Александр Антонович Курсинский

Молчанье. Тьма

С клеймом тоски на сморщенном челе 
Потупя взор озлобленный и дикий, 
Чуть ночь сойдет, иду я по земле. 

Со стен церквей таинственные лики 
Глядят мне вслед с укором чистоты, 
И я кричу, и гневом дышат крики. 

Мне звезды льют мерцанье с высоты... 
Свидетели непризнанных страданий, 
Они молчат средь мрачной пустоты; 

Неведом им огонь воспоминаний; 
За шагом шаг свершая долгий путь, 
Они ни слез не знают, ни желаний. 

Тоска сильней мне жмет больную грудь, 
Я не смотрю в бесстрастную пучину, 
И вдаль бегу, бегу куда-нибудь. 

     Я выхожу за город на равнину, 
По ней плывет безмолвная река. 
У берегов волнуют гады тину. 

О, помню я шуршанье тростника!.. 
Но прочь скорей! Исправить ли былое? 
Угрюмый лес глядит издалека, 

А там за ним -- ах, здесь мне все родное, 
Все знаю я! -- раскинулось село 
И спит теперь под крыльями покоя. 

Как там теперь уютно и тепло... 
Укрой меня от холода ночного, 
Возьми меня под мягкое крыло! 

И вздрогнул я. Чье слышал здесь я слово? 
Кому в ответ завторили леса? 
Я здесь один, со мною нет другого! 

     Темней в полночь немые небеса, 
Лишь далеко на грани небосвода, 
Как вешний лед, белеет полоса. 

В груди слышней томленье и невзгода; 
Покинут лес. Вот замок предо мной 
Стал на холмах, старинного он рода. 

Внизу овраг; недвижной пеленой 
Над ним туман ложится пред рассветом, 
Его не скрыл холодный мрак ночной. 

Ведь я в ту ночь стоял на месте этом, 
Вперяя взор в изменчивый туман; 
В груди с молитвой, а в руке с кастетом. 

О, прочь скорей от этих страшных ран; 
Горит лицо под жгучею крапивой, 
Трещит внизу чапыжник и бурьян. 

Зачем спешить? походкой горделивой 
Войти в их дом я смею, как тогда. 
Но я устал... склонюсь под этой ивой! 

     По небу вниз скатилася звезда... 
Как высь страшна и краток миг победный! 
Утихнет все, чредой идут года! 

Где ты теперь, мой друг, мой месяц бледный? 
Зачем светил ты мне в иную ночь? 
Зачем в друзей я верил, странник бедный! 

Как все друзья, ты в бурю скрылся прочь, 
И я один пошел встречать расплату, 
И удалось мне бурю превозмочь. 

Редеет мгла, клонится ночь к закату, 
До света дня проснется селянин 
И выйдет в луг, покинув сон и хату. 

     Я вновь иду, безмолвен и один. 
О, вот она, заветная ограда! 
Калитка -- там, за группою осин. 

Мне, как всегда, ключей теперь не надо, 
Высок забор, увы, не для меня... 
Но как всегда ль ты ждешь меня, награда? 

Бежит родник, по камешкам звеня, 
Над ним повис разбитый ствол березы, 
Покрыл грибок расщелины у пня. 

О, да! ведь здесь ужасны были грозы! 
Как гром гремел, как дик был бури вой... 
Зачем, зачем здесь расцветали розы! 

     Мне сосны вряд кивают головой, 
Шуршит внизу, цепляется терновник, 
Иду вперед аллеей круговой. 

Ах, и ее покрыть успел шиповник... 
Какая глушь! знать, с давних пор в саду 
Ты все забыл... иль умер ты, садовник?! 

Какая тишь! Не новую ль беду 
Сулит покой холодного молчанья? 
Но все равно, назад я не пойду. 

В груди опять истома ожиданья, 
И стынет кровь, и вновь горит сильней, 
И горячо дрожит в устах дыханье. 

Что если вновь вдруг встретимся мы с ней? 
Чье платье там мелькнуло за кустами? 
Иль то обман причудливых теней? 

Лишь раз еще горячими устами 
Приникнуть мне к замолкнувшим устам, 
И примирен я снова с небесами. 

И в небесах на суд не передам 
Тяжелый гнет, безмолвный, многолетний, 
Я все прощу мучительным годам; 

Я все прощу под кровом ночи летней, 
Согбенный стан, уныло мрачный взор, 
Но Ты, Судьба, взгляни хоть раз приветней! 

О, измени жестокий приговор, 
Отдай мне жизнь -- ее люблю я страстно! 
Ведь все живут: злодей, убийца, вор. 

Ведь все живут, кто злобу ежечасно 
Таит в груди, а я умел любить, 
Я все любил и гибну так ужасно. 

Но небеса не могут говорить! 
Безумный мир, пойми, что там пустыня, 
Что, в небесах не могут боги жить. 

Пойми, пуста далекая святыня, 
В твоей груди всесильный Бог живет, 
И власть его, и свет, и благостыня. 

     Я в дом вхожу. Молчит холодный свод, 
Молчат во сне холодные колонны... 
В устах -- вопрос, в уме -- недвижный лед, 

В груди -- весь ад. О, если б эти стоны 
Прорвали грудь! Но нет, я должен жить... 
Природа-мать, сильны твои законы! 

Молчанье. Тьма. Неведомая нить 
Сковала дух, и волю, и стремленье, 
По капле смерть я долго должен пить. 

Молчанье. Тьма. Уж больше нет сомненья. 
Свершилось все, вопросов больше нет, 
И я стою во сне оцепененья. 
Мерцает день... 
Уже горит рассвет.

Поддержать сайт