Дмитрий Павлович Давыдов

Тунгус

Десятый день без остановки
В Удских горах тунгус бродил;
Не поднимал стрелок винтовки
И котелка не кипятил.

Не в час из юрты одинокой
Бедняк на промысел пошел:
Не тронут зверем снег глубокий,
Казался пуст и лес, и дол.

Привык по дебрям он скитаться,
И лыжи добрые под ним;
Но начал часто спотыкаться,
Жестоким голодом томим.

Уж солнце спряталось за гору,
Несчастный к дереву припал
И со ствола сухую кору
На скромный ужин добывал.

Он думал: хоть бы дух лукавый
Его в тот вечер пожалел
И с поваренкою монявы
К нему на помощь подоспел.

Вдруг видит - что-то шевелится,
Он напрягает зоркий глаз
И тихо на брюхо ложится, -
Винтовка в сошки уперлась...

Блеснуло пламя, гул раздался,
Сохатый повалился в ров;
И быстро к жертве приближался
С пальмою острой зверолов.

Пирует он: рожни дымятся,
В котле седая пена бьет;
Проворно скулы шевелятся,
И уже глаз, и шире рот!

Доволен был тунгус усталый -
Давно так сытно не едал;
И, облизав на пальцах сало,
Набил ганзу и дым глотал.

Сохатого сырою кожей
Себя окутал он кругом
И у огня, на мягком ложе,
Забылся скоро сладким сном.

Мороз трескучий ночью злился
И ветер сильно завывал;
А пень сосновый чуть дымился
И тунгуса не пригревал,

Но спал он словно заколдован;
И пробудился на заре,
Замерзшей шкурою спелёнан,
Как зверь, задавленный в норе.

Ни рук, ни ног - всё крепко сжато,
Густая шерсть со всех сторон,
И под гробницею мохнатой
Зубами лишь щелкает он.

А сверху - на мездре кровавой, -
Ему казалось, бес стоял
И ковшик с теплою монявой
В когтях насмешливо держал.

Вот минул день, и ночь минула,
Вновь осветились невеса,
И снегом глубоко задуло
Приют последний тунгуса.

Поддержать сайт