Владимир Алексеевич Гиляровский


Стенька Разин


    I 

Гудит Москва. Народ толпами 
К заставе хлынул, как волна, 
Вооруженными стрельцами 
Вся улица запружена. 
А за заставой зеленеют 
Цветами яркими луга, 
Колеблясь, волны ржи желтеют, 
Реки чернеют берега... 
Дорога серой полосою 
Играет змейкой между нив, 
Окружена живой толпою 
Высоких придорожных ив. 
А по дороге пыль клубится 
И что-то движется вдали: 
Казак припал к коню и мчится, 
Конь чуть касается земли. 
-- Везем, встречайте честью гостя. 
Готовьте два столба ему, 
Земли немного на погосте, 
Да попросторнее тюрьму. 
Везем! 
И вот уж у заставы 
Красивых всадников отряд, 
Они в пыли, их пики ржавы, 
Пищали за спиной висят. Везут телегу. 
Палачами Окружена телега та, 
На ней прикованы цепями 
Сидят два молодца. Уста 
У них сомкнуты, грустны лица, 
В глазах то злоба, то туман... 
Не так к тебе, Москва-столица, 
Мечтал приехать атаман 
Низовой вольницы! Со славой, 
С победой думал он войти, 
Не к плахе грозной и кровавой 
Мечтал он голову нести! 
Не зная неудач и страха, 
Не охладивши сердца жар, 
Мечтал он сам вести на плаху 
Дьяков московских и бояр. 
Мечтал, а сделалось другое, 
Как вора, Разина везут, 
И перед ним встает былое, 
Картины прошлого бегут: 
Вот берега родного Дона... 
Отец замученный... Жена... 
Вот Русь, народ... Мольбы и стона 
Полна несчастная страна... 
Монах угрюмый и высокий, 
Блестит его орлиный взор... 
Вот Волги-матушки широкой 
И моря Каспия простор... 
Его ватага удалая -- 
Поволжья бурная гроза... 
И персиянка молодая, 
Она пред ним... Ее глаза 
Полны слезой, полны любовью, 
Полны восторженной мечты... 
Вот руки, облитые кровью,-- 
И нет на свете красоты! 
А там все виселицы, битвы, 
Пожаров беспощадных чад, 
Убийства в поле, у молитвы, 
В бою... Вон висельников ряд 
На Волге, на степных курганах, 
В покрытых пеплом городах, 
В расшитых золотом кафтанах, 
В цветных боярских сапогах... 
Под Астраханью бой жестокий... 
Враг убежал, разбитый в прах... 
А вот он ночью, одинокий, 
В тюрьме, закованный в цепях... 
И надо всем Степан смеется, 
И казнь, и пытки -- ничего. 
Одним лишь больно сердце бьется: 
Свои же выдали его. 


    II 

Утро ясно встает над Москвою, 
Солнце ярко кресты золотит, 
А народ еще с ночи толпою 
К Красной площади, к казни спешит. 
Чу, везут! Взволновалась столица, 
Вся толпа колыхнула волной, 
Зачернелась над ней колесница 
С перекладиной, с цепью стальной... 
Атаман и разбойник мятежный 
Гордо встал у столба впереди. 
Он в рубахе одет белоснежной, 
Крест горит на широкой груди. 
Рядом с ним и устал, и взволнован, 
Не высок, но плечист и сутул, 
На цепи на железной прикован, 
Фрол идет, удалой эсаул; 
Брат любимый, рука атамана, 
Всей душой он был предан ему 
И, узнав, что забрали Степана, 
Сам охотно явился в тюрьму. 
А на черном, высоком помосте 
Дьяк, с дрожащей бумагой в руках, 
Ожидает желанного гостя, 
На лице его злоба и страх, 
И дождался. На помост высокий 
Разин с Фролкой спокойно идет, 
Мирно колокол где-то далекий 
Православных молиться зовет; 
Тихо дальние тянутся звуки, 
А народ недвижимый стоит: 
Кровожадный, ждет Разина муки -- 
Час молитвы для казни забыт... 
Подошли. Расковали Степана, 
Он кого-то глазами искал... 
Перед взором бойца-атамана, 
Словно лист, весь народ задрожал. 
Дьяк указ "про несказанны вины" 
Прочитал, взял бумагу в карман, 
И к Степану с секирою длинной 
Кат пришел... Не дрогнул атаман; 
А палач и жесток и ужасен, 
Ноздри вырваны, нет и ушей, 
Глаз один весь кровавый был красен,-- 
По сложенью медведя сильней. 
Взял он за руку грозного ката 
И, промолвив, поник головой: -- 
Перед смертью прими ты за брата, 
Поменяйся крестом ты со мной. 
На глазу палача одиноком 
Бриллиантик слезы заблистал,-- 
Человек тот о прошлом далеком, 
Может быть, в этот миг вспоминал... 
Жил и он ведь, как добрые люди, 
Не была его домом тюрьма, 
А потом уж коснулося груди, 
Раскалённое жало клейма, 
А потом ему уши рубили, 
Рвали ноздри, ременным кнутом 
Чуть до смерти его не забили 
И заставили быть палачом. 
Омочив свои щеки слезами, 
Подал крест атаман ему свой -- 
И враги поменялись крестами... 
-- Братья! шепот стоял над толпой... 
Обнялися ужасные братья, 
Да, такой не бывало родни, 
А какие то были объятья -- 
Задушили б медведя они! 
На восток горячо помолился 
Атаман, полный воли и сил, 
И народу кругом поклонился: 
-- Православные, в чем согрубил, 
Все простите, виновен не мало, 
Кат за дело Степана казнит, 
Виноват я... В ответ прозвучало: 
-- Мы прощаем и бог тя простит!.. 
Поклонился и к крашеной плахе 
Подошел своей смелой стопой, 
Расстегнул белый ворот рубахи, Лег... 
Накрыли Степана доской. 
-- Что ж, руби! Злобно дьяк обратился, 
Али дело забыл свое кат? 
-- Не могу бить родных -- не рядился, 
Мне Степан по кресту теперь брат, 
Не могу! И секира упала, 
По помосту гремя и стуча. 
Тут народ подивился немало... 
Дьяк другого позвал палача. 
Новый кат топором размахнулся, 
И рука откатилася прочь. 
Дрогнул помост, народ ужаснулся... 
Хоть бы стон! Лишь глаза, словно ночь, 
Черным блеском кого-то искали 
Близ помоста и сзади вдали... 
Яркой радостью вдруг засверкали, 
Знать, желанные очи нашли! 
Но не вынес той казни Степана, 
Этих мук, эсаул его Фрол, 
Как упала рука атамана, 
Закричал он, испуган и зол... 
Вдруг глаза непрогляднее мрака 
Посмотрели на Фролку. Он стих. 
Крикнул Стенька: 
-- Молчи ты, собака! 
И нога отлетела в тот миг. 
Все секира быстрее блистает, 
Нет ноги и другой нет руки, 
Голова по помосту мелькает, 
Тело Разина рубят в куски. 
Изрубили за ним эсаула, 
На кол головы их отнесли, 
А в толпе среди шума и гула 
Слышно -- женщина плачет вдали. 
Вот ее-то своими глазами 
Атаман меж народа искал, 
Поцелуй огневыми очами 
Перед смертью он ей посылал. 
Оттого умирал он счастливый, 
Что напомнил ему ее взор, 
Дон далекий, родимые нивы, 
Волги-матушки вольный простор, 
Все походы его боевые, 
Где он сам никого не щадил, 
Оставлял города огневые, 
Воевод ненавистных казнил... 





Поддержать сайт


Русская поэзия - http://russian-poetry.ru/. Адрес для связи russian-poetry.ru@yandex.ru