Владимир Иванович Нарбут

Горшечник

В кляксах дегтя шаровары у горшени
и на выпуск полосатая рубаха;
пояс - узкий ремешок.
                   А в пышном сене -
за соломенной папахою папаха.
Златом льющейся, сверленою соломой
гнезда завиты: шершавый и с поливой,
тот - для каши, тот - с утробой, щам знакомой,
тот - в ледник - для влаги, белой и ленивой.
Хрупко-звонкие, как яйца, долговязы,
дутые, спесивые горшки-обжоры -
нежатся на зное, сеющем алмазы
на захлестнутые клевером просторы.
А за клевером пшеницы наливное
желтое-прежелтое сухое поле
рясным шорохом кузнезникам на зное
пособляет гомонить о ясной доле...
Вперевалку, еле двигая рогами,
мордою тупою и зобатой выей -
мерно тащатся волы над колеями,
и глаза их - луны синие, живые.
Деревянное ярмо квадратной рамой,
ерзая, затылок мшистый натирает...
Господи!
      Как и пред Пасхой, тот же самый
колокольчик в небе песню повторяет!...
Вьется - плачет жаворонок-невидимка
(ты ль то, ангелок серебряно-крылатый?);
он - и над полями, он - и над заимкой,
он - и над колодцем, у присевшей хаты.
Скрипнул воз.
     - "Горшки, горшки",- скороговоркой,
женщине веснущатой, в короткой юбке,
молвит человек, оглядываясь зорко,
и плюет сквозь зубы, покопавши в трубке.
А волы жуют широкими губами
(тянут деловито мокрую резину),
проверяя ребра вялыми хвостами
у горожи редкой - перед жердью длинной.

Поддержать сайт