Фёдор Алексеевич Червинский


Тамара


   Во­сточ­ное пре­да­ние

Под синим блес­ком пла­мен­но­го неба,
За гроз­ны­ми зуб­ча­ты­ми сте­на­ми,
Баку бе­ле­ет, древ­няя сто­ли­ца
По­клон­ни­ков свя­щен­но­го огня.
Недви­жим воз­дух. Не про­мчит­ся ветер,
По­ве­яв тихо лас­ко­вой про­хла­дой,
Не до­не­сет­ся ра­дост­ная песня
Из мерт­вой дали вы­жжен­ных полей.
Де­сят­ки дней мо­гу­чий Нур-Эд­дин,
Вла­сти­тель пер­сов, оса­жда­ет город;
Спуг­нув на миг мо­гиль­ное мол­ча­нье,
Как гро­хот ко­лес­ниц, гре­мит порою
Мо­гу­чий вы­стрел вра­же­ско­го стана, —
И дым седой, как об­ла­ко, ле­та­ет
Над го­ро­дом дро­жа­щим и немым.
Же­сто­кий голод с жаж­дой смер­то­нос­ной,
Опу­сто­шая бед­ную сто­ли­цу,
По­кор­ные, ти­ра­ну раб­ски слу­жат.
По на­ка­лен­ным пли­там пло­ща­дей,
Едва влача ослаб­лен­ные ноги,
Го­лод­ный люд бре­дет к ру­и­нам храма.
Язык за­сох­ший при­ли­па­ет к небу,
У пла­ме­ни го­ря­щей ярко нефти
Мо­лит­вы шеп­чут мерт­вен­ные губы, —
Не внем­лет им бо­же­ствен­ное солн­це…
И не смол­ка­ют пушки Нур-Эд­ди­на;
Зло­ве­щий гул несет­ся по земле —
И па­да­ет с раз­би­той го­ло­вою
Жрец, пре­кло­нен­ный на сту­пе­нях храма…
Резь­ба двор­цов раз­ме­та­на во прах,
И ру­шат­ся тре­пе­щу­щие стены
Вы­со­ких башен, ра­не­ных смер­тель­но…
И не смол­ка­ют пушки Нур-Эд­ди­на…
От стра­ха обе­зу­мев­ший, народ
Бро­са­ет­ся к мо­ля­щим­ся жре­цам…

  «Сда­дим­ся, сда­дим­ся!» Но он непре­кло­нен,
Ве­ли­кий Хир­ван;
Он смот­рит бес­страст­но на во­и­нов, блед­ных
От го­ло­да, стра­ха и ран.
«Сда­дим­ся, сда­дим­ся!» — как гул мно­го­струн­ный,
Как даль­ний рас­кат гро­зо­вой,
Про­но­сят­ся клики — Хир­ван непре­кло­нен,
И знак по­даст он рукой,
И мол­вит с пе­чаль­ным и стро­гим уко­ром:
— Вни­май, ма­ло­вер­ный народ!
Я долго мо­лил­ся — и бог лу­че­зар­ный
Обет вдох­нов­ля­ю­щий шлет:
Лишь толь­ко рас­та­ют седые ту­ма­ны,
И, пла­ме­нем чи­стым горя,
Над греш­ной зем­лею, за­пят­нан­ной кро­вью,
Блес­нет мо­ло­дая заря, —
В ис­то­ме пред­смерт­ной за­сто­нет от ран
От­вер­жен­ный небом тиран!
Он смолк — и, за­ли­тая блес­ком по­лу­дня,
Пре­крас­на, как небо тро­пи­че­ских стран,
Та­ма­ра при­бли­зи­лась к храму. И мол­вит
Ве­ли­кий Хир­ван:
— Ты ви­дишь, раз­ру­шен наш город свя­щен­ный;
Ты жаж­дешь ли мще­нья за бра­тьев своих?
От­дашь ли, не дрог­нув сму­щен­ной душою,
И жизнь, и невин­ность за них?
Иди же к Эд­ди­ну. Пусть он, ослеп­лен­ный
Лу­ча­ми твоей кра­со­ты,
Умрет под кин­жа­лом — и в пес­нях на­род­ных,
Из­бран­ни­ца, бу­дешь бес­смерт­ною ты…

  «Иди, иди!» — несут­ся звуки…
Она тре­пе­щу­щие руки
Про­стер­ла с клят­вою немой…
Давно во мгле ночей свин­цо­вых
Ей сни­лась ро­ди­на — в око­вах,
Мо­ля­щей, жал­кою рабой…
Она спа­сет ее! Пусть мука
Кро­ва­вой казни впе­ре­ди —
Давно, давно ей слыш­ны звуки
При­зы­ва власт­но­го: «Иди!»
На чер­ных кры­льях мчит­ся ночь седая;
Ви­та­ют сны над су­мрач­ной зем­лей.
Руины слабо оза­ряя,
Луна све­тиль­ник зо­ло­той
За­жгла в ла­зу­ри омра­чен­ной.
Мол­ча­нье цар­ству­ет кру­гом, —
Лишь волны бьют о берег сон­ный,
Свер­кая влаж­ным се­реб­ром…
В ту­ман­ной мгле, как при­ви­де­нье,
Одна Та­ма­ра с жаж­дой мще­нья
И с тай­ной ро­бо­стью в груди…
Ско­рей на по­двиг мно­го­труд­ный!
Не за­ми­ра­ет голос чуд­ный
В душе от­зыв­чи­вой: «Иди!»
Уже теней по­се­реб­рен­ных
Ре­де­ет су­мрач­ная мгла;
Кру­гом в полях окро­вав­лен­ных
Бе­ле­ют мерт­вые тела.
Вот ис­ка­жен­ные от муки
Черты за­стыв­ше­го лица…
Ядром ото­рван­ные руки
Око­че­нев­ше­го бойца…
Чу!.. Сла­бый стон!..
В крови, во прахе,
Еще дыша, они лежат…
Вста­ют, вста­ют!
В смер­тель­ном стра­хе
Она от­пря­ну­ла назад…
Нет, это бред во­об­ра­же­нья…
В гла­зах темно… В вис­ках, в груди
Сту­чит… И вновь из от­да­ле­нья
Ей голос слы­шит­ся: «Иди!»
Ре­де­ет мгла; блед­не­ют тени…
Ско­рей, ско­рей! Она при­дет;
Скло­нив дро­жа­щие ко­ле­ни,
Она во прах пред ним падет;
Она, как гиб­кая лиана,
Его, лас­ка­ясь, обо­вьет —
И по­це­лу­ем обо­жжет
Уста над­мен­ные ти­ра­на.
Когда ж в объ­я­тьях ог­не­вых,
Под ризою теней ноч­ных,
Яд стра­сти вы­пьет он, бла­жен­ством опья­нен­ный,
И, слад­кой негой утом­лен­ный,
На миг за­бу­дет­ся, — она не даст за­снуть;
Она вон­зит кин­жал рукою непре­клон­ной
В его пы­ла­ю­щую грудь…
Вот ла­герь вра­же­ский, над ним
Стру­ит­ся си­не­ва­тый дым.
Чу! Слыш­ны вар­вар­ские звуки!
Чу! Хрип­лый крик… Идут, идут!..
Как, смерть уже? О стыд! О муки!
А долг? А мще­нье?..
Чьи-то руки
Ее хва­та­ют и вле­кут…

  На пур­пу­ре по­ду­шек бла­го­вон­ных
Под тка­ня­ми про­зрач­ных по­кры­вал
Лежит Эддин. У ног его — ле­ни­во,
Среди цве­тов и зе­ле­ни ду­ши­стой,
Рас­ки­ну­лись на­лож­ни­цы… И трели
Жур­ча­щей зурны, звуки ман­до­ли­ны
И лепет струн пе­ву­чей чи­ан­у­зи
Сли­ва­ют­ся в со­звуч­ные ак­кор­ды.
А под жуж­жа­нье му­зы­ки, свер­кая
Одеж­да­ми и взгля­да­ми, на шелке
Узор­ча­тых ков­ров, при блес­ке нефти,
Пы­ла­ю­щей в све­тиль­ни­ках мас­сив­ных,
Ра­бы­ни пля­шут, строй­ные, как паль­мы;
И Нур-Эд­дин за­был­ся в слад­ких гре­зах.
И видит он — бес­шум­но по ков­рам
К нему под­хо­дит жен­щи­на. Как лотос,
Уста ее пре­крас­ные алеют,
И, как лучи рас­све­та зо­ло­то­го,
Рас­сы­па­лись свер­ка­ю­щие нити
Ее волос на зной­ный мра­мор плеч.
Уже она ды­ха­ньем аро­мат­ным
Ка­са­ет­ся чела его; уже
Он чув­ству­ет, как пла­мен­ные губы
К его губам при­льну­ли, как ис­то­ма
И слад­кий тре­пет тело око­ва­ли…
И вдруг за­молк ак­корд, за­тих­ла пляс­ка, —
И Нур-Эд­дин оч­нул­ся от дре­мо­ты.
И видит он: пред ним скло­нил­ся воин,
А рядом с ним…
Не сон­ное ль ви­де­нье
Пре­сле­ду­ет его и наяву?
С ним де­вуш­ка, с пур­пур­ны­ми гу­ба­ми
И смуг­ло-блед­ным ликом; и горят
Глаза ее, как чер­ные ал­ма­зы,
И упа­да­ют кудри зо­ло­тые
На мра­мор плеч, едва при­кры­тых тка­нью.
Она дро­жа­ла и с моль­бою роб­кой
Одно твер­ди­ла имя: «Нур-Эд­дин…»
И он велел оста­вить их вдво­ем.
Она мол­ча­ла. Шел­ко­вые стре­лы
Ее рес­ниц не от­кры­ва­ли глаз:
Ей страш­но ви­деть этого ти­ра­на
С тя­же­лым взгля­дом, с жи­ли­стою шеей,
С лицом, из­ры­тым иг­ла­ми мор­щин
И омра­чен­ным гор­до­стью и зло­бой…
— Молю тебя, мо­гу­чий, о при­юте;
Из го­ро­да бе­жа­ла я в ночи.
Возь­ми меня: рабой твоей я буду,
По­кор­ною и тре­пет­ной рабой.
— Дитя, при­близь­ся! Ты дро­жишь? Не бойся!
О, что за голос, лас­ко­вый и чуд­ный,
Как пенье волн!
И под­ня­ла Та­ма­ра
Глаза свои, не до­ве­ряя слуху…
Так вот тиран, за­му­чив­ший от­чиз­ну,
От крови жертв невин­ных опья­нен­ный!..
Он добр и молод. Тем­ные глаза
Так мягко смот­рят. Свет­лая улыб­ка
Блуж­да­ет на але­ю­щих устах —
А блед­ное, вы­со­кое чело
Оза­ре­но ка­кой-то важ­ной думой
И све­тит­ся ве­ли­чьем незем­ным.
— Дитя, не бойся! Я же­сток для тех,
Кто непо­ко­рен. По­дой­ди ко мне,
Смяг­чи свой взгляд ис­пу­ган­ный, хо­лод­ный…
Чего ты про­сишь? Го­во­ри, не бойся!
— Я уж ска­за­ла — быть твоей рабой.
— Да, ты моя. Мне образ твой явил­ся
В дре­мо­те смут­ной. Пра­вед­ное небо
Вдох­ну­ло жизнь в бес­плот­ное ви­де­нье.
Ты так пре­крас­на! Я ценою жизни
Готов ку­пить лю­бовь твою, дитя!
Ценою жизни! О, как это слово
Ото­зва­лось в душе ее смя­тен­ной:
Или цари, как вещие про­ро­ки,
Гря­ду­щее про­ни­зы­ва­ют взгля­дом?
Как бьет­ся серд­це! Взгляд горит не ме­стью,
А вспых­нув­шей лю­бо­вью…
«Кто в тебя
Вдох­нул такую силу? От­че­го
Твой дет­ский взгляд томит меня и нежит?»
— Скло­ни же слух к мо­ле­нью моему:
Мой город гиб­нет; смерть там рыщет всюду.
Осво­бо­ди его; уйди с вой­ска­ми
От стен его из­ра­нен­ных свя­щен­ных, —
И буду я навек твоей рабой,
И я пойду…
И голос обо­рвал­ся…
Какой гро­зою вспых­нул взгляд Эд­ди­на,
Как омра­чи­лось свет­лое чело!
— Безум­ная! Мне месть до­ро­же стра­сти.
Твой город осуж­ден: сам мощ­ный Брахм
Спа­сти его от ги­бе­ли не в силах…
И вновь она дро­жит под вих­рем дум…
Она долж­на убить его… Пус­кай
Со­жжет­ся серд­це — ро­ди­на вос­крес­нет.
А силы гас­нут! Взгляд горит не ме­стью,
А пла­ме­нем вла­сти­тель­ной любви!
— За­будь мой гнев и горе по от­чизне:
Столк­ну­ла нас мо­гу­чая судь­ба.
Со­звез­ди­ем сияют наши жизни
На небе­сах, пре­крас­ная раба.
О, будь моей! К чему пу­стые пени?
Ты хо­ро­ша — и я тебя люблю.
Смот­ри: как раб, я пре­кло­нил ко­ле­ни;
Как раб я взгляд твой сол­неч­ный ловлю.
О, что за муки! Серд­це тре­пе­та­ло,
Как го­лубь, пой­ман­ный лов­цом.
Уже зарею зной­ной в нем
Лю­бовь пре­ступ­ная пы­ла­ла…
А он у ног ее! Мо­гу­ще­ствен­ный шах,
Как роб­кий юноша, упал пред ней во прах
И молит, и зовет к бла­жен­ству на­сла­жде­нья…
И, пол­ная глу­бо­ко­го вол­не­нья,
С го­ря­щим взгля­дом, мерт­вен­но-блед­на,
Бес­силь­ная, к нему скло­ни­лася она…

  Ночь умча­лась за даль зо­ло­ти­стых лугов,
За утесы ту­ман­ных стрем­нин…
На узор­ном шитье да­ге­стан­ских ков­ров
Сном бла­жен­ным око­ван Эддин.
В мно­го­цвет­ной па­лат­ке царит ти­ши­на…
Под ту­ман­ною ризой вол­шеб­но­го сна
Видит он, что Та­ма­ра в объ­я­ти­ях с ним,
Что же­ла­нья в ней вспых­ну­ли вновь,
Что опять осе­нит их бла­жен­ством ноч­ным
Зо­ло­тая лю­бовь…
А Та­ма­ра не знает спо­кой­но­го сна…
В лег­ко­ткан­ных одеж­дах, как мра­мор, блед­на,
Над вла­сти­те­лем серд­ца скло­ни­лась она:
«Не проснет­ся он боль­ше!»
Но длин­ный кин­жал,
Как трост­ник, в осла­бев­шей руке за­дро­жал.
«По­мо­ги, по­мо­ги, бо­же­ство,
Прямо в серд­це вон­зить мне его!»
Гас­нут силы! Нет, лучше из­ме­на и стыд,
И ка­ра­ю­щей со­ве­сти муки!
Как под­нять на него эти сла­бые руки?
Ведь на них еще пламя лоб­за­ний горит!
Без­за­щит­ный, он гре­зит те­перь о любви:
Миг — и будет он блед­ным, хо­лод­ным, в крови,
И уко­ром блес­нет за­сты­ва­ю­щий взор…
Лучше веч­ные муки, и веч­ный позор!..
Но опять неот­ступ­ным ви­де­ньем вста­ет
В серд­це, пол­ном безум­ной лю­бо­вью,
Город хра­мов свя­щен­ных… го­лод­ный народ,
Жрец, об­ли­тый ды­мя­щей­ся кро­вью…
Раб­ство, казни, позор впе­ре­ди…
Чу! Опять этот голос: «Иди!»
И над ложем бла­жен­ства и мир­но­го сна,
Хо­ло­дея, скло­ни­лась она,
И блес­нул в по­лу­мгле бес­по­щад­ный кин­жал
И бес­шум­но вон­зил­ся в го­ря­чую грудь…
Ни дви­же­нья, ни стона… Эддин не дышал.
И, не в силах на труп ко­че­нев­ший взгля­нуть,
Раз­ры­вая одеж­ды, с безум­ным лицом
Вы­бе­га­ет Та­ма­ра из стана вра­гов…
А за ней и дви­же­нье, и пу­шеч­ный гром,
И во­ен­ные клики бой­цов.

  Не слы­шит их Эддин. И про­нес­лись гро­зой
Зло­ве­щие слова: «Убит наш шах мо­гу­чий!»
Как птицы роб­кие, ис­пу­ган­ные тучей —
Рас­се­я­лись враги бес­по­мощ­ной тол­пой…
От­чиз­на спа­се­на! На пло­ща­ди ши­ро­кой
Не умол­ка­ет шум… «Убит тиран же­сто­кий,
По­бе­до­нос­ный Нур-Эд­дин!»
И вдруг — по всем устам про­нес­ся звук один:
«Та­ма­ра!»
И она, бес­силь­ная от муки,
В лох­мо­тьях и в крови яви­лась пред тол­пой…
И вско­лых­ну­ла­ся, как море пред гро­зой,
Ли­ку­ю­щая чернь — и к ней про­стер­лись руки…
«От­чиз­на спа­се­на!»
«Та­ма­ра го­во­рит!»
Про­нес­ся тихий гул — и мерт­вое мол­ча­нье
Царит на пло­ща­ди…
— Царь пер­сов мной убит.
Рас­се­я­лись враги, окон­чи­лись стра­да­нья.
Я долг ис­пол­ни­ла: от­чиз­на спа­се­на —
И жизнь моя те­перь на­ро­ду не нуж­ная.
И вновь сверк­нул кин­жал, еще алев­ший кро­вью —
И серд­це, пол­ное ве­ли­кою лю­бо­вью,
Не бьет­ся… Как пла­тан, по­вер­жен­ный гро­зой,
Как лотос, хо­ло­дом на­хлы­нув­шим уби­тый,
Та­ма­ра па­да­ет на ка­мен­ные плиты
Пред непо­движ­ною тол­пой…

  Про­ле­та­ли года лег­ко­кры­лой чре­дой —
И в вла­сти­тель­ной песне поэта
Имя вещей Та­ма­ры, как луч зо­ло­той
Зо­ло­то­го рас­све­та,
Оза­ри­ло весь мир… И при­мча­ли его
К без­гра­нич­ным водам оке­а­на,
К синей без­дне небес, где царит бо­же­ство
За се­реб­ря­ной ризой ту­ма­на,
И туда, где под сне­гом, ис­пол­не­ны дум,
Чутко дрем­лют вер­ши­ны седые, —
И в нагие пу­сты­ни, где жгу­чий самум
Под­ни­ма­ет пески зо­ло­тые.





Поддержать сайт


Русская поэзия - http://russian-poetry.ru/. Адрес для связи russian-poetry.ru@yandex.ru