|
Русские поэты •
Биографии •
Стихи по темам
Случайное стихотворение • Случайная цитата Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений Угадай автора стихотворения Переводы русских поэтов на другие языки |
|
Русская поэзия >> Анатолий Борисович Мариенгоф Анатолий Борисович Мариенгоф (1897-1962) Все стихотворения Анатолия Мариенгофа на одной странице 27 Сентября 1939 Сижу как будто на иголках, Душа как будто не на месте, И разговариваю колко, И жду «Последние известья». Ты смотришь в тёмное окно. Нас связывает нитка, Волос. А были, существо одно, Оно печально раскололось. И падает рука с колена. Куда? Наверно, в безнадежность. Я не могу жить страстью нежной, Когда качает ветер стены. И сердце, Женщина смешная, Не приноси сегодня в дар ты. Все наши мысли занимает Географическая карта. 1939 * * * А ну вас, братцы, к черту в зубы! Не почитаю старину. До дней последних юность будет люба Со всею прытью к дружбе и вину. Кто из певцов не ночевал в канаве, О славе не мечтал в обнимку с фонарем! Живем без мудрости лукавой, Влюбившись по уши, поем. Горят сердца, когда родному краю Железо шлет суровый враг. Поэтам вольность молодая Дороже всех житейских благ. 1925 * * * Возьми мою душу, как паникадило, Возьми и расплёскивай голубой фимиам. А улицы пахнут цветочным мылом И кровью, липнущей к каблукам. Кто это сваливал вчера в нас-то Пламени глыбы ударами кирк? – Небо – в красном трико гимнаста, А город – обезумевший цирк. Ладонями в двери! Кулаками! Но в чьи? Каждая была ведь на американский замок. Бесстыден, как любовница в лифчике, Выживший из ума рок. Кучки оборвышей. Казачья сотня. Неужели у каждого сухарь в груди? Всякий задворок, всякую подворотню Ладаном души моей окади. Не позднее 1919 Встреча Сергею Есенину 1 Какой земли, какой страны я чадо, Какого племени мятежный сын. Пусть солнце выплеснет Багряный керосин, Пусть обмотает радугами плеснь, Не встанет прошлое над чадом. Запамятовал плоть, не знаю крови русло, Где колыбель И чье носило чрево. На Русь, в веках лежащую огромной глыбой, Как листья, упадут слова С чужого дерева. Но есть любовь, и этот легкий дым Не разорвет когтистая пурга. Пусть вышиты глаза узором иноземным, Я пыли не сотру на обуви другой. 2 В тяжелые зрачки, как в кувшины, Я зачерпнул и каторгу, И стужу. Колесами и звонкой матершиной Лихач рвет тряпки луж, А кони буйство в гривах берегут. Поэма, песнь, строфа ли Легла Червонным золотом луны На стекла, На асфальт И на узор чугунный. А разве та, Чьи губы страстный крик полосовал, Не будет гребнем моего стиха до самого рассвета Расчесывать каштановые волоса. 3 По черным ступеням дней, По черным ступеням толп (Поэт или клоун?) иду на руках. У меня тоски нет. Только звенеть, только хлопать Тарелками лун: дзин-бах! А синий Колпак С бубенцами звезд бах-дзин! А солнце на животе, А тихое помешательство рядом на четырех лапах: "Отчего воете?" Кость и тело с себя не снять — Не уйти из родной конюшни, И влачится кандалми песня По черным ступеням дней. 4 Город, мира каменная корона. От зубца к зубцу с окраины и до окраины Себя радугой над тобой гну. В уши собираю, как в урны, В Вавилоне чаемый Гуд. Шумы песен в ведрах На грузовиках катим боль — Кто этот мудрый отрок Бежит от меня в поле? Кличу: "Гони сюда коров, овец и стада бычьи, На тонких плечах нам неси вязанки Зари, Для нас сбереги в ладонях журавлиный крик Осеннего спозаранка. 5 Отсюда: горбясь на лапах асфальт полз — На спине: Собор Исаакия — хлеб хозяйский. И еще — Колокольня Ивана — рукоятью поднятый меч. Отсюда: ржаное поле — "Здравствуй! Миллиарды золотых языков Веков трубы эту протрубят встречу" Насмерть Разбиться голубой чашей звездной оргии, Вытечь вину зари на белоснежную скатерть: Сегодня вместе Тесто стиха месить Анатолию и Сергею. Март 1920 * * * Ивану Старцеву Даже грязными, как торговок Подолы, Люди, люблю вас. Что нам, мучительно-нездоровым, Теперь Чистота глаз Савонароллы, Изжога Благочестия И лести, Давида псалмы, Когда от бога Отрезаны мы, Как купоны от серии. Днесь Отчаяние Бьётся пусть, как об лёд лещ; Пусть в печалях земли сутулятся плечи. Что днесь Вопь любви, раздавленной танками?.. Головы человечьи, Как мешочки Фунтиков так по десять, Разгрузчик барж, Сотнями лови, на! Кровь, кровь, кровь в миру хлещет, Как вода в бане Из перевёрнутой разом лоханки, Как из опрокинутой виночерпием На пиру вина Бочки. Воины... Жертвы... Мёртвые... Нам ли повадно Траурный трубить марш, Упокойныя Ставить свечи, Гнусавить похоронные песни, Истечь В надгробных рыданиях? Нам – кричащим: «Тресни, Как мусорный ящик, Надвое, земли череп», Нам – губами жадно Припадающим к дымящейся ране, – Понявшим истинно небывалую в мире трагедию. Что убиенные!.. Мимо идём мы, мимо – Красной пылая медью, Близятся стены Нового Иерусалима. 1918 Застольная беседа И числа, и места, и лица перепутал, А с языка всё каплет терпкий вздор. Мозг дрогнет Словно русский хутор Затерянный среди лебяжьих крыл. А ветер крутит, Крутит, Крутит, Вылизывая ледяные плеши — И редким гребнем не расчешешь Сегодня снеговую пыль. — На Млечный Путь Сворачивай ездок, Других по округу Дорог нет. * * * И ты, птенец, моё творенье, Любимый том в собранье сочинений, Гони, вали Весёлым писком музу, Из рукописей делай корабли. Катая на закорках карапуза, Я говорю: «Спасибо за птенца Тебе, Подруга-аист, Я от него – от пузыря – понабираюсь Великой мудрости земли». 1925 * * * Ивану Старцеву Из сердца в ладонях Несу любовь. Ее возьми — Как голову Иоканана, Как голову Олоферна… Она мне, как революции — новь, Как нож гильотины — Марату, Как Еве — змий. Она мне, как правоверному — Стих Корана, Как, за Распятого, Иуде — осины Сук… Всего кладу себя на огонь Уст твоих, На лилии рук. 1916 * * * Каждый наш день — новая глава Библии. Каждая страница тысячам поколений будет Великой Мы те, о которых скажут: — Счастливцы в 1917 году жили. А вы все еще вопите: погибли! Все еще расточаете хныки! Глупые головы, Разве вчерашнее не раздавлено, как голубь Автомобилем, Бешено выпрыгнувшим из гаража?! * * * Какая тяжесть! Тяжесть! Тяжесть! Как будто в головы Разлука наливает медь Тебе и мне. О, эти головы! О, чёрная и золотая! В тот вечер ветреное небо И над тобой, И надо мной Подобно ворону летало. Надолго ли? О, нет. По мостовым, как дикие степные кони, Проскачет рыжая вода. Ещё быстрей и легкокрылей Бегут по кручам дни. Лишь самый лучший всадник Ни разу не ослабит повода. Но всё же страшно: Всякое бывало. Меняли друга на подругу. Сжимали недруга в объятьях. Случалось, что поэт Из громкой стихотворной славы Шил женщине сверкающее платье... А вдруг – По возвращеньи В твоей руке моя захолодает И оборвётся встречный поцелуй! Так обрывает на гитаре Хмельной цыган струну. Здесь всё неведомо: Такой народ, Такая сторона. Середина 1922 * * * Рюрику Ивневу Когда день, как у больного мокрота И только на полотнах футуристов лазурь С Вами хорошо, Рюрик Говорить о маленьких поэтовых заботах. С Вами вообще хорошо и просто. Вы так на свои стихи похожи, — Входите в сердце нежной поступью, Словно, во время действия в ложу. Ноябрь 1918 * * * Кровоточи, Капай Кровавой слюной Нежность. Сердца серебряный купол Матов суровой чернью... Как бы, как бы в ночи Глупому Мне украсть У любви блестящую запонку... За что уксус и острые тернии? Разве страсть Библия, чтобы ее молитвенно на аналой Класть. 1919 Кувшины памяти 1 По булыжью встреч себя колесить Каждую рану зализывая после — Так по снегу влачат окровавленный след Искусанные свинцом лоси. В раковинах ушей говор-лай Бегущих по пятам дней свор. Это последняя мне розовых губ петля! Кто же вынет холодный труп, Чьими горестными взглядами буду обмыт, Когда поставит золотые столбы На перекрестках новое утро. 2 Синими струями пролилась тишина. Под черепом не провисают плеч стропила, Память опрокинула высокие кувшины И, словно руки омыл Пилат, Итти и снимать шляпу Перед девушкой, фонарем и лошадью, Спрашивать у встречных самый короткий путь. Куда? Никуда. Просто: у меня пути нет — Его смыл весенний дождь. А в зрачках окровавленный след стынет! 3 Чернильными слезами окапал Раскрывшиеся ладони белого листа. Был ли он звездный бал, Когда вихрились золотые стаи И волочили кружевные шлейфы Облака по синему паркету. Такою же поступью вошли вы В поэтову комнату. По черной пене строк Лебедями проплыли руки. Поэмы — чаемый остров — На твой берег так не вступали другие. 4 Синюю струю тишины пью. Тело нести легко. В гавани слуха плывут издалека Корабли шорохов нежной поступи. И не кажется при встрече, Что девушка на фонарь похожа, Шляпу не снимаю перед лошадью И трамвайному звонку не перечу. Не любимая есть, а друг. Льдины его ладоней белое пламя сжимают лба Когда ставит на перекрестках золотые столбы Новое утро. (1920) * * * Куда вы?.. — К новому новое в нови новое чая… Не верю. Променять нельзя, не истаяв В тоске о потере. Сердце, как белая стая За кораблем чаек… — Боже, избави меня от лукавого! 1918 Марш революций Конь революций буйно вскачь Верст миллионы в пространствах рвы, Каждый волос хвоста и гривы — Знамя восстаний, бунта кумач. Громами перекликается копыт стук, В тучах перецеловываются губы снарядов. Плечи в плечи Север и Юг, Свяжем души в один моток, Буйно пляшет на стягах заря; Плечи в плечи Запад и Восток, Брюхо шпорам режь ездок. Громами перекликается копыт стук, В тучах перецеловываются губы снарядов. Плечи в плечи Север и Юг, Западу подал Восток знак, Плечи в плечи, за рядом ряд, Ровен и грозен шеренг шаг, Старому на шею петлей кушак. Громами перекликается копыт стук, В тучах перецеловываются губы снарядов. Плечи в плечи Север и Юг, Вражьему стану свинца плевок, Ярче костров сердца горят, Плечи в плечи Запад и Восток, Бурю воет каждый гудок. Громами перекликается копыт стук, В тучах перецеловываются губы снарядов. Конь революций буйно вскачь, Верст миллионы в пространствах рвы, Каждый волос хвоста и гривы Знамя восстаний, бунта кумач. * * * Милостыню жалости мне в нищете, Затертый один грошик… Безжалостное копье Измены брошено… Галл, видите, галл на щите, Видите, как над падалью уже — воронье. 1917 * * * Сергею Есенину На каторгу пусть приведет нас дружба, Закованная в цепи песни. О день серебряный, Наполнив века жбан, За край переплесни. Меня всосут водопроводов рты, Колодези рязанских сел — тебя. Когда откроются ворота Наших книг, Певуче петли ритмов проскрипят. И будет два пути для поколений: Как табуны пройдут покорно строфы По золотым следам Мариенгофа И там, где, оседлав, как жеребенка, месяц, Со свистом проскакал Есенин. Март 1920 * * * Наш стол сегодня бедностью накрыт: Едим – увядшей славы горькие плоды, Пьём – лести жидкий чай, не обжигая рот. Не нашим именем волнуются народы, Не наши песни улица поёт. Ночь закрывает стёкла чёрной ставней, Мы утешаемся злословьем. Тот говорит, что в мире всё не вечно, А этот замышляет месть. Однообразное повествованье: У побеждённых отнимают меч, У полонённых – честь, У нас – высокое призванье. Я говорю: не стоит сожалеть, Мы обменяли медь На злато. Чужую песнь пусть улица поёт. Не нашим именем волнуются народы! Что юность, слава и почёт? В стакане комнатной воды Шипенье кислоты и соды. Декабрь 1922 * * * Не много есть у вольности друзей. Друзья весёлые У купли и продажи. На головы нам время сыплет соль, И зрелая любовь Нас в крепкий узел вяжет. Уже чуть слышны песен голоса. Так звонкая коса Навряд ли слышит Вздох предсмертный луга. Нас оправдают голубые небеса: Мы были вольности и родине верны И только неверны подругам. Уйдём – останется стихов тетрадь, В ней мы судьбу воспели нашу. Счастливый был удел: В дому – всегда пустая чаша И чаша сердца вечно через край. Ноябрь 1922 * * * Не умеем мы (И слава Богу), Не умеем жить легко, Потому что чувствуем глубоко, Потому что видим далеко. Это дар, и это наказанье, Это наша русская стезя. Кто родился в Пензе и в Рязани, Падают, Бредут, Но не скользят. И не будем, Мы не будем жить иначе, Вероятно, многие века. Ведь у нас мужчины плачут, Женщины работают в ЧК. 1939 * * * Ночь, как слеза, вытекла из огромного глаза И на крыши сползла по ресницам. Встала печаль, как Лазарь, И побежала на улицы рыдать и виниться. Кидалась на шеи — и все шарахались И кричали: безумная! И в барабанные перепонки вопами страха Били, как в звенящие бубны. 1917 * * * Опять безжизненное поле, Безжизненная вдаль тропа. Вёрст шесть осталося (Не боле) До пограничного столба. Такой ли представлялась встреча? Какие грустные края! И огненные (ах!) противоречья Любовь и ненависть таят. Где сердце? В суете ль проклятой? (Неужто ж я такая дрянь.) Мила ли: Пенза, толстопятая И косопузая Рязань?.. А вот: И столб, И пограничный домик, И всадник в шлеме на меже. Кто разберёт? Чёрт ногу сломит В смешной поэтовой душе. 1924 * * * Памяти отца Острым холодным прорежу килем Тяжелую волну соленых дней — Всё равно, друзья ли, враги ли Лягут вспухшими трупами на желтом дне. Я не оплачу слезой полынной Пулями зацелованного отца — Пусть ржавая кровью волна хлынет И в ней годовалый брат захлебнется. И даже стихов серебряную чешую Я окрашу в багряный цвет,— А когда все зарыдают, спокойно на пробор расчешу Холеные волосы на своей всезнающей голове. 1919 * * * Приду. Протяну ладони. Скажу: — Люби. Возьми. Твой. Единый... У тебя глаза, как на иконе У Магдалины, А сердце холодное, книжное И лживое, как шут... Скорей, скорее: «нет, не люби!» — кинь, Как булыжник. Аминь. 1918 * * * Пятнышко, как от раздавленной клюквы, Тише. Не хлопайте дверью. Человек... Простенькие четыре буквы: — умер. 1918 Руки галстуком 1 Обвяжите, скорей обвяжите, вокруг шеи Белые руки галстуком, А сумерки на воротнички подоконников Клали подбородки грязные и обрюзгшие, И на иконе неба Луна шевелила золотым ухом. 2 Глаза влюбленных умеют На тишине вышивать Узоры немых бесед, А безумие Нелюбимых поднимается тишины выше, Выше голубых ладоней поднебесья. 3 Прикажет и лягу проспектом у ног, И руки серебряными панелями Опущу ниц — Руно Молчания хорошо собирать в кельи Зрачков сетью ресниц. 4 Губами жевать красную ветвь Губ. Глазами синевы дерн Глаз. Из сапога ночи выдернул Рассвет Желтую ногу И опустил в утренних облаков гуд. 5 Не было вас — и не были дня, не было сумерек, Не горбился вечер И не качалась ночь. Сквозь окно На улицы, разговаривающие шумом рек, Выплыл глазами опавшими, как свечи. 6 К пристаням безумия и вчера и сегодня Мыли бросали галок ленты И опускали сходни. Сейчас, сейчас же, Извлеките квадратный корень из коэффициента Встречи около чужого № в гостинице для приезжающих. 7 Вечер — швейцар В голубой ливрее — подавал Петербургу Огненное пальто зари. Почему у одних глаза швыряются Звездной пургой, А у других из ворот век не орут даже, как автомобильные фонари. 8 И снова голые локти Этого, этого и того дома В октябре зябли, И снова октябрь полировал льдом Асфальтов серые ногти, И снова уплывали часы, как корабли. 9 Не было вас, и все-таки Стал день, вытекли сумерки, Сгорбился вечер и закачалась ночь — Потому что: время перебирало четки, Дымилось весной, И солнце белую мякоть снега грызло золотой киркой. 10 Никнуть кривыми Губами клоуна К лицу белее чем сливки. Спутанной гривой Волновой любви разлив Топит маяками зажженные луны. 11 Ах, проройте же Зубами на теле траншеи И обвяжите Вкруг Шеи Галстуком белые руки. 1919 Сентябрь 1 Есть сладостная боль, — не утоливши Жажды, Вдруг Выронить из рук Любимых глаз ковши. В трепещущее горло Лунный штык — Прольется кипяток, вольется лед и тишь. 2 Быстрее разум-конь, быстрей! Любви горячее пространство Подковы Звонкие распашут, Нежнейших слов сомкнут ковыль… Мне нравится стихами чванствовать И в чрево девушки смотреть, Как в чашу. 3 Рассветной крови муть Стекает с облаков — посеребряных ложек. Не позову и не приду на ложе И ни к кому. Ее ресницы — струны лютни, Их немота странна, И кровь еще мутней Сочат сосцы, как золотые краны. 4 Не понимать родную речь, Идти и неподвижным быть, Читать слова и быть незрячим… Белков сияющая степь, И снова радужные нимбы Над степью выженной горят! И снова полыхает перстень На узком пальце фонаря. 5 Тяжелый таз Осенних звезд Не каждому дано перенести. В какую глубину меня низвел Звенящий стих Ресниц. Потряс сентябрь — сумрачный возница По колеям свой желтый тарантас. 6 Как в трупы, в желтые поля Вонзает молния копье, Кинжал и меч, стрелу и нож, клинок И сумерки, как пес, Зари кровавый рот Оскаля, Ложатся спозаранок У каменных ботинок городов. 7 Под осень отцветают реки, Роняя на песок И на осоку Зеленых струй листы. В карманах Розовых туманов Чуть слышен ветра крик И воробьиный свист. 8 И хорошо, что кровь Не бьет, как в колокол В мой лоб Железным языком страстей. Тяжелой тишиной накрой, Вбей в тело лунный кол, Чтобы оно могло Спокойно тишину растить. 9 Не так ли Лес Перед бедой Запахивает полы Широкого пальто. Открою у ладони синий желоб — Прольется кипяток, Вольется лед. Май 1920 * * * Сказал в дверях: «Ну вот, война». И закурил. И лёг на сердце камень. Ты отвечала: «Да... она Идёт и между нами». И это было так по-женски – Ответ твой И твои слова. Над городом плыл месяц деревенский, За ним плыла ночная синева. Плыл облак рыбиной библейской В серебряной пучине звёзд, Плыл мужественный марш красноармейский Через Литейный мост, Плыла Нева, Без дрожи и без плеска, И запад плыл... но к берегам каким? И в суете своей житейской Мы смешивали малое с большим. 1939 * * * Сказка, присказка, быль, Небыль. Не знаю... Неугомонные Тильтиль и Митиль — Ищем любовь: «Там, там — вон На верхушках осин, сосен!» А она, небось, Красноперая Давным-давно улетела в озера Далекого неба. 1918 * * * Столб полосатый, всадник, камень И пограничная межа. На сердце руку положа, Скажу: Я матюгал тогда Германию И все чужбинные края. Приятель, дева, комнатушка – Вот всё, Что позади осталось. Ах, мы заложим чёрту душу За эту сладостную малость. «Что Русь! – смеялись, налегке Садясь в вагон красноперинный. – Плевал я в бороду твою!» А на Монмартре в кабаке Заказываю С огурцом ботвинью. Вот дурали! Вот непоседы! Мальчишье сердце, Синий глаз. Без толку шляемся по свету, Собачьей верностью томясь. 1924, Париж * * * Твердь, твердь за вихры зыбим, Святость хлещем свистящей нагайкой И хилое тело Христа на дыбе Вздыбливаем в Чрезвычайке. Что же, что же, прощай нам, грешным, Спасай, как на Голгофе разбойника,— Кровь Твою, кровь бешено Выплескиваем, как воду из рукомойника. Кричу: «Мария, Мария, кого вынашивала! — Пыль бы у ног твоих целовал за аборт!..» Зато теперь: на распеленутой земле нашей Только Я — человек горд. 1918 * * * Тело свесили с крыш В багряной машкере арлекина, Сердце расклеили на столбах Кусками афиш И душу, с ценою в рублях, Выставили в витринах. 1917 * * * Толпы, толпы, как неуемные рощи, В вороньем клекоте, — Кто-то бога схватил за локти И бросил под колеса извозчику. Тут и тут кровавые сгустки, Площади, как платки туберкулезного, — В небо ударил копытами грозно Разнузданный конь русский. Архангелы гневно трубы пригубили: — Небесное воинство на азиатскую волю! Артиллерия била по Метрополю, Выкусывая клочья из Врубеля. «Второго Христа пришествие»... Зловеще: «Антихриста окаянного»... На перекрестках, углах горланно: — Вечерние, вечерние известия! Хлюпали коня подковы В жиже мочи и крови... В эти самые дни в Московии Родился Саваоф новый. Тучелет Иннаф. 1. Из чернаго ведра сентябрь льет Туманов тяжесть И тяжесть вод. Ах, тучелета Вечен звон О неба жесть. 2. Язык Не вяжет в стих Серебряное лыко, Ломается перо — поэта верный посох. Приди и боль разуй. Уйду босой. Приди, чтоб увести. 3. Благодарю за слепоту. Любви игольчатая ветвь Ты выхлестнула голубые яблоки. Сладка мне темь закрытых зябко век, Незрячие глаза легки. Я за тобой иду. 4. Рука младенческая радости Спокойно крестит Белый лоб. Дай в веру верить. То, что приплыло Теряет всяческую меру. Август 1920 * * * Есенину Утихни, друг. Прохладен чай в стакане. Осыпалась заря, как августовский тополь. Сегодня гребень в волосах — Что распоясанные кони, А завтра седина, как снеговая пыль. Безлюбье и любовь истлели в очаге. Лети по ветру стихотворный пепел! Я голову — крылом балтийской чайки На острые колени Положу тебе. На дне зрачков ритмическая мудрость — Так якоря лежат В оглохших водоемах, Прохладный чай (и золотой, как мы) Качает в облаках сентябрьское утро. Ноябрь 1920 * * * Что родина? Воспоминаний дым. Без радости вернусь. Ушёл не сожалея. Кажись, Пустое слово – Русь, А всё же с ним Мне на земле жилось теплее. Теперь же, право, всё едино: Париж, тамбовское село... Эх, наплевать, в какую яму лечь. Везде заря распустит хвост павлиний, Везде тепло, Где есть любовь, поэзия и печь. Болтают: Берегись! славянская тоска Замучает тебя, мол, в сновиденьях. Такие чудаки: Им будто худо в Рейне На спинке плыть, посвистывая в облака. Но в том беда: Вдруг стихотворным даром Ты обнищаешь, домик мой. Венчают славою коварной Писанья глупости святой. Вот и брожу в столицах чужеземных, Собачусь с древнею тоской И спорю (чуть ли не с берёзовым поленом), Что и луна такая ж над Москвой. Что родина? Воспоминаний дым. Кажись, Пустое слово – Русь, А всё же с ним Жилось теплее. Да, я ушёл не сожалея, Но знаю: со слезой вернусь. 1925 * * * Василию Каменскому Эй! Берегитесь — во все концы В пожарища алые головни... Кони! Кони! Колокольчики, бубенцы, По ухабам, ухабам, ухабам дровни. Кто там кучер? Не надо кучера! Какая узда и какие возжи!.. Только вольность волью сердце навьючила, Только рытвинами и бездорожьем. Удаль? — Удаль. — Да еще забубенная, Да еще соколиная, а не воронья! Бубенцы, колокольчики, бубенчите ж, червонные! Эй вы, дьяволы!.. Кони! Кони! * * * Я пришел к тебе, древнее вече, Темный люд разбудил медным гудом, Бросил зов, как собакам печень, Во имя красного чуда. Назови же меня посадником, Дай право казнить и миловать. Иль других не владею ладней Словом, мечом и вилами? Застонет народ чистый От суда моего правого — С вами вместе пойдем на приступ Московии златоглавой. Затопим боярьей кровью Погреба с добром и подвалы, Ушкуйничать поплывем на низовья И Волги и к гребням Урала. Я и сам из темного люда, Аль не сажень косая — плечи? Я зову колокольным гудом За собой тебя, древнее вече. 1919 Всего стихотворений: 39 Количество обращений к поэту: 34080 |
||
russian-poetry.ru@yandex.ru | ||
Русская поэзия |