Бенедикт Константинович Лившиц (1887-1939)

• Биография Бенедикта Лившица
• Стихотворения Бенедикта Лившица по темам

Все стихотворения Бенедикта Лившица на одной странице

- Оглавление -

О легкие розы, кто к нам
Бросает вас в сон дневной?
— Октябрь прислонился к окнам
Широкой серой спиной..-

Мы знаем: вы ниоткуда!
Мы знаем: вы от Христа!
~ Крылатые розы чуда
Горят, как его уста…

Уста неземные, к ним бы
Прильнуть, Любимый Жених!..
— И вот расцветают нимбы,
И Он — меж невест своих…

О сестры, сегодня каждой
Дано потерять Христа!
— И каждая с грешной жаждой
Целует его в уста.

И вновь - излюбленные латы
Излучены в густой сапфир,
В конце твоей аллеи, сжатой
Рядами узкогорлых лир!

И вновь - твои часы о небе,
И вайи, и пресветлый клир,
Предавшая единый жребий
И стебли лебединых лир!

И вновь - кипящий златом гравий
И в просинях дрожащий мир -
И ты восходишь к нежной славе
От задыхающихся лир!

Ты вырастаешь из кратера
Как стебель, призванный луной:
Какая медленная вера
И в ночь и в то, что ты со мной!

Пои, пои жестокой желчью
Бегущие тебя цветы:
Я долго буду помнить волчью
Дорогу, где блуждала ты,

Где в час, когда иссякла вера
В невоплощаемые сны,
Из сумасшедшего кратера
Ты доплеснулась до луны.

Где-то радостно захлопали
Крылья сильных журавлей,
Затянулись дымкой тополи
В глубине сырых аллей.

Полны водами поемными
Черноземные поля –
Сиротливыми и темными
Разбудила нас земля.

Расцвела улыбкой случая,
Тайной жизни и весны,
Но не нам она, певучая:
Мы порочны и больны.

Нас, накрашенных, напудренных,
Безобразит светоч дня –
Убежим от целомудренных,
От возлюбленных огня!

Шумный праздник чадородия,
Торопясь, покинем мы:
Наши песни – крик бесплодия,
Потонувший в дебрях тьмы!

Сумрак. Сырость. Кучи зáвяли.
Волхвованье тишины...
Мы бежали, мы оставили
Вакханалию весны.

Злым проклятьем заклейменные,
Мы ушли стыдливо в глушь.
Всякий скажет: «Вот влюбленные –
Их блаженства не нарушь!»

Кафе. За полночь. Мы у столика -
Еще чужие, но уже
Познавшие, что есть символика
Шагов по огненной меже.

Цветы неведомые, ранние
В тревожном бархате волос,
Порочных взоров замирание,
Полночных образов хаос,

Боа, упавшее нечаянно,
И за окном извивы тьмы -
Все это сладкой тайной спаяно,
И эту тайну знаем мы.

Ты хочешь счастья? Так расстанемся
Сейчас, под этот гул и звон,
И мы с тобою не обманемся,
Не разлюбив возможный сон.

Я простерт на земле… я хочу утонуть в тишине…
Я молю у зловещей судьбы хоть на час перемирия…
Но уже надо мной, на обрызганном кровью коне,
Пролетает Валкирия, —

И окрепшие пальцы сжимают меча рукоять,
И воинственным выкликом вновь размыкаются челюсти,
И кровавые реки текут пред глазами опять
В неисчерпанной прелести…

                        Давиду Бурлюку

Мечом снопа опять разбуженный паук
Закапал по стеклу корявыми ногами.
Мизерикордией! - не надо лишних мук,
Но ты в дверях жуешь лениво сапогами,

Глядишь на лысину, плывущую из роз,
Окоченелых роз молочного прилавка,
И в животе твоем под ветерком стрекоз
Легко колышется подстриженная травка.

Чугунной молнией извив овечьих бронь!
Я шею вытянул вослед бегущим овцам,
И снова спит паук, и снова тишь и сонь
Над мертвым - на скамье - в хвостах -
                                  виноторговцем.

О сердце вечера, осеннего, как я,
Пришедшая сказать, что умерли гобои
За серою рекой, – немого, как ладья,
В которой павшие закатные герои
Уплыли медленно в подземные края!

Ты все изранено: стальные лезвия –
Ах, слишком ранние! – возникли над тобой и
Моим – Офелии, – и кровь твоя – моя,
О сердце вечера!..

Изнеможденное, темнеешь ты, лия
Рубиновую смерть на гравий, на левкои,
За мною следуешь в безмолвные покои,
И вспыхивает в них кровавая семья
Забытых призраков, зловеще вопия
О сердце вечера!

     Вере Вертер

Не собран полнолунный мед
И ждут серебряные клады
Хрустальных пчел, и водомет
Венчальным веером цветет,
И светлым ветром реют хлады,
А ты в иные серебра
Скользишь селеньями Селены,
Забыв у томного шатра
Протянутый в твое вчера
Мой гиацинт, мой цвет нетленный.
И вновь из дальнего ручья,
Рожденная в напрасном слове,
Приподымаешься - ничья! -
Возлить трилистник лезвия,
Луннеющего наготове.

Сродни и скифу и ашантию,
Гилеец в модном котелке,
Свою тропическую мантию
Ты плещешь в сини, вдалеке.

Не полосатый это парус ли,
Плясавший некогда рябо,
Прорвавшись в мюнхенские заросли
На пьяном корабле Рембо?

Несомый по морю и по лесу
Четырехмерною рекой,
Не к третьему ль земному полюсу
Ты правишь легкою рукой?

Проплыл - и таешь в млечной темени,
Заклятья верные шепча:
Сквозь котелок встают на темени
Пророческие два луча.

Копыта в воздухе, и свод
Пунцовокаменной гортани,
И роковой огневорот
Закатом опоенных зданий:

Должны из царства багреца
Извергнутые чужестранцы
Бежать от пламени дворца
Как черные протуберанцы.

Не цвет медузиной груди,
Но сердце, хлещущее кровью,
Лежит на круглой площади,
Да не осудят участь вдовью!

И кто же, русский, не поймет,
Какое сердце в сером теле,
Когда столпа державный взлет -
Лишь ось кровавой карусели?

Лишь ропоты твои, Нева,
Как отплеск, радующий слабо,
Лелеет гордая вдова
Под куполом бескровным Штаба:

Заутра бросится гонец
В сирень морскую, в серый вырез -
И расцветает, наконец,
Златой адмиралтейский ирис!

И треугольник птичьей стаи
И небосклона блеклый прах -
Искусный фокус Хокусаи,
Изобличенный в облаках,

А душу водную волнуя -
Какая пламенная сыть! -
Из солнечного златоструя
Мы не торопимся уплыть,

Не веря сами, что добыто
Такое счастье над Невой
И не раздавит нас копыто
На набережной роковой.

Я вас любил, как пес: тебя, концом сандалии
Почесывавший мне рубиновую плешь,
Тебя, заботливый, в разгаре вакханалии
Кидавший мне плоды: «Отшельник пьяный, ешь!»

Остроты стертые, звучали необычней вы,
Мудрее, чем всегда... Я славил пир ночной,
И ноги танцовщиц, и яства, и коричневый
Собачий нос, и все, что было надо мной.

Но вот – благодаря чьему жестокосердию? –
Я вытащен наверх, на пьяный ваш Олимп,
И вижу грязный стол, казавшийся мне твердию,
И вижу: ни над кем из вас не блещет нимб!

О, если бы я мог, скатившись в облюбованный
Уютный уголок, под мой недавний кров,
Лежать на животе, как прежде очарованный,
Как смертный, никогда не видевший богов!

Прозрачны зной, сухи туки
И овен явленный прият:
Сквозь облак яблоневый руки
Твои белеют и томят.
Кипящий меч из синей пыли
Погас у врат - и день прошел:
Ладони книзу, склоном лилий
Ты, словно в сердце, сходишь в дол.

В тычинковый подъяты рост
Два муравьиных коромысла —
Из нищей лужи рыжий мост
Уходит к севам Гостомысла,

И паутинная весна,
Забившаяся в угол клети,
По тёмным угородам сна
Трепещет посреди веретий.

Как мёртвая медуза, всплыл со дна
Ночного неба месяц, – и инкубы,
Которыми всегда окружена
Твоя постель, тебе щекочут губы
И тихо шепчут на ухо: луна!

Облокотясь, ты смотришь из окна:
Огромные фаллические трубы
Вздымаются к Селене, но она –
Как мертвая медуза...

И тонкий запах лунного вина
Тебя пьянит... ты стонешь: на луну бы!
Но я молчу – мои движенья грубы...
И ты одна – в оцепененье сна –
Плывешь в окно, бледна и холодна, –
Как мертвая медуза.

Белей, любуйся из ковчега
Цветами меловой весны!
Забудь, что пленна эта нега
И быстры паводи луны!

Хмелей волненьем легких белев:
Я в них колеблюсь, твой жених,
Я приближаюсь, обесцелив
Плесканья светлых рук твоих.

Взгляни - кровавоодноокий
Не свеет серебра пещер:
Распластываю на востоке
Прозрачный веер лунных вер!

Никого кроме нас... Как пустынна аллея платановая!
В эти серые дни на бульвар не приходит никто.
Вот - одни, и молчим, безнадежно друг друга обманывая:
Мы чужие совсем - в этих темных осенних пальто.

Все аллеи как будто устелены шкурою тигровою...
Это - желтое кружево листьев на черной земле.
Это - траур и скорбь. Я последнюю ставку проигрываю
Подневольным молчаньем - осенней серебряной мгле.

Что ж, пора уходить?.. улыбаясь, простимся с безумиями...
Только как же сказать? - ведь осеннее слово - как сталь...
Мы молчим. Мы сидим неподвижными скорбными мумиями...
Разве жаль?

              Сонет-акростих

Не тонким золотом Мирины
Изнежен дальний посох твой:
Кизил Геракла, волчий вой -
О строй лесной! о путь старинный!
Легка заря, и в лог звериный,
Апостольски шурша травой,
Юней, живей воды живой
Болотные восходят крины.
Усыновись пришлец! Давно ль
Ручьиные тебе лилеи?
Лукавый моховой король,
Ютясь, поникнет в гоноболь,
Когда цветущий жезл Гилей
Узнает северную боль...

Больная девственностью, ты,
Как призрак, бродишь в старом доме,
Лелея скорбные цветы,
Тобой взращенные в содоме
Нимфоманической мечты.

Когда влюбленные коты
Хрипят в мучительной истоме,
Ты ждешь вечерней темноты,
Больная девственностью...

Окно. Далекие кресты
Пылают в предзакатном хроме...
Ты все одна – и в доме, кроме
Твоей, все комнаты пусты...
Ты плачешь, заломив персты,
Больная девственностью...

И молнии Петровой дрожи,
И тросы напряженных рук,
И в остро пахнущей рогоже
О землю шлепнувшийся тюк.
Заморские почуяв грузы
И тропиками охмелев,
Как раскрывался у медузы
Новоголландской арки зев.
Но слишком беглы - очерк суден
И чужеземных флагов шелк,
Пред всей страною безрассуден
Петром оставленный ей дол.
Окно в Европу! проработав
Свой скудный век, ты заперто
И въезд торжественный Ламотов,
Провал, ведущий нас в ничто.
Кому ж грозить возмездьем скорым
И отверзать кому врата,
Коль торг идет родных просторов
И смерти именем Христа?

О ночь священного бесплодия,
Ты мне мерещишься вдали!
Я узнаю тебя, мелодия
Иссякшей, радостной земли!

За призрак прошлого не ратуя,
Кумир – низверженный – лежит.
В ночную высь уходит статуя
Твоих побед, гермафродит.

Обломком мертвенного олова
Плывет над городом луна,
И песня лирика двуполого
Лишь ей одной посвящена.

Влюбленные следят на взмории
Преображенный изумруд,
А старики в лаборатории
Кончают свой привычный труд:

Шипят под тиглями карбункулы,
Над каждым пар – как алый столб,
И вылупляются гомункулы
Из охлаждающихся колб...

Когда бесценная червонная руда
Уже разбросана по облачным Икариям,
И в них безумствует счастливая орда
Златоискателей, и алым бестиарием
Становится закат, для нас одних тогда

Восходит бледная вечерняя звезда,
И в синей комнате, расплывшейся в аквариум,
Мы пробуждаемся... «Ты мне расскажешь?» –
«Да...
Когда...

Но ты не слушаешь!» – «Ах, я ушла туда,
Где реет хоровод по дьявольским розариям,
В лощины Брокена...» – и к нежным полушариям
(Сам Леонард на них оставил два следа)
Прижав мою ладонь, лепечешь без стыда:
«Когда?»

            Ей же
          <Вере Вертер>

Из двух цветочных половин
Я выбрал царствие пчелиной,
И - как Адам в кругу - один
Замкнут созревшею долиной.

   О, полурай, где нежный шаг
   Еще не источает ковы,
   Где ангелоподобный враг
   Хранит мой облик лепестковый!

Слегка согбенное дитя,
Приникшее к благоуханным
Оградам, падай, очертя,
Чело моим венком медвяным!

Расплещутся долгие стены
И вдруг, отрезвившись от роз,
Крылатый и благословенный
Пленитель жемчужных стрекоз,

Я стану тяжелым и темным,
Каким ты не знала меня,
И не догадаюсь, о чем нам
Увядшее золото дня

Так тускло и медленно блещет,
И не догадаюсь, зачем
В густеющем воздухе резче
Над садом очертится шлем, -

И только в изгнанье поэта
Возникнет и ложе твое
И в розы печального лета
Арханегел, струящий копье.

Спеша, срываешь ты запястия с лодыжек
И – вся нагая – ждешь, чтоб дикий дух огня
Свой тяжкий поцелуй на нас обоих выжег
И пламенным кольцом сковал тебя – меня.

От бронзы вечера коричневеет кожа,
И, нежно слитая зеленоватой тьмой
С лесными травами, с землею, ты похожа
На бугорок земли, на часть ее самой.

Я знаю: ты – ее уста! Я обессмерчу
Свою любовь, себя, – прильнув к твоим устам
И на твоей груди прислушиваясь к смерчу
Страстей самой земли, бушующему Там!

Печальный лик былой любви возник
В моей душе: вечерняя неистовая
Фантазия влечет меня в тайник
Минувшего, и, тихо перелистывая
Страница за страницею дневник,

Я вновь, любовь, твой робкий ученик,
Я вновь тебе подвластен, аметистовая
Звезда любви, явившая на миг
Печальный лик...

И вновь легки неверные пути к
Былому, в сад, где соловей, насвистывая,
Узорит тишь, где занавесь батистовая
Дрожит в окне и, при луне, в цветник
Склоняется в простом венке гвоздик
Печальный лик...

Пьянитель рая, к легким светам
Я восхожу на мягкий луг
Уже тоскующим поэтом
Последней из моих подруг, -

И дольней песнию томимы,
Облокотясь на облака,
Фарфоровые херувимы
Во сне качаются слегка, -

И, в сновиденьях замирая,
Вдыхают заозерный мед
И голубые розы рая
И голубь розовых высот.

А я пою и кровь и кремни
И вечно-женственный гашиш,
Пока не вступит мой преемник,
Раздвинув золотой камыш.

Раскруживайся в асфодели,
В рябые сонмища галчат:
По пелене твоей звучат
Упорные виолончели.

И луковицы взаперти
Забудь тепличными цветами —
Вздыбясь щербатыми крестами,
На повороте расцвети.

Когда зловонный черный двор
Ты проплываешь в полдне жарком,
Над чадом плит, над визгом ссор,
На смех растрепанным кухаркам,

И смотрит пестрая толпа,
Как, дань матчишу отработав,
Ученый шпиц выводит па
Под песнь мятежных санкюлотов, –

Меня несет, несет река
Жестоких бредов... я провижу:
Опять марсельские войска
Спешат к восставшему Парижу...

Опять холодный дождь кропит,
Блуждает ночь в хитоне сером,
Как шлюха пьяная, хрипит
Весна, растерзанная Тьером.

Над тенью тихих Тюильри,
Над прахом сумрачных Бастилий
Неугасимый свет зари,
Неутолимый крик насилий...

Преемственности рвется нить
У самого подножья храма,
Ничем уж не остановить
Дорвавшегося к власти хама.

Забыть, не знать, что столько пут
На теле старческом Европы,
Что к дням неистовства ведут
Лишь многолетние подкопы,

Что на посмешище зевак
Тебя приносят, марсельеза,
И что летит в окно пятак
За песню крови и железа!

Вскрывай ореховый живот,
Медлительный палач бушмена;
До смерти не растает пена
Твоих старушечьих забот.

   Из вечно-желтой стороны
   Еще не додано объятий -
   Благослови пяту дитяти,
   Как парус, падающий в сны.

И мирно простираясь ниц,
Не знай, что за листами канув,
Павлиний хвост в ночи курганов
Сверлит отверстия глазниц.

Каждый полдень, когда в зачарованной тверди
Мой мучитель смеется, прекрасный и злой,
И почти незаметно качаются жерди
Чутких сосен, истекших пахучей смолой,

В этот парк одиноких, безжизненных мумий,–
Кем влекомый, не знаю, – один прихожу
Принимать возникающий траур раздумий,
По часам созерцать роковую межу.

...Я люблю этих хилых, измученных пьяниц,
Допивающих нектар последних минут,
Их надорванный кашель, их блеклый румянец,
Круг их мыслей и чувств – круг, в котором замкнут

Бедный мозг, изнемогший под тяжестью скорби...
Бедный мозг, отраженный в широких зрачках,
Ты кричишь – обессиленный – Urbi et Orbi*
Про победную смерть, про мучительный страх!..

...Словно призрак, скользить средь печального царства,
Подходить к обреченным, притворно скорбя,
Видеть близкую смерть – я не знаю лекарства,
Я не знаю бальзама нужней для себя.

Отделенный от мертвых одной лишь ступенью,
Упиваюсь болезненным сном наяву...
Убежав от живых, предаюсь утешенью:
Пусть где жизнь, я – мертвец, но где смерть – я живу!

* Городу и Миру (лат.).

Да будет так. В залитых солнцем странах
Ты победил фригийца, Кифаред.
Но злейшая из всех твоих побед –
Неверная. О Марсиевых ранах

Нельзя забыть. Его кровавый след
Прошел века. Встают, встают в туманах
Его сыны. Ты слышишь в их пэанах
Фригийский звон, неумерщвленный бред?

Еще далек полет холодных ламий,
И высь – твоя. Но меркнет, меркнет пламя,
И над землей, закованною в лед,

В твой смертный час, осуществляя чей-то
Ночной закон, зловеще запоет
Отверженная Марсиева флейта.

Смолкнет длительная фуга
Изнурительного дня.
Из мучительного круга
Вечер выведет меня,

И, врачуя вновь от тягот,
Смертных тягот злого дня,
Поцелуи ночи лягут,
Нежно лягут на меня.

Спрятав голову, как страус,
Позабыв о стрелах дня,
Я уйду в полночный хаос,
Вновь расцветший для меня.

А под утро за измену
Дам ответ владыке дня
И с проклятием надену
Плащ, измучивший меня.

Всего стихотворений: 34