Сергей Милич Рафальский

Поэма о потустороннем мире

       …Была страна Муравия
       И нету таковой…

                        А. Твардовский

1

Когда закончу навсегда
таранить лбом глухие стены,
устанет сердца ход безсменный
и жизнь погаснет, как звезда, —
после безстрастного суда,
освобождённый от геенны,
увижу вдруг — с полей блаженных
бегут вечерние стада́.
Белея, ангельские хаты
глядятся в розовый прудок,
у мельницы, как бесноватый,
кружит и пенится поток,
и баба райской наготой
сияет над шальной водой.

2

На тра́вы се́я пыль, как ро́сы,
дорогами возы бренчат,
полки умаянных девчат
после страды на сенокосах
влачат напев разноголосый
и с ним, как ношу, потный чад,
а парни им с возов кричат
нарочно-наглые вопросы,
но все стихают, шапки сняв,
когда степенным гулким звоном
среди полей, среди дубрав,
вдоль по холмам ленивосклонным,
по речке мелкой, неуловной,
сойдёт Канун с главы церковной.

3

Склоняясь у икон, отец
по церкви носит дым кадила,
на клиросе, как сноп на вилы,
берёт Псалтырь неспорый чтец.
И все — и мельник, и кузнец,
и плотник, и пастух Вавила
тройное «Господи помилуй»
одолевают наконец.
А бабы, груди спеленав,
под ситцы яркие, как звоны,
с букетами душистых трав
толпятся стадом у амвона,
и Саваоф с высот святых
взирает с благостью на них.

4

И тут же дом и старый сад
со всяким милым сердцу вздором:
свинья зарылась под забором,
вздыхая, кормит поросят;
на крыше голуби урчат
то с вожделеньем, то с укором;
лениво, несогласным хором
поют работницы у гряд.
От конопли на огород
смолистый, крепкий дух идёт.
И от колодца, на весу
раскачивая всплески вёдер,
колышет девка скифских бедёр
монументальную красу.

5

И снова стану я в дверях,
чтоб, тесно пропуская в сени,
узнать всё тот же зуд весенний,
в её дичающих глазах,
и стыд лукавящий, и страх
притворный, как её колени,
и влажное изнеможенье
в ещё неопытных губах.
Но в вознесённом мире оном
всё в естестве преображённом:
страсть человека, сон цветка…
И сердце чисто загорится
от крепкой плоти в складках ситца,
от шепотка и хохотка.

6

Потом в прихожей полутёмной
увижу давешний базар:
корзины, лампы медный шар,
в пустой стене крючок огромный,
(как будто сирота бездомный)
под ним — дырявый самовар,
что испустил давно свой пар
и ждёт чего-то с грустью скромной.
Взгляну (привычка малолетства)
за архаический сундук —
и там найду свой первый лук
с дырой мышиной по соседству,
и змей, упавший, как и я,
с высот мечты в грусть бытия.

7

Из комнат выйдет, щурясь, мать
улыбкой сына встретить.
Сойдутся взрослые и дети,
и всем захочется узнать,
как жизнь на том проходит свете,
кто за дела теперь в ответе
и долго ль Родине страдать?
Кто, у кого и где родился,
кто сватался и кто женился,
кто одиноким кончит век,
как одевают женщин моды,
что получилось из свободы,
и чем взволнован человек.

8

И всем подробный дав ответ,
скажу, что мир, как раньше, — ме́лок,
что люди так же — вроде белок —
всё в том же колесе забот;
что мудрость вывели в расход,
а добродетель не у дела,
хоть всех безсмыслица заела
никто исхода не найдёт;
властям на пользу врут газеты,
в угоду критикам поэты,
и много есть манер и мод,
и что Россия понемногу,
быть может, выйдет на дорогу
иль вовсе не туда придёт…

9

И вот начнётся пир почестный —
уставят тесно круглый стол,
и маринады, и засол,
пирог, вниманья признак лестный,
сыр покупной, овечий местный,
и всё, что сад свой произвёл,
и мёд всегда усердных пчёл,
и водка — грех Руси известный.
Знакомый ангел за окном
помашет голубым крылом
и, приподняв хитон лиловый,
влетит, чтоб, оказав нам честь,
и пирога со всеми съесть
и выпить рюмочку перцовой.

10

Настанет вечер тих и прост,
и всех уложит сон безпечный.
Я выйду в сад и безконечный
из Смерти в Жизнь увижу мост.
По нём, комет сгибая хвост
и Путь подравнивая Млечный,
проходит Он, Садовник Вечный,
и засевает грядки звёзд.
И воплощаясь перед Ним,
мы все закон Его творим,
Ему по-разному покорны:
один — в дыму колючих вьюг,
другой — палючий выбрав юг,
а третий — гордый камень горный.

11

И вспомню я парижский день,
голодный труд без оправданья,
в непоправимости изгнанья
чужой судьбы над жизнью тень…
…А ночь, перемогая лень,
по листьям лёгким трепетаньем
колдует над воспоминаньем
и раскрывается, как сень…
И вот я — смертью смерть поправ,
стою в сияньи Звёзд и Слав,
и стали давним сном мытарства,
и под миражем бытия
я — это Он, Он — это я,
и все — Его Святые Царства…

Поддержать сайт