Иван Иванович Бахтин (1754-1818)

• Биография

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

Часы у госпожи в собрании заметя,
 И их себе присвоить метя,
  Один проворной вор,
  На выдумки быв скор,
Искусно олухом на время притворился:
Шед мимо госпожи, он будто зацепился,
И будто невзначай, ей на ногу ступил;
А боль ей учиня, часы удобней сбрил.
Боярыня отнюдь того не помышляла,
Что хитрость простота его в себе включала,
 И так она вскричала:
  «Болван! простак!»
Но вор с усмешкою ответствовал без лести:
  «Я глуп не так,
Как сколько делать вы изволите мне чести».
Не ясно ли сей вор сказал, читатель, всем,
Что часто плутовство мы глупостью зовем? 

                Готовясь свет оставить сей, 
Горюешь, не хотя расстаться ты с душей. 
Не плачь, не трать ты слез: чего тебе бояться? 
Души в тебе и нет: так с чем же расставаться? 

Завистливый всегда найдет, что охуждать,
И к этому хочу я быль одну сказать;
А может быть, что то и сказка;
Но сказка ль, или нет, была бы то привязка,
Когда бы точно кто хотел о том узнать.
И так я времени на справки не теряю
И к повести моей немедля приступаю.
В каком-то городе, — а именно, в каком? —
Никто меня, прошу, не спрашивай о том;
В каком бы ни было, но статуя стояла,
И мнилось, что ее Минерва изваяла.
Но медь, иль серебро, или другой металл,
Статуе редкой той существованье дал,
Останемся о сем мы также без заботы:
Довольно, что была отменныя работы.
  Однако ж рок,
Который ко всему на свете сем жесток,
И коего ничто не избежит удара,
 Судил, чтоб от пожара,
 Иль от другой какой беды,
Красот статуи той закрылися следы.
Горюют жители; но ко отраде им,
  Явился к ним
 Искусной вдруг художник.
Нет нужды изъяснять, что не был то сапожник,
И не был то портной; а изваятель был.
Он поврежденную статую растопил
 И вновь из ней другую слил;
Которая ничем явилася не хуже,
 Да и не хуже так,
  Что видеть ту же,
  В пей думал всяк.
Все хвалят мастера, его всяк превозносит,
 Иной его обедать просит.
 Другой его дарит;
Завистник лишь один с презреньем говорит:
«Несмысленный народ легко всему дивится,
 Известно это всем;
 А я не вижу, чем
Вновь Выезжий хитрец сей мог бы похвалиться,
  Когда к литыо металл
 От прежней статуи он взял. 

С Лисицей говоря, сказал однажды Волк: 
"Смотри, кума, каков у нашего Льва толк! 
Змею он произвел в свои любимцы ныне. 
Не лучше ли тем быть большой какой скотине? 
Почто бы не избрать ему на то Слона? 
Тот ростом больше всех, притом и тверже силой..." 
-- "Ах! как же прост ты, кум мой милый! -- 
   Сказала тут кума. -- 
Любимцем быть у Льва Слон дару не имеет: 
   Он ползать не умеет". 

Как будто за разбой вчерашнего дни, Фрол, 
                  Боярин твой тебя порол. 
Но ништо, плут, тебе! Ведь сек он не без дела; 
Ты чашку чаю нес, а муха в чай влетела. 

 Кто в свет родился туп,
Тот сколько ни учись, но вечно будет глуп.
А чтоб моим словам давали больше веры,
 Так надобны примеры.
В старинны времена жил-был один отец,
У коего был сын уж взрослый молодец;
Но сын понятия имел гораздо мало,
Что бедного отца чрезмерно сокрушало.
Однако ж, наконец,
По горевании, решился тот отец
Отдать сынка в ученье.
Он так сказал в себе: «О сын! я уморю,
Иль в умницу тебя, конечно, претворю;
А именно, отдам тебя я к штукарю».
Что вздумал, то свершил; пришло сынку мученье.
А как с старанием достигнуть льзя всего,
То также и штукарь добился до того,
Что начал понимать детина тот его.
 Штукарь то видя, продолжает,
  Глупца он принуждает,
Насильно в голову познания кладёт
И года через три сынка к отцу ведёт,
Которого отцу надменно представляет
И с сыном старика ученым поздравляет.
Но чтоб то самое на деле доказать,
То в руку что-нибудь велел отцу зажать;
«А что такое то?» — спросил потом у сына.
   Детина
  Тут к делу приступил
 И вот задачу как решил:
  По многим вычисленьям,
  Вопросам, заключеньям,
  Сказал он, наконец,
  Что круглу вещь собою,
  В средине с пустотою,
  Имел в руке отец.
Отца, что сын сказал, немало веселило,
По той причине, что кольцо зажато было.
Однако ж, дабы зреть, догадка какова
Сверх всех наук в его любезном сыне,
По имени велел он вещь назвать детине.
 Но что ж? — в ответ на те слова,
  Сказал сын: жернова. 

 Старик, имевши сына,
 Которого любил,
 Приметил, что детина
 Охоч до споров был;
А в спорах об заклад притом охотник биться.
Худа охота та: ей можно разориться;
 За тем и немила
 Отцу его была.
 Старик сынку пеняет;
Однако ж худо сын журбе его внимает.
Но, наконец, всего терпения лишась,
 На все старик решась,
 Сажает сына в яму,
То думая, что быть не можно столь упряму,
 Чтоб после и того
Закладами б еще сын стал бесить его.
И так он ямою исправить уповает;
 Но то позабывает,
Что страсти строгостью не можно истребить,
Что время лишь одно искусство то имеет,
 И что оно одно умеет
 Прямым наставником нам быть.
Сидит неделю сын, сидит и две недели,
 И в яме молодцу
Уже с водою хлеб гораздо надоели.
 Кричит оттоль к отцу:
«О батюшка! Я всем, чем хочешь, поклянуся,
Что в споры век ни с кем уж больше не пущуся,
И об заклад ни с кем не буду биться я,
Пожалуй, ты лишь вынь из пропасти меня!»
Старик, поверивши, словам его внимает,
И чтоб его достать, веревку опускает.
  Однако ж на тот раз
 Веревке тонкой быть случилось,
  У сына тот же час
  Сумненье родилось.
  Отцу представил он,
  Что очень не надёжно
На тоненьком шнурке тащить из ямы вон;
Отец же утверждал, что то исполнить можно
 Без всякого вреда;
А сын в том настоял, что выйдет тут беда.
И словом, наконец, пресильной спор родился.
 Но чем же тот их спор решился?
Сынок, разгорячись, мгновенно позабылся;
Кричал отцу: «Нельзя!.. порвется!.. и я рад
О том, что быть беде, хоть биться об заклад!» 

Нравоучение полезно нам бывает,
  Сумнения в том нет;
 Но вот о чем вопрос идет:
Нравоучению всегда ли отвечает
 Желаемый успех?
А чтобы то узнать, посмотрим мы на тех,
Чрезмерно кто влюблен, кто так же к картам страстен,
Кто пьянствовать обык, кто, будучи несчастен,
Отчаянью собой дозволил овладеть.
Мне ж кажется мораль весьма зерну подобна,
От коего, чтоб плод хозяину иметь,
То ищет пусть земли, которая удобна.
Но истину сию дабы мне доказать,
 Я притчу вздумал рассказать.
Не знаю, было где, не помню то ж и году,
Как сказывал один священник речь к народу;
 А речи темою он взял,
Что сребролюбие — порок гнуснейший в мире,
 И в оной доказал,
 Как дважды два — четыре,
  Что грех велик,
Когда чрезмерную кто лихву получает,
 И всякой ростовщик
 Спасенья тщетно чает;
А слово окончав, доволен ритор мой,
  Пошел домой:
Искусством он своим душевно веселился.
На завтрее к попу нечаянно явился
В дом некто из числа его духовных чад,
 Который, денежки имея
И, как бы о себе, о ближних сожалея,
Служил им часто, брав от них тройной заклад;
 А то творя отнюдь не ради роста,
На месяц получал лишь пять копеек со ста.
Он стал за проповедь попа благодарить,
Вдобавок же еще и деньгами дарить,
  Прося, чтоб повторить
 О лихве слово потрудился.
Поп, видя чудо то, немало удивился,
От радости при том пришедши вне себя,
Кащею возгласил: «О чадо! коль тебя
 Я мог на путь прямой наставить,
Когда толико я успешно говорю,
  То слово повторю;
Но деньги можешь ты себе, мой друг, оставить,
 Иль можешь бедным их раздать.
  Ах! мне ль во мзду что брать?
Имею я за труд довольную награду,
Когда мог возвратить погибшу овцу стаду
И грешника изъял из мрежей сатаны».
Нищей же со своей дивился стороны,
Что поп его слова так худо понимает;
А более всего, что денег не примает;
И вот причину как он просьбы изъясняет:
*Я повторением желаю произвесть,
Чтобы в раскаянье товарищей привесть;
И думаю, когда от промысла отстанут,
Тогда уже мешать мне более не станут». 

Один в богатстве счастье ставит, 
Другой в чинах его быть мнит; 
Победами себя тот славит, 
И счастье все лишь в славе чтит. 

В науках, в оны углубяся, 
Найти блаженство мнит иной; 
Иной, от света удаляся, 
Вменяет в счастие покой. 

Различно всяк из смертных мыслит, 
Сильвандр, когда напьется пьян, 
Тогда себя блаженным числит: 
Верх благ его - с вином стакан. 

Леандр за счастье почитает, 
Вельможа коль промолвил с ним; 
Нарциз же быть счастливым чает, 
Когда любуется кто им. 

А я все счастье поставляю 
В одной Констанции моей; 
Ей милым только быть желаю, 
И нет мне счастия без ней. 

Ее внимать мне разговоры, 
На свете больше нет утех, 
И чтоб ее зреть томны взоры, 
Сокровищ мне милее всех. 

Не променю ее лобзаний, 
На царский скипетр и венец. 
Она цель всех моих желаний, 
Начало мыслей и конец. 

Соседская Служанка к Ученому пришла,
 Которого нашла
 Сидевша у камина.
  Зачем же тот
  Ее приход?
 А вот тому причина:
 Огонь был нужен ей.
Ученый внутренне смеяться стал над ней,
То видя, что огонь нести домой хотела,
Однако ж ничего с собою не имела,
 Во что бы уголь положить.
Она ж о том отнюдь не думала тужить
 И не заботилась нисколько:
  А только
Простывшей на ладонь золы понабрала
И уголь на нее горячий положила:
И так она руки нимало не ожгла,
А чтоб ловчей нести, золой еще прикрыла.
 Что видя, тот Ученый муж
  Чрезмерно удивился;
А как ошибки им соделанной стыдился,
  То в ту ж
 Секунду он решился,
Чтоб правило сие иметь ввиду всегда,
Что презирать никем не должно никогда,
И что такого нет простого человека,
 Который бы в теченье века,
  В удобной час,
 Чему-нибудь не научил бы нас. 

Жан-Жак Руссо сказал в одной из книг своих:
В халатах только мы все искренни бываем,
И правду говорим; когда же надеваем
Парадны платья мы, то лжем безбожно в них.
Руссо то написал остро, умно и кстати,
При том же, как писал, то видно, был в халате. 

Чтоб было действие, должна быть и причина! 
Все филозофы то твердят согласно нам. 
             Я прежде думал так и сам; 
Но гордость Клитова, кой малого толь чина, 
Незнатен предками, собою непригож, 
Посредственно умен, богат не слишком тож, 
Доказывает, что та аксиома -- ложь. 

Всего стихотворений: 12