Дмитрий Николаевич Садовников

Полонянка

   (Жигулевское предание)

Зеленые горы!.. Здесь каждый бугор
     Особое носит названье -
Глухие овраги, расщелины гор
Хранят у себя с незапамятных пор
     Поросшее мохом преданье.

Среди этих темно-зеленых холмов
     Сказания местного слово,
Как крик выплывающих в небо орлов,
Как шум отдаленный сосновых лесов,
     И дико, и вместе сурово...

Вот Девьей горы опустилась пята
     И моется в зыби разлива,
А выше, над каменной гранью хребта,
Чернеют, как точки, одни беркута
     И шепчет сосновая грива.

В те годы, когда под зеленую сень
     Леса удалых принимали,
Работали нож да тяжелый кистень,
Любовь воровали со всех деревень,
     Царевы суда обирали, -

Увел из-за Волги лихой атаман
     С собой красоту полонянку -
Туда, где раскинул свой временный стан,
В дремучую глушь, под зеленый шихан,
     В свою воровскую землянку.

Не сладко житье ей с немилым вдвоем,
     И кажутся долгими ночи...
Тоскует она о селеньи родном;
Молчит, закрывая цветным рукавом
     От слез потемневшие очи.

Не может к своим она весточки дать
     В село, где крушатся немало
О ней и жених, и родимая мать...
"Бежать, - она думает, - надо бежать
     Скорее во что бы ни стало!"

Неделя проходит - она уж не та;
     Тоску на веселье сменила -
Светлей стали очи, приветней уста.
Глядит атаман - и ее красота
     Его в свой черед полонила.

Бегут для него незаметно часы -
     Он с ней остается подолгу;
Для ласковых слов ненаглядной красы,
Для светлых очей и тяжелой косы
     Забыл он кормилицу Волгу.

"Скажи, красота, у меня ль не житье?
     Моя ль не завидная доля?
Спасибо - забыла ты горе свое,
Люби атамана: всё будет твое,
     Во всем тебе полная воля!

Смотри, - говорит он, взойдя на курган,-
     Вон, видишь, белеют в тумане
Суда? То богатый идет караван -
С низовых местов, из полуденных стран,
     Везут мне обильные дани.

Наденешь другой, побогаче наряд,
     Персидскими шитый шелками;
Алмазные серьги в ушах заблестят,
И будет убор твой девичий богат
     Цветными, как солнце, камнями!"

Но силою сердца ее не возьмешь,
     Он душу ее не узнает:
У ней на словах золоченая ложь,
А замысел свой, что отточенный нож,
     Она от него укрывает.

Как твердый утес прибылая вода,
     Тоска ее тайная гложет.
Одна у ней дума: когда же? когда?..
А речи... Что речи?.. По ним никогда
     Расстаться она с ним не может.

"Мне любо и здесь, молодец удалой,
     На что мне постылую волю?
Привыкла к тебе, не пойду я домой,
Хочу поделить, разудалый, с тобой
     Твою молодецкую долю.

Пойдем посидим, как сидели вечор,
     И помнишь? на зоречке рано,
Поближе к реке, на знакомый бугор:
Там весело глазу, трава что ковер", -
     Склоняет она атамана.

Садятся... И, лаской вконец опьянен,
     На грудь полоненной девицы
Кладет утомленную голову он...
И тихо вечерний, разымчивый сон
     Ему опускает ресницы.

За ними дремучего бора стена,
     Они - на краю, у обрыва.
Кругом ни души... и везде тишина, -
Внизу только плещет о камни волна
     Встающего тихо разлива...

О чем же тут думать? Толчок - и долой
     С вершины крутого шихана
С подавленным стоном летит удалой,
Об острые камни стуча головой, -
     И нет удальца атамана.

Землянка в ту ночь остается пуста.
     Почуяв кровавое дело,
Наутро всплывают над ней беркута
И тщетно кругом озирают места,
     Ища атаманово тело.

Поддержать сайт