Мария Григорьевна Веселкова-Кильштет (1861-1931)

• Биография Марии Веселковой-Кильштет

Все стихотворения Марии Веселковой-Кильштет на одной странице

- Оглавление -

Ека­те­ри­нин день. Лучом своим бес­цвет­ным
Сквозь окна льет­ся свет. Еще от­крыт музей.
Здесь спо­рят зна­то­ки, там празд­ный ро­то­зей
Стоит, за­ду­мав­шись пред по­лот­ном за­вет­ным.
А сто­рож, Пров Лукич, вор­чит под нос угрю­мо:
«Чего гля­деть? Сту­пай! Смот­ри, какая тьма!
Пора б и за­пи­рать. На­вер­ное кума
Давно уж не до­ждет­ся кума.
Кут­нем на славу мы! Свя­той Ека­те­ри­ны
Всего лишь раз в году!
Ах, скоро ль по­па­ду
Се­год­ня я на име­ни­ны».

Но вот, вот на­ко­нец раз­дал­ся в даль­нем зале
Столь ожи­да­е­мый зво­нок.
К вы­со­ким окнам со всех ног
Де­жур­ные в музее по­бе­жа­ли,
При­выч­ною рукой за­дер­ну­ли все шторы,
При­дви­ну­ли ска­мьи, убра­ли лиш­ний стул,
И смолк вдали по­след­ний гул
Шагов людей и раз­го­во­ры.
Сгу­стил­ся мрак. Тем­ней кар­ти­ны в раме.
Сли­ва­ет­ся в пятно рас­пи­сан­ный пла­фон.
Без­мол­вье жут­кое царит, как после по­хо­рон
В за­кры­том, опу­стев­шем храме.
А там за што­ра­ми за­жгли­ся фо­на­ри,
Там жизнь кипит и бьет­ся, и тре­пе­щет,
И на небе ве­чер­нем бле­щет
По­след­ний луч вдруг вспых­нув­шей зари.
Но груст­но он сколь­зит по зда­ни­ям ка­зен­ным,
По голым сте­нам, где, смяг­чась порой,
При­ро­да скра­си­ла их пле­се­нью сырой,
Да кисть бе­лиль­щи­ка про­шла­ся по ко­лон­нам.
Что людям кра­со­та? Несут­ся их ка­ре­ты,
Гурь­бой про­хо­жие спе­шат.
Забыт музей. Пусть мирно спят
Кар­ти­ны, ста­туи, порт­ре­ты!..

Про­тяж­но пол­ночь бьет, и — луч за­се­реб­рил­ся.
Шну­рок от вет­хо­сти ли сгнил,
Иль Пров Лукич небре­жен был,
К куме своей за­то­ро­пил­ся,
Но штора со­рва­лась. Вол­шеб­ный блеск по­то­ком
Про­лил­ся в тем­ный зал.
Он мра­мор белый це­ло­вал
И ве­се­ло играл на по­тол­ке вы­со­ком…
Чьи там шаги сколь­зят по штуч­но­му пар­ке­ту?
Быть может, про­бе­жа­ла мышь.
А это что за шум? Как будто бы камыш
По ветру ше­ле­стит, об­ра­до­вав­шись свету?
От­ку­да-то вол­ной несут­ся звуки пенья…
Вот тихий смех и вздох, и стон…
Из зо­ло­че­ных рам со всех сто­рон
Спус­ка­ют­ся со стен зна­ко­мые ви­де­нья.
Герои раз­ные в каф­та­нах, тогах, латах,
В бо­яр­ских опаш­нях и в пыш­ных па­ри­ках
Сме­ют­ся, го­во­рят на раз­ных язы­ках
И дви­жут­ся тол­пой в по­ки­ну­тых па­ла­тах.
Все, чем ху­дож­ник жил, чем серд­це страст­но би­лось,
Пока во­ди­ла кисть рука,
Шумит кру­гом, как бур­ная река,
Все снова ожило и снова во­пло­ти­лось.

Лишь на вы­со­ком пье­де­ста­ле
Кра­са­вец-юно­ша с от­би­тою рукой
Стоял, скло­нясь куд­ря­вой го­ло­вой,
Всю ночь недви­жен в свет­лом зале.
«Скажи, зачем мол­чишь? Ты ви­дишь, луч слу­чай­ный,
Блес­нув­ший средь пол­ноч­ной тьмы,
Нас раз­бу­дил, вос­крес­ли мы…
Один ты ско­ван силой тай­ной.
Кто со­зда­вал тебя, не ведал вдох­но­ве­нья,
Не знал бла­жен­ных мук твор­ца,
И вышел ты из-под резца
На­вер­но на заказ, про­даж­ное тво­ре­нье!
Ты куп­лен на чуж­бине даль­ней,
Ты во­рвал­ся сюда, как вор…»
И под­нял вдруг сверк­нув­ший взор,
Вздох­нув всей гру­дью, бог пе­чаль­ный.
«Да! Со­здан я в краю да­ле­ком
Под небом вечно го­лу­бым!
Ко мне толпы текли по­то­ком
С бла­го­го­ве­ни­ем немым.
Я не про­даж­ное со­зда­нье:
Я бог, и я любил людей.
Их мысль, их сча­стье и стра­да­нье
По­нят­но все мечте моей.
Своей улыб­кой бла­го­склон­ной
Даря им ра­до­сти и мир,
Я дым ка­диль­ниц бла­го­вон­ный
Вды­хал под пенье звон­ких лир.
Во славу мне нар­цисс, лилея,
Гир­лян­ды и венки из роз,
В по­след­ний раз в вос­тор­ге млея,
Впи­ва­ли капли свет­лых рос.
Сиял мне месяц мол­ча­ли­вый,
Меня, лоб­зая, солн­це жгло,
И ве­те­рок, шеп­чась с оли­вой,
Лас­кал мне ясное чело.
А вы?.. Здесь в этих тихих залах,
Средь этих стен глу­хой тюрь­мы
Для вас нет солн­ца, зорь нет алых,
Нет звезд, свер­ка­ю­щих из тьмы,
Зачем вы в веч­ном за­то­че­нье?
Что людям вы? что люди вам?
Одна за­ба­ва, раз­вле­че­нье…
Вы — не срод­ни былым богам.
Нет!.. Нас не пря­та­ли в чер­то­ги,
Но, во­пло­щен­ные меч­той,
С лю­дь­ми мы вме­сте жили, боги,
И жизнь ды­ша­ла кра­со­той…»

«Долой! Долой его!» Кру­гом раз­да­лись клики,
И под­ня­ла­ся ку­терь­ма.
«Он вар­вар, а не бог!..» Несет­ся хохот дикий:
«Ха-ха-ха-ха! Музей — тюрь­ма!..
Он смел ска­зать, за­ба­вою на­ро­ду
Долж­ны мы толь­ко вечно быть?
До­ка­жем­те ско­рей, что ценим мы сво­бо­ду:
На свет! На волю все! Да­вай­те стек­ла бить!..»

Но тут лучом боль­ным и мут­ным
Сквозь окна раз­лил­ся за­брез­жив­ший рас­свет,
И в за­ме­ша­тель­стве ми­нут­ном
За­сты­ли ры­царь и атлет.
Потом, рас­пра­вив пла­тья, тоги
И сдви­нув шапки на­бе­к­рень,
Ви­де­нья все, давай Бог ноги,
Спас­лись под рам при­выч­ных сень.
И вско­ре Пров Лукич по­ход­кою тя­же­лой
Вошел и сел. Но ах, зна­ко­мый зал
Он в это утро не узнал:
Аскет стал ним­фою ве­се­лой;
Ви­се­ли рамы как-то криво;
Была по­хо­жа на куму
Мар­ки­за и тай­ком ему
Все глаз­ки щу­ри­ла иг­ри­во…

Дуб вековой сокрушила гроза,
Пал он вершиной в болото.
Весело реет над ним стрекоза,
В листьях шевелится что-то.

Между стеблями болотной травы
Вьются и ползают гады,
Вьются по сучьям могучей главы, —
Рады падению, рады!

Жизнь их в болоте отстаивал дуб,
Не было доступа зною.
Будь же поруган поверженный труп, —
Гады отплатят герою. 

Томительный, палящий зной.
Бреду в гамак. Прохладно в сетке,
Где тихо веют надо мной
Берез склонившиеся ветки.
Все дремлет. Ни малейший звук
Не слышен в тишине полдневной,
И лишь порой летящий жук
Гудит один о чем-то гневно.
Бросают листья на песок
Узорно-золотые пятна,
А свод небесный так высок,
Так ширь родная необъятна,
Что растворяется душа,
Встают опять воспоминанья,
И жизнь легка и хороша
Под властью их очарованья.
 
Такой же зной, и та же тишь,
И безмятежный сон. Ни звука.
С открытой книгою сидишь,
Но не идет на ум наука.
Что мне прискучивший Корнель
И чья-то длинная цитата?
Кругом увил душистый хмель
Стволы ольховые богато.
Я вижу со скамейки рожь,
Луга и пыльную дорогу,
А сердце, — ты недаром бьешь
Сегодня странную тревогу.
Что если «он» уж здесь теперь?
Меня потребует мамаша,
И я войду смущенно в дверь,
И «он» мне тихо скажет: «Маша…»
О, эти юные мечты,
О, счастья дивные виденья!
Как были светлы и чисты
Те невозвратные мгновенья!
Вдруг слышу: «Барыш-ня!» — «Иду!..»
И, оправляя складки платья,
Цветок срывая на ходу,
Не в силах радости сдержать я.
Умерить все же надо шаг.
Он здесь!.. Войти должна я чинно.
Он здесь и скажет что? и как?..
Я отворяю дверь: в гостиной
Старик — сосед ближайший наш
С супругой древней… Вот удар-то!
«Мари, мы ждем вас в ералаш.
Кому сдавать? Чья младше карта?»

С гла­за­ми, пол­ны­ми укора,
Стоит в вит­рине пас­ту­шок
Перед пас­туш­кой из фар­фо­ра,
Скло­нясь на хруп­кий по­со­шок.

Она улыб­кой без­мя­теж­ной
Все улы­ба­ет­ся ему
И гра­ци­оз­но руч­кой неж­ной
Ба­раш­ка дер­жит за тесь­му.

И слов­но слы­шат­ся их речи:
«О, сжаль­ся надо мной, мой друг!
С ми­ну­ты пер­вой нашей встре­чи
Живу я средь немолч­ных мук.

Ты даже в этот миг сви­да­нья
Сме­ешь­ся толь­ко надо мной…
Скажи, за что одни стра­да­нья
Мне в жизни суж­де­ны зем­ной?»

Она в ответ ему лу­ка­во:
«К чему вести такую речь?
И если му­ча­е­тесь, право,
Не труд­но друж­бу нам пре­сечь.

Но вы стра­да­е­те на­прас­но:
Ужель я вы­мол­вить долж­на,
Что я сама люблю вас страст­но?
Я слиш­ком для того скром­на…

Я со стыда сгорю крас­нея…» —
«Мой друг! Мой милый, неж­ный друг…»
И ясно ти­ши­ну музея
На­ру­шил по­це­луя звук.

Гляжу я, — скры­тые моль­бер­том,
Вор­ку­ют двое у окна.
Меня за­ме­тив, встал он фер­том,
Па­лит­рой за­ня­лась она.

Нет, по­це­луй тот был ошиб­кой:
Они от стра­сти да­ле­ки!
Меня и взо­ром, и улыб­кой
Сму­ти­ли про­сто пас­туш­ки.

В эти хмуро-ненастные, скорбные дни,
Где душа изнывает тоскою,
Где все чаще в церквах за огнями огни
Зажигаются новой рукою;
Среди этой толпы матерей и отцов,
Этих жен, этих сирот печальных,
Разделяя надежды, молитвы, — без слов
До земли поклониться им каждый готов
За их близких и ныне столь дальних.

Вот с кадила опять разлился фимиам,
Ходит в церкви волной голубою…
Настежь окна скорей! Пусть идет к небесам
Вместе с нашей он жаркой мольбою:
Дай победу нам, Боже, над лютым врагом,
Осуши слез и крови потоки!
Дай хвалой огласить поскорее Твой дом,
Чтоб, играя опять благодатным лучом,
Солнце встало на мирном Востоке!

Нет, не ликующей феей волшебной
К нам появилась весна,
Птицы не пели ей песни хвалебной,
Роз не бросала она.

Солнце сквозь ветви нахмуренной ели
Ярких не лило лучей, —
Громко стонали бураны, метели,
Тучи вились все страшней.

Вдруг средь порыва зловещей угрозы
Теплый пахнул ветерок.
С голых дерев заструилися слезы,
Лед почернел и размок.

Начали таять тихонько сугробы,
Песни запели ручьи,
Песни победы без страсти, без злобы,
Кроткие песни свои.

Пусть же волна их живого напева
В душу прольется опять, —
Сердце очистит от скорби и гнева
Новой весны благодать. 

Луч свер­ка­ет зо­ло­че­ный.
Волны блест­ка­ми за­жглись.
Дрем­лет бор. Как столб то­че­ный,
Каж­дый ствол ухо­дит ввысь.

Го­лу­бая пе­ре­лес­ка
Кое-где из мха гля­дит.
Дятел ве­се­ло и резко
По сухой коре дол­бит.

«Тук-тук-тук! Просни­тесь, сосны!
По­чер­нел и стаял снег;
Кон­чен зим­ний мрак неснос­ный;
Шубу ски­нул дро­во­сек.

Вновь над вод­ною пу­сты­ней,
Роем белых об­лач­ков
На гра­ни­це неба синей
Вьет­ся пер­вый след дым­ков.

То опять в род­ные воды,
Пе­ре­плыв­ши океан,
С гру­зом цен­ным па­ро­хо­ды
К вам спе­шат из даль­них стран!..

Тук-тук-тук! Шеп­чи­те сагу,
Пойте ж песню древ­них лет,
Что от­важ­но­му ва­ря­гу
Про­шу­ме­ли вы в при­вет.

Спой­те нам: когда впер­вые
Он раз­вел средь вас ко­стер,
Также ль эти мхи седые
Рас­сти­ла­лись, как ковер?

Также ль сол­ныш­ко иг­ра­ло,
В греб­нях рез­вых волн ис­крясь,
Где дру­жи­на от­ды­ха­ла
И сидел на шку­рах князь?

Тук-тук-тук! О чем он думу
Думал, в серд­це затая?..
Рас­ска­жи­те, как без шуму
Под­ня­лась его ладья,

И за ней, надув вет­ри­ла,
Слов­но стая ле­бе­дей,
Воды синие вспе­ни­ла
Осталь­ная цепь ладей;

Как тем­не­ла уга­сая
По­лу­нощ­ная заря,
И за­рде­ла­ся дру­гая,
В небе утрен­нем горя…

К ней дер­жа­ли путь ва­ря­ги,
За ла­дьей ладья плыла,
Но ка­за­лось вам, их стяги
Все сли­ва­лись в тень орла.

Тук-тук-тук! Когда? От­ку­да
Слы­шал эту я молву?
Сон при­снил­ся вам, иль чудо
То свер­ши­лось наяву?»

И в ответ с ма­куш­ки мрач­ной,
Вдоль мо­гу­че­го ство­ла
По­ли­лась сле­зой про­зрач­ной
Зо­ло­ти­стая смола,

По­ли­лась и вдруг за­сты­ла…
И шумит сто­лет­ний бор:
«Ах, вес­ной во сне то было, —
Стало ж прав­дой с дав­них пор!»

Садилось солнце за вершиной,
Лилася песнь, лаская слух.
Ее беспечно над стремниной,
Высоко где-то пел пастух.

Горели Альпы красным светом,
Туман долины застилал.
Казалось, песнь была приветом
Для этих диких, грозных скал, —

Так разом весело запели
Они мотив ее простой,
И долго повторяли трели
Во мгле прозрачно-золотой.

Мне стало радостно и больно,
И, вспомнив дальние края,
Вдруг пастуху в ответ невольно
Запела песнь родную я.

Но звуки песни нашей русской
Вернулись стоном все ко мне:
Им было тесно, было узко
В чужой прекрасной стороне.

Они по степям тосковали,
По Волге-матушке родной,
А здесь раздолье их сковали
Вершины каменной стеной. 

Хлынул свет весенний в мрачные палаты.
Шелестит ветвями распускаясь сад,
И еще серее кажутся халаты,
И еще печальней весь больничный ад.

С жара разметавшись на своей постели,
Быстро угасает женщина в бреду,
А сквозь окна льются, звонко льются трели
Первых хлопотливых зябликов в саду.

«Ландыши-цветочки…» — шепчут холодея
С радостной улыбкой синие уста.
«Веточку березы… лишь одну… скорее!..»
Вздох — и оборвалась с жизнью мечта.

Кто ты и откуда? Что тебя сманило
В этот душный город из родных полей?
Верно при прощанье ты не раз твердила:
«Матушка, по дочке горьких слез не лей!

Дочка к вам вернется. Станем мы богаты.
К лету, смотришь, справим телку и овец,
И над крышей новой, выбеленной хаты
Петуха поставит на коньке отец.

Всех я на качелях буду веселее,
Всех звончее песни буду я играть…»
И отец смеется, смотрит вдаль смелее,
Расставаясь с дочкой, плачущая мать.

Город… Захлестнула грязная столица
О родной деревне чистые мечты.
Место… он… соблазн… там — роды и больница…
А душа все та же, — песни да цветы.

И не смерть, так что же? С долей своей горькой
Свыклась бы ты разве, иль кляла бы час,
Где на небе счастье занималось зорькой,
Да в ненастных тучах светлый луч погас? 

Небеса уныло серы.
В парке ноют горихвостки.
Нижет бисерные блестки
Мелкий дождик на шпалеры.

Боги замерли на страже,
Смотрят в глубь пустых дорожек,
Ждут шагов знакомых ножек.
«Ты придешь? Придешь? Когда же?

Или ты неверной стала?
Час урочный минет скоро!..»
И с тоской немого взора
Боги смотрят с пьедестала.

Зябнут нимфы и амуры
В мокрых нишах над скамьями…
Снова полил дождь ручьями.
Небеса уныло хмуры… 

Если б выплакать люди могли
Все их слёзы, все горькое горе,
Затопило б оно половину земли,
Через край переполнило б море.
Если б слилися в хор на единый хоть миг
Все мольбы и рыданья, и стоны.
Опрокинул бы горы неистовый крик,
Сокрушил купола и колонны.
Нет уж лучше пускай, как в былые века,
Заглушаются смехом рыданья,
Через край пусть не льется ни пруд, ни река,
И до неба доходят лишь — зданья. 

Гу­сте­ла тьма и по­не­мно­гу
За­сну­ло все глу­бо­ким сном,
Когда вдруг: «Слава в Выш­них Богу!»
Раз­да­юсь в су­мра­ке ноч­ном.

Хвала та с края и до края
Над всей зем­лею про­нес­лась.
В ответ, — вен­цом лучей играя,
Звез­да во­сточ­ная за­жглась.

В лугах цветы ду­ши­стых лилий,
В полях ко­ло­сья и трава,
Вни­мая ан­ге­лам, твер­ди­ли
Свя­тые, веч­ные слова.

Вто­ри­ли мирты их со­зву­чьям,
Сли­ва­лись лавры в строй­ный хор,
И ропот шел от су­чьев к су­чьям
В до­ли­нах и по скло­нам гор.

Он весть донес о Бо­ге-Сыне
До той да­ле­кой сто­ро­ны,
Где, точно в вы­мер­шей пу­стыне,
Все де­ре­ва об­на­же­ны;

Где ли­стьев нет на вет­ках голых,
На нивах нет травы, и снег
Лежит один в ком­ках тя­же­лых,
Скры­вая бу­ду­щий побег.

Хо­лод­ной и сырою дым­кой
Спус­кал­ся там ноч­ной по­кров,
И звез­ды плыли неви­дим­кой
За слоем туч и об­ла­ков.

И на мгно­ве­нье без от­ве­та
Оста­лась песня в небе­сах…
Вне­зап­но, инеем одета,
Ей ото­зва­лась ель в лесах:

Она под шап­кою пу­ши­стой
С тру­дом ка­ча­ла го­ло­вой
И каж­дой вет­кой се­реб­ри­стой
При­вет шеп­та­ла тихий свой.

Сверк­ну­ли звез­ды. Скры­лись тучи.
Де­ре­вья в са­ване стоят, —
Но с ели спал убор сы­пу­чий,
И зелен, свеж ее наряд.

А где неча­ян­но при­ста­ли
Сне­жин­ки к бар­ха­ту вет­вей,
Как свечи, звез­ды за­бли­ста­ли,
Играя в них вен­цом лучей.

И слил­ся блеск све­тил во­сточ­ных
И шум по­лу­ден­ных ли­стов
В одну хвалу среди пол­ноч­ных,
Мо­ро­зом ско­ван­ных лесов. 

Тонут во мраке фасады,
Тихо повсюду, темно.
Свет одинокой лампады
Сверху мерцает в окно.

Кто там не спит за стеною?
Труженик бледный, худой
Грудью изнывшей, больною
Борется ль с горькой нуждой?

Сердцем, облившимся кровью,
Слушая дочери стон,
Мать ли, прильнув к изголовью,
Отдых забыла и сон?

Иль не смыкающий очи,
Ужасом смерти томим,
Грешник рыдает средь ночи,
Каясь пред ликом святым?

Время ползет бесконечно.
Громче в безмолвной тиши
Страх перед мукою вечной,
Скорбь и сомненья души,

Горше нужда и острее,
Бреда нет сил превозмочь…
О, проходи же скорее,
Темная, зимняя ночь! 

Уж ласточки опять спешат в иные страны;
Завяли в цветниках роскошные цветы;
Дворцы покинуты; не бьют, журча, фонтаны,
И плавают в прудах опавшие листы.

Мне дорог каждый миг, на воле проведенный
Средь этих вековых и царственных аллей,
Где с желтизною лип смешали пурпур клены
И зеленеет ель одна шатром ветвей.

Безлюдье и простор. Чуть слышно море плещет.
Свинцовый полог туч над ним повис вдали.
Направо, как звезда, Исакий златом блещет,
Туманной полосой отрезан от земли.

Исчезло солнце вдруг, и в дымке небосклона
На куполе святом игравший луч потух,
Но суету и шум, и грохот Вавилона
Рисует живо мне мой чуткий, вещий слух.

Пора туда назад!.. Для счастья иль страданья?..
О, липы древние, старинные друзья,
Вам с грустью нежною шепчу я: до свиданья!
В расцвете вас весной увижу ль снова я?

Под горой идет ка­на­ва,
К ней до­рож­ки за­рос­ли,
Но взгля­ни, — вон там на­пра­во
Вышел ка­мень из земли.

О, по­верь! не ка­мень это, —
Ис­по­ли­на го­ло­ва:
Мхом чело его одето,
На губах рас­тет трава,

А глаза навек за­сты­ли;
На­пря­гая зор­кий взгляд,
Вновь они уви­деть были,
Были ста­рые хотят.

Все про­шло, все по­за­бы­то…
Пом­нит ка­мень лишь один
Влаж­ны веки из гра­ни­та,
Пла­чет серый ис­по­лин. 

Над окутанной серою мглой,
Перепуганной, робкой землей
С громким присвистом, гиканьем, гулом
Буря носится диким разгулом.
Треск и крики, и гром — все слилось
В безобразный какой-то хаос.
Всюду крутятся в вихре обломки,
И все гуще, страшнее потемки.

Чу… неясный, торжественный звук
Раздается откуда-то вдруг.
Буря воплем его заглушает.
Звук раздался опять, он рыдает,
Он несется протяжной волной
Над томящейся в смуте страной
И сквозь злые насмешки и хохот
Все растет, покрывая их грохот.

И смолкает неистовый гул,
Утихает безумный разгул.
Засияла заря через тучи,
Осветила низины и кручи.
А те звуки растут и растут.
Призывая на Божеский суд,
Где нестрашны ни смех, ни угрозы
И сосчитаны стоны и слезы…

Древний колокол! чья же рука
Разбудила тебя, старика?
Иль порыв той же бури нещадной
Всколыхнул тебя в мгле непроглядной?
И чем были удары страшней,
Тем звучал ты лишь громче, слышней
И твердил: «Там, где есть прегрешенье, —
Есть и кара, но есть и прощенье!..»

Кончается лето. Средь листьев рябины
Мелькает багрянцем окрашенный сук,
И в воздухе цепкую нить паутины
Плетет все усердней паук.

Под крышей покинули ласточки гнезда,
Щебечут при встречах про близкий отлет,
И ночью срываяся падают звезды
Все чаще с небесных высот.

Мне грустно подумать, что скоро придется
Оставить опять этот тихий приют,
Где низко с балкона настурция вьется
И грозди бегоний цветут.

И хочется с первой же стаей отлетной
Пуститься скорее на поиски стран,
Где жизнь протекает волной беззаботной
И зимний бессилен туман.

Но если случайно судьба занесла бы
Меня в это вечное царство весны, —
О, как бы казались ничтожны и слабы
Соблазны чужой стороны!

Я знаю: заныло бы сердце истомой,
В туманный бы край запросилось домой,
В суровый и бедный, — но милый, знакомый,
Окованный русской зимой!

Это было вот здесь на поляне лесной,
Где так елки темны, так березы курчавы.
Это было в тот час пред ночной тишиной,
Где прощается с травами ветер дневной
И на озере блещут росою купавы.
Это были о счастье великом слова…
Говорили их мы? Соловьи ли их пели?..
Отзвучали те песни, затихла молва,
Не сверкают росой ни цветы, ни трава,
И одни лишь с березами шепчутся ели. 

   Ле­бедь белый,
   Ле­бедь плав­ный
На се­реб­ря­ном пруде
Средь усадь­бы опу­сте­лой,
Как оста­ток жизни слав­ной,
От­ра­жа­ет­ся в воде.

   Шеп­чут вязы,
   Шеп­чут ивы,
На­ле­та­ют ве­тер­ки,
Шеп­чут див­ные рас­ска­зы
Про от­жи­тый век счаст­ли­вый
И ко­лы­шат трост­ни­ки.

   На­пе­ва­ют
   Мхи и травы
Быль про ста­рые года;
Им вни­мая, рас­цве­та­ют
Бе­ло­крыль­ник и ку­па­вы
Средь зер­каль­но­го пруда.

   Незна­ко­ма,
   По­за­бы­та
У людей род­ная быль.
Об­вет­ша­ли стены дома
И сту­пе­ни из гра­ни­та
Рас­ко­ло­лись в прах и пыль…

   С каж­дым годом
   Все тес­нее
За­рас­та­ет, глох­нет пруд.
Ле­бе­ди­ный путь по водам
Все ко­ро­че, и пыш­нее
Бе­ло­крыль­ни­ки цве­тут…

   Скоро, скоро
   Ле­бедь белый
Тщет­но ри­нет­ся впе­ред
И без воли, без про­сто­ра
Об усадь­бе опу­сте­лой
Песнь пред­смерт­ную споет…

Они сидели в уютной портретной,
Он сочинял мадригал ей в альбом.
На ручку белую в думе заветной
Она склонилась пылающим лбом.

Дыханье сада текло к ним из окон,
Снопами падал полуденный свет.
Ласкал он нежно распущенный локон,
Горел играя в кистях эполет.

Над ними в бронзовой, выцветшей раме
Старик сердитый глазами моргал:
В альбом вон этой напудренной даме
Писал когда-то и он мадригал.

И также в окна им тополь столетний
Кивал, листвой ароматной шурша,
И сердце билось, и все беззаветней
Любила, верила счастью душа. 

На свете страны есть. Как дивные миражи,
В минуты тихих дум они встают из мглы.
Там мирты, кипарис и лавр стоят на страже
У ног увенчанной чертогами скалы.

И алая герань, и сеть ползучей розы,
И листья сочные колючих алоэ,
И рощи миндаля, маслины и мимозы,
Как царственным плащом, одели камни все.

А сзади гребень гор опаловой стеною
Уходит в небеса, в их вечно синий свод,
И стелется вдали безбрежной пеленою
Сверкающий простор лазурно-ясных вод.

И край, другой есть край, — низины и болота,
Ольха, береза, ель, корчаги, пни да мох,
Унылая река журчит уныло что-то,
И вторит ей кругом лесов протяжный вздох.

Нет, то не шум ветвей!.. Вздыхают чьи-то груди,
То слезы разлились безбрежною рекой.
Мираж растаял… Пусть! — ведь там не братья люди,
И не болит никто там русскою тоской.

За шелковой двойной, тяжелой драпировкой,
В глубокой нише у окна,
К холодному стеклу прижалась ты головкой
И замечталась вдруг одна.

Не слышишь шума ты гостиной многолюдной,
Пустых острот и пошлых слов,
Тебе здесь, в тишине, опять приснился чудный,
Волшебный, лучший сон из снов…

Как душен был тот бал! Искала ты прохлады,
Скользнула тенью на балкон,
Где бледный луч играл в узорах балюстрады
И в серых завитках колон.

Стальною полосой вдали река блистала;
Молчал дремой объятый сад,
И грудью полною ты с жадностью вдыхала
Весенней ночи аромат.

Зачем с тобою вдруг он очутился рядом?
Как он вошел? Не помнишь ты,
Но ты не прогнала его холодным взглядом
И слушала его мечты.

Тебя на грудь к себе привлек рукой он властной
Целуя в гордые уста,
И речь его лилась так искренно и страстно,
Так бескорыстна и чиста!

На трудовую жизнь он звал тебя с собою:
«Мой друг, оставь свой жалкий свет,
Где каждый поглощен ничтожною борьбою,
Где все лишь суета сует!

Пойдем, пойдем со мной! Широкая дорога
Нас в царство светлое ведет.
Там мало, мишуры, но подвигов так много,
Там вольной жизнью, все живет…»

А на небе заря в ответ зажглася ярко,
Искрилась золотом река,
Проснулся птичек хор, и веяло из парка
Дыханьем свежим ветерка.

Вернуть бы эту ночь! Напрасные усилья…
Зачем от суетной земли
Неволей золотой расслабленные крылья
Тогда подняться не могли?

Ты барышней росла примерной и послушной.
Вздохнула мать, велел отец, —
На восковой венок надев вуаль воздушный,
С другим пошла ты под венец.

И мужу отвечать сумела ты на ласки…
Смертельный совершая грех,
На миг не снимешь ты притворства вечной маски,
И слез не выдаст звонкий смех…

А сколько их в душе! О, если б ныне снова
Тебя с собою позвал он,
С какою радостью ты бросить свет готова,
Забыть оков немолчный звон!

Но он не позовет. Сурово, беспощадно
Он произнес свой приговор:
«Игрушка и раба…» — «А здесь у вас прохладно!» —
Портьеру поднял дирижер.

— «Пора нам начинать!» Твой стан обнявши гибкий,
Он открывает котильон,
И ты скользишь опять с покорною улыбкой…
Прости, прости, волшебный сон!

Льет­ся звон, вос­крес­ный звон.
Ве­стью бла­гост­ной о мире
Все плав­ней, власт­нее, шире
По земле несет­ся он
И, гудя в сквоз­ной про­лет,
В Божью цер­ковь зовет.

Про­зву­чал в по­след­ний раз
И, про­тяж­ный и пе­ву­чий,
Тает в небе. Нежа глаз,
Солн­це брыз­ну­ло из тучи
На луга, поля и бор,
На ро­ди­мый про­стор.

Режут ста­я­ми крик­ли­во
Воз­дух чер­ные стри­жи,
А внизу ко­ло­сья ржи
От межи и до межи
До земли скло­ни­ла нива.

Тень от белых об­ла­ков
То за­хва­тит луг по­ем­ный
Вдоль пес­ча­ных бе­ре­гов,
То ло­жит­ся думой тем­ной
На вет­вях усадь­бы том­ной.

Скры­лись птицы. Ти­ши­на.
Из от­кры­то­го окна
Снизу вьют­ся струй­ки дыма,
Песня строй­ная слыш­на:
«Иже Хе­ру­ви­мы…»

Лей­тесь, див­ные слова,
Лей­тесь по без­бреж­ной шири!
Молят Гос­по­да о мире
Каж­дым ли­сти­ком трава,
Каж­дой вет­кой тем­ный бор,
Весь да­ле­кий про­стор.

Смолк мо­лит­вен­ный напев.
Звон гудит и за­ми­ра­ет.
Солн­це, землю ото­грев,
В небе ра­дост­но иг­ра­ет.
Боже! Дай счаст­ли­вый день
Для род­ных де­ре­вень!

Месяц выплыл. Дремлют травы.
Полон сладостной отравы
Воздух в цветнике.

Тонет сад в волшебном блеске,
И рисуют арабески
Листья на песке.

Что за ночь! В душе усталой
Все забытое, что спало,
Встрепенулось вдруг,

И, как в годы молодые,
Годы чистые, святые,
Сердце жаждет мук.

Промелькнул в мечте послушной
Образ кроткий и воздушный, —
Тень прошла твоя…

Грезы дразнят, грезы вьются…
Слышу — тихо речи льются,
Словно плеск ручья.

Оглянусь — и все пропало.
Отзовусь — все замолчало,
Сгинув без следа.

Вот опять звучат два слова
Из тумана голубого:
«Жду… приди…» Куда?..

Месяц все горит светлее.
Слаще в липовой алее
Льется аромат.

Нет ответа. Тают грезы.
Тишина… Но — чьи там слезы
На траве дрожат?

Не верится еще, что миновало лето,
Что осень золотит давно верхи берез,
Так много разлито кругом тепла и света,
Так сини небеса и столько в сердце грез!

Я целый день брожу в пустых аллеях сада.
В любимых уголках, где сиживала ты,
Царят по-прежнему и сумрак, и прохлада,
Но на скамьях лежат опавшие листы.

О, я их узнаю! Давно ль зеленой сеткой
Они склонялись к нам, бывало, в летний зной?
Смеялась звонко ты, шепталась ветка с веткой,
О краткости твердя всей радости земной.

Коротки радости, и счастье мимолетно…
Я верю, верю вам, опавшие листы.
Но жизнь так хороша! — И звонко, беззаботно,
Мне чудится опять, в ответ смеешься ты… 

О, что за осень! Над прудом зеркальным
Небо раскинуто синим шатром;
В пестром убор, в убор прощальном
Сдвинулись тесно деревья кругом.

Все переливы весеннего света,
Сны золотые, улыбки, мечты,
Знойные ласки минувшего лета
Вспомнили вдруг увядая листы.

Бури забыты. Забыты, как горе,
Холод и сумрак дождливых ночей.
Живы одни лишь румяные зори,
Пламенный отблеск полдневных лучей.

Вон он на золоте липы курчавой,
В пурпурных ветках поникших дерев…
Отсвет поры, пережитой со славой,
Блещешь ты, час увяданья согрев.

Час увяданья… О, если б нам тоже
Радость и счастье лишь помнить одни!..
Все, что благого мы видели, Боже,
Пусть озарит нам осенние дни! 

Осен­ний лист по­крыл аллеи
Шур­ша­щим под ногой ков­ром.
Ис­чез­ли нимфы и пси­хеи
Под серым до­ща­тым ша­тром.

Не бьют жем­чуж­ных струй бу­ке­ты;
В бас­сей­нах капли нет воды, —
Зато по-цар­ски разо­де­ты
В баг­ря­нец с зо­ло­том сады.

Свер­ка­ют за­ли­тые солн­цем
Ство­лы се­реб­ря­ных берез,
И каж­дый лист горит чер­вон­цем
С ро­син­ка­ми ал­маз­ных слез.

Как небе­са се­год­ня ярки!
А в свет­лом море что за тишь!
Не ше­лох­нет­ся ветка в парке,
Не дрог­нет ше­ле­стя камыш.

И толь­ко чайка, про­ле­тая,
Воды ка­са­ет­ся кры­лом,
Да пе­ре­лет­ных пта­шек стая
Кру­жит­ся в небе го­лу­бом.

На Юг спе­ши­те? Путь счаст­ли­вый!
Здесь ждут вас вьюги и мороз, —
Там нежно шеп­чут­ся с оли­вой
Кусты цве­ту­щие мимоз,

И взор по ним сколь­зит пе­чаль­ный
Из­гнан­ни­ка стра­ны род­ной…
О, спой­те ж песнь от­чиз­ны даль­ной
Ему, что пели вы вес­ной!

Пусть пе­ре­ли­вы ваших тре­лей,
Как милой ро­ди­ны при­вет,
На­пом­нят тем­ный бар­хат елей
И рощи се­вер­ной рас­цвет;

Пус­кай зна­ко­мый дух бе­ре­зы
Пах­нет жи­ви­тель­ной вол­ной,
Вос­крес­нут мо­ло­до­сти грезы
И вновь из­ле­чат недуг злой.

Торжеством напоен,
В небесах разливается звон,
И по мертвым полям отдалось:
«Христос! Христос! Христос!»
………………
«Воскрес! Воскрес! Воскрес!»
Отвечает проснувшийся лес…

«С Богом!..» Стоя на бал­коне,
Мать еще кри­ча­ла что-то,
Но уже свер­ну­ли кони
За от­кры­тые во­ро­та.
Ко­ло­коль­чи­ки ры­да­ли…
Ветер, слезы ль жгли ей веки, —
Ей ка­за­лось, — в мут­ной дали
Дом род­ной исчез на­ве­ки,
Серд­це би­ло­ся в тре­во­ге,
Грудь ще­ми­ло болью злою…

По на­ка­тан­ной до­ро­ге
Кони мча­ли­ся стре­лою.
Ко­рен­ник сби­вал­ся с рыси,
Снег пы­ли­ла при­стяж­ная.
Месяц плыл на тем­ной выси,
Мрак и тучи раз­го­няя.
Даль си­я­ни­ем ве­се­лым
Оза­ря­лась по­не­мно­гу
Тени сосен ча­сто­ко­лом
Стали па­дать на до­ро­гу.
Между строй­ны­ми ство­ла­ми,
Как шатры, вста­ва­ли ели
И, качая го­ло­ва­ми,
Тихо трой­ке вслед шу­ме­ли.
За­го­рал­ся снег ал­ма­зом.
Ста­но­вил­ся лес чу­дес­ней…
Ко­ло­коль­чи­ки вдруг разом
За­ли­лись ве­се­лой пес­ней.
Вон огни сверк­ну­ли в поле…
Все слыш­нее звуки лая…
Серд­це, верь счаст­ли­вой доле!
За­мол­чи, кру­чи­на злая!..

Ярко бле­щут лун­ным све­том
Туч по­след­ние во­лок­на.
Дышат лас­ко­вым при­ве­том
В доме стрель­ча­тые окна.
От ворот пес­ком до­ро­га
Вся утоп­та­на, убита,
И до са­мо­го по­ро­га
Дверь гир­лян­дою об­ви­та.
Мо­ло­дых ждут с хле­бом-со­лью
Осы­па­ют щедро хме­лем.
Не щемит уж серд­це болью, —
Бьет­ся ра­до­стью-ве­се­льем,
И, встре­ча­ясь быст­рым взо­ром,
Очи вспы­хи­ва­ют страст­но…

Над зем­лей один до­зо­ром
Ходит месяц без­участ­но,
Све­тит лесу, све­тит дали,
Где в усадь­бе оди­но­кой
Эхом сча­стью — вздох пе­ча­ли
Чей-то слы­шит­ся глу­бо­кий. 

Сквозь кружевную сень ветвей
Забрезжил первый луч рассвета.
В кустах сирени песнь допета,
Молчит усталый соловей.

Нема и сумрачна аллея.
Но в ней средь чуткой тишины
Скользят, одеждой легкой вея,
Любовью вызванные сны.

Куда? Молчанье. Нет ответа…
Лишь с каждым мигом розовей
Горит в росинках луч рассвета
Сквозь кружевную сень ветвей. 

Я се­год­ня вста­ла до рас­све­та
И цветы, и травы молча со­бра­ла.
Пусть фи­ал­ки оста­ют­ся для бу­ке­та,
Из дру­гих ве­но­чек я спле­ла.

С тем бу­ке­том я пойду к обедне
И, ко­ле­ни три­жды пре­кло­ня,
По­мо­лю­ся: «Боже, в час по­след­ний
По­зо­ви в небес­ный рай меня!»

Ждут по­дру­ги о судь­бе гадая.
Я ве­но­чек в роще на воду спущу.
Что го­то­вит жизнь мне мо­ло­дая?
От­че­го порою плачу я, грущу?

Мой ве­но­чек све­жий и ду­ши­стый,
По вол­нам плыви, плыви!..
Серд­цу ра­до­сти дай чи­стой!..
Сча­стья дай в любви!

Ярким полднем позолочен,
Старый дом в саду стоит.
Он покинут, заколочен,
Он безмолвен, точно скит.

Но я знаю, — в щели ставней
В этот миг полдневный свет,
Как и в годы жизни давней
Льет узоры на паркет.

Это что белеет? Пыльный
Саван старого чехла,
Или призрак замогильный
Встал, кивая из угла?..

Луч потух, узоры тают,
И средь жуткой тишины
В мертвом воздухе витают
Потревоженные сны.

Всю жизнь свою он сча­стья ждал,
О нем молил моль­бою страст­ной
И в образ жен­щи­ны пре­крас­ной
Облек свой свет­лый идеал.
Как лу­че­зар­ная ца­ри­ца,
Как месяц в ярких об­ла­ках,
В венце из звезд, с жез­лом в руках
Она долж­на была явить­ся,
Чтоб взо­ром пла­мен­ных очей
Раз­лить кру­гом по­то­ки света
И не оста­вить без от­ве­та
Во мраке скор­би ум ничей.
Но веря, серд­цем веря чуду,
В толпе кра­са­виц — мод­ных жен
Мечту свою на­прас­но он
Искал, ски­тал­ся по­всю­ду.
И вот, от­ча­яв­шись найти
Здесь эту свет­лую бо­ги­ню,
Он про­клял мир, бежал в пу­сты­ню
И от­дох­нуть сел на пути.
Пред ним, за­ры­тая пес­ка­ми,
Тя­ну­лась мерт­вая стра­на.
Па­ля­щим солн­цем со­жже­на,
Трава по­ник­ла сте­бель­ка­ми;
Дре­ма­ли де­ре­ва в тиши,
Оде­тые лист­вою бурой;
Над рус­лом вы­сох­шим по­ну­ро
Скло­ни­лись молча ка­мы­ши.
Ни ве­тер­ка…
То­ми­мый зноем,
Он сам за­снул и креп­ко спал.
Не слы­шал он, как за­шур­шал
Седой камыш пче­ли­ным роем,
Как взвол­но­ва­лись де­ре­ва,
За­ле­пе­та­ла ветка с вет­кой,
И вновь росы жем­чуж­ной сет­кой
По­кры­лись стеб­ли и трава…
С тру­дом пе­ре­дви­гая ноги,
Жена в пу­стыне тихо шла:
Ни звезд, ни пыш­но­го жезла, —
Но в пыль­ной колее до­ро­ги,
Чего ка­сал­ся толь­ко след,
Иль край ее про­стой одеж­ды,
Все снова в яркий цвет на­деж­ды
В зе­ле­ный оде­ва­лось цвет.
Ис­чез­ла…
Про­бу­дил­ся он,
Из­му­чен­ный, раз­би­тый, жал­кий.
О чудо! За­па­хом фи­ал­ки
Про­хлад­ный воз­дух на­по­ён.
Вдох­нув всей гру­дью аро­мат,
Он понял, здесь про­шла бо­ги­ня.
«О где ты, где, моя свя­ты­ня?..»
Ему в ответ цве­тет пу­сты­ня,
И слезы рос­ные дро­жат… 

Тучки, светясь, золотые
В небе угасшем плывут.
Думы о прошлом святые
В сердце отжившем живут.

Вечностью взятые грезы
Просятся снова назад.
Снова блаженные слезы
В старческом взгляде дрожат.

Вновь позабыто ненастье,
Горе забыто и зло.
Отблеск далекого счастья
В тучках играет светло.

Сумрак поглотит их к ночи.
В смерти угаснет мечта.
Пусть закрываются очи, —
Ей улыбнутся уста. 

Опять пред за­пер­тою две­рью
Стоит в раз­ду­мье че­ло­век.
Со­глас­но об­ще­му, по­ве­рью
За ней вой­дет он в новый век,
Замок средь пол­но­чи глу­бо­кой
От­кро­ет роб­кою рукой
И всту­пит в тем­ный и вы­со­кий,
По­кры­тый тай­ною покой.

Что ждет его там за по­ро­гом,
Какой неве­до­мый ал­тарь?
Пред чуж­дым скло­нит­ся ль он богом,
Забыв, кому мо­лил­ся встарь?
И с со­жа­ле­ни­ем во взгля­де
Глаза его опять сколь­зят
В по­след­ний раз по ан­фи­ла­де
До ныне прой­ден­ных палат.

Нет меры цепи их про­стран­ной,
Давно им по­те­рял­ся счет,
И в дымке серой и ту­ман­ной
Кто дверь вход­ную в них най­дет?
Пы­та­лись люди долго, тщет­но
На миг хоть уло­вить вдали
Лишь облик кельи той за­вет­ной,
Где дни их пер­вые текли.

Кто ска­жет, как они ле­те­ли?
Какие песни пе­лись там?
Кто пер­вый, встав из ко­лы­бе­ли,
Вошел в науки свет­лый храм?..
Давно там стены об­вет­ша­ли,
Стол­бом стоит в них прах и пыль,
И стер­лась с трес­нув­шей скри­жа­ли
Haвек мла­ден­че­ская быль.

Чем ближе, тем новей покои,
Све­жее крас­ки на стене,
Яснее битвы и герои
На по­тем­нев­шем по­лотне.
Ху­дож­ник див­ный, несрав­нен­ный
Ра­бо­тал каж­дое из них.
Бес­це­нен труд его свя­щен­ный,
И верен вся­кий мел­кий штрих.

Здесь что ни фрес­ка — верх ис­кус­ства,
И что ни ста­туя — кумир,
Кому к под­но­жью мысли, чув­ства
Сла­гал весь век в вос­тор­ге мир.
Вот к ал­та­рю свя­той науки
При­став­лен жрец огонь сте­речь,
И сот­ня­ми тес­нят­ся руки
Свой факел гас­ну­щий воз­жечь.

Там в шлеме бог войны кро­ва­вой:
Здесь мир­ный па­харь за сохой;
Здесь лавры гений, гений славы
Спле­та­ет цар­ствен­ной рукой.
Как к солн­цу ла­сто­чек ста­ни­цы,
Как к свету рои мо­тыль­ков,
Стре­мят­ся теней ве­ре­ни­цы
К венку со стен и по­тол­ков…

Забыв стыд­ли­вость и по­кро­вы,
Жена свер­ка­ет на­го­той,
И муж скло­ня­ет­ся су­ро­вый
Пред этой дерз­кой кра­со­той.
А рядом крот­кий луч лам­па­ды
На угол про­ли­ва­ет свет,
Где молит за грехи по­ща­ды
У Бога веч­но­го аскет.

Из от­да­лен­ней­ших по­ко­ев
Несет­ся стран­ный, смут­ный гул.
Шур­шат ли кло­чья то обоев?
Иль окна ветер рас­пах­нул?
И вдруг раз­да­лись звуки лиры, —
Они рас­тут, они поют.
За­ше­ве­ли­ли­ся ку­ми­ры,
По­клон про­щаль­ный от­да­ют:

«О че­ло­век! Перед судь­бою
Сми­рись ско­рее в гроз­ный час.
Кого за две­рью ро­ко­вою
Ты об­ре­тешь? Кого из нас?
Слова за­бы­тые мо­лит­вы
В свя­щен­ном ужасе твер­ди:
Для горя сила в них… для битвы…
Для сча­стья… Пол­ночь бьет!.. Иди!..» 

Серебряного утра
Серебряный туман…
Нежнее перламутра
Из тучек караван…
Чуть видный берег дальний…
В излучине реки
На глади вод зеркальной
Немые тростники.
Расплылись очертанья
Деревьев и кустов.
Несется щебетанье
Незримых голосов.
И так воздушны краски,
Так контуры легки,
Как будто царство сказки
Весь этот плес реки,
И ждешь, что вот средь рамок
Склонившихся берез
Восстанет светлый замок
Самой царицы грез.

Иду я по саду. Столетних лип главы
Сплелися сводом над аллеей,
И бархатный ковер зеленой муравы
Разостлан невидимкой-феей.
Я у нее в гостях. Она теперь одна
Усадьбой барскою владеет:
Зимой живет в дому,
Но лишь прилет весна,
Лишь солнышко теплее греет, —
Со смехом фея вдруг бросает мрачный дом,
Где клочьями висят обои,
А под расписанным когда-то потолком
Лишь пауков гнездятся рои,
И убегает в сад, в заветный, старый сад,
Давно заброшенный и дикий.
Там ждет ее толпа задумчивых дриад
С жезлом, увитым повиликой,
И шепчет радостно: «Мы вновь пришли помочь,
С тобой делить пришли заботу:
Готовы для тебя трудиться день и ночь,
Вели же начинать работу!»
Она махнет жезлом. Где был заглохший пруд, —
Ирис распустится душистый,
И незабудки там синея зацветут,
Зашелестит тростник пушистый;
Пройдется в цветнике, — и белый тмин лугов
Навеки след закроет клумбы,
Где, вместо мраморных исчезнувших богов,
Гниют одни осколки тумбы.
Причудливый узор сплетет кудрявый хмель
Вокруг разрушенной беседки,
И зяблик на заре, как нежная свирель,
Над нею запоет на ветке.
И с каждым взмахом так волшебного жезла
Растет краса и прелесть сада.
Какая там царит таинственная мгла!
Что там за воздух, за прохлада!
И дичь, и глушь кругом. В незримой вышине
Щебечет хор скворцов веселых.
Вот щелкнул соловей… звенит пчела… Но мне
Взгрустнулось вдруг от дум тяжелых,
И в звонком пенье птиц, и в шелесте листов,
В жужжанье тихом насекомых
То песня слышится чудесная без слов,
То эхо голосов знакомых…
 
И оживает вновь и старый сад, и дом:
Сверкают золотом обои,
А вместо пауков, на потолке цветном
Резвятся купидонов рои.
По-прежнему стоят там пяльцы у окна,
У стен — диваны, клавикорды.
Чуть слышно дребезжит разбитая струна,
И полились волной аккорды.
Везде проснулась жизнь. Звучат со всех сторон
Шаги людей, их смех и шепот.
Несется со двора веселый перезвон
Бубенчиков и конский топот.
Вон лебеди скользят по зеркалу пруда,
Сверкая грудью снежно-белой.
Согнулись яблони под тяжестью плода.
Клубникою запахло спелой.
На клумбах расцвели левкои и пион.
Смеются с пьедесталов боги.
Чу!.. Дверь стеклянная открылась на балкон —
Стоит там кто-то на пороге.
Хочу туда бежать… но все мертво кругом,
Исчезли барские затеи,
И заколочен вновь безмолвный, мрачный дом,
Лишь смех звенит шалуньи феи…
 
О, фея бедная! Пройдет немного лет:
В руке послушно-святотатной
Здесь заблестит топор, и твой исчезнет след,
И сад погибнет ароматный.
А где гремели с хор в давно былые дни
Всю ночь оркестры духовые,
В тех залах загудят приводные ремни,
Валы, колеса маховые
И трупы древних лип распилят на дрова,
Сгорит в печах твоя алея…
Какие зазвучат здесь песни и слова?
Не смейся, — плачь, шалунья-фея!.. 

Заложен город. Сбылись грезы.
Стоим мы твердо за рекой!
И Царь три гибкие березы
Связал победною рукой.

«Здесь в город должно быть воротам
Под сенью этого узла…»
По островам и по болотам
В ответ пронесся крик орла.

Он плавно, словно без усилья,
Парил над лоном светлых вод
И вдруг стрелой, расправив крылья,
Спустился на зеленый свод.

И с гордо поднятой главою
Под сенью славный Царь прошел,
Где над покорною Невою
Сел, как изваянный, орел. 

Вхожу в знакомые мне стены,
Под старый и уютный кров.
Здесь пролетел без перемены
Весь этот длинный ряд годов.

В букетах с золотом обои,
Гирлянды роз на потолке.
Вот стул придвинут, — словно двое
Сейчас болтали в уголке.

Обиты темным штофом кресла,
Портреты царские кругом…
И разом вдруг опять воскресло
Воспоминанье о былом.

Иль атомы все той же пыли
Плывут в косых снопах лучей,
Иль в этом воздухе застыли
Все звуки смолкнувших речей, —

Но сердце глупое вдруг сжалось
Давно забытою тоской,
Как в те часы, когда случалось
Нам здесь сидеть рука с рукой.

В душе безумное желанье, —
Гляжу на запертую дверь
В волненье, в смутном ожиданье:
Войди, войди в нее теперь!..

Зачем нельзя нам в книге жизни
Страницы повернуть назад?..
«О, люди!» — шепчет в укоризне,
Кивая в окна, древний сад. 

Помню, гуляла раз целая стая
С нами знакомых ребят;
Шли ко дворцу мы. Газету читая.
Вход караулил солдат.
Бравую грудь украшали медали,
Ярко краснел воротник;
Взор восхищенья и тайной печали
Бросил на деток старик:
«Эк, сколько их у тебя!» Засмеялись
Дружно в ответ шалуны, —
Эти слова старика показались
Им почему-то смешны.
Взор под нависшею, белою бровью
Сделался сразу суров, —
Больше на нас не взглянул уж с любовью
Дед, замыкая засов…
 
Годы промчались. Знакомой дорогой
В гору я как-то иду,
С ношей встречается тот же мне строгий
Сторож седой на ходу, —
Бороду дергает детская ручка.
«С внуком иль внучкой? А, дед?»
«Дочка, сударыня, вовсе не внучка», —
Гордо он молвил в ответ.
«Дочка?» Старик ухмыльнулся лукаво:
«Вишь, богоданная нам, —
Круглой сироткой осталась, по нраву
Больно пришлась старикам.
Стали давно мы скучать со старухой.
Зиму легко ль коротать?
Пусто бывало в сторожке и глухо,
Ну, а теперь — благодать!..»
Теплой слезой заискрился лучистый
Взгляд из под хмурых бровей.
Старый солдат, сколько радости чистой
Слышалось в речи твоей!..
 
Тянутся годы, и тянется Шурка.
Только подходишь к дворцу,
Выскочит бойко навстречу девчурка,
Ключ подавая отцу.
Рядом вприпрыжку взбежит на террасу,
Сядет, глубоко вздохнет.
С ней мы, случалось, болтаем по часу,
Вторя журчанию вод.
Лентой ручей под горою там льется,
В заводях шепчет камыш,
Возле дорога проезжая вьется.
В светлую даль поглядишь, —
Глаз уж потом не сведешь с панорамы:
Черный разбросанный лес,
Нивы, луга, золоченые храмы,
Город на крае небес,
В берег врезается синее море, —
Ширь, тишина, благодать…
Веешь отрадой ты в этом просторе
В душу мне, родина-мать!
Чудятся там, за полоской тумана,
Те же леса и поля,
Храмы и села, — до волн океана
Та же родная земля.
Так же там взор под насупленной бровью
Теплой слезою блестит,
Тою же жалостью, той же любовью
Сердце повсюду болит…
 
«Знаешь, — щебечет малютка, от счастья
Вспыхнув, как розовый мак, —
С папой вчера я была у причастья:
Мама мне красный кушак,
Белое платье надела». — «Франтиха!» —
«Папа меня причащал;
В церкви стояла, как мышка, я тихо…
К куклам свести обещал…»
«К куклам? К каким же?»
Сбежав на ступени,
Статуи гладит дитя,
Ручкой едва достает их колени,
Мрамор целует шутя.
«Наши из камня, а те — золотые,
Главный дворец стерегут;
Лестницы есть там водой залитые,
В небо фонтаны там бьют…
Видела их ты? Поди, ведь красиво?
Лучше моих ли?..» — «Как знать!»
Прыгнула Шурка и стала мне живо
Кукол своих называть:
«Этот, что с "тигрою" борется мальчик,
Кто он — прочту тебе вслух».
Справа налево по подписи пальчик
Водит читая: "Па-стух"».
Ожил Олимп. Дионисий с Венерой
Громкий ведут разговор;
Ссорятся боги, смеются, — и верой
Дышит к ним поднятый взор.
В честь их слагаются новые мифы,
Детски невинны, чисты;
Чертятся тут же в песке иероглифы;
В жертву им рвутся цветы…
«Всех назвала я теперь?» — «Нет!» — «А ну-тка?»
«Те вон, что держат балкон?» —
«Эти-то спят, — прошептала малютка, —
Снится какой-то им сон!..»
 
Спят ли? Недвижно стоят все четыре
С тяжестью страшной на лбу,
Взгляд их в безбрежной теряется шири,
Словно читая судьбу.
Что нам пророчит их вещее око,
Глядя в туманную даль?
Стану ль я старость влачить одиноко?
Немощь грозит мне? Печаль?
Скоро ль засну я в могиле прохладной,
Слушая моря прибой,
Или же часто с улыбкой отрадной
Буду болтать тут с тобой?..
Что-то тебя ожидает, малютка?
Прочен ли в хижине кров?
Вдруг заживешь ты, подумать мне жутко,
Вновь без твоих стариков?
Как и к кому попадешь ты в ученье?
Что твой заменит очаг:
Тягостный труд, иль порыв увлеченья, —
Первый к падению шаг?
 
Нет, нет!.. Ты вспомнишь счастливые годы,
Кукол на сходах дворца,
Издали снизу журчащие воды,
Ширь и простор без конца.
Встанет, погибнуть не даст без возврата
Дочке в юдоли земной
Ласковый образ седого солдата,
Близкий, любимый, родной…

Я не увижу вас, те­ни­стые аллеи,
Я не приду к тебе, лю­би­мая ска­мья,
И не услы­шу вновь, как гром­че и сме­лее
Все будет ще­бе­тать пер­на­тая семья.

Не для меня прой­дут, воз­душ­ны и куд­ря­вы,
По небу об­ла­ка; не мне лас­кая взор,
Рос­кош­но рас­цве­тут цветы и мхи, и травы,
И за­дро­жит листва, гля­дя­ся в глубь озер.

Но здесь, в глу­хих сте­нах при­ю­та го­род­ско­го,
При гро­хо­те колес по пыль­ной мо­сто­вой,
Все грезы и мечты пе­ре­жи­ву я снова,
Что шеп­чешь ты все­гда, о сад мой ве­ко­вой!

И если в суете, средь жизни без от­ра­ды,
Во­рвет­ся вдруг в окно ду­ши­стая струя
С вне­зап­ной ти­ши­ной и ве­я­ньем про­хла­ды, —
Я буду знать, что песнь к тебе дошла моя:

Что тень дерев твоих густа и аро­мат­на,
Что снова на песке та­ин­ствен­ных алей
Узо­ром зо­ло­тым лежат от солн­ца пятна,
Как про­блеск свет­лых грез в тот миг в душе моей… 

Всего стихотворений: 41