Русская поэзия >> Анна Александровна Баркова >> Биография

• Все стихотворения на одной странице
• Рейтинг стихотворений

Анна Александровна Баркова. Биография

Анна Александровна Баркова [16(29)7.1901, Иваново-Вознесенск - 29.4.1976, Москва] — поэтесса, прозаик.

Из простой семьи, отец — сторож гимназии, в которой Баркова училась; мать рано умерла. Писать начала с 12 лет. В гимназии ведет записки под названием «Дневник внука подпольного человека». Любимые авторы: Ф. Достоевский, Ф. Сологуб, Э. По, О. Уайльд. Сверстницей запечатлен портрет Барковой-гимназистки: «Огненно-красная, со слегка вьющимися волосами, длинная коса, серьезные, с пронзительным взглядом глаза, обилие крупных ярких веснушек на лице и редкая улыбка» (Таганов Л.— С.6). Первые публикации — в иваново-вознесенской газете «Рабочий край» (1917).

В 1919 А. Блок отмечает стихи Барковой как «небезынтересные».

В 1922 выходит первая и единственная поэтическая книга Барковой — «Женщина». В предисловии А.В. Луначарского была дана характеристика «своеобразной формы» молодой поэтессы: «...она почти никогда не прибегает к метру, она любит ассонансы вместо рифм, у нее совсем личная музыка в стихах — терпкая, сознательно грубоватая, непосредственная до впечатления стихийности (С.3). Обращалось также внимание и на содержательный ряд книги: «От порывов чисто пролетарского космизма, от революционной буйственности и сосредоточенного трагизма, от острого до боли прозрения в будущее до задушевнейшей лирики благородной и отвергнутой любви» (Там же). Действительно, в противоположность поэтам Пролеткульта, исключавшим в своем декларативном стихотворчестве проблематику личности, заменявшим живое «я» механическим, коллективным «мы», Баркова и в себе — революционерке — осознает прежде всего женщину, спектр чувств и переживаний которой сложен и противоречив. С одной стороны, героиня книги заявляет о своем революционном экстремизме, направленном на полагающееся разрушение «старого мира»: «Я преступница; я церкви взрываю / ...По дороге к светлому раю / Я все травы, цветы иссушу» («Преступница», 1922); с другой — ее тревожат и как бы склоняют к мукам совести встречаемые в тех же церквах видения: «В алтаре отворенном темно, / И темны, темны Христовы взоры...» («Христос», 1921). То она осознает себя некой «матерью» некоего пролеткультовского космического коллектива: «Я мать, я мать несметных челове-честв, / Впиваю в сердце солнц вселенских свет...» («Грядущая», 1921); то предстает намного естественнее, проще и поэтичней — дочерью даже не «класса», а всего народа: «Люди, я ваше порождение, / Дерзновенное ваше дитя» («Полюбите меня!», 1922), и свое слияние она больше чувствует с природой, чем с «интернационалом»: «Мои волосы с зелеными листьями сплетаются...» (1922). Ожидание будущего раскрывается в книге скорее в духе романтически-символистской или даже христианской утопии («Я увидела небо иное...»), чем революционной. Не случайно сопровождается оно образом цветка, явно восходящим к «голубому цветку» Новалиса: «И с тех пор средь шума земного / О неземном я грущу цветке...» («Я упала в таинственный сон...», 1922; «Губительный цветок», 1921). Точно так же бравирование личинами «красноармейки» и «преступницы» нередко сменяется в книге Барковой признанием совсем противоположного характера: «А сердце плачет тайными слезами / Пугливой женщины-ребенка» («Я холодную свободу люблю...», 1921).

Немалыми противоречиями проникнута и тема любви в книге. Здесь присутствует и признание в любви к «борцу-ткачу» («Костер (Поэма о любви)», 1922), и любовная трагедия, обусловленная классовым антагонизмом: «Те глаза, что меня когда-то ласкали, / Во вражеском стане заснули» («Амазонка», 1921) или: «Сегодня я не засну... / А завтра, дружок, / На тебя я нежно взгляну. / И взведу курок» («Милый враг», 1921). Вообще не чуждой любовных бездн, лирической героине Барковой приходится не без мучительных усилий сопротивляться сладким ядам и обольщениям любви: «Сафо, вызов бросаю/ В благоуханные царства твои! / Сети твои разрываю, / Страстнокудрая жрица любви» («Сафо», 1922). Одно из завершающих книгу стих, вполне можно считать пророческим: «Все грехи мои бережно взвесили / И велели мне стать у стены. / Глаза мои были веселы, / А губы сухие бледны» («Казнь», 1921).

В 1922 Баркова приезжает по приглашению А.В. Луначарского в Москву и 2 года работает в его секретариате. Поступает в руководимый В.Я.Брюсовым Литературно-художественный институт, но вскоре из него уходит.

В 1924 с помощью М.И. Ульяновой устраивается работать в «Правду», где иногда появляются ее заметки и стихи. Изредка печатается в журнале «Красная новь», «Печать и революция», «Красная нива», «Новый мир». Кроме стихов в 1920-е выходит отдельной книгой ее пьеса «Настасья Костер» (1923, героиня — сильная, мятежная личность, предводительница разбойничьей шайки, время действия — XVII в.), публикуется фантастическая повесть «Стальной муж» (1926), Баркова выступает и как критик. Со второй половины 1920-х в стихах Барковой (непубликуемых) все заметнее начинает звучать мотив безрадостных размышлений о своем бездуховном и антигуманном времени как тупике: «Отреклись от Христа и Венеры, / Но иного взамен не нашли» («Ветхий завет», 1928); «С покорностью рабскою дружно /Мы вносим кровавый пай, / Затем, чтоб построить ненужный / Железобетонный рай» («Где верность какой-то отчизне...», 1932). Подобным же образом осмысляется ею и собственная жизнь: «Ты, жизнь моя, испорченный набросок / Великого творения, истлей!» («Лирические волны, слишком поздно!..», 1930).

В декабре 1934 по доносу за неосторожно оброненную на вечеринке правдистских журналистов фразу Баркова осуждается на 5 лет лишения свободы, отбыв которые, она в 1939 отправляется в ссылку. В 1947 ее арестовывают снова (причина: прежняя судимость и проживание на оккупированной территории) и приговаривают теперь уже к 10 годам исправительно-трудовых лагерей, которые она отбывает по январь 1956 в Коми АССР (Инта, Абез). Жившими там вместе с нею современниками оставлен ее портрет: «Небольшого роста, некрасивая, с хитрым прищуром, с вечной самокруткой во рту, в бахилах и не по размеру большом бушлате... Не имея родных "на воле", она не получала никакой помощи извне. Но никогда не жаловалась, держалась мужественно и не теряла чувства юмора» (Угримова И., Звездочетова Н.— С.336). Отбыв срок, Баркова поселяется в городе Штеровка Луганской области (за невозможностью прописки в Москве), где через год ее опять арестовывают (причина: донос и перехваченный на почте сатирический рассказ о Молотове) как «злейшего врага Советской власти» — «и она получает уже не сталинскую, а хрущевскую десятку и попадает в мордовские лагеря» (Утевский М.— С. 335), откуда выходит через 8 лет в 1965.

За годы арестов (23 года) Баркова создала книгу (полностью пока еще не собрана) глубоко трагической, подлинно «лагерной» лирики. «Без дома, без семьи, по лагерям, тюрьмам и поселениям — с ней постоянно были только стихи. До последнего дня Анна Александровна писала стихи, часто амелодичные, некрасивые, неуклюжие, неизменно с огромной внутренней силой» (Утевский М.— С. 333-334). Прежде всего это стихи о своей «великой» эпохе, той самой, в которой «Круг девятый Дантова ада / Заселила Советская Русь» («Вера Фигнер», 1950). В образе странной, «преставившейся», но все еще блуждающей старухи поэтесса видит не то Россию, не то саму себя: «Платьишко все на мне истертое, /И в гроб мне нечего надеть. / Уж я давно блуждаю мертвая, / Да только некому отпеть» («Старуха», 1952). В необычно трагическом контексте были написаны и стихи о любви: «Голос хриплый и грубый,— / Ни сладко шептать, ни петь./ Немножко синие губы, / Морщин причудливых сеть. / А тело? Кожа да кости, / Прижмусь — могу ушибить. / А все же — сомненья бросьте, / Все это можно любить. / Как любят острую водку.— / Противно, но жжет огнем, / Сжигает мозги и глотку / И делает смерда царем» («Я», 1954). Но даже и эта невероятная, чудовищная жажда счастья, сопровождавшаяся то украденной «лаской в тишине» («Украдкою от слова кража...», 1954), то «воровскою судорогой встречи...», в конце концов здесь истощается и уступает место последнему желанию человека — не дать себя окончательно растоптать и добровольно выбрать «откровенный выстрел, / Так честно пробивающий сердца» («Загон для человеческой скотины...», 1955). «Лагерная» лирика Барковой занимает свое законное место среди таких произведении — «памятников жертвам эпохи», как «Реквием» А. Ахматовой, «Архипелаг ГУЛАГ» и «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына, «Колымские рассказы» В. Шаламова.

По завершении своего «последнего срока» Баркова в 1965 направляется в посёлок Потьма Мордовской АССР в инвалидный дом, откуда в 1967 получает (при содействии А. Твардовского и К. Федина) возможность вернуться в Москву. Здесь она продолжает писать стихи и даже несколько раз пытается предложить их к публикации, получая всякий раз неизменный отказ: «Нет оптимизма, нет жизнеутверждающего начала» (Угримова И., Звездочетова Н.— С. 337). Стихи Барковой последних лет действительно пессимистичны, хотя и мужественны. От лирики личной судьбы она все чаще переходит к раздумьям о смысле жизни вообще, ее стих звучит суровым предупреждением для остающихся жить людей: «Мы детали железной башни. / Мы привинчены намертво к ней. / Человек-животное страшен, / Человек-машина страшней» («Культ нейлона и автомашины», 1972).

Наиболее заметными в прозаическом наследии Барковой (писала рассказы, повести, вела дневник) являются принадлежащие, также как и лагерная лирика, фонду потаенной литературы советского периода повести 1950-х «Как делается луна», «Восемь глав "безумия"», «Освобождение Гынгуании», содержащие критику социалистического общества. «Коммунизм для нее — разновидность фанатизма, извращающего человеческую природу <...>.

С точки зрения стилевых особенностей, проза Барковой тяготеет к гротескно заостренной, злободневной публицистике, свидетельствующей о том, что писательница на три десятилетия опередила общественное сознание своего времени. В эпоху творчества "коммунистической мифологии" она ясно и глубоко понимала реальность, предостерегала от опасности "расчеловечивания" общества, бросала вызов всему сковывающему, порабощающему духовную и творческую свободу. Ее реакция на деградацию духа — страстная, бескомпромиссная, в ней проявился свойственный Барковой максимализм» (Холодова 3. Проза А.А.Барковой периода «хрущевской оттепели» // Вопросы онтологической поэтики потаенной литературы. Иваново, 1988. С. 291, 293).

Умирая от рака горла, Баркова в бреду переживала события своей лагерной жизни; утверждавшая, что не верит в Бога, перед смертью она попросила похоронить ее по православному обряду.

А.И. Михайлов
Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь.

Стихотворения поэта

1. Российская тоска
2. Белая ночь. Весенняя ночь
3. Жил в чулане, в избушке, без печки
4. О, если б за мои грехи
5. Бульдожьи складки. Под глазами мешки
6. Десять часов. И тучи
7. Я сама, наверно, кому-то приснилась
8. Лирические волны, слишком поздно!
9. Упокой нашего бога
10. Веду классовую борьбу

Отрывки из стихотворений