Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Николай Петрович Майоров

Николай Петрович Майоров (1919-1942)


  • Биография

    Все стихотворения на одной странице


    Август

    Я полюбил весомые слова, 
    Просторный август, бабочку на раме 
    И сон в саду, где падает трава 
    К моим ногам неровными рядами. 
    
    Лежать в траве, желтеющей у вишен, 
    У низких яблонь, -- где-то у воды, 
    Смотреть в листву прозрачную 
    И слышать, 
    Как рядом глухо падают плоды. 
    
    Не потому ль, что тени не хватало, 
    Казалась мне вселенная мала? 
    Движения замедленны и вялы, 
    Во рту иссохло. Губы как зола. 
    
    Куда девать сгорающее тело? 
    Ближайший омут светел и глубок -- 
    Пока трава на солнце не сгорела, 
    Войти в него всем телом до предела 
    И ощутить подошвами песок! 
    И в первый раз почувствовать так близко 
    Прохладное спасительное дно -- 
    Вот так, храня стремление одно, 
    Вползают в землю щупальцами корни, 
    Питая щедро алчные плоды 
    (А жизнь идет!), -- все глубже и упорней 
    Стремление пробиться до воды, 
    До тех границ соседнего оврага, 
    Где в изобилье, с запахами вин, 
    Как древний сок, живительная влага 
    Ключами бьет из почвенных глубин. 
    
    Полдневный зной под яблонями тает 
    На сизых листьях теплой лебеды. 
    И слышу я, как мир произрастает 
    Из первозданной матери -- воды. 


    1939


    В госпитале

    Он попросил иссохшим ртом воды. 
    Уж третий день не поднимались веки. 
    Но жизнь еще оставила следы 
    В наполовину мертвом человеке. 
    
    Под гимнастеркой тяжело и грубо 
    Стучало сердце, и хотелось пить. 
    И пульс немного вздрагивал, а губы 
    Еще пытались что-то говорить. 
    
    Врачи ему при жизни отказали. 
    Он понял все: лекарства ни к чему. 
    В последний раз он попросил глазами -- 
    И пить тогда не подали ему. 
    
    Хотелось выйти в улицу, на воздух. 
    Локтями дверь нечаянно задеть. 
    А ночь была такая, что при звездах 
    Ему не жалко было умереть. 


    1939


    * * *

    В тот день, когда я был еще не твой, 
    В содружестве с кочевьем и вокзалом 
    Я думал жизнь прожить, а под Москвой 
    Еще был лед, и пахло снегом талым. 
    
    Еще с утра по дачным этажам 
    Летел галдеж, детей душила зависть, 
    И гребни льдин, подобные ножам, 
    Еще в речные отмели вонзались. 
    
    Еще художник, холст в окне развесив, 
    Соразмерял свой вид на карандаш, 
    Чтоб догадаться, был ли интересен 
    Плашмя на землю брошенный пейзаж. 
    
    И, может быть, того весна хотела, 
    Что в этот день, без повода, без дела 
    Бродя по комнатам, 
    Не видя зла ни в чем 
    Стекло в окне, в которое глядела, 
    Ты продавила розовым плечом. 


    1940


    Весеннее

    Я шел, веселый и нескладный, 
    Почти влюбленный, и никто 
    Мне не сказал в дверях парадных, 
    Что не застегнуто пальто. 
    
    Несло весной и чем-то теплым, 
    А от слободки, по низам, 
    Шел первый дождь, 
    Он бился в стекла, 
    Гремел в ушах, 
    Слепил глаза, 
    Летел, 
    Был слеп наполовину, 
    Почти прямой. И вместе с ним 
    Вступала боль сквозная в спину 
    Недомоганием сплошным. 
    
    В тот день еще цветов не знали, 
    И лишь потом на всех углах 
    Вразбивку бабы торговали, 
    Сбывая радость второпях. 
    Ту радость трогали и мяли, 
    Просили взять, 
    Вдыхали в нос, 
    На грудь прикалывали, 
    Брали 
    Поштучно, 
    Оптом 
    И вразнос. 
    Ее вносили к нам в квартиру, 
    Как лампу, ставили на стол, 
    Лишь я один, должно быть, в мире 
    Спокойно рядом с ней прошел. 
    
    Я был высок, как это небо, 
    Меня не трогали цветы. 
    Я думал о бульварах, где бы 
    Мне встретилась случайно ты, 
    С которой я лишь понаслышке, 
    По первой памяти знаком -- 
    Дорогой, тронутой снежком, 
    Носил твои из школы книжки. 
    
    Откликнись, что ли! 
    Только ветер 
    Да дождь, идущий по прямой... 
    А надо вспомнить -- 
    Мы лишь дети, 
    Которых снова ждут домой, 
    Где чай остыл, 
    Черствеет булка... 
    Так снова жизнь приходит к нам 
    Последней партой, 
    Переулком, 
    Где мы стояли по часам... 
    
    Так я иду, прямой, просторный, 
    А где-то сзади, невпопад, 
    Проходит детство, и валторны 
    Словами песни говорят. 
    
    Мир только в детстве первозданен, 
    Когда себя, не видя в нем, 
    Мы бредим морем, поездами, 
    Раскрытым настежь в сад окном, 
    Чужою радостью, досадой, 
    Зеленым льдом балтийских скал 
    И чьим-то слишком белым садом, 
    Где ливень яблоки сбивал. 
    
    Пусть неуютно в нем, неладно, 
    Нам снова хочется домой, 
    В тот мир простой, как лист тетрадный, 
    Где я прошел, большой, нескладный 
    И удивительно прямой. 


    1938


    Ветер

    Сквозной, он шел наперерез 
    Жаре. И вопреки июльской лени 
    Он взмыл в сухое небо. Лес 
    Упал, взмолившись, на колени. 
    И с неба солнце пало в заводь: 
    Неподалеку -- так светла -- 
    С полузакрытыми глазами 
    На пляже женщина спала. 
    
    Был след руки, как ложе мола, 
    И пели путано пески, 
    Как ныла в этом сгибе голом 
    Боль тяжелеющей тоски. 
    
    Тоски по лету, по воде, 
    По дрожи стесанных уключин, 
    По крику детскому. Но где 
    Тот ветер счастью был научен? 


    1938


    Вокзал

    1 
    
    Зимою он неподражаем. 
    Но почему-то мы всегда 
    Гораздо чаще провожаем, 
    Чем вновь встречаем поезда. 
    Знать, так положено навеки: 
    Иным -- притворствовать, 
    А мне -- 
    Тереть платком сухие веки 
    И слезно думать о родне. 
    Смотреть в навес вокзальной крыши 
    И, позабывшись, не расслышать 
    Глухую просьбу: напиши... 
    Здесь все кончается прощаньем: 
    Фраз недосказанных оскал, 
    Составов змейных содроганье 
    И пассажирская тоска. 
    Здесь постороннему -- 
    лишь скука, 
    Звонки да глаз чужих ожог. 
    
    Здесь слово старое -- "разлука" 
    Звучит до странности свежо. 
    Здесь каждый взгляд предельно ясен 
    И все ж по-своему глубок. 
    Здесь на последнем самом часе 
    Целуют юношей в висок. 
    А пожилых целуют в проседь 
    (Гласит мораль житейских уз), 
    Поцеловать 
    здесь значит: сбросить 
    Воспоминаний тяжкий груз. 
    
    2 
    
    А я, нагрузив чемоданы, 
    Как будто сердце опростав, 
    Вдруг узнаю, 
    Что было рано 
    И что не подан мой состав, 
    И вот 
    Ходи вдоль длинных скосов 
    Вокзальных лестниц 
    и сумей 
    Забыть, что нет русоволосой 
    Последней девушки твоей. 
    И пусть она по телефону 
    С тобой простилась утром. 
    Пусть. 
    Ты ходишь долго по перрону, 
    В словах нащупывая грусть 
    На слух, по памяти слагаешь 
    Прощальный стих... И вот опять 
    Ты с болью губы отрываешь 
    От губ, 
    Которых не видать... 
    Но лучше -- 
    В сутолоке, в гоне 
    С мотива сбившихся колес 
    Забыть, закутавшись, в вагоне 
    Весенний цвет ее волос. 
    Ловить мелодию на память 
    И, перепутав имена, 
    Смотреть заснувшими глазами 
    В расщеп оконного окна. 
    
    3 
    
    Когда прощаются, заметьте, 
    Отводят в сторону глаза. 
    Вот так и с нами было. 
    Ветер 
    Врывался в вечер, как гроза. 
    Он нас заметил у калитки 
    И, обомлев на миг, повис, 
    Когда, как будто по ошибке, 
    Мы с ней, столкнувшись, обнялись. 


    1938


    Мой отъезд

    Мы рано вышли на вокзал. Хотелось плакать. 
    Я уезжал всего с единым свертком 
    В вагоне, от которого несло кочевьем, 
    Чужою жизнью, спальней и еще 
    Таким, чего не мог бы я понять, 
    Когда б не заспанные лица пассажиров, 
    Которые глядели из окна. 
    Шел снег. Он был так ласков и пушист. 
    Так мягко падал девушке на веки, 
    Что даже слезы были ни к чему. 
    Я посмотрел в глаза ее. Ну что же, 
    Еще остались письма, от которых 
    Мог покраснеть бы даже почтальон, 
    Привыкший, заслепя глаза, на память 
    Импровизировать несложный лепет писем, 
    В которых мы (нам это показалось) 
    О счастье некрасиво говорили. 
    Вот и звонок. Веселый проводник 
    Вздохнет -- ему ведь так хотелось 
    Хотя бы раз сойти за пассажира. 
    
    Ну, вот и все. Ее глаза просили 
    Остаться и уйти с вокзала в вечер, 
    В те дальние, немые переулки, 
    Где люди не могли заметить слез, 
    Дрожанья рук и сбивчивых ответов, 
    Которыми я выразил любовь. 
    И что сказать? Я вспомнил жизнь, в которой 
    Так мало было настоящих дней. 
    Пойми меня, -- с тобой я понял счастье, 
    Не то, что в книгах вычитали мы, 
    И о котором в детстве нам твердили. 
    Я понял жизнь. 
    Она всегда жестока, 
    Как пытка непомерная, страшна, 
    Но это -- жизнь. Войду в вагон и людям 
    О счастье быть влюбленным расскажу. 


    1939


    * * *

    Моя земля - одна моя планета, 
    Она живет среди ночей и звезд. 
    Мне говорят, что путь бойца-поэта 
    В ее ночах не очень будет прост. 
    Но я иду. 


    1938


    Мы

      Это время 
      трудновато для пера. 
    
                            В.Маяковский 
    
    Есть в голосе моем звучание металла. 
    Я в жизнь вошел тяжелым и прямым. 
    Не все умрет. Не все войдет в каталог. 
    Но только пусть под именем моим 
    Потомок различит в архивном хламе 
    Кусок горячей, верной нам земли, 
    Где мы прошли с обугленными ртами 
    И мужество, как знамя, пронесли. 
    Мы жгли костры и вспять пускали реки. 
    Нам не хватало неба и воды. 
    Упрямой жизни в каждом человеке 
    Железом обозначены следы -- 
    Так в нас запали прошлого приметы. 
    А как любили мы -- спросите жен! 
    
    Пройдут века, и вам солгут портреты, 
    Где нашей жизни ход изображен. 
    Мы были высоки, русоволосы. 
    Вы в книгах прочитаете, как миф, 
    О людях, что ушли, не долюбив, 
    Не докурив последней папиросы. 
    Когда б не бой, не вечные исканья 
    Крутых путей к последней высоте, 
    Мы б сохранились в бронзовых ваяньях, 
    В столбцах газет, в набросках на холсте. 
    Но время шло. Меняли реки русла. 
    И жили мы, не тратя лишних слов , 
    Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных 
    Да в серой прозе наших дневников . 
    Мы брали пламя голыми руками. 
    Грудь раскрывали ветру . Из ковша 
    Тянули воду полными глотками 
    И в женщину влюблялись не спеша. 
    И шли вперед, и падали, и, еле 
    В обмотках грубых ноги волоча, 
    Мы видели, как женщины глядели 
    На нашего шального трубача. 
    А тот трубил, мир ни во что не ставя 
    (Ремень сползал с покатого плеча), 
    Он тоже дома женщину оставил, 
    Не оглянувшись даже сгоряча. 
    Был камень тверд, уступы каменисты, 
    Почти со всех сторон окружены, 
    Глядели вверх - и небо было чисто, 
    Как светлый лоб оставленной жены. 
    Так я пишу. Пусть неточны слова, 
    И слог тяжел, и выраженья грубы! 
    О нас прошла всесветная молва. 
    Нам жажда зноем выпрямила губы. 
    Мир, как окно, для воздуха распахнут 
    Он нами пройден, пройден до конца, 
    И хорошо, что руки наши пахнут 
    Угрюмой песней верного свинца. 
    И как бы ни давили память годы, 
    Нас не забудут потому вовек, 
    Что, всей планете делая погоду, 
    Мы в плоть одели слово "Человек"! 


    1940


    На родине

    Там не ждут меня сегодня и не помнят. 
    Пьют чаи. Стареют. Свято чтут 
    Тесноту пропахших пылью комнат, 
    Где мои ровесники растут, 
    Где, почти плечом двери касаясь, 
    Рослые заходят мужики 
    И на стол клеенчатый бросают 
    Красные в прожилках кулаки. 
    В дымных, словно баня, плошках 
    Мать им щи с наваром подает. 
    Мухи бьют с налета об окошко. 
    Кочет песни ранние поет. 
    Только в полдень отлетевшим залпом, 
    Клочьями оборванного сна, 
    Будто снег на голову, внезапно 
    Падает на окна тишина. 
    Пахнут руки легкою ромашкой, 
    Спишь в траве и слышишь: от руки 
    Выползают стайкой на рубашку 
    С крохотными лапками жуки. 
    Мир встает такой неторопливый, 
    Весь в цветах, глубокий, как вода. 
    Даже слышно вечером, как в нивы 
    Первая срывается звезда. 
    Людям не приснится душный город, 
    Крик базара, ржанье лошадей, 
    Ровное теченье разговора... 
    Люди спят. Распахнут резко ворот. 
    Мерное дыхание грудей. 
    Спят они, раскинув руки-плети, 
    Как колосья без зерна, легки. 
    Густо лиловеют на рассвете 
    Вскинутые кверху кадыки. 
    Видят сны до самого рассвета 
    И по снам гадают -- 
    Так верней -- 
    Много ль предстоящим летом 
    Благодатных выпадет дождей? 
    Я запомнил желтый подоконник, 
    Рад тому, что видеть привелось, 
    Как старик, изверившись в иконе, 
    Полщепотки соли на ладони 
    Медленно и бережно пронес. 
    Будет дождь? Роняют птицы перья 
    Из пустой, далекой синевы. 
    Он войдет в косые ваши двери 
    Запахом немолкнущей травы, 
    Полноводьем, отдыхом в работе, 
    С каждым часом громче и свежей. 
    Вы его узнаете в полете 
    Небо отвергающих стрижей, 
    В бликах молний и в гуденье стекол, 
    В цвете неба, в сухости ракит, 
    Даже в том, как торопливо сокол 
    Мимо ваших окон пролетит. 


    1938


    Обрыв

      Страсти крут обрыв, 
      Отойдите, -- будьте добры. 
    
                               В. Маяковский 
    
    Чрез заросли полыни и крапивы 
    Мы шли вдвоем. 
    Дыханье пало с губ. 
    Шуршал песок, и где-то под обрывом 
    Кончалась ночь, которая в мозгу 
    Еще живет, еще пестрит и рушит 
    Те доводы и ссылки на ничто, 
    Которых нет понятнее и суше. 
    
    Я рядом шел. Она в моем пальто 
    Казалась лучше. Ей оно пришлось, 
    Как сну -- фантазия и как слепому -- посох. 
    А ветер в ночь, разбросанно и косо, 
    Сносил зеленый дым ее волос. 
    
    Мы шли вдвоем. 
    Шуршал и падал гравий. 
    А где-то там, за мельницей, внизу 
    
    Пал водопад, и в пенистой оправе 
    Обрушил в ночь блестящую слезу. 
    
    А мы все шли. И нам казалось мало. 
    Обрыв был близок. 
    Вот он. 
    И в пролет 
    Глядит скула старинного обвала, 
    И что-то тянет вниз. 
    Аукает. 
    Зовет. 
    И грусть была, какой я сроду не пил. 
    Немело горло в спазмах немоты. 
    
    А сердце горько таяло, как пепел 
    Нахлынувшей внезапно темноты. 
    
    ... Бывает так: стоишь, себя не помня, 
    Забыв годам и письмам женским счет, 
    Когда все краше, ярче и огромней 
    Мир прожитого в памяти встает. 


    1940


    Одесская лестница

    Есть дивные пейзажи и моря, 
    Цветут каштаны, выросли лимоны. 
    А между нами, впрочем, говоря, 
    Я не глотал еще воды соленой. 
    Не видел пляжа в Сочи, не лежал 
    На пестрой гальке в летнюю погоду, 
    Еще ни разу я не провожал 
    В далекий рейс морского парохода, 
    Не слышал песен грузчиков в порту. 
    Не подышал я воздухом нездешним, 
    Не посмотрел ни разу, как цветут 
    И зноем наливаются черешни. 
    Не восходил к вершине с ледорубом, 
    Не знал повадок горного орла. 
    Еще мои мальчишеские губы 
    Пустыня древним зноем не сожгла. 
    Ташкента не узнал, не проезжал Кавказа, 
    Не шел гулять с ребятами на мол. 
    Еще одесской лестницей ни разу 
    Я к морю с чемоданом не сошел. 
    Мне двадцать лет. А Родина такая, 
    Что в целых сто ее не обойти. 
    Иди землей, прохожих окликая, 
    Встречай босых рыбачек на пути, 
    Штурмуй ледник, броди в цветах по горло, 
    Ночуй в степи, не думай ни о чем, 
    Пока веревкой грубой не растерло 
    Твое на славу сшитое плечо. 


    1939


    Отелло

    Пусть люди думают, что я трамвая жду, 
    В конце концов, кому какое дело, 
    Что девушка сидит в шестом ряду 
    И равнодушно слушает "Отелло". 
    
    От желтой рампы люди сатанеют. 
    Кто может девушке напомнить там, 
    Что целый год ищу ее, за нею, 
    Как этот мавр, гоняясь по пятам. 
    
    Когда актеры позабыли роли 
    И -- нет игры, осталась лишь душа, 
    Партер затих, закрыл глаза от боли 
    И оставался дальше, не дыша. 
    
    Как передать то содроганье зала, 
    Когда не вскрикнуть было бы нельзя. 
    Одна она с достоинством зевала, 
    Глазами вверх на занавес скользя. 
    
    Ей не понять Шекспира и меня! 
    Вот крылья смерть над сценой распростерла. 
    И, Кассио с дороги устраня, 
    Кровавый мавр берет жену за горло. 
    
    Сейчас в железы закуют его, 
    Простится он со славой генерала, 
    А девушка глядела на него 
    И ничего в игре не понимала. 
    
    Когда ж конец трагедии? Я снова 
    К дверям театра ждать ее иду. 
    И там стою до полчаса второго. 
    А люди думают, что я трамвая жду. 


    1939


    После ливня

    Когда подумать бы могли вы, 
    Что, выйдя к лесу за столбы, 
    В траву и пни ударит ливень, 
    А через час пойдут грибы? 
    И стало б видно вам отселе, 
    Лишь только ветви отвести, 
    Когда пойдет слепая зелень 
    Как в лихорадке лес трясти. 
    Такая будет благодать 
    Для всякой твари! Даже птицам 
    Вдруг не захочется летать, 
    Когда кругом трава дымится, 
    И каждый штрих непостоянен, 
    И лишь позднее -- тишина... 
    Так ливень шел, смещая грани, 
    Меняя краски и тона. 
    Размыты камни. Словно бивни, 
    Торчат они, их мучит зуд; 
    А по земле, размытой ливнем, 
    Жуки глазастые ползут. 
    А детвора в косоворотках 
    Бежит по лужам звонким, где, 
    Кружась, плывет в бумажных лодках 
    Пристрастье детское к воде. 
    Горит земля, и пахнет чаща 
    Дымящим пухом голубей, 
    И в окна входит мир, кипящий 
    Зеленым зельем тополей. 
    Вот так и хочется забыться, 
    Оставить книги, выйти в день 
    И, заложив углом страницу, 
    Пройтись босому по воде. 
    А после -- дома, за столом, 
    Сверкая золотом оправы 
    Очков, рассказывать о том, 
    Как ливни ходят напролом, 
    Не разбирая, где канавы. 


    1939


    Рождение искусства

    Приду к тебе и в памяти оставлю 
    Застой вещей, идущих на износ, 
    Спокойный сон ночного Ярославля 
    И древний запах бронзовых волос. 
    Все это так на правду непохоже 
    И вместе с тем понятно и светло, 
    Как будто я упрямее и строже 
    Взглянул на этот мир через стекло. 
    И мир встает -- столетье за столетьем, 
    И тот художник гениален был, 
    Кто совершенство форм его заметил 
    И первый трепет жизни ощутил. 
    И был тот час, когда, от стужи хмурый, 
    И грубый корм свой, поднося к губе, 
    И кутаясь в тепло звериной шкуры, 
    Он первый раз подумал о тебе. 
    
    Он слышал голос ветра многоустый 
    И видел своды первозданных скал. 
    Влюбляясь в жизнь, он выдумал искусство 
    И образ твой в пещере наваял. 
    
    Пусть истукан массивен был и груб 
    И походил скорей на чью-то тушу. 
    Но человеку был тот идол люб: 
    Он в каменную складку губ 
    Все мастерство свое вложил и душу. 
    Так, впроголодь живя, кореньями питаясь, 
    Он различил однажды неба цвет. 
    Тогда в него навек вселилась зависть 
    К той гамме красок. Он открыл секрет 
    Бессмертья их. И где б теперь он ни был, 
    Куда б ни шел, он всюду их искал. 
    Так, раз вступив в соперничество с небом, 
    Он навсегда к нему возревновал. 
    Он гальку взял и так раскрасил камень, 
    Такое людям бросил торжество, 
    Что ты сдалась, когда, припав губами 
    К его руке, поверила в него. 
    Вот потому ты много больше значишь, 
    Чем эта ночь в исходе сентября, 
    Что даже хорошо, когда ты плачешь, 
    Сквозь слезы о прекрасном говоря. 


    1939


    Смерть революционера

    В шершавом, вкривь надписанном конверте 
    Ему доставлен приговор, и он 
    Искал слова, вещавшие о смерти, 
    К которой был приговорен. 
    Пришли исполнить тот приказ, 
    А он еще читал, 
    И еле-еле 
    Скупые строчки мимо глаз, 
    Как журавли, цепочками летели. 
    Он не дошел еще до запятой, 
    А почему-то взоры соскользали 
    Со строчки той, до крайности крутой, 
    В которой смерть его определяли. 
    Как можно мыслью вдаль не унестись, 
    Когда глаза, цепляяся за жизнь, 
    Встречают только вскинутое дуло. 
    Но он решил, что это пустяки, 
    И, будто позабыв уже о смерти, 
    Не дочитав томительной строки, 
    Полюбовался краской на конверте 
    И, встав во весь огромный рост, 
    Прошел, где сосны тихо дремлют. 
    В ту ночь он не увидел звезд: 
    Они не проникали в землю. 


    1938


    Стихи про стекольщика

    Что надо стекольщику, кроме пустых рам? 
    Со стульев вскакивают рыжие управдомы, 
    Когда старик проносит по дворам 
    Ящик, набитый стеклянным громом. 
    А мир почти ослеп от стекла. 
    И люди не знают о том -- вестимо! 
    Что мать Серафимом его нарекла 
    И с ящиком по свету шляться пустила. 
    На нем полосатые злые порты. 
    В кармане краюшка вчерашнего хлеба. 
    Мальчишки так разевают рты, 
    Что можно подумать -- проглотят небо. 
    Они сбегаются с дач к нему. 
    Им ящик -- забава. Но что с мальчишек? 
    Прослышал старик, что в каком-то Крыму, 
    Люди заводят стеклянные крыши. 
    Он флигель оставил. Свистя на ходу, 
    
    Побрел ноздреватой тропой краснотала... 
    Стекольщик не думал, что в этом году 
    В лондонских рамах стекла не хватало. 


    1940


    Творчество

    Есть жажда творчества, 
    Уменье созидать, 
    На камень камень класть, 
    Вести леса строений. 
    Не спать ночей, по суткам голодать, 
    Вставать до звезд и падать на колени. 
    Остаться нищим и глухим навек, 
    Идти с собой, с своей эпохой вровень 
    И воду пить из тех целебных рек, 
    К которым прикоснулся сам Бетховен. 
    Брать в руки гипс, склоняться на подрамник, 
    Весь мир вместить в дыхание одно, 
    Одним мазком весь этот лес и камни 
    Живыми положить на полотно. 
    Не дописав, 
    Оставить кисти сыну, 
    Так передать цвета своей земли, 
    Чтоб век спустя все так же мяли глину 
    И лучшего придумать не смогли. 


    1940


    Торжество жизни

    Рассвет сочился, будто в сите, 
    Когда в звенящем серебре 
    Рванулся резко истребитель 
    Косым движением к земле. 
    
    Пилот, в бесстрашье шансы взвесив, 
    Хватался в спешке за рули, 
    Но все дороги с поднебесья 
    К суровой гибели вели. 
    
    И с жаждой верной не разбиться, 
    Спасая в виражах мотор, 
    Хотел он взмыть, но силу птицы 
    Презрели небо и простор. 
    
    Она все тело распластала, 
    Скользя в пространстве на крыле, 
    И вспышкой взрыва и металла 
    Жизнь догорела на земле. 
    
    ...А сила ветра так же крепла, 
    Восходом солнца цвел восток, 
    И на земле сквозь дымку пепла 
    Пробился утренний цветок. 
    
    Уже истлели тело, крылья, 
    Но жизнь, войдя с людьми в родство, 
    Презрев пред гибелью бессилье, 
    Свое справляла торжество. 
    
    Как прежде, люди в небо рвались 
    В упорной жажде высоты. 
    А в небе гасли, рассыпались 
    Звезд изумрудные цветы. 
    
    И пахли юностью побеги 
    Ветвей. Прорезав тишину, 
    Другой пилот в крутом разбеге 
    Взмыл в голубую вышину. 
    
    Мир был по-прежнему огромен, 
    Прекрасен, радужен, цветист; 
    И с человечьим сердцем вровень 
    На ветке бился первый лист. 
    
    И, не смущаясь пепла, тлена, 
    Крушенья дерзостной мечты, 
    Вновь ликовала кровь по венам 
    В упорной жажде высоты! 


    1938


    Тут Горький жил

    (На просмотре фильма "Детство Горького") 
    
    Тот дом, что смотрит исподлобья 
    В сплетенье желтых косяков, 
    Где люди верят лишь в снадобья, 
    В костлявых ведьм да колдунов, 
    Где уставая от наитий 
    Когда дом в дрему погружен, 
    День начинают с чаепитий, 
    Кончают дракой и ножом; 
    Где дети старятся до срока, 
    Где только ноют да скорбят, 
    Где старики сидят у окон 
    И долго смотрят на закат, 
    Где все вне времени и места, 
    Где лишь кулак имеет вес, 
    Где перезревшие невесты 
    Давно уж вышли из невест. 
    Где все на правду не похоже 
    И что ни делают -- все злость! 
    Где с первобытным рвеньем гложут 
    Нужды заплеванную кость, 
    Где ближний ближнего обмерит, 
    Где счастлив то лишь, кто в гробу, 
    И где уже никто не верит 
    Ни в ложь, 
    ни в правду, 
    ни в судьбу, 
    Где возведен в закон обычай 
    Ничтожной горсточкой задир, 
    Где каждый прав и пальцем тычет, 
    Что он плюет на здешний мир, 
    Где нищету сдавили стены, 
    Где люди треплют языком, 
    Что им и море по колено, 
    Когда карман набит битком, 
    И где лабазник пьет, не тужит, 
    Вещает миру он всему, 
    Что он дотоле с богом дружит, 
    Пока тот милостив к нему, 
    Где, как в игрушку, в жизнь играют, 
    Обставив скаредный уют, 
    Где детям петь не позволяют 
    И небо видеть не дают, 
    Где людям не во что одеться, 
    Где за душой -- одни портки, 
    Где старики впадают в детство, 
    А дети метят в старики, -- 
    Пусть я хотел, хотел до боли 
    Пересказать все чередом, 
    Я не сказал и сотой доли 
    Того, чем славен этот дом. 
    Его я видел на экране, 
    Он в сквозняке, он весь продрог. 
    Тот дом один стоит на грани, 
    На перекрестке двух эпох. 


    1938


    * * *

       Брату Алексею
    
    Ты каждый день уходишь в небо, 
    А здесь -- дома, дороги, рвы, 
    Галдеж, истошный запах хлеба 
    Да посвист праздничной травы. 
    
    И как ни рвусь я в поднебесье, 
    Вдоль стен по комнате кружа, 
    Мне не подняться выше лестниц 
    И крыш восьмого этажа. 
    
    Земля, она все это помнит, 
    И хоть заплачь, сойди с ума, 
    Она не пустит дальше комнат, 
    Как мать, ревнива и пряма. 
    
    Я за тобой закрою двери, 
    Взгляну на книги на столе, 
    Как женщине, останусь верен 
    Моей злопамятной земле. 
    
    И через тьму сплошных догадок 
    Дойду до истины с трудом, 
    Что мы должны сначала падать, 
    А высота придет потом. 
    
    Нам ремесло далось не сразу - 
    Из тьмы неверья, немоты 
    Мы пробивались, как проказа, 
    К подножью нашей высоты. 
    
    Шли напролом, как входят в воду: 
    Жизнь не давалась, но ее, 
    Коль не впрямую, так обходом 
    Мы все же брали, как свое. 
    
    Куда ни глянь -- сплошные травы, 
    Любая боль была горька. 
    Для нас, нескладных и упрямых, 
    Жизнь не имела потолка. 


    1939


    Утрата

    В тот день холодным было небо. 
    Прохожий торопил свой шаг. 
    Еще с карнизов спущен не был 
    С каймою траурною флаг. 
    Мороз щипал до боли лица, 
    И на окраине, у рвов, 
    Закоченевшие синицы 
    Валились наземь с проводов. 
    И не спалось. И было жестко, 
    Кровать, как ком сухой земли. 
    И три морщины вперекрестку 
    На лбу товарища легли. 
    Он повернулся -- в каплях пота -- 
    И скрылся зябко в полумглу. 
    Метнулась тенью самолета 
    От лампы тень в его углу. 
    А утром -- радио, газеты, 
    Печаль моей большой страны, 
    И всем знакомые портреты 
    В бордовый шелк окаймлены. 


    1938


    Что значит любить

    Идти сквозь вьюгу напролом. 
    Ползти ползком. Бежать вслепую. 
    Идти и падать. Бить челом. 
    И все ж любить ее -- такую! 
    Забыть про дом и сон, 
    Про то, что 
    Твоим обидам нет числа, 
    Что мимо утренняя почта 
    Чужое счастье пронесла. 
    Забыть последние потери, 
    Вокзальный свет, 
    Ее "прости" 
    И кое-как до старой двери, 
    Почти не помня, добрести, 
    Войти, как новых драм зачатье, 
    Нащупать стены, холод плит... 
    Швырнуть пальто на выключатель, 
    Забыв, где вешалка висит. 
    И свет включить. И сдвинуть полог 
    Крамольной тьмы. Потом опять 
    Достать конверты с дальних полок, 
    По строчкам письма разбирать. 
    Искать слова, сверяя числа, 
    Не помнить снов. Хотя б крича, 
    Любой ценой дойти до смысла. 
    Понять и сызнова начать. 
    Не спать ночей, гнать тишину из комнат, 
    Сдвигать столы, последний взять редут, 
    И женщин тех, которые не помнят, 
    Обратно звать и знать, что не придут. 
    Не спать ночей, не досчитаться писем, 
    Не чтить посулов, доводов, похвал 
    И видеть те неснившиеся выси, 
    Которых прежде глаз не достигал, -- 
    Найти вещей извечные основы, 
    Вдруг вспомнить жизнь. 
    В лицо узнать ее. 
    Прийти к тебе и, не сказав ни слова, 
    Уйти, забыть и возвратиться снова, 
    Моя любовь -- могущество мое. 


    1939


    * * *

    Я знал одно -- 
    Куда милей кочевье. 
    Спать на полу, 
    Читать чужие книги, 
    Под голову совать кулак иль камень, 
    И песни петь -- 
    Тревожные, хмельные, 
    Ходить землей, 
    Горячею от ливня, 
    И славить жизнь... 


    1940




    Всего стихотворений: 24



  • Количество обращений к поэту: 5256





    Последние стихотворения


    Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

    Русская поэзия