Владимир Германович Тан-Богораз

* * *

Как жизнь мелка, в каких цепях унылых
Проходят дни! Наш плен так рабски груб...
Куда бежать от этих фраз постылых,
От суеты безжизненной, как труп?

Я вышел вон из городской неволи,
Закованной в железо и гранит.
Передо мной угрюмо дремлет поле
И тишину глубокую хранит.

Безмолвием, как саваном, повита,
Равнина спит. Ее узнал я вдруг.
Здесь смерть царит, здесь наша кровь пролита,
Здесь лег костьми последний братский круг.

Еще трава истоптана повсюду.
Вот наш окоп, вот низкий вал земли,
Здесь сотни тел, наваленные в груду,
     В могилу общую легли.

Вдали дрожит неуловимым эхом
Предсмертный стон расстрелянных бойцов,
И клик врагов, ликующий успехом,
Еще звенит на поле мертвецов.

Я удержал напрасные проклятья,
Но злой вопрос сорвался сам собой:
"Зачем же вам, поверженные братья,
Преемников не послано судьбой?

Так жить темно. В неволе беспросветной
Надежды нет, как жадно ни ищи",
Но с поля вдруг раздался крик ответный:
     "Не клевещи!"

Я вновь сказал с укором злой печали:
"Не верю я. Нам жизнь тесна, как склеп".
Но мертвецы мне хором отвечали:
     "Молчи, ты слеп!"

И я сказал: "Но где ж бойцы на смену?
Пускай идут. Я их не вижу тут!"
Но громкий крик всю огласил арену:
     "Они растут!"

И я сказал: "С воинственным заветом
Какая рать придет опять сюда?"
И поле вновь мне грянуло ответом:
     "То рать труда!"

И я сказал: "Опять ли безоружно
Она падет, врагом побеждена?"
Но мертвецы ответили мне дружно:
     "Она сильна!"

И я сказал: "В борьбе жестокой, новой
Кому судьба победу даст теперь?"
И с поля вновь раздался клич громовый:
     "Молчи и верь!"

И я сказал: "Когда же ждать начала,
Когда заря рассеет этот мрак?"
Я долго ждал, но поле замолчало.
Лишь в небесах зарница промерцала,
Как доброй вести тайный знак.

Поддержать сайт