Сергей Львович Рафалович

Северное предание

        Алисе Л.

Кануту подвластны земля и вода,
Канут поражений не знал никогда;
Была ему спутницей верной победа,
Когда усмирял он вассала-соседа,
Иль в страны чужие войною ходил;
На север холодный полки он водил,
Его не страшили метель или вьюга, —
Он бился под солнцем пылающим юга,
Из края до края всю землю прошел,
И равного мощью себе не нашел.
Теперь, утомившись от долгих походов,
Владыка вселенной, властитель народов,
Он в замке отцов отдыхает от сеч,
Повесив на стену свой стяг и свой меч,
Делившие брани его и походы,
И сладость победы, и тяжесть невзгоды;
Они постарели, как он одряхлел:
Клинок притупился и стяг пожелтел… 
На диком утесе над берегом моря,
С волною свирепой без отдыха споря,
Стоит его замок, суров, как гранит,
Который в стенах исполинских лежит.
Когда-то его, если верить преданью,
Не люди воздвигли могучею дланью,
А те великаны, с которыми боги
Встречались, бледнея от странной тревоги,
Которым не раз уступали они
В минувших времен позабытые дни,
Когда, как стихии сильны и могучи,
Владыки земли улыбалися туче,
Которая ноги лизала у них.
В высоких старинных чертогах своих
Канут доживает свой век безмятежный,
Хранимый любовью заботливо-нежной
Двух гордых красавиц, его дочерей.
Съезжались к нему из-за гор и морей
Взглянуть на сестер молодые бароны,
И клали к ногам их сердца и короны
Соседи-цари; возвращались не раз:
Но всем был ответом холодный отказ.
Друг на́ друга сестры совсем не похожи:
У старшей черты и суровей и строже,
И волосы черны, как смоль, и глаза
Сверкают, как в небе вечернем гроза
Зарницами блещет. Во имя богини,
Супруги великого бога Одина,
Отец ее Фриккой назвал; но давно
Ей прозвище было другое дано:
Луна ей светила и море ласкало,
И назвали люди царевну Геймдалой.
Вторая была и светла и свежа,
К ней ветви лесные склонялись дрожа,
Пред ней открывались цветы полевые,
Ручьями журчались ей речи живые,
И птички ей пели и камни кругом
Пред ней расстилалися мягким ковром.
Являлась она, вся в лучах, точно фея,
И имя свое ниспослала ей Фрея,
Супруга Бальдура, богиня любви.
Но пламя страстей запылало в крови
Обеих сестер, когда к ним привели
Соседа Канутова, принца Вали…
Красивый как витязь старинных преданий,
Вернувшийся только из долгих скитаний,
Пред ним, точно царских герольдов труба,
О подвигах ратных гремела молва;
Наследник великой и мощной державы
Явился он к ним в обаянии славы.
Невесту-супругу искал себе он, —
И Фрею увидел. И будущий трон,
И сердце, и руку — в внезапном смущенье
Он ей предложил, преклонивши колени.
 
Канут рассылает повсюду гонцов,
И всех приглашает из разных концов
Земли собираться на пир обручальный.
Все веселы в замке. Но, облик печальный
Скрывая тоскливо, по комнатам ходит
Иль в темном лесу одинокая бродит
Тропой, где людская нога не ступала, —
Из всех королей и вассалов земли
Она полюбила красавца Вали;
И сердце, пылая неведомой страстью,
Стремится навстречу желанному счастью,
Пылает и жжет нестерпимым огнем;
И черные мысли и ночью и днем,
Вливая ей в душу злой яд искушенья,
Как вороны вьются над полем сраженья;
И, ревностью дикой палима, она
Выходит к опушке, где светит луна
Спокойно и тихо из сумрачной дали,
Как будто жалеет людские печали,
И вихри, и бури душевных страстей,
Лаская сердца, как уснувших детей
Ласкает мерцанием тихим лампада.
И муки любви и терзания ада
Геймдала не в силах скрывать, — в тишине
Ночной доверяет спокойной луне;
Неясные тени витают над нею,
И смотрит луна, незаметно бледнея,
Загадочно строго, как будто прочла,
Ту думу, которой забыть не могла
Царевна, но в сердце своем затаила.
И, очи склонив перед блеском светила,
Геймдала, в смущении слышит опять
Те речи, которых не хочет понять;
И в замок идет, изнывая тоской,
На выступ скалы над пучиной морской.
У ног ее плещется мощное море,
И ходят валы в необъятном просторе,
Из дальних краев пробежав по ковру
Глубоких пучин, чтоб затем о скалу
Разбиться, исчезнуть и лечь пеленою,
Ковром, где промчатся волна за волною.
Геймдале понятны волненья морей;
И воды полны прихотливых речей,
И образов странных и чуждых земле
Для юной царевны на черной скале
Как сердце, и море не знает покоя,
И волны, как мысли, его беспокоя,
Позывом к страстям иль страстями полны,
Измучены бурей, бегут тишины, —
Пока, разъярившись в борьбе безысходной,
Коварною лаской иль мощью свободной,
Чтоб вырвать и бросить тяжелый недуг,
На жертву-врага не обрушатся вдруг.
 
И море, понявши мученье Геймдалы,
Так странно волнуяся плещет о скалы;
И бурные волны, пред ней присмирев,
Журчат ей какой-то нездешний напев,
Журчат ей так тихо, спокойно и нежно;
Потом, разгораяся страстью мятежной,
Волнуем неясной и долгой борьбой,
О камень холодный свирепый прибой
Бросает пучины в порывах могучих;
Луна, испугавшись, скрывается в тучах;
Ложится кругом непроглядная мгла;
Вздымается ветер; трепещет скала…
Того, что в ту ночь ей валы нашептали
Никто не узнал от царевны Геймдалы.
 
Нет места в палатах Канута гостям.
Чрез горы и степи, по разным путям
Съезжались они, кто один, кто со свитой,
И мощный барон и король знаменитый,
И добрый сосед, и строптивый вассал,
С которым упорно Канут воевал.
Сегодня последние прибыли гости.
Одни — на охоте, другие же в кости
Играют за шумною чарой вина.
И сладостным трепетом Фрея полна.
Назавтра ее ожидает венчанье;
И тянутся долго часы ожиданья.
 
Собралися под вечер гости к столу.
А сестры идут между тем на скалу.
Взглянуть захотелося Фрее на море,
Проститься с утесом, где в вечном раздоре
На камень могучий стремится волна.
За черными тучами скрылась луна;
Вздымаются воды, покрытые пеной,
Как снегом одетые горы. Вселенной
В сознании мощи победной своей
Концом угрожает пучина морей.
И за руку Фрея, схвативши Геймдалу,
Назад ее тянет в высокую залу,
Где яркий огонь, освещая гостей,
Играет, колеблясь в узорах теней;
Там вместе с другими жених дорогой,
И Фрея сестру увлекает с собой.
Но та ее держит и шепчет ей страстно:
«Смотри, как могучее море прекрасно;
Ему незнакомы преграды; оно
Стремлений и сил необъятных полно;
Его не удержат ничьи увещанья,
Ни тихие просьбы, ни гром порицанья,
Ни слезы чужого далекого горя…
И я научилась могуществу моря.
Ты знаешь: в пучинах морских не одна
Царевна в объятьях последнего сна
Покоится ныне на царственном ложе…
И море тебе приготовило тоже,
Тебе, — пред которой склонился Вали,
Когда его я полюбила, — вдали
От замка родного, от всех дорогих,
Холодное ложе в пучинах своих».
И, мощной рукою сестру увлекая,
Туда, где могучая бездна морская
Свирепо на камни бросает валы,
Геймдала низвергла ее со скалы.
 
И дни промелькнули, недели прошли;
Венчалась царевна Геймдала с Вали.
На свадебном пире гостей без конца.
Вдруг вводят в палаты Канута певца;
Скитался вечно из края до края,
На звучной свирели повсюду играя,
Желанным он гостем являлся всегда;
Была его песнь как любовь молода.
И пел он о бранях, о подвигах ратных,
О юных царевнах, о витязях статных,
О пылких страстях разжигающих кровь,
О том, как вождей побеждала любовь.
И молвит певец, поклонившись, как встарь:
«Я новую песню принес, государь.
За замком твоим, у подножья скалы,
Где бурно на берег несутся валы,
Я срезал для звучной свирели тростник,
Шесть дыр просверлил и устами приник,
Чтоб старые песни испробовать снова;
Как вдруг — не видали вы чуда такого —
Сам песнь затянул он; вторил ей утес;
И песню я эту с свирелью принес».
 
Все стихи кругом, затаили дыханье;
И слышится лишь под окном клокотанье
Прибоя, да ветра свирепого рев,
Да тихой свирели звенящий напев.
Поет пред гостями Канута тростник
О том, что волны повелитель — велик,
Что много на дне необъятных морей
Навек схоронил он земных дочерей,
Что много красавиц хранит он лелея,
Что всех несравненно красивее Фрея,
Которую ревность жестокой сестры
Низвергла в пучину с высокой скалы;
С тех пор над волнами свирепствует, буря,
И сходит к уснувшей супруга Бальдура,
Богиня любви, сторожить ее сон.
И слышен из моря соседнего стон:
«Царевна Геймдала Вали полюбила,
Царевна Геймдала меня погубила».
И в трепете странном все гости молчат;
Лишь отзвуки песни замершей звучат;
И, грозно поднявшись, с сверкающим взором
Канут говорит: «Пусть навеки позором
Коварный поступок лежит на тебе;
И, вечно терзаясь в свирепой борьбе,
Пусть сердце твое обливается кровью,
За то, что, прельстившись чужою любовью,
Ты добыла низкой изменой ее.
Неси же отныне проклятье мое».
И только замолкло последнее слово,
Как смерть — беспощадно, как море — сурово,
Раскрылися окна, погасли огни,
И хлынули бурного моря струи
В хоромы. И там загремели на миг
Бряцанье оружья, и топот, и крик…
Потом только волны свирепо ревели
Да слышились где-то напевы свирели…
С тех пор каждый год в эту самую ночь
Канут проклинает преступную дочь,
И будет проклятье греметь, не старея,
Пока не проснется красавица Фрея. 

Поддержать сайт