Мария Григорьевна Веселкова-Кильштет

Боги

Ека­те­ри­нин день. Лучом своим бес­цвет­ным
Сквозь окна льет­ся свет. Еще от­крыт музей.
Здесь спо­рят зна­то­ки, там празд­ный ро­то­зей
Стоит, за­ду­мав­шись пред по­лот­ном за­вет­ным.
А сто­рож, Пров Лукич, вор­чит под нос угрю­мо:
«Чего гля­деть? Сту­пай! Смот­ри, какая тьма!
Пора б и за­пи­рать. На­вер­ное кума
Давно уж не до­ждет­ся кума.
Кут­нем на славу мы! Свя­той Ека­те­ри­ны
Всего лишь раз в году!
Ах, скоро ль по­па­ду
Се­год­ня я на име­ни­ны».

Но вот, вот на­ко­нец раз­дал­ся в даль­нем зале
Столь ожи­да­е­мый зво­нок.
К вы­со­ким окнам со всех ног
Де­жур­ные в музее по­бе­жа­ли,
При­выч­ною рукой за­дер­ну­ли все шторы,
При­дви­ну­ли ска­мьи, убра­ли лиш­ний стул,
И смолк вдали по­след­ний гул
Шагов людей и раз­го­во­ры.
Сгу­стил­ся мрак. Тем­ней кар­ти­ны в раме.
Сли­ва­ет­ся в пятно рас­пи­сан­ный пла­фон.
Без­мол­вье жут­кое царит, как после по­хо­рон
В за­кры­том, опу­стев­шем храме.
А там за што­ра­ми за­жгли­ся фо­на­ри,
Там жизнь кипит и бьет­ся, и тре­пе­щет,
И на небе ве­чер­нем бле­щет
По­след­ний луч вдруг вспых­нув­шей зари.
Но груст­но он сколь­зит по зда­ни­ям ка­зен­ным,
По голым сте­нам, где, смяг­чась порой,
При­ро­да скра­си­ла их пле­се­нью сырой,
Да кисть бе­лиль­щи­ка про­шла­ся по ко­лон­нам.
Что людям кра­со­та? Несут­ся их ка­ре­ты,
Гурь­бой про­хо­жие спе­шат.
Забыт музей. Пусть мирно спят
Кар­ти­ны, ста­туи, порт­ре­ты!..

Про­тяж­но пол­ночь бьет, и — луч за­се­реб­рил­ся.
Шну­рок от вет­хо­сти ли сгнил,
Иль Пров Лукич небре­жен был,
К куме своей за­то­ро­пил­ся,
Но штора со­рва­лась. Вол­шеб­ный блеск по­то­ком
Про­лил­ся в тем­ный зал.
Он мра­мор белый це­ло­вал
И ве­се­ло играл на по­тол­ке вы­со­ком…
Чьи там шаги сколь­зят по штуч­но­му пар­ке­ту?
Быть может, про­бе­жа­ла мышь.
А это что за шум? Как будто бы камыш
По ветру ше­ле­стит, об­ра­до­вав­шись свету?
От­ку­да-то вол­ной несут­ся звуки пенья…
Вот тихий смех и вздох, и стон…
Из зо­ло­че­ных рам со всех сто­рон
Спус­ка­ют­ся со стен зна­ко­мые ви­де­нья.
Герои раз­ные в каф­та­нах, тогах, латах,
В бо­яр­ских опаш­нях и в пыш­ных па­ри­ках
Сме­ют­ся, го­во­рят на раз­ных язы­ках
И дви­жут­ся тол­пой в по­ки­ну­тых па­ла­тах.
Все, чем ху­дож­ник жил, чем серд­це страст­но би­лось,
Пока во­ди­ла кисть рука,
Шумит кру­гом, как бур­ная река,
Все снова ожило и снова во­пло­ти­лось.

Лишь на вы­со­ком пье­де­ста­ле
Кра­са­вец-юно­ша с от­би­тою рукой
Стоял, скло­нясь куд­ря­вой го­ло­вой,
Всю ночь недви­жен в свет­лом зале.
«Скажи, зачем мол­чишь? Ты ви­дишь, луч слу­чай­ный,
Блес­нув­ший средь пол­ноч­ной тьмы,
Нас раз­бу­дил, вос­крес­ли мы…
Один ты ско­ван силой тай­ной.
Кто со­зда­вал тебя, не ведал вдох­но­ве­нья,
Не знал бла­жен­ных мук твор­ца,
И вышел ты из-под резца
На­вер­но на заказ, про­даж­ное тво­ре­нье!
Ты куп­лен на чуж­бине даль­ней,
Ты во­рвал­ся сюда, как вор…»
И под­нял вдруг сверк­нув­ший взор,
Вздох­нув всей гру­дью, бог пе­чаль­ный.
«Да! Со­здан я в краю да­ле­ком
Под небом вечно го­лу­бым!
Ко мне толпы текли по­то­ком
С бла­го­го­ве­ни­ем немым.
Я не про­даж­ное со­зда­нье:
Я бог, и я любил людей.
Их мысль, их сча­стье и стра­да­нье
По­нят­но все мечте моей.
Своей улыб­кой бла­го­склон­ной
Даря им ра­до­сти и мир,
Я дым ка­диль­ниц бла­го­вон­ный
Вды­хал под пенье звон­ких лир.
Во славу мне нар­цисс, лилея,
Гир­лян­ды и венки из роз,
В по­след­ний раз в вос­тор­ге млея,
Впи­ва­ли капли свет­лых рос.
Сиял мне месяц мол­ча­ли­вый,
Меня, лоб­зая, солн­це жгло,
И ве­те­рок, шеп­чась с оли­вой,
Лас­кал мне ясное чело.
А вы?.. Здесь в этих тихих залах,
Средь этих стен глу­хой тюрь­мы
Для вас нет солн­ца, зорь нет алых,
Нет звезд, свер­ка­ю­щих из тьмы,
Зачем вы в веч­ном за­то­че­нье?
Что людям вы? что люди вам?
Одна за­ба­ва, раз­вле­че­нье…
Вы — не срод­ни былым богам.
Нет!.. Нас не пря­та­ли в чер­то­ги,
Но, во­пло­щен­ные меч­той,
С лю­дь­ми мы вме­сте жили, боги,
И жизнь ды­ша­ла кра­со­той…»

«Долой! Долой его!» Кру­гом раз­да­лись клики,
И под­ня­ла­ся ку­терь­ма.
«Он вар­вар, а не бог!..» Несет­ся хохот дикий:
«Ха-ха-ха-ха! Музей — тюрь­ма!..
Он смел ска­зать, за­ба­вою на­ро­ду
Долж­ны мы толь­ко вечно быть?
До­ка­жем­те ско­рей, что ценим мы сво­бо­ду:
На свет! На волю все! Да­вай­те стек­ла бить!..»

Но тут лучом боль­ным и мут­ным
Сквозь окна раз­лил­ся за­брез­жив­ший рас­свет,
И в за­ме­ша­тель­стве ми­нут­ном
За­сты­ли ры­царь и атлет.
Потом, рас­пра­вив пла­тья, тоги
И сдви­нув шапки на­бе­к­рень,
Ви­де­нья все, давай Бог ноги,
Спас­лись под рам при­выч­ных сень.
И вско­ре Пров Лукич по­ход­кою тя­же­лой
Вошел и сел. Но ах, зна­ко­мый зал
Он в это утро не узнал:
Аскет стал ним­фою ве­се­лой;
Ви­се­ли рамы как-то криво;
Была по­хо­жа на куму
Мар­ки­за и тай­ком ему
Все глаз­ки щу­ри­ла иг­ри­во…

Поддержать сайт