Николай Максимович Минский

Преображение любви

На склоне дня, печальный и больной,
На верх горы я брел, как в сновиденьи.
Присесть не смел я: чьи-то вслед за мной
Шаги звучали в ровном отдаленьи…
Не помню, как вершины я достиг
И как упал на землю, столь усталый,
Что больше не страдал. Снега и скалы
Шептали мне: прости. Но в этот миг
Шаги раздались близко, и спокойный,
Одеждой жрец, осанкой воин стройный,
Взошел мой легкий спутник. И едва
Он неподвижно стал, достигнув цели,
На нем, как снег, одежды побелели,
Сияньем увенчалась голова,
Меж тем как отблеск внутреннего света
Согрел его улыбку и черты.
Закрыв глаза, я прошептал: кто ты?
И робким слухом внял словам ответа:
 
— Я — твой же дух преображенный.
Пока долиной ты бродил,
Я, бледный, за тобой следил,
Как в полдень месяц вновь рожденный.

Но ты страдал, ты предпочел
Земному шуму мир пустыни, —
Я за тобой, светлея, шел,
Как в полночь месяц бледно-синий.

Наверх, по трудному пути,
Влачил ты раненые ноги.
Мне ж было радостно идти.
И вот мы здесь, в конце дороги.

О, как привольно и светло!
Снегов как чисто покрывало,
Как будто мирно отдыхало
Там смерти бледное чело.
 
И я ответил, простонав от боли:
— Как холодно дыханье этих гор!
Долину я покинул против воли,
Чтоб слез моих не видел чуждый взор.

Там я любил. Там увидал впервые
Ту, в чьих глазах — отчизна красоты,
Как будто Бог свои лучи живые
Затеплил в них над бездною мечты.

Она предстала мне, как дочь земли и рая,
В двойном венце из мрака и лучей.
Вокруг румяных губ цвела любовь земная,
И смерть покоилась в тенях ее очей.

Как в небе две звезды, стремясь в эфир бездонный,
Порой, нам кажется, в путях своих сошлись, —
Так в красоте ее, казалось мне, слились
Венеры торжество и чистота Мадонны.

Густые пряди кос могли бы страсть вдохнуть
И в гениев луны, чью нежность сохранили.
Но слишком тонкий стан, младенческая грудь
О вечно девственном и чистом говорили.

Ее назвать своей не мог ни дерзкий грех,
Ни целомудрие, исполненное страха.
Она была одна, единая средь всех,
Мечта небес в одежде праха.
 
И он прервал меня:
— Она была как все.
Ей чуждый отблеск в ней любил я.
Так любим солнца луч в росе
И в облаках зарницы крылья.

Божественный какой-то сон
Нас всех и манит, и тревожит.
Кто сам себя любить не может,
Любить другого осужден.

В чужой душе, еще далекой,
Мы прозреваем вечный день,
Но в свете близости жестокой
Бежит обманчивая тень.

Твоя любовь — развалин груда,
Их больше храмом не зови.
Любовь была исканьем чуда,
Но чуда нет — и нет любви.
 
— И нет любви, я повторил, вздыхая.
В ее душе таилась ложь и тьма,
И в ненависть ушла любовь былая,
Столь сильную, какой была сама.

Воспоминанья, ревность, жажда мщенья
С тех пор весь день витают надо мной.
Я их гоню, твержу слова прощенья,
Но сны прогнать бессилен в час ночной.

О, эти сны! Из тьмы воспоминаний
Во тьму ночей летят они ко мне,
И вновь твердят слова былых признаний
И судят вновь, и молят в тишине.

В обманах сна обман любви восходит
И правда слез блестит при свете дня.
Любовь мертва, но тень ее все бродит,
Посмертной ложью муча и дразня.
 
И он сказал:
К чему твой стон смятенный
Теперь, когда ты ложь постиг?
С любви упал покров мгновенный
Но вечно жив любви родник.

Взамен семьи, друзей, отчизны,
Взамен кумира одного,
Люблю игру свободной жизни,
Себя и всех — и никого.

Бог отнял счастье, отнял горе
И дал свободу вместо них.
Внизу кипит земное море,
Но океан небесный тих.

Я за собой борьбу оставил,
Друзей покинул и врагов.
Я крылья легкие расправил,
Белей заоблачных снегов.
 
Так он сказал, и речь его звучала
Все тише, как почти умолкший гром.
Но скорбь моя все громче умоляла:
Побудь со мной! Твой голос мне знаком.

Ты звал меня в тиши ночей бессонных,
Но ложный стыд пугал мечту мою.
Тот жалок, кто в толпу вооруженных
Явился без щита и пал в бою.

Моя душа противится безлюдью.
Лишь образы люблю и жизни шум.
Что мудрость слов, что свет бесплотных дум
Перед ее младенческою грудью!

Ты говоришь — тебе я сердцем верю,
Умолкнешь ты — я снова одинок!
Твою печаль своею не измерю,
И слишком чист восторг твой и глубок.
 
И он сказал:
— Все чище и безмерней
Моих восторгов глубины.
Я вестник благости вечерней,
Глашатай кроткой тишины.

Ты не ищи меня средь мира.
Я — песнь незримой красоте.
Едва откроюсь я мечте,
Как утону в лучах эфира.

Но ты вернись в тот мир, — живи
И возвести преображенье,
Свободы близкое рожденье
И смерть вражды, и смерть любви.
 
И я раскрыл глаза и, звать не смея,
Глядел, как он вознесся в глубь небес.
Я был один. На гладь снегов, немея,
Спускалась ночь. Последний луч исчез.

Безмолвье, холод, мрак, успокоенье.
И я не знал, то смерть иль возрожденье.

Поддержать сайт