Василий Львович Пушкин

Вечер

Нет боле сил терпеть! Куда ни сунься: споры, 
И сплетни, и обман, и глупость, и раздоры! 
Вчера, не знаю как, попал в один я дом; 
Я проклял жизнь мою. Какой вралей содом! 
Хозяин об одной лишь музыке толкует; 
Хозяйка хвалится, что славно дочь танцует; 
А дочка, поясок под шею подвязав, 
Кричит, что прискакал в коляске модной -- граф. 
Граф входит. Все его с восторгом принимают. 
Как мил он, как богат, как знатен, повторяют. 
Хозяйка на ушко мне шепчет в тот же час: 
"Он в Грушеньку влюблен: он всякий день у нас". 
Но граф, о Грушеньке никак не помышляя, 
Ветране говорит, ей руку пожимая: 
"Какая скука здесь! Какой несносный дом! 
Я с этими людьми, божусь, для вас знаком; 
Я с вами быть хочу, я видеть вас желаю. 
Для вас я всё терплю и глупостям прощаю". 
Ветрана счастлива, что граф покорен ей. 
Вдруг растворяют дверь и входит Стукодей. 
Несносный говорун. О всем уже он знает: 
Тот женится, другой супругу оставляет; 
Тот проигрался весь, тот по уши в долгах. 
Потом судить он стал, к несчастью, о стихах. 
По мнению его, Надутов всех пленяет, 
А Дмитрев... Карамзин безделки сочиняет; 
Державин, например, изрядно бы писал, 
Но также, кроме од, не сюит он похвал. 
Пропали трагики, исчезла россов слава! 
И начал, наконец, твердить нам роль Синава; 
Коверкался, кричал -- все восхищались им; 
Один лишь старичок, смеясь со мной над ним: 
"Невежду, -- мне сказал, -- я вечно извиняю; 
Молчу и слушаю, а в спор с ним не вступаю; 
Напротив, кажется забавен часто он: 
Соврет и думает, что вздор его -- закон. 
Что наш питает ум, что сердце восхищает. 
Безделкою пустой невежда называет. 
Нет нужды! Верьте мне: нелепая хула 
Писателю венец, поэту похвала". 
Я отдохнул. Увы, недолго быть в покое! 
Хозяйка подошла. "Теперь нас только трое; 
Не можете ли вы четвертым с нами быть 
И сесть играть в бостон. Без карт не можно жить. 
Кто ими в обществе себя не занимает, 
Воспитан дурно тот и скучен всем бывает". 
Итак, мы за бостон. А там оркестр шумит; 
Гут граф жеманятся, и Стукодей кричит; 
Змеяда всех бранит, ругает за игрою. 
Играю и дрожу, и жду беды с собою. 
Хозяйка милая не помнит ничего. 
"Где Грушенька? Где граф? Не вижу я его!" 
Бостон наш кончился, а в зале уж танцуют. 
Как Грушенька, как граф прекрасно вальсируют! 
Хозяйка с радости всех обнимает нас. 
Змеяда ей твердит: "Ну, матка, в добрый час! 
Граф, право, молодец: к концу скорее дело! 
На бога положись и по рукам бей смело; 
Он знатен и хорош, и с лучшими знаком; 
Твой муженек с тобой согласен будет в том". 
Ветрана слышит то, смеется и вертится. 
К беде моей, тогда идет ко мне, садится 
Белиза толстая, рассказчица, швея. 
"Ей-богу, -- говорит, -- вот чудная семья! 
Хозяин с флейтою всё время провождает, 
Жена преглупая и всем надоедает, 
А в Грушеньке, поверь, пути не будет ввек. 
Но дело не о том: ты умный человек; 
У Скопидомова ты всякий день бываешь; 
Проказы все его и всё о нем ты знаешь: 
Не правда ль, что в жене находит он врага 
И что она ему поставила рога? 
Нахалов часто с ней в театре и воксале; 
Вчера он танцевал два польских с ней на бале, 
А после он ее в карету посадил; 
Несчастный Скопидом беду себе купил; 
Бог наградил его прекрасною женою! 
Да, полно, сам дурак всем шалостям виною. 
Не он один таков: в Москве им счета нет! 
Буянов и не глуп, но вздумал в сорок лет 
Жениться и франтить, и тем себя прославить, 
Чтоб женушку свою тотчас другим оставить; 
И подлинно, успел в том модный господин: 
С французом барыня уехала в Берлин". 
Я слушал и молчал. Текли слова рекою; 
Я мог ей отвечать лишь только головою. 
Хотел уйти, ушел. Что ж вышло из того? 
Дивлюся силе я терпенья моего. 
Попал в беседу я, достойную почтенья: 
Тут был великий шум, различны были мненья; 
Однако из всего понять я спора мог, 
Что то произвели котлеты и пирог; 
И кончилось всё тем, что у одной Лизеты, 
И вафли лучшие, и лучшие котлеты. 
Но, кстати, стол готов; все кинулись туда, 
Покойно думал есть -- и тут со мной беда! 
Несчастного меня с Вралевым посадили 
И милым подлинно соседом наградили! 
Не медля, начал он вопросы мне творить: 
Кто я таков? Что я? Где я изволю жить? 
Потом, о молодых и старых рассуждая: 
"Нет, нынче жизнь плоха, -- твердил он, воздыхая. -- 
Всё стало мудрено, нет доброго ни в чем; 
Вот я-таки скажу и о сынке моем: 
Уж малый в двадцать лет, а книги лишь читает" 
Не ищет ни чинов, ни счастья не желает; 
Я дочь Рубинова посватал за него; 
Любезный мой сынок не хочет и того: 
На деньгах, батюшка, никак-де не женюся, 
А я жену возьму, когда в нее влюблюся. 
Как быть, не знаю, с ним, -- и чувствую я то, 
Что будет он бедняк, а более ничто. 
Вот что произвели проклятые науки! 
Не нужно золото -- давай Жан-Жака в руки! 
Да полно, старые не лучше молодых; 
Не много разницы найдешь ты ныне в них. 
Нередко и старик, что делает, не знает: 
Он хулит молодых и им же потакает. 
Князь Милов в пятьдесят и с лишком уже лет 
Спроказил так теперь, что весь дивится свет. 
Он, будучи богат и дочь одну имея, 
Воспитывать ее, как должно, не жалея, 
Решился наконец бедняжку погубить: 
Майора одного изволь на ней женить! 
И что ж он говорит себе во оправданье -- 
Ты со смеху умрешь -- вот всё его желанье: 
"Мой зять любезен мне, и скромен, и умен; 
Он света пустотой никак не ослеплен; 
Советов-де моих он вечно не забудет; 
В глубокой старости меня покоить будет. 
Не знатен, беден он -- я для него богат; 
Д честность знатности дороже мне стократ!" 
рот, друг сердечный мой, как нынче рассуждают! 
И умниками их иные называют!" 
Сосед мой тут умолк; в отраду я ему 
Сказал, что редкие последуют тому; 
Что Миловых князей у нас, конечно, мало; 
Что золото копить желанье не пропало; 
Что любим мы чины и ленты получать, 
Не любим только их заслугой доставать; 
Что также здесь не все охотники до чтенья; 
Что редкие у нас желают просвещенья; 
Не всякий знаниям честь должну воздает 
И часто враль, глупец разумником слывет; 
Достоинств лаврами у нас не украшают; 
Здесь любят плясунов -- ученых презирают. 
Тут ужин кончился -- и я домой тотчас. 
О хижина моя, приятней ты сто раз 
Всех модных ужинов, концертов всех и балов, 
Где часто видим мы безумцев и нахалов! 
В тебе насмешек злых, в тебе злословья нет: 
В тебе спокойствие и тишина живет; 
В тебе и разум мой, и дух всегда свободен. 
Утехи мне дарить свет модный не способен, 
И для того теперь навек прощаюсь с ним: 
Фортуны не найду я с сердцем в нем моим. 

Поддержать сайт