Александр Сергеевич Пушкин


Андрей Шенье


    Посвящено Н. Н. Раевскому

              Ainsi, triste et сарtif, mа lyre toutefois
              S'eveillait...*

              Меж тем, как изумленный мир
              На урну Байрона взирает,
              И хору европейских лир
              Близ Данте тень его внимает,

              Зовет меня другая тень,
              Давно без песен, без рыданий
              С кровавой плахи в дни страданий
              Сошедшая в могильну сень.

              Певцу любви, дубрав и мира
              Несу надгробные цветы.
              Звучит незнаемая лира.
              Пою. Мне внемлет он и ты.


Подъялась вновь усталая секира
              И жертву новую зовет.
Певец готов; задумчивая лира
              В последний раз ему поет.

Заутра казнь, привычный пир народу;
              Но лира юного певца
О чем поет? Поет она свободу:
              Не изменилась до конца!

«Приветствую тебя, мое светило!
              Я славил твой небесный лик,
              Когда он искрою возник,
              Когда ты в буре восходило.
              Я славил твой священный гром,
Когда он разметал позорную твердыню
              И власти древнюю гордыню
              Развеял пеплом и стыдом;
Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,
              Я слышал братский их обет,
              Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ.
              Я зрел, как их могущи волны
              Всё ниспровергли, увлекли,
И пламенный трибун предрек, восторга полный,
              Перерождение земли.
              Уже сиял твой мудрый гений,
              Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени,
              От пелены предрассуждений
              Разоблачался ветхий трон;
              Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
              И мы воскликнули: Блаженство!
              О горе! о безумный сон!
              Где вольность и закон? Над нами
              Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
              Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, — не виновна ты,
              В порывах буйной слепоты,
              В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
              Завешен пеленой кровавой:
Но ты придешь опять со мщением и славой, —
              И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
              Все ищет вновь упиться им;
              Как будто Вакхом разъяренный,
              Он бродит, жаждою томим;
Так — он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
              Так буря мрачная минет!
Но я не узрю вас, дни славы, дни блаженства:
Я плахе обречен. Последние часы
Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою
Палач мою главу подымет за власы
              Над равнодушною толпою.
Простите, о друзья! Мой бесприютный прах
Не будет почивать в саду, где провождали
Мы дни беспечные в науках и в пирах
И место наших урн заране назначали.
              Но, други, если обо мне
              Священно вам воспоминанье,
Исполните мое последнее желанье:
Оплачьте, милые, мой жребий в тишине;
Страшитесь возбудить слезами подозренье;
В наш век, вы знаете, и слезы преступленье:
О брате сожалеть не смеет ныне брат.
Еще ж одна мольба: вы слушали стократ
Стихи, летучих дум небрежные созданья,
Разнообразные, заветные преданья
Всей младости моей. Надежды, и мечты,
И слезы, и любовь, друзья, сии листы
Всю жизнь мою хранят. У Авеля, у Фанни,
Молю, найдите их; невинной музы дани
Сберите. Строгий свет, надменная молва
Не будут ведать их. Увы, моя глава
Безвременно падет: мой недозрелый гений
Для славы не свершил возвышенных творений;
Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь... и, может быть, утешен буду я
Любовью; может быть, и Узница моя,
Уныла и бледна, стихам любви внимая...»

Но, песни нежные мгновенно прерывая,
Младой певец поник задумчивой главой.
Пора весны его с любовию, тоской
Промчалась перед ним. Красавиц томны очи,
И песни, и пиры, и пламенные ночи,
Все вместе ожило; и сердце понеслось
Далече... и стихов журчанье излилось:

«Куда, куда завлек меня враждебный гений?
Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень,
Свободу, и друзей, и сладостную лень?
Судьба лелеяла мою златую младость;
Беспечною рукой меня венчала радость,
И муза чистая делила мой досуг.
На шумных вечерах друзей любимый друг,
Я сладко оглашал и смехом и стихами
Сень, охраненную домашними богами.
Когда ж, вакхической тревогой утомясь
И новым пламенем незапно воспалясь,
Я утром наконец являлся к милой деве
И находил ее в смятении и гневе;
Когда, с угрозами, и слезы на глазах,
Мой проклиная век, утраченный в пирах,
Она меня гнала, бранила и прощала:
Как сладко жизнь моя лилась и утекала!
Зачем от жизни сей, ленивой и простой,
Я кинулся туда, где ужас роковой,
Где страсти дикие, где буйные невежды,
И злоба, и корысть! Куда, мои надежды,
Вы завлекли меня! Что делать было мне,
Мне, верному любви, стихам и тишине,
На низком поприще с презренными бойцами!
Мне ль было управлять строптивыми конями
И круто напрягать бессильные бразды?
И что ж оставлю я? Забытые следы
Безумной ревности и дерзости ничтожной.
Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный,
              Ты, слово, звук пустой...
                                                     О, нет!
              Умолкни, ропот малодушный!
              Гордись и радуйся, поэт:
              Ты не поник главой послушной
              Перед позором наших лет;
              Ты презрел мощного злодея;
              Твой светоч, грозно пламенея,
              Жестоким блеском озарил
              Совет правителей бесславных;
              Твой бич настигнул их, казнил
              Сих палачей самодержавных;
              Твой стих свистал по их главам;
        Ты звал на них, ты славил Немезиду;
              Ты пел Маратовым жрецам
              Кинжал и деву-эвмениду!
Когда святой старик от плахи отрывал
Венчанную главу рукой оцепенелой,
        Ты смело им обоим руку дал,
              И перед вами трепетал
              Ареопаг остервенелый.
Гордись, гордись, певец; а ты, свирепый зверь,
              Моей главой играй теперь:
Она в твоих когтях. Но слушай, знай, безбожный:
Мой крик, мой ярый смех преследует тебя!
              Пей нашу кровь, живи, губя:
              Ты все пигмей, пигмей ничтожный.
        И час придет... и он уж недалек:
              Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец. Отечества рыданье
              Разбудит утомленный рок.
Теперь иду... пора... но ты ступай за мною;
Я жду тебя».
                       Так пел восторженный поэт.
И все покоилось. Лампады тихий свет
              Бледнел пред утренней зарею,
И утро веяло в темницу. И поэт
              К решетке поднял важны взоры...
Вдруг шум. Пришли, зовут. Они! Надежды нет!
              Звучат ключи, замки, запоры.
Зовут... Постой, постой; день только, день один:
              И казней нет, и всем свобода,
              И жив великий гражданин
              Среди великого народа.
Не слышат. Шествие безмолвно. Ждет палач.
Но дружба смертный путь поэта очарует.
Вот плаха. Он взошел. Он славу именует...
                       Плачь, муза, плачь!

* Так, когда я был печальным и пленным, 
моя лира всё же пробуждалась....





Поддержать сайт


Русская поэзия - http://russian-poetry.ru/. Адрес для связи russian-poetry.ru@yandex.ru