Борис Леонидович Пастернак

9-е января

   Первоначальный вариант

Какая дальность расстоянья! 
В одной из городских квартир 
В столовой — речь о Ляояне, 
А в детской — тушь и транспортир. 

Январь, и это год Цусимы, 
И, верно, я латынь зубрю, 
И время в хлопьях мчится мимо 
По старому календарю. 

Густеют хлопья, тают слухи. 
Густеют слухи, тает снег. 
Выходят книжки в новом духе, 
А в старом возбуждают смех. 

И вот, уроков не доделав, 
Я сплю, и где-то в тот же час 
Толпой стоят в дверях отделов, 
И время старит, мимо мчась. 

И так велик наплыв рабочих, 
Что в зал впускают в два ряда. 
Их предостерегают с бочек. — 
Нет, им не причинят вреда. 

Толпящиеся ждут Гапона. 
Весь день он нынче сам не свой: 
Их челобитная законна, — 
Он им клянется головой. 

Неужто ж он их тащит в омут? 
В ту ночь, как голос их забот, 
Он слышен из соседних комнат 
До отдаленнейших слобод. 

Крепчает ветер, крепнет стужа, 
Пар так и валит изо рта. 
Дух вырывается наружу 
В столетье, в ночь, за ворота. 

	..................

Когда рассвет столичный хаос 
Окинул взглядом торжества, 
Уже, мотая что-то на ус, 
Похаживали пристава. 

Невыспавшееся событье, 
Как провод, в воздухе вися, 
Обледенелой красной нитью 
Опутывало всех и вся. 

Оно рвалось от ружей в козлах, 
От войск и воинских затей 
В объятья любящих и взрослых 
И пестовало их детей. 

Еще пороли дичь проспекты, 
И только-только рассвело, 
Как уж оно в живую секту 
Толпу с окраиной слило. 

Еще голов не обнажили, 
Когда предместье лесом труб 
Сошлось, звеня, как сухожилье, 
За головами этих групп. 

Был день для них благоприятен, 
И снег кругом горел и мерз 
Артериями сонных пятен 
И солнечным сплетеньем верст. 

Когда же тронулись с заставы, 
Достигши тысяч десяти, 
Скрещенья улиц, как суставы, 
Зашевелились по пути. 

Их пенье оставляло пену 
В ложбине каждого двора, 
Сдвигало вывески и стены, 
Перемещало номера. 

И гимн гремел всего хвалебней, 
И пели даже старики, 
Когда передовому гребню 
Открылась ширь другой реки. 

Когда: «Да что там?» — рявкнул голос, 
И что-то отрубил другой, 
И звук упал в пустую полость, 
И выси выгнулись дугой. 

Когда в тиши речной таможни, 
В морозной тишине земли — 
Сухой, опешившей, порожней — 
Лишь слышалось, как сзади шли. 

Ро-та! — взвилось мечом Дамокла, 
И стекла уши обрели: 
Рвануло, отдало и смолкло, 
И миг спустя упало: пли! 

И вновь на набережной стекла, 
Глотая воздух, напряглись. 
Рвануло, отдало и смолкло, 
И вновь насторожилась близь. 

Толпу порол ружейный ужас, 
Как свежевыбеленный холст. 
И выводок кровавых лужиц 
У ног, не обнаружась, полз. 

Рвало, и множилось, и молкло, 
И камни — их и впрямь рвало 
Горячими комками свеклы — 
Хлестали холодом стекло. 

И в третий раз притихли выси, 
И в этот раз над спячкой барж 
Взвилось мечом Дамокла: рысью! 
И лишь спустя мгновенье: марш! 

Поддержать сайт