Евгений Михайлович Тарасов (1882-1944)

• Биография Евгения Тарасова

Все стихотворения Евгения Тарасова на одной странице

- Оглавление -

Слепые шли толпою вслед за зрячим,
Безногих принести велели молодым.
Был темен зал, и воздух стал горячим,
Зловонным и густым.
Весь мир послал сюда несчетные недуги.
Зажегся свет.
В один кошмарный сон
Застыли мы и вздрогнули в испуге,
И каждый был, как в неисходном круге,
В глазах других тревожно повторен:
Иссохшие, как тень, безносые, в коростах,
Раздутые, как шар, гниющие живьем —
Давно уж ждут нас черви на погостах,
А мы живем.
А мы живем, как нищие, как звери,
Как осужденные, забытые навек…
Открылись двери,
И к нам пришел — из мира — Человек.
Он нам сказал: «Душа моя устала
Средь тех, кому цветет безоблачный Апрель.
Меня к вам жизнь певцов тоски послала».
Его слова певуче повторяла
Его виолончель.
Он говорил о мире недоступном,
Изгнавшем нас, забывшем нас давно,
О том, что нам, недужным и преступным
В удел дано:
Он говорил о темной бездне горя,
О том, что не для нас — безоблачный Апрель.
И плакала, словам певучим вторя,
Виолончель.

В горы уводят дороги.
Трупы лежат на пути.
Где же вы, старые боги?
Мы уж устали идти.

Искры недоброго гнева
Блещут уж в наших глазах.
Боги отцов наших, где вы?
Мы заблудились в горах.

Ноги о камни избиты.
Страшно смотреть с крутизны.
Боги, ведь вы не убиты
В грозах бесславной войны?

Снова о камни споткнулись.
Вот — перед нами утес.
Боги, иль вы захлебнулись
В море страданий и слез?

Может быть, вы утонули
В чистой народной крови?
Где вы? — Вы нас обманули
Сказкой о вашей любви.

Мы истомились в дороге —
Вы позабыли о нас.
Будьте же прокляты, боги.
Мы отвернемся от вас.

Снова и снова преграды.
В горы дорога ведет.
Братья, богов нам не надо!
Братья, смелее вперед!

Много вас, незнающих и юных,
Городу сосватали поля.
Ну, иди. Ты веришь, что в бурунах
Твердая проглянула земля.

Сбереги лишь ласковость глубоких,
Тех, кто весь доверился звезде:
Много вас, невест голубооких,
Отдано уж Синей Бороде.

На тебя он глянет, как несытый,
Заглядится тысячами глаз:
Посмотри в лицо ему открыто,
Чтобы взор твой скорбно не погас.

В нем душа безрадостно устанет,
Жди тревог, томлений и обид.
Он тебя туманами обманет
И в теснинах улиц закружит.

В полутьме извилин и прогалин
Позовет к далекому огню.
О Тебе я нежно опечален.
И печаль лелейно сохраню.

Забытыми снами
Все души полны,
И в сумрачном храме
Густыми рядами
Мы молча стоим у стены.

Огни золотые
Безмолвных свечей…
Сквозь окна цветные
Вплывают больные
Дрожанья вечерних лучей.

Бесхитростны лица
Бесстрастных святых —
И мысли как птицы
Сплелись в вереницы
И строятся в сумрачный стих.

И мысли несыто
Впились в образа.
Где детски открыто
Задумались чьи-то
Не детски-простые глаза.

Бряцают кадила.
Молитвы звучат…
Но вера остыла.
Но сердце забыло.
И в сердце молитвы молчат.

И сердце борьбою
Тяжелой полно:
В нем гордость собою.
В нем гордость судьбою —
И все же не радо оно.

В нем вспыхнули сказки.
Куда-то манят,
А полные ласки
Открытые глазки
Сквозь сумрак с участьем глядят.

Надо мной в вышине беспокойными струями
Предполуденный ветер шумит и шуршит
И листву, пробегая, дарит поцелуями,
И листва перед ним утомленно дрожит.

Что он видел, блуждая земными дорогами,
Что узнал, пролетая воздушной волной,
И какими страстями, какими тревогами
Поделиться захочет он, вольный, со мной?

И зачем он — то манит нежданными ласками,
То с проселка швырнет ядовитую пыль?
Зачарует ли он тиховейными сказками,
Или глухо расскажет кровавую быль?

Он ни слова не скажет мне. В сторону бросится,
Недоверчиво свистнет, пригнется к земле.
Вот — опять бесконечной дорогой проносится,
Исчезая в волнистой полуденной мгле.

Увлечется на миг, заиграется с ворохом
Пожелтевшей, слетевшей с деревьев, листвы
И опять неуверенным, ласковым шорохом
Пробежит меж стеблей задремавшей травы. 

...Возникла в глухую январскую ночь
В сердцах, не дождавшихся чуда.
Шепнула: "Отбросьте терпение прочь -
Терпенье и вера не в силах помочь,
Не ждите чудес ниоткуда".

Шепнула и смолкла. И скрылась, и вновь
В сердцах появилась виденьем,
И в них разбудила горячую кровь,
И многие поняли слово "Любовь" -
И тянутся руки к каменьям.

Ей имени нет. Но повсюду, куда
Заброшены бледные люди,
Где жизнь - только стон нищеты и труда,
Где высятся трубы, где есть города,
А в них истомленные груди, -

Повсюду она: то виденьем встает,
То канет в толпу метеором.
Возникнув на севере, всюду зовет
И строит рядами, и кличет вперед,
К жжет загоревшимся взором.

И клич этот громкий, как звучный упрек,
До чутких сердец достигает.
Смолкают машины, смолкает станок,
И север, и запад, и юг, и восток
Могучими "здесь!" отвечают.

То гром переклички гремит над страной,
То смотр всенародной дружине,
Все дальше, все шире катится волной
"Мы здесь!", "Мы готовы!" - и близится бой,
И стелется дым по равнине.

Он разослал своих шпионов
В подполья каменных столиц,
В разгул вертепов и притонов,
В громады тюрем и больниц.

И дал завет им: «Лицемерьте,
Убейте, лгите — умер Бог.
Ищите все Царицу Смерти,
Найдя, ведите в мой чертог».

И привели к нему увечных,
Слепых, смердящих духа зла,
Но в дом Царя бесчеловечных
Царица Смерти не вошла.

И задрожал Владыка темных,
И, кинув крики в высоту,
Ушел со сворой слуг наемных
Искать бессмертную мечту.

Он обошел леса и степи,
Всходил на грани серых скал,
И в лунный час в забытом склепе
Он встретил ту, кого искал.

И отдал он Царицу Смерти
Навеки в жены палачу.
И речь его была: «Измерьте
Терпенье преданных бичу.

Вот вам завет: плетите петли
Для женщин, юных и детей,
Гасите свет, ищите, нет ли
Мне непокорных меж людей.

Когда же смолкнут в мире крики
И станет трупом жалкий мир, —
Я позову вас: у Владыки
Вас будет ждать последний пир».

Доверчиво-нежные,
Как радость мечты —
Цветы белоснежные,
Лесные цветы,
Листвой затененные
От жарких лучей,
Счастливо-влюбленные
В журчащий ручей,
Под листьями зыбкими,
От мира вдали —
Свободными, гибкими
Вы нам расцвели.

Но вам, беспокойные,
Не то суждено.
Вас яркое, знойное
Ждет солнце давно.
Вы скоро раздвинете
Вас скрывшую тень
И взглядом окинете
Ликующий день.
Какая широкая
Раскинется даль!
Какая глубокая
Возникнет печаль!

Но минет мгновение —
В вас скажется вновь
И радость цветения,
И к жизни любовь,
И детство свободное,
И эта лазурь…
В вас вспыхнет голодное
Искание бурь.
Вы в каждом пробудите
Тревогу мечты.
Вы счастливы будете,
Лесные цветы!

«Мир, мой старый мир — ослеп,
Сорвался с предвечных скреп.
Пошатнулся, обезумел» —
Тот, кто так доныне думал,
Не подумал об одном:
Все, что было — было сном,
Было детством человека,
Мир мечтает об ином,
Не достигнутом от века,
Мир уже не знает сна,
Мир навеки в лихорадке,
В первый раз ему ясна
Золотая новизна
Ускользающей отгадки,
Той, что словно нить влечет
Мимо скал и через мели.
Миру выпал жданный чёт —
Обезумев, мчаться к цели,
Перепутанную нить
В лабиринте звезд развить,
До конца ее продумать.

Надо с миром — обезуметь,
Чтобы ныне в мире — быть.

Мой склеп угрюм, и тих, и низок,
Я истомлен, мне тесно в нем.
Свободы день еще не близок,
А силы гаснут с каждым днем.

Вот почему мои виденья
Так беспокойны, так больны:
Они родятся на мгновенье,
Они боятся тишины.

Они плывут из темных далей
В глухие пропасти ночей,
Таясь — чтоб их не увидали
Глаза бессонных палачей.

Мелькнут на миг и утонули.
Я вижу их — другие нет.
Я близок им — не потому ли,
Что я иной, что я — поэт?

А если так — возьми без боли
Мои стихи, мои мечты:
Не целый век мне быть в неволе.
Мы будем вместе — я и ты.

Тяжелый свод немого гроба
Уйдет во мглу забытых снов.
Как сталь отточенная, злоба
Сверкнет в рядах моих стихов.

Возьми — вглядись в мои виденья.
Я отдан им, другие — нет.
Вглядись в мой сон, в мои сомненья,
Скажи — быть может, я поэт?

Моя душа еще жива,
Но в ней, живой, нагроможденные,
Я сосчитал мертворожденные
И мной убитые слова.

В ней трупы радостей задавленных,
В ней трупы помыслов и дней,
И ноша крестная отравленных
Воспоминаний и теней.

В ней черный грех самосожжения
И грех томительных вериг,
Отлива мерное движение
И тихий шелест мертвых книг.

Ее сокровища растрачены,
Ее провалы глубоки,
Но темным ужасом охваченный,
Я не хочу своей тоски.

Я не хочу коснеть в мучительстве,
Я не хочу понурых плеч.
О, жизнь, позволь в твоем строительстве
Хоть незаметным камнем лечь!

Позволь, несвязанная, внешняя,
Чтобы, сгорая и любя,
Моя душа, доныне здешняя,
Цветком раскрыла бы себя.

К тебе иду, многообразная,
Убийств и пыток не хочу,
И полдень свой под солнцем празднуя,
Не уподоблюсь палачу.

Прими мое в грехе раскаянье,
Будь мне, суровая, светла,
Чтоб в серых сумерках отчаянья
Моя душа не умерла.

Там, где суд стоит окружный,
Есть огромный хмурый дом.
Уж давно семьею дружной
Мы томимся в доме том,
И к соседу от соседа
Там несется вечный стук:
Это мы ведем беседы
Монотонным тук-тук-тук...

Перед нами путь суровый,
Настоящее темно,
И вернуться к жизни новой
Далеко не всем дано.
И пока волна прилива
Сбросит путы с наших рук -
Мы стучим нетерпеливо,
Мы стучим лишь: тук да тук...

Ветра бурного дыханье
Увлекает стук с собой
И в упрек напоминанья
Превращает над землей.
Там не все оцепенело,
Там услышат этот стук -
Бейте ж, братья, бейте смело,
Неустанно: тук-тук-тук!

Далекий бор синеющей стеною
Нас окружил и словно онемел.
Закат едва алеет над рекою,
День отлетел.
День отлетел — и запад умирает,
И чище стала каждая черта.
И волны, торопясь, на лодку набегают
И бьются о борта.
И ветер их несет в полуночные дали,
Маня и нас в свободный океан…
На берегах огни яснее стали,
Возник туман.
Бессильные пред цепкою дремотой,
Мы якорь бросили. А волны далеки.
Нас сторожат угрюмые болота
И мертвые пески.

Когда от голодной
Устану тоски,
И вечер холодный
Зажжет огоньки
Вдоль русла безводной,
Шумливой реки, —

Брожу средь согбенных,
Средь нищих, калек,
Вдоль улиц бездонных,
Вдоль вымерзших рек —
Гляжу из-под сонных,
Томящихся век.

Гляжу на громады
Уснувших домов,
И тают преграды,
И город мне нов, —
Но думы не рады
В оковах из слов.

И думы туманят
Холодную даль,
И к новому манят,
И пленных мне жаль,
И тихая ранит
О людях печаль.

Обессилевший раб, пригвожденный к земле,
Я печально влюблен в золотую звезду,
Но тоскуя в застывшей, томительной мгле,
Я к далекому небу с земли не уйду.
Пригвожденный к земле, осужденный навек
Задыхаться в пыли бесконечных дорог,
Я беспомощный, слабый, слепой человек —
Я хочу на земле быть как радостный бог.
Убегают дороги уклоном крутым,
И пустыня кругом холодна и мертва,
Но тоскующий раб, я хочу быть земным
И земному отдам молодые слова.
Я прикован к земле, я от неба далек,
Я печально влюблен в золотую звезду,
Но в любви не признаюсь напевностью строк
И к далекому небу с земли не уйду.

Недолго он, вольный, в неволе прожил.
   Он был так доверчив и молод,
Так много таилось в нем крепнущих сил,
Но их беспощадно, их жадно скосил
   Мертвящий, безжалостный холод.

Его здесь пугала молчащая мгла,
   Пугали бесшумные тени,
И ночь на душе безраздельно была,
И справиться с ночью душа не могла,
   Вся полная диких видений.

И дни, непрерывно всплывая из тьмы,
   Ползли, не тревожа молчанья.
А дальше... Он видел: за дверью тюрьмы -
Холодные ночи полярной зимы
   И долгие годы изгнанья.

И умер он ночью. Сегодня с утра
   Другому быть в клетке придется...
Пусть жертв еще мало: настанет пора -
Шумящее, мстящее пламя костра
   В день судный тем выше взовьется.

От лесов, на горы взброшенных,
От степей, где нет пути,
От хлебов, под корень скошенных —
К тесным улицам уйти,
Затеряться в их извилинах,
Их туманами дышать, —
От голодных, обессиленных,
К гордой бедности бежать,
Жить и грезить бодрой осенью,
Видеть мир все новых снов,
Быть довольным бледной просинью
Над вершинами домов:
В этой бедности — сокровища.
В ней надежды без конца.
Я иду к тебе, чудовище:
Не отвергни беглеца.

Холодные стены глядят равнодушно,
В стенах этих снятся свинцовые сны.
Мне хочется плакать. Мне тесно и душно.
И кажется мне — не дожить до весны.

Мне хочется слез — только слез без рыданий,
Чтоб стала острее тупая печаль,
Чтоб были короче часы ожиданий,
Чтоб песни звучали как сталь.

Но плакать не буду. Печалью не сытый —
Я вновь одинокую песню свою,
Как медленным ядом — слезой непролитой
В тиши напою.

Желал бы я, чтоб смерть ошиблась в счете
И вас сожгла дыханием чумы!
О, не за то, что в край седой зимы
Вы пленника бессильного пошлете:
А вот за то, что плоски в вас умы,
Что, жизнь отдав томительной дремоте,
В сочащемся казенщиной болоте
Вы топите поэзию тюрьмы.

Желал бы я... Звенят ключами где-то, -
Идут за мной, и мне кончать пора.
Стальным концом негодного пера
В углу тюрьмы, не знавшем ласки света,
Скрипя, как мышь, черчу слова сонета.
Идут. Прощай, проклятая нора!

Еще страница той же были…
Рассвет сменил ночную мглу,
Но тени спрятались в углу,
И тени в воздухе застыли…
И легкий слой тюремной пыли
Лежит на каменном полу.
Еще страница ожиданья,
Тоски, стремленья отдохнуть…
Кошмары сгинули… Чуть-чуть
Дрожат о них воспоминанья.
Пылинка тусклого страданья
Запала в ноющую грудь.
Уходят дни… и дни за днями.
Пылинки реют надо мной,
Ложатся на душу тоской…
Далек тот день, когда меж нами
Не будет стен, когда слезами
Я смою пыль с души больной…

Разъятый ударами молота,
Но цельный когда-то металл,
Я спал, непробудный, расколотый,
И в снах сновидений не знал.

Я спал, обреченный усталости,
Но кто-то, такой же, как я,
Бессонный в мучительной жалости,
Томился во тьме бытия.

И были печальными сестрами
В бессонном душа — и во мне,
И мук лезвиями двуострыми
Разрознены были оне.

Но спящий, поникший, расколотый,
Я знал в неотступном бреду,
Что вновь под ударами молота
Я цельность метала найду.

Вы к нам пришли и говорите:
"Нам всем итти одним путем.
За нами вслед! Ряды сомкните -
Мы вас к победе поведем.

Враг изнемог. Мы наготове.
За нами вслед! Но вот одно -
Не надо жертва, поменьше крови:
Что ясно нам - для вас темно".

Но кто же вы? Мы вас не знали,
Мы вас не видели внизу,
Где долго искры раздували,
Чтобы в сердцах зажечь грозу.

Где были вы перед рассветом?
Вы не пришли, чтоб нам помочь.
Но вы пришли с своим приветом,
Когда зарей сменилась ночь.

Где ж были вы, когда нас гнали,
Когда в подпольи жили мы,
Когда ножи тайком ковали
Под кровом жуткой полутьмы?

Где были вы, когда подполье
На перекрестки вышло вдруг,
Когда в ответ ему за колья
Схватились пальцы грязных рук?

Где были вы, когда мы бились
Под алым знаменем борьбы
И кровью нашей расплатились,
Победу вырвав у судьбы?

Теперь вы здесь: мы вас не знаем,
Вы к нам пришли - не верим вам.
Мы лишь того вождем признаем,
Кто с нами шел, кто близок нам.

Зовете нас итти за вами,
Хотите нам в борьбе помочь -
Но до сих пор вы шли не с нами:
Вы нам враги и - руки прочь!

Ветер нашего севера, ветер моря не страшен нам,
Пусть бушует над пенностью вод:
Разрушенье и ужасы городам многобашенным
Он на крыльях своих принесет.
Сколько раз, неустанные, мы прощались с фиордами,
Уходили в безвестность морей —
И опять, поседелые, возвращались мы гордыми
И добычей, и славой своей.
Завтра в битву, товарищи! Упивайтесь же яростным
Ветром стран, где бессменно — зима.
Эй, поглядывай, кормчие! Кораблям белопарусным.
Любо плыть за кормою корма.

В твоей толпе я духом не воскрес,
И в миг, когда все ярче, все капризней
Горела мысль о брошенной отчизне, -
Я уходил к могилам Pere Lachaise.
Не все в них спит. И грохот митральез,
И голос пуль, гудевших здесь на тризне
Навстречу тем, кто рвался к новой жизни,
Для чуткого доныне не исчез.

Не верь тому, кто скажет торопливо:
"Им век здесь спать - под этою стеной".
Зачем он сам проходит стороной,
И смотрит вбок - и смотрит так пугливо?
Но верь тому: убиты - да, но - живы,
И будет день: свершится суд иной.

Странные сны…
Огни погребальные,
Даль отодвинута в сумрак колоннами.
Замкнуты, глухи зеркальные
Четыре стены.
Полудевочки-девушки, хрупкие, бледные,
С движеньями сонными,
Меж колоннами бродят, не будя тишины.
Глаза их дразняще испорчены
Стенами зеркальными,
Глазами их выданы сны заповедные
Из-под тяжких, несомкнутых век.
Тела их упругие платьями бальными
Обвиты и скорчены,
Обвиты навек.
Бродят, расходятся, сходятся. Спят зеркала.
Двойными седыми волокнами
Вдоль них паутина спустилась, легла:
Мгла.
Кто-то живет за незрячими окнами.
Кого-то безрадостно ждут
Обвитые платьями тесными.
Те, за стенами отвесными
К ним не придут.
И бродят, и сходятся — сонные с сонными —
О дальних, беззвучно шепча, говорят.
Огни погребальные
Между колоннами
Тихо горят.
Замкнуты, глухи зеркальные
Четыре стены.
Вещие сны.

Я долго там пробыл - вне доли свободной.
Подчас задыхаясь в бесцветной тиши,
Живьем замуравленный в камень холодный,
Оторванный силой от близкой души.

Шагая от двери к решетке железной,
Я думал о воле - и был одинок.
И робкий рассвет после ночи беззвездной
Я жадно встречал - и смотрел на восток.

Уснувший у ног моих город великий
Был близок и странно далек от меня:
Я рвался туда, где, безлюдный и дикий,
Восток загорался от светлого дня.

Здесь - мертвый покой и безмолвие гроба,
Здесь - ужас и смерть перед ликом судьбы.
Там - все-таки воля, там счастье, там злоба,
И ближе оттуда до жизни-борьбы.

И дни проползали неслышной змеею -
А день долгожданный был все же далек.
Горели рассветы над сонной Невою,
И жадно смотрел я на яркий восток...

. . . . . . . . . . . . . . . . . .
За тысячи верст от покинутой жизни,
Заброшенный в ширь бесконечных снегов,
Я слышу, как буря рокочет в отчизне
И плещутся волны в гранит берегов.

И снова во мне возникают порывы,
И хочется снова упиться борьбой,
Увидеть вулканы, пожары, обрывы,
И мстить, и работать, и спорить с судьбой.

А дни проползают неслышно за днями -
Все громче порывы во мне говорят,
Все чаще и чаще смотрю вечерами,
Как тлеет на небе кровавый закат.

Там солнце садится за ширью Печоры
И в воздухе дымка мороза стоит...
Темнеют угрюмые синие боры,
И запад далекий пожаром горит...

Каждый миг, каждый час
Мимо вас
Мы идем, чтоб вернуться, и снова идем вереницами,
Те, которых огни беспокойной столицы сожгли,
Те, что в тюрьмах покоя найти не могли,
Те, что улицам кинуты были больницами
Дети города тесного,
Дети черной земли, 
Женщины улиц со стертыми лицами,
Старики и старухи — проходим, идем вереницами,
Проходили не раз
И снова прошли.
Для нас
Сегодня и Завтра полно неизвестного,
И ужас паденья отвесного
Навеки застыл в глубине немигающих глаз.
Видели вы.
Как идем мы и снова идем, каждый миг, каждый час
Мимо вас —
Женщины, снова и снова, с постылыми ношами.
Тяжело им, шуршат утомленно калошами.
Не могут поднять головы,
Дети улиц — свежи их глаза изумрудные,
Но ужас, как пойманный зверь, притаился и в них —
Дети улиц ступают ногами некрепкими,
Нищие — хитрые, нудные.
С пальцами цепкими —
Мы идем и проходим бездарными пошлыми слепками
С других.
Зажгут фонари.
Муть разляжется всюду, слепая, безбрежная.
Вечер тягуч.
Мы снова проходим — отыщем ли койки ночлежные?
Идем для ночлега, до белой зари.
В пустыри,
Выкидыш мусорных куч —
Озирается, жмется к забору, сутулится
Голытьба,
А вокруг, как безвольная, злая раба,
Торжествует, грохочет и с визгом проносится улица.

Холодный снег осыпал щедро
Твои озябшие поля,
Твои измученные недра,
Многородившая земля.

Твой небосвод склонился ниже,
В твоих полях простор для вьюг, —
От мук усталая, усни же
И отдохни для новых мук.

Пускай леса шумят под ветром,
Пусть дали мглой заметены, —
Покойся, мать, под снегом щедрым
Без сновидений до весны.

Будь я чайкою речною,
Я бы справился с тоскою:
Чуждый мертвому покою,
Я мелькал бы над рекой.
Весь горя желаньем жгучим —
Быть веселым, быть могучим,
Я поднялся б к черным тучам —
Черным тучам брат родной.
Крылья сломаны. Угрюмый,
Я слежу с недоброй думой,
Как свободно и без шума
Вьется чайка на реке.
День измучен и — усталый,
Бросил всюду отблеск алый…
Чайка виться перестала,
Чайка скрылась вдалеке.

Всего стихотворений: 29