Алексей Алексеевич Ганин (1893-1925)

• Биография

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

       В поле безлюдно. Я в поле один. 
       Вижу: от Севера встал Исполин; 
       Вырос до неба, дохнул на поля,-- 
       Вытекла мутная синяя мгла. 
       
       Космы взметнулись вихрями 
                           вьюг. 
       Солнце без света зачёртилось 
                           в круг. 
       Песни, чье имя -- Любовь 
                           и Мечты,-- 
       Льдами легли в снеговые цветы. 
       
       Мерно качаясь, идет Великан, 
       Стынет под гулкой пятой океан. 
       Вечной пустыней легли следы, 
       В ладонях -- колючие облаки-льды. 
       
       Звездные птицы уснули в кудрях, 
       Снежные горы на хвойных бровях, 
       Мутно воззрились с вышины 
       Синие бельма -- две мертвых луны. 
       
       Тянется, зыблется смертная мгла, 
       В синем огне цепенеет Земля. 
       В поле безлюдно. Я в поле один, 
       Здравствуй, мой добрый, мой 
                           злой Господин. 
       
       Все под снегами утихнет, умрет, 
       Звездной птицей мой дух 
                           вспорхнет, 
       Льдами покроется солнечный лик. 
       В поле никто не услышит крик. 

Где в лесные купели-затоны 
      расплеснулась лесная река, 
Четки, вещи кукушкины звоны, 
      колокольняя ель высока. 

Гребень Солнышка выпал на травы, 
      нижет жемчуг под елями тень, 
Заплелись тростники и купавы 
      в золоченый, зеленый плетень. 

Никнут в неге кудрявые лозы, 
      черным струям дарят поцелуй. 
Резвый пляс бирюзовки-стрекозы 
      завели над прохладою струй. 

Сонно грезят лопух и кувшинка, 
      синий зной ароматен и пьян, 
А в лучистых изломах песчинки 
      будто горсть золотистых семян. 

По кустам и заросшим завалам 
      птичьи песни прядет тишина, 
И зарею шиповники ало 
      расцветают, как встарь купина. 

Звонко булькают скрытницы-рыбки, 
      убегая к корнистому дну, 
И плывут водяные улыбки 
      гибким кругом лучистому дню. 

Веще льются кукушкины звоны, 
      дремлет Солнце, припав в тростники, 
На лесные купели-затоны 
      кто-то сыплет с небес васильки. 

       Мне гребень нашептал, 
                    что волосы редеют, 
       Что скоро заблестят, как иней седины, 
       И тише за окном, 
                    на старых сучьях рдея, 
       Тоскует солнцепек о радостях Весны. 
       
       В холодной синеве природа онемела, 
       Поднялся белый сон 
                    над стынущим ручьем. 
       И где-то далеко за рощей прозвенела 
       Осенняя печаль отлетным журавлем. 
       
       По скошенным лугам 
                    блуждает желтый ветер, 
       Взмахнет седым крылом, 
                    поплачет у куста,-- 
       И роем золотым от сгорбившихся ветел 
       Взовьется к облакам 
                    засохшая листва. 
       
       И чудится Душе, встревоженной мечтами 
       Безглазый лик времен 
                    дохнул из прошлых бурь, 
       Ветлою гнется жизнь, 
                    и мчатся дни за днями 
       Певучей желтизной в предвечную лазурь. 
       
       По выцветшим холмам 
                    в туманном синем поле 
       И юность, и мечты 
                    с ватагами страстей 
       Летят куда-то прочь 
                    в последней буйной воле 
       На огненных хребтах 
                    взбесившихся коней. 
       
       Клубятся в небесах пылающие гривы, 
       Все дальше звон копыт, 
                    все дальше красный скач, -- 
       И синяя печаль в природе молчаливей, 
       И в сердце, как любовь, 
                    таится тихий плач. 
       Бледнеет Солнцепек, 
                    Лучом опавший волос 
       Сквозь гребень проскользнул 
                    с открытого чела, 
       И где-то за спиной 
                    понятней шепчет Голос, 
       Что нет уже Весны и Юность отошла. 

Она придет, неведом час, 
в дверях шаги прольет, как струи. 
Придет и тихо поцелует 
морщины у молящих глаз. 

И небо синее в окне 
последний раз светло приснится 
и улетит к иной Весне 
крылом незримой голубицы. 

Под белым гробовым холстом 
вздремнется телу тихо, сладко. 
И кто-то ласковый украдкой 
холст озарит златым крестом. 

То Дед, давно умерший Дед, 
весь в солнышке, в седом наряде, 
объявится в луче лампады,-- 
и загорится звездный след. 

И все, чем жизнь гнела и жгла, 
спасет легко в прощальном часе. 
И Дух вспарит из тины зла, 
первоначально чист и ясен. 

Стыдливо склонятся друзья, 
качаясь в ладане и дыме,-- 
и встанем скорбью между ними, 
глядя на труп, Она и я. 

А за окном дела и сны, 
в тоске и горечи бесплодной, 
заплачут ветром мимолетным 
на ухо вечной тишины. 

       Багряное крыло раскинула заря, 
             роняя в тучи золотые перья. 
       Вот так всегда бы, как иду теперь я, 
             без устали идти, идти без цели, зря... 
       
       У мудрых цели нет, у мудрых нет беды. 
       Мой путь еще высок. Лицо еще в играющем 
                           румянце. 
       
       Пускай к закату склон. Певуче льются с 
                           пальцев 
             в нехоженный песок 
             веселые следы. 
       
       Был страшен долгий век. И вот спокоен час: 
       Дано мне каждый миг изжить тысячелетья. 
       Я прожил тридцать лет. О чем еще жалеть? 
       Печаль моя нежна, как крик вечерней чайки. 
       Душе легко. Растаяли года, 
             как едкий чад, как стон любви докучной... 
       Из волчьих ям не выпрыгнет беда, 
             не изгрызет серебряные будни, 
             что виснет над рекой туманом голубым... 
       Пусть снова вороном хлестнется ночь в поля, 
             и в добрых снах меня забудут люди, 
             мой голос в ветре, в звездах слышен будет... 
             Я в вечность отхожу с тропинки бытия. 

Буйным вихрем к забытому дому 
      я на Буре-коне прискакал. 
И опять на родимой соломе 
      под божницей резной задремал. 

И открылось глазам зачерствелым 
      в полусвете меж явью и сном: 
Конь мой огненный сумраком белым, 
      белым вечером встал за окном. 

А с божницы синее поречья 
      глянул светлый и ласковый Бог, 
И с мудреной безгласною речью 
      улеглась тишина на порог. 

Золотым херувимом в лампаде 
      засиял золотой огонек; 
О какой-то небесной награде 
      прошептался с избой ветерок. 

И с полатей любимого Деда, 
      с бородой, как снег и пурга, 
Свел дорогой по зорнему следу 
      сенокосить на божьи луга. 

Взоржал конь многострунным молчаньем, 
      чуя корм неотцветших лугов, 
И откликнулось мудро речами 
      на приступках златых облаков. 

Вышла бабка из красна чулана, 
      встала в небе сребристой луной, 
Чтоб на избу, на внука-Буяна 
      заглянуть в вырезное окно. 

Поглядела, поникнула долу -- 
      в злых годинах я стал уж не тот, 
И прикрылася тучкой-подолом, 
      и рассыпала звезд решето. 

И грустила, не злом ли я спутал 
      золотистых кудрей моих лен, 
Не на слабых ли буйную удаль 
      разносил огнехрапый мой конь. 

Только утром, под солнечным стогом 
      слышал я между явью и сном, 
Ей рассказывал Дед босоногий 
      о слепом лихолетьи земном. 

И я, и солнышко -- мой ясноглазый друг -- 
      встаем от сна, улыбчивые, рано... 
Разбудим день. Оно возьмет туманы. 
А я -- косить цветной широкий луг. 
Мужичий гам, румяный бабий говор 
      польются вслед с нехоженой тропы... 
А впереди: и синь, и косогоры, 
      ромашки, и росистый смех травы... 
И весел труд. Коса остро и звонко 
      по шелку трав хрустит до полудня. 
И не понять, где песня жаворонка, 
      там, в синеве, иль в сердце у меня? 
А с полудня, когда мой ясный друг 
огруживает высоко в стога туман кудрявый, 
      я ставлю в копны скошенные травы, 
      я тороплюсь убрать широкий луг. 
И целый день, пока не кликнет вечер, 
      кумачный вихрь гуляет по лугам... 
И светел труд. И не устанут плечи 
      купаться целый день в зеленых облаках. 
А ввечеру, когда на бабьи ноги 
      душистей клевера прильнет загар, 
      устанет солнышко. И в золотые стогн, 
      красивое, уходит на закат... 
Уйду и я. И тихий сон по селам 
      сомкнет глаза, кто радостью ослаб. 
И до утра мне снится луг зеленый. 
      и все звенит: роса -- коса -- роса. 

Ушла слепая Ночь, а День еще далеко, 
Еще блуждают сны и не родился звон. 
Роятся лики звезд в молочной мгле востока, 
Звезда зовет зарю взойти на небосклон, 
С небес из чьих-то глаз роса пахучей меда 
Струится в синь травы, чтоб грезил мотылек. 
Цветы ведут молву про красный час восхода, 
Целуется во ржи с колосьем василек. 
На туче золотой застыли серафимы. 
И песнь, как тишина, плывет из красных гнезд. 
Багрян костер зари... И в голубые дымы 
Оделася земля, проникнув к тайнам звезд. 
По скатам и холмам горбатые деревни, 
Впивая тишину, уходят в глубь веков. 
Разросся темный лес, стоит как витязь древний -- 
В бровях седые мхи и клочья облаков. 
Раскрылись под землей заклятые ворота. 
Пропал из глубины цредсолнечный петух. 
И лебедем туман поднялся от болота, 
Чтоб в красное гнездо снести свой белый пух. 
Немы уста небес. Земля вздыхает кротко. 
Взмахнула где-то Ночь невидимым крылом. 
И ласковый ручей, перебирая четки, 
Поет, молясь судьбе, серебряный псалом. 
И будто жизни нет,-- но дрепет жизни всюду. 
Распался круг времен, и сны времен сбылись. 
Рождается Рассвет,-- и близко, близко чудо: 
Как лист -- падет звезда, и солнцем станет лист. 

       Сойди, сойди огнем, Рассвет! 
             Уж близок грозный Час. 
       У звезд мерцанья нет. 
             И черен лунный глаз. 
       
       Блуждает древний Страх -- 
                    сбылись глухие сны. 
       Как выкидыш, Земля забыта в колыбели, 
       И правнуки ребра на жернов Сатаны, 
       Ломая меч о меч, несут за телом тело. 
       
       Трехдневный Гроб Любви 
             За смертным камнем спит. 
       От рева Бурь и Битв 
             Шатаются Кресты. 
       
       Из каждых рук и ног 
             глядит звериный лик. 
       Чадит от языков смолой и серой жженой... 
       А в небе хмурь и хлябь,-- 
             там Богу Ночь скулит, 
       И тучами плывут рыдающие жены. 
       
       Упал, кто глух и слеп, 
             В ком разум -- сухлый плод. 
       О день, чрез смертный склеп 
             Пролей нам звездный мед. 
       
       Ревет язык громов, 
                    что сгинет семь колен 
       В морях своей крови, в болотах и туманах... 
       Но Зверя Зверь пожрет, 
                    и Сын расторгнет плен, 
       Сосавший Бури грудь устами Ураганов. 
       
       Сойди, сойди, Заря! 
             Над солнцем в высях гор. 
       Мы в песенных нарядах, 
             Мы песней вскинем Скорбь. 

Мое жилище, Землю грешную, 
      печальный и убогий край, 
      любовью светлой и нездешнею 
      я полюбил, как прежний рай. 

Одел поля пшеничным золотом, 
      пчелиным медом напоил, 
      и все преграды лунным молотом 
      рассыпал в звончатую пыль. 

На всех путях, на веки черные, 
      где в медных вихрях шла Гроза, 
      затеплил свечи чудотворные, 
      поставил зори-образа. 

Мой лук-- заутреннюю радугу -- 
      я натянул и луч-стрелу 
      вонзил глухому зверю в пазуху, 
      точившему на поле мглу. 

И растворилось небо синее. 
      И от лощин, из-за бугров, 
      пошли толпами старцы сивые 
      на горний звон колоколов. 

Орлица-мысль, игривей зяблика, 
      за море в глуби уплыла 
      и Солнце -- золотое яблоко -- 
      в горящем клюве принесла. 

Всего стихотворений: 10