Василий Алексеевич Лёвшин (1746-1826)

• Биография

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

Купец весь во трудах, в заботах вел свой век 
И стал чрез то весьма богатый человек. 
Но смертному ни в чем довольну быть не можно, 
Желанью меры нет, хотя оно и ложно; 
Желанье превозмочь 
На свете нам невмочь. 
С богатством сей купец волнам себя вверяет, 
Во Индию плывет, множайшу прибыль чает. 
Разбойник на пути богатство то отнял; 
Он, к прибыли спешив, все с жизнью потерял. 
Разъездны корабли разбойника поймали, 
Повесили его, богатство отобрали. 
На сыщиков судья нашел тотчас закон, 
И добычи всей стал один хозяин он. 
Недолго ж в сундуках его рубли лежали; 
Залезли воры в ночь, судью сего покрали, 
На лодку плуты сев, поехали с добром, 
Но ветр их обернул и с лодкою вверх дном. 
И вещь, которая столь многих подстрекала, 
На дне морском пропала. 
К богатству нас влечет, однак оно мечта. 
Заботы наши все пустая суета. 
В богатство нам дано душевное спокойство, 
Нам казнь лишь без него и гор златых довольство. 

  Учил однажды Волк
  Свово любезна сына,
 И в память он ему хотел внушити толк,
 Чтоб был он Волк честной, чтоб смирной был детина.
«Ну! дитятко мое, — ему наставник рек, —
В пустыне сих лесах вести ты должен век,
Ты можешь в обществе с младыми Медведями
Различие забав позволенных вкушать.
Доволен малым будь, что мог тебе собрать
Я честным промыслом и чистыми зубами.
Отнюдь не крадь, и жизнь невинную веди.
Худого общества как можно убегая,
Волков честных себе друзьями избирая,
И ближним никогда нимало не вреди.
Обмановать не мни, и будь всегда ты равен;
А чреву своему никак не угождай,
Не буди Волк злонравен;
В посте ты дни свои средь алчных провождай.
И будешь муж честной, в лесах ты будешь славен.
Не лучше ли сто раз со гладу умирать,
Невинных чем Овец терзать и кровь сосать?
Не варварство ли то! не жалки ли Овечки?
Не шутка и своя жизнь, правду коль сказать:
Пасутся пусть стада близ рощи или речки,
По-видимому, льзя с них ловко взятки брать?
Однако ж стерегут их храбрые Собаки,
 И эти забияки
Тулуп и с самово умеют вмиг содрать.
Без жалости, увы! твово как вспомнить деда.
В очарник он зашел однажды для обеда;
Но что же встрелось с ним? увидели его,
Надули овчары гораздо грозно губу,
 Убили самого,
Без справок сняли шубу.
Вот дерзости его какой там был успех!
Оставил он и жизнь, оставил с нею мех.
Примером, дитятко, его ты научайся;
Коль любишь ты меня, пороками гнушайся».
Волченок, видевши у бати шерсть в зубах,
Кровь горячую овечью на губах,
  Вдруг громко засмеялся.
 «Плутец!
Бездельник! — закричал ему тогда отец,
 Который с гневу рвался. —
Как можешь ты слова мои принебрегать!
Я вижу, что пути в тебе век не бывать!
  Над мной так издеваться!
 Советами ругаться».
Смеясь, ему на то Волченок отвечал:
«Я, батюшка, твому последую примеру,
Которой ты теперь собой мне показал,
С твово я образца могу свою взять меру».
 Не могут те учить воздержности уста,
Которы никогда не ведают поста. 

"Нет в свете правды сем, -- сказал чиновный бык. -- 
В приказе с десять лет я заседал судьею, 
И так я там привык, 
Что легче бы не с ним расстался, а с душою. 
Со прочими в ряду всегда мой голос шел; 
Чтоб знатным угодить, мои я песни пел, 
И что лишь только вел, 
То прямо разумел; 
В том жизнь моя и длилась. 
Но вот одна случилась 
Беды моей вина. 
Немножко я себе хотел прибавить чести, 
Других чтоб выше сести, 
Просил о том слона. 
Но слон приосердился 
И просьбу опорочил 
З а тем, что он козлу давно то место прочил. 
"Возможно ль,-- он сказал,-- чтоб бык к тому годился?" 
Козла я предпочесть себе не захотел; 
С досады я сказал: "Ты, что бы, слон, ни пел, 
Не будет, чтоб козел меня повыше сел, 
К тому я путь открою 
И сам себя пристрою, 
Пойду просити льва". 
Слону дошла молва, 
Просить хочу что льва. 
Я места не нашел, а старого лишился; 
Однако бы о том ни мало не крушился, 
Что стал изгнан от дел: 
Да жаль лишь, что козел 
На место то засел". 

                                     Когда весна настанет, 
                                     Яснее солнце глянет 
                                     И травка прорастет; 
                                     Тут пахарь ладит соху; 
                                     А если оной нет, 
                                     Последню продаёт 
                                               Он кроху, 
                                     Чтоб соху нарядить, 
                                     Пахать исправну быть. 
                                     В деревне это знают, 
                                     И все там кузнецы, 
                                     Как будто бы купцы, 
                 Из кожи лезут вон, потеют, работают 
                 И сотни запасут и кос и сошников. 
                 В деревне мастер был, не знаю, кто таков. 
                                     В огне железо жарил, 
                                     На наковальне бил, 
                                     Закаливал и парил, 
                                     На часточки рубил. 
                                     В весенню эту пору 
                                     Мнит быть доходу спору. 
                                     Взялся за сошники. 
                 В полпуда шину он на уголье ворочал, 
                                               Тянул, корочал 
                 И ловкие давал железу тумаки; 
                 Однако сошников еще не видно следу, 
                 Хотя и с двадцать раз в огне его морил. 
                                     Кузнец мой говорил: 
                 "Ведь рано на дворе, исправлюся к обеду, 
                 И тотчас докажу, работник я каков!" 
                 Однак из шины той не вышло сошников; 
                 Взялся он за труды без батюшкина спросу. 
                 "Не вышло сошников, так сделаю я косу", -- 
                                     Кузнец так рассуждал. 
                 Опять железо он и жарил и ковал, 
                                     Водил его к допросу; 
                                     Но в бедственны часы 
                                     Не вышло и косы. 
                 "Конечно на меня дурным взглянули глазом! -- 
                 Сказал кузнец. -- Теперь поправлюся я разом, 
                 И выдет у меня совсем уже не то: 
                                     Скую я долото. 
                                     Недаром я тружуся, 
                                     До толку доберуся; 
                 По-свойски дело я впоследок поверну 
                                     И молотом давну". 
                 Он жарил, и сожег железо всё в горну; 
                                               Остался -- 
                                               Золотник. 
                           Кузнец с досады рвался, 
                 Клещи он из горна с кусочком тем смыгнул 
                                     И в воду ткнул. 
                                     Пропала греза, 
                           И из всего железа 
                           Один лишь вышел пшик. 
        
                 Не лучше ли, не знав, за дело нам не браться, 
                 В убытке чтоб не быть, не стали чтоб смеяться? 

Нас странствия в страны чужие наставляют; 
Однакоже нигде людей не учат лгать. 
Хоть странствующие умеют прибавлять, 
Но ныне истину от бредней различают 
И могут счесть, 
Что трижды по два -- шесть. 
Ложь слушать не обидно, 
И только лишь лжецу от лжи бывает стыдно. 
В беседе лгун сидел 
И много вздору пел. 
Со вздору пошлины в беседах не сбирают, 
И носа кулаком лжецам не утирают. 
Таким порядком лжец, покойно сидя, врал, 
И вот что он сказал: 
"Я в Индии видал 
Такой листы капусты, 
Что, полк одним накрыв, в краях места есть пусты, 
И можно роты две еще там уместить". -- 
"Легко то может быть, -- 
Один ему в ответ, сидящий на беседе, -- 
В Японии я зрел, 
Случившись на обеде, 
Котел, 
В котором тысячу слонов сварить вдруг можно". 
"Ах, братец, это ложно! -- 
Смеяся, оный лгун ему стал говорить. -- 
К чему б такой большой котел кому сковати?" 
Ответствуют ему: "Случилось дело кстати! 
На то, чтобы твою капусту в нем сварить". 
Сие сидящих всех подвигло к громку смеху, 
Который для лжеца не слишком был в утеху. 

Над городом осла поставили судьей. 
Какое ж в этом чудо! 
Не знает управлять он дожностию сей. 
Гораздо это худо! 
И должность за осла борзой несет кобель: 
Известно, у собак к чему нагнута цель! 
Прошли об этом слухи, 
Что будто бы ему 
Судить мешают ухи: 
Поверить как сему! 
В число глупцов втереть не можно воеводу: 
Он знатного был роду. 
Неужли во семье не можно быть уроду? 
Однак за то осел 
Судить-рядити сел. 

Пошел весной петух из жилья прогуляться, 
И вздумал он свою, гулявши, песню спеть; 
А жавронок ему, услышав, стал ругаться. 
"Тебе ли, простаку, -- сказал он, -- петь уметь! 
Где голосом моим я воздух наполняю, 
Где пеньем сладостным я смертных всех пленяю, 
Тебе ли можно там, глупец, разинуть рот? 
Притом же ты урод: 
Ты пару крыл имеешь, 
Н о вверх отнюдь не смеешь 
Подобно возлететь, как я, под облака; 
Природа из тебя слепила дурака: 
Крылатому родясь, бродить возможно ль пешу! 
Я пением всех тешу; 
А ты лишь все ревешь. 
К тому же и поры не знаючи поешь, 
Подобно как бурлак с кружала шед с полночи". 
Ему петух в ответ: "Во мне уже нет мочи 
Тебя внимати, самохвал. 
Хоть выше облаков я сроду не бывал, 
Но я не так, как ты, пою не -- лири, лери! 
Которых не слыхать, как выйдешь вон за двери; 
Я голосом моим работников бужу, 
И это им не вред, я этим им служу. 
И голос слышен мой чрез версту или боле; 
А ты поешь что в поле, 
Отнюдь в том пользы нет. 
Весной лишь жавронок, петух весь год поет". 
Кто сам себе хвалу насильно привлекает, 
Вовеки от людей ее не получает. 

Шла туча, грянул гром, 
И молнией зажгло не знаю чей-то дом. 
Над громом нам управы 
Обычья не просить? 
Одни на то уставы -- 
Пожар скорей гасить. 
К соседям закричал мужик: "Друзья сердечны! 
Не будьте так беспечны! 
Помилуйте, друзья, 
Горит мой дом, и гибну я; 
Пожалуйте мне помогите 
Пожар водой плескать 
И вон добро таскать. 
Ох, батюшки, бегите!" 
Соседи же на то: "Теперь ты нас узнал, 
Друзьями всех назвал, 
Когда ты погибаешь; 
А, впрочем, завсегда обидишь и ругаешь, 
Полезно языку нам воли не давать 
И в ссоре хоть словцо для миру оставлять. 

Текла река, 
А как реку назвать, не знаю, 
Пусть Волга будет то, пусть будет хоть Ока, 
Без имени реки я притчу сработаю; 
И нужды также нет, была ли та река 
Мелка иль глубока: 
Читатели мои чрез реку не поедут 
За тем, что та река 
От книги далека; 
А будут там, -- паром наедут. 
Итак, река текла; за ней дворянский дом 
Стоял на горке, 
А в нем жил дворянин и был ни слеп, ни хром. 
И жил не на задворке, 
В хоромах новых жил, 
Детей нажил, 
А всё тужил, 
Что мало с деревень идет к нему доходу. 
К тому же он держал расход не по приходу 
И стал в большом долгу; 
Я истинно не лгу, 
Он был в долгу, 
И были кошельки его в большой чахотке. 
От долгу у него в дворянской сохло глотке; 
Не знает он, как быть. 
Идти служить 
Со шпагой, 
С пером ли и бумагой? 
Со шпагою служить -- 
Так долгу не изжить, 
А разве поприбавить; 
Со шпагой за труды обычья нету править, 
И ждати должно тут, 
Что в очередь дадут. 
А взятки брать изрядно, 
Судить, 
Рядить и деньги за ничто с просителей всех брить -- 
То можно походить 
Нарядно 
И кошелек набить 
Изрядно. 
Да есть загвоздка тут: 
Мздоимцев ведь зовут -- 
Бездельник, плут; 
А пуще и всего что сделан добрый кнут, 
Которым всех плутов секут. 
Однако дворянин того не испугался. 
За перье взялся, 
Судьею стал 
И взятки драл. 
Начальник сведал то, над ним не издевался! 
Из места вон погнал, 
Хотя он и совался, 
В местах переменялся, 
Однако принужден 
Со взятками проститься 
И в дом свой удалиться 
Ничем не награжден. 
И так худой был путь дворянского походу, 
Лишился он доходу 
И долг не заплатил. 
Сидит он у себя, сидит весьма уныл; 
По счастью, у него была жена проворна, 
На выдумки остра, 
Как чёртова сестра, 
И столько же ко злу была она задорна, 
И чёрт 
Был сам четверт: 
Не мог то угадати, 
Сестрица что его изволит сработати. 
Невеста у нее тогда случилась дочь, 
И в первую способ ну ночь 
Пожертвовала ей Венерину кумиру 
И начала оброк сбирати с миру, 
По-русски -- дочкою за деньги торговать, 
Товарец продавать, 
И стала сваха 
Торгова птаха. 
Товарец с рук идет скорее ветчины, 
И деньги завелись, и муж попал в чины. 
Добившися сей знати, 
Стал он всех задирати, 
Соседей стал замати, 
Его жена их жен рутати, 
За то, что ремесла ее не мнят хвалить; 
Поела б их она, да сил нет с ног свалить. 
Соседи этот дом по имени вскликают, 
Бесовским называют; 
Хозяину твердят: с женой ты равно плут 
И заслужил ременный жгут. 
Хозяин перестал скучати сей молвою; 
Доволен он собою 
И тако говорит: "В мошне коль деньги есть, 
На что дворянска честь! 
Мне денежки забава, 
По-моему, без них плоха на свете слава". 
Чрез притчу эту я хотел изобразить, 
Что с совестью нажить 
Богатство -- труд великий, и прежде всяк устанет, 
Заслугой оное поколь найдет, достанет. 
Троякий я слыхал к тому дворянам путь: 
Пожалует монарх; достанется наследство; 
Или женитьбою в богатый дом вольнуть. 
Однак иные честь вменяют в сумасшедство! 
По-моему, без ней 
Себе всяк лиходей. 

Расхвастался Снигирь своим приятным пеньем,
И в жаре он своем телегою скрыпит;
От пышности вся кровь в Снигирике кипит:
«Поспорил бы со мной кто пения уменьем?
Не должен ли хвалить меня за это свет?
 Певал я над Невою,
 Певал я над Москвою,
Да спорить и поднесь со мной там смелых нет!» —
  «Мой свет! —
 Рек Чиж ему в ответ. —
В безлюдье и Кузьма бывает дворянином,
И нравятся иным все Кузины игрушки;
Себя ты не считай великим господином;
В небытность Соловья — крик громок у Лягушки». 

Всего стихотворений: 10