Александр Дмитриевич Агафи (1792?-1816)

• Биография

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

Малюточка сверчок, сидевши под травой,
Увидел бабочку с блестящими крылами,
Которая тогда летала над цветами,
 И думал сам с собой:
«Природа, наша мать, детей не равно любит:
 Одним дары свои сугубит,
Другие лишены всех благостей ея,
  Каков теперь и я —
Так мал — сижу один — меня никто не знает!
Да как же и узнать? — свет серой не пленяет!»
Так на судьбу роптал сей маленькой бедняк.
Но будущее мы не можем знать никак!
 Толпа детей явилась в поле;
Увидев бабочку, пустились все бежать;
То шляпой, то платком стараются поймать.
Уж бедна бабочка летать не в силах боле,
 Но кто себе не друг?
Кому не хочется пожить на милой воле?
Еще все силится уйти от них — как вдруг
Один за крылышко, другой взял за другое;
 Еще примчались двое;
Один по одному и все явились там.
Победы всяк хотел свидетелем быть сам.
 А дети в руки что прибрали,
 То поминай уже как звали...
Сверчок, смотря на то, жалея о судьбе
Несчастной бабочки, сказал так сам себе:
«Ах! счастлив тот, кто век безвестно проживает;
Хотя не славен он, но бед всю жизнь не знает!» 

Лягушка, увидав огромного быка,
Хотела так же быть толста и велика.
И так, чтоб с ним во всем сравняться,
Старалася она как можно надуваться.
 «Послушай-ка, мой свет! —
Кричала так она подружке,
Одноболотной с ней лягушке, —
Похожа ли теперь я на быка, иль нет?» —
«Никак». — «Ну, вот теперь?» — «Нимало», —
«Фу, пропасть! ну, еще?» — «Еще все ничего». —
 «Во что бы то ни стало,
А буду походить я очень на него!» —
Так думала она, и снова надуваться
В досаде принялась, сколь было можно ей.
Однако ж лопнула, но не могла сравняться
С быком величиной своей.

Признаться надобно — мы все с лягушкой схожи:
Дворяне жить хотят, как знатные вельможи;
Купцы стараются друг другу подражать;
Мещане чтут за стыд, чтоб от купцов отстать. 

Гора в мучительных родах
Кричит и вопит, так что страх!
Все любопытные стекаются толпами
В надежде, что она недаром так кричит
 И, верно, город уж родит,
Который будет царь над всеми городами:
Стократ пространнее, чем Лондон иль Париж.
 Она родила мышь...
Не то ли самое писатель есть надутый,
Которой говорит: «Пою войну Богов
Противу дерзостных Титановых сынов,
Всемощну Зевса власть и рок Гигантов лютый!»
Начало хорошо; что ж далее сего?
Набор надутых слов, и больше ничего. 

Средь рощи липовой, приятной,
 Столетний дуб стоял;
 Высок — осанист — статной —
Он ветвями своих соседей защищал
 От бури,холода и зною;
  И словом — дуб собою
 Отца семейства представлял.
Блестнет ли молния, или ударит гром,
Слабейших липок дуб собою, как щитом,
 От их ударов заслоняет;
Сожжен почти уж весь, их жечь не допускает.
Но липкам не был мил род жизни таковой —
 Таков-то разум молодой!
«Как мы несчастливы, — одна из них сказала, —
Со дня рождения я солнца не видала!
Неужель дуб еще два века будет жить? »
Другая начала так липка говорить:
«Уж время бы и нам теперь пожить на воле,
Потолще сделаться и вырости поболе.
Под дубом будем мы хотя и век стоять,
А выше нам его себя не увидать».
Потом и прочие подобные желанья
Старались изъявлять, одна после другой;
Просили все богов, чтоб дубу в наказанье
Послали оные огонь небесной свой.
 Среди такого их моленья
Приехал дровосек из ближнего селенья.
Дуб нужен был ему, и он к нему идет.
Уже топор взнесен — удар замаху вслед,
Уж начал мужичек от всей души трудиться,
Лишь искры сыплются, — а дуб не шевелится!
Крестьянин, наконец, собрав остаток сил,
Красу всей рощи той от корня отделил:
Дуб падает, и что его ни окружало,
Под тяжестью его со треском также пало!.. 

 Хранить секрет —
Для женщин ничего труднее в свете нет.
Один разумной муж, чтоб испытать супругу,
Умеет ли она при случае молчать
И тайну мужнину беречь, как должно другу,
Лежавши ночью с ней, вдруг сильно стал кричать:
«О Боже! болен я! что сделалось со мною?..
Колотье под сердцом! на всем холодной пот!
Жена! я снес яйцо! — и!., где оно? ну, вот!
Смотри же, чтоб никто, опричь меня с тобою,
 Об этом не узнал.
Недолго получить и курицы названье».
Супруга всячески клялась хранить молчанье.
 Но только день настал,
Оделась наскоро, пошла к своей соседке,
Чтоб новость ей сказать о странной сей наседке.
«Послушай, кумушка, скажу тебе я весть, —
Так начала она, — мой муж стал яйца несть
И уже снес одно — такое ли большое!
Против куриного по крайней мере вдвое.
Однако ж, милая, прошу не говорить
Об этом никому; меня муж станет бить». —
 «Не бойся — уж ни слова.
Как худо ценишь ты друзей!
 Я лучше смерть принять готова,
 Чем тайне изменить твоей», —
 В ответ соседка ей.
 Потом с подругой распростилась.
Одна пошла домой, другая в путь пустилась,
 Местах чтоб в десяти
Ту новость за секрет сказать между друзьями.
От одного яйца дошло уж до пяти,
Прибавив к этому, что даже и глазами
 Своими видела она.
А кумушки ее, все также по секрету,
 С прибавкой десяти
 Скорее разнести.
От кумушке к куме, от одного к другому
Секрет переходя, пошел во весь народ;
 А к вечеру узнал и тот,
Сначала из чьего та новость вышла дому,
Что не одно яйцо он снес, а восемь сот. 

Однажды вдоль реки, поднявши кверху шею,
 С обычной важностью своею
  Журавль изволил выступать.
 В то время, надо знать,
Зефиров тихое, приятное дыханье
Не приводило вод в большое колебанье;
И так кристалл реки, при ясности небес,
 Являл премножество чудес:
Там с щукою сазан меж тростника играет;
Тут линь из подо мха со дна реки всплывает;
Здесь окунь, ерш, судак — отдельно от других,
 Как рыбы чистоплодны —
 Не возмущая токи водны,
 Гуляют плавно в них.
Журавль все видел то и мог бы, без сомненья,
Любую на обед себе из рыб поймать,
 Но он имел обыкновенье
В известные часы обед свой отправлять.
Чрез несколько минут настал и час обеда;
А с ним почувствовал журавль и аппетит —
Поближе к берегу — туда, сюда глядит,
 Но прежних рыб ни следа!..
 Явилась стая карасей.
«Вот пища славная для нас — для журавлей!
 Ведь я еще не умираю
Голодной смертию; так лучше подождать,
 Чем этой дрянью нос марать», —
Журавль изволил так с собою рассуждать.
Исчезли караси, другую видит стаю —
 Каких же рыб? мальков!..
«Чтоб я стал есть мальков? я? О, избави Боже!
 На что это похоже?
Да знают ли, кто я таков?
 Журавль! да и большой породы;
 Которой в ведении своем
 Все здешние имеет воды;
 Которой господин во всем,
 Что в них ни есть съестного, —
 И должен есть малька дрянного?..
Спасибо!..» Но журавль покуда говорил,
 И этот рой уплыл.
А голод, между тем, час от часу сильнее
Тревожил журавля: уж стало все милее,
Приятнее ему, чем прежде пренебрег —
 Чего терпеть не мог:
Желал бы караська — их более не стало,
Хоть бы мальков поесть — и их как не бывало!
Пришлось улиткою ему довольным быть,
 Чем голодом себя морить. 

 Котенок с чижиком от самой колыбели
 Все вместе жили как друзья:
 С одной посуды пили, ели
И ненавистных слов: мой, твой — твоя, моя —
 В их не входило разговоры.
Случалось им играть; однако же до ссоры
 Им не случалось доиграть:
Чиж носиком клюнет, а кот, как больно стало,
Легонько лапкою дает чижу узнать,
Что у него почти терпенье все пропало.
К таким приятелям однажды чиж другой,
  Совсем незнаемой — лесной —
 Изволил прилететь в беседу.
Две птицы подрались за что-то меж собой.
«Как! наших обижать, — кот думает, — постой!
 Вот я дружка доеду!»
И вмиг на помощь полетел;
 Схватил врага, и — съел...
  «Да мясо у чижей
 Превкусное — ей-ей!
Мне этого и в ум совсем не приходило, —
Кот думает в себе. — Ну, как бы то ни было,
Вперед я буду знать; а между тем...
  Еще поем».
 Потом он съел другого,
  Не дикого — лесного,
  Но друга дорогого.

Какую же мораль я должен здесь сказать?
О вы, которым власть употреблять законы
Судьбою вручена для слабых обороны!
Вам смысл сей басенки нетрудно отгадать. 

Пословица права: с богатым не водися;
 А с сильным не борися.
Корова, лев, овца с козой
Условились между собой,
Чтоб вместе четверым на ловле находиться,
 И после поровну делиться.
Настал охоты день — готовятся на бой.
 Лев отдал повеленье:
«Поставлен каждой где, там безотлучно стой!»
 Овца, и тихое творенье,
 Вдурилась — пыль столбом!
Манежно прыгает и выправляет ноги;
 Коза готовит к битве роги,
И в ожидании корова бьет хвостом.
Кто другом льву слывет, тот будет без наклада.
За все труды олень им был награда.
 «Делить!..» —
Кричит овца, глазами меря долю;
С согласья общего оставлено на волю
 Льва раздел чинить.
Лев лапу протянул, и кохти серповидны
Лишь только выпустил, то и готов раздел.
 Чтоб были безобидны,
Чтоб всякой по трудам закончу часть имел:
«Смотрите, — он сказал, тряся хвостом и гривой, —
Я тотчас учиню раздел вам справедливой!
Вот эта часть моя по силе договора;
Я силен — потому надеюся без спора
От вас другую получить;
За храбрость третью мне должны вы уступить;
А за четвертую кто примется из вас,
Тот с жизнию навек проститься в сей же час!..» 

На ветке дерева сидел, как часовой,
Петух — хотя не молодой,
Но бойкой — сметливой — и словом: хват собой.
Лиса же, подошед, так говорить с ним стала:
 «Я все тебя, мой друг, искала,
 Что бы о мире предложить.
Все ссора да вражда — когда ж нам дружно жить?
 К тому же год от году
 Мы оба старимся с тобой;
А старикам грешно жить в ссоре меж собой...
Сойди — обнимемся, да и чертей всех в воду...» —
«Ах, кумушка моя, — петух лисе в ответ, —
Мне в свете ничего приятней мира нет;
Тем более, что он цель общего желанья.
Я очень рад тому. — Вон пара и борзых.
Как кстати — подождем еще немного их —
Мы все обнимемся...» — «Прости же, до свиданья!
В другой раз... а теперь...
Еще мне дельцо есть, поверь», —
Сквозь зубы проворчав, да и давай Бог ноги,
 Лисина от него с дороги,
Чрез хворост и чрез пни пустилася бежать!
 Петух, разделавшись с бедою,
  Вслед глядя за лисою,
 Над трусостью ее не мог не хохотать. 

 От горести, от время,
 Да также и от дров беремя,
Согбенный дровосек, тащася кое-как,
  Из лесу выходил;
 Но выбившись из сил, бедняк,
  Он ношу уронил
 И возроптал на провиденье:
«О смерть! — он говорил, — ты бедным утешенье!
 Прерви мои несносны дни —
 Уже мне тягостны они.
 Ты всех детей меня лишила,
Надежду отняла — при старости покой!
А бедного меня, конечно, позабыла?
 Приди, приди скорей за мной!
Я слишком зажился!..» С сим словом смерть предстала.
  «Зачем меня изволил звать?» —
   Она ему сказала.
 «Чтоб ношу помогла поднять», —
Старик насилу мог от страху ей сказать.

Подобное сему случается и с нами,
Когда мы просим то, чего не знаем сами.

С мослом во рту переправлялась
Собака чрез реку как можно поскорей;
 Она весьма боялась,
Чтоб лакомой кусок не отнял кто у ней.
 И вдруг — какое удивленье!
Увидела в реке, прозрачнейшей стекла,
Что ей подобная другой кусок несла.
Чужое нас всегда приводит в восхищенье —
Чужой кусок для ней был лучше нежель свой.
 И так, за чем же дело стало?..
  Не думая нимало,
Огрызлась, рявкнула и кинулась на бой.
  Но что ж?
 В то время как она другой кусок ловила,
 Чужого не достав, свой верной упустила.
Завистливой! как ты с собакой этой схож! 

В один из летних вечеров
Окончив все труды, оставив все заботы
Пафнутьич с Сидором выходят за вороты.
На небе не было нимало облаков,
Итак, огромной свод, усеянный звездами,
 И тихая луна,
Которая тогда была уже полна,
Явились перед их глазами.
«Послушай, Сидор, брат, — Пафнутьич начал речь, —
Что, если б у меня такое было стадо,
На небе сколько звезд — мне больше, ей! не надо —
Маланья бы моя сама не стала печь,
Ни ткать, ни молотить — сидела б, склавши руки,
 Да ела б пряники от скуки.
Тогда бы сшил я ей кумашной сарафан...
И сам бы перед ней я не был уж болван:
 Рубаху красну с галунами,
 Да шапку с длинными ушами
Не токмо в маслену, всегда бы я носил:
Ну, словно так, как барин, жил!..
 Посмел бы староста Васюха
 На барщину меня послать!
Чуть рот разинул он, тотчас и оплеуха
 Готова возле уха,
 Да и суда нельзя сыскать!» —
«Как ты, Пафнутьич, глуп! впервой я увидал, —
Качая головой, Сидорка так сказал. —
Ну, если б у меня все небо было поле, —
Ты, умна голова, послушай слов моих:
Ведь не в твоей бы было воле
Пасти свой скот в лугах чужих.
Я стал бы каждый день и с каждой десятины
 По сотне брать твоей скотины.
 Ну! что ты скажешь мне теперь?» —
«А вот что я скажу, хоть верь, хотя не верь:
Ты на вид взял собой, хоть бы куда детина,
 А по уму — скотина». —
  «Как?..» —
 «Да так:
Я собрал бы друзей, знакомых и родных —
Ведь у богатых много их —
Да и ломись к тебе, покуда силы стало.
А может ли один противу десяти
 Когда-либо на бой идти?
Такого никогда примера не бывало.
 Что — много взял ты, брат?
Видал я не таких, каков у нас ты хват».
Тут Сидор, не стерпев товарищева смеха,
Пафнутьичу как раз вцепился в волоса,
А сей наоборот, и началась потеха!
Прости и стадо звезд, прости и небеса!
И те, которые считалися друзьями,
С увечьем разошлись в дома свои врагами.

Всего стихотворений: 12