Сергей Тимофеевич Аксаков

8-я сатира Буало «На человека»

Из тварей всех, в земле и на земле живущих, 
И зрячих и слепых, безгласных и поющих, 
Которые ползут и ходят на ногах, 
Летают в воздухе и плавают в водах, 
От Лимы до Москвы, от Темзы до Терека -- 
Нет твари ни одной глупее человека. 
"Как, -- спросят вдруг меня, -- червяк, и муравей, 
И насекомое, чуть зримо для очей, 
Едва ль живущее, -- умнее человека?" 
Так точно. Разве ум зависит наш от века? 
Я вижу, изумлен, смущен, профессор мой, 
Качаешь ты своей ученой головой. 
"В природе человек верховный повелитель, -- 
Ты говоришь, -- весь мир его страстям служитель. 
Ему леса, луга, и горы, и моря, 
И все животные в нем признают царя, 
И разум свыше дан ему лишь в достоянье". 
Профессор мой, ты прав: рассудком обладанье 
Единый человек стяжал в природе всей, 
И потому-то он из тварей всех глупей. 
"Такие выходки в сатире лишь годятся 
И могут рассмешить, кто хочет рассмеяться, -- 
Ты говоришь, -- но мне их должно доказать, 
Взойди на кафедру, изволь мне отвечать". 
Что мудрость! -- власть ума над чувствами, страстями, 
Спокойствие души, испытанной бедами, 
Неизменяемость чувств, мыслей, правил, дел. 
Кто ж менее людей сей дар благий имел? 
Все лето муравей проводит за трудами, 
Наполнить закром свой старается плодами: 
Когда ж дохнет борей, повеет зимний хлад, 
Спокойный муравей запасами богат, 
Смеется под землей метелей зимних вою 
И ест, что собрано им летнею порою. 
Видал ли муравья, скажи, профессор мой, 
Весной ленивого, прилежного -- зимой? 
А человек? Сие разумное творенье 
Когда о будущем имеет попеченье? 
В дни лета красного свой не исправя кров, 
Не он ли, голоден, зимой дрожит без дров? 
И в мыслях, и в делах, и в чувствах до могилы 
Непостоянен он, как ветер легкокрылый! 
Его рассудок -- раб, игралище страстей, 
Бессилен вырваться из чувственных сетей; 
А сердце слабое -- челнок на океане 
Средь бурь, без кормчего, сомнения в тумане. 
Он вмиг и добр и зол, и весел и сердит; 
Что хвалит поутру, то к вечеру бранит: 
Как мотылек летит с цветка к другому цвету, 
Кружится человек, меняя цель, по свету. 
В желаниях отчет не может дать себе 
И -- за худой успех пеняет злой судьбе. 
"Как? мне? сковать мой век супружества цепями 
С кокеткой, женщиной? стать наряду с глупцами? 
Быть притчей в обществе, насмешкам жертвой злым?" -- 
Так говорил наш граф приятелям своим; 
Но месяц не прошел, и вот уж две недели, 
Как брачное ярмо на хвастуна надели. 
Примерным мужем став, уверен всей душой, 
Что обладает он вернейшею женой, 
Что, к удивлению всего земного круга!.. 
Родилась для него примерная супруга. 

Таков-то человек: не верен он себе, 
Сегодня лучший друг, а завтра -- враг тебе; 
Переменяет мысль, желания по моде, 
И плачет, и поет, и пляшет -- по погоде. 
Что легкомыслен он и ветрен, знаешь сам; 
Он предан собственным обманчивым мечтам, 
Ты знаешь, и -- зовешь его царем творенья! 
Но кто ж, ты говоришь, имеет в том сомненье? 
Я сомневаюсь, да! и льщусь вам доказать: 
Извольте выслушать. Не станем разбирать: 
Когда бы ты в лесу с медведем повстречался, 
Который бы из вас скорее испугался 
И по указам ли нубийских пастухов 
Терзают Ливию стада барканских львов? 
А спросим -- этот царь над тварию земною, 
Сколь многих он владык имеет над собою? 
Гнев, скупость и любовь, тщеславие и страх 
Содержат ум его, как узника в цепях! 
Едва покойный сон глаза его смыкает, 
Как скупость говорит: -- Вставай, уже светает, -- 
Оставь меня. -- Вставай! Пора, сбирайся в путь. -- 
Хоть час один... -- Нет, нет, готов в минуту будь. -- 
Помилуй, да куда? -- В Ямайку плыть за ромом, 
Потом в Японию за амброй и фарфором. -- 
К чему богатства мне? Я потерял им счет. -- 
Глупец! богатства кто излишними зовет? 
Приобретая их, и знать не должно меры, 
Ни жизни не щадить, ни совести, ни веры: 
На голых спать досках, почти не есть, не пить, 
За денежку себя позволить удавить. -- 
Но для чего, скажи, такое сбереженье?-- 
Не знаешь? Для того, чтоб все твое именье. 
На диво промотал наследник пышный твой 
И занял бы столиц внимание собой... -- 
Что делать?-- Плыть скорей, матросы уж готовы... 
      


Все скажут: человек один из всех скотов 
Живет средь общества обширных городов; 
Он ввел приличия, полезные обряды, 
Любезность нравов, вкус, веселости, наряды; 
Поставил над собой законы и царей, 
Завел полицию, судилища, судей... 
Конечно, нет в лесах полиции устава, 
И неизвестна там судебная расправа; 
Для дел бессовестных -- нет совестных судов, 
Лисиц-секретарей, исправников-волков; 
Не размежеваны бесспорные владенья, 
Нет межевых контор запутывать именья; 
Не ездит земский суд с указом на разбой, 
Чтоб собственность отнять законною рукой. 
Нет формы и суда, и нет формальных споров; 
Нет исков, нет тюрьмы, нет стряпчих, прокуроров; 
Нет департаментов ни горных, ни лесных, 
Приказной саранчи не слыхано у них; 
Невинных барышей -- нет и по винной части, 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
Но между зайцами видал ли кто воров? 
Но волки грабят ли когда-нибудь волков? 
Бывало ль, замыслов своих для исполненья 
Другими жертвуя -- себя для возвышенья, 
Чтоб тигр Гиркании крамолой возмущал, 
Чтобы медведь когда с медведем воевал? 
И лев противу льва, отец противу сына 
Сражался ли когда за выбор властелина? 
И лютый зверь свой вид в другом животном чтит 
И ярость, зря себе подобного, смирит! 
Как братья твари все живут между собою; 
Ни злата, ни честей не мучатся алчбою, 
Ни гнусной завистью; у них нет тяжеб, ссор; 
Друг друга не теснят, и всякому простор; 
А мы? за горсть травы -- прошенье исковое; 
Безделки стоит вещь, а мы заплатим втрое. 
Да что -- к безделке сей придравшись, наконец 
Отнимут, чем владел и дед твой и отец. 
Кто нажил взятками кровавое именье, 
Тот в славе, в почестях и у людей в почтенье; 
Служить -- уж значит красть; а кто не мыслит так -- 
По мненью общему, конечно, тот дурак; 
А мы, разумные, в неистовстве разврата 
Щадим ли ближнего, иль друга, или брата? 
Пороки гнусные себе мы ставим в честь. 
Тот славится, что мог он много пить и есть; 
Тот картами своих друзей был разоритель; 
Тот честных жен, девиц счастливый обольститель; 
А этот дуэлист, славнее всех других: 
На поединках он зарезал семерых; 
Но мало! человек с чертовским ухищреньем 
Не занят ли всегда подобным истребленьем? 
Он порох изобрел, железо изострил; 
Вдруг тысячи губить науку сотворил. 
      


"Потише, говоришь, к чему так горячиться? 
Имеем страсти мы, в том всякий согласится, 
Подобно иногда волнению морей; 
Но добродетели малейшие людей 
Вознаграждают их все слабости, пороки. 
Скажи: не их ли ум и смелый и высокий 
Измерил небеса, нашел пути планет, 
На утлом челноке кругом объехал свет, 
Обширным знанием объемля и пучины, 
Проник природы ход, явления, причины? 
Ужели мы и сим не превзошли скотов? 
Цветут ли, как у нас, в глуши твоих лесов 
И академии и университеты, 
И выпускают ли ученых факультеты 
Поэтов, химиков, юристов, докторов?" 
Нет, доктор ни один не отравлял лесов 
Своей убийственной и дерзкою наукой, 
И без болезней жизнь зверей -- тому порукой: 
Не мучатся они над путаницей прав; 
Природы таинства, природы не познав, 
Проникнуть не хотят; и в гордости свободной 
Не силятся они забыть язык природной. 
Пустыми бреднями, набором пышных слов 
Не затмевается врожденный свет умов... 
Но это в сторону. Оставя древних мненья, 
Что наши знания едва ль не заблужденья, 
Я сам спрошу тебя: в наш просвещенный век 
Где ж по учености ценится человек?.. 
"Когда желаешь быть в больших чинах, в почтенье 
(Родитель говорит сынку нравоученье, 
Который выходить из детских начал лет), 
Последуй мне во всем, прими ты мой совет. 
Во-первых: книги брось и школьное ученье; 
Науки сущий вздор, знай только умноженье; 
В нем заключается премудрость всех наук. 
Спеши не торопясь, всего не можно вдруг; 
Но всякий день и час -- приобретать старайся. 
Бессильного -- дави, пред сильным -- пресмыкайся. 
На помощь призови: обманы, подлость, ложь, 
Прижимки, воровство, подлоги и грабеж. 
Богатство наживать -- все средства благородны. 
Честные бедняки к чему на свете годны? 
Поверь, мой сын, когда ты будешь богачом, 
Толпою набегут ученые в твой дом, 
Хоть не бывали ввек они с тобой знакомы: 
Артисты, физики, поэты, астрономы 
Превознесут тебя напыщенной хвалой 
И к Цезарю причтут ближайшею родней. 
Тебе припишутся огромные творенья; 
Ты будешь фаросом наук и просвещенья! 
Знаток изящного, хоть сам тому не рад, 
И грамоте не знав, ты будешь Меценат! 
Богач имеет все: познания, свободу, 
Чины, любезность, ум, достоинства, породу; 
Он знатными -- почтен, прелестными -- любим; 
Честь строгая -- как воск растает перед ним; 
Свет полон для него друзьями и родными -- 
Все отпирается ключами золотыми. 
Богатство -- дурноте даст прелесть красоты, 
А бедность -- красоте ужасные черты!.." 
Вот так-то облечен родительскою властью, 
Сыночку батюшка путь открывает к счастью, 
Которого всегда скорей достигнет тот, 
Кто пальцам на руках едва ли знает счет! 
Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный! 
Копти над книгами, и день и ночь согбенный, 
Пролей на знания людские новый свет, 
Пиши творения высокие, поэт, 
И жди -- чтоб мелочей какой-нибудь издатель, 
Любимцев публики бессовестный ласкатель, 
Который разуметь язык недавно стал -- 
Подкупленным пером тебя везде марал; 
Конечно, для него довольно и презренья... 
Холодность публики -- вот камень преткновенья, 
Вот бич учености, талантов и трудов! 
Положим, перенесть ты и его готов: 
Переплетя свои творения сафьяном, 
С поклоном явишься пред счастливым болваном, 
Который, на тебя с презреньем посмотря, 
Движеньем головы едва благодаря 
И даже ласковым не удостоя словом, 
Заговорит с другим -- о балансере новом... 
Вот тут-то в бешенство придет нрав тихий твой, 
И согласишься ты на мой совет благой, 
Хоть будет он тогда немного и не в пору: 
Проститься с музами и сесть скорей в контору 
К банкиру иль к кому из знатных... 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
      


Осел, не к пению природой сотворенный, 
Определению покорствует смиренно 
И диким голосом не гонит из лесов 
Прелестныя весны пленительных певцов. 
Осел без разума, а действует, как должно; 
Мы им озарены и вечно судим ложно; 
Противу склонностей природных восстаем, 
И потому успеть не можем мы ни в чем; 
В поступках наших нет ни цели, ни причины: 
Иль глупо искренни, иль носим век личины; 
Иль хвалим без ума, иль без толку браним; 
Сегодня выстроим, а завтра разорим. 
Лев, тигр или медведь, хотя без просвещенья, 
Страшатся ль собственной мечты воображенья? 
Имеют ли в году несчастливые дни, 
Числа тринадцати боятся ли они? 
От встреч дурных не ждут несчастного успеха, 
И понедельник им в делах их не помеха; 
Видал ли кто в лесах, чтоб полусгнивший пень, 
Колени преклоня, боготворил олень, 
Когда кто из зверей как бога обожал 
Обтесанный болван иль сплавленный металл? 
А мы каких скотов в числе богов не чтили? 
Мы кошек, обезьян, быков боготворили. 
Народы славные на нильских берегах 
Пред крокодилами не падали ль во прах? 
"К чему, -- ты скажешь мне, -- столь гнусные примеры? 
Лжебоги египтян, постыдные их веры? 
Ты хочешь доказать набором дерзких слов, 
Что человек глупей бессмысленных скотов, 
Что будто бы осел -- профессора умнее... 
Осел, который всех животных уж глупее, 
Которого одно названье значит брань... 
Ты можешь рассуждать, браниться перестань". 
Напрасно ты осла так много унижаешь 
И имя честное его за брань считаешь; 
Хотя смеемся мы большим его ушам, 
Но если б как-нибудь заговорил он сам? 
Смотря на наши все дурачества, пороки -- 
Какие бы он мог наговорить уроки! 
Когда ж бы заглянул еще в столицу к нам, 
Чего б, профессор мой, он не увидел там? 
Глядя на пестрые, смешные одеянья, 
Услыша плач, и смех, и песни, и рыданья, 
И громы музыки, и пенье похорон, 
Ученье, и пальбу, и колокольный звон, 
Услыша, как в глаза один другого хвалит 
И третьему его ж -- поносит и бесславит, 
Увидя меж купцов не торг, а плутовство, 
В одежде нищенской обман и воровство, 
Увидя скачущих к больным, со смертью рядом, 
Убийц морить людей позволенным обрядом? 
За ними же купцы с атласом и парчой, 
И нищие, <и поп>, и мастер гробовой; 
Увидя, как ведут к суду воришку -- воры 
Выслушивать воров важнейших приговоры; 
Увидя грабежи и частных и квартальных, 
Денной разбой в судах, в палатах у приказных -- 
Осел от ужаса не мог найти бы слов. 
По справедливости вдруг ставши мизантропом, 
Сказал бы нам, как он говаривал с Езопом: 
"Благодарю творца, что я в числе скотов! 
Божусь, что человек глупее нас, ослов!" 

Поддержать сайт