Иван Иванович Горбунов-Посадов

Девочка с гусями

Старое, черное, зловещее дерево 
Протягивает свои косматые руки. 
Под этим деревом она исстрадалась, 
Бедное дитя, от ужасной муки. 

Старый дуб шумит своею вершиной 
И страшную сказку мне говорит. 
И вижу я, вижу, как на черной ветке 
Девочка, синяя, в петле недвижно висит. 

Это было в дикие крепостные годы, 
Это было в страшные, рабские времена. 
Была маленькой рабыней, голодной, забитой, 
Вечно трепетавшей в испуге, она. 

Она не знала радости в те чудные дни, 
В залитые солнцем дни детства отрадные, 
Когда весело играли в куклы свои 
Господские дочки, сытые, нарядные. 

Она не радовалась, как они, на солнце, 
На речку, на цветущий сад, на луга, 
В вечной-вечной, бесконечной заботе-работе, 
Маленькая, несчастная раба. 

Она пасла гусей. Она дрожала пред управителем. 
Все в усадьбе трепетало пред ним. 
Она вздрагивала при мысли о его побоях 
Всем худеньким, заморенным тельцем своим. 

Из-под изодранного платка ее глаза, как звезды светили. 
Она была мила, как весенний, нежный цветок. 
Но синие рубцы от розг у нее на спине были 
И на коже ее тоненьких, изрезанных о камни, ног. 

Однажды у нее украли трех гусей. 
"Проклятая, мерзкая девчонка! -- 
Кричал управитель: -- Я запорю тебя до смерти, 
Если ты потеряешь еще хоть одного гусенка!" 

Однажды, истомленная, она заснула. 
А когда проснулась -- гуси пропали. 
Сердце в ней словно порвалось, остановилось... 
Все суставы от ужаса в ней дрожали. 

Перед нею вставало дикое лицо тирана, 
Жестокие, пьяные глаза его палачей. 
Она уже видит, как они обнажают ее ноги 
И как поднимаются их зверские руки над ней!.. 

И она разорвала свою юпченку. 
И повесилась на этом черном суку. 
И только солнце видело, как дрогнуло в последний раз ее тельце, 
И только звезды видели, как она висела в стемневшем лесу. 

Поддержать сайт