Аркадий Гаврилович Родзянко

Споры

Голов сто, мнений сто; год новый -- вкус иной; 
Что город, то устав; всё шатко под луной. 
Мысль ближних для себя, мой друг, исследуй здраво; 
В сем даре лучшее, поверь мне, смертных право. 
Но не кидайся в спор: намерений богов 
Доселе не проник первейший из умов; 
Та малость, в коей мы не можем сомневаться, 
Столь же пуста, как мы, не стоит чтоб заняться; 
Мир полон глупостей, и рассуждать учить -- 
Есть новую болезнь дурачеству привить. 
        
Сей пробегая мир, что видим мы? Сомненья, 
Людей неспящих бред, ошибки, заблужденья; 
Здесь в пурпуре конклав, там под чалмой диван, 
Тут муфти с бородой, дервиш или иман, 
Здесь бонз, талапоин, там лама, тут прелаты, 
И древни ра
ввины, и новые аббаты, 
Для словопрения крепка ли ваша грудь? 
Хотите ль спорить вы? Скорей сбирайтесь в путь. 
        
Мир тонет ли в крови от славных драк героя, 
Елены ль красоту пожаром платит Троя, 
В Москве ль помещики мотают жизнь в пирах 
Иль разоряются за край межи в судах, 
Державину ль Хвостов невольно рукоплещет 
И черной зависти огонь во взорах блещет,-- 
Нимало не дивлюсь: рожден так человек -- 
Таким он был и есть, таким он будет ввек. 
Но как сообразить порывы нашей страсти 
Ум ближних подчинить суждений наших власти? 
Зачем и почему и по правам каким 
Ты хочешь старшим быть над разумом моим? 
О, как несносны мне болтун неугомонный, 
Невольник новых мод, народ полуученый, 
Отрывистый остряк, разносчик злой молвы, 
Звонящий то, чего б знать не хотели вы; 
Гиберты наших дней, Констаны, Лафаеты,-- 
В министры их прямят и Прадты, и газеты; 
Читая всё, учась слегка всему, они 
В военных сведеньях поспорят с Жомини, 
В законах с Трощинским, во вкусе с Мерзляковым 
И в знаньи языка славянского с Шишковым. 
Смотрите, в жар какой их малость приведет -- 
Фраз, возражений тьма, но всё ответа нет. 
"Не прекословьте мне, я как пять пальцев знаю; 
Не может быть; пустяк, я в этом уверяю; 
Для чувства правил нет!.. но нужен смысл всегда!.. 
Об истине идет коль дело, господа, 
Приятною должна вам всякая быть новость!.." 
Прекрасно, но к чему, зачем такая строгость? 
Увы! судили мы Финардия прыжки, 
Ум Греча, Макассар и Глебова стишки. 
        
Случайно знали ль вы покойного Перфила? 
Страсть спорить старика до петухов будила. 
О стычке ль речь идет, где вы дрались с полком, -- 
Он помнит лучше вас, как, с кем, когда, при ком; 
Пусть вашей саблею вы то решили дело -- 
Он письма получил и вам перечит смело, 
И Дибичу в глаза расскажет, как Вандам 
Разбит, иль как Париж отдался в руки нам. 
Но в прочем не дурак и человек достойный; 
Но с ним и друг его не встретится спокойно, 
Иль, дружеством скрепив терпение свое, 
Молчит и слушает крикливое вранье. 
Однажды наш Перфил, забывшись в жарком споре, 
С ругательством в устах и с бешенством во взоре, 
Дверь настежь распахнув, вдруг кинулся на двор, 
Дав, слава богу, нам свободу и простор. 
Племянников своих он в год довел, не боле, 
С наследством и с собой расстаться поневоле; 
Одышкой страждущий сосед его Хапров 
Дом запер для него приказом докторов; 
При всех достоинствах один сей недостаток 
Ославил, отравил Перфила дней остаток. 
Он в церкве оттого горячкой заболел, 
Что проповеднику перечить не посмел, 
И, умирающий, с наитием проказным 
Он в спор втянул попа с служителем приказным. 
О небо, мир ему пошли в краях теней, 
Который дал он здесь нам смертию своей, 
Когда злодей смолчал хотя пред божьим троном. 
В такой-то день и час, во прении ученом, 
Сын церкви молодой, орел святых отцов, 
О бога сущности доказывать готов; 
Спешите, радуйтесь сим зрелищем духовным, 
Сим спором правильным, сим боем богословным; 
Там строгость энтимем крепит с дилеммой речь, 
Так обоюду остр всё поражает меч; 
Там трудный силлогизм с неправильной посылкой, 
Софизм, блистающий затейливостью пылкой, 
Там сам митрополит, игумены, попы -- 
Невежественных прав священные столпы; 
Там с силой у двора и с пышностью житейской, 
Смиренно правя всем, сидит собор библейский; 
Бежа свободы дня, целуя злато уз, 
Там славит Криднерша царей святой союз; 
И посетители, приличие соблюдая, 
Жужжат, кадят хвалой, ни зги не понимая. 
Вот в семинарии как действуют у нас! 
"Но, словопрению искусному учась, 
Мы ль тратим наши дни? В пирах, в купальне самой, 
Свет мудрости -- Сократ вел часто спор упрямый; 
Была то страсть его или избыток дум; 
Противоречие приводит в зрелость ум: 
Так кроет пыл огня в упорных недрах камень, 
Подобие людей, души которых пламень, 
Чтоб вспыхнуть, первого удара слова ждет, 
И каждый правдою блистает их ответ!" 
        
Сказали. Хорошо; вот и мои сомненья: 
Чем спору более, тем мене просвещенья; 
И кто исправит мне ум лживый, глаз косой? 
И слово "виноват" рот раздирает мой! 
Усилий наших крик по воздуху несется, 
Но всякий при своем, как прежде, остается; 
Не это ли мешать суждений шум пустых 
С безумным ропотом страстей сердец людских? 
Некстати, невпопад и правда досаждает: 
Тот слишком виноват, кто часто прав бывает. 
        
В дни Реи правота с нагой сестрой своей 
Владели как друзья им вверенной землей, 
Но вскоре, говорят, подлунною скучая, 
Одна ушла в Олимп, в подземный ключ другая. 
Пустое мнение есть властелин веков; 
Воздушный храм его на лоне облаков; 
И боги, демоны и лешие толпами 
Виются перед ним; и щедрыми руками 
Безделки, издали блестящие глазам, 
В волшебном зрелище показывают нам; 
Заслуги наши вкруг, таланты, зло и благо 
Горят, как пузырьки, рожденны мыльной влагой; 
Не уставая дуть, упорны ветры там 
Из края гонят в край и божество, и храм: 
Пременчивый тиран, средь прихотей несчетных, 
Вчера -- под меч, сей день -- на трон возводит смертных. 
Прекрасный Антиной был бог, имел жрецов, -- 
Смеемся мы теперь над нравами отцов; 
И кто порочит нас бряцаньем резкой лиры, 
Лишь упреждает тот грядущих лет сатиры. 
        
Хотите образца прелестной красоты? 
Вот вам Нарышкиной небесные черты, 
Но я ль уверю вас, что с рыжими кудрями 
Лоб узкий в древности почтен был алтарями? 
Но так суд мнения, причудливый, пустой, 
Играет и красой -- владычицей земной, 
Но так в подсолнечной восторг его наитий 
Вина есть громких дел и царственных событий. 
И как надеяться, чтоб бог вертляный наш 
Попал когда-нибудь философа в шалаш, 
Чтоб, вынырнув из вод всех прелестей во цвете, 
Нагая истина явилась в здешнем свете? 
Но для ученого, для мудреца, мой друг, 
Есть преткновение, оно -- системы дух, 
Дух гордый, зиждущий в пылу своих видений 
На двух-трех истинах тьмы новых заключений. 
Так, в умозрении утратив здравый смысл, 
И бога Пифагор увидел в тайне числ; 
Отец механики в жару больного мненья 
Свободу смертных слил с законами движенья; 
Погасшим солнцем тот вам землю выдает; 
Из лавы, из стекла тот образует свет; 
Оттоле вечный крик училищных раздоров, 
И с кипой тяжкою печатных пыльных вздоров 
Спор шумный мудреца в убежище проник. 
        
Противоречия виною наш язык 
Бывает иногда; ясней мне ваше слово 
В наречии Москвы, чем в речи понизовой, 
Но кто поверит мне, что тут-то вся беда? 
Глад, мор, невежество в сем мире никогда 
Причиной не были столь многих злоключений, 
Как сколько вышло их от недоразумений. 
        
Я ль опишу святош губительны вражды, 
Их вдохновенных книг небесные плоды: 
Соборы Греции, двуличность их ответов, 
Их школьны тонкости и приступ Магометов; 
Костры Иберии, Германии пожар, 
Стыд, мрак Италии, пустых учений дар, 
Парижа голод, бунт, разбой в отчизне Теля 
И проповедников-цареубийц Кромвеля! 
Страдало мене всех отечество мое; 
Благословенно будь правительство твое, 
Край, где с Владимира Святейшего крещенья 
За разность мнений, вер не знали мы гоненья; 
Где в лета тьмы, когда мир кровию кипел, 
Хотя и с бородой, рассудок здравый цвел 
И, как отец, взирал, с улыбкой сожаленья, 
На ересных глупцов немногие сожженья; 
В те лета, говорю, когда в Европе всей 
Для Гуссов не было довольно булл, мечей, 
Их сын бежал на Русь, и, верх доброты царской, 
Немецкий эскулап вел вскоре быт боярский. 
О ты, чей трон -- Земля, круг солнечный -- венец, 
Терпимость вечная, о благости отец! 
С железом и с огнем и с язвой обращенья, 
Дай, чтобы минул нас дух вероисступленья, 
Чтоб кроткий нрав царей, советы мудры их 
В грядущем были нам порукой дней златых!.. 
Но в клобуке наглец со мною в речь вступает 
И гордость в поступи смиренной прозирает: 
"В стихах сих, сударь мой, вы скрыли тонкий яд; 
Коль верить вам, никто ни прав, ни виноват; 
Нет меры истине, дороги к просвещенью, 
И следовать должны мы скотскому влеченью". 
-- "Мне это написать не приходило в ум". 
-- "Хоть прямо ваших вы не изложили дум, 
Но с толкованием всё делается ясно..." 
-- "Но я противное сказал ли вам напрасно? 
И повторить еще для вас душевно рад: 
Кто разбирает -- прав, кто спорит -- виноват; 
Вот всё; но мне теперь почти сознаться можно, 
Что не в одном дворце промалчивать нам должно". 
-- "Но тут два смысла есть, позвольте вам сказать. 
Я различаю здесь..." -- "Вы властны различать; 
Я мысль свою открыл; довольны вашей будьте 
И мнение мое скорее позабудьте". 
-- "Мне? ваше мнение? кто учит думать вас? 
Вам мысль запрещена; я доношу тотчас!" 
        
Счастлив, кто вдалеке невежд и пустосвятов 
Свой кроет век в тиши отеческих пенатов, 
Заране кинув свет с подругой молодой, 
Живет для ней, на Пинд пускаясь лишь порой. 
В наследственном саду так пахарь домовитый 
Душистый сот, пчелой прилежною добытый, 
Умеет похищать искусною рукой, 
И вслед ему жужжит напрасно гневный рой. 

Поддержать сайт