Вера Ивановна Рудич (1872-1943)

Все стихотворения Веры Рудич на одной странице

- Оглавление -

Прекрасен был актер во время сцены страстной:
Волнение в чертах красивого лица
И звук его речей, то трепетный, то властный
Глубоко волновал у зрителей сердца.
Шумела вся толпа, артиста вызывая,
Талантливой игрой его увлечена.
И лишь одна его невеста молодая
Стояла в стороне, печальна и бледна.
Те самые слова, что, нежный и смущенный,
В блаженный час любви шептал он ей одной, —
Он говорил теперь актрисе набеленной,
На сцене, в мишуре, пред праздною толпой.
Святыню первых ласк заветного признанья,
И робкий поцелуй, и нежный взгляд очей,
За лавровый венок, за гром рукоплесканья —
Все предал он толпе скучающих людей. 

Боже! Когда я о счастье и мире просила, 
Мог Ты ответа не дать: 
Пусть повелела Твоя непонятная сила 
Только страдать. 
После, когда я просила о знаке прощенья 
Душу томящих грехов -- 
Пусть на рыданья, на муки мои и моленья 
Лик Твой смотрел молчалив и суров. 
Ныне я веры прошу! У пучин отрицанья 
Сердце дрожит и стучится в закрытую дверь. 
Если Ты есть и Твои мы созданья -- 
Боже! Ответь же теперь! 

Бледны мои руки, худы мои плечи,
Дышит тяжело моя больная грудь.
О, как коротки, как редки наши встречи!
Милый мой, со мною дольше ты побудь.
Быстро я слабею, изменяют силы,
Жизни нет в моей бледнеющей крови.
Перед вечным сном, пред холодом могилы,
Милый, как хочу я счастья и любви!
Воздух здесь так душен, комната уныла…
Знаю я, докучен ропот мой больной…
Но подумай, как близка моя могила!
Милый мой! Останься дольше ты со мной. 

Здесь храмов нет рукотворенных,
Где свет лампад, дрожа, горит:
Все до подснежников смиренных,
Здесь прямо с Богом говорит.

В часы, когда заря пылает,
Росой дымятся все поля:
Господь чертог Свой отворяет,
Молитвы шлет Ему земля.

Но тот лишь может здесь молиться,
Чье сердце чисто как роса,
Чей взор не хочет опуститься,
Когда пылают небеса.

А те, кто грешны, те, кто слабы,
Те ищут храмов полутьму,
Где совесть робкая могла бы
Открыться Богу своему. 

В двенадцатом часу так близок миг покоя
И так досаден бег оставшихся минут.
С последним отзвуком медлительного боя
Весь шум, все страсти дня — в прошедшее уйдут.

В тиши смягчится боль потерь невозвратимых,
Не будет больше звать, дразня, любви мечта.
Тогда скажу в ответ на холод глаз любимых:
— «Все суета сует и только суета». —

Не долог жизни день, но полон гроз и зноя.
Порывами страстей душа утомлена.
В двенадцатом часу так близок миг покоя,
Так близки тайны звезд, и мир, и тишина! 

Обитель наша за стеной высокой
Была чиста и девственно тиха.
Ты к нам пришла из стороны далекой
И принесла дыхание греха.
В твоих глазах опущенных он тлеет,
Всегда готовый ярко вспыхнуть вновь.
С твоих одежд он ароматом веет —
Вдохнешь его и возмутится кровь.
Твои греха желающие взгляды
Святых икон касаться не должны.
Где дышишь ты — там не горят лампады,
Где ты пройдешь — там шепот сатаны.
Тебя зовет твой царь и повелитель
И ты ему служить обречена…
Уйди, оставь смиренную обитель —
Нам дорога святая тишина. 

Идешь ли Ты, Боже, сияньем звезды озаряем,
Идешь ли к несчастной, кровавой и темной земле?
Не к нам. Мы не стоим! Мы снова Тебя не узнаем.
Но в нашей неправде, безумье, пороках и зле
Есть чистые дети, есть нищие духом и телом,
Которые просят, которые ищут во тьме,
Есть муку приявшие в нашем бою озверелом,
И есть безсловесные твари в тяжелом ярме,
Узнают Тебя просветленные долгим страданьем,
В них сердце навстречу Тебе загорится в груди,
Любовию трепетной встретят Тебя и рыданьем.
Для них приходи!

В осенний день, когда перед закатом
Чуть слышно сеет дождик затяжной —
В лесу опавшем, сыростью объятом,
И пустота, и мертвенный покой.

Давно ли зори летние сияли,
И жизнь лесная дни и ночи шла.
Листва шумела, комары плясали,
И птицы пели, и трава росла.

Давно ль? А лес, о красных днях забывший,
Застыл, замолк — и смерть принять готов.
Твоя душа — как этот лес застывший:
Ни песен нет, ни жизни, ни цветов.

В порочных язвах, злобный и кровавый
Предстанет он престолу Судии,
И спросят: Раб ленивый и лукавый!
Где твой талант? И где дела твои?

И скажет он: Спроси же тех сначала,
Кого над ними там поставил Ты,
Чья клятва нас, заблудших, обещала
Вести путем любви и правоты.

Спроси же их! И если суд Твой правый
Решит, что клятву соблюли они —
Тогда я — раб ленивый и лукавый,
Тогда меня за жизнь мою казни.

Велик был грех его и, будто цепи звенья,
Грехи других людей явились вслед за ним:
И я, грешившая неведеньем моим,
И мой отец, не давший мне прощенья,
И те, которые позор мой осуждали,
И тот, кто отомстить поклялся за него —
Все согрешили мы по воле одного,
И все грехи — ему на душу пали.

«Няня, ты, пом­нишь, все­гда го­во­ри­ла
Сказ­ку про ры­ца­ря мне?
Няня, его я душой по­лю­би­ла,
Грежу о нем я во сне.
Серд­це из­ны­ло, его ожи­дая,
Боль­ше тер­петь мне нев­мочь!
Няня, скажи, он при­е­дет, род­ная,
В эту ве­сен­нюю ночь?
Ви­дишь да­ле­ко ты свет этот стран­ный,
Там, на до­ро­ге боль­шой?
Это мой ры­царь, же­лан­ный и ждан­ный,
Едет со сви­той за мной!
Слы­шишь, зву­чат их коль­чу­ги и брони,
Слы­шишь, бря­ца­ют мечи?
Слы­шишь, как звон­ко сту­па­ют их кони,
Горды, силь­ны, го­ря­чи?
Дай же мне, няня, ско­рее, ско­рее
Мой бе­ло­снеж­ный наряд!
Шум и бря­ца­нье все ближе, слыш­нее,
Фа­ке­лы ярче горят!»

«Бре­дишь, дитя, ты го­лов­кой го­ря­щей.
Сказ­ке моей ты не верь:
Ры­ца­рей гор­дых со сви­той бле­стя­щей
Нету на свете те­перь.
Там, на до­ро­ге, мечи не бря­ца­ют,
Фа­ке­лы там не горят.
Толь­ко лишь на небе звез­ды мер­ца­ют,
То­по­ли в роще шумят.
Все непо­движ­но, темно и спо­кой­но,
Ночью ве­сен­ней все спит.
Это в тебе лишь тре­вож­но и зной­но
Кровь мо­ло­дая кипит». 

Горячим светом полны небеса,
И с каждым ветра теплого порывом
Незримых сил небесных голоса
Звучат земле ликующим призывом:

— «Дни воскрешенья! Дни живой весны!
Идите все, кто хочет исцелиться.
В полях, в лесах средь чуткой тишины,
За чудом чудо светлое творится!

Уже проснулся к жизни мертвый лес,
Стал мертвый снег водой животворящей.
Немой, проказой съеденный, незрящий —
Идите все! Вернулись дни чудес!

И вы, чье сердце, мертвое давно,
Уже смердит, как Лазарь погребенный,
И вы идите — оживет оно
В дни воскрешенья всей вселенной!»

Дверь мне, отшельник святой, отвори,
В келью впусти меня темную.
На дорогой мой убор не смотри
И на одежду нескромную.
Видишь — к тебе я украдкой пришла
С шумного пира бессонного,
Видишь — я даже венка не сняла,
Хмельным вином окропленного.
Я разгорелася вся от вина,
Пляской измучена страстною.
Я для разгульных пиров создана
Стройной и дивно прекрасною.
Но иногда непонятная власть
Грудь мне наполнит смятением:
Хочется мне пред иконой упасть
С робким, горячим молением.
Плачу я, жизнь прожитую кляня,
Полная думою новою…
О, отвори же на миг для меня
Дверь в твою келью суровую! 

Когда, поднявши меч для ярого сраженья,
Как юный бог войны в могучей красоте,
Он на нее взглянул — в порыве вдохновенья
Воскликнула она: — «С щитом, иль на щите!»

— Но встретились мечи и обагрились кровью,
И замер гордый крик и, ужаса полна,
О славе позабыв, со страхом и любовью:
— «Вернись, вернись ко мне!» — звала его она.

Замирает волна погребального звона
В беспредельной воздушной дали,
Кто-то умер, со звуком последнего стона
Улетела душа от земли.
Смерти тайна великая в это мгновенье
Для нее наконец решена, —
Помолитесь же, люди, чтоб мир и прощенье
В жизни новой снискала она.

В его объятьях, бережных и страстных,
Лежала я, и плача и смеясь…
На небесах, в разрыве туч ненастных,
Звезда любви опять зажглась.

Но тучам серым нет конца и краю,
Они плывут закрыть мою звезду.
Я ни ветров, ни бурь не призываю:
Борьбы не может быть. Я жду.

Но прежде чем опять во мраке этом
Мне утонуть, исчезнуть без следа,
О, приласкай меня последним светом
Любви вечерняя звезда!

Вол­шеб­ное цар­ство как будто нездеш­не­го мира:
Де­ре­вья недвиж­ные в иней оде­лись пу­ши­стый.
На цар­ствен­ной ели в ал­ма­зах бле­стя­щих пор­фи­ра,
На строй­ной бе­ре­зе неве­сты наряд се­реб­ри­стый.
Вы­со­кие липы в одеж­де стоят бе­ло­снеж­ной,
Как будто бы свита по­друг мо­ло­дой но­во­брач­ной.
От ме­ся­ца свет раз­ли­ва­ет­ся дым­кою неж­ной,
И снеж­ная даль ис­че­за­ет за мглою про­зрач­ной.
Не слыш­но ни звука. Все за­мер­ло в мерт­вом покое,
Все стих­ло, за­сты­ло под белым хо­лод­ным по­кро­вом…
И страш­но на­ру­шить мол­ча­ние это немое
И тай­ные чары спуг­нуть необ­ду­ман­ным сло­вом. 

Идут герои на подвиг бранный,
Идут, как шли бы на пир желанный.
Чем больше пало, чем гуще враг —
Тем выше взносят заветный стяг.
А те, кто слабы, кто не для битвы,
Они сгорают в огне молитвы,
И дни и ночи у ног Творца
Сжигая жертвой свои сердца
За тех, кто свержен мечем суровым,
Кто весь истерзан венцом терновым,
Кто, ранен в сердце в земном бою,
Для Бога душу закрыл свою. 

Как птичка в гнезде, утомленная
Грозой миновавшего дня,
Головка твоя наклоненная
Лежит на груди у меня.
Так близко уста твои нежные
К моим пересохшим устам…
Но страсти смиряя мятежные,
Желаньям я воли не дам.
Усни же, ничем не смущенная,
Вот так, на груди у меня,
Как птичка в гнезде, утомленная
Грозой миновавшего дня.

На болоте топком, на гнилой трясине,
Меж травою сорной, между тростником,
Лилия речная по зеленой тине
Пышно раскидалась девственным цветком.
Все вокруг в болоте гниль и разложенье,
И над этой грязью чистая, одна,
Как в растленном мире светлое виденье
Лилии головка белая видна.
Жизнь идет в трясине весело и дружно:
Гады копошатся, вьются стаи мух.
Лилии в болоте никому не нужно —
К чистоте прекрасной мир болотный глух.
Летний день минует в сладостной дремоте —
Для цветка мгновенья жизни коротки, —
И такой же гнилью, как и все в болоте,
Лилии увядшей станут лепестки. 

Мой день к закату клонится все ниже
И, цепенея в стынущей крови,
Так ноет сердце!.. Обмани же
Еще хоть раз, мечта любви!

Пока мой сон виденьями тревожен,
Пока желаний тлеются огни,
Пока обман еще возможен,—
Больное сердце — обмани! 

Не сту­чись ты в мою неот­кры­тую дверь,
Я тебе от­во­рить не могу.
В эту келью тебя не впущу я те­перь —
Я ее ти­ши­ну бе­ре­гу.
Я толпу бес­по­кой­ных го­стей про­гна­ла
И сво­бод­но вздох­ну­ла одна.
Я остат­ки раз­гуль­ных пиров убра­ла —
И те­перь у меня ти­ши­на.
Я лам­па­ду за­жгла пред ико­ной свя­той,
Я мо­лить­ся и пла­кать хочу.
Перед за­мкну­той две­рью моей ты не стой,
Не сту­чись — я тебя не впущу! 

Громче играй на рояле салонном
Модную пьесу для скучных гостей:
Слышится в шепоте их затаенном
Матери имя твоей!
Ты, обернувшись, не можешь им крикнуть:
«Лживы лукавые ваши слова!»
Только над нотами ниже поникнуть
Может твоя голова.
О, как дрожат твои бледные руки!
Матери грешной мучительно жаль.
Гадки шипящего шепота звуки —
Их не покроет рояль!

Обвивала ветка хмелевая
Ствол могучий дуба-великана
И к нему прильнула, обнимая,
В свежей мгле весеннего тумана.
В тихий час весенней лунной ночки
Про любовь ей соловьи шептали,
И ее раскрытые листочки
Дрожью неги тихо трепетали.
Но в ответ не дрогнул дуб ветвями,
Не шепнул приветливо листвою,
И покрылись, будто бы слезами,
Листья ветки свежею росою.
Не проси же, ветка хмелевая,
Ты у дуба-великана ласки:
Он не будет тихой ночью мая
Лепетать чарующие сказки.
Но когда повеют непогоды
Бурным вихрем, грозовою тучей, —
Он тебя укроет от невзгоды
Под листвой широкой и могучей. 

Она прибежала из сада,
Вся радостью светлой дыша:
«О, милый мой, как же я рада!
Как майская ночь хороша.
Спадают на землю сережки
С осины зеленых ветвей.
На иве у дальней дорожки
Так громко поет соловей.
Кричат из зеленой осоки
Лягушки всем хором в ответ.
Небесные своды высоки
И ясен там месячный свет.
Из комнаты душной, мой милый,
Уйди же скорее ты прочь:
Целебной, волшебною силой
Обвеет тебя эта ночь!» —
«О милая! Чарами ночи
Напрасно меня не дразни:
Мне прямо в усталые очи
Глядят лишь страданья одни.
Мне каждое сердца биенье —
Томительной боли волна…
Что мне соловьиное пенье?
О, что мне цветы и луна!» 

Они ее на по­двиг труд­ный звали,
Но пир она оста­вить не могла:
Еще цветы живые не за­вя­ли,
И арфы песнь еще не за­мер­ла.
«Я мо­ло­да, — она им от­ве­ча­ла, —
Я не хочу от­дать всю жизнь мою!
Я не уйду, пока всего бо­ка­ла
С моим вином ши­пу­чим не допью!»
И шли пиры, и время шло. Незри­мо
Ис­чез­ла све­жесть юной кра­со­ты,
Ве­се­лья чад уплыл невоз­вра­ти­мо,
И об­ле­те­ли смя­тые цветы.
О, сбро­сить тряп­ки блек­ло­го на­ря­да,
Уйти, уйти! Но слы­шит тут она:
«Ты не уй­дешь, по­ку­да чаша яда
Тобой не будет вы­пи­та до дна!» 

Клонит меня перед образом тайная сила.
Душу бы выплакать в долгой и жаркой мольбе!
Чистая Матерь, Ты кроткого Сына родила,
Бога, зовущего всех угнетенных к Себе!

Смертной тоске моей нету ни края, ни меры.
Сердце болит и кружится моя голова…
В тихие воды спокойной, нетронутой веры
Ядом губительным пали людские слова.

Все замутили они ядовитым дыханьем!
Грубые, дерзкие руки коснулись всего.
Только в замену погибшим заветным мечтаниям
Дать не могли, не сумели они ничего.

Тучей сомненья стоят над душою моею,
Хочется сердцу молиться — мешают ему.
Матерь Святая! Взглянуть на Тебя я не смею,
В очи печальные Сыну взглянуть Твоему!

На реках вавилонских, в суровом плену у врагов
Покорные люди о воле утраченной пели.
И, внимая им, волны рвались из своих берегов,
И прибрежные ивы листвою поникшей шумели.
Безотрадные песни изнывших в неволе людей,
Эти скорбные, горькие песни и я повторяю:
На реках вавилонских, в плену у безумных страстей
Об утраченной чистой свободе пою и рыдаю!

Из недр тюрь­мы рабом при­ве­де­на,
Она вошла, бря­цая кан­да­ла­ми,
В бо­га­тый зал, где с ча­ша­ми вина
Сидят вожди за длин­ны­ми сто­ла­ми.
Она стоит под бре­ме­нем оков,
Вче­раш­няя над­мен­ная ца­ри­ца.
Во­круг нее ли­ку­ю­щих вра­гов
На­смеш­кой злоб­ной ды­ша­щие лица,
И чей-то голос дерз­ко крик­нул ей:
«Те­перь твоя сми­ри­ла­ся гор­ды­ня!
Иди сюда! Под звон своих цепей
Пой песни нам, по­кор­ная ра­бы­ня!»
Она мол­чит. Лица ее черты,
Как мра­мор ста­туй, блед­ны и су­ро­вы.
Ее осан­ки цар­ской кра­со­ты
Не умень­шат по­зор­ные оковы.
И юный вождь, чей бе­ше­ный напор
Ее судь­бу решил вчера в сра­же­ньи —
Те­перь пред ней по­ту­пил робко взор,
Как бы ви­нов­ный в дерз­ком пре­ступ­ле­ньи. 

Скоро! Скоро! С далеких лугов и полей
Уж снимаются стаи седых журавлей.
Долог путь им, но серые крылья сильны:
Нам несут они роскошь и счастье весны.
Пусть на нивах немое молчанье снегов,
Пусть сдвигаются тучи в угрюмый покров:
Там за тучами, где-то в воздушной дали
К нам все ближе и ближе летят журавли! 

Старые руки заботливо вяжут
Кружев красивый узор.
Бледные губы словечка не скажут,
Ясен опущенный взор.
Кажется, стала она изваяньем
Мирной, немой старины.
Кажется, будто мудреным вязаньем
Мысли старушки полны.
Только сама про себя она знает,
Петли считая его,
Сколько горячих молитв прочитает,
Сколько припомнит всего. 

Счастливо сердце, родство сохранившее свято
С черной землей, из которой все встало когда-то:
Даже смертельная рана ему не страшна —
Вместе с землей и его воскрешает весна.
Чуть на проталинах первый цветок забелеет,
Чуть горячее и ласковей солнце пригреет,
Будь в этом сердце, как в черной могиле, темно,
С первой весенней грозой засмеется оно!

На твое влюбленное моленье
Я тебе ответить не могла:
Перед нами в темном отдаленье
Чья-то тень грозящая прошла.
Видел ты огонь безумный взора?
Как она сурова и мрачна!
Это тень паденья и позора…
Уходи! — Меня страшит она. 

В осен­ний вечер, мрач­ный и дожд­ли­вый,
Поля и лес во мглу по­гру­же­ны.
В своей тоске угрю­мой, мол­ча­ли­вой
Так хочет серд­це солн­ца и весны.

За­весь окно от этой мглы уны­лой,
Зажги камин: когда дрова горят,
Про жизнь свою, про лес род­ной и милый
Они в бреду пред­смерт­ном го­во­рят.

Поило солн­це их теп­лом и све­том,
Им про весну кри­ча­ли жу­рав­ли,
Над ними грозы про­хо­ди­ли летом,
Под ними мхи зе­ле­ные росли.

Все, что таит, чем дышит глушь лес­ная,
Что гре­зит в ночи лет­ние и дни,
В осен­ний вечер для тебя сго­рая,
Тебе по­ве­да­ют они.

Холодом веет. Осенняя мгла нависает.
Красные теплые дни миновали давно.
Сеятель ходит и в борозды семя бросает,
В черную мертвую землю сухое зерно.
Верит, что лето дохнет животворною силой,
Верит, что к жизни восстанет зерно из земли…
Боже! Стоящим пред свежей могилой
Веры такой ниспошли! 

Всего стихотворений: 35