Анатолий Борисович Мариенгоф (1897-1962)

• Биография Анатолия Мариенгофа
• Стихотворения Анатолия Мариенгофа по темам

Все стихотворения Анатолия Мариенгофа на одной странице

- Оглавление -

Сижу как будто на иголках,
Душа как будто не на месте,
И разговариваю колко,
И жду «Последние известья».

Ты смотришь в тёмное окно.
Нас связывает нитка,
Волос.
А были, существо одно,
Оно печально раскололось.

И падает рука с колена.
Куда?
Наверно, в безнадежность.
Я не могу жить страстью нежной,
Когда качает ветер стены.
И сердце,
Женщина смешная,
Не приноси сегодня в дар ты.
Все наши мысли занимает
Географическая карта.

А ну вас, братцы, к черту в зубы!
Не почитаю старину.
До дней последних юность будет люба
Со всею прытью к дружбе и вину.

Кто из певцов не ночевал в канаве, 
О славе не мечтал в обнимку с фонарем! 
Живем без мудрости лукавой, 
Влюбившись по уши, поем.

Горят сердца, когда родному краю 
Железо шлет суровый враг. 
Поэтам вольность молодая 
Дороже всех житейских благ.

Возьми мою душу, как паникадило,
Возьми и расплёскивай голубой фимиам.
А улицы пахнут цветочным мылом
И кровью, липнущей к каблукам.

Кто это сваливал вчера в нас-то
Пламени глыбы ударами кирк? –
Небо – в красном трико гимнаста,
А город – обезумевший цирк.

Ладонями в двери! Кулаками! Но в чьи?
Каждая была ведь на американский замок.
Бесстыден, как любовница в лифчике,
Выживший из ума рок.

Кучки оборвышей. Казачья сотня.
Неужели у каждого сухарь в груди?
Всякий задворок, всякую подворотню
Ладаном души моей окади.

                    Сергею Есенину

1

Какой земли, какой страны я чадо,
Какого племени мятежный сын.
Пусть солнце выплеснет
Багряный керосин,
Пусть обмотает радугами плеснь,
Не встанет прошлое над чадом.
Запамятовал плоть, не знаю крови русло,
Где колыбель
И чье носило чрево.
На Русь, в веках лежащую огромной глыбой,
Как листья, упадут слова
С чужого дерева.
Но есть любовь, и этот легкий дым
Не разорвет когтистая пурга.
Пусть вышиты глаза узором иноземным,
Я пыли не сотру на обуви другой.

2

В тяжелые зрачки, как в кувшины,
Я зачерпнул и каторгу,
И стужу.
Колесами и звонкой матершиной
Лихач рвет тряпки луж,
А кони буйство в гривах берегут.
Поэма, песнь, строфа ли
Легла
Червонным золотом луны
На стекла,
На асфальт
И на узор чугунный.
А разве та,
Чьи губы страстный крик полосовал,
Не будет гребнем моего стиха до самого рассвета
Расчесывать каштановые волоса.

3

По черным ступеням дней,
По черным ступеням толп
(Поэт или клоун?) иду на руках.
У меня тоски нет.
Только звенеть, только хлопать
Тарелками лун: дзин-бах!
А синий
Колпак
С бубенцами звезд бах-дзин!
А солнце на животе,
А тихое помешательство рядом на четырех лапах:
"Отчего воете?"
Кость и тело с себя не снять —
Не уйти из родной конюшни,
И влачится кандалми песня
По черным ступеням дней.

4

Город, мира каменная корона.
От зубца к зубцу с окраины и до окраины
Себя радугой над тобой гну.
В уши собираю, как в урны,
В Вавилоне чаемый
Гуд.
Шумы песен в ведрах
На грузовиках катим боль —
Кто этот мудрый отрок
Бежит от меня в поле?
Кличу:
"Гони сюда коров, овец и стада бычьи,
На тонких плечах нам неси вязанки
Зари,
Для нас сбереги в ладонях журавлиный крик
Осеннего спозаранка.

5

Отсюда: горбясь на лапах асфальт полз —
На спине: Собор Исаакия — хлеб хозяйский.
И еще — Колокольня Ивана — рукоятью поднятый меч.
Отсюда: ржаное поле —
"Здравствуй! Миллиарды золотых языков
Веков трубы эту протрубят встречу"
Насмерть
Разбиться голубой чашей звездной оргии,
Вытечь вину зари на белоснежную скатерть:
Сегодня вместе
Тесто стиха месить
Анатолию и Сергею.

                 Ивану Старцеву

Даже грязными, как торговок
Подолы,
Люди, люблю вас.
Что нам, мучительно-нездоровым,
Теперь
Чистота глаз
Савонароллы,
Изжога
Благочестия
И лести,
Давида псалмы,
Когда от бога
Отрезаны мы,
Как купоны от серии.

Отчаяние
Бьётся пусть, как об лёд лещ;
Пусть в печалях земли сутулятся плечи.
Что днесь
Вопь любви, раздавленной танками?..
Головы человечьи,
Как мешочки
Фунтиков так по десять,
Разгрузчик барж,
Сотнями лови, на!
Кровь, кровь, кровь в миру хлещет,
Как вода в бане
Из перевёрнутой разом лоханки,
Как из опрокинутой виночерпием
На пиру вина
Бочки.

Воины...
Жертвы...
Мёртвые...
Нам ли повадно
Траурный трубить марш,
Упокойныя
Ставить свечи,
Гнусавить похоронные песни,
Истечь
В надгробных рыданиях?
Нам – кричащим:
«Тресни,
Как мусорный ящик,
Надвое, земли череп»,
Нам – губами жадно
Припадающим к дымящейся ране, –
Понявшим истинно небывалую в мире трагедию.

Что убиенные!..
Мимо идём мы, мимо –
Красной пылая медью,
Близятся стены
Нового Иерусалима.

И числа, и места, и лица перепутал,
А с языка всё каплет терпкий вздор.
Мозг дрогнет
Словно русский хутор
Затерянный среди лебяжьих крыл.
А ветер крутит,
Крутит,
Крутит,
Вылизывая ледяные плеши —
И редким гребнем не расчешешь
Сегодня снеговую пыль.

— На Млечный Путь
Сворачивай ездок,
Других по округу
Дорог нет.

И ты, птенец, моё творенье,
Любимый том в собранье сочинений,
Гони, вали
Весёлым писком музу,
Из рукописей делай корабли.
Катая на закорках карапуза,
Я говорю:
«Спасибо за птенца
Тебе,
Подруга-аист,
Я от него – от пузыря – понабираюсь
Великой мудрости земли».

                Ивану Старцеву

Из сердца в ладонях
Несу любовь.
Ее возьми —
Как голову Иоканана,
Как голову Олоферна…
Она мне, как революции — новь,
Как нож гильотины —
Марату,
Как Еве — змий.
Она мне, как правоверному —
Стих
Корана,
Как, за Распятого,
Иуде — осины
Сук…
Всего кладу себя на огонь
Уст твоих,
На лилии рук.

Каждый наш день — новая глава Библии.
Каждая страница тысячам поколений будет Великой
Мы те, о которых скажут:
— Счастливцы в 1917 году жили.
А вы все еще вопите: погибли!
Все еще расточаете хныки!
Глупые головы,
Разве вчерашнее не раздавлено, как голубь
Автомобилем,
Бешено выпрыгнувшим из гаража?!

Какая тяжесть!
Тяжесть!
Тяжесть!
Как будто в головы
Разлука наливает медь
Тебе и мне.
О, эти головы!
О, чёрная и золотая!
В тот вечер ветреное небо
И над тобой,
И надо мной
Подобно ворону летало.

Надолго ли?
О, нет.
По мостовым, как дикие степные кони,
Проскачет рыжая вода.
Ещё быстрей и легкокрылей
Бегут по кручам дни.
Лишь самый лучший всадник
Ни разу не ослабит повода.

Но всё же страшно:
Всякое бывало.
Меняли друга на подругу.
Сжимали недруга в объятьях.
Случалось, что поэт
Из громкой стихотворной славы
Шил женщине сверкающее платье...

А вдруг –
По возвращеньи
В твоей руке моя захолодает
И оборвётся встречный поцелуй!
Так обрывает на гитаре
Хмельной цыган струну.

Здесь всё неведомо:
Такой народ,
Такая сторона.

    Рюрику Ивневу

Когда день, как у больного мокрота
И только на полотнах футуристов лазурь
С Вами хорошо, Рюрик
Говорить о маленьких поэтовых заботах.
С Вами вообще хорошо и просто.
Вы так на свои стихи похожи, —
Входите в сердце нежной поступью,
Словно, во время действия в ложу.

Кровоточи,
Капай
Кровавой слюной
Нежность. Сердца серебряный купол
Матов суровой чернью...
Как бы, как бы в ночи
Глупому
Мне украсть
У любви блестящую запонку...
За что уксус и острые тернии?
Разве страсть
Библия, чтобы ее молитвенно на аналой
Класть.

               1

По булыжью встреч себя колесить
Каждую рану зализывая после —
Так по снегу влачат окровавленный след
Искусанные свинцом лоси.
В раковинах ушей говор-лай
Бегущих по пятам дней свор.
Это последняя мне розовых губ петля!
Кто же вынет холодный труп,
Чьими горестными взглядами буду обмыт,
Когда поставит золотые столбы
На перекрестках новое утро.

              2

Синими струями пролилась тишина.
Под черепом не провисают плеч стропила,
Память опрокинула высокие кувшины
И, словно руки омыл Пилат,
Итти и снимать шляпу
Перед девушкой,
фонарем и лошадью,
Спрашивать у встречных самый короткий путь.
Куда?
Никуда.
Просто: у меня пути нет —
Его смыл весенний дождь.
А в зрачках окровавленный след стынет!

             3

Чернильными слезами окапал
Раскрывшиеся ладони белого листа.
Был ли он звездный бал,
Когда вихрились золотые стаи
И волочили кружевные шлейфы
Облака по синему паркету.
Такою же поступью вошли вы
В поэтову комнату.
По черной пене строк
Лебедями проплыли руки.
Поэмы — чаемый остров —
На твой берег так не вступали другие.

             4

Синюю струю тишины пью.
Тело нести легко.
В гавани слуха плывут издалека
Корабли шорохов нежной поступи.
И не кажется при встрече,
Что девушка на фонарь похожа,
Шляпу не снимаю перед лошадью
И трамвайному звонку не перечу.
Не любимая есть, а друг.
Льдины его ладоней белое пламя сжимают лба
Когда ставит на перекрестках золотые столбы
Новое утро.

Куда вы?..
— К новому новое в нови новое чая…
Не верю.
Променять нельзя, не истаяв
В тоске о потере.
Сердце, как белая стая
За кораблем чаек…
— Боже, избави меня от лукавого!

      Конь революций буйно вскачь 
      Верст миллионы в пространствах рвы, 
      Каждый волос хвоста и гривы — 
      Знамя восстаний, бунта кумач.

Громами перекликается копыт стук, 
В тучах перецеловываются губы снарядов.

        Плечи в плечи Север и Юг, 
        Свяжем души в один моток, 
        Буйно пляшет на стягах заря;
        Плечи в плечи Запад и Восток, 
        Брюхо шпорам режь ездок.

Громами перекликается копыт стук, 
В тучах перецеловываются губы снарядов.

        Плечи в плечи Север и Юг, 
        Западу подал Восток знак, 
        Плечи в плечи, за рядом ряд, 
        Ровен и грозен шеренг шаг, 
        Старому на шею петлей кушак.

Громами перекликается копыт стук, 
В тучах перецеловываются губы снарядов.

        Плечи в плечи Север и Юг, 
        Вражьему стану свинца плевок, 
        Ярче костров сердца горят, 
        Плечи в плечи Запад и Восток, 
        Бурю воет каждый гудок.

Громами перекликается копыт стук, 
В тучах перецеловываются губы снарядов.

        Конь революций буйно вскачь, 
        Верст миллионы в пространствах рвы, 
        Каждый волос хвоста и гривы 
        Знамя восстаний, бунта кумач.

Милостыню жалости мне в нищете,
Затертый один грошик…
Безжалостное копье
Измены брошено…
Галл, видите, галл на щите,
Видите, как над падалью уже — воронье.

                Сергею Есенину

На каторгу пусть приведет нас дружба, 
Закованная в цепи песни. 
О день серебряный, 
Наполнив века жбан, 
За край переплесни.

Меня всосут водопроводов рты, 
Колодези рязанских сел — тебя. 
Когда откроются ворота 
Наших книг,
Певуче петли ритмов проскрипят.

И будет два пути для поколений:
Как табуны пройдут покорно строфы
По золотым следам Мариенгофа
И там, где, оседлав, как жеребенка, месяц,
Со свистом проскакал Есенин.

Наш стол сегодня бедностью накрыт:
Едим – увядшей славы горькие плоды,
Пьём – лести жидкий чай, не обжигая рот.
Не нашим именем волнуются народы,
Не наши песни улица поёт.

Ночь закрывает стёкла чёрной ставней,
Мы утешаемся злословьем.
Тот говорит, что в мире всё не вечно,
А этот замышляет месть.
Однообразное повествованье:
У побеждённых отнимают меч,
У полонённых – честь,
У нас – высокое призванье.

Я говорю: не стоит сожалеть,
Мы обменяли медь
На злато.
Чужую песнь пусть улица поёт.
Не нашим именем волнуются народы!
Что юность, слава и почёт?
В стакане комнатной воды
Шипенье кислоты и соды.

Не много есть у вольности друзей.
Друзья весёлые
У купли и продажи.
На головы нам время сыплет соль,
И зрелая любовь
Нас в крепкий узел вяжет.

Уже чуть слышны песен голоса.
Так звонкая коса
Навряд ли слышит
Вздох предсмертный луга.
Нас оправдают голубые небеса:
Мы были вольности и родине верны
И только неверны подругам.

Уйдём – останется стихов тетрадь,
В ней мы судьбу воспели нашу.
Счастливый был удел:
В дому – всегда пустая чаша
И чаша сердца вечно через край.

Не умеем мы
(И слава Богу),
Не умеем жить легко,
Потому что чувствуем глубоко,
Потому что видим далеко.

Это дар, и это наказанье,
Это наша русская стезя.
Кто родился в Пензе и в Рязани,
Падают,
Бредут,
Но не скользят.

И не будем,
Мы не будем жить иначе,
Вероятно, многие века.
Ведь у нас мужчины плачут,
Женщины работают в ЧК.

Ночь, как слеза, вытекла из огромного глаза
И на крыши сползла по ресницам.
Встала печаль, как Лазарь,
И побежала на улицы рыдать и виниться.
Кидалась на шеи — и все шарахались
И кричали: безумная!
И в барабанные перепонки вопами страха 
Били, как в звенящие бубны.

Опять безжизненное поле,
Безжизненная вдаль тропа.
Вёрст шесть осталося
(Не боле)
До пограничного столба.

Такой ли представлялась встреча?
Какие грустные края!
И огненные (ах!) противоречья
Любовь и ненависть таят.

Где сердце?
В суете ль проклятой?
(Неужто ж я такая дрянь.)
Мила ли:
Пенза, толстопятая
И косопузая Рязань?..

А вот:
И столб,
И пограничный домик,
И всадник в шлеме на меже.
Кто разберёт?
Чёрт ногу сломит
В смешной поэтовой душе.

        Памяти отца

Острым холодным прорежу килем
Тяжелую волну соленых дней —
Всё равно, друзья ли, враги ли
Лягут вспухшими трупами на желтом дне.

Я не оплачу слезой полынной 
Пулями зацелованного отца — 
Пусть ржавая кровью волна хлынет 
И в ней годовалый брат захлебнется.

И даже стихов серебряную чешую 
Я окрашу в багряный цвет,— 
А когда все зарыдают, спокойно на пробор расчешу 
Холеные волосы на своей всезнающей голове.

Приду. Протяну ладони.
Скажу:
— Люби. Возьми. Твой. Единый...
У тебя глаза, как на иконе
У Магдалины,
А сердце холодное, книжное
И лживое, как шут...
Скорей, скорее: «нет, не люби!» — кинь,
Как булыжник.
Аминь.

Пятнышко, как от раздавленной клюквы, 
Тише. Не хлопайте дверью. Человек...
Простенькие четыре буквы: 
  — умер.

1

Обвяжите, скорей обвяжите, вокруг шеи
Белые руки галстуком,
А сумерки на воротнички подоконников
Клали подбородки грязные и обрюзгшие,
И на иконе неба
Луна шевелила золотым ухом.

2

Глаза влюбленных умеют
На тишине вышивать
Узоры немых бесед,
А безумие
Нелюбимых поднимается тишины выше,
Выше голубых ладоней поднебесья.

3

Прикажет и лягу проспектом у ног,
И руки серебряными панелями
Опущу ниц —
Руно
Молчания хорошо собирать в кельи
Зрачков сетью ресниц.

4

Губами жевать красную ветвь
Губ. Глазами синевы дерн
Глаз. Из сапога ночи выдернул
Рассвет
Желтую ногу
И опустил в утренних облаков гуд.

5

Не было вас — и не были дня, не было сумерек,
Не горбился вечер
И не качалась ночь.
Сквозь окно
На улицы, разговаривающие шумом рек,
Выплыл глазами опавшими, как свечи.

6

К пристаням безумия и вчера и сегодня
Мыли бросали галок ленты
И опускали сходни.
Сейчас, сейчас же,
Извлеките квадратный корень из коэффициента
Встречи около чужого № в гостинице для приезжающих.

7

Вечер — швейцар
В голубой ливрее — подавал Петербургу
Огненное пальто зари.
Почему у одних глаза швыряются
Звездной пургой,
А у других из ворот век не орут даже, как автомобильные фонари.

8

И снова голые локти
Этого, этого и того дома
В октябре зябли,
И снова октябрь полировал льдом
Асфальтов серые ногти,
И снова уплывали часы, как корабли.

9

Не было вас, и все-таки
Стал день, вытекли сумерки,
Сгорбился вечер и закачалась ночь —
Потому что: время перебирало четки,
Дымилось весной,
И солнце белую мякоть снега грызло золотой киркой.

10

Никнуть кривыми
Губами клоуна
К лицу белее чем сливки.
Спутанной гривой
Волновой любви разлив
Топит маяками зажженные луны.

11

Ах, проройте же
Зубами на теле траншеи
И обвяжите
Вкруг
Шеи
Галстуком белые руки.

1

Есть сладостная боль, — не утоливши
Жажды,
Вдруг
Выронить из рук
Любимых глаз ковши.
В трепещущее горло
Лунный штык —
Прольется кипяток, вольется лед и тишь.

2

Быстрее разум-конь, быстрей!
Любви горячее пространство
Подковы
Звонкие распашут,
Нежнейших слов сомкнут ковыль…
Мне нравится стихами чванствовать
И в чрево девушки смотреть,
Как в чашу.

3

Рассветной крови муть
Стекает с облаков — посеребряных ложек.
Не позову и не приду на ложе
И ни к кому.
Ее ресницы — струны лютни,
Их немота странна,
И кровь еще мутней
Сочат сосцы, как золотые краны.

4

Не понимать родную речь,
Идти и неподвижным быть,
Читать слова и быть незрячим…
Белков сияющая степь,
И снова радужные нимбы
Над степью выженной горят!
И снова полыхает перстень
На узком пальце фонаря.

5

Тяжелый таз
Осенних звезд
Не каждому дано перенести.
В какую глубину меня низвел
Звенящий стих
Ресниц.
Потряс сентябрь — сумрачный возница
По колеям свой желтый тарантас.

6

Как в трупы, в желтые поля
Вонзает молния копье,
Кинжал и меч, стрелу и нож, клинок
И сумерки, как пес,
Зари кровавый рот
Оскаля,
Ложатся спозаранок
У каменных ботинок городов.

7

Под осень отцветают реки,
Роняя на песок
И на осоку
Зеленых струй листы.
В карманах
Розовых туманов
Чуть слышен ветра крик
И воробьиный свист.

8

И хорошо, что кровь
Не бьет, как в колокол
В мой лоб
Железным языком страстей.
Тяжелой тишиной накрой,
Вбей в тело лунный кол,
Чтобы оно могло
Спокойно тишину растить.

9

Не так ли
Лес
Перед бедой
Запахивает полы
Широкого пальто.
Открою у ладони синий желоб —
Прольется кипяток,
Вольется лед.

Сказал в дверях:
«Ну вот, война».
И закурил.
И лёг на сердце камень.
Ты отвечала:
«Да... она
Идёт и между нами».

И это было так по-женски –
Ответ твой
И твои слова.
Над городом плыл месяц деревенский,
За ним плыла ночная синева.

Плыл облак рыбиной библейской
В серебряной пучине звёзд,
Плыл мужественный марш красноармейский
Через Литейный мост,

Плыла Нева,
Без дрожи и без плеска,
И запад плыл... но к берегам каким?
И в суете своей житейской
Мы смешивали малое с большим.

Сказка, присказка, быль,
Небыль.
Не знаю... Неугомонные
Тильтиль и Митиль —
Ищем любовь: «Там, там — вон
На верхушках осин, сосен!»
А она, небось,
Красноперая
Давным-давно улетела в озера
Далекого неба.

Столб полосатый, всадник, камень
И пограничная межа.
На сердце руку положа,
Скажу:
Я матюгал тогда Германию
И все чужбинные края.

Приятель, дева, комнатушка –
Вот всё,
Что позади осталось.
Ах, мы заложим чёрту душу
За эту сладостную малость.

«Что Русь! – смеялись, налегке
Садясь в вагон красноперинный. –
Плевал я в бороду твою!»
А на Монмартре в кабаке
Заказываю
С огурцом ботвинью.

Вот дурали! Вот непоседы!
Мальчишье сердце,
Синий глаз.
Без толку шляемся по свету,
Собачьей верностью томясь.

Твердь, твердь за вихры зыбим,
Святость хлещем свистящей нагайкой 
И хилое тело Христа на дыбе 
Вздыбливаем в Чрезвычайке.

Что же, что же, прощай нам, грешным, 
Спасай, как на Голгофе разбойника,— 
Кровь Твою, кровь бешено 
Выплескиваем, как воду из рукомойника.

Кричу: «Мария, Мария, кого вынашивала! — 
Пыль бы у ног твоих целовал за аборт!..» 
Зато теперь: на распеленутой земле нашей 
Только Я — человек горд.

Тело свесили с крыш
В багряной машкере арлекина,
Сердце расклеили на столбах
Кусками афиш
И душу, с ценою в рублях,
Выставили в витринах.

Толпы, толпы, как неуемные рощи,
В вороньем клекоте, —
Кто-то бога схватил за локти
И бросил под колеса извозчику.

Тут и тут кровавые сгустки,
Площади, как платки туберкулезного, —
В небо ударил копытами грозно
Разнузданный конь русский.

Архангелы гневно трубы пригубили:
— Небесное воинство на азиатскую волю!
Артиллерия била по Метрополю,
Выкусывая клочья из Врубеля.

«Второго Христа пришествие»...
Зловеще: «Антихриста окаянного»...
На перекрестках, углах горланно:
— Вечерние, вечерние известия!

Хлюпали коня подковы
В жиже мочи и крови...
В эти самые дни в Московии
Родился Саваоф новый.

Иннаф.

          1.

Из чернаго ведра сентябрь льет
Туманов тяжесть
И тяжесть вод.
Ах, тучелета
Вечен звон
О неба жесть.


          2.

Язык
Не вяжет в стих
Серебряное лыко,
Ломается перо — поэта верный посох.
Приди и боль разуй. Уйду босой.
Приди, чтоб увести.


          3.

Благодарю за слепоту.
Любви игольчатая ветвь
Ты выхлестнула голубые яблоки.
Сладка мне темь закрытых зябко век,
Незрячие глаза легки.
Я за тобой иду.


          4.

Рука младенческая радости
Спокойно крестит
Белый лоб.
Дай в веру верить.
То, что приплыло
Теряет всяческую меру.

                         Есенину
                  
Утихни, друг. Прохладен чай в стакане.
Осыпалась заря, как августовский тополь.
Сегодня гребень в волосах —
Что распоясанные кони,
А завтра седина, как снеговая пыль.

Безлюбье и любовь истлели в очаге.
Лети по ветру стихотворный пепел!
Я голову — крылом балтийской чайки
На острые колени
Положу тебе.

На дне зрачков ритмическая мудрость —
Так якоря лежат
В оглохших водоемах,
Прохладный чай (и золотой, как мы)
Качает в облаках сентябрьское утро.

Что родина?
Воспоминаний дым.
Без радости вернусь.
Ушёл не сожалея.
Кажись,
Пустое слово – Русь,
А всё же с ним
Мне на земле жилось теплее.

Теперь же, право, всё едино:
Париж, тамбовское село...
Эх, наплевать, в какую яму лечь.
Везде заря распустит хвост павлиний,
Везде тепло,
Где есть любовь, поэзия и печь.

Болтают:
Берегись! славянская тоска
Замучает тебя, мол, в сновиденьях.
Такие чудаки:
Им будто худо в Рейне
На спинке плыть, посвистывая в облака.

Но в том беда:
Вдруг стихотворным даром
Ты обнищаешь, домик мой.
Венчают славою коварной
Писанья глупости святой.

Вот и брожу в столицах чужеземных,
Собачусь с древнею тоской
И спорю (чуть ли не с берёзовым поленом),
Что и луна такая ж над Москвой.

Что родина?
Воспоминаний дым.
Кажись,
Пустое слово – Русь,
А всё же с ним
Жилось теплее.
Да, я ушёл не сожалея,
Но знаю: со слезой вернусь.

                Василию Каменскому

Эй! Берегитесь — во все концы
В пожарища алые головни...
Кони! Кони! Колокольчики, бубенцы,
По ухабам, ухабам, ухабам дровни.

Кто там кучер? Не надо кучера!
Какая узда и какие возжи!..
Только вольность волью сердце навьючила,
Только рытвинами и бездорожьем.

Удаль? — Удаль. — Да еще забубенная,
Да еще соколиная, а не воронья!
Бубенцы, колокольчики, бубенчите ж, червонные!
Эй вы, дьяволы!.. Кони! Кони!

Я пришел к тебе, древнее вече,
Темный люд разбудил медным гудом, 
Бросил зов, как собакам печень, 
Во имя красного чуда.

Назови же меня посадником, 
Дай право казнить и миловать. 
Иль других не владею ладней 
Словом, мечом и вилами?

Застонет народ чистый
От суда моего правого —
С вами вместе пойдем на приступ
Московии златоглавой.

Затопим боярьей кровью 
Погреба с добром и подвалы, 
Ушкуйничать поплывем на низовья 
И Волги и к гребням Урала.

Я и сам из темного люда, 
Аль не сажень косая — плечи? 
Я зову колокольным гудом 
За собой тебя, древнее вече.

Всего стихотворений: 39