|
Русские поэты •
Биографии •
Стихи по темам
Случайное стихотворение • Случайная цитата Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений Угадай автора стихотворения Переводы русских поэтов на другие языки |
|
Русская поэзия >> Сергей Тимофеевич Аксаков Сергей Тимофеевич Аксаков (1791-1859) Все стихотворения Сергея Аксакова на одной странице 8-я сатира Буало «На человека» Из тварей всех, в земле и на земле живущих, И зрячих и слепых, безгласных и поющих, Которые ползут и ходят на ногах, Летают в воздухе и плавают в водах, От Лимы до Москвы, от Темзы до Терека -- Нет твари ни одной глупее человека. "Как, -- спросят вдруг меня, -- червяк, и муравей, И насекомое, чуть зримо для очей, Едва ль живущее, -- умнее человека?" Так точно. Разве ум зависит наш от века? Я вижу, изумлен, смущен, профессор мой, Качаешь ты своей ученой головой. "В природе человек верховный повелитель, -- Ты говоришь, -- весь мир его страстям служитель. Ему леса, луга, и горы, и моря, И все животные в нем признают царя, И разум свыше дан ему лишь в достоянье". Профессор мой, ты прав: рассудком обладанье Единый человек стяжал в природе всей, И потому-то он из тварей всех глупей. "Такие выходки в сатире лишь годятся И могут рассмешить, кто хочет рассмеяться, -- Ты говоришь, -- но мне их должно доказать, Взойди на кафедру, изволь мне отвечать". Что мудрость! -- власть ума над чувствами, страстями, Спокойствие души, испытанной бедами, Неизменяемость чувств, мыслей, правил, дел. Кто ж менее людей сей дар благий имел? Все лето муравей проводит за трудами, Наполнить закром свой старается плодами: Когда ж дохнет борей, повеет зимний хлад, Спокойный муравей запасами богат, Смеется под землей метелей зимних вою И ест, что собрано им летнею порою. Видал ли муравья, скажи, профессор мой, Весной ленивого, прилежного -- зимой? А человек? Сие разумное творенье Когда о будущем имеет попеченье? В дни лета красного свой не исправя кров, Не он ли, голоден, зимой дрожит без дров? И в мыслях, и в делах, и в чувствах до могилы Непостоянен он, как ветер легкокрылый! Его рассудок -- раб, игралище страстей, Бессилен вырваться из чувственных сетей; А сердце слабое -- челнок на океане Средь бурь, без кормчего, сомнения в тумане. Он вмиг и добр и зол, и весел и сердит; Что хвалит поутру, то к вечеру бранит: Как мотылек летит с цветка к другому цвету, Кружится человек, меняя цель, по свету. В желаниях отчет не может дать себе И -- за худой успех пеняет злой судьбе. "Как? мне? сковать мой век супружества цепями С кокеткой, женщиной? стать наряду с глупцами? Быть притчей в обществе, насмешкам жертвой злым?" -- Так говорил наш граф приятелям своим; Но месяц не прошел, и вот уж две недели, Как брачное ярмо на хвастуна надели. Примерным мужем став, уверен всей душой, Что обладает он вернейшею женой, Что, к удивлению всего земного круга!.. Родилась для него примерная супруга. Таков-то человек: не верен он себе, Сегодня лучший друг, а завтра -- враг тебе; Переменяет мысль, желания по моде, И плачет, и поет, и пляшет -- по погоде. Что легкомыслен он и ветрен, знаешь сам; Он предан собственным обманчивым мечтам, Ты знаешь, и -- зовешь его царем творенья! Но кто ж, ты говоришь, имеет в том сомненье? Я сомневаюсь, да! и льщусь вам доказать: Извольте выслушать. Не станем разбирать: Когда бы ты в лесу с медведем повстречался, Который бы из вас скорее испугался И по указам ли нубийских пастухов Терзают Ливию стада барканских львов? А спросим -- этот царь над тварию земною, Сколь многих он владык имеет над собою? Гнев, скупость и любовь, тщеславие и страх Содержат ум его, как узника в цепях! Едва покойный сон глаза его смыкает, Как скупость говорит: -- Вставай, уже светает, -- Оставь меня. -- Вставай! Пора, сбирайся в путь. -- Хоть час один... -- Нет, нет, готов в минуту будь. -- Помилуй, да куда? -- В Ямайку плыть за ромом, Потом в Японию за амброй и фарфором. -- К чему богатства мне? Я потерял им счет. -- Глупец! богатства кто излишними зовет? Приобретая их, и знать не должно меры, Ни жизни не щадить, ни совести, ни веры: На голых спать досках, почти не есть, не пить, За денежку себя позволить удавить. -- Но для чего, скажи, такое сбереженье?-- Не знаешь? Для того, чтоб все твое именье. На диво промотал наследник пышный твой И занял бы столиц внимание собой... -- Что делать?-- Плыть скорей, матросы уж готовы... Все скажут: человек один из всех скотов Живет средь общества обширных городов; Он ввел приличия, полезные обряды, Любезность нравов, вкус, веселости, наряды; Поставил над собой законы и царей, Завел полицию, судилища, судей... Конечно, нет в лесах полиции устава, И неизвестна там судебная расправа; Для дел бессовестных -- нет совестных судов, Лисиц-секретарей, исправников-волков; Не размежеваны бесспорные владенья, Нет межевых контор запутывать именья; Не ездит земский суд с указом на разбой, Чтоб собственность отнять законною рукой. Нет формы и суда, и нет формальных споров; Нет исков, нет тюрьмы, нет стряпчих, прокуроров; Нет департаментов ни горных, ни лесных, Приказной саранчи не слыхано у них; Невинных барышей -- нет и по винной части, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но между зайцами видал ли кто воров? Но волки грабят ли когда-нибудь волков? Бывало ль, замыслов своих для исполненья Другими жертвуя -- себя для возвышенья, Чтоб тигр Гиркании крамолой возмущал, Чтобы медведь когда с медведем воевал? И лев противу льва, отец противу сына Сражался ли когда за выбор властелина? И лютый зверь свой вид в другом животном чтит И ярость, зря себе подобного, смирит! Как братья твари все живут между собою; Ни злата, ни честей не мучатся алчбою, Ни гнусной завистью; у них нет тяжеб, ссор; Друг друга не теснят, и всякому простор; А мы? за горсть травы -- прошенье исковое; Безделки стоит вещь, а мы заплатим втрое. Да что -- к безделке сей придравшись, наконец Отнимут, чем владел и дед твой и отец. Кто нажил взятками кровавое именье, Тот в славе, в почестях и у людей в почтенье; Служить -- уж значит красть; а кто не мыслит так -- По мненью общему, конечно, тот дурак; А мы, разумные, в неистовстве разврата Щадим ли ближнего, иль друга, или брата? Пороки гнусные себе мы ставим в честь. Тот славится, что мог он много пить и есть; Тот картами своих друзей был разоритель; Тот честных жен, девиц счастливый обольститель; А этот дуэлист, славнее всех других: На поединках он зарезал семерых; Но мало! человек с чертовским ухищреньем Не занят ли всегда подобным истребленьем? Он порох изобрел, железо изострил; Вдруг тысячи губить науку сотворил. "Потише, говоришь, к чему так горячиться? Имеем страсти мы, в том всякий согласится, Подобно иногда волнению морей; Но добродетели малейшие людей Вознаграждают их все слабости, пороки. Скажи: не их ли ум и смелый и высокий Измерил небеса, нашел пути планет, На утлом челноке кругом объехал свет, Обширным знанием объемля и пучины, Проник природы ход, явления, причины? Ужели мы и сим не превзошли скотов? Цветут ли, как у нас, в глуши твоих лесов И академии и университеты, И выпускают ли ученых факультеты Поэтов, химиков, юристов, докторов?" Нет, доктор ни один не отравлял лесов Своей убийственной и дерзкою наукой, И без болезней жизнь зверей -- тому порукой: Не мучатся они над путаницей прав; Природы таинства, природы не познав, Проникнуть не хотят; и в гордости свободной Не силятся они забыть язык природной. Пустыми бреднями, набором пышных слов Не затмевается врожденный свет умов... Но это в сторону. Оставя древних мненья, Что наши знания едва ль не заблужденья, Я сам спрошу тебя: в наш просвещенный век Где ж по учености ценится человек?.. "Когда желаешь быть в больших чинах, в почтенье (Родитель говорит сынку нравоученье, Который выходить из детских начал лет), Последуй мне во всем, прими ты мой совет. Во-первых: книги брось и школьное ученье; Науки сущий вздор, знай только умноженье; В нем заключается премудрость всех наук. Спеши не торопясь, всего не можно вдруг; Но всякий день и час -- приобретать старайся. Бессильного -- дави, пред сильным -- пресмыкайся. На помощь призови: обманы, подлость, ложь, Прижимки, воровство, подлоги и грабеж. Богатство наживать -- все средства благородны. Честные бедняки к чему на свете годны? Поверь, мой сын, когда ты будешь богачом, Толпою набегут ученые в твой дом, Хоть не бывали ввек они с тобой знакомы: Артисты, физики, поэты, астрономы Превознесут тебя напыщенной хвалой И к Цезарю причтут ближайшею родней. Тебе припишутся огромные творенья; Ты будешь фаросом наук и просвещенья! Знаток изящного, хоть сам тому не рад, И грамоте не знав, ты будешь Меценат! Богач имеет все: познания, свободу, Чины, любезность, ум, достоинства, породу; Он знатными -- почтен, прелестными -- любим; Честь строгая -- как воск растает перед ним; Свет полон для него друзьями и родными -- Все отпирается ключами золотыми. Богатство -- дурноте даст прелесть красоты, А бедность -- красоте ужасные черты!.." Вот так-то облечен родительскою властью, Сыночку батюшка путь открывает к счастью, Которого всегда скорей достигнет тот, Кто пальцам на руках едва ли знает счет! Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный! Копти над книгами, и день и ночь согбенный, Пролей на знания людские новый свет, Пиши творения высокие, поэт, И жди -- чтоб мелочей какой-нибудь издатель, Любимцев публики бессовестный ласкатель, Который разуметь язык недавно стал -- Подкупленным пером тебя везде марал; Конечно, для него довольно и презренья... Холодность публики -- вот камень преткновенья, Вот бич учености, талантов и трудов! Положим, перенесть ты и его готов: Переплетя свои творения сафьяном, С поклоном явишься пред счастливым болваном, Который, на тебя с презреньем посмотря, Движеньем головы едва благодаря И даже ласковым не удостоя словом, Заговорит с другим -- о балансере новом... Вот тут-то в бешенство придет нрав тихий твой, И согласишься ты на мой совет благой, Хоть будет он тогда немного и не в пору: Проститься с музами и сесть скорей в контору К банкиру иль к кому из знатных... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Осел, не к пению природой сотворенный, Определению покорствует смиренно И диким голосом не гонит из лесов Прелестныя весны пленительных певцов. Осел без разума, а действует, как должно; Мы им озарены и вечно судим ложно; Противу склонностей природных восстаем, И потому успеть не можем мы ни в чем; В поступках наших нет ни цели, ни причины: Иль глупо искренни, иль носим век личины; Иль хвалим без ума, иль без толку браним; Сегодня выстроим, а завтра разорим. Лев, тигр или медведь, хотя без просвещенья, Страшатся ль собственной мечты воображенья? Имеют ли в году несчастливые дни, Числа тринадцати боятся ли они? От встреч дурных не ждут несчастного успеха, И понедельник им в делах их не помеха; Видал ли кто в лесах, чтоб полусгнивший пень, Колени преклоня, боготворил олень, Когда кто из зверей как бога обожал Обтесанный болван иль сплавленный металл? А мы каких скотов в числе богов не чтили? Мы кошек, обезьян, быков боготворили. Народы славные на нильских берегах Пред крокодилами не падали ль во прах? "К чему, -- ты скажешь мне, -- столь гнусные примеры? Лжебоги египтян, постыдные их веры? Ты хочешь доказать набором дерзких слов, Что человек глупей бессмысленных скотов, Что будто бы осел -- профессора умнее... Осел, который всех животных уж глупее, Которого одно названье значит брань... Ты можешь рассуждать, браниться перестань". Напрасно ты осла так много унижаешь И имя честное его за брань считаешь; Хотя смеемся мы большим его ушам, Но если б как-нибудь заговорил он сам? Смотря на наши все дурачества, пороки -- Какие бы он мог наговорить уроки! Когда ж бы заглянул еще в столицу к нам, Чего б, профессор мой, он не увидел там? Глядя на пестрые, смешные одеянья, Услыша плач, и смех, и песни, и рыданья, И громы музыки, и пенье похорон, Ученье, и пальбу, и колокольный звон, Услыша, как в глаза один другого хвалит И третьему его ж -- поносит и бесславит, Увидя меж купцов не торг, а плутовство, В одежде нищенской обман и воровство, Увидя скачущих к больным, со смертью рядом, Убийц морить людей позволенным обрядом? За ними же купцы с атласом и парчой, И нищие, <и поп>, и мастер гробовой; Увидя, как ведут к суду воришку -- воры Выслушивать воров важнейших приговоры; Увидя грабежи и частных и квартальных, Денной разбой в судах, в палатах у приказных -- Осел от ужаса не мог найти бы слов. По справедливости вдруг ставши мизантропом, Сказал бы нам, как он говаривал с Езопом: "Благодарю творца, что я в числе скотов! Божусь, что человек глупее нас, ослов!" А. И. Казначееву Ах, сколь ошиблись мы с тобой, любезный друг, Сколь тщетною мечтою наш утешался дух! Мы мнили, что сия ужасная година Не только будет зла, но и добра причина; Что разорение, пожары и грабеж, Врагов неистовство, коварство, злоба, ложь, Собратий наших смерть, страны опустошенье К французам поселят навеки отвращенье; Что поруганье дев, убийство жен, детей, Развалины градов и пепл святых церквей Меж нами положить должны преграду вечну; Что будем ненависть питать к ним бесконечну За мысль одну: народ российский низложить! За мысль, что будет росс подвластным галлу жить!.. Я мнил, что зарево пылающей столицы Осветит, наконец, злодеев мрачны лицы; Что в страшном сем огне пристрастие сгорит; Что огнь сей -- огнь любви к отчизне воспалит; Что мы, сразив врага и наказав кичливость, Окажем вместе с тем им должну справедливость; Познаем, что спаслись мы благостью небес, Прольем раскаянья потоки горьких слез; Что подражания слепого устыдимся, К обычьям, к языку родному обратимся. Но что ж, увы, но что ж везде мой видит взор? И в самом торжестве я вижу наш позор! Рукою победя, мы рабствуем умами, Клянем французов мы французскими словами. Толпы сих пленников, грабителей, убийц, В Россию вторгшися, как стаи хищных птиц, Гораздо более вдыхают сожаленья, Чем росски воины, израненны в сраженьях! И сих разбойников -- о, стыд превыше сил, -- Во многих я домах друзьями находил! Но что? Детей своих вверяли воспитанье Развратным беглецам, которым воздаянье Одно достойно их -- на лобном месте казнь! Вандама ставили за честь себе приязнь, Который кровию граждан своих дымится, Вандама, коего и Франция стыдится! А барынь и девиц чувствительны сердца (Хотя лишилися -- кто мужа, кто отца) Столь были тронуты французов злоключеньем, Что все наперерыв метались с утешеньем. Поруганный закон, сожженье городов, Убийство тысячей, сирот рыданье, вдов, Могила свежая Москвы опустошенной, К спасенью жертвою святой определенной. -- Забыто все. Зови французов к нам на бал! Все скачут, все бегут к тому, кто их позвал! И вот прелестные российские девицы, Руками обхватясь, уставя томны лицы На разорителей отеческой страны (Достойных сих друзей, питомцев сатаны), Вертятся вихрями, себя позабывают, Французов -- языком французским восхищают. Иль брата, иль отца на ком дымится кровь -- Тот дочке иль сестре болтает про любовь!.. Там -- мужа светлый взор мрак смертный покрывает, А здесь -- его жена его убийц ласкает... Но будет, отвратим свой оскорбленный взор От гнусных тварей сих, россиянок позор; Благодаря судьбам, избавимся мы пленных, Забудем сих невежд, развратников презренных! Нам должно б их язык изгнать, забыть навек. Кто им не говорит у нас -- не человек, В отличных обществах того не принимают, Будь знающ и умен -- невеждой называют. И если кто дерзнет противное сказать, Того со всех сторон готовы осмеять; А быть осмеянным для многих сколь ужасно! И редкий пустится в столь поприще опасно!.. Мой друг, терпение!.. Вот наш с тобой удел. Знать, время язве сей положит лишь предел. А мы свою печаль сожмем в сердцах унылых, Доколь сносить, молчать еще мы будем в силах... Москва. Сентябрь, 1814. * * * Вот родина моя... Вот дикие пустыни!.. Вот благодарная оратаю земля! Дубовые леса, и злачные долины, И тучной жатвою покрытые поля! Вот горы, до небес чело свое взносящи, Младые отрасли Рифейских древних гор, И реки, с пеною меж пропастей летящи, Разливом по лугам пленяющие взор! Вот окруженные башкирцев кочевьями Озера светлые, бездонны глубиной, И кони резвые, несчетны табунами В них смотрятся с холмов, любуяся собой!.. Приветствую тебя, страна благословенна! Страна обилия и всех земных богатств! Не вечно будешь ты в презрении забвенна, Не вечно для одних служить ты будешь паств. * * * За престолы в мире Пусть льют бранну кровь; Я на тихой лире Буду петь любовь. Не любя на свете, Лучше умереть. Есть ли что в нас злее Друг друга губить, Есть ли что милее Пламенно любить. Не любя на свете, Лучше умереть. В юности ль прелестной Должно тигром быть? Нет! Творец небесный Создал нас любить. Не любя на свете, Лучше умереть. Сладких восхищений, Счастия богов, Райских наслаждений Ты творец -- любовь. Не любя на свете, Лучше умереть. Осень (Брату Аркадию Тимофеевичу, в Петербург) Я был в Аксакове, и -- грусть Меня нигде не оставляла; Мне все тебя напоминало, Мне дом казался скучен, пуст... Тебя везде недоставало. И дружба братская, любовь Осиротели будто вновь. Ах! Так ли прежде все бывало? Бывало, тягостных часов Холодное сложивши бремя, Освободившись от оков, Желанного дождавшись время, Умы и души обнажив, Сердец взаимным излияньем Или о будущем мечтаньем Мы наслаждались -- все забыв. Сходны по склонностям, по нравам, Сходны сердечной простотой, К одним пристрастные забавам. Любя свободу и покой, Мы были истинно с тобою Единокровные друзья... И вот -- завистливой судьбою -- Без друга и без брата я. Я видел пруд: он в берегах Отлогих мрачно расстилался, Шумел в иссохших камышах, Темнел, багровел, волновался, Так хладно, страшно бушевал; Небес осенних вид суровый В волнах свинцовых отражал... Какой-то мрак печали новой По пруду томно разливал. И грустное воспоминанье Невинных радостей твоих, Невинной страсти обоих Мое умножило мечтанье. Везде я видел все одно; Везде следы твоей охоты И дружеской о мне заботы: Полоев в тинистое дно Там колья твердою рукою Глубоко втиснуты тобою, Уединенные стоят, Качаясь ветром и волнами... Красноречивыми словами Мне о прошедшем говорят. Лежит там лодка на плотине В грязи, с изломанным веслом, Но кто ж на ней поедет ныне Со мной, трусливым ездоком? Кто будет надо мной смеяться, Меня и тешить и пугать, Со мною Пушкиным пленяться, Со мной смешному хохотать. Кто старшим лет своих рассудком Порывы бешенства смирит И нежным чувством или шуткой Мою горячность укротит. Кто, слабостям моим прощая, Во мне лишь доброе ценя, Так твердо, верно поступая, Кто будет так любить меня! И ты, конечно, вспоминаешь Нередко друга своего, Нередко обо мне мечтаешь!.. Я знаю, сердца твоего Ни петербургские забавы, Ни новые твои друзья, Ни служба, ни желанье славы, Ни жизни суетной отравы В забвение не увлекут... Но годы вслед годам идут, И, если волей провиденья Мы встретимся опять с тобой... -- Найдем друг в друге измененье. Следы десницы роковой, Сатурна грозного теченья, Увидим мы и над собой. Прошедшее сокрылось вечно, Его не возвратит ничто; И как ни больно, но, конечно, Все будет то же -- да не то. Кто знает будущего тайны? Кто знает о своей судьбе? Дела людей всегда случайны, Но будем верны мы себе! Пойдем, куда она укажет, Так будем жить, как бог велит! Страдать -- когда страдать прикажет, Но философия нам щит! Мы сохраним сердца прямые, Мы будем с совестью в ладу; Хотя не попадем в святые, Но все не будем же в аду. Прости, храни святую дружбу И братскую ко мне любовь; Будь счастлив и цареву службу Начни, благословяся, вновь! Пиши ко мне, ты очень знаешь, Как письма дороги твои... Уверен также, что читаешь Ты с удовольствием мои! Да всем, что услаждает младость Ты насладишься в жизни сей!.. Неукоризненная радость Да будет спутницей твоей.P. S. Это последнее усилие призвать простившихся со мной муз!.. Ясно вижу, что мое знакомство с ними кончено, и только осиротелая братская дружба могла вымолить у них одно мгновенье слабого вдохновения. 1824 г. Ноябрь. Надежино Песнь пира Вслед один другому Быстро дни летят; К брегу так морскому Ветры -- волны мчат. Младость пролетает, Как веселый час; Старость догоняет Скорым шагом нас. Истощим утехи, Пресытимся всем; Радость, игры, смехи, Множьтесь с каждым днем. Насладившись мира, Так с него уйдем, Как с роскошна пира, И потом -- заснем. Послание к брату (Об охоте) Предвестник осени туманной, Седой зимы суровый сын, Печальный гость, никем не жданный, Губитель красоты долин! Дохнул мороз -- и пожелтели Одежды рощей и лугов; Повеял ветер -- полетели Листы увядшие лесов; Но мы с тобою, брат мой милый, Мы любим осени приход, И самый вид ее унылый, Для нас исполненный красот, Какую-то имеет сладость! Не знаю, как ее назвать?.. Она... не веселит, как радость, Не заставляет горевать, Она... есть тайна сердца... Полно Неизъяснимость объяснять; Без нас любителей довольно О тайнах сердца толковать!.. * * * Охота, милый друг, охота Зовет нас прелестью своей В леса поблекшие, в болота, На серебристый пух степей. Уж гуси, журавли стадами Летают в хлебные поля; Бесчисленных станиц рядами Покрыта кажется земля. И вот подъемлются, как тучи, Плывут к обширным озерам, Их криком стонет брег зыбучий... И как он слышен по зарям! Пруда заливы уток полны; Одев живой их пеленой, Они вздымаются, как волны, Под ними скрытою волной. Вертятся стаи курахтанов, Пролетных разных куличков; Среди осенних лишь туманов Мы видим их вокруг прудов. Бекас и гаршнеп, разжиревши, Забыли быстрый свой полет И, к кочкам в камышах присевши, Таятся плотно средь болот. Товарищ их, летать ленивый, Погоныш, вечный скороход, С болотной курицей красивой В корнях кустов, в топях живет. Но дупель, вальдшнеп -- честь и слава, Один -- болот, другой -- лесов, Искусных егерей забава, Предмет охотничьих трудов -- Переменили на отлете Житья всегдашнего места; Уж дупель в поле, не в болоте, А вальдшнеп пересел в куста. Перепела с коростелями, Как будто обернувшись в жир, Под травянистыми межами Себе находят сытный пир. Собравшись стрепета стадами, По дням таятся в залежах, А в ночь свистящими рядами Летят гостить на озимях. По ковылю степей волнистых Станицы бродят тудаков Иль роются в местах нечистых Башкирских старых кочевьев. Расправив черные косицы, Глухарь по утренним зарям, -- Нет осторожнее сей птицы, -- Садится сосен по верхам. И, наконец, друг неизменный, Стрельбы добыча круглый год, Наш тетерев простой, почтенный, Собравшись в стаи, нас зовет. Черкнет заря -- и как охотно Валят на хлеб со всех сторон, Насытились -- и беззаботно На ветвях дремлют до полдён! И на деревьях обнаженных Далеко видит острый взор, Как будто кочек обожженных, Угрюмых косачей собор! Надежино, 1823 г. Сентябрь Послание к Васькову Ты прав, любезный Васьков мой, Чувствительность есть дар несчастный. Я прежде споривал с тобой, Но в вёдро ль видеть день ненастный. Когда лелеет счастье нас, То сильно чувствовать приятно, Но горести в ужасный час Холодным лучше быть стократно! Послание к кн. Вяземскому Перед судом ума сколь, Вяземский, смешон, Кто, самолюбием, пристрастьем увлечен, Век раболепствуя с слепым благоговеньем, Считает критику ужасным преступленьем И хочет, всем назло, чтоб весь подлунный мир За бога принимал им славимый кумир! Благодаря судьбе, едва ль возможно ныне Всех мысли покорить военной дисциплине!-- Я чту в словесности, что мой рассудок чтит. Пускай меня Омар и рубит и казнит; Пускай он всем кричит, что "тот уж согрешает И окаянствует, кто смело рассуждает". Неправда ль, Вяземский, как будет он смешон, В словесность к нам вводя магометан закон? Священный Весты огнь не оскорблю сравненьем Сего фанатика с безумным ослепленьем. И что за странна мысль не прикасаться ввек К тому, что написал и славный человек? И как же истины лучами озаримся, Когда поклонников хвалами ослепимся? Наш славный Дмитриев сказал, что "часто им Печатный каждый лист быть кажется святым!" Так неужели нам, их следуя примеру, К всему печатному иметь слепую веру?.. Ты скажешь, Вяземский, и соглашусь я в том: "Пристрастие, водя защитника пером, Наносит вред тому, кого он защищает, Что лавров красота от лести померкает! Ответ ли на разбор -- сатиры личной зло, Хоть стрелы б увивал цветами Буало?.. Лишь может истина разрушить ослепленье, Лишь доказательства рождают убежденье". Так, Вяземский, ты прав: презрителен Зоил, Который не разбор, а пасквиль сочинил И, испестрив его весь низкими словами, Стал точно наряду с поденными вралями! О, как легко бранить, потом печатать брань И собирать хвалы, как будто должну дань! Легко быть славиму недельными листами, Быв знаменитыми издателей друзьями; Нетрудно, братскою толпой соединясь, Чрез рукопашный бой взять приступом Парнас, Ввесть самовластие в республике словесной, Из видов лишь хвалить -- хвалой для всех бесчестной, Друг друга заживо бессмертием дарить И, ах! недолго жив, бессмертье пережить; Но кратковременно сих хищников правленье! Исчезнет слепота -- и кончится терпенье: Тогда восстанет все на дерзких храбрецов, И не помогут им запасы бранных слов; Им будут мстить за то, что долго их сносили И равнодушными к суду пристрастну были. Шумиху с золотом потомство различит И время слов набор, как звук пустой, промчит; Ни связи, ни родство, ни дружески обеды, Взаимною хвалой гремящие беседы Не могут проложить к бессмертию следа: Суд современных лжив; потомков -- никогда! Роза и пчела (Басня) В саду, цветами испещренном, В густой траве, в углу уединенном Прелестная из роз цвела; Цвела спокойно, но -- довольна не была! Кто завистью не болен? Кто участью своей доволен? Она цвела в глуши; но что ж в глуши цвести? Легко ль красавице снести? Никто ее не видит и не хвалит; И роза всех подруг себя несчастней ставит, Которые в красивых цветниках У всех в глазах Цвели, благоухали, Всех взоры, похвалы невольно привлекали. "Что может быть печальнее того? Невидима никем, не видя никого, В безвестности живу, и в скуке умираю, И тщетно всякий день на жребий свой пеняю", -- Роптала роза так. Услыша речь сию, Сказала ей пчела: "Напрасно ты вздыхаешь, Винишь судьбу свою; Ты счастливее их, на опыте узнаешь". Что ж? так и сделалось! Все розы в цветниках За то, что были на глазах, Все скорой смертью заплатили. Тех солнечны лучи спалили, Те пострадали от гостей, Которые в жестокости своей Уродовали их -- хоть ими любовались: Один сорвет цветок, Другой изломит стебелек, А третий изомнет листок -- И, словом, розы те, которые остались, Такой имели жалкий, скучный вид, Что всякий уж на них с холодностью глядит, А наша розочка, в углу уединенном, Древ тенью осененном, Росой до полдня освеженном, Была любимицей и резвых мотыльков И легких ветерков; Они и день и ночь ее не оставляли, От зноя в полдень прохлаждали, А ночью на ее листочках отдыхали. Так долго, долго жизнь вела, Спокойна, весела и счастлива была Затем, что в уголку незнаема цвела. Три канарейки (Басня) Какой-то птицами купчишка торговал, Ловил их, продавал И от того барыш немалый получал. Различны у него сидели в клетках птички: Скворцы и соловьи, щеглята и синички. Меж множества других, Богатых и больших, Клетчонка старая висела И чуть-чуть клетки вид имела: Сидели хворые три канарейки в ней. Ну жалко посмотреть на сих бедняжек было; Сидели завсегда нахохлившись уныло: Быть может, что тоска по родине своей, Воспоминание о том прекрасном поле, Летали где они, резвились где по воле, Где знали лишь веселия одне (На родине житье и самое худое Приятней, чем в чужой, богатой стороне); Иль может что другое Причиною болезни было их, Но дело только в том, что трех бедняжек сих Хозяин бросил без призренья, Не думав, чтоб могли оправиться они; Едва кормили их, и то из сожаленья, И часто голодом сидели многи дни. Но нежно дружество, чертогов убегая, А чаще шалаши смиренны посещая, Пришло на помощь к ним И в тесной клетке их тесней соединило. Несчастье общее союз сей утвердило, Они отраду в нем нашли бедам своим! И самый малый корм, который получали, Промеж себя всегда охотно разделяли И были веселы, хотя и голодали! Но осень уж пришла; повеял зимний хлад, А птичкам нет отрад: Бедняжки крыльями друг дружку укрывали И дружбою себя едва обогревали. Недели две спустя охотник их купил, И, кажется, всего рублевик заплатил. Вот наших птичек взяли, В карете повезли домой, В просторной клетке им приют спокойный дали, И корму поскорей, и баночку с водой. Бедняжки наши удивились, Ну пить и есть, и есть и пить; Когда ж понасытились, То с жаром принялись судьбу благодарить. Сперва по-прежнему дни три-четыре жили, Согласно вместе пили, ели И уж поразжирели, Поправились они; Потом и ссориться уж стали понемножку, Там больше, и прощай, счастливы прежни дни! Одна другую клюнет в ножку, Уж корму не дает одна другой Иль с баночки долой толкает; Хоть баночка воды полна, Но им мала она. В просторе тесно стало, И прежня дружества как будто не бывало. И дружбы и любви раздор гонитель злой! Уж на ночь в кучку не теснятся, А врознь все по углам садятся! Проходит день, проходит и другой, Уж ссорятся сильнее И щиплются больнее -- А от побой не станешь ведь жиреть; Они ж еще хворали, И так худеть, худеть, И в месяц померли, как будто не живали. Ах! лучше бы в нужде, но в дружбе, в мире жить, Чем в счастии раздор и после смерть найтить! Вот так-то завсегда и меж людей бывает; Несчастье их соединяет, А счастье разделяет. Уральский казак (Истинное происшествие) Настала священная брань на врагов И в битву помчала, Урала сынов. Один из казаков, наездник лихой, Лишь год один живши с женой молодой, Любя ее страстно и страстно любим, Был должен расстаться с блаженством своим. Прощаясь с женою, сказал: "Будь верна!" - "Верна до могилы!" - сказала она. Три года за родину бился с врагом, Разил супостатов копьем и мечом. Бесстрашный наездник всегда впереди, Свидетели раны - и все на груди. Окончились битвы; он едет домой, Всё страстный, всё верный жене молодой. Уже достигают Урала брегов И видят навстречу идущих отцов. Казак наш объемлет отца своего, Но в тайной печали он видит его. "Поведай, родимый, поведай ты мне Об матери милой, об милой жене!" Старик отвечает: "Здорова семья; Но, сын мой, случилась беда у тебя: Тебе изменила младая жена: За то от печали иссохла она. Раскаянье видя, простили мы ей; Прости ее, сын мой: мы просим об ней!" Ни слова ответа! Идет он с отцом; И вот уже входит в родительский дом. Упала на грудь его матерь в слезах, Жена молодая лежала в ногах. Он мать обнимает; иконам святым, Как быть, помолился с поклоном земным. Вдруг сабля взвилася могучей рукой... Глава покатилась жены молодой! Безмолвно он голову тихо берет, Безмолвно к народу на площадь идет. Свое преступленье он всем объявил И требовал казни, и казнь получил. 1821 Элегия в новом вкусе Nugae canorae... Horat. [Звучные безделки... Гораций.] Молчит угрюмый бор... луч солнца догорает... Бродящий ветерок в листочках умирает... С безбрежной высоты Прохлада снизошла на лоне темноты, И ночь таинственным покровом Как тучей облекла природы наготу; И запад потухал... с мерцанием багровым Безоблачных небес сливая красоту. Молчанье мертвое настало, И тишина на ветвях возлегла. И ночи божество дремотой оковало Природу всю -- людей, и мысли, и дела. Как бы окаменев, древ гибкие вершины Нахмурившись стоят, И вечно трепетной осины Листочки, опустясь, недвижимо висят. Река в родных брегах неслышима катится, Как будто жизни нет в живых ее струях... Невидимая тень на дне ее ложится, Повсюду бродит тайно страх. С душой отцветшею для милых наслаждений Как странник сирота -- с улыбкой незнаком -- И жизни молодой крылатых обольщений Утративши зарю... унынием влеком, Иду бестрепетно под сосен мрачны своды И там беседую с приветною тоской Слезой тяжелою (один сей дар природы Не похищен людей безжалостной рукой), Слезой тяжелою грудь скорбну омывая; Воспоминания о бывшем пробуждая, Лечу в туманну даль, мечтами окрылен... О сердце радости!.. погибши безвозвратно, Почто так рано вас лишен?.. Почто ты было так превратно, О счастие моих весенних дней?.. Едва блеснуло... и сокрылось!.. Погас мгновенный блеск лучей И солнце радостей навеки закатилось!.. Стеснилась грудь моя... и вдруг как будто сном Или оцепененьем Невидимый одел меня крылом. И внял я тайный глас с безвестным мне веленьем: "О странник! -- он вещал, -- воспрянь и ободрись! О благах временных ты не крушись тоскою! Там, выше твой удел!.. Туда, туда стремись! Там обновишься ты душою!.. Там вкусишь плод добра из бед!.. Из мрака будет свет!.." И он умолк... неспавшие открыл я вежды. Душа присутствием небесного полна... На ней сиял луч кроткия надежды... Воззрел -- окрест меня страна озарена, Бор черный -- побледнел... и плавала луна Над мной -- и подо мною, И все вокруг -- повторено коварною рекою. Познал я сладость слез: незримый спутник мой, Благое провиденье! Прости младенца дерзновенье, Посмевшего роптать на тайный промысл твой... 15 Апреля * * * Юных лет моих желанье В летах зрелых не сбылось, Непременное мечтанье Как мгновенье пронеслось. Я мечтал, что с другом нежным Буду время проводить; Буду в горе неизбежном Сердце с ним мое делить. Я мечтал в любови страстной Чашу восхищений пить И с подругою прекрасной Небо в зависть приводить. Всего стихотворений: 14 Количество обращений к поэту: 5987 |
||
russian-poetry.ru@yandex.ru | ||
Русская поэзия |