Василий Михайлович Кубанёв

Он прост и велик

Я помню 
первую встречу 
с ним. 
Я, малыш, 
себе мир открывал 
на ощупь 
И брал 
со словесных кипящих нив 
То, 
что полегче, 
и то, 
что попроще. 
Я покой 
охотно на игры менял, 
Сердцем любя 
непоседливость детства. 
Спокойные ямбы 
стесняли меня. 
И некуда было 
от ямбов мне деться. 
Томики с вывесками 
«Майков» и «Фет» 
Плотно смыкали 
свои корешки. 
Скучно-красивые, 
как коробки 
из-под конфет 
Или 
как мертвые бумажные венки, 
И своим смешеньем 
облаков и ласк, 
Своею «лирою», 
«страданьем» 
и «душою» 
Старательно закрывали 
от мальчишеских глаз 
Что-то 
очень нужное 
и очень большое. 
Я жил, 
как больные живут, — со страхами, 
С этим скопищем 
толстых раззолоченных книг, 
Но тонкая книжка 
стихов про знахарей 
Оказалась совсем 
не похожей на них. 
Размер — 
могуч, 
подвижен, 
не строг. 
И мысль — 
как следы 
на снегу подталом. 
В этих железных 
изломах строк 
Пряталось то, 
чего мне не хватало. 
Я уже не ходил 
пешком под стол, 
Но, к ямбам привыкший 
с начала роста, 
Не знал, 
что можно писать 
о простом 
Так увесисто, 
жарко 
и просто. 
Сразу 
властно вошли, как живые, 
Стихи его в мир 
неширокий мой. 
А его самого 
я увидел впервые 
В газете 
с траурной каймой. 
Я мнил поэтов 
странными и хрупкими, 
Встрепанными, 
бормочущими какие-то слова. 
А у этого 
большие 
жилистые руки 
И круглая 
стриженая голова. 
Лицо, 
налитое гордой силой, 
Похожее на страстный 
воинственный клик. 
И весь он — 
глыбистый, близкий и милый — 
По-земному прост 
и велик. 
С глазами, 
емкими, как полные чаши, 
Он был 
на каменщика похож. 
Нелеп был выстрел его, 
прозвучавший 
Как древняя первоапрельская ложь. 
Я горечь слез проглотил тогда 
И себе приказал: 
«Зови и мсти! 
Плавь свое сердце 
в огне труда 
И лей эту лаву 
в звенящий стих. 
Делая новое и новое любя, 
Мсти пошлости, 
забравшейся в сердца угол. 
Она отняла у страны 
и у тебя 
Такого 
неповторимого друга!»

Поддержать сайт