Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Федор Сологуб

Федор Сологуб (1863-1927)


Все стихотворения Фёдора Сологуба на одной странице


19 июля 1915 год

Год испытаний, год суровый!
Тебя душа благословит, —
Заря гражданственности новой
Над нами в небесах горит.

Моя Россия верит верно,
Что наш чертог неколебим,
Что мужество солдат безмерно,
И что врага мы победим.

Моя Россия твёрдо знает,
Своею верою горда,
Каким позором угрожает
Ей ненавистная орда,

И всё приняв её стремленье,
Всю мощь орудий и машин,
Не упадёт в изнеможеньи
В пыли растоптанных долин.

Пылай, заря, восторгом новым,
И перед нами освети
В дыму губительном, багровом
К победе верные пути!

Как ни свирепствует судьбина,
Как вражья сила ни гнетёт,
Свободный подвиг гражданина
Тебя, Россия, вознесёт.

Год испытаний, год суровый!
Тебя душа благословит, —
Заря гражданственности новой
Над нами в небесах горит.



1917

Близки слуги сатаны,
Мы же древним сказам верим.
Мы Исусом спасены,
Мы зажжём свой старый терем.

Через пламя убежим
От антихристовой рати.
Ей — пожарище и дым,
Нам же — царство благодати.



1918

Безнадежным криком боли
Я встречаю твой приход,
Новый год!
Так же будешь сеять доли
Ты, как старый твой собрат,
Наугад.

Так же к правде равнодушен,
Так же разуму не мил
И постыл,
Так же случаю послушен,
Ты по свету понесёшь
Ту же ложь,

Так же сердце ты изранишь,
Так же разум истиранишь,
Как и тот,
Старый год,
Что последний день роняет
И бессильно умирает.



* * *

Алкогольная зыбкая вьюга
Зашатает порой в тишине.
Поздно ночью прохожий пьянчуга
Подошел на Введенской ко мне.

"Вишь, до Гатчинской надо добраться,-
Он сказал мне с дрожанием век,-
Так не можете ль вы постараться
Мне помочь, молодой человек?"

Подивившись негаданной кличке,
Показал я ему, как пройти,
А потом, по давнишней привычке,
Попытался разгадку найти.

Впрочем, нечему здесь удивляться:
По ночам я люблю босиком
Час-другой кое-где прошататься,
Чтобы крепче спалося потом.

Плешь прикрыта поношенной кепкой,
Гладко выбрит, иду я босой,
И решил разуменьем некрепкий,
Что я, значит, парнишка простой.

Я ночною прогулкой доволен:
Видно, все еще я не ломлюсь.
Хорошо, что я в детстве не холен,
Что хоть пьяному юным кажусь.


11 октября 1923


* * *

Аллеею уродливых берез
Мы шли вблизи сурового забора,
Не заводя медлительного спора.
Аллеею уродливых берез
Вдоль колеи, где влекся грузный воз,
Боясь чего-то, шли мы слишком скоро.
Аллеею уродливых берез
Был скучен путь вдоль темного забора.



Алмаз

     Д. С. Мережковскому

Легкою игрою низводящий радугу на землю,
Раздробивший непреклонность слитных змиевых речей,
Мой алмаз, горящий ярко беспредельностью лучей,
Я твоим вещаньям вещим, многоцветный светоч, внемлю.

Злой дракон горит и блещет, ослепляя зоркий глаз.
Льётся с неба свет его, торжественно-прямой и белый, —
Но его я не прославлю, — я пред ним поставлю смелый,
Огранённый, но свободный и холодный мой алмаз.

Посмотрите, — разбежались, развизжались бесенята,
Так и блещут, и трепещут, — огоньки и угольки, —
Синий, красный и зелёный, быстры, зыбки и легки.
Но не бойтесь, успокойтесь, — знайте, наше место свято,

И простите бесенятам ложь их зыбкую и дрожь.
Злой дракон не знает правды и открыть её не может.
Он волнует и тревожит, и томленья наши множит,
Но в глаза взглянуть не смеет, потому что весь он — ложь.

Все лучи похитив с неба, лишь один царить он хочет.
Многоцветный праздник жизни он таит от наших глаз,
В яркой маске лик свой кроет, стрелы пламенные точит, —
Но хитросплетенье злое разлагает мой алмаз.



* * *

Алой кpoвью истекая в час всемирного Томления,
С легким звоном злые звенья разжимает лютый Змей,
Умирает с тихим стоном Цapь полдневного творенья.
Kpoвью Змея пламенея, ты жалеть его нe смей.
Близок срок завороженный размышленья и молчания.
Умирает Змей багряный, Царь безумного сиянья.
Он царил над небосклоном, но настал печальный час,
И с протяжным тихим стоном Змей пылающий погас,

И с бессильною тревогой окровавленной дорогой,
Все ключи свои роняя, труп Царя влечет Заря,
И в томленьи грусти строгой месяц бледный и двурогий
Сеет мглистые мечтанья, нe грозя и нe горя.
Если страшно, если больно, если жизни жаль невольно, —
Что твой ропот своевольный! Покоряйся, – жить довольно.
Все лучи померкли и небе, и в ночной росе ключи, —
И опять она с тобою. Слушай, слушай и молчи.



* * *

Алый мак на желтом стебле -
Папиросный огонек.
Синей змейкою колеблясь,
Поднимается дымок.

Холодея, серый пепел
Осыпается легко.
Мой приют мгновенно-тепел,
И ничто не глубоко.

Жизнь, свивайся легким дымом!
Ничего уже не жаль.
Даль в тумане еле зрима, -
Что надежды! Что печаль!

Все проходит, все отходит.
Развевается, как дым;
И в мечтаньях о свободе,
Улыбаясь, отгорим.



* * *

Амур - застенчивое чадо.
Суровость для него страшна.
Ему свободы сладкой надо.
Откроет к сердцу путь она.

Когда ничто не угрожает,
Как он играет, как он рад!
Но чуть заспорь с ним, улетает
И не воротится назад.

И как ни плачь, и как ни смейся,
Уже его не приманить.
Не свяжешь снова, как ни бейся,
Однажду порванную нить.

Поймите, милые, что надо
Лелеять нежную любовь.
Амур - застенчивое чадо.
К чему нахмуренная бровь?



Ангел благого молчания

Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг, —
Только бы ты был со мною,
Сладкий и радостный друг.

Ангел благого молчанья,
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья
Над головою твоей.

Кротко потуплены очи,
Стан твой окутала мгла,
Тонкою влагою ночи
Веют два легких крыла.

Реешь над дольным пределом
Ты без меча, без луча, —
Только на поясе белом
Два золотые ключа.

Друг неизменный и нежный,
Тенью прохладною крыл
Век мой безумно-мятежный
Ты от толпы заслонил.

В тяжкие дни утомленья.
В ночи бессильных тревог
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.


2-3 декабря 1900


Анне Ахматовой

Прекрасно все под нашим небом,
И камни гор, и нив цветы,
И, вечным справедливым Фебом
Опять обласканная, ты,

И это нежное волненье,
Как в пламени синайский куст,
Когда звучит стихотворенье,
Пчела над зыбким медом уст,

И кажется, что сердце вынет
Благочестивая жена
И милостиво нам подвинет,
Как чашу пьяного вина.



Анненской Елене Александровне

Что имя? В звуке вещем – тайна.
Она темна или ясна,
Но все ж даются не случайно
Нам, бедным людям, имена.

Когда рождается Елена,
Ее судьба – судьба Елен:
Его или ее измена
И в дикой Трое долгий плен.

Но мы не верим, что Елену
Парис троянский полонил.
Она влеклась к иному плену,
Ее пленил широкий Нил.

Мы знаем, – только тень царицы
Вместил суровый Илион,
А наготою чаровницы
Был очарован фараон.

Елена, заповедь едину
Храни в нерадостные дни:
Терпи твой плен, и Валентину,
Лукавая, не измени.

Терпи надменность и упреки:
Как, – помнишь, – фараон кричал,
Когда красавец черноокий
Тебя украдкой целовал!

Припомни вспышки фараона:
Чуть что, сейчас же хлоп да хлоп,
И разорется, как ворона,
А с виду сущий эфиоп.

Да и Парис, красавец тоже!
Козлом он пахнул, стадо пас,
И шеголял в звериной коже,
И бил себя в недобрый час.

Но здесь не Фивы, и не Троя,
Не Приамид, не фараон,
И старым бредом Домостроя
Твой жребий здесь не омрачен.



Ариадна (Где ты, моя Ариадна?)

Где ты, моя Ариадна?
Где твой волшебный клубок?
Я в Лабиринте блуждаю,
Я без тебя изнемог.

Светоч мой гаснет, слабея,
Полон тревоги стою
И призываю на помощь
Мудрость и силу твою.

Много дорог здесь, но света
Нет и не видно пути.
Страшно и трудно в пустыне
Мраку навстречу идти.

Жертв преждевременных тени
Передо мною стоят.
Страшно зияют их раны,
Мрачно их очи горят.

Голос чудовища слышен
И заглушает их стон.
Мрака, безумного мрака
Требует радостно он.

Где ж ты, моя Ариадна?
Где путеводная нить?
Только она мне поможет
Дверь Лабиринта открыть.


7 ноября 1883


Ариадна (Сны внезапно отлетели)

Сны внезапно отлетели...
Что ж так тихо всё вокруг?
Отчего не на постели
С нею мил-желанный друг?

Смотрит, ищет, — и рыдает,
И понятно стало ей,
Что коварно покидает
Обольщённую Тезей.

Мчится к морю Ариадна, —
Бел и лёгок быстрый бег, —
И на волны смотрит жадно,
Голосящие о брег.

Лёгким веяньем зефира
Увлекаемы, вдали,
В синем зареве эфира
Исчезают корабли.

Парус чёрный чуть мелькает, —
И за милым вслед спеша,
Улетает, тает, тает
Ариаднина душа.



Астероид

В путях надмарсовых стремлюсь вкруг солнца я,
Земле неведомый и тёмный астероид.
Расплавленный металл — живая кровь моя,
И плоть моя — трепещущий коллоид.

Приникнуть не могу к тебе, земной двойник,
Отвеян в пустоту дыханием Дракона.
Лишь издали гляжу на солнцев светлый лик,
И недоступно мне земное лоно.

Завидую тебе: ты волен, слабый друг,
Менять свои пути, хотя и в малом круге,
А мой удел — чертить всё тот же вечный круг
Всё в той же бесконечно-скучной вьюге.



* * *

Ах, зачем ты не затих,
Не умолкнул навсегда,
Мой небрежный, звонкий стих?
Горечь темного стыда,
Капли одиноких слез,
Всю печаль, что я принес
В жизнь печальную мою,
Всю тебе передаю.
Но в тебе отрады нет.
Ни среди гнетущих бед,
Ни среди тоски немой,
Неприветен отзыв твой
На призывную печаль.
Мучит твой унылый стон.
Никому не будет жаль,
Что навек замолкнет он.



* * *

Ах, лягушки по дорожке
Скачут, вытянувши ножки.
Как пастушке с ними быть?
Как бежать под влажной мглою,
Чтобы голою ногою
На лягушку не ступить?

Хоть лягушки ей не жалко,—
Ведь лягушка — не фиалка,—
Но, услышав скользкий хруст
И упав неосторожно,
Расцарапать руки можно
О песок или о куст.

Сердце милую торопит,
И в мечтах боязни топит,
И вперед ее влечет.
Пусть лягушки по дорожке
Скачут, вытянувши ножки,—
Милый друг у речки ждет. 


25 апреля 1921


* * *

Ах, раздвиньтесь, стены душные.
Степь нарядная, прихлынь
И мечты свои воздушные
На меня, как рати, двинь.



* * *

Ах, этот вечный изумруд
Всегда в стихах зеленых трав!
Зеркальный, вечно тихий пруд
В кольце лирических оправ!

И небо словно бирюза,
И вечное дыханье роз,
И эта вечная гроза
С докучной рифмою угроз!

Но если сердце пополам
Разрежет острый божий меч,
Вдруг оживает этот хлам,
Слагаясь в творческую речь,

И улыбаются уста
Шептанью вешнему берез,
И снова чаша не пуста,
Приемля ключ горючих слез.

Душа поет и говорит,
И жить и умереть готов,
И сказка вешняя горит
Над вечной мукой старых слов.



* * *

Багряно и страстно
Горел небосклон,
И солнце, чудовищно красно,
В лиловый склонялося сон.

Пылали огнями
Лучи и мечи.
За алыми в небе холмами
Сверкали алмазно ключи,

И золото рдело,
И плавясь текло.
Змеи пламеневшее тело
Рекой винно-алой ползло.

Земные бессилья
Сжигалися там,
Где пламенных ангелов крылья
Лазурный наполнили храм.

Сивиллина свитка
Струился простор,
И длилась безмерная пытка,
Дымился высокий костер.

Пыланьем печали,
Душа, пламеней,
Стремись в раскаленные дали,
В круженье великих огней!



* * *

Бай, люби ребенка, баюшки баю!
Беленькую рыбку, баюшки баю,

Зыбко убаюкай моего бебе
В белой колыбельке, баюшки баю.

Будешь, будешь добрый, улыбнусь тебе.
Позабудь про буку, баюшки баю.

Бьется в колыбельку басня о судьбе.
Зыбок твой кораблик, баюшки баю.

Бури ты не бойся, белый мой бебе,
Бури разбегутся, баюшки баю.



* * *

Балалайка моя,
Утешай-ка меня,
Балалаечка!
У меня ли была,
И жила, и цвела
Дочка Раечка.

Пожила, умерла,
И могила взяла
Дочку Раечку,—
Ну и как мне не пить,
Ну и как не любить
Балалаечку!

Что взгляну на мою
Балалаечку,
То и вспомню мою
Дочку Раечку.


29 апреля 1902


Баллада о высоком доме

Дух строителя немеет,
Обессиленный в подвале.
Выше ветер чище веет,
Выше лучше видны дали,
Выше ближе к небесам.
Воплощенье верной чести,
Возводи строенье выше
На высоком, гордом месте,
От фундамента до крыши
Все открытое ветрам.
Пыль подвалов любят мыши,
Высота нужна орлам.

Лист, ногою смятый, тлеет
На песке, томясь в печали.
Крот на свет взглянуть не смеет,
Звезды не ему мерцали.
Ты всходи по ступеням,
Слушай радостные вести,
Притаившись в каждой нише,
И к ликующей невесте
Приникай все ближе, тише,
Равнодушный к голосам
Петуха, коня и мыши.
Высота нужна орлам.

Сердце к солнцу тяготеет,
Шумы жизни замолчали
Там, где небо пламенеет,
Туч расторгнувши вуали.
Посмотри в долину,— там
Флюгер маленький из жести,
К стенкам клеятся афиши,
Злость припуталася к лести,
Люди серые, как мыши,
Что-то тащат по дворам.
Восходи же выше, выше,
Высота нужна орлам.

     Послание

Поднимай, строитель, крыши
Выше, выше к облакам.
Пусть снуют во мраке мыши,
Высота нужна орлам.


14 июля 1920


Баллада о милой жизни

Многообразные отравы
Судьба нам в чаши налила,
Но все пути пред нами правы.
Мы любим жуткие забавы,
Пленяют сердце мрак и мгла.
Бредём по диким буеракам,
Напоенным зловещим мраком,
Где только белена бела,
Где притаилися удавы,
Но ожиданья не лукавы,
И жизнь на всех путях мила.

На простодушные муравы
Весна улыбчиво легла.
В прудах колеблются купавы.
Нисходит лебедь величавый
На глади водного стекла,
И на воде, блестящей лаком,
Круги бегут послушным знаком
Движений белого крыла.
Детей шумливые оравы
Бегут в тенистые дубравы,
И жизнь на всех путях мила.

Соборов золотые главы,
Дворцов гранитные тела,
Вещанья изваянной славы,
А ночью хитрые облавы
И низких замыслов зола, —
Угрюмый город с мутным зраком
Чуть усыплён дремучим маком,
И бред из каждого угла,
И воды с крыш струятся, ржавы,
Но и в болезнях всё ж мы здравы,
И жизнь на всех путях мила.

Послание

Мой друг, тоска идёт зевакам,
Приличны лай и вой собакам,
Смешна унылость для орла.
На сорных берегах канавы
Сквозь камень прорастают травы,
И жизнь на всех путях мила.



* * *

Беден бес, не ест он хлеба,
Не залезет он на небо.
Он гордыней обуян.
– Помолись, простят. – Не хочет.
Хоть и страждет, да хохочет,
Вечный страж низинных стран.

Он уродливый, рогатый,
Копытастый да хвостатый,
И дыханье – серный смрад.
Широко расставив уши,
Ловит грешные он души,
Чтоб тащить их прямо в ад.



* * *

Беден дом мой пасмурный
Нажитым добром,
Не блестит алмазами,
Не звенит сребром,
Но зато в нем сладостно
Плакать о былом.

За мое убожество
Милый дар мне дан
Облекать все горести
В радужный туман
И целить напевами
Боль душевных ран.

Жизнь влача печальную,
Вовсе не тужу.
У окошка вечером
Тихо посижу,
Проходящим девушкам
Сказку расскажу.

Под окном поставил я
Длинную скамью.
Там присядут странницы,-
Песню им спою,
Золото звенящее
В души их пролью.

Только чаще серая
Провлечется пыль,
И в окно раскрытое
На резной костыль
Тихо осыпается -
Изжитая быль.


4 сентября 1913, Тойла


* * *

Бедный дом мой не украшен,
Домострой мой очень строг,
Но, когда огонь погашен,
Мне мерещится чертог.

В нем на мраморных колоннах
Поднялся высоко свод,
Где из многих лампионов
Свет торжественно течет.

Дам и рыцарей улыбки,
Лица детские пажей,
И литавры, трубы, скрипки
Всё звончей и веселей.

Я король на новосельи
Открываю светлый бал,
Чтобы каждый гость в весельи
Все печали забывал.



* * *

Безгрешно всё, и всё смешно,
И только я безумно грешен.
Мой темный жребий роком взвешен.
Безгрешно всё, и всё смешно.
Вам, люди, всё разрешено,
И каждый праведно утешен.
Засмейтесь люди, – всё смешно,
И даже я невинно грешен.



* * *

    Безгрешный сон,
  Святая ночь молчанья и печали!
Вы, сестры ясные, взошли на небосклон
    И о далеком возвещали.

       Отрадный свет
  И на земле начертанные знаки!
Вам, сестры ясные, земля моя в ответ
   Взрастила грезящие маки.

      В блестящем дне
   Отрада есть - надежда вдохновенья.
О сестры ясные, одна из вас ко мне
    Сошла в тумане сновиденья!


10 января 1902


* * *

Безочарованность и скуку
Давно взрастив в моей душе,
Мне жизнь приносит злую муку
В своем заржавленном ковше.


7 июня 1891


* * *

Безумием окована земля,
Тиранством золотого Змея.
Простерлися пустынные поля,
В тоске безвыходной немея,
Подъемлются бессильно к облакам
Безрадостно-нахмуренные горы,
Подъемлются к далеким небесам
Людей тоскующие взоры.
Влачится жизнь по скучным колеям,
И на листах незыблемы узоры.
Безумная и страшная земля,
Неистощим твой дикий холод,—
И кто безумствует, спасения моля,
Мечом отчаянья проколот.


19 июня 1902


* * *

Безумно злое упоенье
Вокзальных тусклых, пыльных зал, —
Кто даль тебе его, вокзал,
Все это злое упоенье?
Кто в это дикое стремленье
Звонки гремучие вонзал?
Безумно злое упоенье
Вокзальных тусклых, пыльных зал.



* * *

Безумно осмеянной жизни
Свивается-ль, рвется ли нить, —
Что можешь, что смеешь хранить
В безумно-растоптанной жизни!
Лишь власти не дай укоризне
Страдающий лик отемнить,
Свивается-ль, рвется ли нить
Безумно-осмеянной жизни.



* * *

Безумное светило бытия
Измучило, измаяло.
Растаяла Снегурочка моя,
Растаяла, растаяла.

Властительно она меня вела
Тропою заповедною.
Бесследною дорогою ушла,
Бесследною, бесследною.

Я за Снегурочкой хочу идти,
Да ноги крепко связаны.
Заказаны отрадные пути,
Заказаны, заказаны.

Я жизни не хочу, – уйди, уйди
Ты, бабища проклятая.
Крылатая, меня освободи,
Крылатая, крылатая.

У запертых, закованных ворот
Душа томится пленная.
Блаженная в Эдем меня зовет,
Блаженная, блаженная.

Снегурочка, любимая моя,
Подруга, богом данная,
Желанная в просторах бытия,
Желанная, желанная.



* * *

Безумные слова,
Всего глупее в мире,
Что будто дважды два
Всегда, везде четыре.

Меж небом и душой
Ты не построишь крышу,
И от тебя, друг мой,
Я этих слов не слышу.

И ты всегда права
В любви, как и во гневе,
И все твои слова —
Плоды на райском древе.



* * *

Безумных дней томительная смена,
Ночей безумия томительная мгла, —
Их ткань легка, как злая пена,
И входит в жизнь, как хитрая игла.



* * *

Безумствует жестокий рок,
Ничья вина не искупима.
Изнемогающий пророк!
Судьба к тебе неумолима.

На склоне утомленных дней
Последнюю познал ты сладость
Тебя cжигающих огней
Мучительную, злую радость.

Как плачет нежная весна,
В края суровые влекома!
Вся безнадежность так ясна!
Так вся безвыходность знакома!
Домашние и гости сна,
Вы обжились, и здесь вы дома,

И в шелестиных голосах
Все то же бормотанье рока,
И в этих бледных небесах
Мерцанье горького упрека.



* * *

Белая тьма созидает предметы
И обольщает меня.
Жадно ищу я душою просветы
В область нетленного дня.

Кто же внесет в заточенье земное
Светоч, пугающий тьму?
Скоро ль бессмертное, сердцу родное
В свете его я пойму?

Или навек нерушима преграда
Белой, обманчивой тьмы,
И бесконечно томиться мне надо,
И не уйти из тюрьмы?



* * *

Белый мой цветок, таинственно-прекрасный,
Из моей земли, из черной ты возник,
На меня глядишь ты, нежный и безгласный,
И понятен мне безмолвный твой язык.

Ты возник из тьмы, моей мечте навстречу,
Ты зовешь туда, откуда вышел ты, —
Я твоим вещаньям не противоречу,
К твоему дыханью наклонив мечты.



* * *

Березка над морем
На высокой скале
Улыбается зорям,
Потонувшим во мгле.

Широко, широко
Тишина, тишина.
Подь скалою глубоко
Закипает волна.

О волны! о зори!
Тихо тающий сон
В вашем вечном просторе
Над скалой вознесен.



* * *

Бесконечно длинный,
ровный, тонкий, звонкий,
весь из светлой стали,
Льется под колеса
скучный путь рекою
в дальние края,
И, качаясь томно
от надежды беглой
до святой печали,
Уношусь безвольно,
странник самовольный,
и мечтаю я.
Поле зеленеет,
ландыш дышит нежно,
солнце светит ясно...
По лесным тропинкам
в тишину и в тени
хорошо б идти...
Тяжкие колеся
громыхают мерно,
но душа бесстрастна,
Мудрости покорной
на земле жестокой
все равны пути.



* * *

Бесконечный мальчик, босоножка вечный
Запада, востока, севера и юга!
И в краях далеких я встречаю друга
Не в тебе ли, мальчик, босоножка вечный,
Радости сердечной, шалости беспечной,
Неустанных смехов солнечная вьюга?
Бесконечный мальчик, босоножка вечный
Севера, востока, запада и юга!



* * *

Беспощадная вовремя скосит,
Позабудется скоро могила.
Утонувший невесту не спросит:
«Отчего ты меня разлюбила?»

Не приснится невесте, не встретит
Он ее в неожиданном месте.
А в минуту тоски не ответит
Ничего загрустившей невесте.

Так скользят, убегая, мгновенья
Наслажденья и трепетной боли.
Да и как же иначе? Забвенье —
Это милость божественной воли.



* * *

Беспредельно утомленье,
Бесконечен темный труд.
Ночь зарей полночной светит.
Где же я найду терпенье,
Чтоб до капли выпить этот
     Дьявольский сосуд?

Посмотрите,— поседела
У меня уж голова.
Я, как прежде, странник нищий,
Ах, кому ж какое дело
До того, что мудрый ищет
     Вечные слова!


18 июня 1910, ночь, Удриас-Корф


* * *

Благодарю тебя, перуанское зелие!
Что из того, что прошло ты фабричное ущелие!

Всё же мне дарит твое курение
Легкое томное головокружение.

Слежу за голубками дыма и думаю:
Если бы я был царем Монтезумою,

Сгорая, воображал бы я себя сигарою,
Благоуханною, крепкою, старою.

Огненной пыткой вконец истомленному
Улыбнулась бы эта мечта полусожженному.

Но я не царь, безумно сожженный жестокими,
Твои пытки мне стали такими далекими.

Жизнь мне готовит иное сожжение,
А пока утешай меня, легкое тление,

Отгоняй от меня, дыхание папиросное,
Наваждение здешнее, сердцу несносное,

Подари мне мгновенное, зыбкое веселие.
Благословляю тебя, перуанское зелие!


25 марта 1919


* * *

Благослови свиные хари,
Шипенье змеей, укусы блох, —
Добру и Злу создатель – Бог.
Благослови все эти хари,
Прости уродство всякой твари,
И не тужи, что сам ты плох.
Пускай тебя обстанут хари
В шипеньи змей, в укусах блох.



* * *

Благословлять губительные стрелы
И проклинать живящие лучи, —
Вот страшные и тесные пределы.
К иным путям затеряны ключи.

В мучительных безумствуя хуленьях,
В бессмысленной безумствуя хвале,
Живи в безвыходных томленьях,
Влачись на бедственной земле.

Отравленной стрелы вонзилось жало, —
Лобзай её пернатые края:
Она — твоя, она тебя лобзала,
Когда померкло солнце бытия.



* * *

Благоуханье по весне,
В прозрачной ночи трепетанье,
Лучи от звёзд и блеск в луне,
В реке порожистой журчанье,

И ветер, нежное дыханье,
Подъемлет шёпот по волне,
И ты, полночное мечтанье,
Опять разбужено во мне.

Опять в душе встаёт тревога,
И совесть поверяет строго
Всю жизнь безумную мою.

Но то, что было горьким чадом,
Теперь блаженным стало ядом,
И этот яд я тихо пью.



* * *

Блажен, кто пьет напиток трезвый,
Холодный дар спокойных рек,
Кто виноградной влагой резвой
Не веселил себя вовек.
Но кто узнал живую радость
Шипучих и колючих струй,
Того влечет к себе их сладость,
Их нежной пены поцелуй.

Блаженно всё, что в тьме природы,
Не зная жизни, мирно спит,—
Блаженны воздух, тучи, воды,
Блаженны мрамор и гранит.
Но где горят огни сознанья,
Там злая жажда разлита,
Томят бескрылые желанья
И невозможная мечта.


13 июля 1894


* * *

Блаженство в жизни только раз,
     Безумный путь,—
Забыться в море милых глаз
     И утонуть.

Едва надменный Савл вступил
     На путь в Дамаск,
Уж он во власти нежных сил
     И жгучих ласк.

Его глаза слепит огонь
     Небесных нег,
И стройно-тонкая ладонь
     Бела, как снег.

Над ним возник свирельный плач
     В пыланьи дня:
«Жестокий Савл! о злой палач,
     Люби меня!»

Нет, Павла Савлом не зови:
     Святым огнем
Апостол сладостной любви
     Восставлен в нем.

Блаженство в жизни только раз,
     Отрадный путь!
Забыться в море милых глаз
     И утонуть.

Забыв о том, как назван ты
     В краю отцов,
Спешить к безмерностям мечты
     На смелый зов.

О, знойный путь! о, путь в Дамаск!
     Безумный путь!
Замкнуться в круге сладких ласк
     И утонуть.


30 мая 1908


* * *

Близ ключа в овраге
Девы-небылицы
Жили, нагло наги,
Тонки, бледнолицы.

Если здешний житель,
Сбившийся с дороги,
К ним входил в обитель,
Были девы строги.

Страхи обступали
Бедного бродягу,
И его гоняли
По всему оврагу.

Из чужого ль края
Путник, издалеча,
Для того другая,
Ласковая встреча.

Вдруг на дне глубоком
Девы молодые,
С виноградным соком
Чаши золотые,

Светлые чертоги,
Мягкие ложницы,
В лёгкой пляске ноги
Голой чаровницы,

Звон и ликованье,
Радостное пенье,
Сладкое мечтанье,
Тихое забвенье.



* * *

Близ одинокой избушки
Молча глядим в небеса.
Глупые стонут лягушки,
Мочит нам платье роса.

Все отсырели дороги,-
Ты не боишься ничуть
И загорелые ноги
Так и не хочешь обуть.

Сердце торопится биться,-
Твой ожидающий взгляд
Рад бы ко мне обратиться,-
Я ожиданию рад.


11 апреля 1897


* * *

Бога милого, крылатого
Осторожнее зови.
Бойся пламени заклятого
Сожигающей любви.

А сойдет путем негаданным,
В разгораньи ль ясных зорь, 
Или в томном дыме ладанном,— 
Покоряйся и не спорь. 

Прячет лик свой под личинами, 
Надевает шелк на бронь, 
И крылами лебедиными 
Кроет острых крыл огонь.

Не дивися, не выведывай, 
Из каких пришел он стран, 
И не всматривайся в бредовый, 
Обольстительный туман. 

Горе Эльзам, чутко внемлющим 
Про таинственный Грааль,— 
В лодке с лебедем недремлющим 
Лоэнгрин умчится вдаль, 

Темной тайны не разгадывай, 
Не срывай его личин. 
Силой боговой иль адовой, 
Все равно, он — властелин. 

Пронесет тебя над бездною,
Проведет сквозь топь болот,
Цепь стальную, дверь железную 
Алой розой рассечет. 

Упадет с ноги сандалия, 
Скажет змею: «Не ужаль!»
Из цианистого калия 
Сладкий сделает миндаль. 

Если скажет: «Все я сделаю»,— 
Но проси лишь об одном:
Зевс, представши пред Семелою, 
Опалил ее огнем.

Беспокровною Дианою 
Любовался Актеон, 
Но, оленем став, нежданною 
Гибелью был поражен. 

Пред законами суровыми 
Никуда не убежим. 
Бог приходит под покровами, 
Лик его непостижим. 


6 мая 1921


* * *

Божественной комедии
Давно прошла пора.
Промотано наследие
Злодейства и добра.

Всё некогда великое
Рассыпалося в пыль,
И смотрит племя дикое
На чёртов водевиль.



* * *

«Бойся, дочка, стрел Амура.
Эти стрелы жал больней.
Он увидит,— ходит дура,
Метит прямо в сердце ей.

Умных девушек не тронет,
Далеко их обойдет,
Только глупых в сети гонит
И к погибели влечет».

Лиза к матери прижалась,
Слезы в три ручья лия,
И, краснея, ей призналась:
«Мама, мама, дура я!

Утром в роще повстречала
Я крылатого стрелка
И в испуге побежала
От него, как лань легка.

Поздно он меня заметил,
И уж как он ни летел,
В сердце мне он не уметил
Ни одной из острых стрел.

И когда к моей ограде
Прибежала я, стеня,
Он махнул крылом в досаде
И умчался от меня.»


20 апреля 1921


* * *

Болен хоженька
Уж четыре дня.
Милый боженька,
Пожалей меня.

Исцеление
Ты сынку пошли.
Страшно тление
В глубине земли.

Мало видывал,
Травки мало мял.
Ручки вскидывал,
Жалобно кричал.

Разве сделали
С ходнем что не так?
Бело тело ли
Загрызет червяк?

Молим боженьку, —
Старых пожалей,
И на хоженьку
Свой елей пролей.



* * *

Больна моя любовь, —
Жестокие страданья!
Припоминаю вновь
Все пылкие желанья,

И беспредметная тоска
Над бедною любовью,
Как ведьма темная, дика,
И сердце истекает кровью,

И наконец ясна
Давно томившая загадка.
Моя любовь больна,
И умереть ей сладко.



* * *

Больной, угрюмый человек,
Зачем глядишь ты на детей?
Зачем ты отравляешь их
Безумной мрачностью своей?

Им радость жизни суждена,
Им любы птички и цветки,
И не под силу их плечам
Мертвящий гнет мирской тоски.



* * *

Больному сердцу любо
Строй жизни порицать.
Всё тело хочет грубо
Мне солнце пронизать,

Луна не обратилась
В алтарную свечу,
И всё навек сложилось
Не так, как я хочу.

Кто дал мне это тело
И с ним так мало сил,
И жаждой без предела
Всю жизнь меня томил?

Кто дал мне землю, воды,
Огонь и небеса,
И не дал мне свободы,
И отнял чудеса?

На прахе охладелом
Былого бытия
Природою и телом
Томлюсь безумно я.


7-11 августа 1896, Нижний Новгород


* * *

Больные дни мои унылы.
Меня смущает вещий сон,
А звуки внешние постылы,
Как чей-то неумолчный стон.

Бегу от тяжких впечатлений,
От неотвязного труда,
Ищу порочных наслаждений,
И упоения стыда,

И низшей степени паденья...
Уже богиня прежних дум
Не пробуждает зовом мщенья
Мой тяжко угнетенный ум.

Простите ж, светлые надежды!
Сомкнитесь, плачущие вежды!
И, смертью страсти заглуша,
Усни, усталая душа!



Бренное

Упрекай меня в чем хочешь —
Слез моих ты не источишь,
И в последний, грозный час
Я пойду тебе навстречу
И на смертный зов отвечу:
Зло от бога, не от нас!

Он смесил с водою землю,
И смиренно я приемлю,
Как целительный нектар,
Это божье плюновенье,
Удивительное бренье,
Дар любви и дар презренья,
Малой твари горний дар.

Этой вязкой, теплой тины,
Этой липкой паутины
Я умел презреть полон.
Прожил жизнь я улыбаясь,
Созерцаньям предаваясь,
Всё в мечты мои влюблен.

Мой земной состав изношен,
И куда ж он будет брошен?
Где надежды? Где любовь?
Отвратительно и гнило
Будет всё, что было мило,
Что страдало, что любило,
В чем живая билась кровь.

Что же, смейся надо мною,
Я слезы твоей не стою,
Хрупкий делатель мечты,
Только знаю, царь небесный,
Что голгофской мукой крестной
Человек страдал, не ты.



* * *

Будетлянка другу расписала щеку,
Два луча лиловых и карминный лист,
И сияет счастьем кубофутурист.
Будетлянка другу расписала щеку
И, морковь на шляпу положивши сбоку,
Повела на улицу послушать свист.
И глядят, дивясь, прохожие на щеку -
Два луча лиловых и карминный лист.


7 октября 1913. Жлобин - Гомель. Вагон


* * *

Бывают дивные мгновенья,
Когда насквозь озарено
Блаженным светом вдохновенья
Всё, так знакомое давно.

Всё то, что сила заблужденья
Всегда являла мне чужим,
В блаженном свете вдохновенья
Опять является моим.

Смиряются мои стремленья,
Мои безбурны небеса,
В блаженном свете вдохновенья
Какая радость и краса!


21 октября 1896


* * *

Быть может, нисхожу я вниз,
К долине тёмного заката,
Зато я никогда не грыз
И не преследовал собрата.

Не опалялся на того,
Кто больше взыскан громкой славой,
Не ополчался на него
Хулою зависти лукавой.

А если был порой суров,
И отвращался от ничтожных,
И не творил себе богов
Из мелких идолов и ложных, —

Прости меня, всезрящий Бог,
За верный труд всей долгой жизни,
За утомленья злых дорог
И за любовь мою к отчизне.



В альбом Зоргенфрея

Любовь сочетает навеки.
В пыланьи безмерной любви
Проплывши чрез смертные реки,
В раю безмятежном живи.

В лирическом светлом покое
Простивши земные грехи,
Душа прозревает иное,
Слова сочетая в стихи.

Какая бы нас ни томила
Земная и злая печаль,
Но песен чудесная сила
Уносит в звенящую даль,

Где ждёт госпожа Дульцинея,
И дивную пряжу прядёт,
Где, вечно пред ней пламенея,
Бессмертная роза цветёт.



* * *

В амфоре, ярко расцвечённой,
Угрюмый раб несет вино.
Неровен путь неосвещённый,
А в небесах уже темно, —
И напряжёнными глазами
Он зорко смотрит в полутьму,
Чтоб через край вино струями
Не пролилось на грудь ему.

Так я несу моих страданий
Давно наполненный фиал.
В нём лютый яд воспоминаний,
Таясь коварно, задремал.
Иду окольными путями
С сосудом зла, чтоб кто-нибудь
Неосторожными руками
Его не пролил мне на грудь.



* * *

В багряные ткани заката,
В туманно-лиловый вуаль
Опять обряжает утрата
Поющую слезно печаль.

В молчаньи, обвеянном снами,
В просторе пустынных полей
Свирелью поет за холмами
Тоска простодушных жалей,

И крылья тяжелые ветра
Шумят в лиловеющей мгле,
И снова поникла Деметра,
И, плача, приникла к земле.

Внимая летейскому стону,
В краю запредельном живу,
С Деметрой зову Персефону,
Мою Алетею зову.



* * *

В великом холоде могилы
Я безнадёжно схоронил
И отживающие силы,
И всходы нераскрытых сил.

И погребённые истлели
В утробе матери-земли,
И без надежды и без цели
Могильным соком потекли.

И соком корни напоили, —
И где был путь уныл и гол,
Там травы тихо восходили,
И цвет медлительный расцвёл.

Покорна гласу тёмной воли,
И бездыханна и светла,
Без торжества, без слёз, без боли
Вся сила мёртвая цвела.

И без любви благоухала,
Обманом жизни крася дол,
И сок сладчайший источала
Для пёстрых бабочек и пчёл...

О, если б смерть не овладела
Семьёю первозданных сил,
В какое б радостное тело
Я все миры соединил!



* * *

В весенний день мальчишка злой
Пронзил ножом кору берёзы, —
И капли сока, точно слёзы,
Текли прозрачною струёй.

Но созидающая сила
Ещё изникнуть не спешила
Из зеленеющих ветвей, —
Они, как прежде, колыхались,
И так же нежно улыбались
Привету солнечных лучей.



* * *

В глубокий час молчания ночного
Тебе я слово тайное шепну.
Тогда закрой глаза и снова
Увидишь ты мою страну.

Доверься мне опять, иди за мною,
На здешний мир не поднимая глаз,
Пока, объятый тихой мглою,
Полночный светоч не угас, —

И всё, о чём душа твоя томится,
И для чего не надо слёз и слов,
Перед тобою загорится
В ночной стране безмолвных снов.



* * *

В день воскресения Христова
Иду на кладбище, — и там
Раскрыты склепы, чтобы снова
Сияло солнце мертвецам.

Но никнут гробы, в тьме всесильной
Своих покойников храня,
И воздымают смрад могильный
В святыню праздничного дня.

Глазеют маленькие дети,
Держась за край решётки злой,
На то, как тихи гробы эти
Под их тяжёлой пеленой.

Томительно молчит могила.
Раскрыт напрасно смрадный склеп, —
И мёртвый лик Эммануила
Опять ужасен и нелеп.



* * *

В дневных лучах и в сонной мгле,
В моей траве, в моей земле,
В моих кустах я схоронил
Мечты о жизни, клады сил,
И окружился я стеной,
Мой свет померк передо мной,
И я забыл, давно забыл,
Где притаились клады сил.

Порой, взобравшись по стене,
Сижу печально на окне, —
И силы спят в земле сырой,
Под неподвижною травой.
Как пробудить их? Как воззвать?
Иль им вовеки мирно спать,
А мне холодной тишиной
Томиться вечно за стеной?



* * *

В долгих муках разлученья
Отвергаешь ты меня,
Забываешь час творенья,
Злою карою забвенья
День мечтательный казня.

Что же, злое, злое чадо,
Ты ко мне не подойдёшь?
Или жизни ты не радо?
Или множества не надо,
И отдельность — только ложь?

Не для прихоти мгновенной
Я извёл тебя из тьмы,
Чтобы в день, теперь забвенный,
Но когда-то столь блаженный,
Насладились жизнью мы.

В беспредельности стремленья
Воплотить мои мечты,
Не ушёл я от творенья,
Поднял бремя воплощенья,
Стал таким же, как и ты.



* * *

В его саду растет рябина. 
В его дому живет кручина. 
На нем изношенный кафтан. 
Глаза окутаны туманом, 
Как будто налито шафраном 
Лицо, и согнут тощий стан.

Надежда милая убита, 
И что от бед ему защита? 
Терпеть судьба ему велит. 
Перед его печальной хатой, 
Враждебной властию заклятой, 
Рябина горькая стоит.


4 августа 1898


* * *

В его устах двусмысленны слова,
И на устах двусмысленны улыбки.
Его душа бессильна и мертва,
А помыслы стремительны и зыбки.

Его любить никто не захотел,
Никто не мог его возненавидеть.
Неузнанным пребыть — его удел, —
Не действовать, не жить, а только видеть.



* * *

В жизни я встретил неправду и зло.
Мне никогда и ни в чем не везло.

Только однажды я выиграл бой
С пьяною Айсой, с лукавой судьбой,

И отбежал потревоженный зверь,
Оберегавший заветную дверь.

В пламенный рай я вошел, как домой.
Краток был час торжествующий мой,

Час чародейных, блистаюших гроз,
Час под грозой расцветающих роз.

Вы, серафима внимавшие речь,
Знайте, что ангела трудно сберечь,

И умножайте заклятье оград,
Чтоб не проник удушаюший смрад,

Чтоб не напакостил гнусным хвостом
Бес, воцарившийся в месте святом.

Пылью летийской покрыты цветы.
Мой серафим огнекрылый, где ты?



* * *

В жутких санках мы укатим
Из темницы бытия.
Горькой смертью мы заплатим
За свободу, милая моя.

Ты спокойна, ты свободна,
Я пока еще живу
Жизнью тусклой и холодной,
Безобразным бредом наяву.

Я приют последний строю,
Сожигаю старый хлам.
Час придет, – ночной порою
Смертный хлеб разделим пополам.



* * *

В иных веках, в иной отчизне,
О, если б столько людям я
Дал чародейного питья!
В иных веках, в иной отчизне
Моей трудолюбивой жизни
Дивился б строгий судия.
В иных веках, в иной отчизне
Как нежно славим был бы я!



* * *

В камине пылания много,
И зыбко, как в зыбке миров.
Душа нерождённого бога
Восстала из вязких оков,

Разрушила ткани волокон.
Грозится завистливой мгле,
И русый колышется локон,
Чтоб свившись поникнуть в золе, —

И нет нерождённого бога,
Погасло пыланье углей,
В камине затихла тревога,
И только пред ним потеплей.

Мы радость на миг воскресили,
И вот уж она умерла,
Но дивно сгорающей силе
Да будут восторг и хвала.

Едва восприявши дыханье,
Он, бог нерождённый, погас,
Свои умертвил он желанья,
И умер покорно для нас.



* * *

                В лес пришла пастушка,
                Говорит кукушке:
                «Погадай, кукушка,
                Сколько лет пастушке
                Суждено прожить?»

Кукушка кукует: раз, два, три, четыре, пять, шесть, —
Кукует, кукует так долго, что Лизе не счесть.

                И, смеясь, пастушка
                Говорит с кукушкой:
                «Что же ты, кукушка?
                Неужель старушкой
                Весело мне быть!»

Кукушка кукует: раз, два, три, четыре, пять, шесть, —
Кукует, кукует так долго, что Лизе не счесть.

                Вздумала пастушка
                Так спросить кукушку:
                «Погадай, кукушка,
                Сколько лет пастушку
                Будет друг любить?»

Кукушка кукукнула раз, и молчит, и молчит,
А Лиза смеётся: «Так что же, хоть год!» — говорит.



* * *

В лугу паслись барашки.
Чуть веял ветерок.
Филис рвала ромашки,
Плела из них венок.
Сильвандра
Она ждала.
Филис Сильвандру,
Сильвандру
Венок плела.

А в роще недалёкой
Сильвандр один гулял.
Для Лизы черноокой
Фиалки он сбирал.
Сильвандра
Филис ждала.
Она Сильвандру,
Сильвандру
Венок плела.

Вдруг видит, — Лиза входит
Украдкою в лесок.
Её к ручью выводит
Коварный пастушок.
Сильвандра
Филис ждала.
Филис Сильвандру,
Сильвандру
Венок плела.

Таясь в кустах ревниво,
Увидела она,
Как Лиза шаловлива
И как она нежна.
Сильвандра
Филис ждала.
Она Сильвандру,
Сильвандру
Венок плела.

К траве склонившись низко,
И плачет, и дрожит,
Но утешенье близко, —
К Филис Филен бежит.
Сильвандра
Она ждала.
Она Сильвандру,
Сильвандру
Венок плела.

«Филис, к чему же слёзы? —
Ей говорит Филен. —
В любви не только розы,
Бояться ли измен?»
Сильвандра
Филис ждала.
Но не Сильвандру,
Филену
Венок дала.



* * *

В лунном озарении,
В росном серебре
Три гадают отрока
На крутой горе.

Красный камень на руку
Положил один, —
Кровь переливается
В глубине долин.

Красный камень на руку
Положил второй, —
Пламя полыхается
В стороне родной.

Красный камень на руку
Третий положил, —
Солнце всходит ясное,
Вестник юных сил.

Странник, пробиравшийся
Ночью на восток,
Вопрошает отроков:
«Кто уставит срок?»

Отвечают отроки:
«Божий человек,
Мечут жребий ангелы,
День, и год, и век.

В землю кровь впитается,
Догорит огонь,
Колесницу вывезет
В небо светлый конь».



В мае

        Майские песни!
        Нежные звуки!
Страсть их слагала, поёт их весна.
        Радость, воскресни!
        Злоба и муки —
Призраки страшные зимнего сна.

        Злые виденья
        Раненой жизни,
Спите до срока в мятежной груди!
        Ключ вдохновенья,
        На душу брызни,
Чувства заснувшие вновь разбуди!



* * *

В мечтанья погруженный,
Пo улице я шел.
Я был король влюбленный,
Пред мной стоял посол.

От милой королевы
Кольцо принес он в дар.
Привет любимой девы
Зажег во мне пожар.

И вот в мою столицу
Спешит уже она,
В парчу и в багряницу
Светло облечена.

От счастья мои щеки
Пылают горячо,
И вдруг удар жестокий
Я получил в плечо.

И голос грубый, строгий
Над ухом прогремел:
«Мальчишка босоногий!
Толкаться как ты смел!»

Как из лазури ясной
Я на землю упал,
И франт, от злости красный,
Мне yши натрепал.

С поникшей головою
Плетуся я вперед,
Мальчишки надо мною
Смеются из ворот.



* * *

В моём безумии люби меня.
Один нам путь, и жизнь одна и та же.
Моё безумство манны райской слаже.
Наш рдяный путь в метании огня,
Архангелом зажжённого на страже.
В моём горении люби меня.

Только будь всегда простою,
Как слова моих стихов.
Будь мне алою зарёю,
Вся обрызгана росою,
Как сплетеньем жемчугов.

В моём пылании люби меня,
Люби в безумстве, и в бессильи даже.
Всегда любовь нам верный путь укажет,
Пыланьем вечным рай наш осеня.
Отвергнут я, но ты люби меня.
Нам путь один, нам жизнь одна и та же.

Отворю я все дворцы,
И к твоим ногам я брошу
Все державы и венцы, —
Утомительую ношу, —
Всё, что могут дать творцы.



* * *

В моих мечтах такое постоянство,
Какого в мире нет.
Весь мир — одно лишь внешнее убранство,
Одна мечта — и жизнь, и свет.

Мир не поймёт мерцающего света,
Он только плоть, бездушная, как сон,
И в нём душа не обретёт ответа, —
Молчаньем вечным скован он.



* * *

В небо ясное гляжу,
И душа моя взволнована,
Дивной тайной зачарована.
В небо ясное гляжу, —
Сам ли звёзды вывожу,
Божья ль тайна в них закована?
В небо ясное гляжу,
И душа моя взволнована.



* * *

В недосягаемом чертоге
Жила Царица красоты,
И с нею были только боги
И легкокрылые мечты.

Озарена святым блаженством,
И безмятежна, и ясна,
Невозмутимым совершенством
Сияла радостно она.

Легко сотканные одежды
Едва касались нежных плеч.
Отрадным веяньем надежды
Приветная звучала речь,

И только лёгкие мечтанья
К ней возносились от земли,
А люди, бренные созданья,
Её достигнуть не могли.

Катилось кроткое светило
Над тихим плеском горних рек,
Дневное ж солнце не всходило
Над миром радостным вовек.

Но злой Дракон, кующий стрелы,
Свою и здесь насытил злость.
Однажды в дивные пределы
Вступил нежданный, странный гость.

Смотрел он дико и сурово,
Одежда вся была в пыли.
Он произнёс земное слово,
Повеял запахом земли,

И пред Царицею смущённой,
Охвачен вихрем злых тревог,
Мольбами страсти исступлённой
Он огласил её чертог.

Смутились радостные боги,
Померкли светлые мечты,
Всё стало призрачно в чертоге
Царицы дивной красоты, —

И в тяжкой муке отвращенья
Вкусила смерть Царица грёз,
И Змей в безумстве злого мщенья
Свой лик пылающий вознёс.



* * *

В норе темно и мглисто,
Навис тяжёлый свод,
А под норою чисто
Стремленье горных вод.

Нору мою оставлю,
Построю крепкий дом,
И не простор прославлю,
Не светлый водоём,

Прославлю я ограды,
И крепость новых стен,
И мирные отрады,
И милый сердцу плен.

Тебя, оград строитель,
Прославить надо мне.
Ликующий хранитель,
Живи в моём огне.

Все ночи коротая
В сырой моей норе
И утром насекая
Заметки на коре,

Скитаяся в пустыне,
В пыли дневных дорог,
В безрадостной гордыне
Я сердцем изнемог.

Устал я. Сердцу больно.
Построить дом пора.
Скитаний мне довольно!
Прощай, моя нора!

Хочу я новоселья,
Хочу свободных слов,
Цветов, огней, веселья,
Вина, любви, стихов!



* * *

В одном из наших городов
Жил-был смиренный обыватель.
Он после праведных трудов
Был рад добраться до кровати.

Послушен власти, исполнял
Он все приказы и декреты,
И никого не затруднял
Он подозрительным секретом.

Как все, служил, как все, молчал,
В обыкновенной жил квартире,
Но налетел однажды шквал,
И опыт жизненный расширил.

К нему Трагедия пришла,
Бледна, как смерть, с грозой во взоре,
В его квартире пролила
Она и слез, и воплей море.

А он, забившися в углу,
Не знал, смеяться или плакать,
И слезы на его полу
Поспешно обращались в слякоть.

Придя на вопли, управдом
Сказал: – Здесь, кажется, бранятся?
Кто вы, гражданка? И притом
Я вас прошу не выражаться.

Но бесконечный монолог
Трагедии о стены бился.
И как бы взять с нее налог
Губфининспектор ухитрился?

И кто бы ей вручил патент
Какой профессии свободной?
Сам управдом, как монумент,
Стоял пред ней в тоске холодной.

В ее растрепанной косе
Шипели змеи цвета меди...
Ах, если хочешь жить, как все,
Так не пускай к себе трагедий!



* * *

В окно моей темницы
На склоне злого дня
Ликующие птицы
Наведали меня.

Но мгла моей темницы
Вспугнула скоро их.
Ликующие птицы
В просторах голубых.



* * *

В окно, где тонкий занавес желтел,
Лучи последние упали,
И черный локон твой позолотел
Сияньем счастья и печали.

Венчала в этот час тебя любовь,
Терновник с розами сплетая,
И сочеталися живая кровь
И диадема золотая.

Какой тяжелый груз душе живой —
Даянья счастия и славы!
Утешимся ли тем, что мой и твой
Пути блистательные правы?

И что нам в том, что мы позолотим
Бессмертно-вещие страницы?
Мы, люди, слабы, – радости хотим,
Нас душат эти багряницы.

Но мы несем тяжелые венцы,
Несем их против нашей воли.
Обречены пророки и жрецы
Изнемогать от горькой боли.



* * *

В очарованьи здешних мест
Какой же день не встанет ясен?
И разве путь мой не прекрасен
В очарованьи здешних мест?
Преображаю всё окрест,
И знаю, — подвиг не напрасен.
В очарованьи здешних мест
Какой же день не будет ясен!



* * *

В первой дикости свободной
На охоту человек
Шел в пустыне первородной,
И боялся шумных рек.

Проносились дни и годы,
И придумал он топор,
И в реках нашел он броды,
И проходы между гор.

А потом веще дороги
Понемногу проложил,
Неуклюжие пироги
Скоро на реку спустил,

И в моря на них пускался,
В океан посмел он плыть,
Только каждый путь свивался
В очень узенькую нить.

Шел в звериные берлоги
И вблизи, и вдалеке.
По дорогам носят ноги,
Носят руки по реке.

А потом сумел он лошадь
Укротить и приручить,
А теперь машина может
Далеко его носить.

Победил он всю природу,
Силы все он оковал,
Но один пустяк, свободу,
Он навеки потерял.



* * *

В переулке одиноко
Я иду. Прохожих нет.
Зажигается далеко
За туманом тихий свет.

Скучно всё вокруг и темно,
Всё как будто бы в бреду,
И в душе тоскливо, томно.
Я, понурившись, иду.

Утром ветер с моря веял,
Небо в тучи обложил,
Дождик лужицы насеял,
Сонный воздух освежил.

Что мне лужицы ночные!
Обходить их не хочу,
И порою в них босые
Ноги тихо омочу.

С каждым их холодным всплеском,
С каждым вздохом темных вод
Дальний свет призывным блеском,
Разгораяся, зовет.

Но зачем? Вот я уж дома.
А куда же мне идти?
Неотвязная истома
Все запутала пути.



* * *

В полдень мертвенно-зелёный
Цвет воды без глубины,
Как же ты в лучах луны
Светишь, мертвенно-зелёный?
Кто придёт к тебе, влюблённый,
В час лукавой тишины,
О безумный, о зелёный
Цвет воды без глубины?



* * *

В поле девушка ходила
И случайно придавила
Голою стопой
Цветик полевой.

Он головкой лиловатой
Никнет до земли.
Вдруг к былинке полусмятой
Чьи-то кудри прилегли.

Смотрит девушка, вздыхая,
На больной цветок,
Осторожно выпрямляя
Тонкий стебелек.

Говорит она тихонько:
– Что мне сделать, милый мой?
Взбрызнуть венчик твой легонько
Свежею водой?

Иль от солнца в тень лесную
Мне тебя пересадить? —
Шепчет он: – Сам оживу я, —
Не мешай мне жить!



* * *

В поле не видно ни зги.
Кто-то зовет: "Помоги!"
	Что я могу?
Сам я и беден и мал,
Сам я смертельно устал,
	Как помогу?

Кто-то зовет в тишине:
"Брат мой, приблизься ко мне!
	Легче вдвоем.
Если не сможем идти,
Вместе умрем на пути,
	Вместе умрем!"


18 мая 1897


* * *

В последнем свете злого дня,
В паденьи сил, в затменьи Бога,
Перед тобой Моя дорога.
Приди ко Мне, люби Меня.

В мирах всё призрачно и тленно,
Но вот Я заповедь даю,
Она вовеки неизменна:
Люби Меня и жизнь Мою.

Я — всё во всём, и нет Иного.
Во Мне родник живого дня.
Во тьме томления земного
Я — верный путь. Люби Меня.



* * *

В предутренних потьмах я видел злые сны.
Они меня до срока истомили.
Тоска, томленье, страх в работу вплетены,
В сиянье дня — седые космы пыли.
Предутренние сны, безумной ночи сны, —
На целый день меня вы отравили.

Есть белый нежный цвет, — далёк он и высок,
Святая тень, туманно-голубая.
Но мой больной привет начертан на песок,
И тусклый день, так медленно ступая,
Метёт сухой песок, медлительно-жесток.
О жизнь моя, безжалостно-скупая!

Предутреннего сна больная тишина,
Немая грусть в сияньи Змия.
Святые ль наизусть твердишь ты имена,
Ты, мудрая жена седого Вия,
Предутреннего сна больная тишина,
Но где ж твои соперницы нагие?

Иль тусклой пеленой закроется закат,
И кто за ним, то будет Тайной снова,
И, мёртвой тишиной мучительно объят,
Сойду к Иным без творческого Слова?
Мучительный закат, безжалостный закат,
Последний яд, усмешка Духа Злого.



* * *

В прекрасный храм моих надежд,
Влекомый юными мечтами,
Я мнил не в красоте одежд
Войти, но голыми ногами,

Чтобы дыханьем суеты
Не осквернить чертог прекрасный,
Обитель светлой красоты,
Богини чистой и всевластной,

Но ей себя поработить,
И на холодные ступени
Пред алтарем ее склонить
Смиренно голые колени.

Когда ж, завидев дивный храм,
Я сел на придорожном камне,
И обувь, сняв, оставил там, —
Дорога стала вдруг трудна мне.

Друзья смеялись надо мной,
Враги мои жестоки стали, —
Они, связав меня, лозой
Меня безжалостно хлестали.

И каждый плеск ветвей нагих,
Терзая тело, словно эхом,
Сопровождался бранью злых
И общим ядовитым смехом.

И каждый шаг я покупал
Ценою крови и страданий,
И жгучий стыд меня терзал,
И страх грядущих истязаний.

И малодушно отступил,
Мои обул, краснея, ноги,
И грезы пылкие смирил,
И стал искать иной дороги.



* * *

В пути безрадостном среди немой пустыни
Предстала предо мной
Мечта порочная, принявши вид богини
Прекрасной и нагой.

Рукою нежной разливала
Из тонкого фиала
Куренья дымные она,
И серебристо обвивала
Её туманная волна.

И где она ногою голой
Касалася сухой земли,
Там грешные цветы толпой весёлой
Бесстыдные, пахучие цвели.

И предо мной склонившись, как рабыня,
Она меня к греху таинственно звала, —
И скучной стала мне житейская пустыня,
И жажда дел великих умерла.



* * *

В пути томительном и длинном,
Влачась по торжищам земным,
Хоть на минуту стать невинным,
Хоть на минуту стать простым,

Хоть краткий миг увидеть Бога,
Хоть гневную услышать речь,
Хоть мимоходом у порога
Чертога Божия прилечь!

А там пускай затмится пылью
Святая Божия тропа,
И гнойною глумится былью
Ожесточённая толпа.



* * *

В пути, многократно измеренном
И пройденном множество раз,
Есть некий таинственный лаз.
В пути, многократно измеренном,
Пройдёшь под задуманным деревом
И видишь таящийся глаз.
В пути, многократно измеренном,
Встречаешь чужое не раз.



* * *

В светлый день похоронили
Мы склонившуюся тень.
Кто безгласен был в могиле,
Тот воскрес в великий день, —

И светло ликует с нами,
Кто прошёл сквозь холод тьмы,
Кто измучен злыми снами
В тёмных областях зимы.



* * *

В село из леса она пришла, —
Она стучала, она звала.
Её страшила ночная тьма,
Но не пускали её в дома.
И долго, долго брела она,
И тёмной ночью была одна,
И не пускали её в дома,
И угрожала ночная тьма.
Когда ж, ликуя, заря взошла.
Она упала, — и умерла.



* * *

В старину-то что бывало:
В Риме девка папой стала,
Черту душу продала,
Но чрез год, по воцареньи,
В храме, при богослуженьи,
Вдруг чертенка родила.

Чтоб коварной волей беса
Снова хитрая папесса
Не срамила вечный град,
Установлен на конклаве
К наивящей Божьей славе
Некий пакостный обряд.

Только в кресле новый папа
Сядет, тотчас чья-то лапа
Простирается под трон,
Чтоб узнать чрез дыры кресел,
Что избранник цел и весел,
Что мужчина, точно, он.

А потом веселым хором
Восклицают всем собором:
– Новый папа без греха.
Всё у папы здесь на месте.
Римской церкви, как невесте,
Мы венчаем жениха!



* * *

В стихийном буйстве жизни дикой
Бесцельно, суетно спеша,
Томясь усталостью великой,
Хладеет бедная душа.

Замкнись же в тесные пределы,
В труде упорном отдохни,
И думы заостри, как стрелы,
И разожги свои огни.


23 мая 1920, Москва


* * *

В стране безвыходной бессмысленных томлений
Влачился долго я без грёз, без божества,
И лишь порой для диких вдохновений
Я находил безумные слова.

Они цвели во мгле полночных волхвований,
На злом пути цвели, — и мёртвая луна
Прохладный яд несбыточных желаний
Вливала в них, ясна и холодна.



* * *

В тени аллей прохлада,
Нарядны господа,
А за оградой сада
Голодная нужда.

Глядит на бойких деток
Мальчишка водонос,
В одну из узких клеток
Решетки всунув нос

На жесткие каменья
Потом ему итти,
Томления терпенья
В груда своей нести.

Мучительно мне видеть
Неравенство людей,
И горько ненавидеть
И взрослых и детей.


8 июня 1895 г.


* * *

В тихий вечер на распутьи двух дорог
Я колдунью молодую подстерег,

И во имя всех проклятых вражьих сил
У колдуньи талисмана я просил.

Предо мной она стояла, чуть жива,
И шептала чародейные слова,

И искала талисмана в тихой мгле,
И нашла багряный камень на земле,

И сказала: «Этот камень ты возьмешь, —
С ним не бойся, — не захочешь, не умрешь.

Этот камень всё на шее ты носи
И другого талисмана не проси.

Не для счастья, иль удачи, иль венца, —
Только жить, всё жить ты будешь без конца.

Станет скучно — ты веревку оборвешь,
Бросишь камень, станешь волен, и умрешь».


7 июля 1902


* * *

В тишине бездыханной ночной
Ты стоишь у меня за спиной,
Я не слышу движений твоих,
Как могила, ты темен и тих.
Оглянуться не смею назад,
И на мне твой томительный взгляд,
И как ночь раскрывает цветы,
Что цветут для одной темноты,
Так и ты раскрываешь во мне
Всё, что чутко живет в тишине,
И вошел я в обитель твою,
И в кругу чародейном стою.


28 мая 1896


* * *

В унылую мою обитель,
Вокруг которой бродит злость,
Вошёл Эдемский светлый житель,
Мальчишка милый, дивный гость.

Босыми шлёпая ногами
О мой натёртый гладко пол,
Он торопливыми шагами
Ко мне с улыбкой подошёл,

И в кресло тихо сел он, рядом
С моим столом, и посмотрел
В глаза мне прямо долгим взглядом,
Как бы струившим токи стрел.

«О, бедный друг мой, как исхожен
Перед душой твоей порог!
Ты всё ещё неосторожен,
И оградить себя не мог.

Впустил ты злость, тоску, тревогу,
И раздражение, и ложь.
С собою в дальнюю дорогу
Грехов ты много понесёшь». —

«Мой милый мальчик, мой вожатый,
Я вижу глаз твоих лучи,
Но тьма во мне, и, тьмой объятый,
Тебя прошу я: научи.

Скрывать я ничего не смею,
Тебя не смею обмануть.
Скажи мне вновь про Алетею
И укажи к ней верный путь.

Веди меня, вожатый милый,
А здесь всегда меня храни,
Из кельи тёмной и унылой
Гостей незваных изгони».



* * *

В час полночный на песке
Дева раздевалась,
И одна она в реке
В страшный час купалась.

Только нежная луна
На нее смотрела,
Только нежная волна
Обнимала тело.



* * *

Вблизи колодца мне мальчишка
В деревне встретился горлан.
Он – озорник? или воришка?
Иль просто бойкий мальчуган?

Лицом он писаный красавец,
Орет он бранные слова.
Да кто ж он? будущий мерзавец?
Иль удалая голова?

Большой, босой, расстегнут ворот.
Проходит девушка с ведром:
– Опять ты, Степка, нынче порот! —
Хохочет он: – Мне нипочем!

– Всех богачей на дым развеять!
Мне не мешай озоровать!
На ...е-то не репу сеять,
А ты молчи, ...а мать! —

Звериные сверкали зубы,
Улыбка поперек лица,
Но, хоть слова крепки и грубы,
Он все ж похож на мертвеца, —

Так механичен хохот звонкий,
И так свободно брань летит
Из уст румяного ребенка,
Забывшего, что значит стыд.

Тускнеет вся вокруг природа,
Где эта брань и эта грязь,
И как бы светлая свобода
В болоте тусклом родилась?

Ты силы копишь или тупишь,
Россия? где твой талисман.
Что ты продашь и что ты купишь
На торжише великих стран?

Грабеж, убийства и пожары,
Тюрьма, петля, топор и нож,
Вот что, Россия, на базары
Всемирные ты понесешь!



* * *

Вдали, над затравленным зверем,
Звенит, словно золотом, рог.
   Не скучен боярыне терем,
   И взор ее нежен и строг.

Звенит над убитым оленем,
Гремит торжествующий рог.
   Коса развилась по коленям,
   И взор и призывен, и строг.

Боярин стоит над добычей,
И рог сладкозвучен ему.
   О, женский лукавый обычай!
   О, сладкие сны в терему!

Но где же, боярин, твой кречет?
Где верный сокольничий твой?
   Он речи лукавые мечет,
   Целуясь с твоею женой.


1-2 февраля 1896


* * *

Великого смятения 
Настал заветный час. 
Заря освобождения 
Зажглася и для нас. 

Недаром наши мстители 
Восходят чередой. 
Оставьте же, правители, 
Губители, душители 
Страны моей родной, 

Усилия напрасные
Спасти отживший строй. 
Знамена веют красные 
Над шумною толпой, 

И речи наши вольные 
Угрозою горят, 
И звоны колокольные 
   Слились в набат!


11 ноября 1905


* * *

Верь,- упадет кровожадный кумир,
Станет свободен и счастлив наш мир.
Крепкие тюрьмы рассыплются в прах,
Скроется в них притаившийся страх,
Кончится долгий и дикий позор,
И племена прекратят свой раздор.
Мы уже будем в могиле давно,
Но не тужи, милый друг,- всё равно,
Чем разъедающий стыд нам терпеть,
Лучше за нашу мечту умереть!


25 июля 1887


* * *

Весна сияла ясно.
Фиалка расцвела.
Филис, легка, прекрасна,
Гулять в поля пришла.

И думает фиалка:
«О дева, ты — весна,
И как мне, бедной, жалко,
Что слишком я скромна!

Увы, мой венчик малый
Что даст её мечте?
Цвести бы розой алой
На пышном мне кусте.

Она меня взяла бы,
Мой аромат вдохнуть,
И я тогда могла бы
К её груди прильнуть».

Фиалкиным мечтаньям
Не внемлешь ты, весна.
Иным очарованьем
Филис упоена.

Мечтает о Филене.
Филен сюда придёт,
И о любовном плене
Ей песенку споёт.

Она ступила белой
И лёгкою ногой,
Ещё незагорелой,
На цветик полевой.

На травке увядает
Помятый стебелёк.
Фиалка умирает.
Увы! Жестокий рок!

Любовь неодолима,
Проносится, губя.
Филис проходит мимо,
Мечтая и любя.



* * *

Ветер тучи носит, носит вихри пыли.
Сердце сказки просит, и не хочет были.

Сидеть за стеною, работником быть, —
О, ветер, — ты мог бы и стены разбить!

Ходить по дорогам из камней и плит, —
Он только тревожит, он только скользит!

И мёртвые видеть повсюду слова, —
Прекрасная сказка навеки мертва.



* * *

Вздымалося облако пыли,
Багровое, злое, как я,
Скрывая постылые были,
Такие ж, как сказка моя.

По улицам люди ходили,
Такие же злые, как я,
И злую тоску наводили,
Такую же злую, как я.

И шла мне навстречу царица,
Такая же злая, как я,
И с нею безумная жрица,
Такая же злая, как я.

И чары несли они обе,
Такие же злые, как я,
Смеяся в ликующей злобе,
Такой же, как злоба моя.

Пылали безумные лица
Такой же тоской, как моя,
И злая из чар небылица
Вставала, как правда моя.

Змеиной растоптанной злобе,
Такой же, как злоба моя,
Смеялись безумные обе,
Такие же злые, как я.

В багряности поднятой пыли,
Такой же безумной, как я,
Царица и жрица укрыли
Такую ж тоску, как моя.

По улицам люди ходили,
Такие же злые, как я,
Тая безнадежные были,
Такие ж, как сказка моя.


18 ноября 1908


* * *

Вижу зыбку над могилой,
Знаю,- мать погребена,
И ребенка грудью хилой
Не докормит уж она.
Нет младенца в колыбели,
Крепко спит в могиле мать,
Только зимние метели
Станут зыбку подымать.

Эта зыбка и могила,-
В них мой образ вижу я:
Умерла былая сила,
Опустела жизнь моя,-
Кто-то вынул сон прекрасный
Из души моей больной
И томит меня безгласной,
Бездыханной тишиной.


9 декабря 1896


* * *

Вина неискупленная,
Болезнь неисцеленная,
Обида неотмщенная,
Тоска непобежденная,
Услада беззаконная!
И цель недостижённая, —
Вот, жизнь, твои дары!

Бессонные томления,
Больные угрызения,
Безумные кипения,
Борьба без одоления,
Напрасные лишения
И смерть в объятьях тления, —
Вот что тебе несем!



* * *

Влачится жизнь моя в кругу
Ничтожных дел и впечатлений,
И в море вольных вдохновений
Не смею плыть - и не могу.

Стою на звучном берегу,
Где ропщут волны песнопений,
Где веют ветры всех стремлений,
И всё чего-то стерегу.

Быть может, станет предо мною,
Одетый пеною морскою,
Прекрасный гость из чудных стран,

И я услышу речь живую
Про всё, о чем я здесь тоскую,
Про всё, чем дивен океан.


10-12 июля 1896


* * *

Войди в меня, побудь во мне,
Побудь со мною хоть недолго.
Мы помечтаем в тишине.
Смотри, как голубеет Волга.

Смотри, как узкий серп луны
Серебряные тучки режет,
Как прихоть блещущей волны
Пески желтеющие нежит.

Спокоен я, когда Ты здесь.
Уйдешь,— и я в тоске, в тревоге,
Влекусь без сил, разметан весь,
Как взвеянная пыль дороги.

И если есть в душе мечты,
Порой цветущие стихами,
Мне их нашептываешь Ты
Своими легкими устами.


1 июля 1922


* * *

Волна морская — весёлый шум.
Ещё ль мне надо каких-то дум?
Опять ли буду умнее всех?
Ужель забуду, что думать — грех?



* * *

Волны моря
Гулко стонут.
Полны горя,
Челны тонут.

Челн, непогодой сколоченный,
Парус, наставленный горем,
Вьюгой страданья измоченный, —
Мы ли со смертью заспорим?

Гулко волны
Стонут в море.
Тонут челны,
Полны горя.



* * *

Воля к жизни, воля к счастью, где же ты?
Иль навеки претворилась ты в мечты
И в мечтах неясных, в тихом полусне,
Лишь о невозможном возвещаешь мне?

Путь один лишь знаю, — долог он и крут,
Здесь цветы печали бледные цветут,
Умирает без ответа чей-то крик,
За туманом солнце скрыто, — тусклый лик.

Утомленьем и могилой дышит путь, —
Воля к смерти убеждает отдохнуть
И от жизни обещает уберечь.

Холодна и однозвучна злая речь,
Но с отрадой и с надеждой внемлю ей
В тишине, в томленьи неподвижных дней.


4 августа 1901


* * *

Восставил бог меня из влажной глины,
   Но от земли не отделил.
Родные мне вершины и долины,
   Как я себе, весь мир мне мил.

Когда гляжу на дальние дороги,
   Мне кажется, что я на них
Все чувствую колеса, камни, ноги,
   Как будто на руках моих.

Гляжу ли я на звонкие потоки -
   Мне кажется, что это мне
Земля несет живительные соки,
   Свои дары моей весне.


1 августа 1896


Восход солнца

Солнце светлое восходит,
Озаряя мглистый дол,
Где еще безумство бродит,
Где ликует произвол.

Зыбко движутся туманы,
Сколько холода и мглы!
Полуночные обманы
Как сильны еще и злы!

Злобы низменно-ползучей
Ополчилась шумно рать,
Чтоб зловещей, черной тучей
Наше солнце затмевать.

Солнце ясное, свобода!
Горячи твои лучи.
В час великого восхода
Возноси их, как мечи.

Яркий зной, как тяжкий молот,
Подними и опусти,
Побеждая мрак и холод
Загражденного пути.

Тем, кто в длительной печали
Гордой волей изнемог,
Озари святые дали
За усталостью дорог.

Кто в объятьях сна немого
Позабыл завет любви,
Тех горящим блеском слова
К новой жизни воззови.


3 декабря 1904


Восьмидесятники

Среди шатания в умах и общей смуты,
Чтобы внимание подростков поотвлечь
И наложить на пагубные мысли путы,
Понадобилась нам классическая речь.

Грамматики народов мертвых изучая,
Недаром тратили вечерние часы
И детство резвое, и юность удалая
В прилежном изученьи стройной их красы.

Хирели груди их, согнутые над книгой,
Слабели зоркие, пытливые глаза,
Слабели мускулы, как будто под веригой,
И гнулся хрупкий стан, как тонкая лоза.

И вышли скромные, смиренные людишки.
Конечно, уж они не будут бунтовать:
Им только бы читать печатные коврижки
Да вкусный пирожок казенный смаковать.


3 августа 1892


* * *

Вот минута прощальная
До последнего дня...
Для того ли, печальная,
Ты любила меня?

Для того ли украдкою,
При холодной луне,
Ты походкою шаткою
Приходила ко мне?

Для того ли скиталася
Ты повсюду за мной,
И ночей дожидалася
С их немой тишиной?

И опять, светлоокая,
Ты бледна и грустна,
Как луна одинокая,
Как больная луна.


27 августа 1898


* * *

Вот у витрины показной
Стоит, любуясь, мальчик бедный.
Какой он худенький и бледный,
И некрасивый, и больной!

Блестят завистливо и жадно
Его широкие глаза.
Порой сверкнет на них слеза,
И он вздыхает безотрадно.

Вот нагляделся он, идет.
Вокруг него шумит столица.
Мечтаний странных вереница
В душе встревоженной растет.



Время битвы

Наше злое время — время лютой битвы.
Прочь кимвал и лиру! Гимнов не просите,
Золотые струны на псалтири рвите!
Ненавистны песни, не к чему молитвы.

О щиты мечами гулко ударяя,
Дружно повторяйте клич суровой чести,
Клич, в котором слышен голос кровной мести,
Клич, в котором дышит сила огневая.

Песни будут спеты только после боя,
В лагере победы, — там огни зажгутся,
Там с гремящей лиры звуки понесутся,
Там польётся песня в похвалу героя.

Над телами ж мёртвых, ночью после сечи,
Будет петь да плакать только ветер буйный
И, плеща волною речки тихоструйной,
Поведёт с лозою жалобные речи.



* * *

Все были сказаны давно
Заветы сладостной свободы, —
И прежде претворялись воды
В животворящее вино.

Припомни брак еврейский в Кане,
И чудо первое Христа, —
И омочи свои уста
Водою, налитой в стакане.

И если верный ученик
В тебе воскреснет, — ток прозрачный
Рассеет сон неволи мрачной,
Ты станешь светел и велик.

Что было светлою водою,
То сердцем в кровь претворено.
Какое крепкое вино!
Какою бьёт оно струёю!



* * *

Все эти ваши слова
Мне уж давно надоели.
Только б небес синева,
Шумные волны да ели,
Только бы льнула к ногам
Пена волны одичалой,
Сладко шепча берегам
Сказки любви небывалой.


2 июля 1909


Всё во всем

Если кто-нибудь страдает,
Если кто-нибудь жесток,
Если в полдень увядает
Зноем сгубленный цветок,-

В сердце болью отзовется
Их погибель и позор,
И страданием зажжется
Опечаленный мой взор:

Потому что нет иного
Бытия, как только я;
Радость счастья голубого
И печаль томленья злого,
Всё, во всем душа моя.


5 августа 1896


* * *

Всё дано мне в преизбытке,-
Утомление труда,
Ожиданий злые пытки,
Голод, холод и беда.

Деготь ярых поношений,
Строгой славы горький мед,
Яд безумных искушений,
И отчаяния лед,

И - венец воспоминанья,
Кубок, выпитый до дна,-
Незабвенных уст лобзанья,-
Всё, лишь радостъ не дана.


19 июля 1922, дорога из Костромы


* * *

Всё новое на старый лад:
У современного поэта
В метафорический наряд
Речь стихотворная одета.

Но мне другие — не пример,
И мой устав — простой и строгий.
Мой стих — мальчишка-пионер,
Легко одетый, голоногий.



* * *

Вывески цветные,
Буквы золотые,
Солнцем залитые,
Магазинов ряд
С бойкою продажей,
Грохот экипажей,-
Город солнцу рад.

Но в толпе шумливой,
Гордой и счастливой,
Вижу я стыдливой,
Робкой нищеты
Скорбные приметы:
Грубые предметы,
Темные черты.


18 марта 1896


* * *

Выйди в поле полночное,
Там ты стань на урочное,
На заклятое место,-
Где с тоской распрощалася,
На осине качалася
Молодая невеста.

Призови погубителя,
Призови обольстителя,
И приветствуй прокуду,-
И спроси у проклятого
Не былого, не знатого,-
Быть добру или худу.

Опылит тебя топотом,
Оглушит тебя шепотом
И покатится с поля.
Слово довеку свяжется,
Без покрова покажется
Посуленная доля.


27 августа 1897


* * *

Выпил чарку, выпил две,
Зашумело в голове.

Неотвязные печали
Головами закачали.

Снова чарочку винца,
Три, четыре,- без конца.

По колено стало море,
Уползает к черту горе.

Томно, тошно без вина.
Что же думать? пей до дна.

Всё тащи в кабак живее,
Жизни скарба не жалея,

К черту в пасть да на рога -
Жизнь нам, что ли, дорога!


6 ноября 1912


* * *

Высока луна Господня.
Тяжко мне.
Истомилась я сегодня
В тишине.

Ни одна вокруг не лает
Из подруг.
Скучно, страшно замирает
Все вокруг.

В ясных улицах так пусто,
Так мертво.
Не слыхать шагов, ни хруста.
Ничего.

Землю нюхая в тревоге
Жду я бед.
Слабо пахнет по дорог
Чей-то след.

Никого нигде не будит
Быстрый шаг.
Жданный путник, кто-ж он будет,
Друг иль враг?

Под холодною луною
Я одна.
Нет, не вмочь мне,- я завою
У окна.

Высока луна Господня,
Высока.
Грусть томит меня сегодня
И тоска.

Просыпайтесь, нарушайте
Тишину.
Сестры, сестры! войте, лайте
На луну!



Гадание

Какой ты будешь, Новый год?
Что нам несёшь ты? радость? горе?
Идёшь, и тьма в суровом взоре,
Но что за тьмою? ппамень? лёд?

Кто разгадает предвещанья,
Что так невнятно шепчешь ты
У тёмной роковой черты
В ответ на робкие гаданья?

Но как в грядущем ни темно,
И как ни мглисты все дороги,
Мне на таинственном пороге
Одно предвестие дано:

Лишь только сердце бьётся верно,
А все земные бури — дым;
Всё будет так, как мы хотим,
Лишь стоит захотеть безмерно.



* * *

Где безбрежный океан,
Где одни лишь плещут волны,
Где не ходят чёлны, —
Там есть фея Кисиман.

На волнах она лежит,
Нежась и качаясь,
Плещет, блещет, говорит, —
С нею фея Атимаис.

Атимаис, Кисиман —
Две лазоревые феи.
Их ласкает океан.
Эти феи — ворожеи.

К берегам несёт волну,
Колыхаясь, забавляясь,
Ворожащая луну
Злая фея Атимаис.

Пенит гневный океан,
Кораблям ломая донья,
Злая фея Кисиман,
Ворожащая спросонья.

Злые феи — две сестры —
Притворяться не умеют.
Бойся в море злой поры,
Если обе чары деют.



* * *

     3. Н. Гиппиус

Где грустят леса дремливые,
Изнуренные морозами,
Есть долины молчаливые,
Зачарованные грозами.

Как чужда непосвященному,
В сны мирские погруженному,
Их краса необычайная,
Неслучайная и тайная!

Смотрят ивы суковатые
На пустынный берег илистый.
Вот кувшинки, сном объятые,
Над рекой немой, извилистой.

Вот березки захирелые
Над болотною равниною.
Там, вдали, стеной несмелою
Бор с раздумьем и кручиною.

Как чужда непосвященному,
В сны мирские погруженному,
Их краса необычайная,
Неслучайная и тайная!



* * *

Где дом любви, где дом разврата,
Кто это может различить?
Сестра невинная на брата
Ужели станет доносить?

И он ликует, облекаясь
В ее девический наряд,
Вином распутства упиваясь,
И люди не его корят.

Они в распутстве видят пламень
Святой и пламенной любви,
И говорят: «Кто бросит камень?»
И говорят: «Благослови!»



* * *

Где ты делась, несказанная
Тайна жизни, красота?
Где твоя благоуханная,
Чистым светом осиянная,
Радость взоров, нагота?

Хоть бы в дымке сновидения
Ты порой являлась мне.
Хоть бы поступью видения
В краткий час уединения
Проскользнула в тишине!



Геок-Тепе

От полей бесплодных,
От сохи и бороны,
От детей голодных,
От больной жены
Он оторван. В край далекий
Он отослан не один,

Но, душою одинокий
Средь неведомых равнин,
Все семью он вспоминает,
О родимой стороне
И о плачущей жене
Всё он тужит и вздыхает.

Чужедальняя страна
Летом зною отдана, —
Жгучий, знойный воздух юга,
Ширь безжизненных степей;
А зимой бушует вьюга
Вдоль и поперек по ней.

Долго шли они по степи.
Вот оазис, крепость, вновь
Свищут пули, льется кровь.
Пала крепость Геок-Тепе.

Пал и он с своей тоской,
Окровавленный и бледный,
Не увидевшись с женой,
Ни с избушкой бедной,
Ни с родною стороной.

Только в час кончины
Память привела
Бедные картины
Бедного села.

Клеть давно пустая,
Дом едва стоит,
И жена больная
В гроб уже глядит, —
Грудь слаба и впала,
Ноги чуть бредут.
Грусть ли доконала,
Изморил ли труд, —
Всё равно, уж скоро
Кости отдохнут,
Дети без призора
По миру пойдут.



Гимны Родине

           1

О Русь! в тоске изнемогая,
Тебе слагаю гимны я.
Милее нет на свете края,
   О родина моя!

Твоих равнин немые дали
Полны томительной печали,
Тоскою дышат небеса,
Среди болот, в бессилье хилом,
Цветком поникшим и унылым,
Восходит бледная краса.

Твои суровые просторы
Томят тоскующие взоры
И души, полные тоской.
Но и в отчаянье есть сладость.
Тебе, отчизна, стон и радость,
И безнадежность, и покой.

Милее нет на свете края,
О Русь, о родина моя.
Тебе, в тоске изнемогая,
   Слагаю гимны я.

6 апреля 1903

            2

Люблю я грусть твоих просторов,
Мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров
Я не боюсь и не стыжусь.

И все твои пути мне милы,
И пусть грозит безумный путь
И тьмой, и холодом могилы,
Я не хочу с него свернуть.

Не заклинаю духа злого,
И, как молитву наизусть,
Твержу всё те ж четыре слова:
"Какой простор! Какая грусть!"

8 апреля 1903

           3

Печалью, бессмертной печалью,
Родимая дышит страна.
За далью, за синею далью,
Земля весела и красна.

Свобода победы ликует
В чужой лучезарной дали,
Но русское сердце тоскует
Вдали от родимой земли.

В безумных, напрасных томленьях
Томясь, как заклятая тень,
Тоскует о скудных селеньях,
О дыме родных деревень.

10 апреля 1903



* * *

Глядит высокая луна
На лёгкий бег автомобилей.
Как много пережитых былей
Видала бледная луна,
И всё ж по-прежнему ясна,
И торжеству людских усилий
Вновь не завидует луна,
Смеясь на бег автомобилей.



* * *

Господь мои страданья слышит,
И видит кровь мою Господь.
Его святая благость дышит
На истязуемую плоть.

На теле капли крови рдеют,
И влажен пол от слез моих,
Но надо мною крылья реют
Его посланников святых.

И как ни страшны эти звуки
Несущих пламя боли лоз,
Покорно я приемлю муки,
Как принимал их Ты, Христос.

Смиренно претерпев удары,
Я целованьем строгих рук
Благодарю за лютость кары,
За справедливость острых мук.



* * *

Грозные невзгоды,
Темная вражда.
Быстро мчатся годы.
За бедой беда.
Утешаться, верить,
Ворожить, тужить,
Плакать, лицемерить.
   Стоит жить!

Дни идут. Всё то же,
Перемены нет.
Думы злее, строже.
Много, много лет
Медленно трудиться,
Угождать, служить,
Унижаться, биться.
   Стоит жить!


6 июня 1896


Гром

Ты слышишь гром? Склонись, не смейся
Над неожиданной грозой,
И легковерно не надейся,
Что буря мчится стороной.

Уж демон вихрей мчится грозно,
Свинцовой тучей облачён,
И облака, что плыли розно,
К себе зовёт зарницей он.

Он налетит, гремя громами,
Он башни гордые снесёт,
Молниеносными очами
Твою лачугу он сожжёт.



* * *

Грустная светит луна,
Плещется тихо волна,
И над рекою туман.
Тяжко задумался лес.
Хочется сердцу чудес,
Грезится милый обман.

Чутко иду над рекой,—
Шатки мостки подо мной.
Вижу я мелкое дно,
Тень утонула в реке,
Город за мной вдалеке,
Возле — молчанье одно.


23 декабря 1893


* * *

Грустные взоры склоняя,
Светлые слезы роняя,
Ты предо мною стоишь.
Только б рыданья молчали,-
Злые лобзанья печали
Ты от толпы утаишь.

Впалые щеки так бледны.
Вешние ль грозы бесследны,
Летний ли тягостен зной,
Или на грех ты дерзаешь,-
Сердце мое ты терзаешь
Смертной своей белизной.


20 марта 1896


* * *

Давно стараюсь, и напрасно,
Поработить себя уму.
Смиряться сердце не согласно,
Нет утоления ему.

А было время,— простодушно,
Хоть и нелепо, жизнь текла,
И сердцу вольному послушна
Мысль раболепная была.

Ты в тайне зрела, возрастала,
Ты извивалась, как змея,—
О мысль моя, ты побывала
На всех просторах бытия.

И чем меня ты обольстила?
К чему меня ты увлекла?
Ты ничего мне не открыла
И много, много отняла.

Восходит солнце, как и прежде,
И светит нежная луна,
И обаятельной надежде
Душа бессмертная верна.

И ясен путь мне, путь мой правый,
Я не могу с него свернуть,—
Но неустанно ум лукавый
Хулит единый правый путь.

О, если б бурным дуновеньем
Его коварство разнесло
И всепобедным вдохновеньем
Грозу внезапную зажгло!

О, если б огненные крылья!
О, если б в буйстве бытия,
Шипя от злобы и бессилья,
Сгорела хитрая змея!


10 июня — 14 августа 1898


* * *

Даль безмерна, небо сине,
Нет пути к моим лесам.
Заблудившийся в пустыне,
Я себе не верил сам,

И безумно забывал я,
Кто я был, кем стал теперь,
Вихри сухо завивал я,
И пустынно завывал я,
Словно ветер или зверь.

Так унижен, так умален,—
Чьей же волею? моей!—
Извивался я, ужален
Ядом ярости своей,
Безобразен, дик и зелен,
И безрадостно-бесцелен,
Непомерно-мудрый Змей.

Вдруг предвестницей сиянья,
Лентой алою зари,
Обвилися в час молчанья
Гор далеких алтари.

Свод небес лазурно-пышен
В легкой ризе облаков.
Твой надменный зов мне слышен,
Победивший мглу веков.

Ты, кого с любовью создал
В час торжеств Адонаи,
Обещаешь мне не поздно
Ласки вещие твои.

Буйным холодом могилы
Умертвивши вой гиен,
Ты идешь расторгнуть силы,
Заковавшиеся в плен.

Тайный узел ты развяжешь,
И поймешь сама, кто я,
И в восторге ярком скажешь,
Кто творец твой, кто судья.


3 декабря 1910


* * *

Две лесные старушки и лесной старичок
Поболтать полюбили с проходящими там,
Где дорога без пыли залегла по лесам.
Две лесные старушки и лесной старичок
На холме у опушки развели огонёк,
И к костру пригласили легкомысленных дам.
Две лесные старушки и лесной старичок
Щекотать полюбили заблудившихся там.



Девочкa Луна

Ты хочешь, девочка луна,
Скользящая в просторах неба,
Отведать горнего вина
И нашего земного хлеба.

Одежды золотая сеть
Пожаром розовым одела
Так непривыкшее гореть
Твое медлительное тело.

Вкусив таинственную смесь
Того, что в непонятном споре
Разделено навеки здесь,
Поешь ты в благодатном хоре.

Твой голос внятен только мне,
И, опустив глаза, я внемлю,
Как ты ласкаешь в тишине
Мечтательною песней землю.



* * *

День и ночь измучены бедою;
Горе оковало бытие.
Тихо плача, стала над водою.
Засмотрелся месяц на нее.

Опустился с неба, странно красен,
Говорит ей: "Милая моя!
Путь ночной без спутницы опасен.
Хочешь или нет, но ты — моя".

Ворожа над темною водою,
Он унес ее за облака.
День и ночь измучены бедою.
По свету шатается тоска.


30 января 1922


* * *

День туманный
Настает,
Мой желанный
Не идет.
	Мгла вокруг.
На пороге
Я стою,
Вся в тревоге,
И пою.
	Где ж мой друг?

Холод веет,
Сад мой пуст,
Сиротеет
Каждый куст.
	Скучно мне.
Распрощался
Ты легко
И умчался
Далеко
	На коне.

По дороге
Я гляжу,
Вся в тревоге,
Вся дрожу, —
	Милый мой!
Долго стану
Слезы лить,
В сердце рану
	Бередить, —
Бог с тобой!


20 октября 1898


* * *

Детский лепет мне несносен,
Мне противен стук машин.
Я хочу под тенью сосен
Быть один, всегда один, —

Чтоб пустынно восходило
И катилось надо мной
Безответное светило,
Змей безумно-золотой, —

Чтоб свободный и пустынный
Веял ветер всех сторон,
Погружая душу в длинный,
Безразгадно-вещий сон.

Чтоб никто не молвил слова
Ни со мной, ни обо мне,
Злым вторжением былого
В беспредельной тишине, —

И когда настанет время
Беспробудно опочить
И томительное бремя
С утомленных плеч сложить, —

Чтоб никто моей пустыней
С тихим пеньем не ходил,
Чтоб не плавал ладан синий
Вкруг колеблемых кадил.



* * *

Для чего в пустыне дикой
Ты возник, мой вешний цвет?
Безнадёжностью великой
Беспощадный веет свет.

Нестерпимым дышит жаром
Лютый змей на небесах.
Покоряясь ярым чарам,
Мир дрожит в его лучах.

Милый цвет, ты стебель клонишь,
Ты грустишь, ты одинок, —
Скоро венчик ты уронишь
На сухой и злой песок.

Для чего среди пустыни
Ты возник, мой вешний цвет,
Если в мире нет святыни,
И надежды в небе нет?



* * *

Для чего в этот пасмурный день
Вдохновенье венчало меня?
   Только смутная тень
На душе от порочного дня.

И напрасно кипит напряженно мечта, -
   Этот мир и суров и нелеп:
   Он - немой и таинственный склеп
Над могилой, где скрыта навек красота.

   Над могилой лампада горит, -
Но к чему мне ее вопрошающий свет,
   Если каменным холодом плит
Умерщвленный кумир мой бездушно одет?



* * *

Догорало восстанье, —
Мы врагов одолеть не могли, —
И меня на страданье,
На мучительный стыд повели.

Осудили, убили
Победители пленных бойцов,
А меня обнажили
Беспощадные руки врагов.

Я лежала нагая,
И нагайками били меня,
За восстанье отмщая,
За свободные речи казня.

Издевался, ругался
Кровожадный насильник и злой,
И смеясь забавлялся
Беззащитной моей наготой.

Но безмерность мученья
И позора мучительный гнёт
Неизбежности мщенья
Не убьёт и в крови не зальёт.

Дни безумия злого
Сосчитал уж стремительный рок,
И восстанья иного
Пламенеющий день не далёк.



* * *

Дождик, дождик, перестань,
По ветвям не барабань,
От меня не засти света.
Надо мне бежать леском,
Повидаться с пастушком, —
Я же так легко одета.

Пробежать бы мне лесок, —
Близко ходит мой дружок,
Слышу я, — кричит барашек.
Уж давно дружок мой ждёт,
И меня он проведёт
Обсушиться в свой шалашик.

И тогда уж, дождик, лей,
Лей, дождинок не жалей, —
Посидеть я с милым рада.
С милым рай и в шалаше.
Свежий хлеб, вода в ковше, —
Так чего же больше надо!



* * *

Дождь неугомонный
Шумно в стекла бьет,
Точно враг бессонный,
Воя, слезы льет.

Ветер, как бродяга,
Стонет под окном,
И шуршит бумага
Под моим пером.

Как всегда случаен
Вот и этот день,
Кое-как промаен
И отброшен в тень.

Но не надо злости
Вкладывать в игру,
Как ложатся кости,
Так их и беру.


19 июля 1894


* * *

Долог мой путь утомительный,
   Мрак надо мной,
Слышу я чей-то пронзительный,
   Жалобный вой.

Дышит он злыми укорами,
   Горько зовет,
Но над немыми просторами
   Друг не пройдет.


14 октября 1897


* * *

Дорогой скучно-длинною,
Безрадостно-пустынною,
Она меня вела,
Печалями изранила,
И разум отуманила,
И волю отняла.

Послушен ей, медлительной,
На путь мой утомительный
Не жалуясь, молчу.
Найти дороги торные,
Веселые, просторные,
И сам я не хочу.

Глаза мои дремотные
В виденья мимолетные
Безумно влюблены.
Несут мои мечтания
Святые предвещания
Великой тишины.


9-10 марта 1896


* * *

Друг мой тихий, друг мой дальный.
	Посмотри,-
Я холодный и печальный
	Свет зари.

Я напрасно ожидаю
	Божества,
В бледной жизни я не знаю
	Торжества.

Над землею скоро встанет
	Ясный день,
И в немую бездну канет
	Злая тень,-

И безмолвный, и печальный,
	Поутру,
Друг мой тайный, друг мой дальный,
	Я умру.



Другу неведомому

О друг мой тайный,
Приди ко мне
В мечте случайной
И в тишине.

В мою пустыню
Сойди на миг,
Чтоб я святыню
Твою постиг.

В бездушном прахе
Моих путей,
В тоске да в страхе
Безумных дней,

В одежде пыльной,
Сухой тропой
Иду, бессильный,
Едва живой.

Но весь жестокий
Забуду путь,
Лишь ты, далекий,
Со мной побудь.

Явись мне снова
В недолгом сне,
И только слово
Промолви мне.


13 сентября 1898


Елисавета

Елисавета, Елисавета,
	Приди ко мне!
Я умираю, Елисавета,
	Я весь в огне.
Но нет ответа, мне нет ответа
	На страстный зов.
В стране далекой Елисавета,
	В стране отцов.

Ее могила, ее могила
	В краю ином.
Она скончалась. Ее могила —
	Ревнивый дом.
Победа смерти не победила
	Любви моей.
Сильна могила, ее могила. —
	Любовь сильней.

Елисавета, Елисавета,
	Приди ко мне!
Я умираю. Елисавета,
	Я весь в огне.
Слова завета, слова завета
	Не нам забыть.
С тобою вместе, Елисавета.
	Нам надо быть.

Расторгнуть бремя, расторгнуть бремя
	Пора пришла.
Земное, злое растает бремя,
	Как сон, как мгла.
Земное бремя — пространство, время —
	Мгновенный дым.
Земное, злое расторгнем бремя
	И победим!

Елисавета. Елисавета,
	Приди ко мне.
Я умираю, Елисавета,
	Я весь в огне.
Тебя я встречу в блистаньи света,
	Любовь моя.
Мы будем вместе, Елисавета,
	И ты и я.


21-22 июня 1902


* * *

Если б я был к счастью приневолен,
Если б я был негой опьянен,
Был бы я, как цвет тепличный, болен
И страстьми безумными спален.

Но легко мне: я живу печален,
Я суровой скорби в жертву дан.
Никаким желаньем не ужален,
Ни в какой не вдамся я обман.

И до дня, когда безмолвной тенью
Буду я навеки осенен,
Жизнь моя, всемирному томленью
Ты подобна, легкая, как сон.


2 августа 1898, За Гатчиной


* * *

Если б я был
Ранен стрелою
Любви,
Я бы твердил:
– Не беспокою,
Живи! —

Надо ли мне
Жизнью земною
Утех?
В ярком огне
Сгибнет со мною
Мой грех.



* * *

Если б я был себе господином,
Разделился бы на два лица,
И предстал бы послушливым сыном
Перед строгие очи Отца.

Всё, что скрыто во мне, как стенами,
В этот час я пред ним бы открыл,
И, разгневан моими грехами,
Пусть бы волю свою Он творил.

Но одно нам доступно сознанье
Иногда, и с трудом, раздвоить.
На костры рокового пыланья
Мы не можем по воле всходить.

Если даже костёр запылает,
Боязливо бежим от огней.
Тщетно воля порою дерзает, —
Наша слабость всей силы сильней.



* * *

Если б я могла, как платье,
Плоть мою переменять,
То отбросить это тело,
То войти в него опять, —

Я умчалась бы далеко,
И в путях добра и зла
Много жизней разновидных
Променяла б и сожгла.

Испытала бы утехи,
И страдания, и грех,
И безумных пыток стоны,
И беспечно-звонкий смех.

Но жизнь однообразна,
Я – вечно та же я,
И тягостны томленья
Такого бытия.

Мой смех, моя веселость,
И все мои вины
Должны быть той же мною
В слезах растворены.

Блаженство истязанья
Так скудно веселит, —
За обнаженной мукой
Идет тяжелый стыд.

И самый стыд, – могла бы
Я радость в нем найти, —
Но вечный смех докучный
Смогу ли я снести?

Так жизнь однообразна,
Что я – мой злейший враг, —
Клеймит меня навеки
Мой каждый смелый шаг.



* * *

Если знаешь за собою
Грех большой иль небольшой,
Ставь его перед душою,
В глубине души не крой.

Пусть томится от смущенья
Посрамленная душа,
И суровость искупленья
Пьет из полного ковша.

Пусть и тело пострадает
В аскетических трудах,
Пусть лоза его стегает,
Сея боль, и стыд, и страх.

После этого святого
Покаянного труда
Над душой, спокойной снова,
Всходит ясная звезда.



* * *

Если солнца в небе нет,
Солнце сердцем заменю.
Сердце ясный даст ответ
Пеплу, дыму и огню.

Сникнет пепел, сникнет дым,
Догорит, виясь, огонь.
Легким облачком ночным
Прилетит небесный конь.

Вот он, дивный, предо мной.
Сердце-солнце, разгорись!
Улетим мы в край иной,
В пламенеющую высь.



* * *

Если ты чего-нибудь захочешь,
То с душой, желанья полной, тело
Вместе брось в задуманное дело.
Если ты чего-нибудь захочешь,
То не жди, когда свой нож наточишь,
И не жди, чтобы пора приспела.
Нет, уж если ты чего захочешь,
То с душою на кон брось и тело.



* * *

Есть в этих долгих муках радость,
Есть искупленье в пытке дней.
Несокрушимая ограда —
Стена пылающих огней.

Иная цель, иная строгость,
Иная сказочная весь,
И вся цветущая дорога
Стихами засияла здесь.

Благоухает горько ясность
Речей над дивной глубиной.
Что было на земле напрасно
Стеречь, то все сберег Иной.



* * *

Есть вдохновенье и любовь
И в этой долго-длимой муке.
Люби трудящиеся руки
И проливаемую кровь.

Из пламени живого слитый,
Мы храм торжественный творим,
И расточается, как дым,
Чертог коснеющего быта.


14 апреля 1915 г.


* * *

Есть соответствия во всем,—
Не тщетно простираем руки:
В ответ на счастье и на муки
И смех и слезы мы найдем.

И если жаждем утешенья,
Бежим далёко от людей.
Среди лесов, среди полей —
Покой, безмыслие, забвенье.

Ветвями ветер шелестит,
Трава травою так и пахнет.
Никто в изгнании не чахнет,
Не презирает и не мстит.

Так, доверяяся природе,
Наперекор судьбе, во всем
Мы соответствия найдем
Своей душе, своей свободе.


2 августа 1898, За Гатчиной


* * *

Есть тайна несказанная.
Но где, найду ли я?
Блуждает песня странная,
Безумная моя,

Дорогой незнакомою,
Среди немых болот.
С медлительной истомою
Она меня ведет.

Мгновения бесследные
Над ней летят в тиши,
И спят купавы бледные,
И дремлют камыши.

Коса ее запутана,
В ней жесткая трава,
И, дикой мглой окутана,
Поникла голова.

Дорогой потаенною,
Среди немых болот,
Где ирис, влагой сонною
Напоенный, цветет,

Блуждает песня странная,
Безумная моя.
Есть тайна несказанная,
Ее найду ли я?


21 марта 1895


* * *

Ещё в полях белеет снег,
А воды уж весной бегут,
И рифмы звонкие влекут.
Ещё в полях белеет снег,
Пророчество небесных нег,
А очи Змея сладко жгут.
Ещё в полях белеет снег,
А воды уж весной бегут.



Жарким летом

Безумно душен и тяжел
Горячий воздух. Лютый, красный,
Дракон качается,- напрасный
И безнадежный произвол.

Долину сонную объемлет
Изнемогающая лень,
И тишина в полях, и дремлет
   Лесная тень.

Не отдыхает в поле жница.
Ее бичует лютый зной.
Не раз невольною слезой
   Ее увлажнена ресница.

С серпом сгибается она,
Не видя грозных нив лазури,-
Но близость бури, милой бури
Ее томлению ясна...

И ярой бури ждет долина,
И неподвижно вся молчит,
И только робкая осина
Тихонько листьями дрожит.


14 декабря 1884


* * *

Жаркое солнце по небу плывет.
Ночи земля утомленная ждет.

В теле - истома, в душе - пустота,
Воля почила, и дремлет мечта.

Где моя гордость, где сила моя?
К низшим склоняюсь кругам бытия.

Силе таинственной дух мой предав,
Жизнью, подобной томлению трав,

Тихо живу, и неведомо мне,
Что созревает в моей глубине.


9 октября 1897


Жестокие дни

Ожиданья дни жестоки.
Истомилася любовь.
На враждующем востоке
Льется братцев наших кровь.

И, о мире воздыхая,
Слезно господа моля,
Вся от края и до края
Стонет русская земля.

Слезы матери печальной!
Кто ведет вам поздний счет?
Кто стране многострадальной
Утешенье принесет?


3 декабря 1904


* * *

Живи и верь обманам,
И сказкам, и мечтам.
Твоим душевным ранам
Отрадный в них бальзам.

И жизни переменной
Нектар кипучий пей,
Напиток сладкопенный
Желаний и страстей.

За грани жизни дольной
Очей не устремляй
И мыслью своевольной
Природы не пытай.

Вещают тайну тени.
Для смелого ума
В них смертные ступени,
Предсказанная тьма.

О смертный, верь обманам,
И сказкам, и мечте.
Дивись мирским туманам,
Как вечной красоте.


28 марта 1889, 30 декабря 1894


* * *

Живы дети, только дети,-
Мы мертвы, давно мертвы.
Смерть шатается на свете
И махает, словно плетью,
Уплетенной туго сетью
Возле каждой головы,

Хоть и даст она отсрочку -
Год, неделю или ночь,
Но поставит всё же точку
И укатит в черной тачке,
Сотрясая в дикой скачке,
Из земного мира прочь.

Торопись дышать сильнее,
Жди - придет и твой черед.
Задыхайся, цепенея,
Леденея перед нею.
Срок пройдет - подставишь шею,-
Ночь, неделя или год.


15 апреля 1897


* * *

Жизни, которой не надо,
Но которая так хороша,
Детски-доверчиво рада
Каждая в мире душа.

Чем же оправдана радость?
Что же нам мудрость дает?
Где непорочная сладость,
Достойная горних высот?

Смотрим в горящие бездны,
Что-то хотим разгадать,
Но усилья ума бесполезны -
Нам ничего не узнать.

Съевший в науках собаку
Нам говорит свысока,
Что философии всякой
Ценнее слепая кишка,

Что благоденствие наше
И ума плодотворный полет
Только одна простокваша
Нам несомненно дает.

Разве же можно поверить
В эту слепую кишку?
Разве же можно измерить
Кишкою всю нашу тоску?


20-21 июля 1913


* * *

Жизнь проходит в лёгких грёзах,
Вся природа — тихий бред, —
И не слышно об угрозах,
И не видно в мире бед.

Успокоенное море
Тихо плещет о песок.
Позабылось в мире горе,
Страсть погибла, и порок.

Век людской и тих, и долог
В безмятежной тишине,
Но — зачем откинут полог,
Если въявь, как и во сне?



* * *

Жизнь хитрит, смеется да лукавит,
И повсюду ставит западни,
На кострах погибших тризны правит,
И венчает только злые дни.

Есть у жизни многие дороги,
Через бездны прочные мосты,
На горах – роскошные чертоги,
И повсюду – много красоты.

Но на всех дорогах – утомленье,
На мостах – желанье прыгнуть вниз,
И в чертогах злое пресыщенье,
Много зла под блеском лживых риз.

И пойдешь ли в сторону иль прямо.
Будешь плакать или песни петь,
Злая для тебя готова яма, —
Будешь в ней холодным трупом тлеть.



Жуткая колыбельная

Не болтай о том, что знаешь,
Темных тайн не выдавай.
Если в ссоре угрожаешь,
Я пошлю тебя бай-бай.
Милый мальчик, успокою
   Болтовню твою
И уста тебе закрою.
   Баюшки-баю.

Чем и как живет воровка,
Знает мальчик,- ну так что ж!
У воровки есть веревка,
У друзей воровки - нож.
Мы, воровки, не тиранки:
   Крови не пролью,
В тряпки вымакаю ранки.
   Баюшки-баю.

Между мальчиками ссора
Жуткой кончится игрой.
Покричи, дитя, и скоро
Глазки зоркие закрой.
Если хочешь быть нескромным,
   Ангелам в раю
Расскажи о тайнах темных.
   Баюшки-баю.

Освещу ковер я свечкой.
Посмотри, как он хорош.
В нем завернутый, за печкой,
Милый мальчик, ты уснешь.
Ты во сне сыграешь в прятки,
   Я ж тебе спою,
Все твои собрав тетрадки:
   - Баюшки-баю!

Нет игры без перепуга.
Чтоб мне ночью не дрожать,
Ляжет добрая подруга
Здесь у печки на кровать,
Невзначай ногою тронет
   Колыбель твою,-
Милый мальчик не застонет.
   Баюшки-баю.

Из окошка галерейки
Виден зев пещеры той,
Над которою еврейки
Скоро все поднимут вой.
Что нам, мальчик, до евреек!
   Я тебе спою
Слаще певчих канареек:
   - Баюшки-баю!

Убаюкан тихой песней,
Крепко, мальчик, ты заснешь.
Сказка старая воскреснет,
Вновь на правду встанет ложь,
И поверят люди сказке,
   Примут ложь мою.
Спи же, спи, закрывши глазки,
   Баюшки-баю.


12 октября 1913, Петербург - Москва


* * *

За Волгою просторы те же,
И та же мреющая даль,
Но Майя призрачней и реже
Соткала пеструю вуаль.

В блистающем полдневном мраке,
Чем больше протекает дней,
Тем путеводные маяки
Мерцают ближе и острей.



* * *

За мельканьем волшебных узоров
Я слежу в заколдованной мгле,
И моих очарованных взоров
Не прельщает ничто на земле.

Обаянья мои как вериги,
Я страданий моих не боюсь.
Мудрецам, изучающим книги,
Я безумцем порочным кажусь.

Но моя недоступна ограда,
Стережет меня крепко печаль.
И в печали, и в тайне - отрада,
И надежд простодушных не жаль.


20 февраля 1897


* * *

За мрак изображений
Меня ты не брани, —
Такой мой скорбный гений,
Такие наши дни!

Суровых песнопений
Моих ты не кляни, —
То в мглистости томлений
Горящие огни!

Гореть как можно жарче,
Светить как можно ярче,
Страданий не тая,

За черною горою
Встать красною зарею, —
Вот заповедь моя.



* * *

За оградой старых стен
Что меня вы сторожите,
И в какой влечете плен,
И о чем мне ворожите?

Пусты дебри, лес дремуч,
Скит ваш радости не ведом.
Что ж так бубен ваш гремуч?
Кто бежит за вами следом?

Но спокойно я иду,
Неотвязные, за вами,
Забавляясь, как в бреду,
Чародейными словами.

Жду, когда же из очей,
Низвергаюших зарницы,
Молний пламенных ручей
Вы прольете, чаровницы,

И невольница причин,
Цепь трехмерную ломая,
Мне предстанет без личин
В день немеркнущего мая.



* * *

За окном пробежали ребята,
Прозвучали их крики и смех.
Для души моей были когда-то
Эти крики – источник утех.

А теперь на беспечное детство
Я с холодной тоскою гляжу,
И мое роковое наследство
Беспечальной игрой не бужу.



* * *

За старинными амбарами
Поздно ночью не ходи, -
Мертвяки там ходят парами,
Самый древний впереди.

А пойдешь, так предсказания
Там послушай, поучись,
Да в разрушенное здание
В мглистом сумраке вглядись.

Все дождется срока вешнего,
Лед смотается с волны,
А прорехи строя здешнего
Им видней со стороны.

Ведь недаром за амбарами,
Наблюдая тленье дней,
Мертвяки проходят парами
Всё смелей в веселей.



За чай, за мыло

(Солдатская песня 1905 года)

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Шибко поспешайте,
Бунты утишайте.

«То-то вот, что тощи,
Черви лезут во щи.
Наши командиры
Отрастили брюхи».

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Злым не верьте людям,
Мы вас не забудем.

«Речи эти стары,
Тары-растабары, —
Наши командиры
Знают всю словесность».

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
По сему случаю
Не хотите ль чаю?

«Чаю мы желаем,
Только вместе с чаем,
Добрым обычаем,
Дайте командиров
Нам не мордобойцев».

Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Что вас сомутило?
Не хотите ль мыла?

«Прежде дули в рыло,
Нынче дали мыла, —
Ишь, залебезило
Грозное начальство
Перед нашим братом».



* * *

Забелелся туман за рекой.
Этот берег совсем невысок,
И деревья стоят над водой,
И теперь я совсем одинок.

Я в кустах поищу хворостин,
И в костёр их на берег сношу,
И под ними огонь воскрешу,
Посижу, помечтаю один.

И потом, по теченью реки,
Потихоньку пойду босиком, —
А завижу вдали огоньки,
Буду знать я, что близок мой дом.



* * *

Забыты вино и веселье,
Оставлены латы и меч,-
Один он идет в подземелье,
Лампады не хочет зажечь.

И дверь заскрипела протяжно,-
В нее не входили давно.
За дверью и темно, и влажно,
Высоко и узко окно.

Глаза привыкают во мраке,-
И вот выступают сквозь мглу
Какие-то странные знаки
На сводах, стенах и полу.

Он долго глядит на сплетенье
Непонятых знаков и ждет,
Что взорам его просветленье
Всезрящая смерть принесет.


8 сентября 1897


* * *

Закрыв лицо рукою,
Она молчит, молчит,
А он в окно клюкою
Стучит, стучит, стучит.

К устам кроваво-алым
Подносит он кольцо,
Но словно снегом талым
Подернуто лицо.

То плачет, то хохочет.
Безмолвна и бледна,
Пойми, чего он хочет,
Безумная жена.

С судьбой еще ты споришь.
На зов ночной молчи, -
Погибнешь, коль отворишь, -
Забудь, что есть ключи.

И если он в окошко
Полезет, словно вор,
Метнись к нему, как кошка,
Быстрей обрушь топор.

А след, что он проложит
От дома на погост,
Лишь тот увидеть может,
Кто сердцем чист и прост.


18 апреля (1 мая) 1923


* * *

Закрывая глаза, я целую тебя,-
   Бестелесен и тих поцелуй.
Ты глядишь и молчишь, не губя, не любя,
   В колыханьи тумана и струй.

Я плыву на ладье,- и луна надо мной
   Подымает печальный свой лик;
Я плыву по реке,- и поник над рекой
   Опечаленный чем-то тростник.

Ты неслышно сидишь, ты не двинешь рукой,-
   И во мгле, и в сиянии даль.
И не знаю я, долго ли быть мне с тобой,
   И когда ты мне молвишь: "Причаль".

Этот призрачный лес на крутом берегу,
   И поля, и улыбка твоя -
Бестелесное всё. Я забыть не могу
   Бесконечной тоски бытия.


28 августа 1897


* * *

Запах асфальта и грохот колес,
Стены, каменья и плиты...
   О, если б ветер внезапно донес
   Шелест прибрежной ракиты!

Грохот на камнях и ропот в толпе,-
Город не хочет смириться.
   О, если б вдруг на далекой тропе
   С милою мне очутиться!

Ясные очи младенческих дум
Сердцу открыли бы много.
   О, этот грохот, и ропот, и шум -
   Пыльная, злая дорога!


21-30 марта 1896


* * *

Заря на закате
Опоясалась тучей.
На воздух пускайте
Ваш кораблик летучий,

Беспечные дети!
На безмерную шалость
Дерзайте, развейте
Безнадёжность, усталость.

Покровы тумана,
Дымы былей сгоревших, —
Для нас только тайна,
Не для вас, возлетевших.

Вам голос поэта
В потемнении неба
Звучит, словно флейта
Уходящего Феба.



* * *

Затаился в траве и лежу,
И усталость мою позабыл,-
У меня ль недостаточно сил?
Я глубоко и долго гляжу.

Солнцем на небе сердце горит,
И расширилась небом душа,
И мечта моя ветром летит,
В запредельные страны спеша.

И на небе моем облака
То растают, то катятся вновь.
Позабыл, где нога, где рука,
Только в жилах торопится кровь.


2 августа 1896


* * *

Зачем любить? Земля не стоит
   Любви твоей.
Пройди над ней, как астероид,
   Пройди скорей.

Среди холодной атмосферы
   На миг блесни,
Яви мгновенный светоч веры
   И схорони.



* * *

      Зачем, скажи,
В полях, возделанных прилежно,
      Среди колосьев ржи
Везде встречаем неизбежно
      Ревнивые межи?

Одно и то же солнце греет
Тебя, суровая земля,
Один и тот же труд лелеет
Твои широкие поля.

Но злая зависть учредила,
Во славу алчности и лжи,
Неодолимые межи
Везде, где ты, земля, взрастила
Хотя единый колос ржи.


29 ноября 1892, 27 января 1900


Звездная даль

Очи темные подъемлет
Дева к небу голубому
И, на звезды глядя, внемлет
Чутко голосу ночному.

Под мерцаньем звезд далеких,
Под блистающей их тайной
Вся равнина в снах глубоких
И в печали не случайной.

Тихо, робко над рекою
Поднимаются туманы
И ползучею толпою
Пробираются в поляны.

У опушки тени гуще,
Лес и влажный и дремотный.
Смотрит страх из темной кущи,
Нелюдимый, безотчетный.

К старику отцу подходит
Дева с грустною мечтою
И про небо речь заводит:
«Беспредельность предо мною.

Где-нибудь в раздольях света,
За безмерным отдаленьем,
Есть такая же планета,
И с таким же населеньем.

Есть там зори и зарницы,
Реки, горы и долины,
Счастье, чары, чаровницы,
Грозы, слезы и кручины.

Не оттуда ль в сердце плещет
Греза сладостным приветом?
Вот звезда над нами блещет
Переливным дивным светом:

Это — солнце, и с землею,
И на той земле мечтает
Кто-то близкий мне душою.
К нам он взоры подымает,

Нескончаемые дали
Мерит черными очами,
И томления печали
Отвеваются мечтами.

Он иную землю видит,
Где так ярко счастье блещет,
Где могучий не обидит,
Где бессильный не трепещет,

Где завистливой решеткой
Пир богатых не охвачен,
Где клеймом недоли кроткий
Навсегда не обозначен».

Скоро звезды гаснуть станут,
Расточатся чары ночи,
И с тоской пугливой глянут
Размечтавшиеся очи.


26 июня - 22 июля 1894


Звёздам

В небе звёзды ярко блещут,
Дали светом осиянны.
Мысль моя летит с тоскою
В те неведомые страны,

Где сияют эти звёзды,
Где толпы миров кружатся,
И напрасные вопросы
На душе моей родятся:

Есть ли там такие ж люди?
Правят так же ль ими страсти?
Так же ль дики там и злобны
Бед бессмысленных напасти?



* * *

Здесь над людьми везде царят
Уставленные кем-то сроки,
А если люди проглядят,
Возмездья сроков так жестоки!

Ах, если б можно было жить,
Как ангелы живут беспечно,
О малых сроках не тужить,
К великим устремляться вечно!

От заповеди: «Не зевай!», —
От наставленья: «Сам виновен!» —
Уйти в желанный сердцу рай,
Который свят и безгреховен.

Но срокам утоленья нет.
В темнице сроков тесных бейся,
Стремись на ясный Божий свет,
И на бессрочное надейся.



* * *

Здесь солнце светит безучастное
На добрых так же, как на злых,
И то же небо смотрит ясное
И на тебя, и на других.

Изведай пропасти глубокие,
И не засмейся, не заплачь.
Смотри, как веселы жестокие,
Как розу нюхает палач,

И как над жертвой бесполезною
Шумит, качается трава,
И как скользят над мрачной бездною
Твои бесследные слова.



Земле

В блаженном пламени восстанья
Моей тоски не утоля,
Спешу сказать мои желанья
Тебе, моя земля.

Производительница хлеба,
Разбей оковы древних меж
И нас, детей святого Феба,
Простором вольности утешь.

Дыханьем бури беспощадной,
Пожаром ярым уничтожь
Заклятья собственности жадной,
Заветов хитрых злую ложь.

Идущего за тяжким плугом
Спаси от долга и от клятв,
И озари его досугом
За торжествами братских жатв.

И засияют светлой волей
Труда и сил твои поля
Во всей безгранности раздолий
Твоих, моя земля.


20 ноября 1905


* * *

Земля докучная и злая,
Но всё же мне родная мать!
Люблю тебя, о мать немая,
Земля докучная и злая!
Как сладко землю обнимать,
К ней приникая в чарах мая!
Земля докучная и злая,
Но всё же мне родная мать!



* * *

Злое земное томленье,
Злое земное житье,
Божье ли ты сновиденье
   Или ничье?

В нашем, в ином ли твореньи
К истине есть ли пути,
Или в бесплодном томленьи
   Надо идти?

Чьим же творящим хотеньем
Неразделимо слита
С неутомимым стремленьем
  Мира тщета?


26 декабря 1896


* * *

Знойно туманится день,
Гарью от леса несёт,
Тучи лиловая тень
Тихо над Волгой ползёт.

Знойное буйство, продлись!
Длися, верховный пожар!
Чаша земная, курись
Неистощимостью чар!

Огненным зноем живу,
Пламенной песней горю,
Музыкой слова зову
Я бирюзу к янтарю.

Тлей и алей, синева,
В буйном кружении вьюг!
Я собираю слова,
Как изумруд и жемчуг.



* * *

И это небо голубое,
И эта выспренная тишь!
И кажется,- дитя ночное,
К земле стремительно летишь,

И радостные взоры клонишь
На безнадежную юдоль,
Где так мучительно застонешь,
Паденья ощутивши боль.

А все-таки стремиться надо,
И в нетерпении дрожать.
Не могут струи водопада
Свой бег над бездной задержать,

Не может солнце стать незрячим,
Не расточать своих лучей,
Чтобы, рожденное горячим,
Все становиться горячей.

Порыв, стремленье, лихорадка,-
Закон рожденных солнцем сил.
Пролей же в землю без остатка
Все, что от неба получил.


6 июня 1918


Иван-Царевич

Сел Иван-Царевич
На коня лихого.
Молвил нам Царевич
Ласковое слово:

"Грозный меч подъемлю,
В бой пойду я рано,
Заберу всю землю
Вплоть до океана".

Год проходит. Мчится
Вестник, воин бледный.
Он поспешно мчится,
Шлем иссечен медный.

"Сгибли наши рати
Силой вражьей злобы.
Кстати иль некстати,
Запасайте гробы.

Наш Иван-Царевич
Бился с многой славой".
- "Где ж Иван-Царевич?"
- "В битве пал кровавой".


3 декабря 1904


* * *

Иди в толпу с приветливою речью
             И лицемерь.
На опыте всю душу человечью
             До дна измерь.

Она узка, темна и несвободна,
             Как темный склеп,
И тот, кто час провел в ней неисходно,
             Навек ослеп.

И ты поймешь, какое врачеванье
             В окно глядеть
Из тьмы души на птичье ликованье
             И сметь, и петь.


29 июля 1898


* * *

Иду в лесу. Медлительно и странно
Вокруг меня колеблется листва.
Моя мечта, бесцельна и туманна,
Едва слагается в слова.
И знаю я, что ей слова ненужны, —
Она — дыхания нежней,
Её вещания жемчужны,
Улыбки розовы у ней.
Она — краса лесная,
И всё поёт в лесу,
Хвалою радостной венчая
Её красу.



* * *

Из мира чахлой нищеты,
Где жены плакали и дети лепетали,
Я улетал в заоблачные дали
В объятьях радостной мечты,
И с дивной высоты надменного полета
Преображал я мир земной,
И он сверкал передо мной,
Как темной ткани позолота.
Потом, разбуженный от грез
Прикосновеньем грубой жизни,
Моей мучительной отчизне
Я неразгаданное нес.


11 августа 1896, Волга


Из старых былей

Чиновник молча взял прошенье,
Пожал плечьми, — нельзя не взять.
«Когда же будет мне решенье?»
Сухой ответ был: «Надо ждать».

Проситель каждый день приходит,
И слышит тот же всё ответ,
И наконец на ум наводит
Его какой-то сердцевед.

«Поймите, сударь, это слово:
Ведь надо ж дать, вам говорят.
Ну и давайте хоть целковый,
Покуда не пойдёт на лад».

И точно, первая же взятка
Могла уж кой-что изменить, —
Чиновник, улыбаясь сладко,
Промолвил: «Надо доложить».

Понятно стало всё, что надо.
Проситель более не ждёт,
И для солидного доклада
Он документы достаёт.



* * *

Изменил я тебе, неземная,-
Я земную жену полюбил.
Обагрился закат, догорая,
Ароматами нежными мая
Сладкий вечер меня отравил.

Под коварным сиреневым цветом,
Улыбаясь и взоры клоня,
Та, земная, пленила меня
Непорочно-лукавым приветом.

Я, невеста, тебе изменил,
Очарованный девой телесной.
Я твой холод блаженный забыл.
О, закрой меня ризой небесной
От земных распаляющих сил!


14 мая 1896


* * *

Имена твои не ложны,
Беспечальны, бестревожны,-
Велика их глубина.
Их немолчный, темный шепот,
Предвещательный их ропот
Как вместить мне в письмена?

Имена твержу, и знаю,
Что в ином еще живу,
Бесполезно вспоминаю
И напрасно я зову.

Может быть, ты проходила,
Не жалела, но щадила,
Не желала, но звала,
Грустно взоры опускала,
Трав каких-то всё искала,
Находила и рвала.

Может быть, ты устремляла
На меня тяжелый взор
И мечтать не позволяла
Про победу и позор.

Имена твои все знаю,
Ими день я начинаю
И встречаю мрак ночной,
Но сказать их вслух не смею,
И в толпе людской немею,
И смущен их тишиной.


19 марта 1896


Ирина

Помнишь ты, Ирина, осень
В дальнем, бедном городке?
Было пасмурно, как будто
Небо хмурилось в тоске.

Дождик мелкий и упорный
Словно сетью заволок
Весь в грязи, в глубоких лужах
Потонувший городок,

И тяжелым коромыслом
Надавив себе плечо,
Ты с реки тащила воду;
Щеки рдели горячо...

Был наш дом угрюм и тесен,
Крыша старая текла,
Пол качался под ногами,
Из разбитого стекла

Веял холод; гнулось набок
Полусгнившее крыльцо...
Хоть бы раз слова упрека
Ты мне бросила в лицо!

Хоть бы раз в слезах обильных
Излила невольно ты
Накопившуюся горечь
Беспощадной нищеты!

Я бы вытерпел упреки
И смолчал бы пред тобой,
Я, безумец горделивый,
Не поладивший с судьбой,

Так настойчиво хранивший
Обманувшие мечты
И тебя с собой увлекший
Для страданий нищеты.

Опускался вечер темный
Нас измучившего дня,-
Ты мне кротко улыбалась,
Утешала ты меня.

Говорила ты: "Что бедность!
Лишь была б душа сильна,
Лишь была бы жаждой счастья
Воля жить сохранена".

И опять, силен тобою,
Смело я глядел вперед,
В тьму зловещих испытаний,
Угрожающих невзгод,

И теперь над нами ясно
Вечереют небеса.
Это ты, моя Ирина,
Сотворила чудеса.



* * *

Истомил меня пасмурный день,
Извела одинокая скука.
Неотступна чуть видная тень, —
Повторений томящих порука.

Впечатлений навязчивых сеть...
Разорвать бы постылые петли!
Не молитвой ли сердце согреть?
О весёлых надеждах не спеть ли?

Но молитвы забыты давно,
И наскучили песни былые,
Потому что на сердце темно,
Да и думы — такие всё злые!



* * *

К толпе непонятной и зыбкой
Приветливо взоры склоня,
С балкона случайной улыбкой
Порадовал кто-то меня.

Заметил я смуглую щеку,
Волос распустившихся прядь, —
И шумному, злому потоку
Толпы отдаюсь я опять,

И в грохот и ропот столицы
Несу неожиданный свет.
Мечте исполнения нет,
Но радость моя без границы.


14 апреля 1896


* * *

Каждый год я болен в декабре,
Не умею я без солнца жить.
Я устал бессонно ворожить
И склоняюсь к смерти в декабре,-
Зрелый колос, в демонской игре
Дерзко брошенный среди межи.
Тьма меня погубит в декабре,
В декабре я перестану жить.


4 ноября 1913


* * *

Каждый день, в час урочный,
Я сюда прихожу,
Молчаливый и точный,
И угрюмо гляжу,
Не видны ли в потоке
Ненавистных теней
Эти бледные щеки,
Это пламя очей,
Эти губы сухие,
Эта строгость чела,
Где проносятся злые
Наваждения зла.
И сегодня я встретил
Ту, кого я так ждал,
Ту же гордость заметил,
Ту же томность узнал.
Но за нею стремиться
Я в толпе не посмел —
Мне скорей удалиться
Тайный голос велел.


31 июля 1891


* * *

Как много снегу намело!
Домов не видно за буграми.
Зато от снега здесь светло,
А осенью темно, как в яме.

Тоска и слякоть, хоть завыть, —
Недаром Вытегрой зовется, —
Иль в карты дуться, водку пить,
Коль грош в кармане заведется.

На набережной от всего
Треской несвежей душно пахнет.
Весной и летом – ничего,
Хоть вся природа словно чахнет.

Нo все ж земля, трава, река...
Я – питерец, люблю мой Север.
Дорога всякая легка,
Милы мне василек и клевер.



* * *

Как попала на эстраду
Деревенщина,
В теле чувствует усладу
Эта женщина.

Здесь за ширмою она
Ну румяниться.
На эстраду введена,
Ну жеманиться.

Распевает она песни
Очень сальные,
И от хохота хоть тресни,
Шкеты зальные.

Свищут, грохают, стучат
Всюду валенки...
...Мирно спит мальчонка
В тихой спаленке.

И во сне встречаться сладко
С ангелом-хранителем.
Слабо теплится лампадка
Пред Спасителем...

...Для чего грешит всю ночь
Эта женщина?
Уходи с эстрады прочь,
Деревенщина!



* * *

Какие злые перемены!
Зачем же вас я должен знать?
Опять меня замкнули стены,
Я каменеть начну опять.

И шум и грохот воздвигаю
Опять на улицах моих,
И понемногу забываю
О тишине ночей лесных,

И учреждаю я торговлю,
И зажигаю фонари,
И забываю сад, и кровлю,
И свежесть утренней зари.


15 октября 1896


* * *

Какие-то светлые девы
Сегодня гостили у нас.
То не были дочери Евы,-
Таких я не видывал глаз.
Я встретил их где-то далёко
В суровом лесу и глухом.
Бежали они одиноко,
Пугливо обнявшись, вдвоем.
И было в них много печали,
Больной, сиротливой, лесной,
И ноги их быстро мелькали,
Покрытые светлой росой.
Но руки их смелой рукою
Сложил я в спасающий крест
И вывел их верной тропою
Из этих пугающих мест.
И бедные светлые девы
Всю ночь прогостили у нас,-
Я слушал лесные напевы,
И сладкий, и нежный рассказ.


5-6 августа 1896


* * *

Какое горькое питьё!
Какая терпкая отрава!
Любовь обманчива, как слава.
Какое горькое питьё!
Всё, всё томление моё
Ничтожно, тщетно и неправо.
Какое горькое питьё!
Какая терпкая отрава!



* * *

Какой-то хитрый чародей
Разъединил мое сознанье
   С природою моей,-
И в этом всё мое страданье.

Но если дремлет он порой
   И колдовство оставит,
Уже природа не лукавит,
Не забавляется со мной.

   Послушна и правдива,
Она приблизится ко мне.
В ее бездонной глубине
Я вижу девственные дива.


20 октября 1896


* * *

Камыш качается,
И шелестит,
И улыбается,
И говорит
Молвой незвонкою,
Глухой, сухой,
С дрёмою тонкою
В полдневный зной.

Едва колышется
В реке волна,
И сладко дышится,
И тишина,
И кто-то радостный
Несёт мне весть,
Что подвиг сладостный
И светлый есть.

На небе чистая
Моя звезда
Зажглась лучистая,
Горит всегда,
И сны чудесные
На той звезде, —
И сны небесные
Со мной везде.



Качели

В истоме тихого заката
Грустило жаркое светило.
Под кровлей ветхой гнулась хата
И тенью сад приосенила.
Березы в нем угомонились
И неподвижно пламенели.
То в тень, то в свет переносились
Со скрипом зыбкие качели.

Печали ветхой злою тенью
Моя душа полуодета,
И то стремится жадно к тленью,
То ищет радостей и света.
И покоряясь вдохновенно
Моей судьбы предначертаньям,
Переношусь попеременно
От безнадежности к желаньям.


9 июля 1894


* * *

Келья моя и тесна, и темна.
Только и свету, что свечка одна.

Полночи вещей я жду, чтоб гадания
   Снова начать
   И услыхать
Злой моей доли вещания.

Олово, ложка да чаша с водой -
Всё на дощатом столе предо мной.

Олово в ложке над свечкой мерцающей
   Я растоплю,
   И усыплю
Страх, мое сердце смущающий.

Копоть покрыла всю ложку мою.
Талое олово в воду я лью.
   Что же пророчит мне олово?
   Кто-то стоит
   И говорит:
Взял же ты олова - злого, тяжелого!"

Острые камни усеяли путь,
Меч изостренный вонзился мне в грудь.


13 октября 1897


* * *

Кинул землю он родную
И с женой не распрощался.
Из одной земли в другую
Долго молодец шатался.
Наконец в земле литовской
Счастье парню привалило
И удачей молодцовской
Вдосталь наделило.
Был он конюхом сначала,
Полюбился королеве,
И она его ласкала,-
А потом повис на древе,
Потому что проследили,
Донесли и уличили!
Суд был строгий и короткий:
Королеву заточили,
Парня в петле удавили
Под ее окном с решеткой.


7 января 1896


Когдa я был собакой

1

Господи, прости!
На моем земном пути
Было много злости.
Выл я по ночам,
И с такими ж, как я сам,
Грызся из-за кости.

Всё ж я верен был
И тебя любил,
Mой хозяин милый.
Над моей могилой
Напиши стишок:
«Здесь лежит Волчок,
Верный мой дружок».

2

Я – Фиделька, собачка нежная
На высоких и тонких ногах.
Жизнь моя течет безмятежная
У моей госпожи на руках.

Ничего не понюхаю гадкого,
Жесткого ничего не кусну.
Если даст госпожа мне сладкого,
Я ей белую руку лизну.

А подушка моя – пуховая,
И жизнь моя – земной рай.
Душа моя чистопсовая,
Наслаждайся, не скули, не умирай!

3

Досталась мне странная доля,
Но я на нее не ропщу.
В просторе холодного поля
Чего-нибудь съесть поищу.

Из тинистой, вязкой канавы
Напьюсь тепловатой воды.
Понюхаю тонкие травы,
Где старые чахнут следы.

Заслышу ли топот лошадки
На гулком вечернем шоссе,
В испуге бегу без оглядки
И прячусь в пахучем овсе.

Но знаю я, будет мне праздник,
Душа моя в рай возлетит,
Когда подгулявший проказник
Мне камнем в висок угодит.

Взметнусь я, и взвою, и охну,
На камни свалюся, и там,
Помучившись мало, издохну
И богу я дух мой отдам.

4

Милый бог, моя жизнь – твоя ошибка.
Ты меня создал не так.
Разве можно того, чья душа – улыбка,
Сделать товарищем буйных собак!

Я не хотел твоих планов охаять,
Думал: «Попытаюсь собакою быть».
Кое-как я научился лаять
И даже привык на луну выть.

Но всё же, милый бог, мне тяжко.
Быть собакой уж и сил нет.
Ну какая ж, подумай, я – дворняжка!
Я искусство люблю, я – поэт.

5

Самоуверенный и надменный,
Но на мой взгляд глупый и жалкий,
Поэт в панаме драгоценной
Замахнулся на меня палкой.

Что же ты, глупый, так испугался?
Ведь я же на тебя не лаю.
В жизнь мою никогда не кусался,
Я только песни да поэмы слагаю.

Ты не поймешь, что живу не напрасно,
Что мой подвиг собачий чего-нибудь стоит.
Ведь в полночь никто так печально и страстно,
Как я, на луну не завоет.

Такою тоскою ты, умник жалкий,
Никогда своих стихов не напоишь.
Тебе бы лишь кричать да махать палкой,
Ты от тоски никогда не завоешь.

Проходи же, стихослагатель грубый,
В меня камней трусливо не швыряя.
В икры твои я не вонжу мои зубы,
Даже и ночью, жестоко страдая.

Проходи, проходи без шума и без ссоры.
Я презираю твой голос нахальный,
Твой смех презрительный, гордые взоры
И твой воротничок высокий, крахмальный.

Если меня с дороги ты погонишь,
Что ж, убегать от людей не впервые.
Но берегись, – размахавшись палкой, уронишь
На песок дороги глаза надставные.



Колыбельная Насте

В мире нет желанной цели,
Тяжки цепи бытия.
Спи в подводной колыбели,
Настя бедная моя.
Вот окно мое высоко.
Над тобою я стою.
Снял я мантию пророка,
И, как няня, я пою:
Баю-баюшки-баю.
Бай мой, бай, волшебник, бай,
Настю тихо покачай.

В муках дни твои сгорели,
И не спас тебя и я.
Спи в подводной колыбели,
Настя милая моя.
Подняла над волей рока
Волю гордую свою.
Спи спокойно, спи глубоко.
Над тобою я пою:
Баю-баюшки-баю.
Бай мой, бай, кудесник, бай,
Настю тихо покачай.
Вспомни, звук моей свирели
Был усладой бытия.
Спи в подводной колыбели,
Настя милая моя,
До уставленного срока
Сесть в подводную ладью,
Унестись со мной высоко,
И спою тебе в раю:
Баю-баюшки-баю.
Светозарный, Божий Май,
Настю в светах покачай.



* * *

Коля, Коля, ты за что ж
Разлюбил меня, желанный?
Отчего ты не придешь
Посидеть с твоею Анной?

На меня и не глядишь,
Словно скрыта я в тумане.
Знаю, милый, ты спешишь
На свидание к Татьяне.

Ах, напрасно я люблю,
Погибаю от злодеек.
Я эссенции куплю
Склянку на десять копеек.

Ядом кишки обожгу,
Буду громко выть от боли.
Жить уж больше не могу
Я без миленького Коли.

Но сначала наряжусь
И, с эссенцией в кармане,
На трамвае прокачусь
И явлюсь к портнихе Тане.

Злости я не утаю,
Уж потешусь я сегодня,
Вам всю правду отпою,
И разлучница, и сводня.

Но не бойтесь,- красоты
Ваших масок не нарушу,
Не плесну я кислоты,
Ни на Таню, ни на Грушу.

"Бог с тобой,- скажу в слезах,
Утешайся, грамотейка!
При цепочке, при часах,
А такая же ведь швейка!"

Говорят, что я проста,
На письме не ставлю точек.
Всё ж, мой милый, для креста
Принеси ты мне веночек.

Не кручинься и, обняв
Талью новой, умной милой,
С нею в кинематограф
Ты иди с моей могилы.

По дороге ей купи
В лавке плитку шоколада,
Мне же молви: "Нюта, спи!
Ничего тебе не надо.

Ты эссенции взяла
Склянку на десять копеек
И в мученьях умерла,
Погибая от злодеек".


<1911>


* * *

Короткая радость сгорела,
И снова я грустен и нищ,
И снова блуждаю без дела
У чуждых и темных жилищ.

Я пыл вдохновенья ночного
Больною душой ощущал,
Виденья из мира иного
Я светлым восторгом встречал.

Но краткая радость сгорела,
И город опять предо мной,
Опять я скитаюсь без дела
По жесткой его мостовой.


7 июля 1896


Ладья

Летом молодица,
А зимой вдовица.
Летом парень рад
С нею прокатиться, —
Пусть народ дивится:
Вишь, её наряд —
Вёсла или парус.
За веслом стеклярус,
Парус ветра вздох
Надувает пышно, —
И скользит неслышно.
Да не будь же плох:
Станет миру жалко,
Коль тебя русалка
По стремнине вод
Понесёт, заманит,
И с молодкой втянет
В свой водоворот.

Летом молодица,
А зимой вдовица.
Заперта в сарай,
И одна томится,
И народ глумится:
«Ништо, поскучай!»



* * *

Лежу в траве на берегу
Ночной реки и слышу плески.
Пройдя поля и перелески,
Лежу в траве на берегу.
На отуманенном лугу
Зелёные мерцают блески.
Лежу в траве на берегу
Ночной реки и слышу плески.



* * *

Леший любит девок замануть,
Завести в лесу на ложный путь,
Закружить до одури, до слез
Вкруг осин корявых да берез,
Им сорочки сучьями порвать,
Диким хохотом их напугать.
Но не бойтесь, девушки, его.
Он не сделает вам ничего.
Он – косматая лесная тварь,
Человеческих не носит харь,
Человеческих не знает злоб,
Не загонит вас в трясинный гроб.



* * *

Ликуй, звени, блести, мой легкий, тонкий стих,
Ликуй, мой звонкий стих, о радостях моих.

Я кроткою мечтой тоску преодолел,
И сладко полюбил, и нежно пожалел.

И так люблю, губя,— и так, любя, гублю,
И, погубив, опять прильну — и оживлю.


13 июля 1909


* * *

Лиловато-розовый закат
Нежно мглист и чист в окне вагона.
Что за радость нынче мне сулят
    Стенки тонкие вагона?

Унесусь я, близко ль, далеко ль,
От того, что называю домом,
Но к душе опять всё та же боль
    Приползет путем знакомым.

В день, когда мне ровно пятьдесят
Лет судьба с насмешкой отсчитала.
На пленительный смотрю закат,
    И всё то же в сердце жало.

То, о чем сказать не смею сам,
Потому что слово слишком больно,
Пусть заря расскажет небесам.
    Ей не трудно и не больно.


17 февраля 1913


* * *

Лиловый очерк снежных гор
В тумане тонет на закате.
Душа тоскует об утрате.
Лиловый очерк снежных гор
Замкнул пленительный простор
Стеной в мечтательной палате.
Лиловый очерк снежных гор
В тумане тонет на закате.



Лихо

Кто это возле меня засмеялся так тихо?
Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо!
Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели,
Лихо стояло и возле крестильной купели,
Лихо за мною идет неотступною тенью,
 Лихо уложит меня и в могилу.
Лихо ужасное, враг и любви и забвенью,
 Кто тебе дал эту силу?

Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо:
"Я - бесталанное, всеми гонимое Лихо!
В чьем бы дому для себя уголок ни нашло я,
Всяк меня гонит, не зная минуты покоя.
Только тебе побороться со мной недосужно,-
	Странно мечтая, стремишься ты к мукам,
Вот почему я с твоею душою так дружно,
	Как отголосок со звуком".


30 декабря 1891, 26 января 1892,
2 апреля 1893



* * *

Любви неодолима сила.
Она не ведает преград,
И даже то, что смерть скосила,
Любовный воскрешает взгляд.

Светло ликует Евридика,
И ад ее не полонит,
Когда багряная гвоздика
Ей близость друга возвестит,

И не замедлит на дороге,
И не оглянется Орфей,
Когда в стремительной тревоге
С земли нисходит он за ней.

Не верь тому, что возвестили
Преданья темной старины,
Что есть предел любовной силе,
Что ей ущербы суждены.

Хотя лукавая Психея
Запрету Бога не вняла
И жаркой струйкою елея
Плечо Амуру обожгла,

Не улетает от Психеи
Крылатый бог во тьме ночей.
С невинной белизной лилеи
Навеки сочетался змей.

Любви неодолима сила.
Она не ведает преград.
Ее и смерть не победила,
Земной не устрашает ад.

Альдонса грубая сгорает,
Преображенная в любви,
И снова Дон-Кихот вещает:
"Живи, прекрасная, живи!"

И возникает Дульцинея,
Горя, как юная заря,
Невинной страстью пламенея,
Святой завет любви творя.

Не верь тому, что возвестили
Преданья, чуждые любви.
Слагай хвалы державной силе
И мощь любви благослови.


3 мая 1921


* * *

Люби меня ясно, как любит заря,
Жемчуг рассыпая и смехом горя.
Обрадуй надеждой и легкой мечтой
И тихо погасни за мглистой чертой.

Люби меня тихо, как любит луна,
Сияя бесстрастно, ясна, холодна.
Волшебством и тайной мой мир освети,-
Помедлим с тобою на темном пути.

Люби меня просто, как любит ручей,
Звеня и целуя, и мой и ничей,
Прильни и отдайся, и дальше беги.
Разлюбишь, забудешь - не бойся, не лги.


14 июля 1904, Сиверская


* * *

Люби меня, люби, холодная луна!
Пусть в небе обо мне твой рог жемчужный трубит,
Когда восходишь ты, ясна и холодна.
На этой злой земле никто меня не любит.

Да будет ночь твоя в мерцании светил!
Отверженец земли, тоскующий и кроткий,
О, сколько раз во тьме я за тобой следил,
Любуяся твоей стремительною лодкой!

Потом я шел опять в докучный рокот дня,—
И труд меня томил, и путь мой был бесцелен,
Твой свет в моей душе струился мглисто-зелен.
Холодная луна, люби, люби меня!


28 декабря 1909


* * *

Люблю мое молчанье
В лесу во тьме ночей
И тихое качанье
Задумчивых ветвей.
Люблю росу ночную
В сырых моих лугах
И влагу полевую
При утренних лучах.
Люблю зарею алой
Веселый холодок
И бледный, запоздалый
Рыбачий огонек.
Тогда успокоенье
Нисходит на меня,
И что мне всё томленье
Пережитого дня!
Я всем земным простором
Блаженно замолчу
И многозвездным взором
Весь мир мой охвачу.
Закроюсь я туманом
И волю дам мечтам,
И сказочным обманом
Раскинусь по полям.


14-15 августа 1896


* * *

Люблю мою родную землю,
Люблю я жизнь, и потому
Страданье всякое приемлю,
Покорен всякому ярму.

Страданье иногда полезно
Для тела, как и для луши,
И, кто признал закон железный,
Тому и розги хороши.

Стыда и боли злая вьюга
Ведет насилием к добру,
И потому ее, как друга,
Без отговорок я беру.

Но все же мы упрямо спорим,
Как с диким и жестоким злом,
С напрасным, безнадежным горем,
С ужасным, мстительным врагом.

Перед Бедою, ведьмой черной,
Что сторожит у всех дверей,
Склоняться в страхе так позорно,
Невыносимо для людей.

Мы ведьму мерзкую прогоним
Усилием ума и рук.
Но не сглупим мы, и не тронем
Семью стыда и кратких мук.



* * *

Люди вежливы и кротки,
Но у всех рассудок туп,
В голове не мозг, а суп.
Да, и вежливы, и кротки,
Но найдите в околотке
Одного хоть, кто не глуп.
Что? же в том, что люди кротки,
Если весь народ здесь туп!



* * *

Мала ворона,
Да рот широк.
Живёт Матрёна, —
Ну язычок!

Кого подцепит,
Никто не рад.
Словечко влепит,
Все повторят.

Из подворотни
Таскает сор.
Сплетает сплетни,
Разносит вздор.



Медный змей

Возроптали иудеи:
«Труден путь наш, долгий путь.
Пресмыкаясь, точно змеи,
Мы не смеем отдохнуть».

В стан усталых иудеев
Из неведомой земли
Вереницы мудрых змеев
Утром медленно ползли.

Подымался к небу ропот:
«Нет надежд и нет дорог!
Или нам наш долгий опыт
Недостаточно был строг?»

Рано утром, в час восхода,
Голодна, тоща и зла,
В стан роптавшего народа
Рать змеиная ползла.

И, раздор меж братьев сея,
Говорил крамольник злой:
«Мы отвергнем Моисея,
Мы воротимся домой».

Чешуёй светло-зелёной
Шелестя в сухой пыли,
По равнине опалённой
Змеи медленно ползли.

«Здесь в пустыне этой пыльной
Мы исчахнем и умрём.
О, вернёмся в край обильный,
Под хранительный ярём».

Вдруг, ужаленный змеёю,
Воин пал сторожевой, —
И сбегаются толпою
На его предсмертный вой.

И, скользя между ногами
Старцев, жён, детей и дев,
Змеи блещут чешуями,
Раззевают хищный зев,

И вонзают жала с ядом
В обнажённые стопы
Их враждебно-вещим взглядом
Очарованной толпы.

Умирали иудеи, —
И раскаялись они.
«Моисей, нас жалят змеи! —
Возопил народ. — Взгляни:

Это — кара за роптанье.
Умоли за нас Творца,
Чтоб Господне наказанье
Не свершилось до конца».

И, по слову Моисея,
Был из меди скован змей,
И к столбу прибили змея
Остриями трёх гвоздей.

Истощили яд свой гости
И, шурша в сухой пыли,
Обессиленные злости
В логовища унесли.

Перед медным изваяньем
Преклоняется народ,
И смиренным покаяньем
Милость Божию зовёт.



* * *

Мечтатель, странный миру,
Всегда для всех чужой,
Царящему кумиру
Не служит он хвалой.

Кому-то дымный ладан
Он жжет, угрюм и строг,
Но миром не разгадан
Его суровый бог.

Он тайною завесил
Страстей своих игру,—
Порой у гроба весел
И мрачен на пиру.

Сиянье на вершине,
Садов цветущих ряд
В прославленной долине
Его не веселят.

Поляну он находит,
Лишенную красы,
И там в мечтах проводит
Безмолвные часы.


19 июля 1894


* * *

Мечты о славе! Но зачем
Кумир мне бронзовый иль медный,
Когда я в жизни робко-нем,
Когда я в жизни странник бледный?

На шумных улицах, где я
Иду, печальный и усталый,
Свершать в пределах жития
Мой труд незнаемый и малый,

На перекрестке, где-нибудь,
Мое поставят изваянье,
Чтоб опорочить скорбный путь
И развенчать мое изгнанье.

О, суета! о, бедный дух!
Честолюбивое мечтанье!
Враждебно-чуждых жизней двух
Столь незаконное слиянье!

Я отрекаюсь наперед
От похвалы, от злой отравы,
Не потому, что смерть взойдет
Предтечею ненужной славы,

А потому, что в мире нет
Моим мечтам достойной цели,
И только ты, нездешний свет,
Чаруешь сердце с колыбели.


23 августа 1898


* * *

Мимолётной лаской мая 
Наслаждайтесь, — расцветая, 
Увядая, умирая, — 
Дней тоской не отравляя, 
Всё вокруг себя любя, 
Забывая про себя.  

Птичьим звучным щебетаньем, 
Молодым благоуханьем, 
И полуденным сияньем, 
И полуночным молчаньем 
Наслаждайтесь, — краток срок. 
Вечный отдых не далёк.


23 мая 1896 года


* * *

Мне была понятна жизнь природы дивной
                В дни моей весны.
Охраняла вера, рдел восторг наивный,
                Ясны были сны,

И в сияньи веры был чудес чудесней
                Блеск живого дня.
Мне певала мама, и будила песней
                Сонного меня:

«Если мы не встанем, так заря не вспыхнет,
                Солнце не взойдёт,
Петушок крикливый загрустит, затихнет,
                Сивка не заржёт,

Птичка не проснётся, не прольются песни,
                Дней убавит лень.
Встань же, позови же: "Солнышко, воскресни!
                Подари нам день!"» —

Так мне пела мама, и будила песней
                Сонного меня, —
И в сияньи веры был чудес чудесней
                Блеск живого дня!

Верил я, что жизни не напрасна сила
                У меня в груди.
Что-то дорогое, светлое сулила
                Жизнь мне впереди.

Так была понятна жизнь природы дивной
                В дни моей весны!
О, святая вера! О, восторг наивный!
                О, былые сны!



* * *

Мне говорит наставник мудрый,
Что я – царевич. Шутит он?
Я – просто отрок чернокудрый,
В суровой простоте взращен.

Мне хорошо. По гордой воле
Себе я милый труд избрал.
Я целый день работал в поле,
За плугом шел я, и устал.

Одежды сбросив, обнаженный,
Как раб, я шел в моих полях.
Лишь пояс был, из лент сплетенный,
Да медный обруч на кудрях.

Моим велениям покорный,
По тучной ниве плелся вол.
Я по земле сырой и черной
За тяжким плугом мерно шел.

Кнута я не взял, – только криком
Порой я подбодрял вола,
И в напряжении великом
Мой плуг рука моя вела.

Меня обвив палящим паром,
Мне говорил горящий Феб,
Что землю я бразжу недаром,
Что заработал я мой хлеб.

Моею знойной наготою
И смущена, и весела,
В село тропинкой полевою
Из города девица шла.

Со мной немного постояла
У придорожного креста
И, вспыхнувши, поцеловала
Меня в горячие уста.

Она шептала мне: – Оденем
Тебя порфирой, милый мой,
И медный обруч твой заменим
Мы диадемой золотой.

Словами странными смущенный,
Я промолчал. Она ушла.
Стоял я, в думы погруженный,
Лаская томного вола.

Но что ж я! ждет меня работа, —
И скоро отогнал я лень.
Довлеет дню его забота,
И для работ недолог день.

Во мгле безмолвия ночного
Я возвращаюся домой.
Вода источника живого,
Меня, усталого, омой.



* * *

Мне страшный сон приснился,
Как будто я опять
На землю появился
И начал возрастать,

И повторился снова
Земной ненужный строй
От детства голубого
До старости седой:

Я плакал и смеялся,
Играл и тосковал,
Бессильно порывался,
Беспомощно искал...

Мечтою облелеян,
Желал высоких дел,-
И, братьями осмеян,
Вновь проклял свой удел.

В страданиях усладу
Нашел я кое-как,
И мил больному взгляду
Стал замогильный мрак,

И, кончив путь далекий,
Я начал умирать,-
И слышу суд жестокий:
"Восстань, живи опять!"


12 декабря 1895


* * *

Многоцветная ложь бытия,
Я бороться с тобой не хочу.
Пресмыкаюсь томительно я,
Как больная и злая змея,
И молчу, сиротливо молчу.

У подножья нахмуренных скал,
По расселинам мглисто-сырым
Мой отверженный путь пролегал.
Там когда-то я с верой внимал
Голосам и громам роковым.

А теперь, как больная змея,
По расселинам мглисто-сырым
Пробираюсь медлительно я.
Многоцветная ложь бытия,
Я отравлен дыханьем твоим.



* * *

Мой ландыш белый вянет,
Но его смерть не больная.
Его ничто не обманет,
Потому что он хочет не зная,

И чего хочет, то будет,
Чего не будет, не надо.
Ничто его не принудит,
И увяданье ему отрада.

Единая Воля повсюду,
И к чему мои размышленья?
Надо поверить чуду
Единого в мире хотенья.



* * *

Моя усталость выше гор,
Во рву лежит моя любовь,
И потускневший ищет взор,
Где слезы катятся и кровь.

Моя усталость выше гор,
Не для земли ее труды...
О, темный взор, о, скучный взор,
О, злые, страшные плоды!


10 мая 1902


* * *

Мудрец мучительный Шакеспеар,
Ни одному не верил ты обману.
Макбету, Гамлету и Калибану
Во мне зажег ты яростный пожар,

И я живу, как встарь король Леар.
Лукавых дочерей моих, Регану
И Гонерилью, наделять я стану,
Корделии отвергнув верный дар.

В мое труду послушливое тело
Толпу твоих героев я вовлек,
И обманусь, доверчивый Отелло,
И побледнею, мстительный Шейлок,

И буду ждать последнего удара,
Склонясь над вымыслом Шакеспеара.


24 июля 1913, Тойла


* * *

Мы людей не продаем
   За наличные,
Но мы цепи им куем,
   Всё приличные,—

И не сами, а нужда,—
   Цепи прочные,
Ну а сами мы всегда
   Непорочные.


23 августа 1898


На Волге

Плыву вдоль волжских берегов,
Гляжу в мечтаньях простодушных
На бронзу яркую лесов,
Осенней прихоти послушных.

И тихо шепчет мне мечта:
"Кончая век, уже недолгий,
Приди в родимые места
И догорай над милой Волгой".

И улыбаюсь я, поэт,
Мечтам сложивший много песен,
Поэт, которому весь свет
Для песнопения стал тесен.

Скиталец вечный, ныне здесь,
А завтра там, опять бездомный,
Найду ли кров себе и весь,
Где положу мой посох скромный?


21 сентября 1915, Волга. Кострома-Нагорево


* * *

На гулких улицах столицы
Трепещут крылья робких птиц,
И развернулись вереницы
Угрюмых и печальных лиц.

Под яркой маской злого света
Блестит торжественно глазет.
Идет, вся в черное одета,
Жена за тем, кого уж нет.

Мальчишки с песнею печальной
Бредут в томительную даль
Пред колесницей погребальной,
Но им покойника не жаль.


28-29 января 1896


* * *

На закат, на зарю
Долго, долго смотрю.

Слышу, кровь моя бьется
И в заре отдается.

Как-то весело мне,
Что и я весь в огне.

Это - кровь моя тает
И горит да играет

Над моею горой,
Над моею рекой.

Вот заря догорела,
Мне смотреть надоело.

Я глаза затворил,
Я весь мир погасил.


31 июля 1896


* * *

На лестнице не видно никого,
Бутылку с водкой в рот я опрокинул.
Нельзя сломать сургуч, да ничего,
Лизнул я пробку, но ее не вынул.

Попала только капля на язык,
Но эта капля сладкой мне казалась.
Я водки не пил, к ней я не привык,
Но так была приятна эта шалость.

А Дмитриев из рюмки водку пил,
Он офицер, и очень любит водку.
Вчера, как и всегда, он скромен был,
А всё ж луженую имеет глотку.



* * *

На меня ползли туманы
Заколдованного дня,
Чародейства и обманы
Выходили на меня,
Мне безликие грозили,
Мне полуденная мгла
Из дорожной серой пыли
Вихри зыбкие вила.

Но таинственное слово
Начертал я на земле,-
Обаянья духа злого
Робко замерли во мгле.
Вез меча вошел я смело
В ту заклятую страну,
Где так долго жизнь коснела
И покорствовала сну.

Вражья сила разливала
Там повсюду страх и тьму,-
Там царевна почивала,
Сидя с прялкой в терему,
Замерла у дивной пряхи
С нитью тонкою рука;
Ветер стих на буйном взмахе,
Ставнем двинувши слегка.

Я вошел в ее светлицу,
Победитель темных сил,
И красавицу девицу
Поцелуем разбудил.
Очи светлые открыла
И зарделась вдруг она,
И рукой перехватила
Легкий взмах веретена.


10 февраля 1897


* * *

На нем изношенный кафтан
И шапка колпаком,
Но весь он зыбкий, как туман,
И нет лица на нём.

Не слышно голоса его,
Не видно рук и ног,
И он ступить ни у кого
Не смеет на порог.

Не подойдёт и не пройдёт
Открыто впереди, —
Он за углом в потёмках ждёт,
Бежит он позади,

Его никак не отогнать,
Ни словом, ни рукой.
Он будет прыгать да плясать
Беззвучно за спиной.



* * *

На Ойле далекой и прекрасной
Вся любовь и вся душа моя.
На Ойле далекой и прекрасной
Песней сладкогласной и согласной
Славит все блаженство бытия.

Там, в сияньи ясного Маира,
Все цветет, все радостно поет.
Там, в сияньи ясного Маира,
В колыханьи светлого эфира,
Мир иной таинственно живет.

Тихий берег синего Лигоя
Весь в цветах нездешней красоты.
Тихий берег синего Лигоя -
Вечный мир блаженства и покоя,
Вечный мир свершившейся мечты.



* * *

На песке прихотливых дорог
От зари догорающей свет
Озарил, расцветил чьих-то ног
   Тонкий след...

Может быть, здесь она проходила,
Оставляя следы на песке,
И помятый цветок проносила
   На руке.

Поднимая раскрытую руку,
Далеко за мечтой унеслась
И далекому, тайному звуку
   Отдалась.

Тосковали на нежной ладони
Молодой, но жестокой руки
По своей ароматной короне
   Лепестки...

Молодою и чуждой печалью
Не могу я души оживить
И того, что похищено далью,
   Воротить.

Мне об ней ничего не узнать,
Для меня обаяния нет.
Что могу на земле различать?
   Только след.


1-2 июля 1896


* * *

На серой куче сора,
У пыльного забора,
На улице глухой
Цветет в исходе мая,
Красою не прельщая,
Угрюмый зверобой.

В скитаниях ненужных,
В страданиях недужных,
На скудной почве зол,
Вне светлых впечатлений
Безрадостный мой гений
Томительно расцвел.



* * *

На улицах пусто и тихо,
И окна, и двери закрыты.
Со мною — безумное Лихо,
И нет от него мне защиты.

Оградой железной и медной
Замкнулся от нищих богатый.
Я — странник унылый и бледный,
А Лихо — мой верный вожатый.

И с ним я расстаться не смею.
На улицах пусто и тихо.
Пойдем же дорогой своею,
Косматое, дикое Лихо!


29 августа 1898


* * *

Над безумием шумной столицы
В темном небе сияла луна
И далеких светил вереницы,
Как виденья прекрасного сна.

Но толпа проходила беспечно,
И на звезды никто не глядел,
И союз их, вещающий вечно,
Безответно и праздно горел.

И один лишь скиталец покорный
Подымал к ним глаза от земли,
Но спасти от погибели черной
Их вещанья его не могли.


28 марта 1897


* * *

Надо мною жестокая твердь,
Предо мною томительный путь,
А за мною лукавая смерть
Всё зовет да манит отдохнуть.

Я ее не хочу и боюсь,
Отвращаюсь от злого лица.
Чтоб ее одолеть, я стремлюсь
Расширять бытие без конца.

Я - царевич с игрушкой в руках,
Я - король зачарованных стран.
Я - невеста с тревогой в глазах,
Богомолкой бреду я в туман.


14 декабря 1896


* * *

Надо мною, как облако
Над вершиной горы,
Ты пройдешь, словно облако
Над вершиной горы.

В многоцветном сиянии,
В обаяньи святом,
Ты промчишься в сиянии,
В обаяньи святом.

Стану долго, безрадостный,
За тобою глядеть,—
Утомленный, безрадостный,
За тобою глядеть,

Тосковать и печалиться,
Безнадежно грустить,
О далеком печалиться,
О бесследном грустить.


28 августа 1898


* * *

Народ торжественно хоронит
Ему отдавших жизнь и кровь,
   И снова сердце стонет,
   И слезы льются вновь.

Но эти слезы сердцу милы,
Как мед гиметских чистых сот.
   Над тишиной могилы
   Свобода расцветет.


22 марта 1917


* * *

Насладиться б жизнью здешней,
И наивной ночью вешней
Помечтать бы под черешней
Да послушать соловья,

И, назло земным досадам,
Ты прошла бы тихим садом,
И со мною б села рядом,
И меня б ласкала взглядом,

Как пристойно милым ладам,
Незабвенная моя!
Все ж, томительные черти,
Вы поймите и поверьте,

Что любви не будет смерти,
Что бессильна ваша злость:
Есть высокая ограда,
Негасимая лампада

И бесценная награда,
Но душа, поймите, рада
В пасть пылающего ада
Бросить тлеющую кость.



* * *

Настало время чудесам.
Великий труд опять подъемлю.
Я создал небеса и землю,
И снова ясный мир создам.

Настало творческое время.
Земное бремя тлеет вновь
Моя мечта, моя любовь
Восставит вновь иное племя.

Подруга-смерть, не замедляй,
Разрушь порочную природу,
И мне опять мою свободу
Для созидания отдай.



* * *

Не боюсь ни бедности, ни горя,
И живу, с судьбой печальной споря.

Неужель с ней спорить до могилы?
Все ль на глупый спор растрачу силы?

Вот, согнуть дугою меня хочет,
Да напрасно старая хлопочет, —

Есть такая сила, что пред нею
Поневоле склонишь низко шею,

Но едва ли сыщется где сила,
Чтобы век давила, не сломила.

Надоест мне гнуться, выпрямляться,
Так сумею разом я сломаться.



* * *

Не доживу до светлых дней.
Не обрету тебя, свобода,
И вдохновенного народа
Я не увижу. В мир теней,
Как от пустого сновиденья,
Я перейду без сожаленья
И без тоски. Но все же я
Из темных недр небытия
Хотел бы встать на час единый,
Перед всемирною кончиной
Изведать ясность жития.



* * *

Не думай, что это березы,
Что это холодные скалы.
Всё это - порочные души.

Печальны и смутны их думы,
И тягостна им неподвижность,-
И нам они чужды навеки;
И люди вовек не узнают
Заклятой и страшной их тайны.

И мудрому только провидцу
Открыто их темное горе
И тайна их скованной жизни.


29 августа 1897


* * *

Не ищите грозных драм
Возле Ананке старухи:
Посреди нарядных дам,
Умирают даже мухи,
И боится всяк Адам
Воплощенья оплеухи.



* * *

Не люблю, не обольщаюсь,
Не привязываюсь к ним,
К этим горько-преходящим
Наслаждениям земным.

Как ребенок, развлекаюсь
Мимолетною игрой,
И доволен настоящим -
Полднем радостным и тьмой.


3 июля 1896


* * *

   Не могу собрать,
   Не могу связать,-

Или руки бессильны?
Или стебли тонки?
Как тропы мои пыльны!
Как слова не звонки!

И чего искать?
И куда идти?
Не могу понять,
Не могу найти.


20 декабря 1897


* * *

Не нашел я дороги,
И в дремучем лесу
Все былые тревоги
Осторожно несу.

Все мечты успокоя,
Беспечален и нем,
Я заснувшего зоя
Не тревожу ничем.

Избавление чую,
Но путей не ищу,-
Ни о чем не тоскую,
Ни на что не ропщу.


3-4 июля 1896


* * *

Не поверь лукавой лжи,
Не тужи, не ворожи,
   Покоряйся.
Что пропало, не вернешь,
Ждешь чего, то, верно, ложь,
   Не прельщайся.
Краток праздник бытия.
Жизнь твоя и не твоя,—
   Наслаждайся.


23 августа 1898


* * *

Не понять мне, откуда, зачем
И чего он томительно ждет.
Предо мною он грустен и нем,
   И всю ночь напролет
Он вокруг меня чем-то чертит
На полу чародейный узор,
И куреньем каким-то дымит,
   И туманит мой взор.
Опускаю глаза перед ним,
Отдаюсь чародейству и сну,
И тогда различаю сквозь дым
   Голубую страну.
Он приникнет ко мне и ведет,
И улыбка на мертвых губах,-
И блуждаю всю ночь напролет
   На пустынных путях.
Рассказать не могу никому,
Что увижу, услышу я там,-
Может быть, я и сам не пойму,
   Не припомню и сам.
Оттого так мучительны мне
Разговоры, и люди, и труд,
Что меня в голубой тишине
   Волхвования ждут.


29 мая 1896


* * *

Не свергнуть нам земного бремени.
Изнемогаем на земле,
Томясь в сетях пространств и времени,
Во лжи, уродстве и во зле.

Весь мир для нас — тюрьма железная,
Мы — пленники, но выход есть.
О родине мечта мятежная
Отрадную приносит весть.

Поднимешь ли глаза усталые
От подневольного труда —
Вдруг покачнутся зори алые
Прольется время, как вода.

Качается, легко свивается
Пространств тяжелых пелена,
И, ласковая, улыбается
Душе безгрешная весна.


24 мая 1920, Москва


* * *

Не стоит ли кто за углом?
Не глядит ли кто на меня?
Посмотреть не смею кругом,
И зажечь не смею огня.

Вот подходит кто-то впотьмах,
Но не слышны злые шаги.
О, зачем томительный страх?
И к кому воззвать: помоги?

Не поможет, знаю, никто,
Да и чем и как же помочь?
Предо мной темнеет ничто,
Ужасает мрачная ночь.


18 декабря 1897


* * *

Не трогай в темноте
Того, что незнакомо,
Быть может, это - те,
Кому привольно дома.

Кто с ними был хоть раз,
Тот их не станет трогать.
Сверкнет зеленый глаз,
Царапнет быстрый ноготь,-

Прикинется котом
Испуганная нежить.
А что она потом
Затеет? мучить? нежить?

Куда ты ни пойдешь,
Возникнут пусторосли.
Измаешься, заснешь.
Но что же будет после?

Прозрачною щекой
Прильнет к тебе сожитель.
Он серою тоской
Твою затмит обитель.

И будет жуткий страх -
Так близко, так знакомо -
Стоять во всех углах
Тоскующего дома.


11 декабря 1905


* * *

Не ужасай меня угрозой
Безумства, муки и стыда,
Навек останься легкой грезой,
Не воплощайся никогда.

Храни безмерные надежды,
Звездой далекою светись,
Чтоб наши грубые одежды
Вокруг тебя не обвились.


7 марта 1897


* * *

   Небо рдеет.
   Тихо веет
Теплый ветерок.
   Близ опушки
   Без пастушки
Милый пастушок.

   Где ж подружка?
   Ах! пастушка
Близко, за леском.
   Вдоль канавки
   В мягкой травке
Бродит босиком.

   И овечки
   Возле речки
Дремлют на лужку.
   Знаю, Лиза
   Из каприза
Не идет к дружку.

   Вот решился
   И спустился
К быстрой речке он.
   Ищет тени,
   По колени
В струи погружен.

   Еле дышит
   Лиза, - слышит
Звучный лепет струй.
   Друг подкрался
   И раздался
Нежный поцелуй.

   Славить радость,
   Ласки сладость,
Где найду слова?
   До заката
   Вся измята
Мягкая трава.


28 апреля 1921 г.


* * *

Невольный труд,
Зачем тобой я долго занят?
Мечты цветут,—
Но скоро сад их яркий вянет.

И прежде чем успел
Вдохнуть я теплое дыханье,
Их цвет багряный облетел
В печальной муке увяданья.


23 июля 1894


* * *

   Недотыкомка серая
Всё вокруг меня вьется да вертится,-
То не Лихо ль со мною очертится
Во единый погибельный круг?

   Недотыкомка серая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою,-
Помоги мне, таинственный друг!

   Недотыкомку серую
Отгони ты волшебными чарами,
Или наотмашь, что ли, ударами,
Или словом заветным каким.

   Недотыкомку серую
Хоть со мной умертви ты, ехидную,
Чтоб она хоть в тоску панихидную
Не ругалась над прахом моим.


1 октября 1899


* * *

Нет словам переговора,
Нет словам недоговора.
Крепки, лепки навсегда,
Приговоры-заклинанья
Крепче крепкого страданья,
Лепче страха и стыда.

Ты измерь, и будет мерно,
Ты поверь, и будет верно,
И окрепнешь, и пойдешь
В путь истомный, в путь бесследный,
В путь от века заповедный.
Всё, что ищешь, там найдешь.

Слово крепко, слово свято,
Только знай, что нет возврата
С заповедного пути.
Коль пошел, не возвращайся,
С тем, что любо, распрощайся,—
До конца тебе идти.

Заклинаньем обреченный,
Вещей деве обрученный,
Вдался слову ты в полон.
Не жалей о том, что было
В прежней жизни сердцу мило,
Что истаяло, как сон.

Ты просил себе сокровищ
У безжалостных чудовищ,
Заклинающих слова,
И в минуту роковую
Взяли плату дорогую,
Взяли все, чем жизнь жива.

Не жалей о ласках милой.
Ты владеешь высшей силой,
Высшей властью облечен.
Что живым сердцам отрада,
Сердцу мертвому не надо.
Плачь, не плачь, ты обречен.


19 января 1922


Неурожай

Над полями ходит и сердито ропщет
	Злой Неурожай,
Взором землю сушит и колосья топчет, —
	Стрибог, помогай!

Ходит дикий, злобный, хлеб и мнет и душит,
	Обошел весь край
И повсюду землю гневным взором сушит, —
	Стрибог, помогай!

Губит наших деток неподвижным взором
	Злой Неурожай.
Голодом томимы, молим хриплым хором:
	Стрибог, помогай!


11 октября 1894


* * *

Нецеломудренно скорбя,
Позабываешь ты о Боге.
Распятый, посетив тебя,
Хулою встречен на пороге.

От Бога получил ты лен,
Так будь же верен, Божий ленник,
И, если попадешься в плен,
Будь не изменник, только пленник.

Ты взял утехи светлых дней
И меч пылающего слова,
Возьми и боль земных огней
И тяготу молчанья злого.

Удел сжигаемой любви
Еще ли сердцем не разгадан?
Тоскующий, благослови
Источник слез и смертный ладан.



* * *

Ни человека, ни зверя
До горизонтной черты, —
Я, и со мною лишь ты.
Ни человека, ни зверя!
Вечно изменчивой веря,
Силой нетленной мечты
Буду губителем зверя
Я до последней черты.



* * *

Никогда я не поверю,
Чтобы милая моя
Отдалась такому зверю,
Как домашняя свинья.

Полюби собаку, волка,
Есть фазаны, соловьи,
Но какого ждать ей толка
От прожорливой свиньи?

Чтоб забыла эти бредни,
Не мечтала про свинью,
Для острастки я намедни
Высек милую мою.

Это было ей полезно:
Убедилася она,
Что свинья не так любезна,
Как свиная ветчина.



* * *

Никого и ни в чем не стыжусь,-
Я один, безнадежно один,
Для чего ж я стыдливо замкнусь
В тишину полуночных долин?

Небеса и земля - это я,
Непонятен и чужд я себе,
Но великой красой бытия
В роковой побеждаю борьбе.


8 декабря 1896


* * *

Никто не убивал,
Он тихо умер сам, —
Он бледен был и мал,
Но рвался к небесам.

А небо далеко,
И даже — неба нет.
Пойми — и жить легко, —
Ведь тут же, с нами, свет.

Огнем горит эфир,
И ярки наши дни, —
Для ночи знает мир
Внезапные огни.

Но он любил мечтать
О пресвятой звезде,
Какой не отыскать
Нигде — увы! — нигде!

Дороги к небесам
Он отыскать не мог,
И тихо умер сам,
Но умер он, как Бог.


21 апреля 1902


Ночь

Чёрная корова
Весь мир поборола.
Месяц под ногами,
Звёзды за боками.

Чёрную корову
Повстречали дрёмой,
Величали храпом
Да великим страхом.

Вот уж на востоке,
Раздувая боки,
Рыжий конь топочет.
Чёрная корова

Уж не так сурова,
Уж она комола,
И убраться хочет.
Прыгая спросонок,

Чахлый жеребёнок,
Ухмыляясь, мочит
Ноги ей росою,
Земною слезою.



* * *

Ночь настанет, и опять
Ты придешь ко мне тайком,
Чтоб со мною помечтать
О нездешнем, о святом.

И опять я буду знать,
Что со мной ты, потому,
Что ты станешь колыхать
Предо мною свет и тьму.

Буду спать или не спать,
Буду помнить или нет,—
Станет радостно сиять
Для меня нездешний свет.


1 сентября 1898


* * *

О владычица смерть, я роптал на тебя,
Что ты, злая, царишь, всё земное губя.
И пришла ты ко мне, и в сиянии дня
На людские пути повела ты меня.

Увидал я людей в озареньи твоем,
Омраченных тоской, и бессильем, и злом.
И я понял, что зло под дыханьем твоим
Вместе с жизнью людей исчезает, как дым.


20 октября 1897


* * *

О сердце, сердце! позабыть
Пора надменные мечты
И в безнадежной доле жить
Без торжества, без красоты,

Молчаньем верным отвечать
На каждый звук, на каждый зов,
И ничего не ожидать
Ни от друзей, ни от врагов.

Суров завет, но хочет бог,
Чтобы такою жизнь была
Среди медлительных тревог,
Среди томительного зла.


5 августа 1898


* * *

О, если б сил бездушных злоба
Смягчиться хоть на миг могла,
И ты, о мать, ко мне из гроба
Хотя б на миг один пришла!
Чтоб мог сказать тебе я слово,
Одно лишь слово,— в нем бы слил
Я всё, что сердце жжет сурово,
Всё, что таить нет больше сил,
Всё, чем я пред тобой виновен,
Чем я б тебя утешить мог,—
Нетороплив, немногословен,
Я б у твоих склонился ног.
Приди,— я в слово то волью
Мою тоску, мои страданья,
И стон горячий раскаянья,
И грусть всегдашнюю мою.


16 июля 1894


* * *

О, жалобы на множество лучей
	И на неслитность их!
И не искать бы мне во тьме ключей
	От кладезей моих!
Ключи нашел я, и вошел в чертог,
	И слил я все лучи.
Во мне лучи. Я — весь. Я — только бог.
	Слова мои — мечи.
Я — только бог. Но я и мал, и слаб.
	Причины создал я.
В путях моих причин я вечный раб
	И пленник бытия.


13 июня 1904


* * *

О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе бог.
Иду в широком поле,
В уныньи тёмных рощ,
На всей на вольной воле,
Хоть бледен я и тощ.
Цветут, благоухают
Кругом цветы в полях,
И тучки тихо тают
На ясных небесах.
Хоть мне ничто не мило,
Всё душу веселит.
Близка моя могила,
Но это не страшит.
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе бог.
О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!


26 сентября 1898


* * *

О, смерть! я твой. Повсюду вижу
Одну тебя, - и ненавижу
Очарования земли.
Людские чужды мне восторги,
Сраженья, праздники и торги,
Весь этот шум в земной пыли.

Твоей сестры несправедливой,
Ничтожной жизни, робкой, лживой,
Отринул я издавна власть.
Не мне, обвеянному тайной
Твоей красы необычайной,
Не мне к ногам ее упасть.

Не мне итти на пир блестящий,
Огнем надменным тяготящий
Мои дремотные глаза,
Когда на них уже упала,
Прозрачней чистого кристалла.
Твоя холодная слеза.



* * *

Огни далекие багровы.
Под сизой тучею суровы,
Тоскою веют небеса,
И лишь у западного края
Встает, янтарно догорая,
Зари осенней полоса.

Спиной горбатой в окна лезет
Ночная мгла, и мутно грезит
Об отдыхе и тишине,
И отблески зари усталой,
Пред ней попятившися, вялой
Походкой подошли к стене.

Ну что ж! Непрошеную гостью
С ее тоскующею злостью
Не лучше ль попросту прогнать?
Задвинув завесы, не кстати ль
Вдруг повернуть мне выключатель
И день искусственный начать?


27 октября 1926


* * *

Одиночество - общий удел,
Да не всякий его сознает,-
Ты себя обмануть не хотел,
И оно тебе ад создает.

И не рад ты,  и рад ты ему,
Но с тоской безутешной твоей
Никогда не пойдешь ни к кому -
И чего б ты просил у людей?

Никому не завидовал ты,
Пожелать ничего ты не мог,
И тебя увлекают мечты
На просторы пустынных дорог.


18 апреля 1896


Окно ночное

Весь дом покоен, и лишь одно
Окно ночное озарено.

То не лампадный отрадный свет:
Там нет отрады, и сна там нет.

Больной, быть может, проснулся вдруг,
И снова гложет его недуг.

Или, разлуке обречена,
В жестоких муках не спит жена.

Иль, смерть по воле готов призвать,
Бедняк бездольный не смеет спать.

Над милым прахом, быть может, мать
В тоске и страхе пришла рыдать.

Иль скорбь иная зажгла огни.
О злая, злая! к чему они?


3 августа 1898


* * *

Окрест - дорог извилистая сеть.
Молчание - ответ взывающим.
О, долго ль будешь в небе ты висеть
Мечом, бессильно угрожающим?

Была пора,- с небес грозил дракон,
Он видел вдаль, и стрелы были живы.
Когда же он покинет небосклон,
Всходили вестники, земле не лживы.

Обвеяны познанием кудес,
Являлись людям звери мудрые.
За зельями врачующими в лес
Ходили ведьмы среброкудрые.

Но все обман,- дракона в небе нет,
И ведьмы так же, как и мы, бессильны.
Земных судеб чужды пути планет,
Пути земные медленны и пыльны.

Страшна дорог извилистая сеть,
Молчание - ответ взывающим.
О, долго ль с неба будешь ты висеть
Мечом, бессильно угрожающим?


14 августа 1901


* * *

Опять ночная тишина
Лежит в равнине омертвелой.
Обыкновенная луна
Глядит на снег, довольно белый.

Опять непраздничен и синь
Простор небесного молчанья,
И в глубине ночных пустынь
Всё те же звездные мерцанья.

И я, как прежде, жалкий раб,
Как из моих собратьев каждый,
Всё так же бледен, тих и слаб,
Всё тою же томлюсь я жаждой.

Мечтать о дивных чудесах
Хочу, как встарь,— и не мечтаю,
И в равнодушных небесах
Пророчеств новых не читаю.

И если по ночным снегам,
Звеня бубенчиками бойко,
Летит знакомая всем нам
По множеству романсов тройка,

То как не улыбнуться мне
Ее навязчивому бреду!
Не сяду в сани при луне
И никуда я не поеду.


27 декабря 1910, Мустамяки


* * *

Опять сияние в лампаде,
Но не могу склонить колен.
Ликует Бог в надзвёздном граде,
А мой удел — унылый плен.

С иконы тёмной безучастно
Глаза суровые глядят.
Открыт молитвенник напрасно:
Молитвы древние молчат, —

И пожелтелые страницы,
Заветы строгие храня,
Как безнадёжные гробницы,
Уже не смотрят на меня.



* * *

Осенью скучной
Дождь однозвучный
В окна стучит,
Думы мрачит.

Там на поляне
В белом тумане
Никнет трава,
Еле жива.

Лист увядает,
С веток спадает.
Голых ветвей
Ропот слышней.

Грустные взгляды,
Нет вам отрады.
Близь или даль,
Всюду печаль.

Всё же не стану
Злому туману
Плачущий раб.
Так ли я слаб?

В трудной работе,
В скучной заботе
Я с золотой
Дружен мечтой.



От злой работы палачей

     Баллада

         Валерию Брюсову

Она любила блеск и радость,
Живые тайны красоты,
Плодов медлительную сладость,
Благоуханные цветы.

Одета яркой багряницей,
Как ночь мгновенная светла,
Она любила быть царицей,
Ее пленяла похвала.

Ее в наряде гордом тешил
Алмаз в лучах и алый лал,
И бармы царские обвешал
Жемчуг шуршащий и коралл.

Сверкало золото чертога,
Горел огнем и блеском свод,
И звонко пело у порога
Паденье раздробленных вод.

Пылал багрянец пышных тканей
На белом холоде колонн,
И знойной радостью желаний
Был сладкий воздух напоен.

Но тайна тяжкая мрачила
Блестящей славы дивный дом:
Царица в полдень уходила,
Куда, никто не знал о том.

И, возвращаясь в круг веселый
Прелестных жен и юных дев,
Она склоняла взор тяжелый,
Она таила темный гнев.

К забавам легкого веселья,
К турнирам взоров и речей
Влеклась тоска из подземелья,
От злой работы палачей.

Там истязуемое тело,
Вопя, и корчась, и томясь,
На страшной виске тяготело,
И кровь тяжелая лилась.

Открывши царственные руки,
Отнявши бич у палача,
Царица умножала муки
В злых лобызаниях бича.

В тоске и в бешенстве великом,
От крови отирая лик,
Пронзительным, жестоким гиком
Она встречала каждый крик.

Потом, спеша покинуть своды,
Где смрадный колыхался пар,
Она всходила в мир свободы,
Венца, лазури и фанфар.

И, возвращаясь в круг веселый
Прелестных жен и юных дев,
Она клонила взор тяжелый,
Она таила темный гнев.


8 ноября 1898, 24-30 марта 1904


* * *

От курослепов на полях
До ярко-знойного светила
В движеньях, звуках и цветах
Царит зиждительная сила.

Как мне не чувствовать ее
И по холмам, и по оврагам!
Земное бытие мое
Она венчает злом и благом.

Волной в ручье моем звеня,
Лаская радостное тело,
Она несет, несет меня,
Ее стремленьям нет предела.

Проснулся день, ликует твердь,
В лесу подружку птица кличет.
О сила дивная, и смерть
Твоих причуд не ограничит!


22 ноября 1899


* * *

Отдыхая в тёплой ванне,
Кровь мою с водой смесить,
Вены на руках открыть,
И забыться в тёплой ванне, —
Что же может быть желанней?
И о чём ещё молить?
Отдыхая в тёплой ванне,
Кровь мою с водой смесить.



* * *

Отчего боятся дети
         И чего?
Эти сети им на свете
         Ничего.

Вот, усталые бояться,
         Знаем мы,
Что уж близкие грозятся
         Очи тьмы.

Мурава, и в ней цветочки,
         Желт, синь, ал,—
То не черт ли огонечки
         Зажигал?

Волны белой пеной плещут
         На песок.
Рыбки зыбкие трепещут
         Здесь у ног.

Кто-то манит, тянет в море.
         Кто же он?
Там, где волны, на просторе
         Чей же стон?

Вы, читающие много
         Мудрых книг,
Испытайте точно, строго
         Каждый миг.

Ах, узнайте, проследите
         Всё, что есть,
И желанную несите
         Сердцу весть!

Нет, и слыша вести эти,
         Не поймешь,
Где же правда в нашем свете,
         Где же ложь!


5 июля 1909


* * *

Парный воздух, гам и мгла.
В шайки звонко брызжут краны.
Всюду голые тела,
И огни сквозь пар багряны.

Что же мне от наготы!
Коль пришел, так надо мыться.
Руки делом заняты,
А глазам чем насладиться?

Вот сюда бы голых баб,
Чтобы все их обнимали,
И старик бы не был слаб
И забыл бы все печали,

Чтоб нагая и нагой
Телом к телу прижимались,
Под веселою игрой
Чтоб скамейки сотрясались.

Но всё очень тускло тут,
Всё полно всегдашней скуки,
И безрадостные трут
По телам мочалкой руки.



* * *

Пелена тумана
На вершинах горных.
Солнце встало рано.
Мгла в ущельях черных.

Узкая тропинка
Кремешками блешет.
Сердце, как былинка,
По ветру трепещет.

Путь мой из долины
Весь окутан мглою.
Не видны вершины
В тучах надо мною.

С гор струятся воды,
Шумны и суровы.
Где ж моя свобода?
Что ж мои оковы?



* * *

Передрассветный сумрак долог,
И холод утренний жесток.
Заря, заря, раскинь свой полог,
Зажги надеждами восток.

Кто не устал, кто сердцем молод,
Тому легко перенести
Передрассветный долгий холод
В истоме раннего пути.

Но кто сжимает пыльный посох
Сухою старческой рукой,
Тому какая сладость в росах,
Завороженных тишиной!


11 ноября 1894, 4 апреля 1898


* * *

Печальный дар анахорета,
С гробниц увядшие цветы,
Уединенного поэта
Неразделенные мечты.

Иных сокровищ не имею
И никогда не соберу.
Судьбе противиться не смею,
Аскетом нищим и умру.


16 августа 1898


Пилигрим

В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идет,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперед.

И, чередуясь мерно, дали
Встают всё новые пред ним,
Неистощимы, как печали,-
И все далек Ерусалим...

В путях томительной печали
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали
К какой-то цели роковой.
И создает неутомимо
Судьба преграды пред ним,
И все далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.


7-12 июня 1896


* * *

Плеснула рыбка над водой,
И покачнулась там звезда.
Песок холодный и сырой,
А в речке теплая вода.

Но я купаться подожду,
Слегка кружится голова,-
Сперва я берегом пройду.
Какая мокрая трава!

И как не вздрогнуть, если вдруг
Лягушка прыгнет стороной
Иль невзначай на толстый сук
Наступишь голою ногой!

Я не боюсь, но не пойму,
Зачем холодная трава,
И темный лес, и почему
Так закружилась голова.


22 ноября 1899, Миракс


* * *

Плещут волны перебойно,
Небо сине, солнце знойно,
Алы маки под окном,
Жизнь моя течет спокойно,
И роптать мне непристойно
Ни на что и ни о чем.

Только грустно мне порою,
Отчего ты не со мною,
Полуночная Лилит,
Ты, чей лик над сонной мглою,
Скрытый маскою — луною,
Тихо всходит и скользит.

Из-под маски он, туманный,
Светит мне, печально-странный,
Но ведь это — всё ж не ты!
Ты к стране обетованной,
Долго жданной и желанной,
Унесла мои мечты.

Что ж осталось мне? Работа,
Поцелуи, да забота
О страницах, о вещах.
За спиною — страшный кто-то,
И внизу зияет что-то,
Притаясь пока в цветах.

Шаг ступлю, ступлю я прямо.
Под цветами ахнет яма,
Глина сухо зашуршит.
То, что было богом храма,
Глухо рухнет в груду хлама, 
Но шепну опять упрямо:
«Где ты, тихая Лилит?»


27 июля 1911


* * *

По небесам идущий Бог
Опять показывает раны
Своих пронзённых рук и ног.
По небесам идущий Бог
Опять в надземные туманы
Колени дивных ног облёк.
По небесам идущий Бог
Опять показывает раны.



По пескам пустынь

Облака плывут и тают,
Небеса горят, сияют,
Растворяют облака.
Солнце к отдыху стремится.
Ясный свет его струится,
Безнадежный, как тоска.

Темный странник, в край далекий,
И край неведомых святынь,
Прохожу я, одинокий,
По пескам немых пустынь.

И за пыльными столбами
Напряженными глазами
Различаю ту страну,
Где я радостно усну.



* * *

По тем дорогам, где ходят люди,
В часы раздумья не ходи,-
Весь воздух выпьют людские груди,
Проснется страх в твоей груди.

Оставь селенья, иди далеко,
Или создай пустынный край,
И там безмолвно и одиноко
Живи, мечтай и умирай.



* * *

Побеждайте радость,
Умерщвляйте смех.
Все, в чем только сладость,
Все - порок и грех.
Умерщвляйте радость,
Побеждайте смех.

Кто смеется? Боги,
Дети да глупцы.
Люди, будьте строги,
Будьте мудрецы,-
Пусть смеются боги,
Дети да глупцы.


27 января 1897; Не позднее 1903


* * *

Под звучными волнами
Полночной темноты
Далекими огнями
Колеблются мечты.
Мне снится, будто снова
Цветет любовь моя,
И счастия земного,
Как прежде, жажду я.
Но песней не бужу я
Красавицу мою,
И жажду поцелуя
Томительно таю.

Обвеянный прохладой
В немом ее саду
За низкою оградой
Тихохонько иду.
Глухих ищу тропинок,
Где травы проросли,-
Чтоб жалобы песчинок
До милой не дошли.
Движенья замедляю
И песни не пою,
Но сердцем призываю
Желанную мою.

И, сердцем сердце чуя,
Она выходит в сад.
Глаза ее, тоскуя,
Во тьму мою глядят.
В ночи ее бессонной
Внезапные мечты,
В косе незаплетенной
Запутались цветы.
Мне снится: перед нею
Безмолвно я стою,
Обнять ее не смею,
Таю любовь мою.


23 августа 1897


* * *

Под кустами
Снег лежит,
Весь истаял
И сквозит.

Вот подснежник
Под ольхой,—
Он в одежде
Голубой.

Для чего ж он
Так спешит?
Что тревожит?
Что томит?


19 июня 1898, Миракс


* * *

Под одеждою руки скрывая,
Как спартанский обычай велит,
И смиренно глаза опуская,
Перед старцами отрок стоит.
На минуту вопросом случайным
Задержали его старики,-
И сжимает он что-то потайным,
Но могучим движеньем руки.
Он лисицу украл у кого-то,
И лисица грызет ему грудь,
Но у смелого только забота -
Стариков, как и всех, обмануть.
Удалось! Он добычу уносит,
Он от старцев идет не спеша,-
И живую лисицу он бросит
Под намет своего шалаша.

Проходя перед злою толпою,
Я сурово печаль утаю,
Равнодушием внешним укрою
Ото всех я кручину мою,-
И пускай она сердце мне гложет,
И пускай ее трудно скрывать,
Но из глаз моих злая не сможет
Унизительных слез исторгать.
Я победу над ней торжествую
И уйти от людей не спешу,-
Я печаль мою злую, живую
Принесу к моему шалашу,
И под темным наметом я сброшу,
Совершив утомительный путь,
Вместе с жизнью жестокую ношу,
Истомившую гордую грудь.


6-8 июля 1896


* * *

Под сводами Утрехтского собора
                Темно и гулко.
Под сводами Утрехтского собора
                Поет орган.
С Маргрет из Башенного переулка
Венчается сапожник Яков Дан
Под пение торжественного хора.

Под сводами Утрехтского собора
                В слезах невеста.
Под пение торжественного хора
                Угрюм жених.
«Вы все из одинакового теста», —
Он думает, нахмурен, зол и тих,
Под сводами Утрехтского собора.

Под пение торжественного хора
                Венчай их, боже!
Под сводами Утрехтского собора
                Чуть брезжит свет.
В каморке плетка есть из новой кожи,
И знает это бледная Маргрет
Пол сводами Утрехтского собора.



* * *

Поднимается дева по лесенке
И поет, соловьем заливается.
Простодушный напев милой песенки
С ароматом весенним свивается.

Ах, веселые, нежные песенки
Сладко петь и на узенькой лесенке.
Поднимается к тесной светелочке,
Веселей голубка сизокрылого.
Там любимые книги на полочке,
На столе фотография милого.
Ах, уютно в непышной светелочке,—

Память милого, книги на полочке.
Вот вошла, открывает окошечко
И поет, соловьем заливается.
На плечо к ней вскарабкалась кошечка
И к веселой хозяйке ласкается.
Ах, весна улыбнулась в окошечко,
Забавляет, мурлыкает кошечка.


29—30 мая 1920, Москва


* * *

Поднимаю бессонные взоры
И луну в небеса вывожу,
В небесах зажигаю узоры
И звездами из них ворожу,

Насылаю безмолвные страхи
На раздолье лесов и полей
И бужу беспокойные взмахи
Окрыленной угрозы моей.

Окружился я быстрыми снами,
Позабылся во тьме и в тиши,
И цвету я ночными мечтами
Бездыханной вселенской души.


2 декабря 1896


* * *

Позолотила ноготки
Своей подруге Маргарите.
Вы, проходящие, смотрите
На золотые ноготки.
И от завистливой тоски
В оцепенении замрите
Иль золотите ноготки,
Как будетлянка Маргарите.



* * *

Полуночною порою
Я один с больной тоскою
Перед лампою моей.
Жизнь докучная забыта,
Плотно дверь моя закрыта,-
Что же слышно мне за ней?

Отчего она, шатаясь,
Чуть заметно открываясь,
Заскрипела на петлях?
Дверь моя, не открывайся!
Внешний холод, не врывайся!
Нестерпим мне этот страх.

Что мне делать? Заклинать ли?
Дверь рукою задержать ли?
Но слаба рука моя.
И уста дрожат от страха.
Так, воздвигнутый из праха,
Скоро прахом стану я.


18-20 августа 1897


* * *

Поняв механику миров
И механичность жизни дольной.
В чертогах пышных городов
Мы жили общиной довольной,

И не боялись мы Суда,
И только перед милым прахом
Вдруг зажигались иногда
Стыдом и острым страхом.

Возник один безумец там,
И, может быть, уже последний.
Он повторил с улыбкой нам
Минувших лет смешные бредни.

Не понимая, почему
В его устах цветут улыбки,
Мы не поверили ему.
К чему нам ветхие ошибки!

На берег моря он бежал,
Где волны бились и стонали,
И в гимны звучные слагал
Слова надежды и печали.

Так полюбил он мглу ночей
И тихо плещущие реки,
Что мест искал, где нет людей,
Где даже не было б аптеки.

И, умирая, он глядел
В небесный многозвездный купол,
Людей не звал, и не хотел,
Чтоб медик пульс его пощупал.


27 августа 1909, Шмецке


* * *

Порой повеет запах странный,-
Его причины не понять,-
Давно померкший, день туманный
Переживается опять.

Как встарь, опять печально всходишь
На обветшалое крыльцо,
Засов скрипучий вновь отводишь,
Вращая ржавое кольцо,-

И видишь тесные покои,
Где половицы чуть скрипят,
Где отсырелые обои
В углах тихонько шелестят,

Где скучный маятник маячит,
Внимая скучным, злым речам,
Где кто-то молится да плачет,
Так долго плачет по ночам.


5 октября 1898 - 10 февраля 1900


* * *

Порос травой мой узкий двор.
В траве лежат каменья, бревна.
Зияет щелями забор,
Из досок слаженный неровно.
Из растворенного окна,
Когда сижу один, лениво,
Под тем забором мне видна
Полынь да жгучая крапива.
И ветер, набежав порой,
Крапиву треплет и качает,
Играет ею, вот как мной
Судьба капризная играет.
И я, как та крапива, жгусь,
Когда меня случайно тронут.
И я, как та крапива, гнусь,
Когда порывы ветра стонут.


9-13 мая 1889


* * *

Порою туманной,
Дорогою трудной
   Иду!
О друг мой желанный,
Спаситель мой чудный,-
   Я жду!
Мгновенное племя,
Цветут при дороге
   Мечты.
Медлительно время,
И сердце в тревоге,-
   А ты,
Хоть смертной тропою,
В последний, жестокий
   Мой день,
Пройди предо мною,
Как призрак далекий,
   Как тень!


7 марта 1897


* * *

Постройте чертог у потока
В таинственно-тихом лесу,
Гонцов разошлите далёко,
Сберите живую красу -
   Детей беспокровных,
   Голодных детей
Ведите в защиту дубровных
   Широких ветвей.

Проворные детские ноги
В зеленом лесу побегут
И в нем молодые дороги
   Себе обретут.
Возделают детские руки
Эдем, для работы сплетясь,-
И зой их веселые звуки
Окличет, в кустах притаясь.


8 апреля 1897


* * *

Поэт, ты должен быть бесстрастным,
Как вечно справедливый бог,
Чтобы не стать рабом напрасным
Ожесточающих тревог.

Воспой какую хочешь долю,
Но будь ко всем равно суров.
Одну любовь тебе позволю,
Любовь к сплетенью верных слов.

Одною этой страстью занят,
Работай, зная наперед,
Что жала слов больнее ранят,
Чем жала пчел, дающих мед.

И муки и услады слова, —
В них вся безмерность бытия.
Не надо счастия иного.
Вот круг, и в нем вся жизнь твоя.

Что стоны плачущих безмерно
Осиротелых матерей?
Чтоб слово прозвучало верно,
И гнев и скорбь в себе убей.

Любить, надеяться и верить?
Сквозь дым страстей смотреть на свет?
Иными мерами измерить
Всё в жизни должен ты, поэт.

Заставь заплакать, засмеяться.
Но сам не смейся и не плачь.
Суда бессмертного бояться
Должны и жертва и палач.

Всё ясно только в мире слова,
Вся в слове истина дана.
Всё остальное — бред земного
Бесследно тающего сна.


22—23 мая 1920, Москва


* * *

Прекрасный Днепр, хохлацкая река,
В себе ты взвесил много ила.
В тебе былая дремлет сила,
Широкий Днепр, хохлацкая река.
Быль прежних дней от яви далека,
Былая песнь звучит уныло.
Прекрасный Днепр, хохлацкая река,
Несёшь ты слишком много ила.



* * *

Придешь ли ты ко мне, далекий, тайный друг?
Зову тебя давно. Бессонными мечтами
Давно замкнулся я в недостижимый круг, -
И только ты один, легчайшими руками
Ты разорвешь его, мой тайный, дальний друг.

Я жду, и жизнь моя темна, как смутный бред,
Толпятся чудища перед заветным кругом,
И мне грозят они, и затмевают свет,
И веют холодом, печалью да испугом.
Мне тяжко без тебя, вся жизнь моя, как бред.

Сгорает день за днем, за ночью тлеет ночь,-
Мерцает впереди непостижимым светом
Гора, куда взойти давно уж мне невмочь.
О, милый, тайный друг, поверь моим обетам,
И посети меня в тоскующую ночь.



* * *

Приучив себя к мечтаньям,
Неживым очарованьям
Душу слабую отдав,
Жизнью занят я минутно,
Равнодушно и попутно,
Как вдыхают запах трав,
Шелестящих под ногами
В полуночной тишине,
Отвечающей луне
Утомительными снами
И тревожными мечтами.


7 декабря 1895


* * *

Пришла заплаканная жалость
И у порога стонет вновь:
«Невинных тел святая алость!
Детей играющая кровь!

За гулкий взpывом лютой злости
Рыданья жалкие и стон.
Страшны изломанные кости
И шепот детский: «Это – сон?»

Нет, надо мной не властно жало
Твое, о жалость! Помню ночь,
Когда в застенке умирала
Моя замученная дочь.

Нагаек свист, и визг мучений,
Нагая дочь, и злой палач, —
Всё помню. Жалость, в дни отмщений
У моего окна не плачь!



* * *

Пришла опять, желаньем поцелуя
       И грешной наготы
В последний раз покойника волнуя,
       И сыплешь мне цветы.

А мне в гробу приятно и удобно.
       Я счастлив,— я любим!
Восходит надо мною так незлобно
       Кадильный синий дым.

Басит молодожен, румяный дьякон,
       Кадит со всех сторон.
Прекрасный лик возлюбленной заплакан,
       И грустен, и влюблен.

Прильнет сейчас к рукам, скрещенным плоско,
       Румяный поцелуй.
Целуй лицо. Оно желтее воска.
       Любимая, целуй!

Склонясь, раскрой в дрожаньи белой груди
       Два нежные холма.
Пускай вокруг смеются злые люди,—
       Засмейся и сама.


27 апреля 1908


* * *

Прозрачный сок смолистый.
Застывший на коре.
Пронизан воздух мглистый
Мечтаньем о заре.

Скамейка у забора,
Далекий плеск реки.
Расстаться надо скоро...
Пожатие руки...

Ты скрылась в тень густую
В замолкнувшем саду.
Гляжу во мглу ночную,
Один в полях иду.

Застенчивой весною,
Стыдяся белых ног,
Не ходишь ты со мною
Просторами дорог.

Но только ноги тронет
Едва-едва загар.
Твой легкий стыд утонет
В дыханьи вешних чар.

И в поле ты, босая, —
В платочке голова, —
Пойдешь, цветкам бросая
Веселые слова.


15 августа 1901


Проселок

Вьется предо мною
Узенький проселок.
Я бреду с клюкою,
Тяжек путь и долог.

Весь в пыли дорожной,
Я бреду сторонкой,
Слушая тревожно
Колокольчик звонкий.

Не глушимый далью,
Гул его несется,
Жгучею печалью
В сердце отдается.

Воздух полон гула,
И дрожит дорога,-
Ах, хоть бы уснула
Ты, моя тревога!


9 декабря 1883


Простая песенка

Под остриями
Вражеских пик
Светик убитый,
Светик убитый поник.

Миленький мальчик,
Маленький мой,
Ты не вернешься,
Ты не вернешься домой.

Били, стреляли,-
Ты не бежал,
Ты на дороге,
Ты на дороге лежал.

Конь офицера
Вражеских сил
Прямо на сердце,
Прямо на сердце ступил.

Маленький мальчик
Маленький мой,
Ты не вернешься
Ты не вернешься домой.



* * *

Просыпаюсь рано.
Чуть забрезжил свет,
Темно от тумана,
Встать мне или нет?
Нет, вернусь упрямо
В колыбель мою,-
Спой мне, спой мне, мама:
"Баюшки-баю!"

Молодость мелькнула,
Радость отнята,
Но меня вернула
В колыбель мечта.
Не придет родная,-
Что ж, и сам спою,
Горе усыпляя:
"Баюшки-баю!"

Сердце истомилось.
Как отрадно спать!
Горькое забылось,
Я - дитя опять,
Собираю что-то
В голубом краю,
И поет мне кто-то:
"Баюшки-баю!"

Бездыханно, ясно
В голубом краю.
Грезам я бесстрастно
Силы отдаю.
Кто-то безмятежный
Душу пьет мою.
Шепчет кто-то нежный:
"Баюшки-баю!"

Наступает томный
Пробужденья час.
День грозится темный,
Милый сон погас,
Начала забота
Воркотню свою,
Но мне шепчет кто-то:
"Баюшки-баю!"


1-2 декабря 1896


* * *

Птичка низко над рекою
Пронеслась, крылом задела
Всколыхнувшуюся воду
И лазурною стезёю
Снова быстро полетела
На простор и на свободу.

Ветер вольный, быстролётный
На дороге взвеял пылью,
Всколыхнул кусты и воду
И помчался, беззаботный,
Над земною скучной былью
На простор и на свободу.

Людям песенку сложил я,
Словно лодочку столкнул я
С отмели песочной в воду,
И о песне позабыл я,
И опять мечте шепнул я:
«На простор и на свободу!»



* * *

Путь мой трудный, путь мой длинный,
Я один в стране пустынной,
Но услады есть в пути,-
Улыбаюсь, забавляюсь,
Сам собою вдохновляюсь,
И не скучно мне идти.

Широки мои поляны,
И белы мои туманы,
И светла луна моя,
И поет мне ветер вольный
Речью буйной, безглагольной
Про блаженство бытия.


7-11 августа 1896, Нижний Новгород


Пьяный поэт

Мне так и надо жить, безумно и вульгарно,
Дни коротать в труде и ночи в кабаке,
Встречать немой рассвет тоскливо и угарно,
И сочинять стихи о смерти, о тоске.

Мне так и надо жить. Мучительную долю
Гореть в страстном огне и выть на колесе
Я выбрал сам. Убил я царственную волю,
В отравах утопил я все отрады, все.



* * *

Различными стремленьями
     Растерзана душа,
И жизнь с ее томленьями
     Темна и хороша.

Измученный порывами,
     Я словно вижу сон,
Надеждами пугливыми
     Взволнован и смущен.

Отравленный тревогою,
     Я всё кого-то жду.
Какою же дорогою,
     Куда же я пойду?


19 сентября 1886


Расточитель

Измотал я безумное тело,
Расточитель дарованных благ,
И стою у ночного предела,
Изнурен, беззащитен и наг.

И прошу я у милого бога,
Как никто никогда не просил:
- Подари мне еще хоть немного
Для земли утомительной сил.

Огорченья земные несносны,
Непосильны земные труды,
Но зато как пленительны весны,
Как прохладны объятья воды!

Как пылают багряные зори,
Как мечтает жасминовый куст,
Сколько ласки в лазоревом взоре
И в лобзании радостных уст!

И еще вожделенней лобзанья,
Ароматней жасминных кустов
Благодатная сила мечтанья
И певучая сладость стихов.

У тебя, милосердного бога,
Много славы, и света, и сил.
Дай мне жизни земной хоть немного,
Чтоб я новые песни сложил!



* * *

Расцветайте, расцветающие,
Увядайте, увядающие,
Догорай, объятое огнем,-
Мы спокойны, не желающие,
Лучших дней не ожидающие,
Жизнь и смерть равно встречающие
С отуманенным лицом.


25 февраля 1896


* * *

Ржавый дым мешает видеть
Поле, белое от снега,
Чёрный лес и серость неба.
Ржавый дым мешает видеть,
Что? там, радость или гибель,
Пламя счастья или гнева.
Ржавый дым мешает видеть
Небо, лес и свежесть снега.



Рифма

Сладкозвучная богиня,
     Рифма золотая,
Слух чарует, стих созвучьем
     Звонким замыкая.
И капризна, и лукава,
     Вечно убегает.
Гений сам порой не сразу
     Резвую поймает.

Чтоб всегда иметь шалунью
     Рифму под рукою,
Изучай прилежно слово
     Трезвой головою.
Сам трудись ты, но на рифму
     Не надень оковы:
Муза любит стих свободный,
     И живой, и новый.


29 июня 1880


* * *

Родился сын у бедняка.
В избу вошла старуха злая.
Tpяслась костлявая pука,
Седые космы разбирая.

За повитухиной спиной
Старуха к мальчику тянулась
И вдруг уродливой рукой
Слегка щеки его коснулась.

Шепча невнятные слова,
Она ушла, стуча клюкою.
Никто не понял колдовства.
Прошли года своей чредою, —

Сбылось веленье тайных слов:
На свете встретил он печали,
А счастье, радость и любовь
От знака темного бежали.



* * *

Розы битв жестоких
На полях далёких,
Алой крови розы
На полях чужбины.

Матерей томленье,
Слёзы и моленье
Льются, льются слёзы,
Слёзы злой кручины.



Россия

Ещё играешь ты, ещё невеста ты.
Ты, вся в предчувствии высокого удела,
Идёшь стремительно от роковой черты,
И жажда подвига в душе твоей зардела.

Когда поля твои весна травой одела,
Ты в даль туманную стремишь свои мечты,
Спешишь, волнуешься, и мнёшь, и мнёшь цветы,
Таинственной рукой из горнего предела

Рассыпанные здесь, как дар благой тебе.
Вчера покорная медлительной судьбе,
Возмущена ты вдруг, как мощная стихия,

И чувствуешь, что вот пришла твоя пора.
И ты уже не та, какой была вчера,
Моя внезапная, нежданная Россия.



Русалка

Луна скользит меж легких туч,
И дремлет серебристый луч
Над спящею землею.
Русалке любо выплывать
И тихо косами играть
Над темною рекою.
В воде любуяся собой,
Поет русалка под луной.
Несутся грустно звуки
Томления и муки.
Поет русалка, смотрит в даль,
Кого-то ждет, кого-то жаль,
О ком-то всё тоскует,
Кого-то зачарует.



* * *

С волками жить, по-волчьи выть.
Какая странная пословица!
Но видно, так тому и быть:
Пословица не сломится.

Но вой не вой, – голодный волк
К тебе негаданно подкрадется.
Заспорить с ним – какой же толк!
Надейся, – все уладится.

Держаться б дальше от волков,
Да надоело жить с барашками,
Вот и пошел ты в глушь лесов
Тропинками, овражками.

Чего там вздумал ты искать?
Вот и забрел к волкам в их логово,
И встретишь, – как их разгадать? —
Смиренного иль строгого?



* * *

С каждым годом жизнь темней.
Эти дни уж далеки,
Как из солнечных лучей
Мать вязала мне чулки
И сшивала башмаки.

Были белы по весне,
И желтели с каждым днем.
Солнце их желтило мне
Золотым своим огнем.
Лучшей краски не найдем.

Знай носи без перемен.
Годны вплоть до холодов.
Голенища до колен,
Нет тяжелых каблуков
И уродливых носков.

А посмотрит кто чужой,
Дивной ткани не поймет,
И подумает, – босой,
Засучив штаны, идет
Мальчуган из-под ворот.



* * *

Самый ясный праздник года -
День, когда несет в народ свобода
Первомайский милый цвет.

Развевающимся ало
Знаменам Интернационала
Утро года шлет привет.

Высоко поднявши знамя,
Проходите дружными рядами
С грозным вызовом судьбе.

Разделение - лукаво.
Лишь в одном свое найдешь ты право,-
В единеньи и борьбе.


17 апреля 1917


* * *

Сатанята в моей комнате живут.
Я тихонько призову их,- прибегут.

Хорошо, что у меня работ не просят,
А живут со мной всегда, меня не бросят.

Вдруг меня обсядут, ждут, чтоб рассказал,
Что я в жизни видел, что переживал.

Говорю им были дней, давно минувших,
Повесть долгую мечтаний обманувших;

А потом они начнут и свой рассказ,
Не стесняются ничуть своих проказ.

В людях столько зла, что часто сатаненок
Вдруг заплачет, как обиженный ребенок.

Не милы им люди так же, как и мне.
Им со мной побыть приятно в тишине.

Уж привыкли, знают - я их не обижу,
Улыбнусь, когда их рожицы увижу.

Почитаю им порой мои стихи
И услышу ахи, охи и хи-хи.

Скажут мне: "Таких стихов не надо людям,
А вот мы тебя охотно слушать будем".

Да и проза им занятна и мила:
Как на свете Лиза-барышня жила,

Как у нас очаровательны печали,
Как невесты мудрые Христа встречали,

Как пути нашли в Эммаус и в Дамаск,
Расточая море слез и море ласк.


21 ноября 1926


* * *

Себе я покупаю смерть,
Как покупают апельсины.
Вон там, во глубине долины,
Моя уже таится смерть.
Желта, худа она, как жердь,
И вся из малярийной глины, —
Покорно выбираю смерть,
Как выбирают апельсины.



* * *

Сквозь вещий сумрак настроений
Ко мне всегда приходишь ты,
И неизбежность повторений
Слагает те же всё черты.

Одно и то же любим вечно,
Одна и та же всё мечта,
Одним стремленьем бесконечно
Душа живая занята,

И радость светлых вдохновений,
С земной сплетаяся мечтой,
Вливает яды настроений
Всё в тот же кубок золотой.



* * *

Сквозь туман едва заметный
Тихо блещет Кострома,
Словно Китеж, град заветный,-
Храмы, башни, терема.

Кострома - воспоминанья,
Исторические сны,
Легендарные сказанья,
Голос русской старины,

Уголок седого быта,
Новых фабрик и купцов,
Где так много было скрыто
Чистых сил и вещих снов.

В золотых венцах соборов,
Кострома, светла, бела,
В дни согласий и раздоров
Былью русскою жила.

Но от этой были славной
Сохранила что она?
Как в Путивле Ярославна,
Ждет ли верная жена?


5-22 июля 1920, Княжнино


* * *

Скользко-холодное
Правой рукою трепетно сжато.
Злоба стихает, меркнет забота,
Грезы умчались вдаль без возврата.
Твердое, скользкое.

Только нажать бы мне,
Только на то достало бы силы!
Что это, скорбь, тревога?
Мрак желанной могилы,
Только нажать бы мне!



* * *

Скучная лампа моя зажжена,
Снова глаза мои мучит она.

     Господи, если я раб,
     Если я беден и слаб,

Если мне вечно за этим столом
Скучным и скудным томиться трудом,

     Дай мне в одну только ночь
     Слабость мою превозмочь

И в совершенном созданьи одном
Чистым навеки зажечься огнем.


26 августа 1898


* * *

Словно бусы, сказки нижут,
Самоцветки, ложь да ложь.
Языком клевет не слижут,
Нацепили, и несешь.

Бубенцы к дурацкой шапке
Пришивают, ложь да ложь.
Злых репейников охапки
Накидали, не стряхнешь.

Полетели отовсюду
Комья грязи, ложь да ложь.
Навалили камней груду,
А с дороги не свернешь.

По болоту-бездорожью
Огоньки там, ложь да ложь,-
И барахтаешься с ложью
Или в омут упадешь.


10 октября 1895


* * *

Слушай горькие укоры
Милых пламенных подруг
И внимательные взоры
Обведи с тоской вокруг.

Все такое ж, как и прежде,
Только ты уже не тот.
В сердце места нет надежде,
Побежденный Дон-Кихот.

Перед гробом Дульцинеи
Ты в безмолвии стоишь.
Что же все твои затеи,
И кого ты победишь?

Пораженье не смутило
Дон-Кихотовой души,
Но, хотя б вернулась сила,
В битву снова не спеши.

С бою взятые трофеи
Ты положишь перед кем?
Над молчаньем Дульцинеи
Ты и сам угрюмо нем.

Украшать ее гробницу?
Имя Дамы прославлять?
Снова славную страницу
В книгу бытия вписать?
 
Для того ли Дульцинея
К Дон-Кихоту низошла
И, любовью пламенея,
Одиноко умерла?


7 июля 1922, на пути в Кострому


* * *

Слышу голос милой,
Вижу милый лик.
Не моей ли силой
Милый лик возник?

Разве есть иное?
В тишине долин
Мы с тобой не двое, —
Я с тобой один.

Мне ль цветком измятым
К нежной груди льнуть!
Сладким ароматом
Мне, как прежде, будь.

Если ж есть иные
Не мои края
О, к чему мне злые
Грани бытия!



* * *

Смеется ложному учению,
Смыкает вновь кольцо времен,
И, возвращаяся к творению,
    Ликует Аполлон.

Не зная ничего о радии
И о загадках бытия,
Невинным пастушком в Аркадии
    Когда-то был и я.

И песни я слагал веселые
На берегу лазурных вод,
И предо мной подруги голые
    Смыкали хоровод.

Венки сплетали мне цветочные,
И в розах я, смолянокудр,
Ласкал тела их непорочные,
    И радостен, и мудр.

И вот во мглу я брошен серую,
Тоскою тусклой обуян,
Но помню всё и слепо верую -
    Воскреснет светлый Пан.

Посмейся ложному учению,
Сомкни опять кольцо времен
И научи нас вдохновению,
    Воскресни, Аполлон!


23 ноября 1912


* * *

Снег на увядшей траве
Ярко сверкающей тканью
Пел похвалы мирозданью,
Белый на рыжей траве.
Стих за стихом в голове,
Не покоряясь сознанью,
Встали, — на мёртвой траве
Ярко живущею тканью.



* * *

Снова покачнулись томные качели.
Мне легко и сладко, я люблю опять.
Птичьи переклички всюду зазвенели.

Мать Земля не хочет долго тосковать.
Нежно успокоит в безмятежном лоне
Всякое страданье Мать сыра Земля,
И меня утешит на последнем склоне,
Простодушным зельем уберет поля.

Раскачайтесь выше, зыбкие качели!
Рейте, вейте мимо, радость и печаль!
Зацветайте, маки, завивайтесь, хмели!
Ничего не страшно, ничего не жаль.


24 мая 1920, Москва


Собака седого короля

Когда я был собакой
Седого короля,
Ко мне ласкался всякий,
Мой верный нрав хваля.

Но важные вельможи
Противно пахли так.
Как будто клочья кожи,
Негодной для собак.

И дамы пахли кисло,
Терзая чуткий нос,
Как будто бы повисла
С их плеч гирлянда роз.

Я часто скалил зубы,
Ворча на этих шлюх.
И мы, собаки, грубы.
Когда страдает нюх.

Кому служил я верно.
То был король один.
Он пахнул тоже скверно,
Но он был властелин.

Я с ним и ночью влажной,
И в пыльном шуме дня.
Он часто с лаской важной
Похваливал меня.

Один лишь паж румяный,
Весёлый мальчуган,
Твердил, что я — поганый
Ворчун и грубиян.

Но, мальчику прощая,
Я был с ним очень прост,
И часто он, играя,
Хватал меня за хвост.

На всех рыча мятежно,
Пред ним смирял я злость.
Он пахнул очень нежно,
Как с мозгом жирным кость.

Людьми нередко руган,
Он всё ж со мной шалил,
И раз весьма испуган
Мальчишкою я был.

Опасную игрушку
Придумал навязать
Он мне на хвост: гремушку,
Способную пылать.

Дремал я у престола,
Где восседал король,
И вдруг воспрянул с пола,
В хвосте почуяв боль.

Хвостом косматым пламя
Восставил я, дрожа,
Как огненное знамя
Большого мятежа.

Я громко выл и лаял,
Носясь быстрей коня.
Совсем меня измаял
Злой треск и блеск огня.

Придворные нашлися, —
Гремушка вмиг снята,
И дамы занялися
Лечением хвоста.

Король смеялся очень
На эту дурь и блажь,
А всё-таки пощёчин
Дождался милый паж.

Прибили так, без гнева,
И плакал он шутя, —
Притом же королева
Была совсем дитя.

Давно всё это было,
И минуло давно.
Что пахло, что дразнило,
Давно погребено.

Удел безмерно грустный
Собакам бедным дан, —
И запах самый вкусный
Исчезнет, как обман.

Ну вот, живу я паки,
Но тошен белый свет:
Во мне душа собаки,
Чутья же вовсе нет.



Соборный благовест

		1

Давно в степи блуждая дикой,
Вдали от шумного жилья,
Внезапно благовест великий,
Соборный звон услышал я.

Охвачен трепетным смятеньем,
Забывши тесный мой шалаш,
Спешу к проснувшимся селеньям,
Твержу: "Товарищи, я ваш!"

Унынье темное уснуло,
Оставил душу бледный страх,-
И сколько говора и гула
На перекрестках и путях!

		2

Клеветники толпою черной
У входа в город нам кричат:
"Вернитесь! То не звон соборный,
А возмущающий набат".

Но кто поверит лживым кликам?
Кому их злоба не ясна,
Когда в согласии великом
Встает родимая страна?

		3

В толпе благим вещаньям внемлют.
Соборный колокол велик,
Труды бесстрашные подъемлют
Его торжественный язык.

Он долго спал, над колокольней
Зловещим призраком вися,
Пока дремотой подневольной
Кругом земля дремала вся.

Свободный ветер бури дальной,
Порою мчась издалека,
Не мог разрушить сон печальный,
Колыша медные бока.

И лишь порою стон неясный
Издаст тоскующая медь,
Чтобы в дремоте безучастной
Опять бессильно онеметь.

Но час настал, запрет нарушен,
Разрушен давний тяжкий сон,
Порыву гордому послушен
Торжественно-свободный звон.

		4

Слепой судьбе противореча,
Горит надеждами восток,
И праздник радостного веча,
Великий праздник, недалек.

Он куплен кровью наших братий,
Слезами матерей омыт,
И вопль враждующих проклятий
Его победы не смутит.


28 ноября 1904


* * *

            Соловей
            Средь ветвей
Для подружки трели мечет,
            И ручей
            Меж камней
Ворожит, журчит, лепечет.

            У ручья
            Соловья
Слушай, милому внимая.
            «Жизнь моя!» —
            «Я — твоя!»
О, любовь в начале мая!



Спутник

По безмолвию ночному,
Побеждая страх и сон,
От собратьев шел я к дому,
А за мной следил шпион;

И четою неразлучной
Жуткий город обходя,
Мы внимали песне скучной
Неумолчного дождя.

В темноте мой путь я путал
На углах, на площадях,
И лицо я шарфом кутал,
И таился в воротах.

Спутник чутко-терпеливый,
Чуждый, близкий, странно злой,
Шел за мною под дождливой
Колыхающейся мглой.

Утомясь теряться в звуке
Повторяемых шагов,
Наконец тюремной скуке
Я предаться был готов.

За углом я стал. Я слышал
Каждый шорох, каждый шаг.
Затаился. Выждал. Вышел.
Задрожал от страха враг.

"Барин, ты меня не трогай,-
Он сказал, дрожа как лист,-
Я иду своей дорогой.
Я и сам социалист".

Сердце тяжко, больно билось,
А в руке дрожал кинжал.
Что случилось, как свершилось,
Я не помню. Враг лежал.


1 декабря 1905


Стансы Польше

Ты никогда не умирала, —
Всегда пленительно жива,
Ты и в неволе сохраняла
Твои державные права,

Тебя напрасно хоронили, —
Себя сама ты сберегла,
Противоставив грозной силе
Надежды, песни и дела.

Твоих поэтов, мать родная,
Всегда умела ты беречь,
Восторгом сердца отвечая
На их пророческую речь.

Не заслужили укоризны
Твои сыны перед тобой, —
Их каждый труд был для отчизны,
Над Вислой, как и над Невой.

И ныне, в год великой битвы,
Не шлю проклятия войне.
С твоими и мои молитвы
Соединить отрадно мне.

Не дли её страданий дольше, —
Молю Небесного Отца, —
Перемени великой Польше
На лавры терния венца.



* * *

                Степь моя!
                Ширь моя!
                Если отрок я,
                Раскрываю я
                Жёлтенький цветок,
                Зажигаю я
Жёлтенький, весёленький, золотой огонек.

Ты цветков моих не тронь, не тронь!
Не гаси ты мой земной, золотой огонь!

                Степь моя!
                Ширь моя!
                Если дева я,
                Раскрываю я
                Аленький цветок,
                Зажигаю я
Аленький, маленький, красный огонёк.

Ты цветков моих не тронь, не тронь!
Не гаси ты мой ясный, красный огонь!

                Степь моя!
                Ширь моя!
                Вею, вею я,
                Раскрываю я
Жёлтенькие, аленькие цветки,
                Зажигаю я
Золотые, красные огоньки.

Ты цветков моих не тронь, не тронь!
Не гаси ты мой красный, золотой огонь!



* * *

Стихия Александра Блока -
Метель, взвивающая снег.
Как жуток зыбкий санный бег
В стихии Александра Блока.
Несемся - близко иль далёко?-
Во власти цепенящих нег.
Стихия Александра Блока -
Метель, взвивающая снег.


28 декабря 1913, Петербург


* * *

Стоит пора голодная,
Край в лапах нищеты.
Отчизна несвободная,
Бездомная, безродная,
Когда ж проснешься ты?

Когда своих мучителей
Ты далеко сметешь,
И с ними злых учителей,
Тебе твердящих ложь?


13 ноября 1891


Судьба

Родился сын у бедняка.
В избу вошла старуха злая.
Тряслась костлявая рука,
Седые космы разбирая.

За повитухиной спиной
Старуха к мальчику тянулась
И вдруг уродливой рукой
Слегка щеки его коснулась.

Шепча невнятные слова,
Она ушла, стуча клюкою.
Никто не понял колдовства.
Прошли года своей чредою,-

Сбылось веленье тайных слов:
На свете встретил он печали,
А счастье, радость и любовь
От знака темного бежали.



* * *

Судьба была неумолима,
Но знаю я, вина — моя.
Пройдите с отвращеньем мимо,
И это горе вызвал я.

Я знал святое превосходство
Первоначальной чистоты,
Но в жизни воплотил уродство
Моей отравленной мечты.

Когда окликнулись впервые
Друг другу птичьи голоса,
Когда на сказки заревые
Смеялась первая роса,

Когда от счастья задрожала
Еще невинная змея,
Вложил отравленное жало
В лобзанья уст змеиных я.

Я был один во всей природе,
Кто захотел тоски и зла,
Кто позавидовал свободе,
Обнявшей детские тела.

Один, жестокий и надменный,
На мир невзгоды я навлек.
Несовершенства всей вселенной
В веках лишь только мне упрек.


12 июня 1909


* * *

Суровый друг, ты недоволен,
   Что я грустна.
Ты молчалив, ты вечно болен,-
   И я больна.

Но не хочу я быть счастливой,
   Идти к другим.
С тобой мне жить в тоске пугливой,
   С больным и злым.

Отвыкла я от жизни шумной
   И от людей.
Мой взор горит тоской безумной,
   Тоской твоей.

Перед тобой в немом томленьи
   Сгораю я.
В твоем печальном заточеньи
   Вся жизнь моя.


24 августа 1897


* * *

Там, где улицы так гулки,
Тихо барышня идет,
А ее уж в переулке
Близко, близко ангел ждет.

Крыльев ангелу не надо,—
     Светлый дух!
От людей не отличаясь,
     Он глядит.

Подал девушке он руку
И ведет ее туда,
На неведомую реку,
Где нездешняя вода.

У него в очах отрада,—
     Светлый дух!
Тихо деве улыбаясь,
     Он глядит.

Перед ними блеск чертога,
Восходящего до звезд.
Вместе всходят до порога
На сияющий подъезд.

Тихо спрашивает дева:
     «Где же рай?»
Ей привратник отвечает:
     «Наверху».

Перед ней открылись двери.
Сердце замерло в груди.
Светлый рай обещан вере.
Что же медлишь ты? Войди.

Звуки дивного напева.
     Светлый рай
Перед девою ликует
     Наверху.

Поднимается на лифте.
И не рай, квартира тут.
Ах, мечтанья, осчастливьте
Хоть на двадцать пять минут.


14 марта 1911


Творчество

Темницы жизни покидая,
Душа возносится твоя
К дверям мечтательного рая,
В недостижимые края.
Встречают вечные виденья
Ее стремительный полет,
И ясный холод вдохновенья
Из грез кристаллы создает.

Когда ж, на землю возвращаясь,
Непостижимое тая,
Она проснется, погружаясь
В туманный воздух бытия,-
Небесный луч воспоминаний
Внезапно вспыхивает в ней
И злобный мрак людских страданий
Прорежет молнией своей.


3 февраля 1893


* * *

Твоя любовь - тот круг магический,
Который нас от жизни отделил.
Живу не прежней механической
Привычкой жить, избытком юных сил.

Осталось мне безмерно малое,
Но каждый атом здесь объят огнем.
Неистощимо неусталое
Пыланье дивное - мы вместе в нем.

Пойми предел, и устремление,
И мощь вихреобразного огня,
И ты поймешь, как утомление
Безмерно сильным делает меня.


11 июля 1920


* * *

Тень решётки прочной
Резким переплётом
На моём полу.
Свет луны холодной
Беспокойным лётом
Падает во мглу.

Тучки серебристой
Вижу я движенья,
Вижу грусть луны.
Резок холод мглистый.
Страшно заточенье...
Неподвижны сны.

В голове склонённой
Созданы мечтою
Вольные пути,
Труд освобождённый,
Жизнь не за стеною...
Как же мне уйти?

Долетают звуки,
Льётся воздух влажный,
Мысли, как и там,-
Я тюремной муки
Плач и вопль протяжный
Ветру передам.


22 июля 1893


* * *

Терцинами писать как будто очень трудно?
Какие пустяки! Не думаю, что так,—
Мне кажется притом, что очень безрассудно

Такой размер избрать: звучит как лай собак
Его тягучий звон, и скучный, и неровный,—
А справиться-то с ним, конечно, может всяк,—

Тройных ли рифм не даст язык наш многословный!
То ль дело ритмы те, к которым он привык,
Четырехстопный ямб, то строгий, то альковный,—

Как хочешь поверни, всё стерпит наш язык.
А наш хорей, а те трехсложные размеры,
В которых так легко вложить и страстный крик,

И вопли горести, и строгий символ веры?
А стансы легкие, а музыка октав,
А белого стиха глубокие пещеры?

Сравненье смелое, а все-таки я прав:
Стих с рифмами звучит, блестит, благоухает
И пышной розою, и скромной влагой трав,

Но темен стих без рифм и скуку навевает.


10 июля 1894


* * *

           Тирсис под сенью ив
           Мечтает о Нанетте,
           И голову склонив,
           Выводит на мюзетте:
Любовью я, - тра, та, там, та, - томлюсь.
К могиле я, - тра, та, там, та, - клонюсь.

           И эхо меж кустов,
           Внимая воплям горя,
           Не изменяет слов,
           Напевам томным вторя:
Любовью я, - тра, та, там, та, - томлюсь.
К могиле я, - тра, та, там, та, - клонюсь.

           И верный пес у ног
           Чувствителен к напасти,
           И вторит, сколько мог
           Усвоить грубой, пасти:
Любовью я, - тра, та, там, та, - томлюсь.
К могиле я, - тра, та, там, та, - клонюсь.

           Овечки собрались, -
           Ах, нежные сердечки! -
           И вторить принялись,
           Как могут петь овечки:
Любовью я, - тра, та, там, та, - томлюсь.
К могиле я, - тра, та, там, та, - клонюсь.

           Едва от грусти жив
           Тирсис. Где ты, Нанетта?
           Внимайте, кущи ив!
           Играй, взывай, мюзетта:
Любовью я, - тра, та, там, та, - томлюсь.
К могиле я, - тра, та, там, та, - клонюсь.



10 июня 1921 г.


* * *

То не слезы,- только росы, только дождь.
Не раздумье - только тени темных рощ,
И не радость - только блещет яркий змей,-
Все же плакать и смеяться ты умей!

Плоть и в свете неподвижна и темна,
Над огнями бездыханна, холодна.
В темном мире неживого бытия
Жизнь живая, солнце мира - только Я.



* * *

Только забелели поутру окошки,
Мне метнулись в очи пакостные хари.
На конце тесемки профиль дикой кошки,
Тупоносой, хищной и щекатой твари.

Хвост, копытца, рожки мреют на комоде.
Смутен зыбкий очерк молодого черта.
Нарядился бедный по последней моде,
И цветок алеет в сюртуке у борта.

Выхожу из спальни,- три коробки спичек
Прямо в нос мне тычет генерал сердитый,
И за ним мордашки розовых певичек.
Скоком вверх помчался генерал со свитой.

В сад иду поспешно,- машет мне дубинкой
За колючей елкой старичок лохматый.
Карлик, строя рожи, пробежал тропинкой,
Рыжий, красноносый, весь пропахший мятой.

Всё, чего не надо, что с дремучей ночи
Мне метнулось в очи, я гоню аминем.
Завизжали твари хором, что есть мочи:
"Так и быть, до ночи мы тебя покинем!"


6 сентября 1913, Тойла


* * *

Томилось небо так светло,
Легко, легко, легко темнея.
Звезда зажглась, дрожа и мрея.
Томилось небо так светло,
Звезда мерцала так тепло,
Как над улыбкой вод лилея.
Томилось небо так светло,
Легко, легко, легко темнея.



* * *

Томленья злого
На сердце тень,—
Восходит снова
Постылый день,
Моя лампада
Погасла вновь,
И где отрада?
И где любовь?

Рабом недужным
Пойду опять
В труде ненужном
Изнемогать.
Ожесточенье
Проснется вновь,
И где терпенье?
И где любовь?


16 сентября 1898


* * *

Трепещет робкая осина,
Хотя и легок ветерок.
Какая страшная причина
Тревожит каждый здесь листок?

Предание простого люда
Так объясняет страх ветвей:
На ней повесился Иуда,
Христопродавец и злодей.

А вот служители науки
Иной подносят нам урок:
Здесь ни при чем Христовы муки,
А просто длинный черешок.

Ученые, конечно, правы,
Я верю умным их словам,
Но и преданья не лукавы,
Напоминанья нужны нам.


15 августа 1886


* * *

    Туман не редеет
Молочною мглою закутана даль,
   И на сердце веет
       Печаль.

    С заботой обычной,
Суровой нуждою влекомый к труду,
    Дорогой привычной
         Иду.

    Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой,
    Как моря седого
        Прибой.

    Из тьмы вырастая,
Мелькает и вновь уничтожиться в ней
     Торопится стая
        Теней.


6 ноября 1892


* * *

Туманы над Волгою милой
Не спорят с моею мечтой,
И всё, что блистая томило,
За мглистою никнет чертой.

Туманы над милою Волгой
В забвении тусклых болот
Пророчат мне счастья недолгий,
Но сладостно-ясный полёт.



* * *

Ты дал мне душу зыбкую,
Как папиросный дым,
Ты наделил меня улыбкою,
С которою следим
Мы, вещие, кружение
Медлительных веков
И легкое сожжение
Заморских табаков.

Прими мое курение
Как сладкий фимиам.
С ним шлю тебе моление,
И душу с ним отдам
В тот час, когда курносая
С улыбкой ледяной
Примчится, длиннокосая,
За мной.



* * *

Ты живешь безумно и погано,
Улица, доступная для всех,-
Грохот пыльный, хохот хулигана,
Пьяной проститутки ржавый смех.

Копошатся мерзкие подруги -
Злоба, грязь, порочность, нищета.
Как возникнуть может в этом круге
Вдохновенно-светлая мечта?

Но возникнет! Вечно возникает!
Жизнь народа творчеством полна,
И над мутной пеной воздвигает
Красоту всемирную волна.


18 сентября 1913, Петербург


* * *

Ты жизни захотел, безумный!
Отвергнув сон небытия,
Ты ринулся к юдоли шумной.
Ну что ж! теперь вся жизнь - твоя.

Так не дивися переходам
От счастья к горю: вся она,
И день и ночь, и год за годом,
Разнообразна и полна.

Ты захотел ее, и даром
Ты получил ее,- владей
Ее стремительным пожаром
И яростью ее огней.

Обжегся ты. Не все здесь мило,
Не вечно пить сладчайший сок,-
Так улетай же, легкокрылый
И легковесный мотылек.


21 декабря 1926


* * *

Ты ко мне приходила не раз
То в вечерний, то в утренний час
И всегда утешала меня.
Ты мою отгоняла печаль
И вела меня в ясную даль,
Тишиной и мечтой осеня.

И мы шли по широким полям,
И цветы улыбалися нам,
И, смеясь, лепетала волна,
Что вокруг нас - потерянный рай,
Что я - светлый и радостный май
И что ты - молодая весна.


14 декабря 1897


* * *

Ты не бойся, что темно.
Слушай, я тебе открою, —
Всё невинно, всё смешно,
Всё божественной игрою
Рождено и суждено.

Для торжественной забавы
Я порою к вам схожу,
Собираю ваши травы,
И над ними ворожу,
И варю для вас отравы.

Мой напиток пей до дна.
В нем забвенье всех томлений;
Глубина его ясна,
Но великих утолений
Преисполнена она.

Вспомни, как тебя блаженно
Забавляли в жизни сны.
Всё иное — неизменно,
Нет спасенья, нет вины,
Всё легко, и всё забвенно.


14 июля 1902


* * *

Ты незаметно проходила,
Ты не сияла и не жгла.
Как незажженное кадило,
Благоухать ты не могла.

Твои глаза не выражали
Ни вдохновенья, ни печали,
Молчали бледные уста,
И от людей ты хоронилась,
И от речей людских таилась
Твоя безгрешная мечта.

Конец пришел земным скитаньям,
На смертный путь вступила ты
И засияла предвещаньем
Иной, нездешней красоты.

Глаза восторгом загорелись,
Уста безмолвные зарделись,
Как ясный светоч, ты зажглась.
И, как восходит ладан синий,
Твоя молитва над пустыней,
Благоухая, вознеслась.


1 октября 1898


* * *

Ты печально мерцала
Между ярких подруг
И одна не вступала
В их пленительный круг.

Незаметная людям,
Ты открылась лишь мне,
И встречаться мы будем
В голубой тишине,

И, молчание ночи
Навсегда полюбя,
Я бессонные очи
Устремлю на тебя.

Ты без слов мне расскажешь,
Чем и как ты живешь,
И тоску мою свяжешь,
И печали сожжешь.


26 марта 1897


* * *

Ты улыбаешься, день ясный,
И на просторы, и в окно.
Меня печалит свет бесстрастный,
Всем проливаемый равно.

Куешь ты стрелы золотые,
Надменно-горькие лучи.
О, солнце! ливни огневые
В мое окошко не мечи.

Не тешусь я надеждой сладкой.
Я знаю, – вещий, ты воскрес,
Чтоб вечной, яркою загадкой
Сиять в обилии чудес.



* * *

Тяжелый и разящий молот
На ветхий опустился дом.
Надменный свод его расколот,
И разрушенье словно гром.

Все норы самовластных таин
Раскрыл ликующий поток,
И если есть меж нами Каин,
Бессилен он и одинок.

И если есть средь нас Иуда,
Бродящий в шорохе осин,
То и над ним всевластно чудо,
И он мучительно один.

Восторгом светлым расторгая
Змеиный ненавистный плен,
Соединенья весть благая
Создаст ограды новых стен.

В соединении - строенье,
Великий подвиг бытия.
К работе бодрой станьте, звенья
Союзов дружеских куя.

Назад зовущим дети Лота
Напомнят горькой соли столп.
Нас ждет великая работа
И праздник озаренных толп.

И наше новое витийство,
Свободы гордость и оплот,
Не на коварное убийство -
На подвиг творческий зовет.

Свободе ль трепетать измены?
Дракону злому время пасть.
Растают брызги мутной пены,
И только правде будет власть!


15 марта 1917


* * *

У правительства - нагайки, пулеметы и штыки.
Что же могут эти средства? Так, немножко, пустяки.
А у нас иное средство, им орудуем мы ловко,
Лютый враг его боится. Это средство - забастовка.
Рядом с ловкой забастовкой очень весело идет
Хоть и маленький, но тоже удалой и злой бойкот.


20 ноября 1905


* * *

     Угол падения
Равен углу отражения...
В Сириус яркий вглядись:
     Чьи-то мечтания
В томной тоске ожидания
К этой звезде вознеслись.

     Где-то в Америке
Иль на бушующем Тереке,-
Как бы я мог рассчитать?-
     Ночью бессонною
Эту мечту отраженную
Кто-то посмеет принять.

     Далью великою
Или недолею дикою
Разлучены навсегда...
     Угол падения
Равен углу отражения...
     Та же обоим звезда.


19 ноября 1926


* * *

Узкие мглистые дали.
Камни везде, и дома.
Как мне уйти от печали?
Город мне — точно тюрьма.

Кто же заклятью неволи
Скучные стены обрек?
Снова ль метаться от боли?
Славить ли скудный порок?

Ждать ли? Но сердце устало
Горько томиться и ждать.
То, что когда-то пылало,
Может ли снова пылать?


15 августа 1898


* * *

Ускользающей цели
Обольщающий свет,
И ревнивой метели
Угрожающий бред...

Или время крылато?
Или сил нет во мне?
Всё, чем жил я когда-то,
Словно было во сне.

Замыкаются двери,
И темнеет кругом,
И утраты, потери,
И бессильно умрем.

Истечение чую
Холодеющих сил,
И тоску вековую
Беспощадных могил.


15 июня 1897


* * *

Усмиривши творческие думы,
К изголовью день мой наклоня,
Погасил я блеск, огни и шумы,
Всё, что здесь не нужно для меня.

Сквозь полузакрытые ресницы
Я в края полночные вхожу
И в глаза желанной Царь-Девицы
     Радостно гляжу.


17 августа 1896


Утро

Мутное утро грозит мне в окно,
В сердце — тревога и лень.
Знаю, — мне грустно провесть суждено
Этот неласковый день.

Знаю, — с груди захирелой моей
Коршун тоски не слетит.
Что ж от его беспощадных когтей
Сердце моё защитит?

Сердце, сбери свои силы, борись!
Сердце мне шепчет в ответ:
«Силы на мелочь давно разошлись,
Сил во мне больше и нет!»



* * *

Фараон, фельдфебель бравый,
Перекресток охранял.
И селедкой очень ржавой
Хулиганов протыкал.

Слава, слава фараону!
Многа лета ему жить!
Уважение к закону
Всем умеет он внушить.



* * *

	"Хнык, хнык, хнык!" -
Хныкать маленький привык.

Прошлый раз тебя я видел,-
	Ты был горд,
Кто ж теперь тебя обидел,
	Бог иль черт?

	"Хнык, хнык, хнык! -
Хныкать маленький привык.-

Ах, куда, куда ни скочишь,
	Всюду ложь.
Поневоле, хоть не хочешь,
	Заревешь.

	Хнык, хнык, хнык!" -
Хныкать маленький привык.

Что тебе чужие бредни,
	Милый мой?
Ведь и сам ты не последний,
	Крепко стой!

"Хнык, хнык, хнык! -
Хныкать маленький привык.-

Знаю, надо бы крепиться,
	Да устал.
И придется покориться,
	Кончен бал.

	Хнык, хнык, хнык!" -
Хныкать маленький привык.

Ну так что же! Вот и нянька
	Для потех.
Ты на рот старухи глянь-ка,
	Что за смех!

	"Хнык, хнык, хнык! -
Хныкать маленький привык.

Этой старой я не знаю,
	Не хочу,
Но её не отгоняю
	И молчу.

	Хнык, хнык, хнык!" -
Хныкать маленький привык.


5 сентября 1916, Княжнино


* * *

     Холод повеял в окно —
     И затворилось оно.

Снова один я, и в мире живом,
И не обманут промчавшимся сном.

     Снова я грустен и нем.
     Где же мой кроткий Эдем?

Пестрым узором напрасно дразня,
Темные стены глядят на меня.

     Скучная лампа горит.
     Скучная книга лежит.


22 августа 1898


* * *

Хороводом ночь водила
Начертания светил.
Из широкого кадила
Легкий ладан восходил,

Полуночным вея страхом
Истлевающей земле,
И кружился зыбким прахом
Мир, сгорая в белой мгле.

И, казалось, все минуло,
Все слилось, добро и зло,
Все земное обмануло,
Все нездешнее пришло.



* * *

Хорошо бы стать рыбачкой,
Смелой, сильной и простой,
С необутыми ногами,
С непокрытой головой.
Чтоб в ладье меня качала б
Говорливая волна,
И в глаза мои глядели б
Небо, звезды и луна.
На прибрежные каменья
Выходила б я боса,
И по ветру черным флагом
Развевалась бы коса.


6 декабря 1895


* * *

Хорошо, когда так снежно.
Всё идешь себе, идешь.
Напевает кто-то нежно,
Только слов не разберешь.

Даже это не напевы.
Что же? ветки ль шелестят?
Или призрачные девы
В хрупком воздухе летят?

Ко всему душа привычна,
Тихо радует зима.
А кругом всё так обычно,
И заборы, и дома.

Сонный город дышит ровно,
А природа вечно та ж.
Небеса глядят любовно
На подвал, на бельэтаж.

Кто высок, тому не надо
Различать, что в людях ложь.
На земле ему отрада
Уж и та, что вот, живешь.


10 декабря 1913, Чернигов


* * *

Царевной мудрой Ариадной
Царевич доблестный Тезей
Спасен от смерти безотрадной
Среди запутанных путей:
К его одежде привязала
Она спасительную нить,-
Перед героем смерть стояла,
Но не могла его пленить,
И, победитель Минотавра,
Свивая нить, умел найти
Тезей к венцу из роз и лавра
Прямые, верные пути.

А я - в тиши, во тьме блуждаю,
И в Лабиринте изнемог,
И уж давно не понимаю
Моих обманчивых дорог.
Всё жду томительно: устанет
Судьба надежды хоронить,
Хоть перед смертью мне протянет
Путеводительную нить,-
И вновь я выйду на свободу,
Под небом ясным умереть
И, умирая, на природу
Глазами ясными смотреть.


17 марта - 27 апреля 1896


* * *

Цветик белоснежный
	У тропы тележной
Вырос в месте незнакомом.
Ты, мой друг, простился с домом,
	Ты ушел далече, —
	Суждена ль нам встреча?

	Цветик нежный, синий
	Над немой пустыней
Вырос в месте незнакомом.
Ты, мой друг, расстался с домом,
	От тебя хоть слово
	Я услышу ль снова?


13 октября 1898


Церковь

Без колебанья, без сомненья
Я в детстве шел к вечерней в храм.
Какие дивные мгновенья
Переживалися мной там!
В углах – таинственные тени,
В окно глядит немая ночь.
Невольно клонятся колени,
Не в силах слезы превозмочь.
В душе светло, тепло, отрадно,
Как в свежем венчике цветка.
Святым словам внимаю жадно,
И негодую на дьячка.
Приду домой, – горит лампада,
В душе такая благодать.
Ни чаю, кажется, не надо,
Ни есть не хочется, ни спать.
Всю ночь в слезах и умиленный
Проволновался б, промечтал,
И всё б стоял перед иконой,
Всё б эти ризы целовал.
Теперь не то: былые думы,
Былая вера и любовь
Не согревают ум угрюмый
И не волнуют в сердце кровь.

Всё обаяние молений
Уже рассеяно; иной
Прекрасный и блестящий гений
Теперь встает передо мной.
Уж храма Божьего бегу я,
Лишь поневоле иногда
С досадной думою вхожу я,
И чуть не плачу от стыда.



* * *

   Час ночной отраден
Для бесстрашного душой.
Воздух нежен и прохладен,
   Темен мрак ночной.

   Только звезд узоры
Да вдали кой-где огни
Различают смутно взоры.
   Грусть моя, усни!

   Вся обычность скрыта,
Тьмою смыты все черты.
Ночь - безмолвная защита
   Мне от суеты.

   Кто-то близко ходит,
Кто-то нежно стережет,
Чутких глаз с меня не сводит,
   Но не подойдет.


16 августа 1897


Челнок

В прозрачной тьме прохладный воздух дышит.
Вода кругом, но берег недалек.
Вода челнок едва-едва колышет,
И тихо зыблет легкий поплавок.

Я - тот, кто рыбу ночью тихо удит
На озере, обласканном луной.
Мне дрозд поет. С чего распелся? Будит
Его луна? Иль кто-нибудь иной?

Смотрю вокруг. Как весело! Как ясно
И берег, и вода,- луна и мне
Все улыбается, и все прекрасно.
Да уж и мне не спеть ли в тишине?



Чертовы качели

В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.

Качает и смеется,
        Вперед, назад,
        Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.

Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,
        Вперед, назад,
        Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.

Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-

В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-

Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,

Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.

Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!


14 июня 1907


* * *

Четыре офицера
В редакцию пришли,
Четыре револьвера
С собою принесли.

Они сказали грозно,
Схватившись за мечи:
"Пока еще не поздно,
Покайся, "Русь", молчи.

Писаньями обижен
Полковник храбрых Мин,
Который столь приближен
К вершинам из вершин.

Коснулися вы чести
Геройского полка,
Так страшной бойтесь мести,
Отложенной пока.

Наш храбрый полк, писаки,
Достоин русских войск,
В Гороховой атаке
Был дух его геройск.

Был сразу враг сконфужен,
Чуть щелкнули курки,
И даже стал ненужен
Лихой удар в штыки.

Итак, не сочиняйте
Про славу наших рот:
"Казенный вестник", знайте,
Достаточно наврет.

А если правды слово
Прочтем о нас в "Руси",
Поступим так сурово,
Что боже упаси.

Возьмем крутые меры,
И сами вчетвером
Не только револьверы,
И пушку принесем".

Умолкли все четыре,
Свершивши этот акт,
И, грудь расправив шире,
Ушли, шагая в такт.


27 ноября 1905


* * *

        Чиста любовь моя,
	Как ясных звезд мерцанье,
Как плеск нагорного ручья,
Как белых роз благоуханье.

	Люблю одну тебя,
	Неведомая дева,
Невинной страсти не губя
Позором ревности и гнева.

	И знаю я, что здесь
	Не быть с тобою встрече:
Твоя украшенная весь
От здешних темных мест далече.

	А мой удел земной —
	В томленьях и скитаньях,
И только нежный голос твой
Ко мне доносится в мечтаньях.


29 сентября 1898


* * *

Что в жизни мне всего милей?
Не это ль светлое мечтанье
Под тихозвучное журчанье
Твоё, пленительный ручей?

И как мне радостны пески,
Кусты, и мирная равнина,
И нежная от влаги глина,
И разноцветные жучки.



* * *

Что вчера пробегало во мне,
Что вчера называл я собою,
Вот оно в гопубой вышине
Забелелося тучкой сквозною.

Тот порыв, что призывной тоской
В этом сердце вчера отозвался,
Это он перед близкой грозой
Над шумящею нивой промчался.

Та мечта, что в безрадостной мгле
Даровала вчера мне забвенье,
На иной и далёкой земле
Снова ищет себе воплощенья.



* * *

«Что дурак я, знаю сам,
Но ведь это не нарочно.
Что ж нам делать, дуракам?
Посмеялись: «Это — точно!»

«Отчего же нас бранят,
Всюду ставят нам ловушки?
«Значит, вам добра хотят!» —
Отвечают мне старушки.

И толкуют старики,
Испуская запах гнили:
«Знать, на то и дураки,
Чтоб их били да бранили».

А за ними ну вопить
И мальчишки, и девчонки:
«Дураков-то как не бить!»
И мелькают кулачонки.



* * *

Что же ты знаешь об этом,
Бедное сердце моё?
К смерти ли это питьё, —
Что же ты знаешь об этом?
Верь невозможным обетам.
Чьё же хотение, чьё?
Что же мы знаем об этом,
Бедное сердце моё?



* * *

Что мы служим молебны
И пред Господом ладан кадим!
Все равно непотребны,
Позабытые Богом своим.

В миротканой порфире,
Осененный покровами сил,
Позабыл он о мире
И от творческих дел опочил.

И нетленной мечтою
Мировая душа занята,
Не земною, иною, —
А земная пустыня — пуста.


23 июля 1902


* * *

Что напишу? Что изреку
Стихом растрепанным и вялым?
Какую правду облеку
Его звенящим покрывалом?

Писать о том, как серый день
Томительно и скучно длился,
Как наконец в ночную тень
Он незаметно провалился?

Писать о том, что у меня
В душе нет прежнего огня,
А преждевременная вялость
И равнодушная усталость?

О том, что свой мундирный фрак
Я наконец возненавидел,
Или о том, что злой дурак
Меня сегодня вновь обидел?

- Но нет, мой друг, не городи
О пустяках таких ни строчки:
Ведь это только всё цветочки,
Дождешься ягод впереди.

Так говорит мне знанье света.
Увы! его я приобрел
Еще в младые очень лета,
Вот оттого-то я и зол.


8 ноября 1888


Швея

Нынче праздник. За стеною
Разговор веселый смолк.
Я одна с моей иглою,
Вышиваю красный шелк.

Все ушли мои подруги
На веселый свет взглянуть,
Скоротать свои досуги,
Забавляясь как-нибудь.

Мне веселости не надо.
Что мне шум и что мне свет!
В праздник вся моя отрада,
Чтоб исполнить мой обет.

Все, что юность мне сулила,
Все, чем жизнь меня влекла,
Все судьба моя разбила,
Все коварно отняла.

"Шей нарядные одежды
Для изнеженных госпож!
Отвергай свои надежды!
Проклинай их злую ложь!"

И в покорности я никла,
Трепетала, словно лань,
Но зато шептать привыкла
Слово гордое: восстань!

Белым шелком красный мечу,
И сама я в грозный бой
Знамя вынесу навстречу
Рати вражеской и злой.


5 августа 1905


* * *

Широкие улицы прямы,
И пыльно, и мглисто в дали,
Чуть видны далёкие храмы, —
О, муза, ликуй и хвали!

Для камней, заборов и пыли
Напевы звенящие куй,
Забудь про печальные были, —
О, муза, хвали и ликуй!

Пройдут ли, внезапны и горды,
Дерзнувшие спорить с судьбой, —
Встречай опьяневшие орды
Напевом, зовущим на бой.



Шут

Дивитесь вы моей одежде,
Смеетесь: что за пестрота! -
Я нисхожу к вам, как и прежде,
В святом обличии шута.

   Мне закон ваш - не указка.
   Смех мой - правда без границ.
   Размалеванная маска
   Откровенней ваших лиц.

   Весь лоскутьями пестрея,
   Бубенцами говоря,
   Шутовской колпак честнее,
   Чем корона у царя.

Иное время, и дороги
Уже не те, что были встарь,
Когда я смело шел в чертоги,
Где ликовал надменный царь.

Теперь на сходке всенародной
Я поднимаю бубен мой,
Смеюсь пред Думою свободной.
Пляшу пред мертвою тюрьмой.

   Что, вас радуют четыре
   Из святых земных свобод?
   Эй, дорогу шире, шире!
   Расступитесь - шут идет!

   Острым смехом он пронижет
   И владыку здешних мест,
   И того, кто руку лижет,
   Что писала манифест.


2 ноября 1905


* * *

Эллиптической орбитой
Мчится вёрткая земля
Всё дорогой неизбитой,
Вечно в новые поля.

Солнце в фокусе сияет,
Но другой же фокус есть,
Чем он землю соблазняет,
Что он здесь заставил цвесть.

Сокровенное светило.
Ты незримо для очей,
И в просторах ты укрыло
Блеск неведомых лучей.

К солнцу голову подъемлет
От земли гелиотроп,
И тревожным слухом внемлет
Коней Феба тяжкий топ.

Но мечты к Иному правит
Вестник тайны, асфодель.
Сердцу верному он ставит
Средь миров иную цель.



* * *

Этот зыбкий туман над рекой
В одинокую ночь, при луне, —
Ненавистен он мне, и желанен он мне
Тишиною своей и тоской.

Я забыл про дневную красу,
И во мглу я тихонько вхожу,
Еле видимый след напряжённо слежу,
И печали мои одиноко несу.



* * *

Я - бог таинственного мира,
Весь мир в одних моих мечтах,
Не сотворю себе кумира
Ни на земле, ни в небесах.

Моей божественной природы
Я не открою никому.
Тружусь, как раб, а для свободы
Зову я ночь, покой и тьму.


28 октября 1896


* * *

Я - Фиделька, собачка нежная
На высоких и тонких ногах.
Жизнь моя течет безмятежная
У моей госпожи в руках.

Ничего не понюхаю гадкого,
Жесткого ничего не кусну.
Если даст госпожа мне сладкого,
Я ей белую руку лизну.

А подушка моя - пуховая,
И жизнь моя - земной рай.
Душа моя чистопсовая,
Наслаждайся, не скули, не умирай!


Июль 1911


* * *

Я был один в моём раю,
И кто-то звал меня Адамом.
Цветы хвалили плоть мою
Первоначальным фимиамом.

И первозданное зверьё,
Теснясь вокруг меня, на тело
Ещё невинное моё
С любовью дикою глядело.

У ног моих журчал ручей,
Спеша лобзать стопы нагие,
И отражения очей
Мне улыбалися, благие.

Когда ступени горных плит
Роса вечерняя кропила,
Ко мне волшебница Лилит
Стезёй лазурной приходила.

И вся она быпа легка,
Как тихий сон, — как сон безгрешна,
И речь её была сладка,
Как нежный смех, — как смех утешна.

И не желать бы мне иной!
Но я под сенью злого древа
Заснул... проснулся, — предо мной
Стояла и смеялась Ева...

Когда померк лазурный день,
Когда заря к морям склонилась,
Моя Лилит прошла как тень,
Прошла, ушла, — навеки скрылась.



* * *

Я душой умирающей
Жизни рад и не рад,
И от бури взывающей
Не ищу я оград.

Я беспечной улыбкою
Отвечаю грозе,
И покорностью зыбкою
Я подобен лозе.

Верю сказке божественной,
Вижу дивные сны.
Что мне радость торжественной
Нерастленной весны!

Что мне звёзды небесные,
Их таинственный строй!
Что мне торжища тесные
И телец золотой!

Горько пахнет известкою
В переулке моём.
Я дорогою жёсткою
Пробираюсь в мой дом.

Там дыхание ладана
Все мерещится мне.
Там святыня угадана
В неземной тишине.

Бесконечность страдания
В тех стенах вмещена,
И тоска умирания,
Как блаженство, ясна.



* * *

Я ждал, что вспыхнет впереди
Заря и жизнь свой лик покажет
	И нежно скажет:
	            "Иди!"

Без жизни отжил я, и жду,
Что смерть свой бледный лик покажет
	И грозно скажет:
	            "Иду!"


1892


* * *

Я иду от дома к дому,
Я у всех стучусь дверей.
Братья, страннику больному,
Отворите мне скорей.

Я устал блуждать без крова,
В ночь холодную дрожать
И тоску пережитого
Только ветру поверять.

Не держите у порога,
Отворите кто-нибудь,
Дайте, дайте хоть немного
От скитаний отдохнуть.

Знаю песен я немало,—
Я всю ночь готов не спать.
Не корите, что устало
Будет голос мой звучать.

Но калитки не отворят
Для певца ни у кого.
Только ветры воем вторят
Тихим жалобам его.


23 декабря 1897, 10 июня 1898


* * *

Я испытал превратности судеб,
Я видел много на земном просторе,
Трудом я добывал свой хлеб,
И весел был, и мыкал горе.

На милой, мной изведанной земле
Уже ничто меня теперь не держит,
И пусть таящийся во мгле
Меня стремительно повержет.

Но есть одно, чему всегда я рад
И с чем всегда бываю светло-молод,—
Мой труд. Иных земных наград
Не жду за здешний дикий холод.

Когда меня у входа в парадиз
Суровый Петр, гремя ключами, спросит:
"Что сделал ты?»— меня он вниз
Железным посохом не сбросит.

Скажу: "Слагал романы и стихи,
И утешал, но и вводил в соблазны
И, вообще, мои грехи,
Апостол Петр, многообразны.

Но я — поэт.»— И улыбнется он,
И разорвет стихов рукописанье.
И смело в рай войду, прощен,
Внимать святое ликованье.

Не затеряется и голос мой
В хваленьях ангельских, горящих ясно.
Земля была моей тюрьмой,
Но здесь я прожил не напрасно.

Горячий дух земных моих отрав,
Неведомых чистейших серафимам,
В благоуханье райских трав
Вольется благовонным дымом.


8 апреля 1919


* * *

Я лицо укрыл бы в маске,
Нахлобучил бы колпак
И в бесстыдно-дикой пляске
Позабыл бы кое-как
Роковых сомнений стаю
И укоры без конца -
Всё, пред чем не поднимаю
Незакрытого лица.
Гулкий бубен потрясая
Высоко над головой,
Я помчался б, приседая,
Дробь ногами выбивая,
Пред хохочущей толпой,
Вкруг литого, золотого,
Недоступного тельца,
Отгоняя духа злого,
Что казнит меня сурово
Скудной краскою лица.
Что ж меня остановило?
Или это вражья сила
Сокрушила бубен мой?
Отчего я с буйным криком
И в безумии великом
Пал на камни головой?


17 декабря 1895, 15 декабря 1896


* * *

Я любил в тебе слиянье
Качеств противоположных:
Глаз правдивых обаянье
И обман улыбок ложных;

Кротость девочки-подростка,
Целомудренные грезы -
И бичующие жестко
Обличенья и угрозы;

Сострадательную нежность
Над поруганной рабыней -
И внезапную мятежность
Перед признанной святыней.


7 апреля 1895


* * *

Я люблю мою темную землю,
И, в предчувствии вечной разлуки,
Не одну только радость приемлю,
Но смиренно и тяжкие муки.

Ничего не отвергну в созданьи,-
И во всем есть восторг и веселье,
Есть великая трезвость в мечтаньи,
И в обычности буйной - похмелье.

Преклоняюсь пред Духом великим,
И с Отцом бытие мое слито,
И созданьем Его многоликим
От меня ли единство закрыто!


5 августа 1896


* * *

Я не люблю строптивости твоей.
Оставь ее для тех, кто смотрит долу.
Суровую прошел я в жизни школу
И отошел далеко от людей.

Противоборствуя земному гнету,
Легенду создал я и опочил.
Я одного хотел, Одну любил,
Одну таил в душе моей заботу.

Солгу ли я, но все же ты поверь,
Что крепче всякой здешней правды это
Мое самовластительство поэта,
Эдемскую увидевшего дверь.

Сомкну мои уста, простивши веку
Всю правду тусклую земных личин.
Я жизни не хочу, и я один,
Иное возвестил я человеку.

Страницы книг моих, как ряд амфор,
Простых для невнимательного взгляда,
Наполнены нектаром, слаще яда.
Нектар мой пьян, и мой стилет остер.



* * *

Я не спал,- и звучало
   За рекой,
Трепетало, рыдало
   Надо мной.

Это пела русалка,
   А не ты.
И былого мне жалко,
  И мечты.

До зари недалекой
   Как заснуть!
Вспоминал я жестокий,
   Долгий путь.

А русалка смеялась
   За рекой,-
Нет, не ты издевалась
   Надо мной.


5 апреля 1897


* * *

Я один в безбрежном мире, я обман личин отверг.
Змий в пылающей порфире пред моим огнем померк.

Разделенья захотел я и воздвиг широкий круг.
Вольный мир огня, веселья, сочетаний и разлук.

Но наскучила мне радость переменчивых лучей,
Я зову иную сладость, слитность верную ночей.

Темнота ночная пала, скрылась бледная луна,
И под сенью покрывала ты опять со мной одна.

Ты оставила одежды у порога моего.
Исполнение надежды - радость тела твоего.

Предо мною ты нагая, как в творящий первый час.
Содрогаясь и вздыхая, ты нагая. Свет погас.

Ласки пламенные чую, вся в огне жестоком кровь.
Весть приемлю роковую: "Ты один со мною вновь".


17 июня 1904


* * *

Я рано вышел на дорогу
И уж к полудню утомлен,
Разочарован понемногу
И чадом жизни опьянен.

В душе мечта - свернуть с дороги,
Где камни острые лежат,
Так утомившие мне ноги,-
Но я и отдыху не рад.

Короткий отдых к лени манит
И утомленный ум туманит,
А неотвязная нужда
Идет со мной везде, всегда.

Нужда - наставник слишком строгий,
И страшен взор ее, как плеть,
И я тащусь своей дорогой,
Чтобы на камнях умереть.

Когда богач самолюбивый
Промчится на коне верхом,
Я молча, в зависти стыдливой
Посторонюсь перед конем.

И сзади в рубище смиренном
Тащусь я, бледный и босой,
И на лице его надменном
Насмешку вижу над собой.


12 мая 1889


* * *

Я созидал пленительные были
	В  моей мечте,
Не, что преданы тисненью были,
	Совсем не те.

О тех я людям не промолвил слова,
	Себя храня,
И двойника они узнали злого,
	А не меня.

Быть может,  людям здешним и не надо
	Сны эти знать,
А мне какая горькая отрада -
	Всегда молчать!

И знает бог, как тягостно молчанье,
	Как больно мне
Томиться без конца в моем изгнаньи
	В чужой стране.


11 июля 1923


* * *

Я страшною мечтой томительно встревожен:
Быть может, этот мир, такой понятный мне,
Такой обильный мир, весь призрачен, весь ложен,
Быть может, это сон в могильной тишине.

И над моей томительной могилой
Иная жизнь шумит, и блещет, и цветет,
И ветер веет пыль на крест унылый,
И о покойнике красавица поет.


31 января 1895, 25 ноября 1901


* * *

Я также сын больного века,
Душою слаб и телом хил,
Но странно — веру в человека
Я простодушно сохранил.

В борьбе упорно-беспощадной
Сгорели юные мечты.
Потоптаны толпой злорадной
Надежд весенние цветы,

И длится ночь, черна, как прежде,
Всю землю мглою полоня, —
А всё же радостной надежде
Есть место в сердце у меня!


6 октября 1892


* * *

Я уведу тебя далёко
От шумных, тесных городов.
Где в многолюдстве одиноко,
Где рабство низменных трудов.

Уйдём к долине безмятежной
На берега пустынных вод.
Когда свершится неизбежный
Звезды таинственный восход.

И там, на берегу потока,
Под лёгкий лепет камыша,
От тёмной суеты далёко,
Прохладой свежею дыша,

Там, на путях очарованья
В безмолвный час поймёшь и ты
Неотразимые призванья
Миры объемлющей мечты.



* * *

Я ухо приложил к земле,
Чтобы услышать конский топот, —
Но только ропот, только шепот
Ко мне доходит по земле.

Нет громких стуков, нет покоя,
Но кто же шепчет и о чем?
Кто под моим лежит плечом
И уху не дает покоя?

Ползет червяк? Растет трава?
Вода ли капает до глины?
Молчат окрестные долины,
Земля суха, тиха трава.

Пророчит что-то тихий шепот?
Иль, может быть, зовет меня,
К покою вечному клоня,
Печальный ропот, темный шепот?


31 декабря 1900


* * *

Я часть загадки разгадал,
И подвиг Твой теперь мне ясен.
Коварный замысел прекрасен,
Ты не напрасно искушал.

Когда Ты в первый раз пришел
К дебелой, похотливой Еве,
Тебя из рая Произвол
Извел ползущего на чреве.

В веках Ты примирился с Ним.
Ты усыпил его боязни.
За первый грех Твой, Елогим,
Послали мудрого на казни.

Так, слава делу Твоему!
Твое ученье слаще яда,
И, кто вкусил его, тому
На свете ничего не надо.


27 июля 1911


* * *

Язычница! Как можно сочетать
     Твою любовь с моею верой?
Ты хочешь красным полымем пылать,
     А мне — золой томиться серой.

Ищи себе языческой души,
     Такой же пламенной и бурной,—
И двух огней широкие ковши
     Одной скуются яркой урной.


22 августа 1898


* * *

Яркий факел погребальный
Не задует снежный ветер.
Хорошо огню на свете,
Пусть он даже погребальный,
Пусть его напев рыдальный
На дороге вьюжной встретит.
Яркий факел погребальный
Не задует снежный ветер.





Всего стихотворений: 476



Количество обращений к поэту: 14056





Последние стихотворения


Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

Русская поэзия