Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Угадай автора стихотворения
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Алексей Алексеевич Тихонов (Луговой)

Алексей Алексеевич Тихонов (Луговой) (1853-1914)


Все стихотворения Алексея Тихонова (Лугового) на одной странице


Credo… Quia absurdum

Не требуй, чтоб я был сухим педантом
И твердо шел обдуманным путем,
Я не рожден Сенекой или Кантом,
Моя душа горит иным огнем
Свободной красоте — мое служенье!
Но мне близка порой и злоба дня.
Я — эхо жизни, бурь и вдохновенья,
И большего не требуй от меня.
 
Пойдем со мной, когда тебе не чужды
Язык страстей и гордый мир чудес,
И малых братьев маленькие нужды.
И подземелий мрак, и свет небес.
Пойдем, чтоб ликовать, где пир веселый.
Венчает ряд победоносных битв,
Пойдем страдать, где пролетарий голый
Ждет помощи, участья и молитв.
 
Смотри: венком лавровым я украшу
Того, кто трезво жить научит нас…
И весело с ним выпью яда чашу
Из буйных рук вакханки в пьяный час;
Я преклонюсь пред чистотою строгой
Сестры моей, весталки молодой,
Я встречусь и с блудницею убогой,
Как с равноправною моей сестрой;
 
Красавице — любовь и поклоненье.
Уроду — ласку дружбы я отдам;
Люблю я в победителе — смиренье
И в побежденном — жажду мстить врагам;
Пусть правосудие казнит злодея,
Пускай и предо мной виновен он,
Я может быть скажу, его жалея:
«Нет, ты неправ, о, праведный закон!»
 
И худо ль это, хорошо ль, не знаю,
Но я порой грехам пою хвалу,
Порой за все грехи людей страдаю
Иль равнодушен к их добру и злу.
То — разум ли, вознесшийся до Бога,
Иль по земле ползущий рабий ум,
Но я таков; и мне одна дорога
Со всеми, кто мне скажет: homo sum!


1894


Taedium vitae

Я Истину долго искал, убежденный,
Что где-то, наверно, таится она,
Что ум, вдохновенной мечтой окрыленный,
Спустившися в бездну познанья до дна,

Воспрянет оттуда — как бог, просветленный
И скажет: «Великая тайна ясна».
Я думал, что, пылом страстей зажжена,
Душа озарит ему путь затаенный

И вечной загадки решенье найдет.
Напрасно огнем мое сердце горело,
Напрасен ума был пытливый полет,

Сквозь Хаос Веков мне навстречу глядела
Бездонная ночь; в ней нашел я ответ:
Весь мир только призрак, а Истины — нет.


1892


* * *

Бывают минуты: в тоске горделивой
Гляжу я на мир, вечно мучимый злом,
Обманутый вечной надеждою лживой
И призрачным, вечно искомым добром.
 
Я знаю: страдание мира безмерно,
Его не избыть, пока солнце горит.
Одно только средство мгновенно и верно
Избавить нас может от мук и обид, —
 
     Волею Властного Духа велеть
     Солнцу потухнуть, Земле умереть:
          Солнце, сокройся,
          Сгинь навсегда!
 
Но вспомнишь внезапно: а красные зори?..
А лунные ночи?.. А ласки весны?..
А волны лазурного теплого моря.
И запах смолистый прибрежной сосны?..
 
Нахлынут виденья, картины былого…
Признанья… лобзанья… весь жизненный пир, —
Душой к нему тянешься снова и снова:
Пусть ад — но и рай на земле знает мир!
 
     И обреченный навеки страдать,
     Буду я в муках предсмертных кричать:
          Солнце, не гасни!
          Солнце, гори!


1913


Верую…

Туда, где в Небесах Мечты передо мною
Сиял, как солнца свет, какой-то чудный храм,
Туда, по спутанным, таинственным путям,
Вела меня Судьба заботливой рукою.

Вела от зорь весны до зимней тьмы ночей
И, верю, поведет до часа усыпленья,
И я пойду, как шел, без страха и сомненья
Доверившись Судьбе, наставнице моей.

Не раз, во тьме земли, сбивался я с дороги,
К виденью в небесах терялся всякий след.
Я говорил: «Храм пуст, он призрак, Бога нет,
Молюся вам, самим мной созданные боги!»

Но Жизнь-Судьба, сломав тех чтимых мной богов,
Опять влекла меня туда, где Бог Единый
Откроет мне Своих деяний всех причины,
С Предвечной Тайны сняв божественный покров.

Я много жил: в добре и зле я искусился,
Спускался в ад, стоял пред райскими дверьми,
И, духом возносясь над миром и людьми,
Смирить свой гордый ум пред Богом научился.

Ему покорен, жду! Он скажет: «Час настал!
Иди за грань миров, чтоб жизнью жить иною».
Тогда, покинув плоть, бессмертною душою
Я радостно сольюсь с Началом всех начал.


13 мая, 1910


Жизнь

Бывают дни: с лицом святой,
На зов земных страстей ничем не отвечая,
Вся осиянная духовной красотой,
Вся ты перед мной, недвижная, немая…

А иногда: проснется страсть,
Лицо твое горит, в глазах — любви желанье,
С дрожащих губ узнал я поцелуя власть,
Вакханкой льнешь ко мне… ты — радость, ты — страданье.

Бывают дни: весь облик твой —
Печать суровых дум и гордых размышлений.
Проходишь мимо всех с поднятой головой,
В исканьи тайн земли и неба откровений.

А иногда: ребенок ты, —
Резвясь, шаля, ты всем, что попадет, играешь
И в мелочь каждую житейской суеты
Красивые цветы наивности вплетаешь.

Кто ж ты?.. Святая или нет,
Вакханка иль дитя, мудра иль простодушна,
Ты — жизнь сама, в тебе всех сил расцвет,
И я люблю тебя — и страстно и послушно.


«Современный мир» № 2, 1908


* * *

Зачем я встретил вас! О, как опасны
Такие встречи, — «гибель для души»!
Вы хуже, чем божественно прекрасны:
Вы адски, вы безбожно хороши!

Теперь я не могу, как от кошмара,
Отделаться от ваших жгучих глаз,
И в сердце угольки — следы пожара
Тушу со страхом каждый день и час.

И кто вы, что вы? Неприступны, строги,
Порочны, злы иль полны доброты,
Не знаю. Только пусть спасают боги

И вас самих от вашей красоты:
Когда угадывать не чужд я дара,
Сидят в вас рядом Демон и Тамара.


1893


* * *

Милой шуткой дразня и лаская,
Мне шутя говоря: «Ты любим»,
Не играйте с огнем, дорогая,
Не играйте вы с сердцем моим.

Пусть давно в нем таилось влеченье:
Никогда я любить вас не смел,
И пред вами одно поклоненье
Сохранить навсегда я хотел.

С первой встречи друзьями мы стали,
И с тех пор много лет мы друзья,
И кругом вы найдете едва ли
Бескорыстнее друга, чем я.

Но я вижу, как в сердце бесшумно
Вместе с дружбой любовь пробралась,
И боюсь я, чтоб страстью безумной
Она в сердце моем не зажглась.

Не шалите ж, меня увлекая,
Не шутите вы чувством таким,
Не играйте с огнем, дорогая,
Не играйте вы с сердцем моим.


1890


Мои грехи

Гордыни смертный грех мне сладок и приятен,
И я такой моей греховностью горжусь.
Мне смысл грехов иной, чем грешникам, понятен,
И если я грешу — не каюсь, не стыжусь.

Я зависти не знал. Спасла меня гордыня
От униженья быть завистливым к другим, —
Сам храм, кумир и жрец, сам для себя святыня,
Я жил лишь для себя, чтоб быть собой самим.

Мне лень была чужда. Богатый гордой силой,
Зиждителю миров молился я трудом.
И творческий мой труд мне не был труд постылый,
А лени я не знал и в отдыхе своем.

Я скупость презирал. Я щедростью гордился,
И все, что создавал, все гордо расточал.
Был беден. Был богат. Богатством не кичился
И бедности своей я нимбом не венчал.

Я чреву своему не угождал греховно:
Природа-мать дала мне свыше меры сил,
И меры я не знал, когда горел духовно,
Не мерял и тогда, когда я ел и пил.

Но гнев святой на все, что стоит гневной кары,
Как мог его себе я в смертный грех вменить, —
За истину борясь, я наносил удары,
Я гневом пламенел — и в гневе буду жить.

Я верить не хотел в греховность сладострастья:
Весь мир, пока живет, живет лишь им одним,
Без этого греха ни жизни нет ни счастья, —
Пусть рушатся миры — тот грех несокрушим.

Мои грехи!.. Я знал, что ждут за них страданья, —
Ответа не боюсь. На приговор судей
В последний горький час я, вместо покаянья,
Явлю им радость гордости моей.


1908


* * *

Мы встре­ти­лись… Я был под впе­чат­ле­ньем
Пе­ре­жи­то­го въявь кош­ма­ра-сна,
А ты — встре­ча­ла утро жизни пе­ньем,
А ты была цве­ту­щая весна.

Ты жизнь свою мне от­да­ла не споря,
И стала жизнь моя с тобой свет­лей:
В ми­ну­ты ра­до­сти, в ми­ну­ты горя
Твоя душа сли­ва­ла­ся с моей.

Лам­па­дой теп­ли­лась, звез­дой го­ре­ла,
До­вер­чи­во мо­ли­лась на меня,
И если падал духом я, ты смело
Звала впе­ред — от ночи к свету дня.

С тобой теп­лее было мне в нена­стье,
С тобой не стра­шен был мне суд невежд,
Пол­ней я чув­ство­вал с тобой дни сча­стья
И верил в блеск несбы­точ­ных на­дежд.

Пус­кай меня не раз с тех пор ма­ни­ла
Улыб­ка уст дру­гих, дру­гих очей —
Моя душа тебе не из­ме­ни­ла,
Твоя лю­бовь вла­ды­че­ству­ет в ней.

Пус­кай дру­гие звез­ды ярким све­том
Горят на небе ра­до­стей моих —
Твоя лю­бовь немерк­ну­щим при­ве­том
Горит средь них боль­шая из боль­ших.

Пусть бли­зок час по­след­не­го за­ка­та —
Я весь лю­бо­вию к тебе горю,
И наших душ союз храню я снято
И за него судь­бу бла­го­да­рю.


1908


* * *

Не ищите в жизни цели,
Не ищите в жизни счастья,
А ловите, где успели,
Радость, ласку и участье.

Щедро всем вокруг дарите
Ласку и участье сами,
Днем сегодняшним живите,
И Господь-Хранитель с вами! 


1893


* * *

Ни облачка. Над лесом, над полями
Прозрачная лазурь, покой и дрёма…
И солнце жжет недвижными лучами…
Кругом все спит: объяла все истома.

Покой и тишина… Вдруг за рекою
Полоска неба будто потемнела…
Минута, две — и туча налетела.
Чу! Гром… Полнеба вспыхнуло грозою.

Гудит, несется ветер буреносный…
И, споря с ним, качаясь, зашумели
Березы старые и вековые ели,
И прадедом посаженные сосны.


1890


Осенние октавы

Года идут, и время наложило
На нас неизгладимую печать:
Мы на пороге осени унылой!..
Но и зимой я буду вспоминать,
Как ты в года весны меня любила,
И буду я тебя любить опять,
Как прежде, юно-нежно, неизменно,
Любовью вечной, как душа, нетленной, —

Тебя одну!.. Пусть в жизни мне не раз
Любви и страсти тайны открывались,
Пускай и милых уст и милых глаз
Улыбки щедрые мне расточались,
Пускай любовь на век, любовь на час
Одна с другой легко чередовались, —
Но не было ни чище ни полней
Моей любви к тебе, любви твоей.

Теперь — пришла пора, и сердце снова
Благоговейно молится тебе,
Быть может, я, слабеющий в борьбе,
Жду от тебя спасительного слова
И помощи в изменчивой судьбе, —
Не все ль равно: в осеннее ненастье
Дай мне побольше ласки и участья!

Уж я юницам песен не пою,
Я остаюсь чужим чужому маю,
В тебе ж я молодость свою люблю,
С тобой я прошлое переживаю
И красоту весеннюю твою
Я в памяти всесильной воскрешаю, —
И юны вновь в сиянии мечты
Твои, увы, поблекшие черты.


1913


С чуж­би­ны

Мне в объ­я­тьях теп­лой ночи
Нет покоя: сон бежит,
За тобой, сво­бод­ный ветер,
Мысль сво­бод­ная летит.

Слу­шай, ветер! Ведь ты зна­ешь
Там, на ро­дине, тот дом,
Где ду­ши­стой липы ветви
Рас­пу­сти­лись под окном?

Сте­ре­гут рев­ни­во ветви,
Чтоб ноч­ных ви­де­ний рой
Не под­крал­ся к моей милой,
Не сму­тил ее покой.

А она, моя ма­лют­ка,
Улы­ба­ет­ся сквозь сон,
Раз­ме­тав по из­го­ло­вью
Кудри свет­лые, как лен.

Ты туда по­мчи­ся, ветер.
Там в мой образ об­ле­кись
И в от­кры­тое окош­ко
Свет­лой грё­зой про­бе­рись.

За меня пред­стань ты к милой
И, при­пав к ее груди,
По­це­луй ее ти­хонь­ко
Да, смот­ри, не раз­бу­ди!

А потом спеши об­рат­но
И в под­звезд­ной вы­шине
Про­не­си ты бе­реж­ли­во
По­це­луй ее ко мне.


1887


Силуэт

                                     Л. А. Е.

«Если б ты умерла…» — эта мысль иногда,
Словно туча в лазурно-сияющий день,
Омрачает любви моей сладкую лень
И мои трудовые и дни, и года.
Пусть давно окружают нас холод и мгла —
И к теплу я, и к свету с тобой пробьюсь!
А один, без тебя… — Я подумать боюсь,
Что бы сталось со мной, если б ты умерла.
 
Кто бы утром к постели моей подошел
Звать меня поскорее взглянуть, как, горя
«Небывалой» красой, занялася заря,
И как розан в саду ей навстречу расцвел?
Кто бы в полдень на стол мне поставил букет
Из красивых и нежных цветов полевых, —
И цветы неземные мечтаний моих
Чей ласкал бы сердечно-приветливый свет?
 
Кто б согрел мне горячим дыханьем своим
В зимний холод озябшие руки мои, —
Кто б с улыбкой выслушивал повесть любви
Моей ветреной к той, кем я не был любим?
Кто бы в дни непосильных забот и труда,
Когда враг нас к позорным уступкам зовет,
Обещая за них и покой и почет, —
За меня и со мной отвечал: «Никогда!»
 
Если б ты умерла, кто ж в последний мой час
Мне закроет глаза? Кто, по смерти моей,
Защитит мою память от лживых друзей
И не даст, чтоб зажженный мной светоч погас?
Я не знаю, как жизнь без тебя бы пошла,
Но моей путеводной звездой была ты, —
И все счастье мое, все надежды, мечты
Я б с тобой схоронил, если б ты умерла. 


«Живописное обозрение» № 7, 1902 г.


* * *

Скитаясь по знойной пустыне,
Нашел я холодный родник —
И, долу склонясь, как к святыне,
К нему я устами приник.
В пустыне безлюдья я встречи
С тобою, о, друг мой, искал
И звуками дружеской речи
Я жажду души утолял.


1911


Сонет

Я чую где-то душу оди­но­кую…
Порой мне слы­шит­ся да­ле­кий зов.
В нем узнаю тос­ку-пе­чаль глу­бо­кую,
И боль стра­стей, и жажду страст­ных снов,

Неяс­ные мечты, же­ла­нья смут­ные, —
То блеск зари, то мрак мо­гиль­ных плит,
И све­тят слезы ра­до­сти ми­нут­ные
Сквозь слезы вечно скры­тые обид.

Полна любви, то­мит­ся ожи­да­нья­ми
Мя­теж­ная душа. И от­клик ей
Давно я уло­вил в душе моей:

Люблю ее, живу ее стра­да­нья­ми,
И ра­дость я в мечте своей ловлю,
Что, тайно от нее, ее люблю. 


1910


Сумасшедшее проклятие

Монолог из неоконченной пьесы

Проклятие тебе, палач!..

Виновник скорби и терзанья,
Виновник бед и неудач,
Ты зло, ты Божье наказанье,
Проклятие тебе, палач!..
 
Лишь смерть уймет мои страданья,
Пока я жив, мне ни единый врач
Не заживит мою зияющую рану,
И повторять не перестану:
Проклятие тебе, палач!
 
Я был незлобив… мирными словами
Нередко распри я кончал с врагами,
И другом делался мне враг,
И луч любви вторгался в прежний мрак.
Но ты… ты изъязвил мне душу жгучим ядом,
Ты жёлчью отравил мне кровь,
И низости твоей зловещим смрадом
Ты задушил во мне и веру и любовь.
Ты отнял у меня безбожно
Все то, чем в жизни трудной и тревожной
Я мог привлечь к себе друзей:
Привет и ласковость моих речей,
И, вместо слов любви иль радости беспечной,
Теперь я знаю только стон и плач
И все твержу одно и то же вечно:
Проклятие тебе, палач!
 
Так пусть же эти страшные слова,
Как фурии, тебе грозят бедою;
Пускай стоустая молва
Упрочит их навеки за тобою;
Пусть у того сгниет язык,
Кто без проклятья о тебе вспомянет;
Пусть тот глухим навеки станет,
Кто, услыхав зловещий крик
Проклятия тебе, не крикнет вместе:
Проклятье палачу, проклятье и бесчестье!
 
Пускай твои и сын, и дочь
Несут печать моих проклятий,
Пусть не приветом — словом: «прочь!»
Встречают их среди собратий;
Пусть, жизнь отверженцев влача,
Они иссохнут от сознанья,
Что им другого нет названья,
Как только — «дети палача».
Из уст детей, тебя лобзавших нежно,
Тогда услышишь ты, сквозь стон и плач,
Свой приговор жестокий, неизбежный:
Проклятие тебе, палач!
 
Тобой униженный и оскорбленный,
Борьбой, страданьем сокрушенный,
Умру я скоро может быть.
Но, прежде чем порвется жизни нить,
Мой вздох последний испуская,
Я, ненависть свою в наследство завещая,
Скажу: проклятие тебе, палач!
 
И мой последний вздох, и мой предсмертный шепот,
Моих мучений стон, моих проклятий ропот,
Пускай преследуют тебя, как тень,
И создадут тебе при жизни муки ада.
Когда ж придет и твой последний день,
Когда твоей душе нечистой будет надо
Расстаться с телом мерзостным твоим,
Пускай, огнем раскаянья палим,
Ты не прощения услышишь слово
И не друзей надгробный плач,
Нет, — громче прежнего раздастся снова
Мое проклятие тебе, палач!
 
Но и в могиле ты, хоть труп уже смердящий,
Покоя не найдешь,
И сорных трав над ней ты говор шелестящий
Услышишь и поймешь:
«Проклятие тебе, палач!»
И там, в гробу, засыпанном землей,
Твой прах нечистый превратится
В червей могильных ползающий рой,
И будут эти черви копошиться
Вокруг твоих костей
С ужасным шорохом, неслыханным живыми;
Как реквием, тот шорох — хор червей —
Раздастся над останками твоими,
И точка каждая на черепе твоем,
На каждой косточке, на всех остатках гнили.
Услышит хор червей в могиле:
«Мы палачу проклятие поем!»
 
Да будет так!

Пускай недаром раздается
Мой тяжкий стон, мой скорбный плач,
Пускай проклятьем вечным отзовется
Мое проклятие тебе, палач! 


1890


* * *

                          Н. В. К.

Ты мне тем дорога бесконечно,
Потому ты подруга моя,
Что на землю глядишь ты беспечно,
Лишь одно неземное любя.

Где-то… что-то… — будь грешно иль свято,
Только будь неземное оно, —
И любовью святой иль проклятой
Ты полюбишь его все равно.

Что другим только бредни пустые
Или мир недоступный, куда
Не попасть никому никогда, —
Для тебя то — родная стихия.
Ты — оттуда. И рвешься туда.


«Живописное обозрение» № 30, 1902


* * *

Я бег осенних туч люблю…

Смотря на их полет могучий,
О летних днях я не скорблю,
И чем темней, суровей тучи,
Тем я сильнее и бодрей.
Холодной осени ненастье
Напоминает мне живей
Мечты весенние о счастье
И негу жарких летних дней.

Ища неведомого края,
Несутся тучи, — им вослед,
Их быстрый бег опережая.
Ища борьбы, трудов, побед.
Ища потерянного рая,
Несется светлых мыслей рать.
Пусть вся природа засыпает,
Мне осень душу пробуждает —
Зовет меня творить, создать
Все то, что было сном для лета,
Что было сказкой для весны,
Что было лишь мечтой поэта,
Чем жизнь и молодость красны.
Лучи немеркнущего света
Я брошу, вопреки зиме,
Навстречу холоду и тьме,
Я землю им до недр согрею,
Я горы льда им растоплю
И самый мрак могил рассею!

Я бег осенних туч люблю…


1907


«Жалко Гуса!»

I

В годы детства золотого,
В годы юности удалой,
Чудных сказок, звучных песен
Я наслушался немало.
 
Из тех сказок, из тех песен,
Жаждой подвигов томимый,
Я воздвиг чертог волшебный
И в него, никем незримый,
 
Уходил к зазнобе-думе.
Там, под звуки песнопений,
На мой зов слетались сонмы
Жизнерадостных видений.
 
Их владыка полновластный,
Я из них сбирал дружину,
Чтоб в честном бою с неправды
Лицемерья снять личину, 
 
Чтоб рассеять мрак от пугал,
Чтобы солнце проглянуло,
И моя б голубка-дума
Вольной птицею вспорхнула.
 
Но завистливое время
Те чертоги подкопало,
Драгоценные обломки
Буря жизни разметала.
 
Нет моей дружины храброй,
Не с кем ринуться мне в битву,
И твержу над думой мертвой
Поминальную молитву.
 
II

Но я спас из груды праха
От волшебного чертога
Прежних сказок, прежних песен
Дорогих жемчужин много.
 
И с одной из них всех больше
У меня воспоминаний:
Ей моя зазноба-дума
Украшалась в дни свиданий.
 
Ту жемчужину я добыл,
Крови сердца не жалея,
Из ограды звонкой песни
У певца, у чародея.
 
III

У певца, у чародея,
Есть сказанье, как когда-то
На соборе, на Констанском,
Кардиналы и прелаты,
 
Кесарь, папа, богословы,
Грозный сонм князей имперских,
Трирский, люттихский епископ —
В богохульных мыслях дерзких,
 
В еретическом ученье
Яна Гуса обвинили
И его, во славу церкви,
На сожженье осудили.
 
А пока они собором
Приговор тот обсуждали,
К ним в открытое окошко
Донеслись из темной дали
 
Соловьиной песни трели;
И умолкло все собранье,
И в сердцах у всех воскресли
Лучших дней воспоминанья.
 
И как будто в эту залу,
Где гремело осужденье,
Принеслися с песней вместе
Примиренье и прощенье.
 
Одному из судий, старцу,
Эти мысли в душу пали,
И в душе его два слова —
«Жалко Гуса» — прозвучали.
 
И хотел уже тот старец,
Встав, промолвить судьям: «Братья,
Гус невинен!» Но, упавши
На колени у распятья,
 
Он воскликнул: «Пробудитесь!
Льстивой песнью соловьиной
Дьявол, дьявол нас смущает,
Это глас его змеиный!»
 
Ужаснулось духовенство:
«Буди с нами Божья сила!»
И слова те — «жалко Гуса» —
«Да воскреснет Бог» покрыло.
 
IV

Вот что пел певец в сказанье
И те вещие два слова
Мне блеснули в этой песне
В виде перла дорогого.
 
Этот перл ценой страданий,
Тяжкой скорбью за страдавших
Приобрел я в нить жемчужин,
Мою думу украшавших.
 
И теперь, когда исчезли
И чертог мой, и дружина,
И на месте думы прежней
В сердце гнездится кручина, —
 
Этот перл еще остался
Светлой памятью былого,
И я пестую, лелею
Эти вещие два слова.
 
V

«Жалко Гуса» — это светоч, —
Мне звездою путеводной
Служит он всегда и всюду
В мире лжи и тьмы холодной.
 
Льется ль кровь, гремят ли цепи,
Разрушенья ль слышу грохот,
Вижу ль слезы, слышу ль стоны
Иль безумья адский хохот, —
 
Просветленный вещим словом
Примиренья и прощенья,
Я везде в страданьях мира
Вижу облик заблужденья.
 
Заблуждаясь, люди гибнут;
Заблуждаясь, братьев губят;
Ради новых заблуждений
Ряд былых кумиров рубят.
 
Нам в дали веков минувших
Видны дым костров и пламя,
А над ними — по ошибке —
Вековечной правды знамя,
 
И безмозглые старухи
На костер, где сожигают
Им неведомую ересь,
Груды хворосту бросают.
 
Но и ныне точно так же
Проповедник «заблуждений»
Или сам в огне сгорает:
Погибает от гонений, —
 
Иль, победу одержавши,
На костры врагов возводит
И при зареве их ярком
Все же в полном мраке бродит.
 
И под гнетом этих зрелищ
Миру целому объятья
Я б хотел открыть и крикнуть:
«Жалко Гуса, люди-братья!»
 
VI

Но пропал мой громкий голос,
Что ни день — слабеют силы,
И мне кажется порою —
Близок путь мой до могилы.
 
Я брожу теперь по свету
И хочу найти скорее,
Где тот витязь, пылкий сердцем,
Кто бы был меня сильнее,
 
У кого б в светлице пышной
Молодая дума зрела
И, созрев на счастье мира,
В мир могла бы выйти смело.
 
Я бы витязю такому,
Если б встретиться случилось,
Отдал все свое наследье,
Все, что только сохранилось
 
Из жемчужин драгоценных,
Что служили украшеньем
Для моей угасшей думы;
И потом бы со смиреньем,
 
Обессиленный невзгодой,
Я ушел от жизни-битвы,
Чтобы петь над думой мертвой
Поминальные молитвы.


«Труд» № 7, 1890




Всего стихотворений: 20



Количество обращений к поэту: 5873




Последние стихотворения


Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

Русская поэзия