Вера Александровна Меркурьева

Об Антихристе

 Стих не духовный

Без поры, не ко времени,
вдоль и поперек неключимых дорог,
не знаючи путаюсь, пытаючи
своего роду-племени.
Много хожено – брошено, отдано, выдано,
моего роду-племени не слыхано, не видано.
Или до веку его не найти,
без огня по свету мыкаясь,
без воды да без пути?

Я стучалась к славному, богатому:
уж не ты ли мой брат крестовый иль родной?
мы ребятами
не с тобой ли прятывались по-за хатами?
рядились цветами на Троицу,
снежками околицу на святках забрасывали,
делились яблоками Спасовыми?
Говорит богатый: войди, сестрица,
будем вместе пить-есть, веселиться.
Сладко ест богатый, мягко спит –
не лежит к нему душа моя, не лежит.

Я наведывалась к бедному-нищему:
не с тобой ли, муж, мы одну и ту ж
искали сон-траву небоязненно,
ворожили, блазнимы,
у болот, за кладбищами?
не с тобой ли мы перелет птичий
встречали кличем в тумане,
на змеиной поляне?
венец принимали от синекосмой тучи,
у плакучей ивы по-над омутом?
да не наши ли кольца тонут там,
в заводи, где было нам плавати?
Говорит убогий: войди, подруга,
будем вместе жить-тужить,
беречься призору, порчи, сглазу да недуга.
Шатается бедный, с лица меняется, дрожит –
не лежит к нему душа моя, не лежит.

Побывала я у книжника-толковника
под самый конец: уж не ты ль мне батюшка-отец?
не твое ли я рождение?
не твоей ли волею во крещении
язвенно верой названа –
церковника обличение да искушение?
Милостив ответ и скор:
ты иди, претерпев до конца,
заблудшая овца, во двор Пастыря-Отца,
на пажити злачные, реки млечные,
там пребыть во веки вечные. –
Поглядела я – ан и впрямь они там
все-то праведные, все смиренные,
где уж мне со святые, со блаженные!
И свет не свет во света темени
нет моего здесь роду-племени.

Что над зорькою, по-над вечернею,
пробираясь по тернию, в пуще,
повстречала я, горькая —
кому моего горше, пуще,
повстречала удавленника,
адова ставленника.
Идет, чащей пробирается, озирается,
за кустами хоронится,
голова, с веревкою на шее, к земле клонится.
Говорит – хрипит, как дерево скрипит
сухое, внутри пустое:
«Ты – Его родил, возлюбил,
меня – выплюнул.
Он из лона Твоего исходил,
я из ямы на Него выглянул,
и Брата Пречистого, в любви истовой,
целованием ко кресту пригвоздил –
потому что Отца-то
я больше, чем Брата, любил».
И узнала я, глянув заново,
себе ровного, брата кровного –
встрепенулась,
к нему сердцем повернулась,
руками обвила, слезами облила,
перекрестила и проводила:
отчаянная, бродить по-над зорькою в пуще леса,
ждать без покаяния Христос-Воскреса,
твоего оправдания череда –
в день праведного Страшного Суда.

Черною полночью, земными впадинами,
буераками да овражками,
поступь каменная роет ямины,
тяжкими слова падают градинами:
«Так любил Его, что стерпеть не мог,
что брата моего больше любит Бог,
и убил брата чистого – в любви неистовой –
потому что я-то
Отца больше, чем брата, любил».
И метнулась я, и вскинулась –
это с мужем я было разминулась,
на грудь припала, накрест поцеловала,
и печать проклятого чела – меня сквозь прожгла.
На прощаньи, на расставаньи
умаливала, уговаривала:
жди, душа страшная, отчаянная,
нераскаянная, душа Каинова –
пока могила вернет, кого схоронила,
жди спасения – светопреставления,
последнего дня,
с ним – меня.

На заре на утренней то не облак, тая,
белизной слюдяной отметится,
не звезда засветится –
по полю чистому, росянистому,
во своем любезном отечестве
идет Сын Человеческий,
ко заутреням поспешая, к ранним звонам,
стопой благосклонной
травки малыя не приминая.
А что ни слово из уст канет –
то цветик завянет.
«Кто любит брата своего больше Меня –
тот недостоин Меня.
Заповедь новую вам даю:
кто душу погубит свою –
обретет ее, согрешив ли – Меня помянет –
ныне же станет
со Мной в раю».

Легче душе из тела изойти,
чем из сердца гордого молитвенному слову:
ты ли – тот, кто должен прийти,
или ждать нам другого?
И в ответ – кто кому? то ли он – мне, то ли я – ему,
Только свет во свет и тьма во тьму:

«Еще ли не в житнице пшеница,
не в огне плевел?
Я жну, где не сеял,
собираю, где не рассыпал,
зерно чужое сторицей.
Мертвые пусть хоронят мертвых,
вами же примется
царство внутри вас и вне,
неимущему дастся, у имущего отнимется,
ибо милости хочу, а не жертвы,
и блажен, кто соблазнится о Мне».

Ужаснулась я, изумилась – да поклонилась
обретенному отцу – и всему концу
непереносного бремени,
своему роду-племени.
Допыталась его, чаянного,
оказалася – посреди своего двора,
супротив креста,
что Иудина сестра, жена Каинова,
да неужто же, не дай Господи, спаси Господи,
дочь Антихриста?

Ах, и раскину же я,
о т моря до моря, с поля на поле,
тело свое крепкое, живучее – хлебной нивою.
Ах, и лягут же мои косы распущены,
леса дремучие – дубом, ивою.
Ах, и хлынет же кровь моя
волна ми полными, река ми нескорыми,
ключами-студенцами, озерами.
И уберусь же я красного золота грудами,
непочатыми богатыми рудами.
И покрасуюсь же я всеми утехами-забавами,
птицами, цветами, травами.
Мне ли плакати, разубранной – на поди,
миру всему на удивление,
Господину моему на утешение!

А, да и кину же я всё, что мне любо-дорого,
под ноги встречному недругу-ворогу:
реки повысушу, хлеба повызноблю,
леса повырублю, поля-горы повыброшу –
нате, берите, что хотите, кому что ладится,
а мне бедной ничего не надобно.
Донага раздета, ограблена дочиста,
поругана, осмеяна, со свету сжита,
по ветру развеяна – пойду я убогая
нехоженым путем-дорогою
по миру побираться Христовым именем,
спасаться крестным знаменьем.
Тюрьмы, остроги — мои палаты,
цепи, вериги – мои наряды,
брань, покоры – мои царские пиры,
чужие дворы, заборы – могилы
моей красы да силы.

Эка что! зато спасу, целым унесу
сердце свое, душное, порченое,
непоклончивое, незабывчивое,
от Антихристова роду-племени –
ко Христову святому имени.
И по смертном по часе,
измаявшись в бесовом согласии,
обрадуюсь о моем Спасе я.

Поддержать сайт