический поэт» (Адамович Г. // Звено. 1926. 24 янв.). Как он сам себя определил, «поэт трагической забавы».

Г.В.Филиппов
Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь.

Стихотворения поэта

Стихотворения поэта по темам



	Русские поэты • Биографии • Стихи по темам Случайное стихотворение • Случайная цитата Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений Угадай автора стихотворения Переводы русских поэтов на другие языки
	Русская поэзия >> Константин Константинович Вагинов >> Биография Все стихотворения на одной странице Рейтинг стихотворений Стихотворения поэта по темам Константин Константинович Вагинов. Биография Константин Константинович Вагинов (настоящая фамилия Вагенгейм) [21.9(3.10).1899, Петербург — 26.4.1934, Ленинград] — русский поэт, прозаик. Отец, Константин Адольфович Вагенгейм, — обрусевший немец, жандармский офицер, в 1915 изменивший фамилию на Вагинов: отсюда и «псевдоним» сына. Мать, Любовь Алексеевна,— дочь богатого сибирского помещика (по другим сведениям — золотопромышленника, городского головы Енисейска). После Октября 1917 родители Вагинова влачили жалкое существование, но в эмиграцию не подались. Вагинов «девяти лет поступил в гимназию Гуревича, которую и кончил в начале Буржуазной Революции. После окончания поступил в университет (на юридический факультет. — Г.Ф.), откуда и был взят в Красную Армию, в которой пробыл до 1922» (Автобиография. РО ИРЛИ). После участия в боях на польском фронте и за Уралом вернулся в Петроград в 1921 и служил военным писарем. Тогда же был принят в «Цех поэтов», возглавляемый Н. Гумилевым. В 1921-22 состоял, по его словам, «во всех петербургских поэтических организациях» (Там же): «Аббатство гаеров», «Кольцо поэтов им. К. Фофанова», эмоционалисты (вместе с М. Кузминым), «Островитяне» (вместе с С. Колбасьевым и Н. Тихоновым), «Звучащая раковина». Контактировал с петроградскими имажинистами, посещал вечера пролетарских поэтов. В конце 1922 в одном из писем заявил: «Я хочу работать один»,— но и потом взаимодействовал с членами кружка эллинистов АБДЕМ, согласился войти в ОБЭРИУ. Обучаясь в 1923-26 на курсах при институте истории искусств, сблизился с литературоведами формальной школы (Б.М. Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов) и с Б.М. Энгельгардтом, М.М. Бахтиным; в последние годы жизни — с Н. Клюевым. Причем всегда занимал обособленную позицию, не противореча при этом никому. Всеядность эстетического любопытства соединялась у него с крайней субъективностью в творчестве. С ранних лет в поведении Вагинова обнаружились два свойства: отчужденность от общепринятых норм (будь то государственные или семейные) и внимание к случайным мелочам. «Он был нумизмат, собирал старинные книги, изучал древние языки. Он бродил по толкучкам и выискивал старинные печатки, мундштуки, перстни с камеями, геммами, которые всегда украшали его тонкие, хрупкие смуглые пальцы. Он был беден, но вещи как бы сами шли к нему» (Наппельбаум И.М, — С.91). Увлекшись в детстве нумизматикой, Вагинов вскоре перешел к истории, а затем — к словесности. К 12 годам самостоятельно изучил старофранцузский и итальянский языки, а настольной книгой его стала многотомная «История упадка и разрушения Римской империи» Э.Гиббона. Уже к 1923 Вагинов мог четко обозначить свое понимание современности. Российскую революцию 1917 он впрямую сравнил с эпохой крушения Римской империи. Как тогда языческую культуру победило христианство, так теперь христианскую культуру — напророченный Д. Мережковским «Грядущий Хам», оздоровляющий нацию биологически, но губящий ее духовно. Следуя в таком миропонимании за многими (в частности за А. Блоком), Вагинов свою надежду на возрождение связывал все-таки не с христианскими ценностями, а с античными: постоянные герои его лирики — Психея (душа), Орфей (искусство), Философ (мудрость). И предназначение свое, т.е. художника (неспроста даже интимные переживания Вагинов излагал в стихах от третьего лица, отстраненно), поэт уподоблял птице Феникс: претвориться в прах, чтобы затем воскреснуть и из частиц пепла восстановить первозданную красоту мира. «Я миру показать обязан / Вступление зари в еще живые ночи...» (1924), Ныне же, при всеобщем катаклизме, сохранить культуру можно лишь в душе отверженного, изгоя-художника, причем по крохам: «Так сумасшедший собирает / Осколки, камешки, сучки. / Переменясь, располагает / И слушает остатки чувств. / И каждый камешек напоминает / Ему — то тихий говор хат, / То громкие палаты дожей, / Быть может, первую любовь / Средь петербургских улиц шумных...» («Под чудотворным, нежным звоном...», 1924). Вот и мечется главный герой вагиновской лирики Филострат — прекрасный античный юноша с миндалевидными глазами — по обезлюдевшему Петрограду в поисках потерянной Психеи, встречая только случайные детали прежде единого целого. А сам Петербург-Петроград-Ленинград предстает как царственный саркофаг. Вагинов, в детстве любивший «читать Овидия, Эдгара По и Гиббона», стихи «начал писать в 1916 под влиянием "Цветов зла" Бодлера» (Автобиография. РО ИРЛИ). Впервые опубликовал их в сборнике «Островитяне» (Пг., 1921). Тогда же вышла и его книга стихов «Путешествие в хаос», позволившая некоторым критикам отнести автора к символистам. Следующая (без названия; условно ее обозначают как «Стихотворения». Л., 1926) свидетельствовала о большей тяге Вагинов к акмеизму, сращенному с футуризмом, а ставшие своего рода «избранным» «Опыты соединения слов посредством ритма» (Л., 1931) представили их создателя и как предшественника обэриутов. Однако принципиальных изменений в творческой манере В. за эти годы не произошло, ибо стилевой эклектизм составлял сущность его эстетики. То был «органический эклектизм». «Он смешивает самые неслиянные понятия»,— возмущалась А. Ахматова (1926) (О Вагинове... С. 71). Зато восторженно о В. отозвался тогда О.Мандельштам в ночном звонке Б.Эйхенбауму: «Появился Поэт!» Он «сравнивал стихи Вагинова с итальянской оперой, назвал Вагинова гипнотизером. Восхищался безмерно...» (Лукницкая В. Из двух тысяч встреч. М., 1987. С.56.). Сам же поэт сказал о себе в ту пору так: «Полускульптура дерева и сна» (Опыты. С.71). У Вагинова «фантасмагория мира проходит перед глазами как бы облеченная в туман и дрожание,— отмечалось в Манифесте ОБЭРИУ.— Однако через этот туман вы чувствуете близость предмета и его теплоту, вы чувствуете наплывание толп и качание деревьев, которые живут и дышат по-своему, по-вагиновски, ибо художник вылепил их и согрел своим дыханием» (Афиши Дома печати. 1928. №2. С.12). Разноречивая и в то же время индивидуально целостная поэтика Вагинова оказалась сродни породившей ее эпохе. «В стихах Вагинова,— писал автор предисл. к "Опытам..." (предположительно В.Саянов),— смещение плоскостей пространства и времени кажется на первый взгляд неожиданным, фантастическим. Но ведь сама эпоха диктует нам темы таких смещений... А смещение во времени — порождение того же стиля, который сочетает в Ленинграде классическую архитектуру зданий Кваренги, Томона и Росси с подъемными кранами, эллингами и заводскими корпусами» (Опыты. С.7). По мере все большего вживания в этот мир у Вагинова несколько изменяется лирический сюжет. Наряду с Филостратом возникает фигура Тептелкина, олицетворения «мировой пошлости», прозаической изнанки жизни («Ленинградская ночь», 1927, драматическая поэма о Филострате). Метафизическое сближение эпох позднего эллинизма и современности вбирало в себя все больше конкретных деталей и конфликтов. И все-таки изначальное признание Вагинова: «Взращен искусством я из колыбели, / К природе завистью и ненавистью полн...» («У трубных горл, под сенью гулкой ночи...», 1923) — сохраняло свою силу, что сказалось и в его прозаических произведениях. Если ранние опыты Вагинова-прозаика — «Монастырь господина нашего Аполлона» и «Звезда Вифлеема» (1922) — открыто излагали его концепцию о необходимости сохранения искусства в мире машинной цивилизации (здесь — первое появление образа Филострата), то роман «Козлиная песнь» (отд. изд. Л., 1931) был целиком построен на конкретном материале повседневности: перед нами быт литературного Ленинграда нэповских лет. Скандальным выявлением прототипов он и привлек большинство читателей: в Заэфратском узнавали Н. Гумилева, в Троицыне — Вс. Рождественского, в Мише Котикове — П. Лукницкого и т.д. Из критиков только И. Сергиевский указал на философскую многоплановость произведения. Это объяснимо: главный план романа четко осознается лишь в контексте последующих вагиновских повествований: романов «Труды и дни Свистонова» (Л., 1929), «Бамбочада» (Л., 1931), «Гарпагониана» (1933, опубл. в 1983). Их объединяет тема трагедии Мастера («трагедия» по-гречески означает «песнь козла»). Уже в первом романе, исполненном в духе меннипейского, карнавального начала («Вот истинно карнавальный писатель»,— отозвался об авторе М. Бахтин), звучит драматическая нота в финале: самоубийство Неизвестного поэта (а он — alter ego автора). Идеальные побуждения художника несостоятельны в столкновении с обывательским миром. Во втором же произведении «цикла» само искусство несет в себе трагедию: его герой писатель Свистонов целиком переходит в процесс творчества, растворяется в нем и начисто порывает с реальной жизнью. Персонажи «Бамбочады» еще пытаются вернуть утраченную гармонию, коллекционируя всевозможные предметы ушедшей культуры, но в «Гарпагониане» они становятся существами ирреальными с высушенной душой, и неспроста один из них занимается «собиранием снов». Последние годы Вагинов жил, страдая от нехватки воздуха: тяжелая форма туберкулеза. Сказалось и пристрастие в юношестве к кокаину, оправдываемое им тогда тем, что «опьянение не наслаждение, а метод познания» (Чуковский Н. — С. 183). Его кончине в 1934 была посвящена целая страница в газете «Литературный Ленинград». В коллективном некрологе отмечалось «исключительное личное обаяние» Вагинова, «строгость и требовательность к себе». «Тонкии и изысканный мастер, прекрасный товарищ и взыскательный друг»,— подытоживали собратья по перу. Вскоре после похорон Вагинова органами ОГПУ была арестована его мать, пропал отец, при обыске были забраны черновики его романа о 1905. Сборник стихов последних лет «Звукоподобие» (1930-34), отмеченный классической уравновешенностью и трагическим просветлением, впервые появился в печати за рубежом (альманах «Аполлон-77», Париж). Теперь же исследователи сопоставляют творческие искания Вагинова со многими идейно-художественными течениями XX в. «Экзистенциалист до экзистенциализма (а он был знаком с работами Кьеркегора, Бердяева, Шестова, не говоря уже о Достоевском). Сюрреалист до русского сюрреализма (Г. Адамович сравнивал его стихи со стихами П. Элюара)», — пишет о поэте В. Широков (Опыты. С. 18). Д.М. Сегал ставит «Козлиную песнь» в один ряд с «Египетской маркой» О. Мандельштама, «Поэмой без героя» А.Ахматовой, «Доктором Живаго» Б. Пастернака, «Даром» В.Набокова (Литературакак охранная грамота // SlavicaHieroslyhitana. 1981. Vol. V-VI). Т. Никольская слышит в прозе Вагинова созвучия с Б. Пильняком, М. Булгаковым («Театральный роман»), В.Кавериным («Скандалист», «Художник неизвестен»), О. Хаксли («Шутовской хоровод», «Контрапункт») (Вагинов К. Козлиная песнь. М., 1991. С.11). Таким предстает сейчас «маленький, щупленький, печальноглазый Вагинов» (Борисов Л. За круглым столом прошлого. Л., 1971. С.17), «беспутный, бестолковый, сомнамбулический поэт» (Адамович Г. // Звено. 1926. 24 янв.). Как он сам себя определил, «поэт трагической забавы». Г.В.Филиппов Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Стихотворения поэта Ленинград Ночь Я стал просвечивающей формой Отшельники Мы Запада последние осколки Какою прихотью глупейшей Он разлюбил себя, он вышел в непогоду Одно неровное мгновенье Финский берег В стремящейся стране, в определенный час Стихотворения поэта по темам Ворон Города России Зима Ленинград Любовь Музыка Ночь Отшельники Санкт-Петербург Количество обращений к поэту: 9927 Последние стихотворения

		russian-poetry.ru@yandex.ru
Русская поэзия