Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Алексей Алексеевич Тихонов (Луговой)

Алексей Алексеевич Тихонов (Луговой) (1853-1914)


  • Биография

    Все стихотворения на одной странице


    Credo… Quia absurdum

    Не требуй, чтоб я был сухим педантом
    И твердо шел обдуманным путем,
    Я не рожден Сенекой или Кантом,
    Моя душа горит иным огнем
    Свободной красоте — мое служенье!
    Но мне близка порой и злоба дня.
    Я — эхо жизни, бурь и вдохновенья,
    И большего не требуй от меня.
     
    Пойдем со мной, когда тебе не чужды
    Язык страстей и гордый мир чудес,
    И малых братьев маленькие нужды.
    И подземелий мрак, и свет небес.
    Пойдем, чтоб ликовать, где пир веселый.
    Венчает ряд победоносных битв,
    Пойдем страдать, где пролетарий голый
    Ждет помощи, участья и молитв.
     
    Смотри: венком лавровым я украшу
    Того, кто трезво жить научит нас…
    И весело с ним выпью яда чашу
    Из буйных рук вакханки в пьяный час;
    Я преклонюсь пред чистотою строгой
    Сестры моей, весталки молодой,
    Я встречусь и с блудницею убогой,
    Как с равноправною моей сестрой;
     
    Красавице — любовь и поклоненье.
    Уроду — ласку дружбы я отдам;
    Люблю я в победителе — смиренье
    И в побежденном — жажду мстить врагам;
    Пусть правосудие казнит злодея,
    Пускай и предо мной виновен он,
    Я может быть скажу, его жалея:
    «Нет, ты неправ, о, праведный закон!»
     
    И худо ль это, хорошо ль, не знаю,
    Но я порой грехам пою хвалу,
    Порой за все грехи людей страдаю
    Иль равнодушен к их добру и злу.
    То — разум ли, вознесшийся до Бога,
    Иль по земле ползущий рабий ум,
    Но я таков; и мне одна дорога
    Со всеми, кто мне скажет: homo sum!


    1894


    Taedium vitae

    Я Истину долго искал, убежденный,
    Что где-то, наверно, таится она,
    Что ум, вдохновенной мечтой окрыленный,
    Спустившися в бездну познанья до дна,
    
    Воспрянет оттуда — как бог, просветленный
    И скажет: «Великая тайна ясна».
    Я думал, что, пылом страстей зажжена,
    Душа озарит ему путь затаенный
    
    И вечной загадки решенье найдет.
    Напрасно огнем мое сердце горело,
    Напрасен ума был пытливый полет,
    
    Сквозь Хаос Веков мне навстречу глядела
    Бездонная ночь; в ней нашел я ответ:
    Весь мир только призрак, а Истины — нет.


    1892


    * * *

    Бывают минуты: в тоске горделивой
    Гляжу я на мир, вечно мучимый злом,
    Обманутый вечной надеждою лживой
    И призрачным, вечно искомым добром.
     
    Я знаю: страдание мира безмерно,
    Его не избыть, пока солнце горит.
    Одно только средство мгновенно и верно
    Избавить нас может от мук и обид, —
     
         Волею Властного Духа велеть
         Солнцу потухнуть, Земле умереть:
              Солнце, сокройся,
              Сгинь навсегда!
     
    Но вспомнишь внезапно: а красные зори?..
    А лунные ночи?.. А ласки весны?..
    А волны лазурного теплого моря.
    И запах смолистый прибрежной сосны?..
     
    Нахлынут виденья, картины былого…
    Признанья… лобзанья… весь жизненный пир, —
    Душой к нему тянешься снова и снова:
    Пусть ад — но и рай на земле знает мир!
     
         И обреченный навеки страдать,
         Буду я в муках предсмертных кричать:
              Солнце, не гасни!
              Солнце, гори!


    1913


    Верую…

    Туда, где в Небесах Мечты передо мною
    Сиял, как солнца свет, какой-то чудный храм,
    Туда, по спутанным, таинственным путям,
    Вела меня Судьба заботливой рукою.
    
    Вела от зорь весны до зимней тьмы ночей
    И, верю, поведет до часа усыпленья,
    И я пойду, как шел, без страха и сомненья
    Доверившись Судьбе, наставнице моей.
    
    Не раз, во тьме земли, сбивался я с дороги,
    К виденью в небесах терялся всякий след.
    Я говорил: «Храм пуст, он призрак, Бога нет,
    Молюся вам, самим мной созданные боги!»
    
    Но Жизнь-Судьба, сломав тех чтимых мной богов,
    Опять влекла меня туда, где Бог Единый
    Откроет мне Своих деяний всех причины,
    С Предвечной Тайны сняв божественный покров.
    
    Я много жил: в добре и зле я искусился,
    Спускался в ад, стоял пред райскими дверьми,
    И, духом возносясь над миром и людьми,
    Смирить свой гордый ум пред Богом научился.
    
    Ему покорен, жду! Он скажет: «Час настал!
    Иди за грань миров, чтоб жизнью жить иною».
    Тогда, покинув плоть, бессмертною душою
    Я радостно сольюсь с Началом всех начал.


    13 мая, 1910


    Жизнь

    Бывают дни: с лицом святой,
    На зов земных страстей ничем не отвечая,
    Вся осиянная духовной красотой,
    Вся ты перед мной, недвижная, немая…
    
    А иногда: проснется страсть,
    Лицо твое горит, в глазах — любви желанье,
    С дрожащих губ узнал я поцелуя власть,
    Вакханкой льнешь ко мне… ты — радость, ты — страданье.
    
    Бывают дни: весь облик твой —
    Печать суровых дум и гордых размышлений.
    Проходишь мимо всех с поднятой головой,
    В исканьи тайн земли и неба откровений.
    
    А иногда: ребенок ты, —
    Резвясь, шаля, ты всем, что попадет, играешь
    И в мелочь каждую житейской суеты
    Красивые цветы наивности вплетаешь.
    
    Кто ж ты?.. Святая или нет,
    Вакханка иль дитя, мудра иль простодушна,
    Ты — жизнь сама, в тебе всех сил расцвет,
    И я люблю тебя — и страстно и послушно.


    «Современный мир» № 2, 1908


    * * *

    Зачем я встретил вас! О, как опасны
    Такие встречи, — «гибель для души»!
    Вы хуже, чем божественно прекрасны:
    Вы адски, вы безбожно хороши!
    
    Теперь я не могу, как от кошмара,
    Отделаться от ваших жгучих глаз,
    И в сердце угольки — следы пожара
    Тушу со страхом каждый день и час.
    
    И кто вы, что вы? Неприступны, строги,
    Порочны, злы иль полны доброты,
    Не знаю. Только пусть спасают боги
    
    И вас самих от вашей красоты:
    Когда угадывать не чужд я дара,
    Сидят в вас рядом Демон и Тамара.


    1893


    * * *

    Милой шуткой дразня и лаская,
    Мне шутя говоря: «Ты любим»,
    Не играйте с огнем, дорогая,
    Не играйте вы с сердцем моим.
    
    Пусть давно в нем таилось влеченье:
    Никогда я любить вас не смел,
    И пред вами одно поклоненье
    Сохранить навсегда я хотел.
    
    С первой встречи друзьями мы стали,
    И с тех пор много лет мы друзья,
    И кругом вы найдете едва ли
    Бескорыстнее друга, чем я.
    
    Но я вижу, как в сердце бесшумно
    Вместе с дружбой любовь пробралась,
    И боюсь я, чтоб страстью безумной
    Она в сердце моем не зажглась.
    
    Не шалите ж, меня увлекая,
    Не шутите вы чувством таким,
    Не играйте с огнем, дорогая,
    Не играйте вы с сердцем моим.


    1890


    Мои грехи

    Гордыни смертный грех мне сладок и приятен,
    И я такой моей греховностью горжусь.
    Мне смысл грехов иной, чем грешникам, понятен,
    И если я грешу — не каюсь, не стыжусь.
    
    Я зависти не знал. Спасла меня гордыня
    От униженья быть завистливым к другим, —
    Сам храм, кумир и жрец, сам для себя святыня,
    Я жил лишь для себя, чтоб быть собой самим.
    
    Мне лень была чужда. Богатый гордой силой,
    Зиждителю миров молился я трудом.
    И творческий мой труд мне не был труд постылый,
    А лени я не знал и в отдыхе своем.
    
    Я скупость презирал. Я щедростью гордился,
    И все, что создавал, все гордо расточал.
    Был беден. Был богат. Богатством не кичился
    И бедности своей я нимбом не венчал.
    
    Я чреву своему не угождал греховно:
    Природа-мать дала мне свыше меры сил,
    И меры я не знал, когда горел духовно,
    Не мерял и тогда, когда я ел и пил.
    
    Но гнев святой на все, что стоит гневной кары,
    Как мог его себе я в смертный грех вменить, —
    За истину борясь, я наносил удары,
    Я гневом пламенел — и в гневе буду жить.
    
    Я верить не хотел в греховность сладострастья:
    Весь мир, пока живет, живет лишь им одним,
    Без этого греха ни жизни нет ни счастья, —
    Пусть рушатся миры — тот грех несокрушим.
    
    Мои грехи!.. Я знал, что ждут за них страданья, —
    Ответа не боюсь. На приговор судей
    В последний горький час я, вместо покаянья,
    Явлю им радость гордости моей.


    1908


    * * *

    Не ищите в жизни цели,
    Не ищите в жизни счастья,
    А ловите, где успели,
    Радость, ласку и участье.
    
    Щедро всем вокруг дарите
    Ласку и участье сами,
    Днем сегодняшним живите,
    И Господь-Хранитель с вами! 


    1893


    * * *

    Ни облачка. Над лесом, над полями
    Прозрачная лазурь, покой и дрёма…
    И солнце жжет недвижными лучами…
    Кругом все спит: объяла все истома.
    
    Покой и тишина… Вдруг за рекою
    Полоска неба будто потемнела…
    Минута, две — и туча налетела.
    Чу! Гром… Полнеба вспыхнуло грозою.
    
    Гудит, несется ветер буреносный…
    И, споря с ним, качаясь, зашумели
    Березы старые и вековые ели,
    И прадедом посаженные сосны.


    1890


    Осенние октавы

    Года идут, и время наложило
    На нас неизгладимую печать:
    Мы на пороге осени унылой!..
    Но и зимой я буду вспоминать,
    Как ты в года весны меня любила,
    И буду я тебя любить опять,
    Как прежде, юно-нежно, неизменно,
    Любовью вечной, как душа, нетленной, —
    
    Тебя одну!.. Пусть в жизни мне не раз
    Любви и страсти тайны открывались,
    Пускай и милых уст и милых глаз
    Улыбки щедрые мне расточались,
    Пускай любовь на век, любовь на час
    Одна с другой легко чередовались, —
    Но не было ни чище ни полней
    Моей любви к тебе, любви твоей.
    
    Теперь — пришла пора, и сердце снова
    Благоговейно молится тебе,
    Быть может, я, слабеющий в борьбе,
    Жду от тебя спасительного слова
    И помощи в изменчивой судьбе, —
    Не все ль равно: в осеннее ненастье
    Дай мне побольше ласки и участья!
    
    Уж я юницам песен не пою,
    Я остаюсь чужим чужому маю,
    В тебе ж я молодость свою люблю,
    С тобой я прошлое переживаю
    И красоту весеннюю твою
    Я в памяти всесильной воскрешаю, —
    И юны вновь в сиянии мечты
    Твои, увы, поблекшие черты.


    1913


    Силуэт

                                         Л. А. Е.
    
    «Если б ты умерла…» — эта мысль иногда,
    Словно туча в лазурно-сияющий день,
    Омрачает любви моей сладкую лень
    И мои трудовые и дни, и года.
    Пусть давно окружают нас холод и мгла —
    И к теплу я, и к свету с тобой пробьюсь!
    А один, без тебя… — Я подумать боюсь,
    Что бы сталось со мной, если б ты умерла.
     
    Кто бы утром к постели моей подошел
    Звать меня поскорее взглянуть, как, горя
    «Небывалой» красой, занялася заря,
    И как розан в саду ей навстречу расцвел?
    Кто бы в полдень на стол мне поставил букет
    Из красивых и нежных цветов полевых, —
    И цветы неземные мечтаний моих
    Чей ласкал бы сердечно-приветливый свет?
     
    Кто б согрел мне горячим дыханьем своим
    В зимний холод озябшие руки мои, —
    Кто б с улыбкой выслушивал повесть любви
    Моей ветреной к той, кем я не был любим?
    Кто бы в дни непосильных забот и труда,
    Когда враг нас к позорным уступкам зовет,
    Обещая за них и покой и почет, —
    За меня и со мной отвечал: «Никогда!»
     
    Если б ты умерла, кто ж в последний мой час
    Мне закроет глаза? Кто, по смерти моей,
    Защитит мою память от лживых друзей
    И не даст, чтоб зажженный мной светоч погас?
    Я не знаю, как жизнь без тебя бы пошла,
    Но моей путеводной звездой была ты, —
    И все счастье мое, все надежды, мечты
    Я б с тобой схоронил, если б ты умерла. 


    «Живописное обозрение» № 7, 1902 г.


    * * *

    Скитаясь по знойной пустыне,
    Нашел я холодный родник —
    И, долу склонясь, как к святыне,
    К нему я устами приник.
    В пустыне безлюдья я встречи
    С тобою, о, друг мой, искал
    И звуками дружеской речи
    Я жажду души утолял.


    1911


    Сумасшедшее проклятие

    Монолог из неоконченной пьесы
    
    Проклятие тебе, палач!..
    
    Виновник скорби и терзанья,
    Виновник бед и неудач,
    Ты зло, ты Божье наказанье,
    Проклятие тебе, палач!..
     
    Лишь смерть уймет мои страданья,
    Пока я жив, мне ни единый врач
    Не заживит мою зияющую рану,
    И повторять не перестану:
    Проклятие тебе, палач!
     
    Я был незлобив… мирными словами
    Нередко распри я кончал с врагами,
    И другом делался мне враг,
    И луч любви вторгался в прежний мрак.
    Но ты… ты изъязвил мне душу жгучим ядом,
    Ты жёлчью отравил мне кровь,
    И низости твоей зловещим смрадом
    Ты задушил во мне и веру и любовь.
    Ты отнял у меня безбожно
    Все то, чем в жизни трудной и тревожной
    Я мог привлечь к себе друзей:
    Привет и ласковость моих речей,
    И, вместо слов любви иль радости беспечной,
    Теперь я знаю только стон и плач
    И все твержу одно и то же вечно:
    Проклятие тебе, палач!
     
    Так пусть же эти страшные слова,
    Как фурии, тебе грозят бедою;
    Пускай стоустая молва
    Упрочит их навеки за тобою;
    Пусть у того сгниет язык,
    Кто без проклятья о тебе вспомянет;
    Пусть тот глухим навеки станет,
    Кто, услыхав зловещий крик
    Проклятия тебе, не крикнет вместе:
    Проклятье палачу, проклятье и бесчестье!
     
    Пускай твои и сын, и дочь
    Несут печать моих проклятий,
    Пусть не приветом — словом: «прочь!»
    Встречают их среди собратий;
    Пусть, жизнь отверженцев влача,
    Они иссохнут от сознанья,
    Что им другого нет названья,
    Как только — «дети палача».
    Из уст детей, тебя лобзавших нежно,
    Тогда услышишь ты, сквозь стон и плач,
    Свой приговор жестокий, неизбежный:
    Проклятие тебе, палач!
     
    Тобой униженный и оскорбленный,
    Борьбой, страданьем сокрушенный,
    Умру я скоро может быть.
    Но, прежде чем порвется жизни нить,
    Мой вздох последний испуская,
    Я, ненависть свою в наследство завещая,
    Скажу: проклятие тебе, палач!
     
    И мой последний вздох, и мой предсмертный шепот,
    Моих мучений стон, моих проклятий ропот,
    Пускай преследуют тебя, как тень,
    И создадут тебе при жизни муки ада.
    Когда ж придет и твой последний день,
    Когда твоей душе нечистой будет надо
    Расстаться с телом мерзостным твоим,
    Пускай, огнем раскаянья палим,
    Ты не прощения услышишь слово
    И не друзей надгробный плач,
    Нет, — громче прежнего раздастся снова
    Мое проклятие тебе, палач!
     
    Но и в могиле ты, хоть труп уже смердящий,
    Покоя не найдешь,
    И сорных трав над ней ты говор шелестящий
    Услышишь и поймешь:
    «Проклятие тебе, палач!»
    И там, в гробу, засыпанном землей,
    Твой прах нечистый превратится
    В червей могильных ползающий рой,
    И будут эти черви копошиться
    Вокруг твоих костей
    С ужасным шорохом, неслыханным живыми;
    Как реквием, тот шорох — хор червей —
    Раздастся над останками твоими,
    И точка каждая на черепе твоем,
    На каждой косточке, на всех остатках гнили.
    Услышит хор червей в могиле:
    «Мы палачу проклятие поем!»
     
    Да будет так!
    
    Пускай недаром раздается
    Мой тяжкий стон, мой скорбный плач,
    Пускай проклятьем вечным отзовется
    Мое проклятие тебе, палач! 


    1890


    * * *

                              Н. В. К.
    
    Ты мне тем дорога бесконечно,
    Потому ты подруга моя,
    Что на землю глядишь ты беспечно,
    Лишь одно неземное любя.
    
    Где-то… что-то… — будь грешно иль свято,
    Только будь неземное оно, —
    И любовью святой иль проклятой
    Ты полюбишь его все равно.
    
    Что другим только бредни пустые
    Или мир недоступный, куда
    Не попасть никому никогда, —
    Для тебя то — родная стихия.
    Ты — оттуда. И рвешься туда.


    «Живописное обозрение» № 30, 1902


    * * *

    Я бег осенних туч люблю…
    
    Смотря на их полет могучий,
    О летних днях я не скорблю,
    И чем темней, суровей тучи,
    Тем я сильнее и бодрей.
    Холодной осени ненастье
    Напоминает мне живей
    Мечты весенние о счастье
    И негу жарких летних дней.
    
    Ища неведомого края,
    Несутся тучи, — им вослед,
    Их быстрый бег опережая.
    Ища борьбы, трудов, побед.
    Ища потерянного рая,
    Несется светлых мыслей рать.
    Пусть вся природа засыпает,
    Мне осень душу пробуждает —
    Зовет меня творить, создать
    Все то, что было сном для лета,
    Что было сказкой для весны,
    Что было лишь мечтой поэта,
    Чем жизнь и молодость красны.
    Лучи немеркнущего света
    Я брошу, вопреки зиме,
    Навстречу холоду и тьме,
    Я землю им до недр согрею,
    Я горы льда им растоплю
    И самый мрак могил рассею!
    
    Я бег осенних туч люблю…


    1907


    «Жалко Гуса!»

    I
    
    В годы детства золотого,
    В годы юности удалой,
    Чудных сказок, звучных песен
    Я наслушался немало.
     
    Из тех сказок, из тех песен,
    Жаждой подвигов томимый,
    Я воздвиг чертог волшебный
    И в него, никем незримый,
     
    Уходил к зазнобе-думе.
    Там, под звуки песнопений,
    На мой зов слетались сонмы
    Жизнерадостных видений.
     
    Их владыка полновластный,
    Я из них сбирал дружину,
    Чтоб в честном бою с неправды
    Лицемерья снять личину, 
     
    Чтоб рассеять мрак от пугал,
    Чтобы солнце проглянуло,
    И моя б голубка-дума
    Вольной птицею вспорхнула.
     
    Но завистливое время
    Те чертоги подкопало,
    Драгоценные обломки
    Буря жизни разметала.
     
    Нет моей дружины храброй,
    Не с кем ринуться мне в битву,
    И твержу над думой мертвой
    Поминальную молитву.
     
    II
    
    Но я спас из груды праха
    От волшебного чертога
    Прежних сказок, прежних песен
    Дорогих жемчужин много.
     
    И с одной из них всех больше
    У меня воспоминаний:
    Ей моя зазноба-дума
    Украшалась в дни свиданий.
     
    Ту жемчужину я добыл,
    Крови сердца не жалея,
    Из ограды звонкой песни
    У певца, у чародея.
     
    III
    
    У певца, у чародея,
    Есть сказанье, как когда-то
    На соборе, на Констанском,
    Кардиналы и прелаты,
     
    Кесарь, папа, богословы,
    Грозный сонм князей имперских,
    Трирский, люттихский епископ —
    В богохульных мыслях дерзких,
     
    В еретическом ученье
    Яна Гуса обвинили
    И его, во славу церкви,
    На сожженье осудили.
     
    А пока они собором
    Приговор тот обсуждали,
    К ним в открытое окошко
    Донеслись из темной дали
     
    Соловьиной песни трели;
    И умолкло все собранье,
    И в сердцах у всех воскресли
    Лучших дней воспоминанья.
     
    И как будто в эту залу,
    Где гремело осужденье,
    Принеслися с песней вместе
    Примиренье и прощенье.
     
    Одному из судий, старцу,
    Эти мысли в душу пали,
    И в душе его два слова —
    «Жалко Гуса» — прозвучали.
     
    И хотел уже тот старец,
    Встав, промолвить судьям: «Братья,
    Гус невинен!» Но, упавши
    На колени у распятья,
     
    Он воскликнул: «Пробудитесь!
    Льстивой песнью соловьиной
    Дьявол, дьявол нас смущает,
    Это глас его змеиный!»
     
    Ужаснулось духовенство:
    «Буди с нами Божья сила!»
    И слова те — «жалко Гуса» —
    «Да воскреснет Бог» покрыло.
     
    IV
    
    Вот что пел певец в сказанье
    И те вещие два слова
    Мне блеснули в этой песне
    В виде перла дорогого.
     
    Этот перл ценой страданий,
    Тяжкой скорбью за страдавших
    Приобрел я в нить жемчужин,
    Мою думу украшавших.
     
    И теперь, когда исчезли
    И чертог мой, и дружина,
    И на месте думы прежней
    В сердце гнездится кручина, —
     
    Этот перл еще остался
    Светлой памятью былого,
    И я пестую, лелею
    Эти вещие два слова.
     
    V
    
    «Жалко Гуса» — это светоч, —
    Мне звездою путеводной
    Служит он всегда и всюду
    В мире лжи и тьмы холодной.
     
    Льется ль кровь, гремят ли цепи,
    Разрушенья ль слышу грохот,
    Вижу ль слезы, слышу ль стоны
    Иль безумья адский хохот, —
     
    Просветленный вещим словом
    Примиренья и прощенья,
    Я везде в страданьях мира
    Вижу облик заблужденья.
     
    Заблуждаясь, люди гибнут;
    Заблуждаясь, братьев губят;
    Ради новых заблуждений
    Ряд былых кумиров рубят.
     
    Нам в дали веков минувших
    Видны дым костров и пламя,
    А над ними — по ошибке —
    Вековечной правды знамя,
     
    И безмозглые старухи
    На костер, где сожигают
    Им неведомую ересь,
    Груды хворосту бросают.
     
    Но и ныне точно так же
    Проповедник «заблуждений»
    Или сам в огне сгорает:
    Погибает от гонений, —
     
    Иль, победу одержавши,
    На костры врагов возводит
    И при зареве их ярком
    Все же в полном мраке бродит.
     
    И под гнетом этих зрелищ
    Миру целому объятья
    Я б хотел открыть и крикнуть:
    «Жалко Гуса, люди-братья!»
     
    VI
    
    Но пропал мой громкий голос,
    Что ни день — слабеют силы,
    И мне кажется порою —
    Близок путь мой до могилы.
     
    Я брожу теперь по свету
    И хочу найти скорее,
    Где тот витязь, пылкий сердцем,
    Кто бы был меня сильнее,
     
    У кого б в светлице пышной
    Молодая дума зрела
    И, созрев на счастье мира,
    В мир могла бы выйти смело.
     
    Я бы витязю такому,
    Если б встретиться случилось,
    Отдал все свое наследье,
    Все, что только сохранилось
     
    Из жемчужин драгоценных,
    Что служили украшеньем
    Для моей угасшей думы;
    И потом бы со смиреньем,
     
    Обессиленный невзгодой,
    Я ушел от жизни-битвы,
    Чтобы петь над думой мертвой
    Поминальные молитвы.


    «Труд» № 7, 1890




    Всего стихотворений: 17



  • Количество обращений к поэту: 5226





    Последние стихотворения


    Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

    Русская поэзия