Николай Иванович Кроль (1823-1871)

• Биография

Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

Однажды в городе, поблизости к Пекину,
Предстала девушка сказать грехи брамину.
Сей с кротостью внимал раскаянья язык.
"А целомудренна ль?" - спросил ее старик.
"Грешна, отец!" - "Увы! так рано преступила!
Но что ж тебя к греху такому побудило?
Не труд ли с нищетой, иль праздность, мать проказ?"
"Я слышала, что грех целителен от глаз,
"А я слаба была глазами с малолетства".
- "Эх, - закричал старик в сердцах, - какое детство!
Будь это правдою, так мне бы довелось
Увидеть в небесах всех гениев насквозь".

        Анне Алексеевне Кудрявцевой

Дул южный ветерок теплом и ароматом
   Благословенных нив;
Полуденных лучей облитый ярким златом,
   Спал голубой залив.

Как лебедь, распустив свой парус розоватый,
   Летел наш пароход;
И лентою вдали виднелась полосатой
   Венеция из вод.

Огнями всех цветов над ними разрисован,
   Был тепел небосклон;
Картиной южною впервые околдован,
   Я погружался в сон.

И всё, что от новелл мне память сохраняла
   С ребяческих годов,
В волшебных образах неслось и оживало:
   И ревность и любовь,

Подкупленный кинжал и неподкупной ласки
   Весь женский, южный взрыв;
И ночи, и луна, и факелы и маски, -
   Риальто и залив.

Вот, вот послышалась призывная гитара.
   Условный встречи час!
Чу! скрыпнуло окно, и засветилась пара
   Во мраке черных глаз.

Вот, ручкой выброшен проворной из окошка
   В гондолу, шнур повис;
И цепкая по нем венецианки ножка
   Бежит по петлям вниз.

О, как, баюкаем всё грезою прекрасной,
   Хотел тогда скорей
Я как любовницу узреть любовник страстный
   Красавицу морей.

Дул снова ветерок теплом и ароматом
   Благословенных нив;
Полуденных лучей облитый ярким златом,
   Опять дремал залив.

Летели мы; едва лишь чайка успевала
   За легкою кормой;
Венеция вдали за нами исчезала,
   Мне снился сон иной:

Я слышал звук цепей, и ига бич упорно
   Свистал, смущая слух,
И мнилось: да ужель ты умер здесь позорно
   Навек, народа дух!

И девам не сплетать венков из листьев лавра!
   И не придет Тезей,
Который выхватит из пасти минотавра
   Красавицу морей!

       Ф. П. Чумакову

Целомудренной весталкою, бывало,
От головы до ног увитой в покрывало,
Она являлась мне в полночные часы -
Но в полной роскоши всей женственной красы;
В прозрачной тунике царицей вакханалий,
Без пояса и без докучливых сандалий.
До пят струилась прядь ее волнистых кос,
На голове сиял венок душистых роз;
И с упоительной улыбкой нежных губок
Мне предлагала дщерь веселья полный кубок.
И, Вакха дар живой вкушая дочиста,
Я деву целовал и в очи, и в уста.
Когда ж хмель пробивал в ланитах мне румянец,
Пускался вместе с ней в какой-то резвый танец, -
Пока на мягкий одр Кипридой чтимых трав,
Куана, маков, роз не упадал стремглав.
И здесь-то дева мне во всем соблазне ласки,
Бывало, грешные нашептывала сказки.
Но бережно от всех хранил я в тайне их,
Боясь, что скромный слух встревожит страстный стих
Иль эротической картины смысл игривый
Невольно возмутит чело красы стыдливой.
Прошли года, - и вот, в борьбе забот и дел,
Летами юн, душой я рано устарел.
А дева верная мне всё не изменяла,
Лишь реже посещать мой скромный угол стала.
Но кто б ее узнал! где делся прежний вид,
Веселье буйное и яркий цвет ланит,
Лукавое очей манящих выраженье
И форм полунагих роскошные движенья?
Потуплен скромно стал ее стыдливый взгляд,
Простая туника теперь ее наряд;
Скрывают стан и грудь завистливые складки;
Густые волосы не вьются в беспорядке;
На снежной белизне девичьего чела
Гирлянда роз давно надета не была;
И пояс обвился вкруг талии ревнивый.
А обувь грубая, сокрыв ноги красивой
И формы чудные, и прелесть наготы,
Не дразнит более причудливой мечты.
Всё изменилося; скромнее стали встречи,
И взгляды холодней, и холоднее речи;
Исчезла искренность в пожатьи жарком рук.
Предметом песен стал душевных ран недуг,
Потеря прежнего во всем очарованья,
Да жалкий на сердце остаток упованья.
Но есть мгновения, - и мнится, не остыл
В прелестной скромнице вакханки прежней пыл;
Вдруг пробуждаются в ней давние порывы,
Веселье прежнее гетеры прихотливой;
Тогда она покров с себя стыдливый рвет,
И снова весела, и пляшет, и поет;
И, будто прошлое припомня, страстно взглянет
И в пляску буйную меня рукою манит.
И в изумлении тогда я узнаю
Подругу прежних лет веселую мою;
Смотрю, не выдержу, бросаюсь к ней на шею,
Кружуся с ней, пою, и снова молодею.

Они бывали часто вместе; но их взоры
Встречалися спокойно; никогда
Не размыкалися для страсти их уста;
И были холодны простые разговоры.
Им было всё равно - сойтись, расстаться ль вновь.
Им розный путь лежал; и их не волновали
Ни радость общая, ни общие печали.
Жизнь обманула их, - и вряд любовь
Они с тех пор в душе подозревали.
К тому же строгий долг над ними тяготел;
Как зоркий страж, стерег ежеминутно совесть.
Но свет для клеветы и их не пожалел,
Провозгласи об них двусмысленную повесть.
И были в первый миг они поражены
Злословьем праздного досуга,
И оставались их глаза устремлены
Так вопросительно и долго друг на друга.
Но любопытство их уж начало смущать;
Умышленны теперь их сделалися встречи;
Им захотелося друг друга разгадать,
И искренность сама просилася в их речи.
Злословью их предав, свет странно намекнул
На то им, от чего они далеки были.
Но, жертвой сделав их, себя лишь обманул:
Они же горячо друг друга полюбили.

Покрытый рубищем, измученный недугом,
На грудь усталую склоняясь головой,
Слепец с собакою, своим единым другом,
Участия людей просил на мостовой.

Раздался стук колес. С трудом приподнимаясь,
"Подайте бедному" он слабо произнес, -
Но пара пронеслась, и, завизжав, шатаясь,
Упал к его ногам копытом смятый пес.

"Проклятие, - сказал бедняк, - вам, злые люди!
Что сделал вам мой друг в несчастии немой?
Ах, лучше б ребра вы моей измяли груди
И камнем разнесли на части череп мой!

Куда пойду теперь, без племени калека?
И зною и дождю открыты небеса!
Между двурукими найду ли человека -
И стар, чтоб приучить к себе другого пса!

С утра до полночи он, мой вожатый верный,
Ни в вёдро, ни в грозу меня не покидал!
Он ласкою манил к себе нелицемерной
И руку щедрую за старика лизал!

Он ночью укрывал меня от бурь и вьюги,
Вводя под дерево иль позабытый сруб.
Пойми ж, безжалостный, чего лишен я в друге!
Смягчись душой своей, глядя на этот труп!

Богач! и я, как ты, был счастьем не обижен
И в юности не знал порока нищеты!
И мною был не раз мой младший брат унижен,
И так же льстили мне, и сам я льстил, как ты!

Таков удел земной! он был - он и остался!
Но сердца чистоту сберег я до конца.
Я над несчастием, как ты, не издевался!
И даже пса ласкал, водящего слепца!

Вот выше чем тебя я, враг мой бессердечный!
Верь, в жизни верной нет дороги ни одной,
И, может быть, судьба с своей насмешкой вечной
Изменит и тебе, поворотясь спиной!

О, если, нищеты кляня удел постылый,
В участии людей услышишь ты отказ
И будешь пса ласкать в слезах рукою хилой -
Припомни моего в тяжелый этот час".

Ах да, с тех пор когда в Париже,
Ma chere, {1} я с мужем побыла,
Я сердцем жизнь постигла ближе,
Умом яснее поняла.

И все, и всё так было ново
Моей взволнованной душе,
Что я обнять была готова
В восторге первого cocher. {2}

Движенье, блеск, ma chere, и мода,
По шумным улицам развал,
Везде cafes с толпой народа,
И все одеты как на бал.

Ни мины кислой, всё смеется.
Вот три часа, - кипит бульвар,
Колясок модных ряд несется
В Champs d'Elysee, {3} как на пожар.

А там обед в лесу Булонском,
Потом цирк, опера, балет,
И ужин с искристым бургонским
Chez Provenceaux ou chez Vachette. {4}

И каждый мил, любезен, ловок,
А дамы, дамы, - о, quelle grace! {5}
Таких лесбийских вы головок
Нигде не встретите у нас.

Ученых, правда, не встречала -
Они в очках ведь и без кос, -
Меня кузина уверяла,
Что в этом Запад не дорос.

Зато, ma chere, как это мило,
И без ущерба красоте:
Я десять франков заплатила -
И член в ученом societe. {6}

С тех пор на карточке визитной
Всегда писала (magnifique!) -
Madame Agathe de Masslobitny,
Telle rue, maison, membre scientifique. {7}

И дни минутами бежали,
Как вдруг сказал мне деспот мой:
"Мы сорок тысяч промотали,
Знать надо честь, пора домой".

Представь, мой друг, как сердце сжалось!
Опять от скуки хоть умри!
Как я слезами обливалась,
Твердя одно: adieu, Paris! {8}

За что я молодость утрачу!
Взяла с собой Парижа вид, -
Гляжу, бывало, здесь и плачу,
А муж играет, служит, спит.

Всё это тупо, скучно, вяло.
Так года треть почти прошла.
Я сохла, чахла, ныла, вяла
И непременно б умерла.

Мне стала жизнь тяжелым грузом;
Одной отдавшися мечте,
Неслась я вдаль, туда, к французам
И в их воскресла sociefe!

С тех пор одна мне дама близка,
Один мужчина мил с тех пор:
Madame Louise - моя модистка,
Monsieur Louis - мой coiffeur! {9}

1 Моя милая (франц.). - Ред.}
2 Кучера (франц.). - Ред.
3 Елисейские поля (франц.). - Ред.
4 У Провансо или у Вашетт (франц.). - Ред.
5 Какое изящество! (франц.). - Ред.
6 Обществе (франц.). - Ред.
7  (Великолепно!) Мадам Агата де Маслобитная, 
такая-то улица, дом, член
научного общества (франц.).- Ред.
8 Прощай. Париж! (франц.). - Ред.
9 Парикмахер (франц.). - Ред.

Всего стихотворений: 6