Сергей Александрович Обрадович (1892-1956)

• Биография Сергея Обрадовича

Все стихотворения Сергея Обрадовича на одной странице

- Оглавление -

Россия... Как в тысячелетье былом,
Завьюженный мир обычен,
Над полем пустынным
На бойню, на слом
Шли тучи упрямо, по-бычьи...

Но день побледнел, потемнел и стих.
И мгла подступила слепая;
Неистовый вихрь
На дороге настиг,
В сугробах за гробом рыдая.

За гробом шагали,
Плечо к плечу,
Как на труднейший приступ;
На знамени траур не скрыть кумачу,
Слезу не скрыть коммунисту...

Над Красною площадью тишина,—
Такого не знали безмолвья.
Тогда, затаив дыханье,
Страна
Поникла у изголовья.

И пять ночей и дней трепетал
Прощания марш лебединый,
Он под ноги падал, взлетал и стихал
У гроба, где скульптор изнемогал
Над обессиленной глиной.

Пришли делегаты издалека.
Колонны кругом темнели.
Он был неподвижен,
Как будто слегка
Прилег утомленный Ленин.

Как будто бы вслушивается в бой,
Решительный и последний,
И в мощный железобетонный прибой,
Индустрии шаг победный,
Где реки и дебри бредут на порог,
В потемках лучина светит...

Он встал над миром,
На грани эпох,
На грани тысячелетий...

Не смерть, а бессмертье,
И не тишина,
А клятва народа в безмолвье.
Тогда, затаив дыханье, страна
Стояла у изголовья.

Склонялось над гробом знамя, дымясь
Походом еще небывалым,
И орден сиял на груди,
И я
Под знаменем шел от заставы.

И руку текстильщицы сжал металлист,
Сказал рудокоп сурово:
— Свершим заветы твои, Ильич.
В том родине нашей слово!..

Сердце в шумном хороводе,
В сердце - песен пышный хмель,
Улицею дымной бродит
В нашем городе Апрель.

Лишь весенним переливом
Прозвучит зарей гудок -
Торопливо, прихотливо
К маю рядит городок.

У крыльца цветы раскинул,
Птицей в вышине звеня;
Взвил шутя худому тыну
Молодые зеленя...

Лишь зарею тихоструйной
Улыбнется поутру -
Все на помощь: ветер буйный
Чешет косы дымных труб,

Целый день с метлой лучистой
Солнце - сторож у ворот -
Над струею серебристой
За работою поет,

По карнизу нижет бусы
Голосистая Капель...
Синеглазый, кудрерусый,
Бродит городом Апрель.

Пощады в бою
Не будет врагу,
Клянемся тебе, страна!
Мы молоды.
Мы в тяжелом долгу,-
Но выплатим долг сполна.

Могила в степи,
Как на теле шрам.
Могиле - земной поклон.
Но этому сердцу,
Этим плечам -
Ни тишь, ни бессилье, ни сон.

Кирпич - на кирпич,
И первый этаж,
Как солнце штурмующий строй.
Солдат ли, строитель -
Но доблесть та ж
И тот же за жизнь бой.

И море пред нами -
Шаг назад:
И, недра земли покорив,
Над Апшероном вышки дрожат
И нефтью брызжет налив.

Тайга расступается.
Ярость рек -
На поводу, и вокруг
Над степью и топью дозоры вех
И полымя вольтовых дуг.

Есть власть у песни и у огня:
Их не преградить рубежу,
И девушка,
В бой взнуздав коня,
Сбрасывает паранджу.

И первую букву,
Сжав карандаш,
Из мглы выводит рука...
И это - поход,
Это - Сиваш,
И пуля - в сердце врага.

Вновь затерян лебедем прибрежным
Парус рыбака вдали;
И безумней любим мы и нежим
Пыльные берега земли.

Беленький платочек - крылья чаек,
Уходящей гавани дымок.
И над бездной моря нас встречает
Вихрь иных, неведомых дорог.

Шторм - и без следа, на ветер, в клочья
И любовь земную и покой.
Где-то мать грустит - наш первый
                           кормчий
Над житейскою волной...

Суждено нам в пристани столетий
Кладь суровую перенесть,
Всем дорогам, всем векам ответить
Крепким и коротким - Есть!

Бабой сытой и крутогрудой
Волга ластилась к берегам.
Но иная земная удаль —
По дорогам и городам.

Это трактором и мотором
Дружно гаркнула дымная даль,
И усмешкой каменной город
Усмехнулся на бабью печаль.

Стих на дне, чернея и ржавя,
Позабытый Стенькин кистень.
Половодье иное славя,
Нараспашку — весенний день.

Он раскинул синеющий бредень:
За Уралом метался огонь...
Буйной вольницей песня бредит
Да саратовская гармонь.

И под песней широкой и жаркой
Гам лабазов, да кудрями дым,
Да ворочалась землечерпалка
Аллигатором тяжким и злым.

Словно грузчик, вздыхала круто
И цвела, от разгула пьяна,
Вплоть до Астрахани мазутом,
Как персидскою шалью, волна.

Мир затемнив от края до края,
В нашу отчизну ворвался враг.
Там, где прошел он, землю терзая,—
Трупы, могилы, пепел и прах.

Ненависть, ярость, тоску глухую
В сердце солдатском своем храня,
Мы отступали, контратакуя,
Раненых вынося из огня.

Каждый ручей лепетал: «Куда вы?»
Рощи чернели, вяли цветы.
Никли в ногах и цеплялись травы,
В арьергарде взрывались мосты.

Следом за нами — ни слез, ни жалоб —
Руки простерла старая мать.
Молча и горько мать провожала
Вдаль уходящую русскую рать.

А за плечами село родное
Корчилось, выло в огненной мгле,
И, опаленная, в грохоте, в зное
Падала птица к темной земле...

Древнею вольницей и отвагой
Перед пехотой легла река.
— Здесь умереть нам. Назад ни шагу...—
Тихо сказал командир полка.

В гул орудийных близких раскатов
Кто-то ответил, лицом к врагу:
— Край мой за Волгой, но для солдата
Нету земли на том берегу...

В землю вросли мы. Откуда силы?
Дуб выкорчевывало огнем,
Плавило сталь и камень дробило,—
Насмерть стояли перед врагом.

Насмерть стояли. Сигнала ждали...
Ночью в окопах прочли приказ.
Видели — в серой шинели Сталин
Вел на рассвете в атаку нас.

Рушилось небо с фланга до фланга.
Шли, головы не сгибая, в рост.
Как из чудовищнейшего шланга,
Ливень свинцовый из вражьих гнезд.

Вечно живущий, взлетел Гастелло
Смертью карающей над ордой.
Грудью — за жизнь, за правое дело —
Вражью закрыл амбразуру герой.

Танк запылал. Из горящего танка
Вышел танкист и ринулся в бой,
Пламенный, как легендарный Данко
С пламенным сердцем перед собой.

Так и пошли мы по следу зверя
Несокрушимою силою сил.
Зверь, огрызаясь, клыки ощеря,
К Дону, к Десне, к Днепру отходил;

Черной, гнилой истекая кровью,
Душу змеи затая в броне,
Бился, неистов, по Заднепровью,
К Неману, к Одеру полз в огне...

Кто ты, к победе идущий рядом —
Локоть к локтю — от волжских равнин
И добивающий насмерть гада:
Русский, узбек, украинец, грузин?

Кто бы ты ни был,— верное сердце
Друга и брата рядом с моим,
Реки не стали преградой гвардейцу.
Горы, дрожа, расступались пред ним.

Неомраченное за плечами —
Солнце ликующее, как салют.
Вместе две матери шли за нами,
Благословляя карающий суд...

И день пройдет; прошелестят, как мыши,
Часы вечерние в сентябре;
Сойдутся сумерки толпой неслышной
И робко встанут у дверей.

И ветер стихнет, желтый и лохматый,
У покривившегося окна.
Померкнет холодеющим закатом
Вдали кирпичная стена.

И будничные нудные заботы
(Пыль, поднятую с дороги дня)
Уносит прочь. Последний раз ворота,
Зевая, цепью прозвенят,

И чуткий пес уляжется к порогу.
Взволнованная кипеньем дум,
Ночь за окном на черную дорогу
Уронит первую звезду.

Уронит первую звезду... Кто знает
Бесчисленное рожденье звезд?
Веками мир, в туманы пеленая,
Скрывает их мерцание и рост.

Так в мир и этих строк, родная,
Приход загадочен и прост...

       1

В дверь постучали.
Вечер был. Как птица загнанная,
За окном метель,
Неистово крича, теряя перья,
Взлетала, падала и вновь взлетала,
Не в силах сбросить тяготу земли.

В дверь постучали.
И, вьюгу закрутив у ног,
Вошел сосед - сердечный зубоскал,
Отчаянный гуляка и литейщик.

Заиндевелый сбросил полушубок,
С усов сорвал смешные леденцы,
Пожал мою протянутую руку,
Присел к печурке и цигарку
Стал свертывать - все так же молча, тихо...
Тугие, обмороженные пальцы,
Махорку рассыпая и дрожа,
К огню задумчиво тянулись...

Он необычен был,
Он темен был и хмур...

Мы вместе с ним гоняли голубей,
Играли в бабки, бились в кровь и в доску,
У вала городского, как цыплят,
Румяную гоняя знать.

Ровесники, в пятнадцать лет
На баррикады Пресни и Плющихи,
Через картечь и ночь,
Под гром багровый,
Отцам носили кашу и патроны
И вместе стали у станка.

И даже смерч войны,
       над этой дружбой взвыв,
Не разметал ее, как перекати-поле,
Не задушил, не смял:
В снегах Карпат,
В топях Полесья, в бурях Эрзерума,
Песками Туркестана - рядом шли
Мечтатель-песенник и этот балагур.

Он необычен был,
Он темен был и хмур...

Мы голодали, мерзли; смерть встречая,
За каждую соломинку,
За каждый выступ жизни
Цеплялись холодеющей рукой,-

И вновь и вновь
Сопутствовала песня мне,
А на губах у друга
Кипела шуточка и брызгал смех.

Но поступь ли не в лад?
Иль тупиком дорога?
Иль выцвели глаза его?.. - на мир
По-разному взглянули мы однажды.

С тех пор
Не в дружбу дружба: гарь, чертополох;
Насвистывая "яблочко", порой
Над песнею моею зубоскалил;
Какую-то обиду затаив,
Не верил он в литье свое, не верил
В краснознаменный цех литейный,
Соратников угрюмо сторонясь.

Как птица загнанная,
За окном метель,
Неистово крича, теряя перья,
Взлетала, падала и вновь взлетала,
Не в силах сбросить тяготу земли.

Он необычен был...
И вот в чаду махорки,
Откашливаясь хрипло, нудно, тяжко,
Он вымолвил одно, одно лишь слово
О том,
Что мраком кроет солнце, косит цвет,
Что валит с ног зверье, бьет птицу на лету.
Что леденит поток, сметает города,
Что нас роднит с землей -
И прошептал второе слово -
Ленин...

И в тишине заплакала беззвучно,
Твердя иное, маленькое имя,
Склоняясь над шитьем, жена:
Пять лет,
Пять долгих лет
Не позабыть ей сына,
Чье тельце хрупкое не вынесло похода
Истории
И затерялось
На кладбище на городском.

И в тишине печурка, пламенея,
Рыча, как зверь на привязи, рвалась
И скалила клыки (огонь
Мелькал в железном поддувале).

Как птица пойманная,
За окном метель,
Неистово крича, теряя перья,
Металась по дорогам, билась в стены
В тревожных поисках простора и покоя.

               2

Костры на площади дымились. Головней
Дымящейся скатилось с крыши солнце,
И тихая, над сутолокой этажей,
Как на трибуну темную, бледнея,
Взошла луна.

Дыханье комкая, мороз,
Как льдина, в горле вяз, вползал
Гадюкою в прорехи и хрустел
Стеклом рассыпчатым под сапогом.

За рядом ряд:
Литейщик, я, жена,

Шахтер Донбасса, металлист Урала,
Текстильщица, строитель, бородач,
Крестьянин и в строю профессий -
С героями своих поэм - поэт.

Порою, тяжко содрогаясь,
Земля вздыхала (мерзлый грунт взрывая,
Могилу рыли у Кремля).

С балкона магний вспыхивал;
                        тогда
Из мглы вдруг выступали толпы,
Конь прочь шарахался, качались стены,
И в облаках испарины и дыма
Казалось все таким необычайным.

Мы шли...
И вот в настороженной тишине,
Костром огромным полыхая и звуча,
Затрепетал вдруг замкнутый простор,
Вокруг вздымались, тлея,
Обугленные колонны. И оркестр
У изголовья бился (никли
Флейт руки тонкие). Но тих
Был гроб вождя.

Вождь неподвижен был,
Как будто слушал рапорт стран,
Как будто диктовал приказ.
Был неподвижен
Почетный караул большевиков.

Тогда, на костылях шатаясь, инвалид
Снял ордена и положил у гроба.
Быть может, в этот миг пред ним
Прошли походы, штурмы, мятежи,
Где дымным ртом в упор прицелу и штыку
Кричал: "Да здравствует..." - и где шутя
Он панибратствовал со смертью,- здесь
Ломало судорогой губы и дрожала
Рука краснознаменца.

И слепец
Вдруг вышел из толпы. Он голову склонил,
Он слушал тишину, дыханье затаив;
И, мучаясь, всю тяжесть слепоты
Впервые в этот час познав,
Он раздирал рубцы сожженных газом глаз,
Чтоб увидать того,
Кто миру взор открыл.

И мать над гробом подняла ребенка:
"Запомни!.." И дитя
Навек запоминало это ложе,
Безмолвие вождя, и полчище у гроба,
И траура простертое крыло,
И пламя негасимое знамен...

И в этот миг вдруг жаркая рука
В моей руке, как встарь, затрепетала.

            3

В молчании суровом
Мы шли предместьем. Над заводом
Сталелитейным извивался дым.

Мороз крепчал. И звезды осыпались,
Лохматые, как иней с темных веток.
Мы шли в молчанье. Но во мне
Звучало, не стихая, слово клятвы.

Клялись: в труде, в бою хранить
                            единство,
Под знаменем Советов до конца
Свершить заветы Ленина
И свой
И новый мир построить на земле...

Мороз крепчал. А в небе над Москвой
Пылало зарево: костры не угасали...

И в этот вечер, над шитьем склоняясь,
Жена не вспомнила о сыне,
Об одиночестве и о могиле,
Что затерялась в тесноте печальной
На кладбище на городском.

Глаза ее сияли. Полночь
Уже была. Но мир передо мной светлел,
Я различал шаги,
Я песню слышал вновь,
Я чувствовал пожатье
Рук дружбы и любви.

Встретились. Шуршала травами
Ткань в станке сквозь гул и мглу.
Незабудками лукавыми
Цвел электромотор в углу.

К рычагу склоненная, усталая,
Вздрогнула запыленная бровь.
Видели: в чаду затрепетала
Светлой горлинкой любовь.

Только -
Каждый встречный взгляд насмешкою,
Каждый шепот - плетью вслед:
- Глупый! Над мгновеньями не мешкай
На земле любви и счастья нет!..

Но взревели гневом камни города,
Горечью позора и обид,
И под песнь солдатскую похода
Стих завод, покинут и забыт.

Были дни:
От холода и голода
Трепетные прятали слова.
Был за каждым уходящим годом
След дымящийся кровав.

Ржавчиной сочилась по окраинам
Скорбь заводская, и тлела новь.
В схватках счет теряли дням и ранам
Берегли винтовку и любовь.

И когда родился сын и кротко
Миру посмотрел в глаза,
Знали мы:
Тяжелою походкою
И над ним прошла гроза.

Как вялый колос,
Мать поникла к сыну...
До корня выжгло солнце все вокруг.
Не солнце — злой пылающий паук,
Блуждающий над пыльной паутиной.

Весь день брела...
Не отставая, ворон,
Над нею жадно каркая, взлетал.
Как марево дымящееся город
То возникал вдали, то пропадал.

Обугленный стыл запад. Крались тени.
Над ней склонился придорожный тын.
Затрепетав бессильно на коленях,
Грудь с криком прикусив,
Стих сын.

И долго, тупо почернелым взглядом
Смотрела мать,
И грузно в душной мгле
Всем телом высохшим припала рядом
К морщинистой и высохшей земле.

И до утра над сыном билась мертвым,
И грудь рвала —
Свою и грудь земли,
Бледнеющую на рассвете желтом,
Бесплодную, сухую грудь земли.

И, проклинающая, не слыхала,
Не знала мать,
Что глухо вместе с ней
Земля стонала, земля изнемогала
В томительном и знойном сне.

Мне врач твердит: - Поберегите сердце,-
И жить и чувствовать спешит оно;
Всходите медленнее на высоты,-
На высоту не всем взойти дано...

Чудак старик. Мне сердце не подвластно.
Я от друзей отстану ль по труду?
На много лет меня моложе сердце,-
В бой позовет, и я в огонь пойду.

Так пусть в строю, не нарушая строя,
Оно ведет меня в краю родном,
Печалясь, радуясь и не старея,
Всю жизнь мою вместив в себе одном.

Не мираж в дымящейся синеве,
И не вымысел, и не сон,—
Старый негр
На Октябрьском параде,
В Москве,
Солнцем северным озарен.

У Кремлевской стены делегат.
Перед ним
Всех Республик народы идут,—
В братстве жизнь их,
Союз их ненарушим,
И свободен и радостен труд.

Алый вихрь знамен
И песен прибой...
Ни погонщиков, ни цепей, ни слез...
Старый негр поник седой головой —
Ветер Африки негру стон донес.

...Ветер полз, извиваясь, в злых песках,
В джунглях блуждал,
В болотах глох.
Там, в тростниках, с кровью у виска,
Загнанный брат не нашел дорог.

Из Сиднея в Судан,
Из Судана в Сидней
Гнал корабли из порта в порт.
И под каждым вымпелом —
Звон цепей
И смех павианий жирных морд.

А на рынке Тимбукту
За маис гнилой
(Бился в глазах голод и страх)
Черною пальмою передо мной
Пала проданная сестра.

У хижин в ночах,
От росы до росы,
Подстерегают
Хозяйские псы.
В гнойную яму брошен, вслед
Скованный сын прохрипел привет.

Ждут на плантациях, на рудниках.
Изнемогая,
Гонца и вестей...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ветер стих в камнях у ног старика.
Ветер Африки свистом плетей.
А вокруг ликовала и пела Москва.

Кто-то руку негру пожал.
И звучали на всех языках слова:
Ленин и
         Интернационал...

И не вымысел, и не лживый сон:
Нерушимо народа доверие,—
Бережно пронесен
Огонь знамен
Сквозь когтистые лапы империи.

О Ленине
Делегат говорит —
Весть идет из Сиднея в Судан,
И над Конго грозный гимн гремит,
Гимн пролетариев всех стран.

О скалы разбиваясь с криком,
Шла насмерть за волной волна.
Покоя нет в просторе диком,
Но глубь недвижна и темна.

Так и в минуты вдохновенья
Слова, теснясь под бурей чувств,
Не высказав души волненья,
Теряются, срываясь с уст.

Но в глубине таится где-то
Все то, что песней быть должно,-
Жить вечно в поисках поэту
Слов сокровенных суждено.

Что там, за гранью перевала?
Стремлюсь и одного хочу -
Чтоб молодость не отставала,
Шла до конца плечом к плечу;

Чтоб крепла песнь, как под грозою
Седые крепнут паруса,
Чтоб ласкою, гневом иль слезою
Откликнулись твои глаза.

Над рощей, над глухой слободкой,
Над проседью предзимних дней -
Осенний звон, сухой и четкий,
Все торопливей и шумней.

Где у проселка куст рябины
Горит покинутым костром,
Звенит червонный лист осины
Дорожным долгим бубенцом.

Где опаленной головою
Поникли низко тростники,
Звенит кочующей листвою
Серебряная рябь реки.

Под перекличкой журавлиной,
Под свист синиц, со всех сторон
Звенит осенний переливный,
Хрустальный, стройный перезвон...

Когда неярко и убого
Туманы озарит заря,
Оледенелою дорогой
Проскачут кони Ноября.

На облучке - старуха Осень,
Широкий путь - во все концы,
В дуге - сияющая просинь,
А под дугою - бубенцы...

И мнится мне: в машинном звоне
И в снежном шелесте ремней -
Все те же кованые кони,
Все тот же звон осенних дней.

Трепещущий сгусток бессонных дорог,
Пылающий дымный след,
Металла и камня недвижный поток,
Реклам лихорадочный свет.

Над смрадом казарм
И гангреной лачуг
Тюрьма - его торжество,
И золотом жирным сочились вокруг
Дворцы и храмы его.

Он салом витрин оплывал,
И рос
До апофеоза торг;
Он символом злым над тобой вознес
Последним убежищем
Морг.

Ты занумерован и замкнут в круг,
От конвейера неотделим;
Как будто не кровь в мускулах рук,
А масло машин по венам сухим.

В лабораториях, в мастерских,
У стратегических карт страны,
Над аппаратами желчью ник
Огнепоклонник Войны.

Как желтые головы, колбы в ряд;
Здесь хлор змеился в трубе...
(Сынишка беспечный, ведь этот яд
Готовят враги
Тебе.)

А в свете реклам,
Среди калек,
Под накипью дымящихся крыш,
Метался, обезумев, человек,
Как в пламенной мышеловке мышь.

Недолог выбор, когда - ни гроша:
Отрава, петля, колесо.
Над самоубийцей, тиной дрожа,
Канал замыкал кольцо.

Как самоубийца, задыхался закат
Под лязг алюминьевых птиц,
И гнойный вздымался над городом чад
От боен и от больниц...

- Товарищ!- тут я услышал зов,
Над Красной площадью бой часов,
И чужедальной жизни иной
Призрак исчез предо мной.

Мы шли весенней веселой толпой,
Мы улицей шли родной.

Созвездье Кремля сияло нам,
И сверстники наши вокруг
Трудились, склонясь к станкам,
                      к чертежам,
Не покладая рук.

И звезды, как птицы,
В стропилах, в листве,
И прадедом властвовал дуб,
И месяц прорезался в синеве,
Как первый и крепкий зуб.

Отчизна! Мы молоды и сильны.
На страже на всех рубежах страны
Стоим с открытым лицом...
Сынишка затих на коленях жены,
Под жарким, тугим материнским соском
Захлебываясь молоком...

Еще бездорожье: проселки да гать.
Преград и невзгод нам не миновать,-
Но труд наш в почете,
И солнце в чести,
И дружной поступи нашей под стать
Песня в дороге
О молодости...

Расчёсывая тучки рыжие,
Трубит в заводский рог восток.
На каждую овьюженную крышу
Наброшен розовый платок.

Сугробы - тесаные розвальни -
К воротам за ночь нанесло.
Повисло неподвижное - к морозу -
Над кровлей дымное крыло.

И ожерельем перламутровым
На телеграфных проводах
Завился иней...
        Необычным утром
Стал мир в сияющих путях,
Где - сам с собою не в ладах -
Я шел вчера, понурив голову,
Не видя солнца, глух и дик...

Преобразило мир одно лишь слово,-
Чуть слышный лепет губ твоих...

Сожженные отстроят города,
Сровняют рвы, вернутся в улей пчелы.
Но эти годы - их забыть когда?
И не в земле - в веках их след тяжелый.

И возмужали мы. И наши дети
Взросли в огне и городов и нив.
За эти годы поседев, столетье
Мы пережили, юность сохранив.

Мы верили: отеческий в бою
Над нами взор склоняется бессонный.
Мы Истину увидели свою
Еще яснее в мире затемненном.

Она сияет ныне торжеством,
Неповторимой вещею весною
На знамени задымленном и в том
Огне салюта над Москвою.

С утра, румяная спросонок,
Весна-ткачиха у села.
Малиновыми перезвонами
Звенит лучистая игла.

И бор над сброшенной сермягой,
И степь за лентою речной
Зазеленели тканью яркою
Под жаркою ее рукой.

Прошла с громовыми раскатами
И, рассмеявшись ручейком,
Осыпала овраг лохматый
Светло-голубеньким цветком —

И к нам во двор: под хрип мотора
В углу, где рос чертополох,
Гниль мусора и копоть города
Вдруг одуванчиком прожгло.

Потом ушла, такая тихая,
Лишь прошуршала пыль дорог
Да ниже пала повилика
Под зноем загорелых ног...

Что со мной было в этот вечер...
Шел я, улицы не узнавая.
Ветер обнимал меня за плечи,
Пели звезды, ласково мерцая.

И звенели льдинки, как цимбалы,
На цветок луна была похожа.
Обозвал меня слепым и шалым,
В сторону шарахаясь, прохожий.

Если б знал прохожий, что со мною,-
Он бы улыбнулся мне с поклоном,
Он бы увидал над головою,
Как сияет небо всем влюбленным.

Девушка навстречу шла окрайной,
На меня взглянула сиротливо;
И сказал я девушке печальной:
- Незнакомка, будь, как я, счастливой!..

Но испуганно взлетели брови,
И прошла она, еще не зная,
Что на свете есть в чудесном слове
Сила тайная и неземная.

С ним пройду дорогою суровой,
С ним я груз любой взвалю на плечи...
Краткое, как вздох, одно лишь слово
Ты мне прошептала в этот вечер...
Помнишь: сорок лет тому назад
Уходил на фронт во тьму солдат...

Антоновка зреет,
И грузно навис
Над листопадом осенний анис.

Сентябрь наливается синью крутой;
Тревожный, он рыщет и свищет синицей,
И яблоко девичьей рдеет щекой,
Такой же тревогой томится...

Скатилося солнце за косогор.
Сбор кончен.
Шумит у совхоза костер.

На плечи яблонь - косынкою дым...
Но бродит и бродит девчонка по саду,
Нахмурясь над сердцем своим молодым:
Нет с трепетным, с пламенным сладу...

Всему есть срок,
И над всем есть власть,
И яблоку в срок предназначено пасть.

От мира не скроешь, не затаишь
Бессонные ночи, припухшие губы.
И вот он приходит, ломая тишь,
Желанный и ласково-грубый.

Про "яблочко" у совхоза поют.
И рушится
Девичий тихий уют.

Он жаркие плечи ее раскрыл...
Замолк, одинок, у костра запевала.
Лишь слышал месяц, седой сторожил,
Как яблоко с яблони пало.

Всего стихотворений: 20