Глеб Яковлевич Горбовский (1931-2019)

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

Бывало, осень:
да пройди же ты!
Скорей бы снег.
Ударь мороз.
Пусть ноги,
схваченные лыжами,
петляют лихо меж берез.

А нынче осень — друг задумчивый,
и, очень важно, —
старший друг.
Вот он озерною излучиной
со мной опишет полукруг.
Затем под дерево тревожное
меня посадит в листопад.
И мы лепечем односложные
слова и звуки — невпопад...

Какое счастье быть
непройденным,
быть — возрожденным!
Чтоб весной
встать мудрой осенью
над родиной,
над всем святым
и над собой... 

Из шинели Гоголя вылезши,
призамёрзнув и приустав,
мостовую глазами вылизав,
мы проходим, ушлыми став.
А начальнички — череп голенький —
от больших хрущёвских идей
изрекают: ишь, алкоголики!
Выдают себя за людей!
...Очень грустно и очень больно
острый мозг носить на плечах.
«Алкоголики, алкоголики...»
Не один Есенин зачах.
Мы проходим Невским незримо,
задеваем плечами дома.
И мелькают девушки мимо,
от начальничков без ума.
Но карабкаюсь я упрямо —
злым стишком по лысой странице!
Родила меня просто мама
а могла бы родить — птица.

И клюет себе синь-водицу,
и топорщится,
в небо глядя.
На вершину его — птица
несмышленая сядет.
Подойдут бабенки, толкуя,
нагребут в ведерко водицы...
Потому-то я и ликую,
что журавль — русская птица.
Деревянная клюнет птица —
баба сделает реверанс.
...И начну опять веселиться,
точно в юности, в прошлый раз.

Запоминаю лес, где я с утра
с кошелкою грибною пропадаю.
Запоминаю птичьего пера
сияние...
И эту птичью стаю,
что на ветвях повисла, как плоды.
Запоминаю жалобы лягушки,
и самолет, ворчащий с высоты,
и древний ситец
встреченной старушки.
Запоминаю бешеный изгиб
веселой речки -- озорная влага!
Что может быть таинственнее рыб?
Запоминай же их, моя бумага.
И рыжую дорогу в гуще трав,
и девушку, шагающую спешно...
Запоминаю. Истово. Стремглав!
Поскольку расставанье -- неизбежно.

Я отыскал её не в сене,
а где-то в памяти своей...
Она была любима всеми,
рассвета майского светлей!

Она могла кольнуть, ужалить
словечком острым, как игла.
Но мы девчонку обожали, -
она красавицей была.

Её глазищи - Волги шире,
она была светла, чиста...
Но затерялась в этом мире,
как в стоге сена - навсегда.

Снег — да листья жёлтые.
В небе — крик ветвей.
По дороге шёл я,
по дороге к ней...
Медленный, как дерево,
тихий, как старик.
В двух шагах растерянный
воробей возник.
Перемешан с листьями
снег,
и всё — плотней.
...Шёл я, словно к пристани,
к осени моей.

Последний дом.
Дороги кончились.
Вздыхает город за спиной.
Кусты,
охваченные корчами.
Февраль танцует с тишиной...
И -- поезда
(люблю до ужаса!)
сквозят, грохочут, мельтешат.
И самолеты робко кружатся,
аэродромы во-он лежат.

Моя окраина
овеяна
ветрами жизни.
Кровь в крыле!
...А что! --
неплохо мы затеяли:
почеловечить на Земле!

         Фёдору Сологубу

Под непогодой, как под прессом,
уходит в плечи голова.
И мелким бесом,
мелким бесом
толчётся в воздухе листва...
Влезает ветер боком в щели
и всё наращивает гнев!
Как будто чёртовы качели -
вершины шаткие дерев.
И жутко впитывать, и любо
мне воздух,
от дождя - рябой.
Там на могиле Сологуба
цветок танцует голубой!
Там голосистая калитка
в стене дождя...
А дождь грибной.
Там Недотыкомка по плиткам
уходит плавно в мир иной.
Стою
с нездешнею ухмылкой,
как перед классом новичок,
и, собирающий бутылки,
меня обходит
старичок.

Ночь. Знобящая истома.
Вызвать, вызволить, извлечь,
выкрасть, спящую, из дома,
от родных корней - отсечь!
...Возле дома снял перчатки,
дотянулся до окна
и оставил отпечатки
на стекле чужого сна.
Разбудить? На иней дунул.
Прочь пустился со двора.
"Неизвестно, что, - подумал, -
будет с городом с утра.
Пусть поспит..." И улыбнулся.
Ночь разлуки - не беда.
...Но обратно не вернулся
почему-то никогда.
Радость выдохлась в зачатке.
Почему, за что, зачем?
...Но остались отпечатки,
не сравнимые ни с чем.

У бабки в костлявой охапке
клетка с птицей-синицей.
Бабке рубли и тряпки,
а птице снятся — зарницы...
Бабка крупки щепотку
в клетку — крупинки редки...
А птица тоскливую нотку
взамен возвратит из клетки...
Бабке без птицы — жутко,
птице без бабки — зябко:
в фортке мороз не шутка —
белый, как прядь у бабки...
Так и живут подружки,
платят добром друг дружке.

Мы каждый вечер
в эту рожь
с тобой ходили.
Каждый вечер...
Ты колоски ее берешь,
перебираешь,
не калеча.
А там, вдали, аэродром,
за рожью той
и вой, и грохот.
И дед грибной идет с ведром,
и наши с дедом слились
тропы.
Вот солнце село на бугор.
Чуть посидело
и скатилось...
И я все вижу до сих пор,
как ты
взамен его
светилась.

Сегодня снег и алые осины,
и неизменны сосны надо всем.
И снова кошки шастали босые,
и, как всегда,
повешенный висел —
фонарь над той покинутою дачей.
И тишина всё ширилась в груди.
И улетали птицы.
Не иначе —
им что-то явно брезжит впереди.
Остались воробьи
да две вороны;
осталась в сердце
жгучая весна...
И я всё чаще
выхожу к перрону:
вдруг ты вернёшься,
прилетишь из сна.

Ты полюбишь меня.
Это будет в дожди;
ленинградский асфальт
отразит фонари
и тебя
с пустяковым значком на груди.
Это будет не раз, и не два,
и не три...
Ты полюбишь меня
и разлюбишь меня.
Ленинградский асфальт
будет таять в жару.
Что-то нужно любить...
Свечка просит огня,
белый парус живёт
исключительно -
на ветру!

Человек застрелился.
В плаще и в очках.
Он лежит у палатки на хвойной постели.

Переваривал пищу, стоял на ногах,
и никто не заметил, что он — на пределе.
Иногда улыбался куда-то туда —
в голубую, зовущую сторону юга.
Может, в той стороне, где дымят города,
разлюбила его, погубила подруга...

...Мы его положили в плаще в мерзлоту,
мы его пожалели, известно...
А потом навалили потолще плиту
и ушли торопливо на новое место.
И остались река, да гора, да луна.

Человеку нужна тишина...

Я иду по уснувшей Неве.
В голове у меня — чистота.
Намекает на близкий рассвет
на Исакии — вспышка креста.
Разъезжаются ноги нальду.
Я иду коридором Невы.
Кто-то съежился весь на мосту,
наподобие спящей совы.
Но чернее, чем все, —
полынья.
Я ее огибаю пока...
В ней пульсирует кровью — струя,
словно врезана чья-то рука.
...Я иду по прекрасной Неве.
Рассветает в моей голове.
Одеваются мысли
в слова...
И меня понимает
Нева.

Всего стихотворений: 15